Солнце давно перевалило за полдень, когда конвоиры вывели меня из здания ратуши и усадили в черный экипаж с решетками на окнах. Кучер щелкнул кнутом, лошади всхрапнули — тяжелый вздох слышался в их всхрапе, налегли на оглобли, и экипаж покатил по мостовой.
Чьи-то пальцы забарабанили по стеклу. Послышался окрик конвоира:
— Не положено, фройляйн!
Я подался к окну и увидел Мэри-Энн. За спиной аэронавтессы маячил подлый французишка с Абрикосом на руках. У меня промелькнуло сомнение: правильно ли я поступил, что не оставил Жаку денег? А то ведь с канальи станет — и впрямь пустит кота на воротник, когда приспичит. Но тут же я сообразил, что в Траумлэнде жара стоит круглый год и воротники не пользуются спросом.
— Серж, — крикнула Мэри-Энн. — Не забудь сделать надпись на скале: «И я тоже был здесь!» Кажется, ты мечтал об этом, — она подмигнула на прощание.
— Осуществляются мечты, — ответил я.
Женщина осталась позади. Я откинулся на жесткую спинку кресла и вздохнул с облегчением. Громадная тяжесть свалилась с моих плеч. Все тревоги, все нервотрепки, порожденные то неопределенностью ближайшего будущего, то невероятными перипетиями, остались позади. Жизнь не то чтобы наладилась, но оказалась во вполне четко очерченных рамках, сколь ужасными они б не казались обывателю. Конечно, скажи мне кто-нибудь месяц назад, что мне грозит три года каторги, я бы умер от ужаса. Но в сравнении с виселицей Раухенберг выглядел настоящей Аркадией. О том, что на каторге можно не то что за три года, а и за три дня загнуться, в эти минуты я не думал.
Да и вообще не думал о себе. Мысли мои вернулись к Валери. Я смотрел на ее портрет, и сердце сжималось от тревоги. Я счел бы за великое счастье получить хоть малюсенькую весточку. Только бы знать, что она жива, что она исполнила все задуманное, одурачила этих отвратительных повелительниц бурь, глупых банкиров и всех, кто попадется на ее пути, получила столько денег, сколько ей нужно, чтобы жить без забот и чтобы никакие майестре до нее не дотянулись. Я восхищался полетом ее мысли, грандиозностью планов и виртуозностью исполнения, боготворил ее и загрыз бы каждого, кто встанет на ее пути. И каждый, кто осудит ее или просто скажет о ней худое, пусть даже и справедливое слово, станет моим злейшим врагом.
Мне вспомнились господин Швабрин и сказанные им на прощание слова: «Чем быстрее вы выбросите из головы эту девицу, тем лучше будет для вас». Да как он смел так говорить о Валери?! Я со злорадством припомнил, как изменилось выражение его лица, когда он заглянул в магический медальон. «Ах, Маша Миронова, — передразнил я мысленно Алексея Ивановича. — Мысль любовну истребляя, тщусь прекрасную забыть…» Можно подумать, его жизнь лучше сложилась, если он все эти годы только и тщился забыть кого-то!
Дорога проходила через лес, и экипаж трясся на кочках. Я порядком устал, сиденье было жестким. Время от времени я видел в окно лошадиный круп и ноги в сапогах, вычищенных до блеска. Судя по голосам, конвоиров было двое, вместе с кучером — трое. В пути они травили анекдоты, обсуждали жен и любовниц, хохотали над разными сальностями. Иногда их голоса отвлекали меня от печальных раздумий, пару раз я даже смеялся над их глупыми шутками.
Веселье оборвалось внезапно — за очередным поворотом. Все произошло так быстро, что конвоиры и удивиться толком не успели. Их возгласы изумления обернулись предсмертными хрипами. Я не видел происходящего и метался по экипажу, будучи прикованным к массивному кольцу в днище. Чей-то силуэт загородил окно, я отпрянул и вжался в стену. Раздался треск, дверцу экипажа выломали, и в проеме появился одноглазый фомор. Уродец, оказавшийся еще и одноногим, запрыгнул внутрь.
— Гы-гы, привет, маркиз! — осклабился он. — Попрошу на выход.
Фомор заметил цепь.
— Эй, ведите сюда Шлюсселя! — выкрикнул он, высунувшись из экипажа.
Шлюсселем оказался гар. Безглазая морда протиснулась внутрь. Фомор помог гару нащупать кольцо, и чудище вырвало это кольцо, разворотив днище экипажа.
— Молодец, Шлюссель!
— Гггаррр! — рявкнуло польщенное чудище.
Одноногий уродец схватил меня за отворот кафтана и вытолкнул наружу. Я выкатился кубарем, успев в очередной раз поразиться силе и ловкости фомора. Я уселся на кочке, заросшей мохом, и огляделся. Тела конвоиров и кучера со свернутыми шеями валялись в траве. Фоморы дрались над ними за право первым обшарить карманы несчастных. Два гара, разодрав брюхо коню, лакомились внутренностями. Лошади, впряженные в экипаж, фыркали и воротили морды от кровавого пиршества. Еще три коня, два черных и один вороной, гарцевали вокруг, сверкая красными, как раскаленные угли, глазами. Верхом на них восседали майестре.
— Здравствуйте, дамочки, — промолвил я.
— Я говорила, что скоро мы встретимся, — ответила Катрина.
— Не будем терять время, сестры! — приказала майестра Залина.
Два фомора схватили меня, посадили на пень у дороги и, скрутив руки за спиной, лишили возможности пошевелиться. Младшие сестры спешились и направились ко мне. В руках Катрины блеснуло лезвие, Марина держала огромную флягу. Вампиреллы решили запастись моей кровью впрок. Я рванулся так, что хрустнули кости, но фоморы удержали меня в сидячем положении. Марина зашла со спины. Ее нежная ладошка легла снизу на мой подбородок, я почувствовал запах дорогого парфюма. Мне было страшно, но откуда-то взялись силы, чтобы хоть немного похорохориться, и я спросил:
— Интересно, почему вы не явились в истинном обличье? Пощадили мои нервы или ваши истинные облики вам самим омерзительны?!
— Не хами, мы этого не заслужили, — в голосе Катрины послышалась обида.
А Марина резким движением запрокинула мою голову. Скосив взгляд, я увидел, как фея в белом приблизилась вплотную ко мне. Я вдохнул аромат лаванды, закрыл глаза и приготовился к худшему. Я ждал, что лезвие вопьется в горло, порвет артерию и моя кровь хлынет в подставленную флягу.
— Какого дьявола ты шевелишь губами? — насмешливым голосом спросила Катрина.
— Молюсь богу, — выдавил я.
— Помнится, на суде ты на него не надеялся, — напомнила вампирелла в белом.
— И все-таки он не оставил меня, — прохрипел я.
— Хватит трепаться! — выкрикнула Марина.
— Ну все-все, — ответила Катрина.
Я зажмурился и продолжил молиться. Вдруг Катрина больно лягнула меня по ноге.
— Маркиз, если ты не прекратишь жмуриться и разевать рот, тебе будет больно! — произнесла она злым голосом.
На меня полилась вода. Катрина запустила нежные пальчики в мои волосы и принялась намыливать мою голову.
Они мыли меня перед едою, как овощ! Я жмурился от страха, и грязные струйки попали в глаза. Я зажмурился еще сильнее, теперь от боли, но это не помогало.
— Я же предупреждала тебя.
С этими словами Катрина полотенцем протерла мои глаза, жжение прекратилось.
— Ну, полегче стало? — спросила фея.
Я открыл глаза и увидел лезвие. Оно промелькнуло передо мной и легло на левую щеку чуть выше старого шрама вплотную к уху.
Ну вот и все! Я закрыл глаза! Господи, дружище, здравствуй!
Лезвие скользнуло вверх, и я лишился пряди волос.
Ну почему не убить меня быстро! Нет, проклятым феям нужно измучить меня перед смертью!
Я почувствовал, как лезвие вновь опустилось, но теперь за ухом. Скользнуло вверх, и я опять потерял волосы. Катрина обрила меня над ухом, затем — затылок. Я открыл глаза. Клочья мыльной пены с волосами летели во все стороны. Катрина работала, как заправский цирюльник. Она обрила меня наголо, вытерла голову полотенцем и воскликнула:
— Готово! Смотрите-ка, эта мадемуазель не обманула нас!
— Что ж, хорошо, — с удовлетворением промолвила майестра Залина и спрыгнула на землю.
Она подошла ко мне с маленьким сундучком в руках. Щелкнула пальцами, и фомор застыл перед нею навытяжку. Майестра вручила ему сундучок. Уродец раскрыл его, и получился маленький столик с письменными принадлежностями. Майестра Залина раскрыла книжицу в кожаном переплете, взяла перо, обмакнула его в чернильницу. Она внимательно посмотрела на меня, а затем сделала какую-то запись в книжице.
— Что происходит? — спросил я.
— Мы переписываем формулу. Она записана на твоей голове, — объяснила Катрина.
— Что значит — записана на голове?! — воскликнул я.
— То и значит, — молвила Катрина. — Очень аккуратная наколка. Формула доктора Джонатана Флюкингера. Валери сделала татуировку на твоей голове, а ты и не знал.
Я вспомнил два медовых месяца с Валери. Два месяца, понадобившихся для того, чтобы отросли волосы.
— Надеюсь, на этот раз мы получим вакцину от действия серебра, — произнесла Марина.
— Отпусти его, я переписала формулу, — сказала майестра Залина.
Марина опустила руку, фоморы ослабили хватку, обождали несколько секунд и, убедившись, что я не собираюсь ни на кого кидаться, отпустили вовсе.
Вдруг послышался топот. Из-за кустов выехал всадник в полицейском мундире.
— О боже! — только и успел выкрикнуть он.
Одноногий фомор прыгнул сзади и свернул полицеймейстеру шею. Труп свалился на землю. Несколько уродцев бросились к нему, занялись мародерством.
— Обязательно убивать всех подряд? — спросил я.
— Тебя мы не тронем, — произнесла Катрина. — Кстати, если тебе интересно знать, то это Валери попросила не убивать тебя. Мы обещали, что даруем тебе жизнь, если она не обманет и отдаст нам формулу. Мы сдерживаем свои обещания.
— Сестра, — промолвила Марина. — Если мы отпустим его, формула доктора Джонатана Флюкингера станет еще чьим-нибудь достоянием.
— Я позаботилась об этом, — ответила майестра Залина и добавила, обращаясь к фомору с письменными принадлежностями. — Ты помнишь, что нужно сделать!
— А как же, майестра Залина! — отрапортовал фомор.
Он подал знак сородичам, и меня вновь скрутили так, чтобы я не мог пошевелиться. Мою голову зажали, но теперь это были не нежные пальчики Марины, а чешуйчатые щупальца поганых уродцев. В голову мне вонзилось что-то острое.
— Ай! — вскрикнул я.
— Потерпите, маркиз, — сказала майестра Залина. — Ничего плохого с вами не сделают, просто чуть-чуть исправят формулу.
— Проще было содрать с него кожу, — проворчала Марина.
Ей не успели ответить. К майестре Залине подбежал один из фоморов и протянул ей какую-то бумагу — на вид некий официальный документ.
— Что это? — спросила повелительница бурь.
— Эта бумага касается маркиза де Ментье, — ответил фомор.
Фея развернула документ, прочитала несколько строк и рассмеялась.
— Маркиз, вы родились под счастливой звездой, — промолвила она. — Послушайте, что здесь написано. Это указ исполняющего обязанности верховного правителя маркграфства пана Марушевича.
Фоморы продолжали наносить татуировку на мою голову, а майестра Залина читала вслух:
— Я, исполняющий обязанности верховного правителя маркграфства Траумлэнд пан Ясек Марушевич, постановляю в отношении маркиза Сержа Христофора де Ментье следующее. Маркиз Серж Христофор де Ментье имеет право поселиться в любой из трех провинций маркграфства Траумлэнд, а именно — в провинциях Торвейл, Монтейн-Фло, Крегенфилд. При этом маркиз Серж Христофор де Ментье волен называться любым именем, но лишается права прозываться Сержем Христофором де Ментье и Федором Кузьмичем Каблуковым. Также ему запрещается въезд в провинции Траумштадт, Шэдоуберг и Меербург. Если маркиз Серж Христофор де Ментье согласен принять данные условия, то приговор суда о лишении свободы сроком на три года с отбыванием на каторге Раухенберга считается отмененным. Но если впоследствии маркиз Серж Христофор де Ментье вознамерится посетить провинции Траумштадт, Шэдоуберг и Меербург или же назовется именем Серж Христофор де Ментье или же именем Федор Кузьмич Каблуков, он будет арестован и осужден, как беглый преступник. Если же маркиз Серж Христофор де Ментье пожелает сохранить имя Серж Христофор де Ментье, а также право на въезд во все без исключения провинции Траумлэнда, в том числе и в провинцию Шэдоуберг под именем Федора Кузьмича Каблукова, то решение суда сохраняется в силе, и маркиз Серж Христофор де Ментье обязан отбыть наказание на каторге Раухенберга в течение трех лет в соответствии с решением суда.
— Ну, ты не хочешь стать бароном Куртом Элерштайном? — спросила Катрина. — Был тут такой, испарился, а имя осталось.
— Вам и правда везет. Ладно, нам пора! — Майестра Залина бросила документ мне на колени.
Фоморы помогли ей сесть на коня. Младшие сестры оседлали лошадей сами.
— Маркиз, если будет желание, заезжай в гости! — крикнула на прощание Катрина. — Будешь Федором Кузьмичем. Да не бойся, мы не выдаем беглых каторжан.
Они натянули поводья и поскакали прочь. Через минуту топот копыт стих. Фоморы с тарами скрылись в лесу. Я остался один среди трупов ни в чем не повинных людей.
Поднявшись на ноги, я наклонился и потрогал руками голову. Катрина не оставила на ней ни волосика. А там, где фоморы правили формулу, кожа зудела.
Я заметил ключи возле мертвых конвоиров. Слава Главному Повару, фоморы не взяли их. И я смог освободиться и сбросить кандалы.
После этого я уселся на пень и с тоской огляделся. Несколько минут назад я чувствовал себя человеком, которого наконец-то оставили в покое. Которому всего-то и нужно было, что отбыть трехлетнюю каторгу, а потом зажить нормальной жизнью. И вот тебе на! Оказалось, что расслабился я прежде времени. Испытания еще не закончились. Одно лишь оставалось утешение. Теперь я знал, что моя любимая жива и здорова, получила свои деньги и, похоже, вампиреллы вполне довольны сделкой и не собираются искать Валери.
Валери, Валери! Что же ты сделала со мной?! Что сделала со мною любовь?!
Я ухмыльнулся, вспомнив слова Клавдия Марагура.
Вот тебе и любовь! Мне не оторвали ногу, не выбили глаз и отправили на каторгу, а не в рукопашную схватку.
Я оглянулся на тело полицеймейстера, везшего указ пана Марушевича. Вот ведь и горниста за мною послали, только не успел он сыграть отбой, из рук его выбили горн.
И что мне делать теперь? Ума не приложу!