Я славлю женщину, как танские поэты,Шао Сюнь-Мэй. Женщина
Достойную любви и уваженья...(перевод Л. Черкасского)
Баурджин пришёл в себя на мягкой кошме в богатом шатре с откинутым вверх пологом. Был уже день, и в синем безоблачном небе ярко сверкало неяркое осеннее солнце. Рядом с кошмой сидела молодая девушка — пышноволосая красавица с карими блестящими глазами. Сиань Цо!
— Ты... Ты здесь откуда?
— Тсс! Вам сейчас нужен покой, господин.
— А где...
— Все ваши воины здесь, господин император!
— Император? — вздрогнув, князь приподнял голову и тут же поморщился от боли. — Ты сказала — император?
— Да. Только что прискакал Фань, привёз важное известие: в Ицзин-Ай приехал какой-то важный монгол... Имя я не очень запомнила — Катуку, что ли...
— Шиги-Кутуку! — снова дёрнулся Баурджин. — Что?! Что он сообщил?!
— Он сказал — главный монгольский хан признал вас своим вассалом и императором тангутов! А наследник великого хана — у этого имя простое — Угедей — желает как можно скорее видеть вас у себя в гостях.
— Желает — съездим, заодно — семью наконец привезу, — усмехнулся князь... впрочем, нет, уже не князь — император! — Ох, опять пить... Ты всё ж не сказала, как здесь очутилась?
— Вы забыли — я здесь строю дорогу.
— Ах да, да! — Баурджин улыбнулся. — Какая ты всё-таки красивая, Сиань Цо!
В уголках глаз девушки вдруг показались слёзы:
— О, господин мой, я так за вас переживала, так... И рада, что вы наконец очнулись! Вот, выпейте отвар...
— Ого, какой горький!
— Скоро вы совсем оправитесь.
— Что с дацаном?
— Не осталось даже развалин! Ничего и никого.
— Ну, будем надеяться на лучшее.
Мягкий солнечный лучик игриво скользнул за отворот халата Сиань. Князь (император!) улыбнулся и погладил девушку по бедру. Потом приподнялся, обнял, жарко поцеловав в губы...
— Ох, мой господин...
Рука Баурджина быстро развязала пояс Сиань, распахнула халат, обнажив грудь...
— Господи-и-ин... Вам нельзя делать резких движений.
— Я и не буду... резких...
Полетела по шатру сброшенная одежда, и гибкое девичье тело, изогнувшись, прижалось к нойону с томным любовным пылом...
А потом Баурджин предложил девушке стать его четвёртой женой. Знал — не откажет.
А Сиань Цо вздохнула:
— Я люблю вас, мой господин — поверьте, это так. Но я ни с кем не хочу делить своего мужа. Жена должна быть одна! Я не буду четвёртой!
Девушка произнесла это таким тоном, каким обычно разговаривала с нерадивыми рабочими, и Баурджин понял — эта как решила, так и поступит. Сказала — не будет четвёртой, значит — не будет.
И всё ж таки жаль.
— У входа в шатёр давно уже ошивается ваш секретарь, господин, — вдруг улыбнулась Сиань. — Наверное, хочет сказать что-то важное.
— Да и мне нужно отдать ему несколько распоряжений, пока не забыл... Впрочем...
Погладив девушку по плечам, Баурджин снова поцеловал её в губы и тихонько прошептал:
— А, может быть, он ещё немного подождёт?
— Конечно, подождёт, господин! Куда ему деться?
И снова сплелись тела в томной любовной неге, и Баурджин с жаром целовал нежные уста, ласкал шелковистую кожу, но знал уже — эта девушка никогда не станет его женой. Потому что так решила.
Что ж — не всё в этом мире подчиняется желаниям императора!