И неужелиЦю Цзинь
Дольше нам терпеть,(перевод Л. Черкасского)
Чтоб варвары
Отчизною владели...
— Ну, что, Петя? Научил Фаня играть в дурака?
— Научил, Иван Ильич. А он мне, знаете, такую мудрёную игру показал, что прямо ужас!
— Вот, сегодня вечерком и сыграем.
Баурджин расхохотался и, взъерошив парнишке волосы, отправился в покои, переоделся. Хотелось всё ж таки побольше показать земляку — так теперь именовал гимназиста князь — город. А тут наместнику было чем гордиться — за время его правления Ицзин-Ай значительно изменился, причём, естественно, в лучшую сторону, прямо, можно сказать, расцвёл.
Сильно похорошели дороги — за каждую, даже за самую мелкую и убогую, отвечал специально прикреплённый чиновник. Чиновников в городе было много, хватало и на внутригородские дороги, и на пригородные, ну а так называемые стратегические, по которым проходил Великий шёлковый путь — одна из главных житниц Ицзин-Ай — находились под особым контролем дорожного ведомства, возглавляемого теперь Сиань Цо. Надо сказать, это её возвышение ведомственный народ, к удивлению Баурджина, воспринял довольно спокойно, можно даже сказать — благостно, и тому были причины. Во-первых, девушка за короткое время сумела показать себя опытным и знающим мастером; во-вторых, научилась лихо руководить большим мужским коллективом, без всяких там бабских интриг и эмоций, что тоже прибавило ей недюжинного уважения; в-третьих, она не принадлежала ни к одной из противоборствующих ведомственных группировок; и, в-четверых... в-четвёртых, особым указом наместника теперь начальники ведомств лично отвечали за борьбу с мздоимством и воровством в своих учреждениях, отвечали под страхом лишения должности и имущества — своего, своих родственников и любовниц-любовников. Эра безответственности и воровства кончилась! И тут вдруг выяснилось, что народец что-то перестал рваться в начальство. Оно и к лучшему!
К тому же на каждого домовладельца была наложена обязанность отвечать за содержание придомовой территории — чтобы было чисто, красиво, уютно. За её состоянием следила специальная общественная комиссия, организованная в каждом квартале из отставных чиновников и наиболее уважаемых людей.
Были проведены некоторые реформы в транспортной системе, улучшено качество школ — не «краснобаев» готовили, а людей вполне конкретных, требующих специфических знаний, профессии: дорожных мастеров, смотрителей канализационных систем, картографов, юристов и прочих.
Гимназист Петя Мельников слушал князя, словно заворожённый, и, при выезде в город, смотрел во все глаза, так, до сих пор и не осознав до конца, где оказался. Всё порывался, дурачок, искать экспедицию Козлова. Даже слезу пускал на первых порах.
— Ну, ведь здесь же они, здесь — ищут Хара-Хото — город древних легенд. Он ведь где-то рядом, да?
— Конечно, рядом. Ты даже не представляешь себе — насколько.
— Вот я и говорю. Иван Ильич, а вы ведь тоже российский подданный, да?
— Я, Петя, сам себе государь.
— Неужто анархист? Я про таких слышал! А город у вас отменный — красивый, зелёный, чистый.
— Понравился, значит?
— Очень! Жаль только, конки нет. Я когда в Киеве, у дядюшки, маминого брата, был — катался. И вот ещё — трамвай! И электричество. Ой! Послушайте-ка, Иван Ильич — а телеграф здесь у вас имеется?
— Телеграф? — Баурджин еле сдержал смех. — Нет пока. Но скоро заведём — солнечный.
— Солнечный? Да ведь это глубокая архаика, Иван Ильич! Электрический надо, только электрический... Эх, всё ж таки жаль, что у вас телеграфа нет, так бы отбил домой телеграмму.
Парнишка вновь загрустил, опустил веки.
— Ничего, Петя, — утешил наместник. — Думаю, осенью отправлю-таки тебя домой, точней, в экспедицию. Провожать, правда, долго не буду — до дацана только.
— Дацан? — гимназист непонимающе захлопал глазами. — При чём тут дацан?
— А зарисовок ты много сделал? — Баурджин быстро перевёл разговор на другое.
— Ой, много, Иван Ильич! Даже дневник начал вести, только гусиным пером писать неудобно. А, хотите, принесу почитать?
Князь хохотнул и подал плечами:
— Давай тащи, Марко Поло!
Спрыгнув с дивана, гимназист убежал в отведённую для него комнату, и тут же вернулся с целой кипой бумажных листов. Захвастал:
— Вот записи, вот рисунки... Это, правда, не я один рисовал — Фань помогал. Мне кажется, он очень умный молодой человек, жаль, иностранных языков не знает — ни русского, ни французского, ни латыни. Вы б направили его куда поучиться, Иван Ильич! А то ведь, в самом деле, стыдно — такой умный парень, и без французского!
— Отправлю, — захохотал князь. — Дай срок. Ну беги в приёмную, тебя там Фань дожидается, новую одёжку мерить. Помнишь, вчера заказывали?
— Ой, совсем ведь забыл, Иван Ильич! Вот ведь дурная голова. Спасибо, что напомнили. Так я побегу?
— Беги, беги.
Петя умчался, и Баурджин принялся рассматривать рисунки. Посмотрел и вздрогнул: во многих их них явственно угадывались черты того самого лёгкого и немного таинственного стиля, причём вполне непосредственного и искреннего, что так понравились князю ещё несколько месяцев назад, на каллиграфической выставке. «Свежий ветер» — так именовал себя неизвестный каллиграф... Ну, взять вот хоть этот рисунок... Пагода, субурган — те же черты! Фань помогал рисовать. Так он и есть «Свежий ветер» выходит?! Выходит так. Ай, да секретарь — и с чего только скромничал?! А рисунки свои, ну, те, с выставки, он всё же в лавку Та Линя отправил — уже, наверное, купили.
«Вот уже вторую неделю я живу во дворце местного генерал-губернатора Ивана Ильича Дубова. Его высокопревосходительство оказался человеком широко образованным и светским, и выказал ко мне самое живейшее участие, правда, я до сих пор не знаю, где конкретно располагается этот красивейший, но, признаться, немного странный город, называемый Ицзин-Ай. А ведь, по здравому размышлению, его тут просто не должно быть! На карте у Петра Кузьмича я видел здесь, в низовьях реки Эрдзин-гол, одни пески. И где-то здесь, рядом, должны находиться развалины древнего города Хара-Хото, а значит — и экспедиция. И всё же, несмотря на всё оказываемое мне благорасположения, я всё чаще и чаще вспоминаю своих родителей, папеньку с маменькой, и ещё одну молодую особу, о которой пока умолчу. Собираю материал для будущей книги, написать которую мне любезно присоветовал его высокопревосходительство генерал-губернатор, обещав оказать помощь в составлении словаря местных говоров...»
В этом месте Баурджин хмыкнул — что-то не помнил он такого совета. Хотя, в общем-то, парень был прав — чего зря сидеть? Записывать, зарисовывать, запоминать! Может, и в самом деле выйдет книга?
«Думаю, получится, как у Петра Кузьмича — „Монголия и Кум“— или что-то в этом роде».
Получится, получится, Петя! Старайся. Как бы вот только тебя домой потом отправить? Потом — это в октябре, в «месяц седых трав». Исходя из всего услышанного от мальчика, Баурджин предполагал, что раньше уж никак не получиться. А в октябре... может быть! Ведь не зря же именно на это время рассчитывали и бандиты! Интересно, зачем им машина? Хотя, с другой стороны — не помешает. Дороги теперь хорошие, до города домчать часа за два-три можно! Примчался, пострелял пулемётом стражу, награбил сокровищ, погрузил — уехал. Кто догонит-то?
Вот исходя из подобных мыслей, наместник и держал постоянные посты не только в урочище Уголцзин-Тологой, но и вдоль всей дороги, а также — на ямских станциях. Даже того хитроумного слугу, что подавая сигналы бандитам с помощью медного таза, покуда не трогали — чтоб не вызвать, ежели что, никаких подозрений. И, как появятся, накрыть внезапным ударом! Эх, не пропустить бы! Не пропустить.
Наместник вполне себе отдавал отчёт в том, что, может быть, кроме Пети Мельникова и убитого Вотенкова, в городе или ближайших окрестностях могут скрываться и некоторые, не успевшие уйти, бандиты. Бандиты — оттуда. Или вдруг оказался в разбойничьих руках какой-нибудь огнестрел. Каждый такой случай, естественно, нельзя было оставлять без внимания. Баурджин и не собирался оставлять — строго настрого предупредил сотрудников судебно-розыскного ведомства. Чтобы немедленно, в любое время дня и ночи, докладывали обо всех странных и непонятных случаях — не вполне обычных убийствах, убийствах, ограблениях и прочей уголовной мерзости.
— Разрешите, господин наместник? — распахнув двери, почтительно остановился у порога секретарь Фань. — Ваш гость уже готов.
— Переоделся? Распорядись, чтобы закладывали лошадей, сейчас поедем.
— Да, господин.
— Что ещё?
— К вам Инь Шаньзей, господин. Говорит, что ненадолго.
— Пусть войдёт, — князь махнул рукою. — Может, о чём интересном доложит?
Следователь судебного ведомства выглядел каким-то уж слишком взволнованным и нервным. Поприветствовав наместника, он, вместо доклада, протянул бумажный свиток:
— Прочтите, господин.
Пожав плечами, Баурджин жестом указал следователю на диван и развернул письмо.
«Любезнейший господин судебный следователь. С прискорбием вынужден сообщить вам о коварно зреющем в недрах императорского дворца заговоре...»
— Ого! — князь вскинул брови и принялся читать дальше:
«...заговоре высшей знати, в коем замешаны и некоторые служители дворца. Заговор имеет целью убийство наместника. Мне удалось узнать имя, а точнее кличку одного из самых активных участников заговора. Его зовут „Свежий ветер"».
— Что?! — Баурджин отбросил свиток. — Откуда у тебя это письмо, Инь?
— Сегодня утром нашёл на своём дворе. Видимо, ночью подбросили.
— «Свежий ветер», — тихо повторил нойон. — Автор письма, конечно, не назвался?
— Нет, господин.
— А как ты относишься к тому, что он сообщает?
Следователь пожал плечами:
— Дворцовые заговоры — вещь обычная и, я бы даже сказал, периодичная, господин наместник. Мало ли у вас врагов?
— Ты прав, Инь, много. Но чтоб «Свежий ветер»... Нет, пожалуй, сложно поверить такому письму. В нём ведь никаких доказательств, одни слова!
— Я тоже хотел об этом сказать, господин. Но посоветовал бы вам быть осторожнее. И, — чиновник вдруг улыбнулся. — И получше присмотреться к господину по имени «Свежий ветер». Судя по вашей реакции, вы его неплохо знаете.
Баурджин тяжко вздохнул:
— Ты прав, Инь, знаю. И думаю, что это подброшенное письмецо — навет, желание свести счёты. Вот если появятся какие-то конкретные утверждения, тогда — да, следует их проверить и принимать меры. А сейчас пока нечего проверять!
— Пожалуй, так, — кивнул следователь. — Но я не только с этим пришёл. Есть одна странная смерть — сегодня, с утра, в куче рыночных отбросов, обходчик обнаружил мёртвое тело. Судя по остаткам одежды — бродяжка, на вид лет пятнадцати или что-то около того.
— Ну? — хитро прищурился князь. — В чём же необычность убийства? Договаривайте. Инь!
— Убийство-то вполне обычное, — усмехнулся Инь Шаньзей. — Парня задушили шёлковым шнурком...
— Шёлковым шнурком? Бродяжку?!
— Отнюдь не это здесь самое странное. У парня со спины срезан изрядный кусок кожи. Я бы даже сказал — аккуратно вырезан.
— Да, согласен, странная смерть. Хотя, кожу со спины могли вырезать и совсем посторонние люди, не убийца, а, скажем, какой-нибудь колдун. Ну, что сказать? Ищите!
— Уже ищем, господин.
Баурджин думал о «Свежем ветре» целый день, немного отвлёкся, лишь когда показывал Пете Мельникову городские достопримечательности: стены, башни, тенистые садики и закусочные, храмы.
— Какая красота! — искренне восхищался гимназист. — И как вкусно готовят в трактирах. Улицы гладкие — приятно ехать в коляске. А всё же не хватает конки, да что там конки — трамвая! Кстати. Иван Ильич, вы бывали когда-нибудь за границей? В Лондоне, Париже?
— В Париже был, — князь ностальгически улыбнулся. — Сразу после войны, с женой... с будущей женой.
— После войны с японцами? — дотошно уточнил Пётр.
— Ну да, ну да, с ними.
— А как вы думаете, уважаемый Иван Ильич, почему мы, русские тогда проиграли?
— Много было причин, — нойон отозвался со всею серьёзностью, ведь и вопрос был очень серьёзен. — Мздоимство, кумовство, казнокрадство — отсюда недостаточность вооружений и его плохое качество. К тому ж, и резервы подтянуть трудно — пропускная способность Транссиба явно не достаточна — всего один путь.
— А ещё япошкам все помогали, чтоб нас в Китай не пустить, в Корею! Никто нас, русских, не любит!
— Ага, других любят сильно! Смотри, вон какая пагода!
Петя вскинул голову:
— Ага, вижу. А это что за башенка рядом?
— Субурган. Тут когда-то давно выступал с проповедями какой-то знаменитый китайский мудрец... или монах, не помню уже.
— Красиво! А давайте остановимся, вылезем, посмотрим?
— Сходи уж один, я что-то подустал сегодня. Ху! — Баурджин обернулся. — Возьми пару воинов и покажите гостю субурган. Во-он тот, с глиняными бодхисатвами.
— Слушаюсь, господин.
Спрыгнув с коня, сотник махнул рукой воинам.
Сидя в коляске, остановившейся у дальней стены монастыря, напротив небольшого сада, князь наблюдал, как любопытный гимназист в сопровождении воинов направился к субургану. Наблюдал? Думал... Всё та же мысль точила его — заговор! «Свежий ветер»!
Нет, кое-что всё-таки развлекло. По узким аллейкам сада бегали наперегонки мальчишки. По тем самым аллейкам, на одной из которых нашёл свою смерть Чу Янь. Смерть. А ведь он не очень спешил к смерти! Ну да — выставить на всём пути бегства такие заслоны, для того, чтобы получить арбалетную стрелу в грудь? Кстати, интересно, как там идёт расследование, что-то Инь Шаньзей не докладывает? Может, потому что доложить пока нечего? Вообще, надо бы его об этом спросить, вот не забыть только. Вот, зачем, зачем Чу Янь бежал именно к этому саду? Что, он надеялся здесь спрятаться? Да никак тут не спрячешься, при всём желании. Кстати, и народу здесь много — правда в основном мальчишки...
Баурджин высунулся из коляски:
— Эй, парни! Хотите цянь?
Ребятишки враз бросили игру, но близко почему-то не подходили.
— Вообще-то, это не к нам, господин, — отозвался один, самый смелый. — Это к тётушке У. Но её мальчики стоят не цянь, а гораздо больше!
— Тьфу-ты, господи, за извращенца приняли! — Баурджин сплюнул наземь. — Не, парни, я не к вам не по этому делу. Подойдите-ка, разговор есть.
— Разговор?
Переглянувшись, мальчишки заинтересованно подошли ближе.
— Вы каждый день здесь играете, парни?
— Да, господин. Это вообще наше место, правда, прибегают иногда другие, но мы их бьём! Это же наше место!
— Правильно, — одобрительно кивнул нойон. — Значит, всегда, каждый день — вы здесь.
— Здесь, господин.
— А как же так вышло, что в одно время — не так уж и давно — вас тут не было?
— А! — вспомнил вдруг кто-то из ребят. — Это вы про тот день говорите, когда тут одного старика убили. Застрелили из самострела небольшой такой стрелкой!
— Ух, и кровищи же было! Его ведь стражники ловили, этого старика. Говорят, они и убили. Мы-то сами уже после прибежали — на драку смотрели. Ух и славная же была драка! Двое больших ребят дрались, орали — на весь сад.
— Так-так, — заинтересовался князь. — И что за ребята?
— Незнакомые. Да нас про них уже спрашивал один лупоглазый парень.
— Какой-какой? Лупоглазый, с такими красными оттопыренными ушами. Всё про деревню свою рассказывал.
Баурджин не выдержал и, махнув рукой, засмеялся. Ишь ты, Жэнь-то, оказывается, давно этот следок нащупал. Интересно, что узнал? Вот и вызвать.
Они вернулись во дворец к вечеру. В приёмной уже дожидался Инь Шаньзей, нетерпеливо прохаживаясь от стены к окну. Секретарь Фань находился тут же, на своём месте за столиком. Как всегда — подтянутый, вежливый, аккуратный... Хм... «Свежий ветер»! Баурджину вдруг захотелось спросить секретаря в лоб, вот так, сразу, безо всякой предварительной подготовки. Но сдержался, покосившись на следователя — тот ведь явно не просто так пришёл.
Не просто так!
— Ещё одно письмо, господин наместник! — понизив голос, Инь Шаньзей вытащил из-за пазухи сложенный вдвое листок.
— «Уважаемый господин, имя „Свежего ветра“ — Фань Чюлянь. Сегодня он должен убить наместника. Если вы обыщете его стол, найдёте арбалет с отравленной стрелою».
— Ну ничего ж себе! — прочитав послание, присвистнул нойон. — А что, Инь, пойдём, глянем?
— Для вас это может быть опасно. Да и вдруг Фань убежит?
— Не убежит, я предупредил Ху Мэньцзаня и Керачу-джэвэ.
Переглянувшись, они вышли в приёмную и быстро направились к столу секретаря. Фань, побледнев, вскочил — видно, обо всём догадался.
— А ну, показывай, что спрятано у тебя под столом? — положив руку на рукоять трофейного нагана, глухо осведомился князь. — Нет, постой, лучше мы сами посмотрим. Только предупреждаю, без фокусов!
— Фокусы показывают на улицах простолюдины, — гордо вскинул голову секретарь. — А я всё же к таковым не отношусь.
— Ого! — пошарив под столом, Баурджин вытащил из груды бумаг маленький изящный арбалет. Настороженный, с небольшой стальной стрелкой. — Ну? И что это?
— Самострел, — пожав плечами, усмехнулся Фань.
Баурджин даже зауважал подобную выдержку! Усмехнулся:
— Вижу, что самострел. Для кого приготовлен?
— Для вас, господин наместник, — секретарь не стал отнекиваться, и это тоже понравилось князю. Видать, этот парень предпочитал позору унижения смерть.
— Так-так, для меня, значит...
Фань неожиданно улыбнулся:
— Мне поручено вас убить, господин, если вы не примете наши условия.
— Ваши условия? А кто это — «ваши»?
— Вы знаете их всех, — секретарь ничуть не терял самообладания, лишь немножко, самую чуточку, побледнел, да на лбу его выступили маленькие капельки пота. — Что же касается условий — я уполномочен их вам сообщить.
Наместник усмехнулся, скрестив на груди руки:
— Уполномочен? Кем?
— Представителями высшей знати. Не всеми. Только теми, кому не безразлична судьба нашего народа и родины.
— О как! — присвистнул нойон. — Судьба народа и родины. Высокий штиль, ититна мать! Ну давай, излагай свои условия, любопытно будет послушать. А? — обернувшись, Баурджин подмигнул следователю и сотнику.
— Может быть, мы пройдём в ваш кабинет, господин наместник?
— Что ж, пройдём.
— И попрошу разрешения захватить туда же мою суму.
— Ага. Там у тебя мина или ядовитая змея, — хохотнув, князь махнул рукою. — Захвати, Ху.
Сотник послушно взял висевшую на стуле заплечную сумку.
Войдя в кабинет, Баурджин уселся за стол и вопросительно посмотрел на Фаня:
— Ну? Какие ваши условия?
— Вы должны отказаться от сана наместника, — отчётливо произнёс секретарь. — И принять иную должность.
— Какую же? Младшего конюха?
— Нет, не конюха... Позвольте суму?
— Дайте ему!
— Нет, не конюхом. Вот! — Фань быстро извлёк наружу сияющую золотом диадему, украшенную рубинами и изумрудами.
— Ничего себе, хреновина! — грубо, но точно, выразил всеобщее удивление сотник Ху Мэньцзань.
— Это не хреновина, это венец династии правителей тангутов! — торжественно произнёс Фань. — Вы должны стать нашим государем, господин Бао Чжи! Не только правителем Ицзин-Ай, но и всего нашего государства.