В грязи и в лужах башмаки промокли,Вэнь И-до. Первые строфы о весне
Но ливень освежил и вымыл душу...
— Они, отступают, отступают! — свесившись со стены крепости вниз, громко заорал молодой и безусый воин. — Отступают, клянусь всеми богами!
И в самом деле, непобедимые монгольские орды — тумены любимца Чингисхана, полководца Джэбэ, оставили все попытки взять укреплённые ворота и, сохраняя чёткий порядок, отходили к реке, время от времени выпуская по защитникам города тучи стрел, часть которых, несмотря на массивные укрепления, всё же находила свои жертвы.
— Ну, наконец-то ушли, — улыбнулся воин постарше, как, видно десятник, в стёганом панцире и ярко начищенном железном шлеме.
— Ушли, — с облегчением промолвил кто-то и тут же с опаской протянул: — Но они могут вернуться.
Десятник залихватски подкрутил усы:
— А и вернутся — так точно так же отвалят, дикари не умеют штурмовать укрепления!
— Да, но северные-то крепости они взяли.
— Так то — крепости... а это — город! Попробуй его возьми.
Десятник лукавил, утешая себя и других, и, пряча своё лукавство, старался говорить веско и сдержанно, чтоб выходило поубедительнее. На самом-то деле все защитники города прекрасно знали, что единства среди жителей нет: уж слишком многим надоела пришлая чжурчжэньская власть — власть деспотичных взяточников и казнокрадов. Гарнизону приходилось всерьёз опасаться, как бы сами горожане не подняли мятеж, а уж тогда мало не показалось бы никому.
По синему весеннему небу неслись тёмные облака, окрашенные оранжевым вечерним солнцем. Облака несколько напоминали силуэты всадников, что вызывало в воинах новый приступ беспокойства, заставляя с плохо скрытым ужасом пристально вглядываться вверх — не разозлились бы боги.
— Они всё же ушли, князь, — привалившись к высокому крепостному зубцу, сквозь зубы промолвил Игдорж. — Может, мы с тобой зря всё придумали?
Баурджин усмехнулся, покачав головой:
— Игдорж, Игдорж... Семейная жизнь явно тебя портит. Ты что, всерьёз полагаешь, что они не вернутся? В таком случае ты плохо знаешь Джэбэ!
— Вернутся, конечно... — Игдорж сплюнул вниз. — Просто вот... показалось...
— Твои люди сделали всё?
— Да, нойон. Башни выстроены, ворота усилены.
— Пусть твои люди будут готовы сегодня же ночью.
— Они всегда готовы, князь! Да и я прослежу лично.
Кивнув, Баурджин завернулся в плащ и, простившись с напарником, неспешно направился вдоль по крепостной стене. После ухода безуспешно осаждавших город монголов защитники резко повеселели, вот уже и на стенах, на крепостных башнях — везде — появилось вино, заиграли музыкальные инструменты, послышались песни. Воины гарнизона веселились, радуясь — пусть не окончательной победе, но всё же... Пусть орды дикарей ушли не навсегда, но ведь император обязательно окажет помощь столь самоотверженно защищающемуся городу, пришлёт войска и прогонит монголов назад в их пыльные степи. Так рассуждали многие. Надеялись. Верили.
Но Баурджин знал другое...
— Эй, друг, не проходи мимо! — позвал князя усатый десятник, с компанией молодых воинов вольготно пристроившийся у стенного схода. — Выпей вина, дружище, повод есть! Ты ведь из ополчения?
— Да, из отряда господина Лу Синя, — Баурджин произнёс первое пришедшее на ум имя. Да, Лу Синь-шэньши и в самом деле командовал отрядами ополчения, но только не здесь, а в своём районе — округе Белого тигра. Впрочем, здесь тоже о Лу Сине слышали.
— Садись, садись, друг. — Кто-то из воинов подложил на приступок плащ, другой протянул князю кружку. — Вот, выпей.
— За нашу победу! — Баурджин улыбнулся и, одним глотком осушив кружку до дна, вернул её воину. — У меня в городе лавка. Не подослать ли вам продовольствия, ведь вы будете караулить всю ночь?
— О, не откажемся! — захохотал десятник. — Как вовремя мы тебя встретили, друг.
— Я распоряжусь, чтоб прислали, — поднимаясь, кивнул нойон и, вне всяких подозрений, покинул укрепления.
А небо уже стало чёрным, и медно-золотой месяц, покачиваясь, зацепился рогом за зубцы надвратной башни.
Славные парни... Оглянувшись на пирующих воинов, нойон хмыкнул. Пьют себе, веселятся... А того и не знают, что всё уже решено. И что скоро — совсем скоро — их сменят, сменят воины особого отряда Фэнь Ю, а фактически — Ляна, первого секретаря и, по совместительству, главаря разбойничьей шайки. «Красные шесты» давно уже предали город, получив от монголов дозволение принять участие в грабеже. Они, монголы, дозволили... добрые... Только предупредили, чтоб все члены шайки нашйли себе на плечи красные светящиеся шарики — чтобы кочевники невзначай не перебили союзников.
Баурджин, искоса посматривая по сторонам, уже приметил несколько человек с подобными украшениями. Скорее всего, именно эти разбойники, — а не люди Игдоржа — и откроют ворота... Впрочем, нет, это сделает специальный, посланный секретарём Ляном отряд... хотя какая разница? Разбойники-то — и те и другие. Во-он, уже идут, кажется. Ну да, шагают, уверенно так, храбро...
— Стой! — Ага, часовой-то у башни не спал и не пьянствовал, видать, люди усатого десятника, несмотря ни на что, службу свою знали.
— Синий орёл! — донеслось снизу. Пароль.
— Золотой лев! — часовой прокричал отзыв. — Проходите. Вы к нам на смену? Во-он там десятник, сейчас покричу.
— Не надо зря кричать, парень, мы сами найдём.
Ого! Баурджин прислушался, а затем и отошёл немного назад, к башне, больно уж голос показался знакомым.
Разгоняя ночную тьму, на башне горели факелы, в звёздном небе ярко светила луна.
— Синий орёл!
— Золотой лев. На смену?
— На смену. Сдавайте посты.
Ну, точно — он! В серебристом нагруднике поверх ярко-голубого халата, в шлеме, с саблей у пояса, и не узнаешь. Вот только толстые щёки прямо, можно сказать, из-за спины видать. Он это, он! Первый секретарь Лян. Смотри-ка, как уверенно держится, собачина гнусная.
Да, ворота сегодня явно откроют... и, может быть, не только здесь, людей у «красных шестов» хватит.
Подняв капюшон, Баурджин сплюнул под ноги и быстро пошёл прочь. Нет, далеко он и не думал уходить, просто свернул на широкую дорогу, ведущую к императорскому дворцу и храмам.
— Стоять!
— Синий орёл!
— Золотой лев. Проходи, друг. Как там на стенах?
— Спокойно.
— Ну, так бы и дальше.
Не доходя до дворцового комплекса, князь ещё раз свернул и оказался на узенькой улочке, с двух сторон сжатой массивными каменными оградами высотой в два человеческих роста. Оглянувшись, он остановился примерно у середины ограды и заливисто, по-мальчишески свистнул.
В ответ тут же раздался свист, а затем — и хохот.
— Кто там ржёт, как кавалерийская лошадь? — недовольно воскликнул нойон.
— Мы, господин.
— Кто — «мы»?
— Я, Дэн по прозвищу Веснушка, а со мной подмастерье Лю.
Услыхав имена, Баурджин выругался:
— Чёрт бы вас всех... Как же вы одни справитесь-то, а?
— Не беспокойтесь, господин, с нами ещё конопатчик Хэнь Чжо и Тан, грузчик. Они ребята не слабые.
— Знаю, что не слабые. Парни, вы и впрямь здесь?
— Здесь, господин, — глухо донеслось из-за ограды.
— Ну, тогда я спокоен.
Не поленившись, князь лично проверил все идущие в жилые кварталы улицы и остался доволен. Всё ж таки они с Игдоржем поработали на славу — везде, абсолютно везде были теперь свои люди. Что ж, вроде всё сделано. Всё, что возможно... Теперь пускай начинается. Баурджин усмехнулся — интересно как получалось: великий хан монголов прислал их — его и Игдоржа — сюда в своих интересах, но вот сейчас посланцы действовали вовсе не так. А так, как решили и как хотели сами. Ну, вот никак не хотелось ни Баурджину, ни Игдоржу Собаке, чтобы доблестные тумены Джэбэ оставили после себя кровь, развалины и дым пожарищ. Город словно околдовал обоих своей красотой, а вернее даже, отношениями людей и разумным устройством жизни. Это была городская жизнь, давно, казалось, забытая Баурджином и внезапно напомнившая о себе столь властно.
Стоя напротив тёмной громады дворца, нойон вдруг вздрогнул, прислушался. Показалось, будто... Нет, не показалось! За городскими стенами гулко тряслась земля и ржали кони — это шла на штурм непобедимая конница Джэбэ.
— Хур-ра! Хур-ра!
— Монголы идут, монголы!
Ужасные крики прорезали гнетущую тишину, и Баурджин, ухмыляясь, юркнул в первый попавшийся переулок — ну наконец-то, наконец-то!
— Хур-ра! Хур-ра!
Мчащийся на кауром коньке десятник Хайрагийн, жадно пуская слюни, ворвался в распахнутые ворота одним из первых. За ним, воя и хохоча, нёсся верный десяток, а за ним ещё и ещё — все неисчислимые рати непобедимого Джэбэ-нойона, великого полководца Чингисхана. Чингисхан сказал степнякам: в городах желтолицых вы найдёте золото, серебро и драгоценные камни. А кроме этого, и податливых чернооких женщин, красавиц, с глазами как звёзды! Берите всё, что встретите на своём пути, верные воины, это всё — ваше! Все эти женщины, дети — будущие рабы — все богатства... Берите всё! А что не сможете взять — жгите!
— Хур-ра! Хура-ра!
Воины Хайрагийна, распространяя вокруг терпкий запах кумыса и отроду не мытых тел, не встречая сопротивления, свернули в первую попавшуюся улицу, исчезающую в ночи.
Придержав коня, десятник жадно, по-волчьи, оглянулся. Судя по крепким оградам, эта улица явно вела в какой-нибудь богатый район. Хайрагийн радостно потёр руки и ухмыльнулся — ух!
И тут же что-то ухнуло!
Ухх!
Что-то тяжёлое упало вдруг впереди... Тяжёлая решётка из крепких брёвен!
Ухх! И ещё одна... А между ними полетели камни... Да так, что проход к вожделенным богатствам оказался крепко закрыт.
— У-и-и-и-и!!! — обиженно, по-поросячьи, завыл-заверещал Хайрагийн.
— Заберёмся на стены и убьём-перережем всех! — взмахнув саблей, прошипел один из воинов.
— Заберёмся... А лошади? — Нет, Хайрагийн всё ж таки не зря был назначен десятником!
— Оставим под присмотром.
— А далеко ли без них мы уйдём?
— Хур-ра! — вдруг послышались позади. — Хэй-гей, кто здесь?
— Хайрагийн с десятком!
— Что вы там шаритесь? Давайте скорей с нами, жечь и грабить дворец местного хана!
— Дворец?! — В глазах воинов вспыхнуло жадное пламя.
— Дворец! За мной, братцы! Там хватит на всех!
Завопив от радости, монголы повернули коней и с ужасающей быстротой помчались к дворцовой площади, куда уже стекались все отряды Джэбэ! Ну, а куда им было деваться, ведь все пути в город оказались надёжно закрыты? Зато дворец — дворец был открыт! Иди, жги, грабь, бери что хочешь!
Джэбэ и не сдерживал никого. Монголы вошли в город, немногочисленные защитники частью сдались на милость победителя, а большей частью просто разбежались. Всё! Соперников, врагов не было. Так что теперь только грабить. А грабить во дворцах было что!
Обезумевшие от радости кочевники, не понимая ценности захваченного, разбивали о мостовую великолепнейшие поливные вазы прежних династий, жгли древние рукописи, а заодно и словно бы невзначай попавшие под руку долговые расписки. Весело запылали костры. Кое-кто из наиболее ушлых уже добрался до дворцовой сокровищницы. Потащили золотые и серебряные блюда, кувшины, дорогое, украшенное драгоценными камнями оружие и упряжь. Джэбэ не скрывал удовольствия — практически без потерь взяли и город и все его богатства. Ночь... Эта ночь — всего лишь ночь — для его воинов. А потом нужно будет уступить добычу новому союзнику великого хана — киданю Елюю Люге. Что ж, вот и пусть этот Елюй, если ему вдруг захочется, штурмует в поисках оставшихся богатств запёршиеся городские кварталы, теряя своих воинов в этих мерзких узких улочках, столь противных сердцу любого сына степей! А он, Джэбэ, возьмёт лишь то, что лежит под рукою. Этого хватит. Вполне. Пусть остальное — вместе с гневом жителей — останется киданям. Пожалуйста, забирайте!
— Князь! «Красные шесты» хотят провести монголов в район Белого тигра! Видать, желают свести кое с кем счёты!
— Увести монголов от дворца? От золота и прочих богатств? — переспросив, скептически усмехнулся Баурджин. — И как, получается?
— Пока что не очень, — шмыгнув носом, доложил Чен. — Но Веснушка сказал, что они вполне могут обойтись и без монголов. Ограбят, сожгут — потом на монголов и спишут.
— Где они? — Князь вскинул глаза.
— Недалеко, у дома Лу Синя.
Не говоря больше ни слова, князь вытащил саблю, развернулся и быстро зашагал по узкой извилистой улочке, освещённой лишь медно-жёлтым светом луны и звёзд. Чувствовал, как шли позади друзья и соратники. Немного, очень немного — их основные силы были сейчас рассредоточены, считай, по всему городу.
Дойдя до широкой улицы, Баурджин остановился и негромко позвал:
— Эй, Веснушка!
— Я здесь, господин.
— Где они?
— Уже ушли. Вот только что. Так и не дождались монголов.
— Ты не заметил, кто у них за главного?
— Как же, не заметил! — Мальчишка приосанился. — Кто и всегда — сам секретарь Лян! У, гнида щекастая! И Мао Хань-шэньши с ними.
— Мао Хань? — Баурджин закусил губу. — Он знает, где что можно взять... Быстрее, друзья!
Князь хорошо знал тот район, куда они сейчас шли следом за лиходеями. Особняк Лу Синя, рядом — дом модного поэта Юань Чэ, тут же рядом жилища разных чиновников, многие из которых стали Баурджину друзьями и многие давно наступали на мозоли секретарю Ляну и его прихлебателю Мао Ханю.
— Где же они?
И в самом деле — где?
Вот, прямо — дом Лу Синя, вот — Юань Чэ, а вон там... Нет, и там тоже пусто.
— Разделимся, — коротко приказал нойон. — Ты, Веснушка, вместе с Ченом обойдёте дом Лу Синя и Юань Чэ. Остальные... ты, Лю, и все прочие — пойдёте во-он к тем домам. Что на той улице?
— Не знаем...
— Ладно, я — туда. Как кого-нибудь увидите — кричите сойками!
— Крикнем, господин!
— Удачи!
Баурджин юркнул в проулок и, пройдя по грязной луже, вскоре оказался на небольшой чистенькой улочке, усаженной ивами и платанами. В свете луны поблескивали распахнутые настежь ворота небогатого с виду дома. Впрочем, тут все домики были такие — небогатые, но чистенькие, уютные. И все — с запертыми воротами. А вот этот...
Скрываясь под кронами ив, нойон юркнул во двор... И тотчас же прижался к стене! Как раз в этот момент в доме послышался женский крик — крик ужаса и боли. И ещё какой-то безнадёжности, что ли...
Двое здоровяков с красными светящимися шариками на плечах в буквальном смысле слова выбросили из дому миловидную женщину лет тридцати — растрёпанную, полуодетую, плачущую. Следом за ней во двор полетели и дети — мальчик и две девочки — все на вид лет по десять-двенадцать.
— Возьмите её! — выйдя из дома, распорядился щекастый секретарь Лян — Баурджину было хорошо видно его искривлённое гнусной гримасой лицо.
Остальные члены шайки — шестеро мускулистых бойцов и один задохлик, следователь Мао Хань-шэньши, — почтительно поклонившись главарю, ринулись ревностно выполнять его приказание. Несчастную женщину рывком подняли на ноги. А Мао Хань так даже глумливо разорвал на ней халат:
— Ты только взгляни, господин Лян, — какие титьки! — Он усмехнулся и ущипнул схваченную за грудь. — Ах, как приятно, правда? А будет ещё приятнее, тебе и твоим ублюдкам, если ты не скажешь, куда твой муженёк дел списки?
— Какие списки? — плача, замотала головой женщина. — Клянусь, я не знаю, о чём идёт речь.
— О том, что он обманом отнял у одного старика, актёра уличной труппы! О том, что вовсе не принадлежит и никогда не принадлежало твоему паршивому муженьку Ба Дуню, сука! — В бешенстве произнеся эту фразу, Лян принялся хлестать несчастную по щекам. — Говори, говори,тварь!
Баурджин у стены весь обратился в слух. Ба Дунь! Вот, оказывается, чья это семья. М-да, не повезло бедолагам...
— Я не знаю... Не видела... муж никогда не приносил с работы никаких бумаг.
— А это и не бумаги, сука! — Лян схватил женщину за волосы и вкрадчиво пояснил: — Такие узенькие бамбуковые пластинки, понимаешь? С надписями... Где они?
— Не понимаю, — гулко произнёс Мао Хань. — Зачем вообще нужно было составлять эти списки?
— Видишь ли, друг мой... — Лян ненадолго оторвался от своей жертвы. — Их сделал Чунь Хуа, владелец красильни, когда задумал выйти из нашего дела. О, это опасная вещь! Там много имён, очень много... и каких имён! Так где ж они, сука?! Мы перевернули весь дом — и ничего. Где? Где? Где?!
Голова несчастной дёрнулась.
— Сейчас мы тебя изнасилуем, — гнусно ухмыльнулся Лян. — Все по очереди... Хотя... — Бандит на секунду задумался и улыбнулся ещё гнуснее. — Нет, зачем доставлять тебе удовольствие? Эй... — Он обернулся к своим и кивнул на детей, застывших в ужасе. — Хватайте ублюдков и рубите им головы. Быть может, эта тварь сейчас станет сговорчивей!
— Я не знаю, ничего не знаю...
Выскочив из своего укрытия, нойон взмахнул саблей. И двое разбойников, бежавших к детям, упали, обливаясь собственной кровью, А князь подскочил к остальным:
— Отпусти женщину, гад!
— Отпущу, — послушно отозвался Лян и, узнав Баурджина, ухмыльнулся. — Видать, вам не очень-то понравилось в Южной империи, господин Бао Чжи? Хватайте его!
Заголосив, он резко швырнул женщину князю и, отскочив в сторону, бросился вон со двора. Баурджин хотел было рвануть следом, но... Не оставлять же этих здесь!
— Догоните его, господин, — глухо произнесли откуда-то сверху. — Догоните и убейте. А этих я покараулю, никуда не денутся.
Смеясь, с росшего за оградой платана легко, словно пантера, спрыгнула во двор Лэй, девушка-смерть, в своей крестьянской одёжке похожая на красивого мальчика.
— Это кто ещё? — удивился один из здоровяков.
И тут же согнулся, упал, получив резкий удар в живот.
Подпрыгнув, Лэй перевернулась в воздухе через голову и, сделав стремительный мощный выпад, пробила ребром ладони кладку колодца, чем вызвала нешуточное замешательство в рядах врагов.
— Идите же, мой господин. Догоняйте. А вы... — Она повернулась к опешившим лиходеям и, подтянув правую ногу, застыла, словно журавль. — Встали у забора в ряд... быстро! И если хоть кто-нибудь из вас даже шевельнётся...
— Нет, нет, что ты... — Мао Хань испуганно затряс головою. — Мы вовсе и не думаем шевелиться, нет.
— В общем, я вас предупредила.
А Баурджин давно уже нёсся по пятам за убегающим в ночь главарём шайки. Лэй... Он даже не мог вспомнить, с каких пор эта девушка стала для него небезразличной, более того, сделалась такой же дорогой, как и две его жены, дети... С той первой, довольно-таки неожиданной близости? Вряд ли. Скорее, с того самого момента, когда нойон решил чему-то поучиться у собственной служанки. Или — с огромного корабля по имени «Чёрный дракон»? А может, чувства к девушке возникли у князя постепенно, не связанные с каким-то конкретным моментом?
Оп! Оглянувшись, главарь банды взмахнул рукой... Баурджин инстинктивно пригнулся, чувствуя, как что-то просвистело над самым ухом. Метательная звёздочка! Не самое распространённое оружие... Однако нужно быть осторожным.
Лян забежал в какой-то проулок, откуда — князь хорошо знал это — начинались трущобы, и беглец мог свободно укрыться, так что и не найдёшь. А расстояние между Баурджином и главарём банды сокращалось медленно — надо признать, бегать секретарь Лян умел, не мешали и пухлые щёки. Князь видел: не догнать, ну никак не успеть, вот сейчас беглец юркнет в щель меж оградами — и поминай как звали.
Разбойник тоже прекрасно понимал ситуацию, оглянулся с насмешливо-торжествующей улыбкой — что, мол, взял? — снова махнул рукой...
Словно бы напоровшись на невидимую преграду, Баурджин схватился за горло, громко захрипел и повалился наземь. Жалобно звякнула выпавшая из руки сабля.
Увидев такое дело, Лян настороженно посмотрел на лежащего князя. Тот не шевелился, лишь порывы налетевшего ветра играли его чёрными крашеными волосами. Лиходей огляделся и быстро подбежал к лежащему. Торжествующая улыбка снова заиграла на тонких устах главаря «красных шестов», довольно сплюнув, он наклонился...
И враз оживший «покойник» проворно схватил его за горло!
Лян захрипел, толстые щёки его ещё больше налились кровью, пылая огненным пурпуром в первых лучах восхода. Однако бандит и не думал сдаваться, хотя княжеская хватка была крепка и не хватало воздуха даже для крика или стона. Однако хватило «для того, чтобы нанести удар — быстрый удар ладонями по ушам.
Удар достиг цели. На миг испытав болевой шок, Баурджин непроизвольно выпустил шею врага. А тот, закрепляя удачу, двинул нойона коленом в подбородок.
Ох, и этот удар неплох! Прямо искры из глаз! Жаль, не дотянуться до сабли — далековато. Впрочем, может, наконец хватит изображать мальчика для битья — персонажа дешёвой балаганной пьесы? Баурджин почувствовал, как всё существо его наполняется злобой, и это в данный момент было правильно. Правда, надо её вовремя подавить, чтобы никакие эмоции не отвлекали от схватки.
Получив очередной удар, князь упал и, схватившись за живот, громко застонал, чем вызвал дикий хохот врага. Тот снова занёс ногу для удара... Князь, словно юркая веретеница, живо перекатился на спину и, ловко перехватив ногу разбойника, резко дёрнул на себя. Не удержав равновесия, Лян растянулся на земле рядом, но, надо отдать ему должное, тут же вскочил на ноги, ругаясь и шипя, словно рассерженная змея.
Если противник остановился — заставь его двигаться! Именно так говорила Лэй, а уж эта девчонка зря не бросалась словами. Пусть начнёт движение, пусть выдаст свой замысел. Ну же! Баурджин держал руки перед собой, как Лэй, локти чуть согнуты, ладони — вперёд, локоть правой руки прикрывает сердце. Он! Шаг вперёд — и неуловимое движение (князь всё же не зря тренировался под присмотром прекрасной наставницы), — и теперь сердце прикрывала уже левая рука. Ага! Противник начал смещаться влево — зачем? Там стена... глухая стена — Баурджин хорошо видел её краем глаза, сам же смотрел как бы сквозь противника и даже издевательски зевнул! И увидел, какое бешенство вспыхнуло во взоре врага! Злись, злись... А к стенке он, скорее всего, сейчас и метнётся, оттолкнётся ногами, прыгнет, словно с трамплина, и — ногами же — нанесёт смертельный удар... Ну, давай, прыгай!
Лиходей бросился к стенке... Только вот совершить эффектный прыжок князь ему не дал — первым нанёс удар, хороший такой, незаметный глазу. Как говорила Лэй — «хороший удар нельзя заметить, руку не должно быть видно».
Руки не было видно... было видно другое — как, согнувшись, отскочил в сторону Лян.
Естественно, Баурджин не стал дожидаться, пока тот придёт в себя, и нанёс ещё несколько ударов ногами, после чего, нагнувшись, подхватил саблю.
Нет, всё-таки оружие есть оружие, как бы не были сильны натренированные руки и ноги! Ощутив в руке тяжёлый клинок, нойон сразу почувствовал себя намного увереннее, и эта его уверенность подействовала и на врага. Злобный взгляд разбойника неожиданно вильнул, правая рука нырнула за отворот халата...
Баурджин лишь чуть шевельнул саблей, без особого труда отбив летящий в него предмет — серебристую шипастую звёздочку. Как-то недовольно звякнув, звёздочка с такой же силой полетела в обратную сторону. Лян вдруг дёрнулся, схватился за левую часть груди. По его светлому халату быстро расплывалось бурое пятно... Оскалив зубы, лиходей зашатался и, оперевшись рукой на ограду, медленно сполз наземь. И вытянулся... И замер.
Не опуская сабли, нойон подошёл к врагу — тот был мёртв. Остекленевшие, широко раскрытые глаза главаря шайки недвижно смотрели на князя.
— Хорошая штука. — Нагнувшись, Баурджин не без труда вытащил впившуюся в сердце врага звёздочку с длинными, чуть загнутыми лучами. Улыбнулся: — А неплохо мы с ним в бадминтон сыграли. Один — ноль в мою пользу!
Князь прислушался — со стороны дворца доносились крики. Тянуло дымом. Ну конечно, доблестные воины Джэбэ занимались грабежом. Как бы весь город не сожгли, остолопы. Однако надобно вернуться к дому Ба Дуня, посмотреть, как там дела. На Лэй, конечно, вполне можно положиться, но всё же... Всё же интересно было бы побеседовать с разбойничками — узнать, о каких это списках шла речь? Впрочем, и так ясно, о каких. О списках членов банды и сочувствующих им лиц — покровителей. А молодец Ба Дунь, всё ж таки отыскал старика-актёра, вытряс из него списки. Молодец... Интересно только, где он? А вот, у жены и спросить — уж та наверняка знает.
Когда Баурджин подошёл к дому Ба Дуня, там уже собралась толпа. Толпа зрителей — следует уточнить. Народ топтался у ограды, а кое-кто забрался и на деревья, с интересом следя за ходом разворачивающегося действа.
— Что? — с трудом продираясь сквозь толпу, громко спросил князь. — Что тут такое случилось-то?
— Да, понимаешь, шёл я сейчас мимо, слышу — кричит кто-то, — обернувшись, охотно пояснил сухонький старичок в широкополой соломенной шляпе. — Заглянул за ограду — а там какие-то здоровенные рожи вроде как собрались поиздеваться над одной девочкой. Я скорей к соседям, за подмогой, прибежали, а тут... Да вон, смотри сам! Эй, люди, дайте взглянуть парню.
Баурджин протиснулся вперёд и с интересом взглянул... Собственно, смотреть уже было не на что — валялись в пыли стонущие на все лады парни, следователь-бандит Мао Хань, причитая, держался за ухо, а посреди всего этого бардака, на широкой ступеньке крыльца, словно ни в чём не бывало, этакой отличницей-скромницей сидела Лэй и, улыбаясь, посматривала на зрителей. Видать, их внимание ей было приятно.
— Ну, ладно, хватит тут Любовь Орлову из себя строить, — подойдя к девушке, с нарочитым неудовольствием пробурчал князь. — Ещё автографы начни раздавать, право слово!
— Господин! — Лэй живо вскочила на ноги. — Вы догнали того?
— Догнал, догнал. Что с этими? — Баурджин с усмешкой кивнул на побитых разбойников.
— А чего они обзывались? — обиженно надула губы девчонка, да так, что князь едва подавил приступ гомерического хохота. Ну надо же — обзывались. Интересно как?
— Всяческими нехорошими словами. — Лэй шмыгнула носом. — Стыдно даже и повторять. Особенно — вот этот.
Она тут же направилась к одному из разбойников — мускулистому здоровяку, слабо причитающему под яблонями.
— Эй, эй, — увидев приближающуюся к нему девушку, насторожился тот. — Ты зачем сюда идёшь, а? Я ведь ничего тебе не сделал, просто пошутил... Я больше не буду, не буду, клянусь! Эй, люди, остановите её, эта гнусная девка сейчас меня убьёт!
— Как ты меня назвал?!
— Помогите! Помогите! Люди!
— Ну, ладно, хватит! — Баурджин решительно пресёк начинавшийся балаган. — Кстати, на город напали враги, вы не знали?
— Как же не знали? — отозвался всё тот же старик. — Целую ночь защищали ворота квартала. Какая-то умная голова придумала устроить во множестве эти ворота, точнее сказать, завалы. Монголы туда и не сунулись и не сожгли ни одного дома, ни одного постоялого двора, ни одной забегаловки. Даже до заведения тётушки И не дошли!
— Умная голова, говоришь? — Нойон приосанился было, но тут же закашлялся — уж больно похоже было сейчас на то, что и он сам не прочь побыть на месте Любови Орловой. Да чего уж там... Зря только над Лэй издевался.
— Да нужен монголам этот бордель! — в ответ на слова старика расхохотался какой-то вооружённый зазубренной алебардой воин. — Они дворец грабят — и наши кварталы им, похоже, совсем не нужны.
— Да, — согласился старик. — Во дворце есть что взять. Говорят, они нагрузили уже сотню телег! И этот обоз покидает город.
— Значит, скоро его покинут и монголы, — усмехнулся воин.
— И всё же пока не стоит на это надеяться, — громко заявил Баурджин. — Друзья, надо бы препроводить этих разбойников в надёжное место да запереть до суда.
— А кто вам сказал, что мы разбойники? — высокомерно вскинул голову Мао Хань.
Князь не удостоил его и взглядом, лишь обернулся и негромко позвал:
— Лэй!
— Согласен, согласен. — Мао Хань тут же опасливо втянул голову в плечи. — Ведите нас в узилище, господа, да поскорей.
— Я отведу! — громогласно пообещал воин. — До самой Северной тюрьмы доведу, если кто поможет.
— Поможем, поможем! Заодно узнаем новости про монголов. Вдруг и вправду уйдут?
— Уйдут? Не для того они город захватывали.
— И всё же ходят слухи...
— Какие ещё слухи?
— Многие видели вместе с монголами киданей Елюя Люге!
— Елюй Люге? Это ещё кто такой?
— Ну, тот самый, что поднял восстание на севере! Будто не слышали?
— Да слыхал... Ну, нам что кидании, что чжурчжэни — всё одно. Лишь бы не дикари!
— Да, кидани — это было б неплохо.
Отправив вместе с конвоем и захваченными разбойниками Лэй — для пущего контроля, Баурджин, тщательно вытерев ноги, вошёл в дом:
— Разрешите?
— О, господин! — узнав спасителя, вскочила с кана миловидная хозяйка, уже успевшая приодеться и накраситься.
— Вы — супруга Ба Дуня?
— Вы знаете моего мужа, господин?!
— Да, я его хороший знакомый. Бао Чжи — может, слышали?
Женщина задумалась и вдруг улыбнулась:
— А ведь и в самом деле, мой несчастный супруг как-то про вас говорил.
— Несчастный? Он, кстати, где?
— В дворцовой тюрьме, господин Бао Чжи.
— В дворцовой тюрьме? — негромко рассмеялся князь. — Надо же, какое совпадение — я как раз туда и направляюсь.
— Но там же монголы!
— Я сам монгол! — обернувшись на пороге, весело расхохотался нойон.
Без особых приключений миновав несколько устроенных по собственной же идее квартальных ворот, Баурджин выбрал укромное местечко и, распоров полу халата, вытащил оттуда золотую пайцзу с изображением головы тигра, повесил её на шею и уверенно зашагал в сторону дворцовой площади. И чем дальше шёл, тем больше вокруг становилось монгольских всадников. Некоторые тут же поворачивали к нему, но, увидев пайцзу, почтительно расступались.
Один — по виду десятник — даже участливо поинтересовался:
— Вы кого-то ищете, господин? Князь усмехнулся:
— Да, ищу, своего друга Джиргоадая-Джэбэ.
— Джэбэ?! — Воин едва не свалился с лошади. — Великий Джэбэ-нойон — ваш друг?
— Да. Полагаю, он будет весьма рад меня видеть.
— Он там, на площади, у ступеней дворца!
— Проводишь меня?
— С удовольствием!
Воин тут же спешился и, передав поводья коня подскочившему слуге, почтительно зашагал рядом с нойоном. Высокий парнишка лет двадцати, сероглазый, со смуглым обветренным лицом и выбивавшейся из-под шлема прядью рыжеватых волос. Кожаные, тщательно отполированные до блеска латы, синий плащ, на боку — тяжёлая сабля в обтянутых красным сафьяном ножнах.
— Ты меркит? — на ходу поинтересовался князь.
— Нет. Я из кераитов. Моё имя Навгал.
— Знаю кераитов, бывал в их кочевьях. — Баурджин улыбнулся. — Давно в походах, Навгал?
— Четвёртый год. Как они здесь живут, господин? — Покосившись на трёхэтажные дома и высокие стены, десятник с ужасом передёрнул плечами. — В этих теснинах, друг у друга на головах... Кстати, господин, вот мы и пришли!
Навгал показал рукой на столпившихся на широких ступенях дворца людей в сверкающих доспехах и шлемах:
— Тот, крайний, — Джэбэ-нойон.
Баурджин усмехнулся:
— Я вижу.
— Позволите сопровождать вас, господин? Князь усмехнулся — а десятник-то ушлый.
— Ну, что ж, идём.
Они прошли мимо всадников, мимо груженных награбленным дворцовым добром телег, мимо вьючных верблюдов, мимо пленников...
— Здравствуй, Джиргоадай! Сонин юу байна уу? Какие новости?
Полководец немедленно обернулся — совсем ещё молодой, подтянутый, крепкий. С минуту вглядывался, потом улыбнулся, показав ослепительно белые зубы:
— Баурджин! Наконец-то. Давно тебя жду. Впрочем, не только я.
— Я вижу. — Князь и в самом деле давно заметил высокого человека в сверкающем позолотой панцире и с залихватски подкрученными усами. — Здравствуйте, Елюй. Или как вас теперь называть — ваше величество?
— Для вас — так же, как и всегда, господин Бао! Ведь мы же друзья!
— Я присмотрел для вас советника, Елюй. — При этом Баурджин почему-то взглянул на Джэбэ. — Он же будет и представителем великого хана.
— Знаю, — полководец ухмыльнулся. — Игдорж Собака, да? Ну, кто же ещё?
— Игдорж, Игдорж, — покивал князь. — Я видел его с утра. Что ты всё улыбаешься, Джиргоадай?
— Так... Думаю, что лучшее сражение — это то, которое толком не началось, но уже выиграно. Ты посмотри, что творится, князь! Мы за день взяли город для нашего союзника, императора киданей, при этом захватили богатую добычу и потеряли так мало людей, что об этом не стоит и говорить. Всегда бы так, Баурджин-гуай, всегда бы так!
— Уже уходите?
— Да, завтра выступаем в поход. Ещё много городов нами не взято, ещё лязгает зубами недостойный чжурчжэньский царёк. Мы разобьём его.
— Кто бы сомневался! — искренне рассмеялся князь. — Что там делают твои воины? Кажется, собираются что-то жечь? — Баурджин кивнул на обложенное хворостом здание.
— Там засели какие-то чиновники. И не сдаются.
— Император Елюй Люге уже говорил с ними?
— Ещё нет.
— Тогда идёмте вместе.
— Оглянись, Баурджин-гуай, — снова захохотал Джэбэ. — Там, за твоей спиной, уже давно кое-кто переминается с ноги на ногу.
Князь едва повернул голову...
— Отец! Позволь обнять тебя!
— Здравствуй, Алтай Болд! — Баурджин с радостью обнял сына. В блестящей кольчуге со стальным нагрудником, при сабле, Алтай Болд выглядел очень солидно — как и подобает воину.
Баурджин с удовольствием смотрел на сына:
— Ты стал совсем взрослым, Алтай Болд. Я горжусь тобой!
— И я — тобой, отец! Хочу спросить тебя...
— Спрашивай.
— Разрешишь ли ты мне жениться после окончания похода?
— Жениться? — Нойон озадаченно хмыкнул. — А что, твоя невеста, дочь моего старого друга, уже достаточно подросла?
— Конечно, достаточно! — с жаром откликнулся юноша. — Она любит меня и ждёт.
— Ну, раз любит, так по осени справим свадьбу! — Похлопав сына по плечу, Баурджин посмотрел на Джэбэ. — Нет ли хоть какого-нибудь плаща? А то хожу как оборванец.
— Найдём, — заверил полководец. — Это кто там ходит за тобой тенью?
— Тенью? Ах да. Это Навгал. Он сопровождает меня.
— Сопровождает? — Джэбэ прищурился. — Будешь удостоен награды, парень!
— Рад служить! — вытянулся в струнку Навгал. — А за плащом, если позволите, сбегаю. У меня есть, в перемётной суме.
— Ну, беги, — князь махнул рукой. — Побыстрей только.
Вчетвером — Джэбэ, Елюй Люге и Баурджин с сыном — они подошли к обложенному хворостом зданию. Баурджин пинком отбросил в сторону связанную фашину.
— Стой, иначе будем стрелять! — выкрикнули сверху.
— Стрелять? — Нойон усмехнулся. — Ну, попробуйте. Смею заверить, у меня нет против вас никаких каверз. Кстати, что-то мне кажется знакомым ваш голос. Не вы ли это, уважаемый господин Пу Линь?
В здании надолго замолчали, видать, пристально рассматривали Баурджина.
— А господина Лу Синя у вас там, случайно, нет? А то я видал по пути несколько разрушенных колодцев. Их ведь ремонтировать нужно, а кто этим будет заниматься, коли господин Лу Синь-шэньши здесь? Ну?! Что примолкли?
— Мы... Мы не разговариваем с покойниками, господин Бао! — выкрикнули из прорванного окна.
— О как! С покойниками! Ну, а насчёт Бао... — Князь приосанился. — Меня зовут Баурджин-нойон! Я — монгольский вельможа, друг полководца Джэбэ и великого Чингисхана. Я гарантирую вам всем жизнь. Мало того — и прежнюю службу. Клянусь вам в этом жизнью моего сына, Алтай Болда. Подойди сюда, сынок. А также словом вашего нового императора!
— Нового императора?
— Да. Императора Елюя Люге, возродившего наконец великую империю Ляо! Цзинь проиграла! Сталь поразила золото.
Елюй Люге — импозантный и, надо признать, величественный — встал рядом с Баурджином и Алтай Болдом.
— Ты тоже будешь обещать нам жизнь, Елюй? — несколько издевательски осведомились сверху.
— Нет. — Елюй Люге презрительно поджал губы. — Не я дал вам жизнь, не мне и забирать. Меня больше интересует дело! Нужно как можно быстрее восстановить всю городскую жизнь. Если вы готовы работать на своих должностях или чуть выше — работайте, если же нет — убирайтесь куда подальше. Мне не нужны бездельники! Работу начинайте прямо сейчас, как можно быстрее! — Император улыбнулся. — Я всё сказал. Баурджин, Алтай Болд, идёмте. Право же, мы потеряли здесь слишком много времени.
— Постойте... Вы дадите гарантии нашим семьям? Мы согласны... согласны...
— Кто б сомневался? — усмехнулся князь.
Они вышли, один за другим, настороженно посматривая по сторонам и — со страхом — на Баурджина.
— Да не покойник я, уважаемый господин Пу Линь! — в который раз уже произнёс князь. — Кстати, как та роза, что я вам подарил? Цветёт?
— О, конечно! И очень красиво, смею вас уверить.
— Ага, и вы здесь, господин Юань Чэ! Кстати, у меня есть на примете одна театральная труппа, которая с удовольствием поставит вашу пьесу, если вы для неё напишете. Ха! Однако! Вот кого не ожидал встретить! Господин Ба Дунь! А ваша супруга сказала, что вы в тюрьме.
— Когда всё началось, меня освободили друзья, — буркнул следователь.
— Отлично, отлично. — Баурджин потёр руки. — Вот что, Ба Дунь, вам таки придётся возглавить отдел городской стражи! Банда «красные шесты» ещё не разгромлена до конца, займитесь ею как можно скорее. — Князь хитро улыбнулся. — Тем более что у вас есть списки... есть, есть, не отпирайтесь. Уверен — с ними вам будет гораздо легче работать.
— Вечером приглашаю вас в гости, — улыбнулся приветствовавшим его чиновникам император Ляо. — Приходите в дом моего доброго друга Тань Цзытао. Вы знаете, где это. Я, может быть, задержусь, так что начинайте пир без меня. Впрочем, думаю, что вас там вполне хорошо развлекут.
Баурджин явился одним из первых. С сыном. И с Дэном Веснушкой. Мэй Цзы лично встретила гостя во дворе, с улыбкой проводила в покои.
— Присаживайтесь сразу за стол. Твои сыновья очень похожи на тебя, князь.
— Ты ошибаешься, Мэй. Мой сын, Алтай Болд, — вот он. А это — Дэн, мой приятель.
— Всё равно я рада его видеть.
Нойон утёр со лба пот и громко пожаловался:
— Жарко. Дэн, друг мой, не хочешь ли снять халат?
— Но, господин...
— Снимай, снимай, пока не пришли остальные гости.
Мэй Цзы с удивлением взглянула на Баурджина — мол, это ещё что за вольности? Но сказать ничего не успела: под властным взглядом князя Дэн Веснушка повернулся, медленно стаскивая халат...
И вот тут Мэй Цзы вскрикнула, увидав на левом плече мальчишки пылающую жёлтую розу!
По пути домой — ну, туда, в старое здание рядом с домом каллиграфа Пу Линя. — нойон встретил Чена. Чрезвычайно чем-то озабоченный, тот едва узнал князя.
— Куда так спешишь, парень?
— О! Господин! А сказали, что ты уже уехал на родину.
— Кто это сказал?
Чен повёл плечом:
— Да так, говорили. А я спешу по важному делу, господин! — не удержавшись, похвастался юноша. — Председатель квалификационной комиссии сейчас знаете кто? Знаменитый поэт Юань Чэ!
— Ну да, — улыбнулся князь. — Я его туда и рекомендовал. А ты-то что такой радостный?
— Юань Чэ сказал, чтобы я приходил на экзамены! Вот, иду...
— Ого! — Баурджин вполне искренне удивился. — Вот это событие! Никак скоро станешь шэньши?
— Всё к тому идёт, господин, — радостно согласился парень. — Господин Лу Синь берёт меня к себе младшим секретарём!
— Ну что же... Дело хорошее. Остаётся только выпить за ваше коммунальное хозяйство! Ты не видал Лэй?
Чен махнул рукой:
— Там она, в доме. Мы всё с ней честно поделили, господин, — и дом, и харчевню... ты ведь всё равно уезжаешь, так что...
— Правильно поступили, — прервал нойон. — Только довольна ли осталась Лэй? Впрочем, эту девушку вряд ли обидишь.
— Вот именно, господин! Она так и сказал, что ей ничего не надо. Сидит сейчас, плачет.
— Плачет?
— Ну да, рыдает. — Юноша скривил губы. — Я хотел подойти, утешить, так она пообещала дать мне по шее — а рука у неё тяжёлая, знаете... Ну, так я побегу?
— Беги, Чен. Удачи!
— И вам, господин!
Войдя в дом, Баурджин сразу же увидел лежащую на циновке девчонку. Спит? Или о чём-то мечтает? Тихонько позвал:
— Лэй!
Девушка вздрогнула, повернулась — сверкнули залитые слезами глаза, и мягкая улыбка тронула пунцовые губы.
— Господин!
Князь погладил Лэй по плечам и крепко прижал к себе:
— Милая Лэй...
— Я знаю, вы пришли проститься...
Девичьи плечи затряслись в рыданиях.
— Ну, ну, не плачь. Да не плачь же!
— Когда ты уезжаешь, мой господин?
— Завтра. Мой сын Алтай Болд и мой давний друг Гамильдэ-Ичен ждут меня с небольшим отрядом. Ну? Снова начала рыдать? Давай прекращай это дело.
— Господин... Осмелюсь спросить.
— Спроси...
— Возьмите меня с собой, господин! Ну, пожалуйста, возьмите... Я буду охранять вас... буду верной слугой и наложницей. Клянусь, вы не разочаруетесь, нет...
— И тебе не жаль бросить родные места?
— Нет! Тем более что они мне вовсе не родные.
— Хм... — Князь на секунду задумался, а затем решительно тряхнул головой. Честно говоря, он всё продумал значительно раньше, и вот теперь, похоже, можно было переходить к непосредственным действиям.
— Милая Лэй, — откашлявшись, нежным голосом произнёс Баурджин. — Ты очень славная девушка, очень... Взять тебя в наложницы? Нет, никогда!
— О, господин...
— Подожди, только не вздумай плакать... Я предлагаю тебе стать моей третьей женой!
— Женой?! Вы шутите, господин?
— Отнюдь. А то что это такое — две жены? Ни рыба ни мясо. Пусть уж, для ровного счёта, три будет. Тем более и сын у меня по осени женится... и мы с тобой заодно свадьбу справим.
— О, господин... — Казалось, девушка сейчас умрёт от счастья.
— Нет, не господин... уже не господин, милая Лэй. Монгольские женщины свободны.
— Но...
— Меня зовут Баурджин-нойон, милая Лэй. И ты зови меня Баурджином.
Девушка обхватила руками шею нойона и с жаром поцеловала в губы.
Они уехали вместе, а осенью у Баурджина-нойона было уже три жены.
Провозгласивший себя правителем киданей Елюй Люге до самой своей смерти оставался верным вассалом Чингисхана. Его государство Ляо было не очень мощным, но всё же постепенно заставило себя уважать всех своих склонных к агрессии соседей. Бывшая шпионка, обворожительная куртизанка Мэй Цзы стала императрицей, а бывший водонос Дэн Веснушка был усыновлён Елюем Люге и вскоре проявил себя как умный и способный воин. Следователь Ба Дунь довёл-таки до конца дело «красных шестов», и больше никто и никогда не слышал об этой гнусной банде. Вот, пожалуй, и всё...
Да, Чен — пройдоха Чен — стал наконец чиновником, быстро взлетев из секретарей в заместители начальника общественных амбаров. Должность пусть и не слишком заметная, но весьма удобная для различного рода злоупотреблений, чем наш юный шэньши и занимался, правда не зарываясь. Переписав на себя дом и харчевню «Бронзовая улитка», Чен женился на девушке из хорошего рода, обзавёлся слугами и подобающим рангу выездом. Его принимали уже везде, вернее, это Чен был повсюду вхож, на равных держась и с Лу Синем-шэньши, и с поэтом Юань Чэ. А к каллиграфу Пу Линю, на правах старого соседа, частенько заглядывал в гости, и тогда они вместе подолгу рассматривали старые свитки — каллиграфические упражнения Баурджина. Получали эстетическое удовольствие, между прочим.
А ещё в саду Пу Линя цвела та самая, подаренная нойоном роза, из слабого черенка разросшаяся в огромный благоухающий куст.