…Луна.

— Ну? — судебный чиновник, отойдя от решетчатого окна, вновь обернулся к Лешке. — Так скажешь наконец, зачем ты учинил драку? Да что там драку — целое побоище! Псы-крестоносцы — и те нанесли городу гораздо меньше ущерба! Гораздо меньше! Подумать только: сломано четыре стола, шесть скамеек, разбито двенадцать амфор и двадцать восемь — двадцать восемь! — фужеров. Да не каких-нибудь, а самых дорогих, из тонкого цветного стекла. Ты хоть знаешь, сколько все это стоит?

Лешка понурился.

— Нет, ты не знаешь, сколько это все стоит, — удрученно покачав головой, продолжал чиновник. — А портьеры? Портьеры ты зачем изорвал, да еще — зубами?

— Зубами? — юноша поднял голову с большим розовато-бордово-коричневым синяком под левым глазом. — Не, зубами — это не я!

— А кто же? Старший тавуллярий? Мхх… ты, между прочим, еще много там чего учудил, в том числе разорвал платье госпожи Дудники Феранцы, разорвал платье госпожи Аристархи Монты, разорвал платье…

— А чести я их, случайно, девичьей не лишил?

— С этим еще не разобрались, — серьезно ответил чиновник.

Лешка неожиданно засмеялся — уж больно вся эта картина напомнила ему известный всем фильм.

— Ты что смеешься-то? — судейский удивился. — Плакать надо!

— А часовню я случайно не разваливал?

— Часовню?! — с какой-то непонятной радостью вдруг переспросил чиновник. — Я так и знал, что это — тоже твоих рук дело! А говорили — турки, турки… Какие турки — когда вот он, человек сам признался. Ничего не поделаешь, придется восстанавливать.

Лешка сидел, словно в прострации — и в самом деле не знал, смеяться ему или плакать?

— Ну, иди пока в камеру, — следователь махнул рукой. — Посиди, подумай.

— О чем думать-то?

— О том, куда делись три золотых блюда, два серебряных, непочатая амфора с дорогим хиосским вином, противни для жарки блинов и кирпичи от разрушенной тобою часовни!

— Господи! — Лешка схватился за голову. — Противни-то мне зачем понадобились?

— Вот уж этого не знаю, — пожал плечами чиновник. — Сиди, вспоминай.

* * *

А был уже вечер, почти что ночь, и снова в окно светила луна, мешала спать, будоража сердце и душу, слишком уж властно нахлынули вдруг воспоминания. Воспоминания о… Лешка даже не знал сейчас — было это иль не было?

Он уселся в углу, на старой соломе, подтянув колени к груди. Загремели цепи. Сквозь затянутое решеткой оконце издевательски подмигивали звезды.

Ну вот, докатился… Верней — докатался. Вот уж поистине правду говорят — от тюрьмы да от сумы не зарекайся.

Правда, пока ничего, обращались вежливо. Не били, не угрожали, только вот заковали в цепи да бросили в камеру. Не очень-то тут удобно — ни скамеек, ни нар, одна гнилая солома.

Снаружи загремел засов. Вошли два стражника:

— Поднимайся. Идем.

— Куда?

— Увидишь.

Ну да, конечно. Мог бы не спрашивать.

Гремя цепями, Лешка зашагал между стражами по полутемному тюремному коридору.

— Стой! — его поставили лицом к стене, загремели ключами. Похоже, пришли…

И где же вчерашний следователь?

— Заходи.

Лешка очутился в небольшом помещении с низким потолком и покрытыми серой штукатуркой стенами. Потрескивая, горели свечи. Посередине, прямо напротив дверей, стоял большой стол, за которым сидел какой-то лысеющий усатый чиновник в темно-коричневой далматике — нет, не следователь, другой. Слева от стола, у стены, имелась длинная скамья… С нее поднялись сразу двое:

— Алексей!

Лешка заморгал глазами от радости:

— Владос! Георгий! Вы как здесь?!

— Благодаря милости господина куратора, — оба разом поклонились усатому.

— У вас время только до восхода солнца, — потеребив усы, напомнил тот. — Говорите быстрее.

— Хорошо, — Владос повернулся к Лешке: — Так вот, пока ничего не спрашивай, слушай…

Юноша слушал, время от времени кивая головою. Оказывается, виновником столь крутых изменений в его судьбе оказалась не столько драка, хотя и она имела место, а гнусные происки избалованного сыночка столичного протопроедра Герасима, настрочившего обстоятельнейший донос в канцелярию автократора-базилевса, в котором, кроме драки, обвинял неосторожного юношу во всех грехах, какие только смог выдумать. Нельзя сказать, чтоб Лешка сильно удивился сему известию. Герасим… Ну, кому еще? Разве что, Никифору Макриту? А вот бы их стравить!

— Неплохая идея, — засмеялся Владос. — Обязательно стравим. Но сейчас пока не о том надобно думать — как тебя отсюда вызволить, вот вопрос!

— Да уж, — покосившись на занимавшегося своими делами куратора, Лешка махнул рукой. — Представляете, обвиняют черт знает в чем — и на полном серьезе!!

— Это неважно, — покачал головой Георгий. — То есть неважно в твоем случае. Видишь ли, у протопроедра хватит возможностей продавить любое решение… Нет, нет, о казни речь не идет, но долгосрочная каторга — тоже вещь малоприятная. Эх, хорошо бы тебе скрыться из города хотя бы на полгода. За это время много воды утечет, и много чего изменится.

— Как же мне отсюда уехать? — недоуменно переспросил Лешка. — Ведь тюрьма!

Он опасливо оглянулся на тюремного куратора, но тот даже усом не шевельнул. Сидел себе, читал какие-то свитки, да время от времени делал в них пометки, обмакивая остро заточенное перо в яшмовую чернильницу.

— О том подумаем, — ободряюще улыбнулся Владос. — Ведь с тобой-то мы свиделись, а это, я скажу, не так-то просто! Кстати, привет тебе от всех ваших — через старика тавуллярия. Хорошо о тебе отзываются, добрая, говорят, драка, хорошо повеселились!

— Как вы узнали, что я здесь?

Георгий улыбнулся:

— Помогла некая дева… кстати, тебе знакомая.

— Ксанфия?!

— Тсс! Никаких имен.

— Но она ж вас не знает!

— Зато знает, где ты живешь. Вернее — нашла. Ну а дальше уж мы взялись…

Усатый тюремный чиновник вдруг оторвался от своих бумаг и важно сказал:

— Время!

— Да-да, — спохватились Владос с Георгием.

Послушник мягко улыбнулся:

— Увы, Алексий, но мы вынуждены уйти. Не падай духом и надейся не только на Господа! Мы еще свидимся, ну а пока — прощай.

— До свидания, — улыбнулся Лешка. — До скорого свидания, друзья!

Когда он вернулся в свою камеру, сквозь решетчатое окно уже виднелись золотящие утренние облака лучи — первые лучи восходящего солнца. Лешка прижался спиною к стене и задумался. И в самом деле — было над чем подумать.

Правда, не дали — подсадили еще одного узника, высокого крепкого парня на вид чуть постарше Лешки.

— Фирс, — сразу представился он. — Как здесь соломка, мягкая?

— Да я б не сказал, — Лешка вполне искренне улыбнулся — ему и в самом деле понравился нежданный сосед — вроде ничего себе парень, веселый.

— А тебя как зовут? — устраиваясь напротив, поинтересовался Фирс. Лицо у него было широкое, толстогубое, смешное, волосы русые, лохматые, а глаза — не понятно, какого цвета глаза, темновато было.

— Я — Алексей, — Лешка поежился. — Сижу тут за кучу самых гнусных преступлений, которых не совершал.

— Все мы не совершали, — сокамерник тряхнул головой. — Я вот тоже ничего такого не совершил, просто треснул по морде десятника.

— Ты строитель?

— Почему строитель? Акрит, воин.

— Воин? — Лешка удивленно хлопнул глазами. — А разве воинов судит гражданский суд, а не свой, воинский.

— Понимаешь, дело-то происходило не на службе. Так расслабились маленько с ребятами, выпили, а тут десятник — негоже, говорит, позорить славное имя императорских акритов гнусным и непотребным пьянством! Ну, представляешь, пьяным мужикам такое сказать?

— Представляю, — улыбнулся Лешка. — Все равно, что показать быку красную тряпку. И что, все на тебя повесили?

— Да, понимаешь, ребята сразу в гарнизон подались, а я не успел — завис тут у одной красули. Теперь вот расхлебываю.

— А вообще, как служба?

Лешку сильно интересовал этот вопрос, ведь еще в конце прошлого года ему исполнилось восемнадцать и, он, вообще-то, должен уже был вовсю служить в родной Российской армии. Тянуть, так сказать, лямку… или, нет — выполнять конституционный долг, приличествующий каждому порядочному человеку — так гораздо лучше!

— Как тебе сказать? — Фирс задумчиво посмотрел в окно. — Наверное, если кто-то слишком привык к Константинополю, к девкам, театрам и прочим развлечениям, тому, верно, служба в дальней крепости покажется пресной и скучной. Но я привык. Даже нравится — как говорится: подальше от начальства, поближе к Господу!

Фирс размашисто перекрестился:

— Нет, и в дальних гарнизонах жить можно! И не хуже, чем в столице.

— А турки? — негромко спросил Лешка.

— А что турки? — сокамерник пожал плечами. — Турки — везде турки. Не такие уж они и страшные. К тому же и польза большая от них — по дальним крепостям проверяющие крайне редко ездят. Так что служба, я тебе скажу, очень даже ничего. Да ведь и платят… Вот ты на кого работаешь?

— На государство.

— Понятно. И какое жалованье?

— Пять аспр в день…

— Маловато. У нас самый паршивый водонос семь аспр получает! А сотник — целый иперкир. Представляешь — тридцать золотых монет в месяц!

— Да, неплохо…

— Я бы многим посоветовал завербоваться в акриты. Не на всю жизнь, конечно, а на определенный срок — послужил, подкопил деньжат — и на госслужбу! Ты в каком чине?

— Тавуллярий.

— О! А тут почти сразу в кураторы можно выйти. Ну сначала, конечно, по мелким делам, а потом и по крупняку. Сплошные выгоды.

Лешка задумался, прокручивая в голове услышанное. Дальний гарнизон, пограничная служба… опасно, конечно, но ведь на то он и мужчина, чтобы не чураться опасностей. Уехать, переждать, как советовали друзья…

— Слышь, Фирс. А в акриты на какой срок записаться можно?

— Да на какой хочешь.

— Гм… А из тюрьмы возьмут?

— Из тюрьмы? — Фирс почесал за ухом и улыбнулся. — А почему бы и нет? Поди-ка потом, найди на военных управу, особенно — в дальних крепостях. У нас ведь каждый человек на счету. Вот ты как думаешь, с чего я тут веселюсь?

— С чего? И в самом деле.

— А с того, что прежде чем сюда попасть, переговорил я с одним стратилатом из Силистрии. Ему опытные воины во-от так нужны! — Фирс чиркнул себя ребром ладони по шее. — Как, впрочем, и не опытные. Чувствую, не сегодня-завтра он за мною пожалует.

— Фирс, дружище! — решительно произнес Лешка. — А, может, твой стратилат и меня возьмет в эту, как ее…

— Силистрию.

— Ну да.

— Что ж, переговорю, — важно кивнул Фирс. — Парень ты, я смотрю неплохой — ну, подумаешь, в тюрягу попал — с каждым может случиться. Точного результата не обещаю, но, так и быть — переговорю о тебе обязательно.

— Да и я еще посоветуюсь. С друзьями и еще… с одним человеком.

— Вот-вот, посоветуйся, — сокамерник лениво зевнул и снова посмотрел в окно.

Острый солнечный лучик, прорвавшись сквозь разрыв облаков, ударил…