— Послушай, раз уж мы снова в одной кастрюле, не могли б мы договориться, что я буду звать тебя каким-нибудь одним именем? — взмолился я.
— Ты-то можешь звать меня, как тебе угодно. Но я имею право откликаться только на то имя, которым назвалась в данной провинции. Не волнуйся, мы уже в юрисдикции Траумштадта. Так что я Мэри-Энн и таковой остаюсь, пока мы не переберемся обратно через Тохувабоху.
Я вздохнул с облегчением.
— Мы обогнали их на несколько часов. Нам везет с попутным ветром. К вечеру мы будем у Траумштадта, — сказала Мэри-Энн.
Я растирал левое плечо, которое аэронавтесса чуть не вывихнула мне, пока втаскивала в гондолу.
— Сама не знаю, зачем я решила впутаться в это дело, — продолжала она монолог.
Выглядела она столь решительной, что, кажется, собственноручно сбросила бы что-нибудь тяжелое на голову Мировича, если б его экипаж чудесным образом догнал нас.
— Пожалела старика и поэтому не отпустила меня? — спросил я.
Несколько секунд Мэри-Энн молчала, а потом сказала:
— Жизнь человеческая чересчур коротка, вы не успеваете повзрослеть.
— Да, ты уже говорила что-то подобное. А ты себя кем считаешь — человеком или эльфом?
— Знаешь, сколько мне лет?
— Хм, если бы ты была нашего рода, я бы сказал, что тебе около двадцати пяти лет.
— Да, это верно. Но я прожила уже сто с лишним лет, и если впредь научусь обходить стороной таких, как ты, проживу еще в два раза больше.
— Слушай, ты же сама не дала мне спрыгнуть…
— Ладно-ладно, прости, — она чмокнула меня в щеку.
— Так к чему ты все это говоришь? — спросил я.
— Что я говорю?
— Ну, про короткую жизнь…
— Пятьдесят лет назад я, пожалуй, запросто сбросила б на голову кому-нибудь чугун. Даже просто так, из озорства.
Мэри-Энн бросила на меня взгляд, хотела оценить мою реакцию.
— Что ж, теперь буду знать, что нельзя стоять под монгольфьером, — ответил я. — А вообще-то в сложившейся ситуации жаль, что ты так повзрослела. Не хочешь вспомнить молодость?!
— Нет, — ответила она. — Сейчас я даже бабочку-однодневку не могу убить.
— Она ж не сделала тебе ничего плохого.
— Дело не в этом. Понимаешь, раньше, когда я смотрела на такую бабочку, я думала: что стоит ее жизнь, такая короткая, по сравнению с моей жизнью?! Какой смысл в одном-единственном отпущенном ей дне?! То ли дело — моя жизнь, я проживу несколько столетий и столько успею повидать и сделать за это время!
— Ну и что ты успела сделать примечательного? — ухмыльнулся я.
— Смеешься? — улыбнулась Мэри-Энн. — Тебе не понять этого. Надеюсь, что-то сделала. Однажды я шла по улице и увидела больного чахоткой. Он сидел в комнате на первом этаже перед открытым окном. В его лице ни кровиночки не было, с первого взгляда ясно, что доживает последние дни. И вдруг бабочка опустилась на подоконник. Человек улыбнулся, его лицо просветлело, словно маленькая свечка загорелась где-то внутри него. Через секунду бабочка улетела, а на его лице так и блуждала улыбка, и смотрел он так, будто что-то открылось ему. Не то чтобы он смирился со своей участью, а словно гармония мира открылась ему. И я все чаще думаю, что все мои столетия не стоят единственного дня, отпущенного той бабочке.
— Вот зачем тебе такой цветастый монгольфьер! — воскликнул я. — Ты хочешь, как та бабочка…
— Смотри, вон он, Траумштадт, — перебила меня Мэри-Энн.
— Знаешь, чего не могу я понять, глядя на эльфов? — произнес я, всматриваясь в появившийся на горизонте замок.
— Чего?
— Ведь у грешных эльфов кожа темнеет…
— Ну да, это так.
— Вот у меня есть слуга, мосье Лепо. Редкостная скотина! Каналья, каких поискать еще надо! Шельма! И у него есть любовница — эльфийка, которая не упускает случая, чтобы не предаться прелюбодеянию. При этом у нее кожа белоснежная, как у ангела. А ты тут произносишь такие благонравные речи, что аж тошно становится. Смотрю на тебя — прямо-таки воплощение праведности. Но при этом у тебя такая кожа, что, если отрезать кончики ушей, ты вполне сойдешь за арапа.
— А ты думаешь, что Создателю делать больше нечего, как подсматривать, что в наших спальнях творится?
— Ну так я, конечно, не думаю.
— Можно быть разбойником, промышлять грабежами, а однажды из сострадания бросить нищему черствую корку. А потом в Судный день эта корка перевесит все грехи, которые взял на душу. А можно всю жизнь прожить праведником и за всю жизнь совершить одну-единственную гадость, от которой потом не отмоешься…
Я смотрел на нее, и мне было странно слышать ее слова. Она казалась мне бесшабашной искательницей приключений, которой чужды высокие материи. Она говорила, но я не верил в ее искренность, наш разговор представлялся мне дурной пьеской провинциального театра.
— Не согрешишь — не покаешься, — выдал я набившую оскомину фразу, не зная, что еще сказать.
— Кайся не кайся, а до конца дней своих не узнаешь, выпала ли на твою долю та черствая корка, которая зачтется на Суде. До конца дней своих будешь искать эту корку…
Почему-то я вспомнил розовощекое семейство, встретившееся мне в католическом храме в Меербурге.
— По-моему, многие люди вообще не озабочены такими проблемами. Сытые бюргеры живут в свое удовольствие, вреда от них нет, но и пользы особо никакой, и при этом они пребывают в уверенности, что в раю им уготованы лучшие места.
— Наверняка, так и есть. Ведь на них и держится мир, — сказала Мэри-Энн.
— Прям-таки на них?! Нет, вот есть великие люди…
— Благодаря которым земля вертится, — перебила меня Мэри-Энн, — а благодаря сытым бюргерам не идет вразнос.
Мы летели над лесом чуть в стороне от дороги. Я старался разглядеть тракт сквозь верхушки деревьев. Хотя Мэри-Энн и сказала, что мы опередили преследователей на несколько часов, хотелось воочию убедиться, что они не поспевают за нами.
— А я бы сбросил чугун тому гаду на голову и, поверь мне, спал бы спокойно, — вздохнул я.
— Замок впереди — это и есть Шлосс-Адлер.
Я навел подзорную трубу на старинные стены и башни, возвышавшиеся на горизонте.
— А еще есть такой человек, которого я не побрезговал бы задушить собственными руками, — вымолвил я.
— Что же такого он натворил? — спросила Мэри-Энн.
Тут меня прорвало. Я рассказал ей, как князь Дуров задушил горскую девушку, как расправился с Веленевым и как сломил Половецкого, а заодно я рассказал обо всем, что случилось со мной, начиная с того дня, как похитили Аннет.
— Теперь ты понимаешь, что я мог избавить мир от чудовища, — сказал я в заключение.
— Искренне надеюсь, что тебе не представится такой возможности, — ответила Мэри-Энн.
Я пожал плечами и отвернулся. По крайней мере, дурная пьеска закончилась.
Когда я смотрел на Шлосс-Адлер невооруженным взглядом, мне чудилось, что это мираж. Я приложился к окуляру и разглядел, что замок стоит на воде. Впереди было озеро Траумзее. С большого расстояния оно сливалось с небом, и Шлосс-Адлер казался дворцом, парящим в воздухе.
Лес кончился, мы летели над узкой полоской суши, разделенной надвое трактом и окруженной водой. По сторонам возвышались аккуратные домики, обрамленные ухоженными двориками. Небольшие рощицы отделяли их друг от друга.
— Этот полуостров называется Траумшайбхен, — сообщила Мэри-Энн.
— Ломтик мечты, — повторил я по-русски.
— Он вытянулся строго с севера на юг, можно компас сверять, — добавила Мэри-Энн.
Лоскуток суши упирался в Шлосс-Адлер. Западная и восточная башни замка поднимались прямо из воды. Их соединяла каменная стена. Вдоль нее тянулся искусственный ров, превративший Траумштадт в остров. Тракт, проложенный от самого Меербурга, завершался каменным мостом, ведущим под высокую арку в стене. Судя по архитектуре, мост перестроили недавно. Раньше он был подъемным. На башнях восседали каменные орлы. Птицы смотрели немного вбок, как бы оглядывая окрестности, отчего и без того грозный замок выглядел устрашающе.
В замке, несомненно, имелась и подземная темница. Возможно, князь Дуров содержал Аннет взаперти, хотя и необязательно под землей.
Я направил подзорную трубу на восточную башню, она была выше западной, и начал методично осматривать окна и бойницы.
— Серж, — окликнула меня Мэри-Энн, она выглядела подавленной. — По-моему, похищать Аннет из Шлосс-Адлера безрассудно. Давай подождем. Ее повезут через Меербург, и я уверена, что представится более удобный случай вызволить ее из плена.
— Так-то оно так, — вздохнул я. — Но меня смущают два обстоятельства.
— Какие?
— Подумай сама. Если я помогу ей скрыться от князя Дурова, это будет выглядеть так, будто взбалмошная женщина бросила одного любовника и убежала с другим. А если я украду ее после того, как ее арестует специальная миссия из России во главе с великим князем, мы оба превратимся в государственных преступников.
— Перспектива неприглядная, — согласилась Мэри-Энн.
— Но и это не самое худшее. Это, как сказала бы ты, во-вторых.
— А во-первых — что?
— Ее могут убить по дороге, — ответил я. — И, скорее всего, убьют. Тайны, к которым она прикоснулась, слишком опасны.
— Ежик небесный! — вскрикнула Мэри-Энн.
— Ежик небесный! — воскликнул и я, увидав князя Дурова.
Его фигура возвышалась в крайнем правом окне, четвертом по счету, если отсчет вести сверху. Я узнал Афанасия Федоровича по пышным, загнутым кверху усам и бороде, разделенной на два клина. Он сидел за столом, лакей наполнял вином его бокал.
— Его светлость обедает, — процедил я сквозь зубы.
— Ты нашел князя? — спросила Мэри-Энн.
— Нашел.
— Где?
Я объяснил Мэри-Энн, в каком окне вижу Афанасия Федоровича.
— Это главный зал донжона, — пояснила Мэри-Энн. — Посмотри на соседние два окна, они находятся в том же зале.
Я последовал ее совету и чуть не выронил подзорную трубу. Да что там — трубу, в груди екнуло так, будто сердце вывалилось и, ударившись об землю, запрыгнуло обратно. Через левое окно я увидел Аннет. За другим концом стола она чинно обедала. Разделявшее нас расстояние не позволяло различить черты лица, но я узнал свою возлюбленную — по прическе, по наклону головы, по мягким движениям рук. Сомнений не оставалось, это была Аннет. На ней было белое платье. Она была похожа на ангела.
— Что там? — забеспокоилась Мэри-Энн.
— Аннет, я вижу ее, — прошептал я.
Летунья забрала у меня подзорную трубу и пару минут изучала окна донжона.
— Так значит, она не в плену, — промолвила Мэри-Энн.
— В плену, — сказал я. — Афанасий Федорович — мерзавец, каких свет не видывал. Циничный негодяй! Он мирно обедает с женщиной, даже не подозревающей, что через несколько часов ее выдадут российским властям. Представляю себе, как он наслаждается этой ситуацией.
— Серж, я вот только одного не могу понять, — сказала Мэри-Энн. — Ты говорил, что подручные князя вывезли Аннет из Москвы.
— Да, ее похитили у меня на глазах, — подтвердил я.
— И привезли из России в Траумлэнд для того, чтобы передать российским властям?! — воскликнула Мэри-Энн. — Это же абсурд!
Мильфейъ-пардонъ, а ведь она была права! Ее слова ошеломили меня. Я не задумывался об этом, но ситуация и впрямь выглядела абсурдной. Везти Аннет сюда и дожидаться приезда великого князя вместо того, чтобы выдать ее российским властям там же, в России.
— Фу! Даже не знаю, что и сказать! — произнес я.
— Серж, а ты рассказал мне правду или все это выдумал, чтобы я помогала тебе?
— Клянусь, Мэри-Энн, клянусь тебе! Клянусь всем самым дорогим, что у меня есть! Я не знаю, как доказать тебе, что говорил правду! Просто поверь мне, прошу тебя!
— Все это странно, — произнесла она, ее голос смягчился.
— Господи, у меня самого голова идет кругом. Одно радует, скоро все встанет на свои места! Когда Аннет будет со мной, она все объяснит.
— Хорошо. А теперь смотри и слушай меня. Сдается мне, что ее и впрямь проще будет вызволить из замка, — сказала Мэри-Энн. — Скоро стемнеет. Мы подлетим к донжону, и ты спустишься на сторожевую дорожку. С левой стороны будет люк. Запомни, именно с левой стороны, прямо вон за тем, ближайшим к нам, орлом. Открыв его, ты окажешься на лестнице, ведущей вниз. Не перепутай, потому что справа тоже есть люк, но лестница под ним проходит мимо кабинета управляющего.
— Откуда ты все это знаешь? — изумился я.
— Я гостила в Шлосс-Адлере. Давно. Еще до того, как разгромили Польшу. В те годы Траумлэндом управлял маркграф. Я была его почетной гостьей. Так вот, наверху под левым люком находится гостевая спальня. Думаю, что там и содержится Аннет. Раз ее не заперли в темнице.
Мэри-Энн приложилась к окуляру и некоторое время всматривалась через подзорную трубу.
— Нет, судя по цвету лица, ее держат не в темнице. Вдоль лестницы проходит дымовая труба, в случае чего сможешь спрятаться за нею, — продолжала наставлять меня Мэри-Энн. — Прямо под гостевой спальней находится баня, ниже — домовая церковь и покои маркграфа. Их-то теперь, наверное, и занимает князь Дуров. Вряд ли он изменил назначение помещений. Следовательно, если не найдешь девушку в гостевой спальне, ищи в покоях князя. Под его покоями — главный зал, за окнами которого мы сейчас и наблюдаем.
— Что бы я делал без тебя?! — сорвалось с моих уст.
— Надеюсь, у тебя хватит ума не совершать глупостей, — произнесла Мэри-Энн.
— Каких глупостей?
— Надеюсь, ты никого не станешь там убивать. Если повезет, ты найдешь Аннет на самом верхнем этаже, в гостевых покоях. Забирай ее, поднимайтесь наверх, и мы сразу же улетим.
— Послушай, — забеспокоился я. — А как я открою люк?
— Он не запирается, — ответила Мэри-Энн. — Никому же не приходит в голову ожидать нападения с воздуха. С драконами давно никто не воюет. У громовых ящеров люк открыть мозгов не хватит. Маркграф водил меня по сторожевым дорожкам. Хотел поразить меня видом Траумштадта с высоты донжона. Романтичный чудак! Я же прилетала к ним на «Бобике»!
— Остается надеяться, что сегодня там не будет романтиков! — произнес я.
— А теперь следи внимательно за Шлосс-Адлером и за ближайшими к нему домами. По мере наступления темноты будут зажигаться фонари. Запоминай их, нам придется ориентироваться по ним, чтобы впотьмах добраться до донжона. Не люблю я летать по ночам!