Первым делом я примчался в штаб-квартиру Высшей воинской полиции.

— Вы уже знаете, что Москву решено оставить? — спросил я полковника Розена.

— Да, конечно, — сдержанно ответил барон.

— Меня волнует судьба итальянской графини, графини Селинской, — заявил я.

— Я знаю, о ком речь. Мы обо всем договорились с графом Ростопчиным, — заверил меня полковник.

— Вы должны знать: она крайне опасна, ее необходимо вывезти в Санкт-Петербург!

Полковник Розен едва заметно усмехнулся.

— Кажется, вы чересчур долго общались с де Сангленом, — промолвил он. — Яков Иванович главным источником всех бед считал никчемную польскую графиню. И опять какая-то графиня, теперь итальянская.

В эту минуту в кабинет вошел еще один офицер.

—Познакомьтесь, мой заместитель полковник Ланг, — сказал новый директор Высшей воинской полиции. — Граф беспокоится о судьбе итальянской графини. Той, что содержится в доме Архарова.

—Нельзя допустить, чтобы она попала к французам! — предупредил я.

—Не волнуйтесь, граф, к французам она не попадет, — полковник Ланг улыбнулся.

—Вы сделали свое дело, — с уважением сказал полковник Розен. — Притом что де Санглен в силу заблуждения постоянно направлял вас по ложному следу. По сути, вы выполнили нашу работу. Оставьте же нам возможность хоть как-то доказать, что мы не напрасно едим свой хлеб. И поверьте, уж теперь мы справимся.

Барон подошел ко мне, и мы пожали друг другу руки.

— Сейчас графиня на Пречистенке под охраной полковника Парасейчука. Завтра в одиннадцать мы заберем ее и сразу же направимся в Петербург.

—Что ж, господа, честь имею. — Откланявшись, я отправился на Петровку.

Тут царил такой бедлам, словно накануне вступления французов в Москву по дому прошелся Мамай. Жаклин подсчитывала узлы и саквояжи, Натали Георгиевна норовила пристроить в поклажу еще какие-то вещи, а Мартемьяныч высказывал вполне обоснованное сомнение в том, что у Моховых найдется свободное место для наших пожиток.

—Самим бы ноги унести! И на том спасибо, — вздыхал Сергей Михайлович.

Вдруг он плюхнулся в кресло, обхватил руками голову и с горечью произнес:

— Господи! Господи! Что же это? Я же родился здесь, в этом доме! И как же это уйти, бросить его, отдать французам! Господи, зачем я дожил до такого? Видит Бог, лучше я останусь, лучше уйду в ополчение!

Натали Георгиевна прижала его голову к своей груди, поцеловала в макушку.

— Сережа, Сережа, все как-нибудь образуется, — только и сказала она.

Девочки печали взрослых не понимали. Напротив, поспешные сборы вызвали бурную радость. Аннетт и Катрин затеяли hide-and-seek [57]Игра в прятки (англ.).
. Они со смехом носились по комнатам, прятались за саквояжами и храбро скакали через тюки.

— We're back in London! — кричалиони.

Жаклин прижалась ко мне. Ссадина под ее левым глазом сделалась иссиня-черной.

—Прости меня, прости, — повторяла она. — Не нужно было возвращаться сюда! Ради чего? Чтобы пережить такой позор!

— Ничего-ничего, — утешал я ее. — Если все собрали, давайте отдохнем. Завтра предстоит тяжелый день.

— Подумать только — последняя ночь в этом доме! — с надрывом произнес Мартемьяныч.

Ночью я выспался на удивление хорошо. Я справился с поручением его величества, и сознание исполненного долга успокаивало меня. А с мыслью об оставлении Москвы в отличие от других я свыкся давно.

Проснулся я ранним утром. Солнечные лучи играли на личике Жаклин, ссадина под глазом отливала желто-зеленым блеском. Тревога охватила меня. Скоро ли появятся Моховы с подводами? Что, если они задержатся?

Я поднялся с постели. Жаклин сперва раскинула руки, заняв освободившееся место, но в следующее мгновение открыла глаза и уселась в подушках.

—Пора? — спросила она.

— Я поеду, посмотрю, как там Моховы, — сказал я.

— Зачем? Вдруг вы разминетесь, и они приедут без тебя, — возразила Жаклин.

— Я поеду верхом и в два счета долечу до Конюшковской. Если не застану их, то немедленно вернусь. А если они там еще копаются, то потороплю. Сейчас дорога каждая минута!

Несмотря на ранний час, Петровка грохотала от катившихся телег и фур, со всех сторон доносились крики, ругательства, мычал скот. Вид бегущих москвичей повергал в уныние. Я с ужасом представлял себе, что и мне вместе с Жаклин, вместе с дочками, маленькими девочками, для которых маленькая ссадина на коленке была самым большим несчастьем в жизни, вместе с Мартемьянычем и Натали Георгиевной, стариками, заслужившими покой, — всем нам предстоит превратиться в беженцев, влиться в оголтелую толпу и бежать, бежать отсюда вместе с грязными мужиками и бабами, вылезшими изо всех щелей вместе с их коровами и козами! Ужас, ужас, ужас!

Вид центральных улиц приводил в еще большее отчаяние. Здесь вереницы беженцев тянулись по обочинам, а середину занимали войска. Они шли стройными рядами. А может быть, их ряды только казались стройными, потому что глаз отказывался замечать мелкие нарушения, а видел только одно — русские воины в хорошо организованном порядке покидают Москву, оставляя сердце России на поругание.

И такую картину я наблюдал на протяжении всего пути до Конюшковской.

Возле дома Моховых я застал подводы со скарбом, окруженные слугами. Их готовность несколько успокоила меня. Но, как выяснилось, напрасно.

Я вошел в дом и застал совершенно невообразимую сцену. На полу со страшной руганью боролись Мохов и Косынкин.

—Вы негодяй! Мерзавец! Идите вы к черту! Провалитесь вы к черту! К черту! К черту! К черту! — кричал Гавриил Кириллович.

Он пытался вырваться из объятий Вячеслава, тянулся к лестнице, но Косынкин удерживал его, и они катались, сбивая стулья.

— Все кончено, Гавриил Кириллович! Все кончено! — повторял Вячеслав.

—Что здесь происходит, господа?! — рявкнул я.

— Дом! Дом! Андрей Васильевич! — закричал Мохов, увидев меня. — Скорее наверх! Держите Настеньку!

Я помнил сетования господина Мохова на то, что Косынкин только ради этого дома и волочился за перезревшей невестой. Но что же теперь могло случиться? Что, Анастасия Кирилловна наконец-то увидела истинное лицо корыстолюбивого жениха? И что означала отчаянная просьба Мохова «держите Настеньку»? Надеюсь, она не надумала наложить на себя с горя руки?

Heus-Deus! Французы в ближайшие часы займут город! Нашли же время для драмы!

Я резким движением растащил Мохова и Косынкина и бросился вверх по лестнице. Те ринулись за мной. Мы с грохотом добрались до середины и замерли: навстречу нам вышла Анастасия Кирилловна. В руках она держала зажженный факел, на губах ее блуждала снисходительная улыбка.

— Нет! Нет! — с отчаянием закричал Гавриил Кириллович.

— Да что происходит? — воскликнул я.

— Анастасия Кирилловна хочет сжечь дом, — сказал Косынкин. — Чтоб не достался французам.

—Сжечь дом? — изумился я.

—Вот! Вот! Остановите ее! — верещал Гавриил Кириллович. — Бонапарт уйдет, и мы вернемся в свой дом!

—Это мой дом, — ровным голосом произнесла Анастасия Кирилловна. — И я не хочу, чтобы французы нашли кров под его крышей.

Вслед за ее словами послышался треск, донесся запах гари, и мы увидели, что за ее спиною уже горят верхние комнаты.

—Твой дом! Твой дом! — закричал ее брат. — Если ты его сожжешь, ты не получишь от меня ни копейки! Так и знай! Ни копейки!

Анастасия Кирилловна с сожалением взглянула на брата и поднесла факел к картине, висевшей над лестницей. Полотно вспыхнуло, предки Моховых с величественной скорбью смотрели на нас сквозь пожиравшее их пламя.

— А-а-а! — завопил Гавриил Кириллович так, словно огонь облизал ему пятки. — Пропадите вы пропадом! Спасайтесь сами! Спасайтесь сами как знаете!

Он побежал вниз, распахнул дверь на улицу, в которую ворвался ветер, и огонь с неистовой скоростью рванул вниз по стене, полыхнули балясины, вспыхнуло платье на Анастасии Кирилловне. Она вскрикнула, оступилась и упала в объятия Косынкина.

Все случилось в одно мгновение. Затем за сбежавшим Моховым захлопнулись двери. Косынкин опрокинул женщину на пол и стал руками сбивать пламя с ее платья. Я скинул с себя сюртук, набросил его на Мохову, а она смотрела на нас с блаженной улыбкой. Вячеслав в несколько хлопков потушил огонь, занимавшийся на его панталонах. Затем склонился над Анастасией Кирилловной и заключил ее в объятия.

—Ты чудо! Ты чудо, чудо! — восклицал он, осыпая ее поцелуями.

—Слава, Слава, все хорошо! — Анастасия Кирилловна потянулась вверх, и он помог ей встать на ноги.

В доме стоял нестерпимый жар. Огненное кольцо грозило замкнуться вокруг нас.

—Скорее! На улицу! — приказал я.

Мы выбежали из дома. И в тот момент, когда распахнули дверь, огонь за спиною вспыхнул с тысячекратной яростью.

—Простите меня, — с застенчивой улыбкой спокойно произнесла Анастасия Кирилловна.

—Он уехал без нас, — воскликнул Косынкин.

Груженые подводы катились прочь. Над передней телегой возвышалась спина Мохова, он с яростью размахивал рукой, погоняя лошадь. За подводами, придерживая руками поклажу, бежали слуги.

— Столько добра везет, — тихо промолвила Анастасия Кирилловна. — А оно теперь ничего не стоит. Разве что лихие люди жизни лишат ради этих вещей. Нужно было раненых вывозить. — Немного помолчав, она добавила: — И детей.

Огонь вырвался наружу, из окон повалил дым. Начал собираться народ. Лица зевак сияли от радости. Из толпы доносились восторженные крики:

—Вот так! Знай наших! На-кось, мусье, выкуси!

Анастасия Кирилловна с удовлетворением смотрела

на пылавший дом. Одобрительные возгласы зевак принесли ей успокоение.

Я отвязал коня, взял его под уздцы, и мы двинулись к Арбату.

—Так… — протянул я. — Мы остались без транспорта.

—Простите меня, простите, — повторила Мохова.

— Анастасия Кирилловна, я восхищен! Восхищен вами, — сказал я.

— Но ваша семья, ваши дети! Вы расчитывали на нас, — сокрушенно произнесла она. — Я не думала, что Гаврюша так расстроится.

—Гаврюша, — брезгливо фыркнул Косынкин.

В душе я сожалел о том, что из-за жертвенного жеста моя семья осталась без транспорта. Но осудить Анастасию Кирилловну не мог и более того — действительно восхищался ее поступком.

— У меня такое чувство, — сказал Косынкин, глядя на толпы беженцев и армейские ряды, покидавшие город, — что все они движутся прямиком в ад, в самое пекло.

—В аду окажутся те, кто не успеет сбежать, — прошептала Анастасия Кирилловна.

«Черт побери! Вы говорите о моей семье, о моей жене, о моих детях!» С этой мыслью я вскочил в седло, сказав:

—Вот что! Ступайте на Петровку! А я поскачу к Ростопчину! Здесь действительно будет ад! Помнится, Федор Васильевич говорил, что со мною готов штурмовать врата ада. Что ж, он не откажет в помощи!

— Боюсь, в такие минуты генерал-губернатору не до частных случаев, — покачал головою Косынкин.

—Inaworcecase [58]В худшем случае (англ.).
придется выходить из города пешком, — сказал я. — Только нельзя говорить по-французски. Ладно, встретимся на Петровке.