«...Видишь, Юрик, это серый волк. А это Иван-царевич...»

Юрик держал ее за руку и смеялся.

Жанна любила показывать ему книжки с картинками. Каждую картинку Юрик рассматривал подолгу, с интересом и радостью, и напряженно ждал — что дальше? — когда она собиралась перевернуть страницу. Иногда она нарочно медлила переворачивать и прежде чем перевернуть, чтобы попугать его, делала страшные глаза: «И вдру-у-уг!» Юрик хохотал от страха, утыкался ей в плечо. Она переворачивала наконец и говорила обыкновенным голосом: «И вдруг приходит лисичка-сестричка... Посмотри, Юрик, не бойся, это же лисичка-сестричка...»

Ко дню рождения Жанна купила Юрику книжку с картинками и цветные карандаши. Потом случайно увидела в магазине галстук, не поскупилась — и тоже купила. Галстук очень ей понравился — импортный, в красную и желтую клеточку, она подумала, что Юрику к лицу. Галстуков ему не надевали, но этот она сама повязала, без спроса, когда садились за стол. Юрик радовался галстуку, то и дело наклонял голову и смотрел на него. Он то ли понимал, то ли чувствовал, что праздник посвящен ему — хорошо смеялся, краснел. Его можно было бы счесть красивым, если бы не эти глубоко упрятанные глаза, не этот постоянный взгляд исподлобья.

День рождения справляли вчетвером — Ангелина Дмитриевна с Леонидом Юрьевичем и Жанна с Юриком. Пили фруктовую воду, замечательно вкусную, Жанна никогда такой не пила (Леонид Юрьевич вместо фруктовой воды пил «Боржоми»), наливали в хрустальные фужеры (Юрику в кружку): «Расти, Юрик, большой-пребольшой!» А Юрик и так огромный вымахал, Жанна ему по плечо, уже и Леонида Юрьевича перерос. Обычно Юрику помогала за столом няня или Ангелина Дмитриевна, на этот раз рядом с ним села Жанна. На ней было синее выходное платье, Ангелина Дмитриевна предложила ей надеть фартук, но Жанне не хотелось в фартуке за праздничным столом: «Ничего, мы и так справимся». Пирожные были специально заказаны крошечные, такие, чтобы класть в рот целиком, не откусывая; Юрик жадно брал одно за другим — в обычные дни его ограничивали в сладкой пище. Леонид Юрьевич пирожных не ел — сделал себе бутерброд с сыром, покрытым тонкими ломтиками огурца. Ангелина Дмитриевна предложила тост за Жанну: в трудную пору Жанна согласилась помочь им, теперь она — родной человек, член семьи. Жанна вспыхнула: «Ну, что вы, Ангелина Дмитриевна! Это я вам благодарна. Вы мне маму спасли». Леонид Юрьевич слегка протянул фужер в сторону Жанны: «Чем сможем». Вообще-то он помалкивал.

Ангелина Дмитриевна спросила, как Жанна собирается провести лето: они рады будут, если она поживет у них на даче — дача удобная, участок большой, сосна, воздух великолепный. Жанна засмеялась (сама услышала, что — невесело): летом она уже будет в настоящей тайге, далеко-далеко от Москвы, неделя поездом, — чего другого а сосны и воздуха там хватает. Ангелина Дмитриевна удивилась: «Но вы же не насовсем уезжаете?» Да как же не насовсем? Через две недели распределение. Кто же ее в Москве оставит? А если ехать, и далеко, то лучше в сторону дома. Она и в облпединститут письмо... — Жанна совсем сказала было: «отправила», но почему-то спохватилась — ... она и письмо в областной пединститут подготовила: может быть, найдется ей работа, ну, а у себя в городе, ее в педучилище точно возьмут. «Но вы сами разве не хотели бы, в Москве работать? Тут, наверно, можно бы что-нибудь интереснее найти, чем педучилище», — Ангелина Дмитриевна искренне недоумевала. Чтобы в Москве на работу взяли, нужна московская прописка, а чтобы прописаться, нужно иметь работу (какая она смешная, Ангелина Дмитриевна, таких простых вещей не знает!). «Но это же заколдованный круг?», — Ангелина Дмитриевна удивленно посмотрела на Леонида Юрьевича; тот улыбнулся, слегка пожал плечами, — ну, конечно, заколдованный, — повернулся к Жанне: «А учитесь вы хорошо?» Жанна училась хорошо: не отличница, но за все пять лет ни одной тройки. Леонид Юрьевич одобрительно кивнул: «Я выясню». То ли Жанне пообещал, то ли Ангелине Дмитриевне: что, собственно, намерен выяснить, Жанна не поняла, но почудилось, что поворачивает к лучшему, вот и Ангелина Дмитриевна ей улыбнулась: «Мы так привыкли к вам, милая Жанна, теперь и представить себе невозможно, чтобы с вами расстаться».

Пока увлеклись деловым разговором, Юрик схватил пирожное, да так неловко, что уронил Жанне на выходное платье. Ангелина Дмитриевна начала ласково ему выговаривать. Он расстроился, закричал, заплакал, бросил на пол кружку с фруктовой водой. Леонид Юрьевич быстро подошел к нему, обнял сзади, крепко взял за руки. Юрик бился и плакал. «Я сейчас»: Жанна не подала виду, что жалко платья, — вышла в ванную, сбросила платье, замыть, надела свой розовый халат. В столовой поманила Юрика: «Не плачь, Лялечка, пойдем книжечку посмотрим, потом я тебя спать уложу». Он тотчас замычал радостно, потянулся к ней, как детеныш к мамке, терся щекой о рукав халата. «Поздно уже, Лялечка, пойдем, пойдем»...

Лицо у Ангелины Дмитриевны побелело и будто застыло; она осторожно промокала глаза платком.

«Прошу тебя, не волнуйся. Пожалуйста, не волнуйся, — попросил Леонид Юрьевич. — Я же сказал: я выясню». И повторил: «Я всё выясню. Не волнуйся, пожалуйста». Он допил из фужера боржом и направился к телефону вызвать машину. Ему часто приходилось работать в ночные часы.