Пока мы предавались любовным утехам, «Бобик» сбился с курса, и последние наши вскрики огласили воздушное пространство Курляндии.

— Малгожата, ты прелесть! — сказал я.

— Серж, не зови меня так. Я не Малгожата. Меня зовут мисс Элайс Стоун.

— Вот как?! — удивился я. — А я, значит, великий иллюзионист!

— Правда? — спросила женщина.

— Ну сама посуди, вставил Малгожате, а вытащил из Элайс!

— Фу, нахал! — она бросила в меня лосинами.

— Так что случилось с Малгожатой? Или с Элайс, которой приходится выдавать себя за Малгожату?

— Ничего не случилось, и никто не выдает себя за другого. Просто в Меербурге я была Малгожатой. А сейчас мы летим над Курляндией, а здесь я мисс Элайс Стоун.

Она потратила некоторое время, чтобы отрегулировать направление полета. Мы вновь оказались в небе Траумлэнда. И очаровательная летунья устроила самый романтический в моей жизни обед. О чем я не постеснялся сообщить. Я так и сказал:

— Малгожата, солнышко мое, это самый романтический обед в моей жизни.

Ответом мне стал новый сюрприз. Женщина взглянула через бортик и заявила:

— Серж, я не Малгожата.

— Ну, да-да, Элайс Стоун! — поправился я.

— И не Элайс Стоун.

— Вот как?! — удивился я. — А кто же ты?

— Вишенка.

— Вишенка? — переспросил я.

— Да, просто Вишенка, — кивнула женщина.

— Но две минуты назад ты была Элайс Стоун?!

Она нахмурилась, будто бы раздраженная моей непонятливостью. Я застыл, разинув рот. В руке я сжимал нож, на котором остывал кусок баранины.

— Ну что ты так на меня смотришь? — возмутилась женщина. — Две минуты назад мы летели над Курляндией. Я уже объясняла тебе, что там я мисс Элайс Стоун.

— Да, но ведь здесь ты была Малгожатой, — возразил я.

— Малгожатой я была в Меербурге, а теперь мы пролетаем над провинцией Торвейл. Здесь меня зовут Вишенкой.

— Согласись, что все это как-то странно.

— Ничего странного, это же Траумлэнд. Ты что, совсем дремучий, не знаешь законов? Траумлэнд — свободное маркграфство. Здесь каждый волен называть себя так, как ему вздумается.

— Вот как, — пожал я плечами. — И сколько раз мне еще предстоит с тобою познакомиться?

— Сколько надо, столько и познакомишься! Терпеть не могу, когда меня называют чужим именем! Да и какой, интересно знать, женщине понравится, если любовник перепутает имя?!

— Даже не знаю, что и сказать на это. — Я опять пожал плечами.

— Ничего не говори. Ешь, а то мясо остынет.

— Ты моя красавица цвета кофия съ молокомъ, — ответил я.

Мы ели шашлык, поджаренный тут же на огне от неопалимого полена, и пили терпкий портер по-очереди из одного медного бокала с крученой ножкой. Порою хотелось поднять этот бокал и протянуть его в проплывающее мимо облако, казалось, что непременно найдется небесное создание, которое с радостью чокнется со мной и разделит с нами трапезу. Я говорил о своих чувствах Малгожате… мильфейъ-пардонъ, Вишенке, и она порадовала меня тем, что и сама, сколько бы раз ни поднималась в воздух, снова и снова испытывает ни с чем не сравнимый восторг.

А потом со мною конфуз приключился.

Немного смущаясь, я поинтересовался: каким способом во время полета можно справить естественные надобности.

Вишенка показала мне маленький люк, сделанный в полу.

— Не стесняйся, я отвернусь. А потом последую твоему примеру. Только вот что, Серж, не стоит смотреть через этот люк на землю!

Ее слова показались мне странными. Конечно, будь мы на земле, мне б и в голову не пришло высматривать что-либо через отверстие в отхожем месте. Но мы были в небе! И что еще я мог увидеть сквозь эту дырку, как не землю, взгляд на которую с такой высоты приводил меня в восторг? Я не послушался и, открыв люк, глянул вниз. В то же мгновение у меня затряслись поджилки, ноги сделались ватными, я упал на колени, желудок скрутило и меня вырвало прямо в отверстие.

— Господи! Серж! Бедный ты мой! Я же говорила, не смотри вниз! — закричала Вишенка.

Я долго приходил в себя. Моя аэронавтесса что-то объясняла мне про вестибулярный аппарат, но я так и не понял, почему, когда смотришь на леса и поля через бортик гондолы, приходишь в восторг, а когда видишь ту же землю внизу прямо под ногами, начинаешь блевать.

В общем, все мои первые впечатления испортила эта история с люком. Я валялся на дне гондолы, живот крутило, мрачные мысли вернулись ко мне. Я мучительно скорбел о Половецком и ругал себя и Аннет за то, что мы ввязались в эту историю.

Ближе к вечеру Вишенка извлекла из баула подзорную трубу. Она долго изучала окрестности внизу, выбирая укромное местечко для остановки на ночь. Она и мне предложила полюбоваться на землю через увеличительный прибор. Но я отказался. После случая с люком не хотелось смотреть вниз ни через какие отверстия. Вишенка смеялась надо мною и продолжала рассматривать землю через трубу. Ее поиски увенчались успехом, и с наступлением сумерек мы опустились на маленькую поляну в сосновом бору. Когда я обрел твердую почву под ногами, мне стало легче. А после ужина у меня пробудился интерес к тому, каково держать в объятиях женщину, которая из-за цвета кожи сливается с ночью?!

В последующие дни я соблюдал правила пользования отхожим местом и радость полета в открытом небе целиком вернулась. Мы не могли удержаться от плотских утех, отчего по три раза на дню сбивались с курса, и после каждой любовной схватки приходилось выдворяться то из воздушного пространства Пруссии, то из неба Курляндии. Помимо Малгожаты и Вишенки в лице моей подружки я познал еще и Марго с Жанетой. Причем знакомство с Жанетой началось с того, что она влепила мне пощечину за то, что по ходу интимной баталии я назвал ее Марго, поскольку не подозревал, что оседлавшая меня Марго по какой-то одной ей известной географической примете превратилась в Жанету.

— Послушай, Жанета, — спросил я, — а нет ли у тебя в запасе какого-нибудь имени, действительного на всей территории Траумлэнда?

— Конечно, нет! — женщина покрутила пальцем у виска. — Называть себя на одной и той же территории разными именами — преступление, за которое полагается год тюрьмы.

Добавлю, что все эти Малгожата, Вишенка, Марго и Жанета в ходе любовных атак и отступлений превращались то в Элайс Стоун, то в Гретхен Майер — в зависимости от того, какую границу — прусскую или курляндскую — мы нарушали.

Однажды мы чуть не разбились о скалу, когда неуправляемый монгольфьер понесло над Раухенбергом, но это происшествие не остудило наш пыл.

— Уф! — только и воскликнул я, когда полуобнаженная Жанета кое-как выправила курс и «Бобик» пролетел в опасной близости от горы с пыхтящими гейзерами. — А я-то обрадовался, что сделаю надпись на склоне «И я тоже был здесь!»

— Упаси тебя боже от этого! — расхохоталась эльфийка.

— А что тут смешного? — удивился я.

— А ты не знаешь? — спросила она.

— Нет.

— По ту сторону Зюденфлюс находится каторга.

Я только крякнул в ответ.

— Бежать с нее невозможно, попросту сваришься в Зюденфлюс, — добавила Жанета.

Что ж, граф, выходит так, что горним миром земля только сверху и выглядит. А при ближайшем рассмотрении сущий ад царит внизу. Мне стало грустно.

— Давай сделаем этот мир чуточку прекраснее, — сказал я и заключил Жанету в объятия.

И опомнились мы лишь на четвертые сутки. Да и то не без помощи моих давних приятелей.

— Послушай, Серж, — позвала Жанета, наблюдавшая за кем-то внизу через подзорную трубу. — Тебе лучше взглянуть на это.

— Нет уж, уволь, — отмахнулся я.

За все время полета я так и не прикоснулся к увеличительному прибору.

— Как знаешь. Но боюсь, что я вижу твоих закадычных друзей. Тех самых, которые так не хотели с тобой расставаться…

— Где?! — вскрикнул я.

Я вырвал из рук Жанеты подзорную трубу и посмотрел через нее вниз, но никого не увидел. Перед глазами прыгали то зеленые круги, когда в поле зрения попадал какой-нибудь луг или лес, то светло-коричневые пятна невозделанной земли, то темно-коричневые — пахотных участков.

— Я никого не вижу.

— Как же не видишь?! — воскликнула Жанета. — Вон там внизу две коляски.

Я опустил подзорную трубу.

— Ну да, так я вижу эти коляски, но в трубу никак не могу их найти.

— Ты прицелься получше.

Я направил подзорную трубу на экипажи, прищурил левый глаз и приложил правый к окуляру. И даже вздрогнул от неожиданности, потому что столкнулся лицом к лицу с Мировичем. Василий Яковлевич ехал в коляске, запряженной парой лошадей. Желваки на лице старика перекатывались от нервного напряжения, отчего зеленые пятна от гематомы играли на солнце. Василий Яковлевич через подзорную трубу смотрел прямо на нас. Я погрозил ему кулаком. Мирович скривил губы в ответ, затем наклонился вперед и что-то сказал ямщику, указав вверх на монгольфьер. Мужичонка кивнул и несколько раз стегнул лошадей.

Следом за ними катилась еще одна коляска. В ней ехали велетень и некусаный. Вид у них был невеселый. Время от времени они поглядывали в нашу сторону. Опухше-обгоревшего с ними не было. Видимо, беднягу оставили в Меербурге.

— Послушай, — повернулся я к Жанете, — а нельзя ли сбросить им на головы что-нибудь тяжелое?

Мадемуазель пожала плечами.

— У нас нет ничего.

— Рольмопсъ твою щуку! Надо было во время ночных остановок набрать с земли булыжников! — воскликнул я.

— Хорошие мысли не всегда приходят вовремя, — ответила Жанета.

Я с тоской посмотрел на неопалимое полено. Мадемуазель перехватила мой взгляд.

— Даже не думай! — с угрозой в голосе произнесла она.

— А может, сбросить на них печурку?

— Глупо, — ответила Жанета. — Что без печурки, что без неопалимого полена мы не полетим. Брякнемся оземь, и они тебя схватят. И к тому же я вообще не собираюсь разбирать на части монгольфьер, чтобы бомбить твоих преследователей. Калечить моего «Бобика»! Такого пункта в нашем контракте не было!

— Конечно-конечно, — кивнул я.

— И между прочим, в нашем контракте не было ни слова о том, что за нами кто-то будет гоняться по всему Траумлэнду! Ты просто просил доставить тебя в Траумштадт!

— Послушай, я не виноват, что они засекли меня в тот момент, когда я покидал Меербург. Я вовсе не собирался втягивать тебя в какие-либо неприятности. И смею заверить, что тебе ничего не грозит. Их интересую только я.

— Да ладно, не рассусоливай! — оборвала меня Жанета. — Когда ты напросился лететь на «Бобике», я догадывалась, что ты не на свидание торопишься.

— Ну ты просто прелесть! — воскликнул я и поцеловал ее. — Хотя и ошибаешься. Как раз на свидание я и тороплюсь.

— На свидание с кем? — удивилась Жанета.

— С невестой, — признался я, проклиная себя за длинный язык.

— Ну-у, здорово, — повела бровью эльфийка. — Я конечно же и не думала стать твоей невестой… Но просто любопытно, а я-то для тебя — что такое?

— Ты? — переспросил я.

— Я.

Жанета смотрела мне прямо в глаза. Заварил же я куртъ-бульонъ! Дернуло же меня упомянуть про Аннет! Если бы я не брякнул про невесту, у Жанеты и мысли бы не возникло о продолжении наших отношений. А тут, нате вам, задел какие-то чувства у гордой аэронавтессы!

— А ты амискюль от Главного Повара, — выдал я.

— Что? — вскинула брови женщина.

Слава Главному Повару, она не знала значения этого слова.

— Ты божественный подарок, — объяснил я.

— Угу, — ее голос сделался злым. — А может, мне сбросить тебя на головы твоим закадычным друзьям? Вот это будет подарок.

— Жанета, я не хотел причинять тебе боль…

Она отвернулась. Я следил за моими преследователями, ругал себя за невоздержанность и соображал, как бы помириться с женщиной, а самое главное, сподвигнуть ее на какие-то действия. Как-то не улыбалась мне перспектива висеть над головой Мировича и наблюдать с высоты птичьего полета, как этот отвратительный старикашка доберется до Аннет.

— Я постараюсь оторваться от них, — послышался голос Жанеты. — Хотя без попутного ветра это будет нелегко.

— Да зачем это нужно?! — воскликнул я с облегчением. — Послушай, умница моя, у них главный — этот старик, который едет в первой коляске. Уверяю тебя, если мы уроним ему на голову печурку, то без проблем договоримся с остальными. Второй человек попросту убежит. А велетень — наемник, если умрет наниматель, его контракт прервется. Давай опустимся чуть пониже и шмякнем рябчика! А печурку я куплю тебе новую!

— Умницу нашел! — фыркнула Жанета и опять надулась. — Кстати, это не печурка, чтоб ты знал, а калорифер.

— Калорифер так калорифер. Сколько он весит?

— Полторы тысячи фунтов.

— Ого! — я почувствовал большое уважение к подвешенному над головой калориферу. — Да такой тяжестью мы всех их замочим! С таким весом можно сделать все по-другому! Шмякнем велетеня, а с остальными я и голыми руками разберусь!

Она как-то странно смотрела на меня, будто впервые видела, и молчала. Пауза затянулась.

— Ну же, — взмолился я.

Мадемуазель вскинула брови и поджала губы так, как делает человек, когда ему приходит в голову мысль и нужно несколько секунд, чтобы сообразить, как ее сформулировать вслух. Она подняла руки ладошками вверх.

— Значит, так, — произнесла она. — Как бы тебе объяснить это? Ну, во-вторых, как только мы отсоединим калорифер, «Бобик» станет неуправляемым. В-третьих, если даже неуправляемый «Бобик» по твоему хотению будет парить над коляской, то я сомневаюсь в том, что ты сумеешь попасть точно в голову этому господину с одного раза, а второго-то уже не представится. В-четвертых, если кто-нибудь, да хоть бы ямщик, сообщит властям о наших проделках, мы попадем на каторгу и проведем там остаток дней. Тебя-то, возможно, это мало беспокоит, жизнь человеческая коротка. Вполне успеешь выдолбить свою писульку на скале. А мне, знаешь ли, пару сотен лет в кандалах придется ходить.

Я посмотрел вниз. Мирович с товарищами не отставали. Рольмопсъ твою щуку! Все лосиновый круассанъ виноват! Но что я мог поделать, оставшись на несколько дней наедине с такой панночкой?!

— Ну, а во-первых-то что? — спросил я.

— Про «во-первых» я не говорила, потому что это для меня — во-первых, а для тебя, видимо, вообще значения не имеет, — ответила Жанета.

Ее голос сделался совсем уж злым.

— И что же там у тебя во-первых? — настаивал я.

— Тебе не приходило в голову, что убивать людей нехорошо? — спросила она.

Теперь я смотрел на Жанету, будучи возмущен тем, что она так плохо обо мне думает, и соображая, что сказать в свое оправдание.

— Чего уставился?! — воскликнула она. — Для тебя, что, большая новость, что не всем нравится убивать направо и налево?!

— Вот как, — произнес я. — Ты, значит, за убийцу меня принимаешь?!

— Так ты уже десять минут с пеной у рта уговариваешь меня угробить какого-то старика калорифером! За кого же я должна тебя принимать?!

— Ты, значит, убийцей меня считаешь?! — возмущался я.

Жанета всплеснула руками.

— Нет, ты знаешь, когда я вижу господина, который бьет железной печуркой старика по голове, я думаю, что это кочегар выколачивает золу и налаживает тягу!

Она забрала у меня подзорную трубу и отвернулась. Считала, что спор исчерпан. Она облокотилась на бортик и слегка согнула правую ногу. На ее черных лосинах образовались складки, пикантно очертившие попку. Было досадно, что теперь это сокровище стало чужим для меня.

— Послушай, — я тронул Жанету за плечо она напряглась. — Поверь мне, у этого старика руки по локоть в крови. И если на его голову свалится какая-нибудь тяжесть, мир избавится от чудовища, и одному Богу известно, сколько невинных душ мы спасем.

— Мы? — переспросила Жанета. — Я, по-моему, ясно сказала, что не собираюсь в этом участвовать! И не позволю, чтобы «Бобика» использовали в качестве бомбометальщика. Я знать не знаю ничего о ваших делах и знать не хочу. А с чего я должна верить тебе? Наверняка этот старик то же самое про тебя сказать может.

— Что он может про меня сказать?!

— Ну, что ты чудовище и что у тебя руки в крови!

— Может, и скажет. Это его взгляд на вещи. Но поверь, я случайно впутался в эту историю…

Жанета повернулась ко мне лицом. Моя рука соскользнула с ее плеча. Несколько секунд она смотрела мне в глаза, а затем с сарказмом сказала:

— Ну конечно! Случайно! А этот шрам на щеке?

— Шрам на щеке! — передразнил я ее.

Я разозлился, когда она упомянула о нем. Шрам играл важную роль в моей жизни. Я питал к нему самые трепетные чувства.

— Да. Откуда у тебя этот шрам?

— С дерева упал! — ответил я с вызовом. — К небесам, понимаешь, тянулся, а «Бобика» у меня не было!

— Врешь, — ответила Жанета. — Если бы упал с дерева, рана получилась бы рваной. А такой шрам мог остаться только от быстрого удара острым лезвием. И этому шраму уже не один год.

Я не мог понять, к чему она клонит.

— Ну и что из всего этого? — рассердился я.

— А то. Это означает, что ты не первый раз участвуешь в таких заварушках. А коли не первый, то очень уж сомнительно, что ты случайно впутался в эту историю.

Я посмотрел вниз. Мы летели над трактом. Две коляски с моими неприятелями двигались чуть поодаль. Но было очевидно, что когда мы начнем спускаться, у них будет предостаточно времени, чтобы отдохнуть, поджидая, пока мы попадем прямо в лапы к ним.

— Шрам у меня остался после службы. Мне довелось воевать. И убивать приходилось. Но то — на войне.

— Жизнь человеческая чересчур коротка, — произнесла Жанета. — Вы не успеваете повзрослеть.

Я отмахнулся. Настроения философствовать не было. Я чувствовал, что нахожусь в крайне дурацкой ситуации. С одной стороны, я мог открыть люк и нагадить прямо на голову Мировичу, а с другой стороны, он прямо-таки наступал мне на пятки.

— Послушай, если я прилечу в Траумштадт одновременно с ними, — я ткнул пальцем вниз, — вся затея потеряет смысл. Я столкнусь с ними нос к носу. И это будет смертельное столкновение. Как видишь, численное преимущество — на их стороне. У меня не будет шанса остаться в живых. Честно говоря, я и жив-то до сих пор только благодаря невероятному везению.

— Тебе и дальше повезет, — ответила Жанета.

Я вскинул брови.

— Впереди находится озеро Тохувабоху. Им придется ехать в объезд. А мы полетим прямо и выиграем уйму времени.

— Это хорошо, — произнес я, хотя считал, что уронить чугун на голову Василию Яковлевичу все-таки было бы лучше.

— Правда, на развлечения времени уже не будет, — сказала Жанета без особого сожаления.

— В Траумштадте меня ждет невеста, — признался я. — Если они приедут раньше, ей несдобровать. Собственно, за нею-то они и гонятся. Я им и не нужен особо. Им нужна она, Аннет.

— Невеста, говоришь? — переспросила Жанета.

Она прищурилась — едва заметно, но достаточно, чтобы в облике появилось что-то хищное. В ее глазах заиграло вожделение.

Рольмопсъ твою щуку! Я только сейчас впервые за последние три дня вспомнил об Аннет. Нет, конечно, я не забывал о ней, я же летел спасать ее, но мысли о ней витали где-то на заднем плане, за лосинами Жанеты. Теперь я понимал, что реальный шанс спасти Лерчика — это не только добраться до Траумштадта по воздуху, а тем же путем бежать, но уже с Аннет. Я рассчитывал, что за дополнительную плату Жанета согласится помочь нам улететь куда-нибудь подальше от князя Дурова, а заодно и от всех тех, кто никак не разберется, под чей зад царский стульчак подставить. Но этот способ спасения предполагал знакомство Аннет с Жанетой. Ситуация складывалась пикантная. Я рассчитывал на то, что аэронавтесса закроет рот на замок. А то иди потом, объясняй Аннет, что она мое главное блюдо, а Жанета — это амискюль от Главного Повара для заполнения лонжа. Боюсь, Лерчику не понравится такая ръсторацiя.

— А она красивая, твоя невеста? — спросила Жанета.

Ее игривый тон мне совсем не понравился. Вот ведь форшмакъ! Жанета всю дорогу говорила о том, что предпочитает женщин! Еще не хватало, чтобы эта поклонница Сапфо положила глаз на Аннет! Я решил заранее позаботиться о том, чтобы Лерчик ей не понравилась.

— Она очень красивая, — промолвил я и добавил. — Но крайне агрессивная. На нашем месте она, не задумываясь, угробила бы старика.

— Значит, ей чего-то не хватает в постели, — констатировала Жанета.

Рольмопсъ твою щуку! Как вести возлюбленную в трактир, где в меню такой эротический фужнъ?

— Слушай, давай сразу договоримся, что это моя девушка и ты не будешь посягать на нее! — воскликнул я.

— Ха-ха! — рассмеялась Жанета. — Значит, боишься, что она не устоит! Ха-ха, раз ты этого боишься, значит, у меня есть шанс.

— Черт подери! — рассердился я. — Я сейчас тебя саму выброшу!

Жанета замахала руками.

— Ладно-ладно! Чего раскипятился? Я же только доставлю тебя до Траумштадта. Мне нет дела ни до тебя, ни до твоей невесты.

— А вот тут хотелось бы внести кое-какие поправочки, — сказал я.

— Какие еще поправочки?! Только не говори, что у тебя нет при себе денег! Я надеюсь, ты не последние кинул Дамблу?!

— Нет-нет! С деньгами все в порядке. Кстати, вот твои двести талеров…

— Мы договаривались на сто, — перебила меня летунья.

— А мне кажется, на двести, — я протянул ей купюры.

— Как знаешь.

Жанета спрятала деньги куда-то на теле. Я надеялся, что теперь наши отношения стали сугубо деловыми.

— Так вот, есть некоторые поправочки. Мне бы хотелось улететь из Траумштадта вместе с Аннет. Я заплачу тебе еще столько же.

Жанета повела бровями и состроила гримаску, выражающую готовность за эти деньги хоть вокруг Земли лететь.

— Только прошу тебя, — взмолился я. — Давай забудем на время о плотских утехах! И давай при Аннет ты будешь называть меня «сударь», а я тебя «мадемуазель».

— Смешной ты, — ответила она и отвернулась.

Она подняла подзорную трубу и принялась наблюдать за происходящим внизу. Я постарался не обращать внимания на ее мягкое место. Старания мои оставались безуспешными, пока я не пристроился рядом с нею. Маленькие колясочки с неприятелями двигались чуть-чуть позади. Наверное, Мирович предполагал, что я могу сбросить что-нибудь им на головы, и приказал ямщику держаться на небольшом расстоянии.

— Интересно, а это еще кто такой? — произнесла Жанета.

— Где? — спросил я.

Она передала мне подзорную трубу и помогла навести ее на объект. Я увидел одинокого всадника в черном плаще с капюшоном, прикрывавшим голову.

— Да мало ли кто это? — пожал я плечами.

— Выглядит зловеще, — промолвила Жанета.

Мне этот всадник тоже не понравился, даже холодок пробежал по спине, пока я рассматривал черную фигуру через увеличительные линзы. Сказывалось нервное напряжение. Я переживал, сумеем ли мы оторваться достаточно далеко от погони — так, чтобы я нашел Аннет прежде, чем Мирович доберется до Траумштадта.

— Интересно, а это еще что такое? — произнесла Жанета.

— Не дежа вю ли? — спросил я.

— Посмотри-ка, — ответила она.

Я приложился к окуляру и увидал вдалеке целую вереницу экипажей и всадников. Судя по всему, это ехал граф Норд со свитой. Его поезд растянулся на версту.

Я сделался мрачен и сердился в первую очередь на себя самого. Надо же было так увлечься бесстыжими забавами с Жанетой, что даже его императорское высочество успели со всеми своими домочадцами догнать нас. Я понимал, что цесаревич представляет для Аннет куда большую опасность, нежели Мирович с велетенем. Ведь Василий Яковлевич действовал неофициально. Уронили бы печурку ему на голову, и никто бы его не хватился. Другое дело — граф Норд, который прибыл сюда специально за шпионкой, мадемуазель де Шоней, которую обещал выдать князь Дуров.

Мое настроение ухудшилось, и это заметила Жанета.

— Послушай, Серж… то есть, сударь, послушайте-ка, а где она находится, ваша невеста-то?

— Где-то в Шлосс-Адлере, — ответил я.

— Где?! — вскрикнула Жанета.

— В Шлосс-Адлере, — повторил я.

— Господи! А что она там делает?

— Ну, князь Дуров держит ее при себе, — сказал я.

— Что значит «держит при себе»? Она что, его пленница?

— Можно и так сказать, — ответил я.

— Э, нет, сударь! — воскликнула Жанета. — Так дело не пойдет! Я-то думала, что ты гоняешься за дочкой какого-нибудь бюргера! А ты, значит, собираешься напасть на Шлосс-Адлер!

— Ну, конечно, дочка бюргера! Скажи еще — станционного смотрителя! — усмехнулся я.

Жанета стиснула виски и застонала, словно от боли.

— Ах ты, ежик небесный! — выдала она. — Это деньги сбили меня с толку, разум затмили! Конечно, из-за бюргеровской дочки такой сыр-бор не поднялся бы!

— Тебе-то какое дело до этого? — спросил я. — Какая тебе разница, кто моя возлюбленная?

Жанета сползла вниз по бортику, опустила руки и посмотрела на меня.

— Какое мне дело? — переспросила она. — Как — какое? А ты подумал, что будет со мною? Ты убежишь вместе со своей девушкой, и вы скроетесь где-нибудь. А я? Что буду делать я? Оглянись вокруг, ты, наверно, видишь тут сотни монгольфьеров, среди которых затеряется мой «Бобик»! Нет уж, дорогой мой! Я доставлю тебя в Траумштадт, раз уж взялась за это дело, но дальше разбирайтесь сами! Так что я могу опять звать тебя просто Сержем, потому что не собираюсь знакомиться с твоей Аннет!

— Если они доберутся до Аннет, они увезут ее в Россию и отправят на каторгу. Или сгноят заживо в темнице, — промолвил я.

Жанета зажала уши руками.

Порыв ветра прибавил скорости монгольфьеру. Я посмотрел вперед и увидел озеро Тохувабоху, о котором упоминала Жанета. Синяя гладь вытянулась с севера-востока к юго-западу, то есть перпендикулярно направлению тракта. Дорога упиралась в небольшую деревушку, уходила влево вдоль побережья, огибала водоем и возвращалась к другой деревушке, расположенной напротив первой. Мировичу придется сделать огромный крюк. Пока он объедет Тохувабоху, мы будем далеко. У меня будет преимущество во времени, но смогу ли я воспользоваться им — еще вопрос. Я понятия не имею, что меня ждет в Траумштадте, где там находится Аннет и каковы шансы вызволить ее из плена. А если мое предприятие увенчается успехом, я найду Аннет, то дальше-то что? Сможем ли мы незаметно уехать из Траумлэнда?

Я еще раз пришел к мысли, что помощь Жанеты незаменима. У меня и Аннет останутся шансы на спасение, только если мы улетим на монгольфьере. Или если Мирович не доедет до Траумштадта.

Мы пролетели над деревушкой у озера. Селяне, задрав головы, глазели на нас, крестились и тыкали в небо пальцами. Детишки гурьбой бежали по улочкам к берегу. Мы оказались над Тохувабоху, и я с удовольствием наблюдал, как разъяренный Мирович размахивает кулаками и орет на ямщика. Василий Яковлевич вылез из коляски и бросился к мужикам, наблюдавшим за приезжими. Он что-то требовал от них, тыча в сторону озера. Мужики чесали затылки. К Мировичу подошел Марагур. Они обмолвились несколькими фразами, расселись по коляскам и поехали вдоль берега. Видимо, велетень убедил старика, что самое лучшее для них — продолжать путешествие по суше.

Я взял подзорную трубу, чтобы рассмотреть побережье Тохувабоху и вьющуюся вдоль него дорогу. Противоположный берег оказался холмистым. Дорога там часто петляла, иногда отступая довольно-таки далеко от озера и вновь возвращаясь к воде там, где позволял рельеф. Навскидку я приметил несколько мест, где можно было бы устроить засаду.

— Жанета, — окликнул я летунью. — Давай возьмем немного левее.

— Мэри-Энн, — поправила она. — Что ты там углядел?

— Ничего. Просто я хочу, чтобы ты высадила меня вон у того холма.

— Ты вроде бы спешил?

— Я передумал. Доберусь до Траумштадта по суше.

— Что ты задумал? — поинтересовалась Мэри-Энн.

— Я устрою засаду своим преследователям, — признался я.

— Засаду? — вскинула брови она. — Один?

— Один. Ты высадишь меня за холмом и полетишь дальше. Холм закроет нас от преследователей, и они ничего не поймут. Пусть думают, что я лечу на монгольфьере. А я нападу на них.

— Ты это серьезно? — спросила Мэри-Энн.

— Конечно, серьезно, — ответил я. — Хоть это ты можешь сделать — высади меня и лети, куда хочешь!

— Могу, — ответила Мэри-Энн. — Но мне не нравится эта идея!

— Были две другие получше, но ты их отвергла. И вообще, я тебя не спрашиваю, нравится это тебе или нет. Просто высади меня — и все, будем считать обязательства исполненными.

— У тебя даже оружия нет. Как ты один справишься с ними? Гоблин в порошок тебя сотрет!

— А мне не нужно со всеми справляться. Главное, разделаться с тем, кто едет в первом экипаже. Без него у остальных пыл убавится.

— Хорошо, — согласилась Мэри-Энн.

Она немного изменила курс, и мы полетели к высокому холму, расположенному на версту левее деревушки. С нашей стороны склон был крутым, но я надеялся, что, цепляясь за кусты и стволы деревьев, смогу быстро спуститься, не свернув себе шею.

Вдоль оставшегося позади берега ползли два маленьких пятнышка — коляски Мировича и велетеня с некусаным. Казалось, что они двигаются очень медленно. Мне бы не уснуть, поджидая их в засаде, как случилось на «Эмералд Джейн».

— Серж, — окликнула меня Мэри-Энн. — Возьми вот это.

Она протянула мне кинжал. Тот самый, которым грозилась убить меня, когда я взял без спроса неопалимое полено. Тяжелое, стальное лезвие и отполированная простая деревянная рукоятка, подогнанная под руку Мэри-Энн и маловатая для меня. Но это лучше, чем ничего.

— Спасибо, — промолвил я.

— Извини, но это все, чем я могу помочь, — произнесла Мэри-Энн.

— Ты и так сделала для меня очень много, — я обнял ее сзади и поцеловал в шею.

Она нащупала мою руку, пожала ее и отстранилась, сделав вид, что нужно поправить какой-то канат.

— Как только мы окажемся за холмом, постарайся приблизиться к какому-нибудь месту, куда бы я мог спрыгнуть, — попросил я. — Нужно проделать все очень быстро, они не должны заметить, что монгольфьер там задержался. Иначе догадаются.

— Думаю, у тебя все получится, — ответила Мэри-Энн.

Озеро осталось позади. Экипажи моих преследователей превратились в едва различимые точки. Однако я опасался, что Мирович наблюдает за нами в подзорную трубу, и дожидался, пока вершина холма не закроет нас. Как только это произошло, я поцеловал Мэри-Энн, перелез через плетеный бортик и повис, ухватившись за него. Открытой лужайки внизу не оказалось. Весь склон зарос высокими деревьями.

— Я не могу спуститься ниже! — крикнула Мэри-Энн. — Полезай назад!

— Нет, — ответил я и указал на раскидистый дуб. — Давай поближе к этому дереву. Я буду прыгать на него! Другого выбора нет!

Я повернулся вполоборота и приготовился прыгнуть на крону дерева, рассчитывая ухватиться за ветки. Не хотелось бы висеть тут, животом напоровшись на сук.

— Прощай! — крикнул я и оттолкнулся от «Бобика».

Но какая-то сила дернула меня назад, и я припечатался лицом к плетеной гондоле монгольфьера.

— Держись! — крикнула Мэри-Энн.

Перегнувшись через бортик, она вцепилась в мою левую руку и тащила меня вверх. Я весил намного больше ее, и мы рисковали вывалиться на землю. Я не мог дотянуться правой рукой до края бортика, а у Мэри-Энн не хватало сил подтянуть меня. Затрещала ткань кафтана, я почувствовал, что вот-вот полечу вниз без рукава. Ну не все ж без воротника разгуливать!

— Черт, ты сошла с ума! — выругался я.

— Кинжал! — закричала Мэри-Энн. — Воткни его в бортик!

Я выхватил кинжал из-за пояса и вонзил его в стенку гондолы.

— У-уф, господи! — выдохнула Мэри-Энн, когда я перевалился через бортик к ней под ноги.

— Зачем ты это сделала?! — закричал я.

— Потому что — дура! — ответила она и добавила: — Мы летим в Траумштадт за твоей девушкой.

Она увеличила тягу, и «Бобик» полетел вверх.