СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ

Четверг, 21 марта

Время текло по-садистски медленно.

Если бы взгляд человека обладал физической силой, Корнилов уже протёр бы своим взглядом дыру в стене городской больницы.

Больше всего в жизни Стас всегда ненавидел ситуации, на исход событий в которых он никак не может повлиять. И сейчас как раз такое положение дел. Хоть старший лейтенант Величко и промахнулся, и его пуля не убила Диану, она нанесла серьёзную рану. Было задето левое легкое девушки. Стас едва успел довезти её до ближайшей в городе больницы.

И сейчас ожидание становилось невыносимым. Шёл уже третий час, с тех пор, как Диану забрали на срочную операцию.

Корнилов отчаянно переживал за Злотникову. Ему было искренне жаль её. Она не должна была ввязаться во всё это, и не должна была поймать пулю!

Но госпожа Судьба, как водиться, не особо интересуется нашим мнением относительно нашего же будущего.

Конечно, помимо человеческой жалости, Стаса не меньше беспокоило и то, что девушка может умереть, так и не сказав ему имени Поклонника Елизаровой.

Сейчас, сидя в одиночестве в коридоре больницы, он мысленно ругал себя. За всё сразу. За то, что не потребовал от Дианы нужное имя сразу и на месте. За то, что оставил её одну и не учёл, что у такого могущественного криминального авторитета, как Гудзевич могут быть свои люди даже в УГРО.

Стас не мог себе простить и то, что не смог найти выход из опасного положения дел, и найти наиболее безопасный путь для возвращения в Москву с Дианой. В том, что случилось Корнилов видел исключительно собственную вину.

Он закрыл глаза, и несколько секунд прокручивал в голове всё случившееся, за последние несколько часов.

В коридоре послышались шаги, Стас оглянулся.

К нему приблизились двое врачей. Коренастый, седовласый мужчина с блеклыми глазами и второй, темноволосый, моложе и повыше.

Корнилов немедленно поднялся им навстречу.

— Нам удалось стабилизировать её состояние, — с ходу сказал седой доктор. — Но ей необходим максимальный покой и долговременная госпитализация.

Стас молча кивнул.

— Я знаю, что вы торопитесь в Москву, — продолжил уже темноволосый и более молодой доктор, — но уверяю вас, что Диане сейчас категорически не рекомендуются даже минимальные нагрузки.

— В противном случае, — снова заговорил седой хирург, — есть огромный риск возникновения коматозного состояния, в которое девушка может погрузится на… неопределенное время, с туманными перспективами выздоровления.

Слова седого доктора, и тон, какими они были произнесены, не оставляли сомнений в истинности столь мрачного прогноза.

— Она сейчас в сознании? — спросил Стас.

Доктора переглянулись, темноволосый взглянул на часы.

— Через пару часов должна прийти в себя.

— Я могу… побыть с ней? — спросил Стас.

— Конечно- мягко ответил седой врач.

Когда он вошёл к ней, девушка неподвижно лежала на больничной койки.

Корнилов осторожно присел в кресло, рядом с ней. Поддавшись странному побуждению, он протянул руку и по-отечески накрыл её маленькую ладошку.

Стас смотрел на лицо Злотниковой. Казалось, девушка безмятежно спит, пребывая в сладких сновидениях.

Легонько поглаживая её руку большим пальцем, Стас перевёл взгляд в окно. В памяти всплыл момент, когда он увидел в окне того снегиря, ту маленькую красногрудую птичку, которая, фактически спасла жизнь Диане. Именно она, эта пичужка, отвлекла предателя-Величко в момент выстрела и тот промахнулся. Если бы он попал в цель, Диана бы умерла на месте.

Стас помнил момент, когда одновременно ему на руки упала раненая Диана, когда он поймал её левой рукой, а правой выстрелил в грудь Величко из своего Кольта.

В памяти Стаса глубоким оттиском отпечатался тот короткий, но значительный миг, когда он, после выстрела, взглянул в окно.

Когда он увидел того снегиря. Когда увидел его глаза… Они были искристо-синими…

Стас был уверен, что это не шутка природы. И ему не показалось. Не бывает у птиц таких глаз. Да и людей, он таких не видел. Разве, что только у одного… у одной…

ВНЕЗАПНЫЕ РЕПРЕССИИ!

Пятница, 22 января

Как стало известно, с раннего утра Четверга и сегодня в Пятницу начались неожиданные аресты бизнесменов, политических деятелей и чиновников разного уровня.

Полиция и другие правоохранительные органы пока воздерживаются от комментариев. Известно только, что открыто одновременно более двадцати уголовных дел! И уже, сейчас, в Московском городском суде вынесено более десяти обвинительных приговоров с невероятно огромными сроками!

Что это? Глобальная зачистка? Удаление неугодных власти бизнесменов и чиновников? Банальный передел собственности? Или же все эти люди замешаны в каком-то поистине ужасном антигосударственном преступлении?

Мы продолжим внимательно отслеживать развитие событий, и держать вас в курсе.

Новостной портал «Московский курьер».

ЕЛИЗАВЕТА ГОЛЬШАНСКАЯ

Пятница, 22 января. Поздняя ночь.

Отражения огней ночной столицы ползли по стеклу чёрного Майбаха.

Сидящая на заднем сидении автомобиля Елизавета сосредоточенно размышляла о предстоящем разговоре.

Беседа явно обещает быть непростой. Именно поэтому совсем неподалёку, прикинувшись обычными прохожими будут дежурить люди из её охраны.

Роскошный автомобиль проехал через распахнутые металлические ворота. Теперь, вместо озаренных тысячами огней городских улиц, за окном Майбаха мрачнели угрюмые серые здания заводского типа.

Коснувшись сенсорного меню мультимедиа Елизавета произнесла:

— Гриша, останови здесь.

— Елизавета Марковна? — обеспокоенно спросил водитель.

Он, на самом деле, тоже был никакой не водитель, а один из её лучших охранников.

— Всё в порядке, — мягко ответила Елизавета, чуть улыбнувшись.

Ей импонировала щепетильная забота этого красивого парня, пусть и мотивированная лишь финансово. Елизавета иногда позволяла себе представлять и думать, что её охранники, в частности красавчик Григорий, действительно переживают за неё по личностным мотивам.

Впрочем, определенная преданность у её службы безопасности однозначно есть, и они это доказывали не раз.

— Странное место для встречи, Елизавета Марковна, — ответил в динамиках салона голос Григория.

Он был насторожен и напряжен.

— Да, но он сам назначил встречу здесь, — пожала плечами Елизавета.

Она не слишком боялась за свою жизнь. Елизавета Гольшанская отлично знала, что никто, в здравом уме, особенно когда вся семья знает, куда и к кому она поехала, на посмеет причинить ей вред.

Елизавета сама открыла дверцу автомобиля и выбралась на улицу.

Вокруг неё серели и утопали в ночи очертания серых зданий с полуразбитыми окнами. То тут, то там виднелись груды всякого металлолома. Брошенная строительная техника, какие-то ящики, проржавевшая арматура и прочее, тому подобное.

Обстановка была более, чем зловещая. И редкие, горящие кое-где, тускло-желтые фонари только усугубляли это ощущение.

Елизавете стало некомфортно и страшновато. Даже зная, что за ней наблюдают и её стерегут, и никто не даст её в обиду, ей было неприятно.

— Елизавета Марковна, — послышался голос начальника её охраны в маленьком наушнике, — к вам приближается какой-то человек. Он один, рост выше среднего, не вооружен.

— Не трогайте его, — ответил Елизавета.

— Как скажите.

Елизавета и сама слышала приближающиеся шаги. Обернувшись, она увидела приближающегося к ней мужчину.

Он, вольготно пошаркивая, неторопливо шёл к ней и курил.

— Ты специально выбираешь такие места, где ночью ни души? — строго и холодно спросила Елизавета, когда мужчина подошел ближе.

— А ты бы предпочла какой-нибудь ресторан в центре? — с насмешкой спросил приблизившийся к Елизавете Аккорд.

— С тобой Леон, я бы и в самое дешевое кафе не зашла бы, — презрительно скривила губы Елизавета. — Говори, зачем ты меня звал, у меня мало времени.

Корф пожал плечами.

— Вы со своим внуком давите на моих партнёров. Всё больше людей, бояться со мной работать.

Он усмехнулся и щелчком пальца отправил сигарету в сторону.

Елизавета взглянула вслед исчезнувшей в темноте яркой искре тлеющей сигареты и посмотрела на Корфа.

— Я теряю деньги, Елизавета, — голос Аккорда утратил шутливую игривость.

— Что ж, значит, наши контрдействия приносят плоды, — победно улыбнулась ему Елизавета.

— Контрдействия? — переспросил Леон, и чуть склонил голову на бок. — Вы повышаете проценты на кредиты компаниям, которые работают со мной, подговариваете владельцев других банков делать тоже самое для моих предприятий и вынуждаете меня поднимать цены на основную продукцию, которой я зарабатываю.

— Забавно слышать слова «зарабатываю» от вора и грабителя, — усмехнулась Елизавета. — А что до твоих предприятий, то наши меры куда гуманнее и эффективнее, чем вертолёты с пулеметами, которые расстреляли бы твой дом, убив огромное количество твоих людей и едва не убив твоих близких!

Елизавета не смогла сдержать ярости, голос её дрогнул.

— Вертолёты? Расстрел людей? — вкрадчиво переспросил Леон. — Елизавета ты же умная баба, подумай. Ты когда-нибудь слышала, чтобы я действовал подобными методами?

— Всё, когда-нибудь случается впервые, — ядовито ответила Гольшанская.

— И всему есть предел, — напомнил Леон. — Если бы я действительно пытался вас запугать, я бы действовал более аккуратно. Например, мне не так трудно надавить на некоторых ваших крупных акционеров, чтобы они начали массово сбрасывать акции на бирже. А ещё я могу повлиять на логистические компании и подрядчиков, которыми пользуются некоторые строительные компании. Слышал Мостинвест банк сейчас вкладывает деньги в постройку новых жилых комплексов по стране… Ну, и потом, не будем забывать, что твой сынок тянет срок в «Чёрном дельфине». Ты правда думаешь, что я не смог бы, если бы захотел достать его?

— Чего ты хочешь, Леон? — слегка скривившись, спросил Елизавета.

— Чтобы ты поверила в мою непричастность.

— Елизавета, я похож на идиота? Ответь честно.

Гольшанская испытующе взглянула на него, и вздохнула.

— Ну, хорошо… если не ты, Леон, то кто?

Он посмотрела на него, чуть прищурив глаза.

Корф в ответ лишь пожала плечами, качнул головой.

— Кто угодно, кому выгодно нас поссорить.

— Поссорить? — обманчиво воркующим голосом переспросила Елизавета. — Мы ведь и не дружили никогда, Аккорд. Помнишь? Помнишь сколько раз ты угрожал моему сыну? Сколько раз требовал от него денег и солидную часть акций?

— Но, во-первых я предлагал многое в замен, — подняв указательный палец, усмехнулся Аккорд. — А во-вторых, мы никогда и не воевали в открытую. Помнишь, Елизавета? И уж точно ни тебе, ни мне не пришло бы голову применять вертолёты и обстреливать из дома друг друга! Чёрт возьми, да такого в нашей стране даже в худшую пору девяностых не было! Никто тогда не решился, да и сейчас тоже! Это же не просто, прилететь и пострелять!.. За такие вещи любого, даже самого влиятельного человека прихватят за задницу!.. Меня уже, между прочим, четыре раза на допрос вызывали, Елизавета. Почти во всех моих офисах провели наглый и беспардонный обыск! На что по-твоему я надеялся, когда якобы послал к вам вертолёты? Что меня никто не тронет? Вот если бы я на внедорожнике остановку с людьми протаранил, я бы ещё смог попытаться увернуться, в нашей стране это, иногда, возможно… Но чтобы, чёрт возьми, устраивать такое шоу с вертолетами и перестрелками!.. Нет, Елизавета- это, самоубийственный идиотизм!

Пока Леон говорил, Елизавета внимательно его слушала.

— То есть ты считаешь, что нас хотят столкнуть лбами? — спросила Гольшанская уже не столь недоверчиво.

— Очень вероятно, — кивнул Аккорд.

— У тебя есть подозреваемые? — помедлив настороженно спросила Елизавета.

Корф ухмыльнулся.

— Посмотрим, кто предложит тебе или мне свою помощь.

Брови Елизаветы изящно выгнулись вверх.

ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ

Пятница, 22 января. Поздняя ночь.

Эхо моих тихих шагов пугливым шепотом разлеталось в стенах тихого коридора больницы.

Не удивительно, что здание погружено в такую тишину. На улице глухая поздняя ночь. Не спят только всякие клубы, бары и люди, которым по профессии необходимо дежурить.

Например, медсестра, которая далеко не сразу решилась пустить меня в хирургическое отделение детской больницы, куда доставили бедную Раду.

Мне очень хотелось увидеть малышку снова. Я очень переживала за то, как она перенесёт всё, что произошло сегодня.

Наверняка такие жуткие события оставят неизгладимый след в воспоминаниях Рады.

Я шла по коридору, к её палате и вспоминала, как сама довольно часто просыпаюсь по ночам из-за ужасающих воспоминаний, которые терзают меня и во снах.

Я вспоминала, как часто плачу от страха и одиночества, когда понимаю, что мне никто не поможет справиться с этим. Я не смогу избавиться от кошмарных видений и снов, которые имею прямую связь с реальностью.

Я отлично знаю, что значит просыпаться с криком во сне, с испариной на лице и содрогаясь в постели. А сколько бессонных ночей я провела, с чашкой в руке, и глядя просто в окно из своей комнаты! Были моменты, когда я боялась засыпать. Боялась снова увидеть убийства, изнасилования, садистские пытки, суициды, аварии и прочие ужасы, которыми, как бы кому ни хотелось, очень щедро наполнено существование людей.

И теперь на похожие мучения может быть обречена одна маленькая, абсолютно одинокая шестилетняя девочка.

В пакете, который я несла в правой руке лежали сладости и упаковка с куклой Алёнкой из «Сказочного патруля». Я подумала, что малышке Раде понадобиться какое-то утешение, после всего случившегося. Ей очень важно понимать, что она не одна, что на неё не наплевать, что… есть кто-то, кто позаботиться о ней.

Я дошла до нужной палаты, остановилась перед дверью. Вздохнула, и вошла внутрь.

В палате было темно, но Рада ещё не спала. К моему удивлению, она с увлечением слушала, как приятный мужской голос под светом лампы читает ей книжку. Я так и замерла на пороге, скованная удивлением. Потому, что в кресле рядом с кроватью Рады сидел Бронислав Коршунов, собственной персоной!

— Ника! — радостно пропищала Рада и, вскочив с койки, босая бросилась ко мне.

Я улыбнулась, присела и обняла подбежавшую девочку.

— Я думала ты ко мне больше не придёшь! — прохныкала Рада мне на ухо.

— Ну, ты что, солнышко, — проворковала я, чувствуя слёзы на глазах- как я могла не прийти.

Маленькие ручки Рады с чувством стиснули мою шею. Я закрыла глаза и вздохнула, с чувством, прижимая к её себе.

Я очень боялась, что придя в палату к Раде застану её перепуганную, спрятавшуюся под одеялом от всех и затравленно поглядывая оттуда. И я была несказанно рада, что мои опасения не оправдались.

— Кстати, — улыбнулась я, когда Рада отпустила меня, — это тебе.

Рада робко заглянула в пакет. Потом подняла на меня взгляд своих небесно-голубых глаз и пролепетала:

— Это правда… для меня?

— Правда, солнышко, — кивнула я.

Этот подарок был меньшее, что я могла для неё сделать.

Рада свернула пакетик, прижала к груди и посмотрела на меня.

— Пока тебя не было, ко мне пришёл дядя Бронислав. Он успокоил меня, я перестала плакать и даже бояться. А сейчас я слушаю историю про «фею Алису и волшебника Синелесья».

— О-о… — я бросила взгляд на Бронислава, который глядя на нас, молча пил сок из пластиковой бутылки. — Здорово… Я вижу тебе нравиться.

— Очень! — воскликнула девочка и аж подпрыгнула от восторга.

Я снова взглянула на Бронислава и почувствовала к нему прилив благодарности. Значит то, что Рада в таком хорошем расположении духа, не смотря на то, что случилось — это, заслуга Бронислава.

Хм, наверное, я поспешила с выводами относительно него.

Возможно, он не такой плохой, несмотря на своё обращение со мной.

— Ника послушай со мной! Тебе понравиться! — предложила Рада.

— А-а… — я не была уверена, что это уместно, но отказать Раде не могла. — Хорошо, ладно… Давай.

Рада забралась обратно в постель. А я села во второе кресло, стоявшее ближе к окну. Скинув обувь и забравшись в кресло с ногами, я вместе с Радой начала слушать сказочную историю.

Бронислав, до сих пор не обмолвившийся со мной и словом, прокашлялся и продолжил читать:

— Глава восьмая, — проговорил он, — Когда фея Алиса смогла наконец разрушить чары в деревне Говорящих хижин, проклятие невидимости было снято с местных жителей. Радости их не было предела! Благодарные жители деревни смеялись и пели от счастья! Некоторые даже плакали, увидев наконец друг друга!

На радостях в той деревне закатили пир, на котором чествовали фею Алису и её волшебство. Но на этом приключения златоволосой феи из Барбарисовой рощи, ещё не закончились…

Я, сама того не ожидая, слушала с неожиданным увлечением. Бронислав читал очень выразительно, искусно меняя интонации в разных местах и забавно изображая голос того или иного персонажа. К тому же, я заметила, что мне невероятно нравится слушать могучий, сильный, и в то же время ласковый и бархатистый бас Бронислава.

У Мирона тоже красивый голос, вкрадчиво проговорило что-то внутри меня. И я поспешила с этим согласиться.

Рада развернула упаковку с леденцами и угостила меня, а потом Бронислава.

Вкушая фруктовые леденцы, мы с Радой продолжили слушать историю о фее Алисе. Брон пока не мог насладиться конфетами и продолжал усердно, с вдохновением, читать.

Был момент, когда я засмотрелась на идиллическую картинку Бронислава, который по-отечески сидит возле кровати дочери… Ну, то есть возле кровати Рады, и читает ей сказку на ночь. Это наблюдение вызвало во мне восторженный трепет и умиление.

Бронислав, видимо, почувствовал мой взгляд и посмотрел на меня.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что он смотрит мне в глаза. И я тут же опустила взгляд, ощущая, как вспыхнули мои щёки. Но Бронислав тут же продолжил читать.

Я слушала, как он читает и изо всех сил старалась не смотреть в его сторону. Меньше всего мне хотелось, чтобы он ещё раз увидел, как я пялюсь на него. Что вообще со мной такое происходит?.. Этот гад так унизительно и грубо со мной обошёлся, а я тут сижу и любуюсь им! Тьфу!

Через некоторое время Рада заснула. Я поправила на ней одеяльце, погладила по волосам, и, не удержавшись, ласково коснулась губами её головы.

Подняв взгляд на Бронислава, я увидела, что он странно улыбается. Его улыбка мне не очень понравилось.

— Что тебя так обрадовало? — с легким вызовом спросила я.

— Приятно наблюдать за вами обеими, — усмехнулся он и отложил книжку на тумбочку рядом. — Не ожидал, что ты любишь детей.

— А чего ты ожидал? — спросила я неприязненным голосом.

Мне не хотелось ему грубить, но я и не хотела, чтобы он думал, что я забыла, как он со мной обошёлся. Я не злопамятная, но не терплю, когда со мной обращаются так жестоко и пренебрежительно!

— Ты всё ещё злишься на меня? — спросил он мягко.

И от звука его голоса, глядя на него, я почувствовала, что больше заставляю себя сердиться на него, чем сержусь на самом деле.

Сейчас, вот на этого Бронислава, который разительно отличается от того, что тянул меня за ухо, я просто не могла уже сердиться.

— Нет, — опустив взгляд, тихо ответила я. — Но ты меня оскорбил таким отношением. Это было не только больно, но и унизительно…

Я погладила спящую Раду по волосам. Улыбнулась, глядя на безмятежное личико девочки. Очень надеюсь, что её сон сейчас самый приятный, какой она только может видеть.

Неожиданно широкая ладонь Бронислава накрыла мою руку.

Я застыла, не зная, как реагировать. От его прикосновения по телу прокатилось странное, вселяющее щекотную легкость волнительное ощущение.

Я подняла робкий взгляд на Бронислава. Он наклонился ко мне, его губы изгибались в доброй улыбке.

— Прости меня, — попросил он с толикой печали в голосе.

Я несколько секунд завороженно смотрела на него, затем тут же отвела взор и ворчливо ответила:

— Ладно… проехали.

— Я просто очень испугался за тебя, — извиняющимся голосом произнес вдруг Коршунов.

Я снова удивленно уставилась на него.

— Испугался? За меня? — непонимающе нахмурилась я. — Ты… ты же меня совсем не знаешь.

— Да, — легко ответил он, — но мне было бы невероятно жаль, если бы… я очень не хотел, чтобы с тобой приключилось что-то… плохое. Понимаешь?

— С трудом- ответила я осторожно, — но в принципе… да… наверное.

Наш диалог прервался, наступило неловкое молчание.

У меня трепетало сердце, мысли путались в голове. Я хотела что-то сказать, но не знала, что именно.

Но Брон сказал сам, причем удивительным образом угадал, что хотела спросить я.

— Ты, наверное, думаешь, зачем я сюда приехал?

Я снова взглянула на него.

— Честно говоря… да. Я думала тебя послал Антон Спиридонович.

— Нет, — засмеялся Брон. — Просто…

Он взглянул на Раду.

— Я ведь знаю, что у неё никого нет. И подумал, что это будет ужасно, если никто не навестит её. Она пережила такое…

Он покачал головой, не находя слов.

— Она плакала, когда ты пришёл? — спросила я тихо.

Брон молча, с печалью на лице кивнул.

Я снова сочувственно посмотрела на спящую девочку.

— Забилась в угол, укрылась одеялом и ни с кем не хотела говорить, — шепотом продолжил Брон. — Пришлось долго уговаривать её выглянуть наружу.

— Ты молодец, что пришел к ней, — сказала вдруг я и тут же замолчала.

Как-то это странно прозвучало.

— Спасибо, — поблагодарил Брон.

Он убрал свою руку от моей, и я вновь испытала то неприятное чувство холода и обнаженности, как в кабинете у Аспирина. Когда Сидевший рядом Бронислав вышел из кабинета, убрав от меня руку.

Что это такое вообще? Что происходит? Я что… Я… Я что-то чувствую к нему?.. Серьёзно?! Да ну! Не может быть! Я не должна! Это неправильно и вообще, это невозможно! У меня, всё-таки, есть парень! И он мне очень нравится! Мне с ним хорошо! Может быть, я даже по-настоящему влюблена в него!..

Я неуверенно взглянула на Бронислава и нерешительно спросила:

— А откуда ты узнал, где я была? Как ты узнал, что я в том доме?

На самом деле, этот вопрос мучил меня с того самого момента, как мы уехали с той мрачной фермы. Я отчасти догадывалась, каким образом Коршунов мог с такой точностью узнать мое место положение, но мне хотелось услышать это от него.

— Тебе не понравится то, что ты услышишь, — усмехнулся Брон.

— Всё равно, — я покачала головой. — Скажи… пожалуйста.

Он вздохнул, посмотрел на меня и произнёс:

— Мы запеленговали твой мобильный.

Хоть я и испытала легкий шок, я была готова услышать нечто подобное.

— Вы отслеживаете мой телефон? — спросила я, не удержавшись от толики возмущения в голосе.

Но возмущаться мне было не с чего, мне всё-таки спасли жизнь. Мне и Лерке с Лёвой.

— Аспирин, был уверен, что полезешь на рожон и обязательно окажешься в опасности, — ответил Брон. — Как только мы узнали, что ты вечером, оказалась в каком левом доме, где тебе совершенно точно нечего делать, мы поехали по адресу. А потом… Ну, твоя подруга выдала всё и очень просила, чтобы мы поспешили.

Я опустила взгляд, и улыбнулась. Лерка…

— А вы поймали Беккендорфа? — спросила я, вновь взглянув на Коршунова.

Меня и правда это очень интересовало, но в данный момент я спросила это, чтобы перестать думать о Брониславе так, как… Как я думаю о нём сейчас!

— Нет, — помрачнев, ответил Бронислав. — Он сумел уйти… Это моя вина. Я серьёзно недооценил его.

Он произнес это с такой болезненной досадой и разочарованием, что я прониклась жалостью к нему. Нужно было сказать что-то утешительное, но как назло в голову не шло ничего путного.

Положение опять спас сам Бронислав.

— Позволь спросить тебя, — вдруг мягко и деликатно проговорил Бронислав.

Я вопросительно взглянула на него, глядя в солнечное золото его глаз.

— Зачем… — начал он и на миг задумался. — Зачем ты всё это делаешь? Зачем помогаешь Корнилову?.. Рискуешь собственной жизнью, проявляешь столько участия и рвения… Зачем тебе это? Ведь не из любопытства же.

Я пару раз растерянно моргнула, тяжело вздохнула и отвела взгляд.

И как ему объяснить? Соврать? А что? А если он не поверит? Не хочется обманывать его, но и правду говорить нельзя.

— Слушай, — нервно сглотнув, ответила я, — я возможно отвечу на этот вопрос… Но не сейчас. Ладно?

Я быстро взглянула на него и снова пугливо отвела взор.

— Я… я не могу сказать тебе правду… А врать… Врать тебе мне не хочется.

— «Да я и не особо умею,» — добавила я мысленно.

Бронислав хмыкнул, вздохнул.

— Ну, ладно, — небрежно ответил он. — Как захочешь, расскажешь.

— Обязательно, — пробормотала я тихо.

Дальше мы разговаривали на всякие отвлеченные темы. Я ожидала, что Бронислав попытается все-таки выведать у меня ответы на интересующие его вопросы. Но мы сперва поговорили про щенков-сеттеров, которых мы с Мироном тогда пристраивали, затем про спорт, Брон поспрашивал меня о фигурном катании, потом рассказал, что сам когда-то играл в хоккей.

— Зачем же ты пошел служить в полицию? — хихикнув, спросила тогда я.

— В какой-то момент я, наконец, осознал, что шансов стать хорошим полицейским у меня больше, чем стать знаменитым хоккеистом.

— А ты ещё тщеславен? — удивилась я, и тут же отругала себя за дурацкое кокетство.

Он вроде со мной нормально общается, как с равной, и не хочется, чтобы он увидел во мне влюблённую малолетку, которой льстит внимание такого взрослого парня. Кстати, а сколько ему, интересно?

— Мне не столько хотелось славы, — задумчиво проговорил Брон, — сколько добиться тех же успехов, что и другие знаменитые хоккеисты, типа Овечкина или Патрика Кейна.

— Значит ты у нас карьерист? — резюмировала я, со смешком.

— Что ты можешь об этом знать? — засмеялся он. — Ты же ещё учишься!

— Вообще-то я занимаюсь профессиональным спортом, — заметила я. — А там все, кто хочет добиться успеха — тщеславные карьеристы.

Бронислав внимательно посмотрел на меня, и ухмыльнулся.

— А мне ты совсем не кажешься тщеславной карьеристкой, — покачал он головой. — Может и ты станешь олимпийской чемпионкой, но у тебя на это другие мотивы.

— Не стану отрицать, — вздохнула я. — Может ты и прав.

Мы просидели за разговорами почти трёх часов ночи. Потом я хотела уйти, но внезапно проснувшаяся Рада, едва не плача, попросила меня остаться «ещё ненадолго». Ну, разве я могла ей отказать?

В итоге Рада снова заснула в больничной кровати, а я уснула в том же кресле, свернувшись калачиком. Брон тоже никуда не ушёл, хотя и собирался отлучится домой.

ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ

Пятница, 22 января.

Утром я вздрогнула от звонка мобильного телефона. Тихо застонав, я села в кресле, спустила ноги на пол и взяла свою рюкзачок.

Достав мобильник, я увидела, что звонит «Зубастик».

Я была не готова сейчас говорить с Мироном. Тем более после того, что произошло тогда, на матче. Но всё-таки приняла вызов и, с трудом подавив зевоту, проговорила в трубку:

— Привет, Зубастик…

И тут же прикусила язык. Кожу на лице припекло от наполняющего меня чувства стыда и идиотской неловкости. Я чуть не застонала в голос. Ну какого же чёрта!.. Взять и назвать парня кличкой, которую ты дала ему в телефоне!

— Зубастик? — засмеялся в телефоне Мирон. — Я у тебя в телефоне так называюсь?

— Нет… ну, то есть да… — виновато залепетала я. — Но я просто… Это ничего такого не значит…

— А мне нравиться, — весело и радостно произнёс в трубке голос Мирона. — У моей девушки должна быть и фантазия, и чувство юмора. Иначе мы не уживёмся, когда ты переедешь ко мне.

У меня в этот миг ошалело забилось сердце, а мозг и вовсе, казалось, чуть не выпрыгнул из черепной коробки, чтобы убежать подальше от услышанного.

— А-а… — только и смогла выдавить из себя я.

— Не переживай, это будет ещё нескоро, у тебя будет время привыкнуть и подготовиться, — продолжал Мирон.

Я была совершенно сражена. То ли он шутит, то ли действительно рассматривает для наших отношений такую перспективу. Я то вообще об этом ещё не задумывалась.

— Кстати, ты не хочешь сегодня пораньше приехать? Посидим с тобой до матча, — вдруг произнес Зубатый.

Хорошо, что в этот момент я сидела. Потому что от слов Мирона меня прошибло внезапным осознанием того, что сегодня ещё один матч у «Алигаторов».

Ёлки-палки! В свете всего, что на меня свалилось за последние несколько часов, я напрочь об этом забыла. Хорошо, что Мирон мне позвонил!

— Хорошо, — пролепетала я, — я приеду…

— Отлично! Я за тобой сейчас приеду, и посидим где-нибудь. Тут, рядом с вашей школой, есть парочка неплохих заведений…

— Подожди! Стой… А-а… — я замялась, не зная, что сказать.

Мирон знал, что я пока гощу у Лерки, но не знал, что в данный момент меня там нет и в ближайший час я вряд ли успею там появится. А говорить ему, где я сейчас совсем не хотелось. Потому что не знаю, как ему всё объяснить!

— М-мирон… я…

— Зубастик, — засмеялся в трубке голос Мирона.

— Что? — растерянно переспросила я.

— Называй меня «Зубастиком», — сказал он. — Из твоих уст меня это просто умиляет… Пожалуйста, принцесса…

— Ладно, — смущенно улыбнулась я. — Зубастик… я сама приеду. Только чуть-чуть попозже. Ладно?

— Ну, ладно, я просто хотел, чтобы мы вместе время провели, — голос Мирона ощутимо погрустнел.

— Да, я тоже хочу! — поспешила заверить я.

Я и так чувствовала горечь вины за то, что тогда ушла с его матча, и за то, что не поздравила его, как девушки других игроков. И я очень боялась обидеть его снова.

— Я просто… я… я в больнице, — сдалась я.

— В больнице? — сразу же насторожился Мирон. — Принцесса, что с тобой? Блин, я сейчас приеду!

— Да нет, не нужно, Мир… Зубастик, это… я… это не опасно.

— Точно?

— Точно, — вздохнула я.

— Солнце, — осторожно спросил Мирон.

— Да?

— Ты, что у этого… вашего… ну… женского врача?

Я закрыла глаза, чувствуя невыносимый приступ стыдливости. Ну, вот зачем он это спрашивает!

— Да, — выдохнула я, надеясь, что это удержит его от приезда.

— А-а… — протянул Мирон, — Ну, ладно… Тогда, увидимся! Пока!

— Пока…

— Скажи ещё раз, — вдруг попросил он.

— Пока, Зубастик, — вздохнула я со смешком.

Я нажала отбой и спрятала телефон обратно в свой рюкзачок. Как только я его застегнула то сразу же наткнулась на ухмыляющееся лицо только что проснувшегося Бронислава.

— Кто такой Зубастик? — со смешком спросил он.

— Мой парень, — пробубнила я себе под нос.

— Не думал, что у тебя есть парень, — заметил Бронислав.

Я уставилась на него со смесью удивления и обиды.

— А это ещё, почему?

— Ну-у… — протянул Брон, и отмахнулся. — Не важно.

Я смерила его хмурым взглядом. Взял и с утра испортил настроение! Почему это он не думал, что у меня может быть парень. Что, со мной что-то не так? Или… Или что?

— Мне нужно уехать… ненадолго, — замявшись, произнесла я.

Брон, в ответ пожал плечами:

— Лети, только больше не лезь никуда, будь добра. Имей ввиду, Аспирин сказал, что ещё выкинешь подобный фокус, он тебя под домашний арест посадит.

— Я учту, — слегка сконфуженно ответила я.

Воспоминание о том, как вчера на меня орал Аспирин нагоняло угрюмую тоску и слезное чувство обиды. Я очень тяжело переносила, когда на меня орут. Да ещё так бешено, как вчера.

Я помотала головой, отгоняя воспоминание о кричащем на меня Аспирине.

Возле своей школы я была чуть больше, чем через час.

Как только я вошла внутрь школьного здания, сразу обратила внимание на прямо-таки ошеломляющую тишину.

Какая-то удивительная и неприятная пустынность распространялась по всему школьному помещению. У охранника, что увлеченно играл во что-то на телефоне, я узнала, что все собрались в нашем новом спортивном зале. Теперь их у нас, по сути, два.

Охранник сообщил, что приехали спонсоры, которые дали приличную сумму на ремонт второго спортивного зала, оснащения классов новым компьютерами, установку кондиционеров, и многое другое. Всё-таки повезло нам с нашим директором. Станислав Владимирович, как говорят русские, «человек старой закалки». Не знаю точно, что это значит, но я ни разу не слышала, чтобы наш директор присвоил себе чьи-то деньги или пытался заработать, сдавая в аренду школьные помещения всяким подозрительным личностям.

Я написала Мирону. И он через пару секунд ответил, что их с командой затащили слушать, как Гольшанский толкает речь.

Я замерла на месте и буквально приросла к полу. Ещё раз перечитала фамилию в сообщении от Мирона.

Гольшанский?! Здесь?! У нас в школе?!!

Я почувствовала, как вкрадчивый холодок, словно, краешком когтя легонько царапает кожу на спине.

Я понимала, что это не Сильвестр Гольшанский. Но… я помнила того мужчину с размытым лицом, из воспоминания Нифонта.

Я отчетливо помнила, как Сильвестр, именно Сильвестр, пришел за платьем… за очередным платьем, которое сшил Нифонт. А значит Сильвестр что-то знает об этих страшных убийствах и о Портном! А если в убийствах, пусть и в роли помощника, замешан Сильвестр Гольшанский, почему не может быть замешана вся его семья? Пугающая, но слишком очевидная, мрачная тайна семейства Гольшанских, точно пятно гнили на каком-то фрукте, проступала на их блистательном облике. Это они… Это всё они. Они все имеют к этому отношение! Не верю, что кто-то из Гольшанских мог не знать, чем занимаются Нифонт с Сильвестром!

Но кто та рыжеволосая женщина, для которой Нифонт хотел принести Раду в жертву? Я не видела никого похожего среди Гольшанских,

Пока я шла к новому спортзалу, меня раздирало внутреннее, нагнетающее беспокойство. Казалось, кто-то с силой сжимает и разжимает мое сердце и что-то сдавливает легкие.

Скользкое предчувствие скорого открытия ужасающей тайны одного из самых страшных убийц современности, становилось всё отчетливее.

Ладно… Они ведь не в курсе, что я что-то знаю. Во всяком случае, хочется в это верить.

Вспоминая, как вчера Бронислав застрелил Нифонта, я в сотый раз пожалела, что не успела услышать имя из его уст. Хотя я и сердилась на Коршунова, я понимала — он спас мне жизнь. И я была ему за это невероятно признательна.

Я подошла к дверям спортзала и в этот самый миг оттуда донесся звук бурных аплодисментов. Я замерла на пару секунд, держа руку на ручке двери. И тут услышала знакомый голос нашего директора, Станислава Владимировича:

— А сейчас слово нашему спонсору, человеку, который сделал для нашей школы действительно очень много. Именно благодаря щедрости Ореста Сильвестровича Гольшанского мы получили этот великолепный спортивный зал, оборудованный всеми современными удобствами!

Я решилась войти и, приоткрыв дверь, вознамерилась проскользнуть внутрь, как можно более незаметно.

Впереди, передо мной стояло несколько человек из учителей и ещё двое мужчин в пиджаках, с серьёзными минами и наушниками на правом ухе. А все остальные, вся школа, с учениками и учителями, расселась на трибунах, вытянувшихся по обе стороны от спортивного зала с его баскетбольными кольцами и стоящими в стороне футбольными воротами.

Я заметила парней в черно-желтых бомберах, с гербом команды «Аллигаторы», и, помешкав, направилась к ним. Конечно, в преддверии матча между баскетбольным командами нашей школы и БК «Аллигатор», мне, наверное, стоило бы сесть со своими, но… Во-первых, я там далеко не всех знаю, а во-вторых, могу себе представить, как это будет выглядеть в глазах Мирона и в глазах его друзей! А я и так жутко некрасиво поступила, когда смылась с предыдущего матча «Аллигаторов», пытаясь уследить за Елизаровой.

Я, стараясь оставаться незамеченной, подобралась к зрительской трибуне, где сидел Мирон и его команда, с их боевитым тренером. Зубатый перехватил мой взгляд и приветливо помахал мне рукой, я тут же помахала в ответ и внезапно поняла, как сильно успела по нему соскучится.

Но стоило мне сделать, пару шагов, как внезапно над всем спортивным залом прозвучал обрадованный голос Станислава Владимировича:

— Мы решили предметно выразить нашу безграничную признательность Оресту Сильвестровичу и подарить ему вот такой сувенир…

Я с любопытством взглянула на небольшую сцену, в другом конце зала, где стоял директор, завучи и сам Орест Гольашнский. В руках у Станислава Владимировича была не то статуэтка, не то какой-то кубок, отсюда было не разглядеть.

— И мы подумали, что раз речь идёт непосредственно о спортивном зале, о спорте, то будет уместно…

Каким-то неведомым образом предчувствуя нежелательный поворот событий, я заторопилась к зрительской трибуне, очень стараясь, чтобы со сцены, где стояли директор и Гольшанский, меня не заметили.

— …если олицетворение нашей всеобщей благодарности преподнесёт одна из наших лучших учениц, будущая медалистка и блестящая фигуристка, Вероника Лазовская!

Я так и застыла. Стоявшие рядом люди оглянулись на меня, а директор рьяно зааплодировал. Ему тут же начали вторить стоявшие рядом завучи, а через некоторое время, нехотя, подключились и зрительские трибуны.

Я бросила взгляд на Мирона, тот счастливо улыбался. В его осанке, взгляде и выражении лица я заметила, что-то похожее на гордость. Ну, что ж буду надеяться, что ему нравится происходящее.

Ощущая пронизывающее прикосновение десятков взглядов, я направилась к трибуне. Зачем Станислав Владимирович меня втянул меня в это? Мы ведь ничего такого не обсуждали, я вообще не знала, что сегодня к нам приедет Орест Гольшанский. И почему именно я должна вручать ему презент от школы? У нас полным-полно достойных учеников, которые точно справились бы не хуже. И мне, кстати, обязательно об этом напомнят.

Я взошла на сцену, робко оглядела всех взрослых. Два завуча, директор, ещё три каких-то, неизвестных мне, мужчины в пиджаках, и он, Орест Гольшанский. Я взглянула в его глаза, он приветливо улыбнулся мне, и кивнул, я ответила тем же.

Орест был похож на Сильвестра. Глаза, нос, скулы и брови. Всё это выдавало в нём черты Сильвестра Гольшанского и удивительно, что ничего из этого не было в облике Нифонта Алсуфьева.

Ощущая слабость в ногах и волнительную робость я приняла из рук директора сувенир, который он желал подарить Оресту.

Это была какая-то странного вида башня. Она была сделана из алебастра и щедро украшена эмалью, глазурью и прочими подобными красками для скульптур. Вместо привычных зубцов или конусовидной крыши, у башни была корона, покрытая золотистой эмалью, украшенная орнаментом и сдобренная несколькими цветными стекляшками, в виде драгоценных камней. Выглядит, конечно, красиво и тот, кто это делал большой молодец, но не знаю понравится ли такая штука такому человеку, как Орест Гольшанский. Я подошла к нему, протягивая башню. Он ринулся мне навстречу, и взялся руками за основании и корону башни.

В тот же миг перед моими глазами встала ночная улица. Поздняя ночь, шумный дождь, и пустые тротуары. По дорогам проносятся редкие автомобили. Орест и группа парней едут в какой-то не очень новой, чужой машине. Они угнали её буквально полчаса назад, и сейчас живо обсуждали это, упиваясь восторгом и пивом.

— О, смотрите какая! — вскричал вдруг сидевший справа от водителя, Орест.

Он возбужденно тыкал пальцем в девушку, что торопливо шла по узкому тротуару вдоль темного дома. Её мятного цвета платье выпускницы тускло сияло в темноте.

— Хороша, — плотоядно ощерился водитель.

Они остановились возле неё, и парень за рулем поинтересовался:

— Эй, красивая! Садись, поехали! Расскажешь, что случилось!

Девушка в мятном платье обернулась, и я с судорожным вздохом узнала в ней Валентину Любинскую, мать Рады!

Я видела, как Валентина обернулась, в свете фар старого автомобиля показалось её заплаканное лицо.

— Отвалите от меня, придурки! — резко и зло выкрикнула она.

— Чего?! — протянул водитель, и остановил автомобиль.

— Вообще нюх потеряла! — рявкнул разом рассвирепевший Орест.

Вдвоем с водителем они выскочили из автомобиля и бросились к Валентине. Девушка в ужасе попятилась и в следующий миг бросилась бежать. Вместе с Орестом и водителем помчались ещё двое парней.

Конечно, на каблуках, в платье, перепуганная и заплаканная Валентина не смогла далеко убежать. Они поймали её, и кричащую затащили в угнанный форд.

Дальше я вновь стала очевидцем того, как четверо подонков с непонятным мне ожесточением избивали и насиловали беззащитную девушку. И чем больше она плакала и молила их о пощаде, тем больше они заводились. Им нравились её мольбы и жалостливые просьбы, они наслаждались видя, как она отчаянно умоляет их. Все четверо получали искреннее удовольствие от её грязного уничижения. Эти четверо молодых изуверов упивались своей безграничной властью над обнаженной, избитой и связанной девушкой.

Я не могла и не хотела больше на это смотреть! Я замотала головой, зажмурилась… Я хотела прекратить этот ужас! Но я слышала их жестокий хохот, я слышала плач Валентины и её дрожащий голос:

— Не надо… не надо… пожалуйста!.. Не надо!..

И следом, как удар хлыста, грянул свирепый крик совсем молодого Ореста Гольшанского:

— А ну заткнись, тварь! Ты сегодня предмет общего пользования! Поняла меня?! Поняла?! Ты будешь делать, всё что тебе скажут! Поняла меня! Поняла?!

Он начал бить её. Просто молча, с ожесточением избивать несчастную девушку, а его друзья лишь аплодировали ему.

Я больше не могла терпеть… Это было невыносимо! Это было невозможно! Чудовищность происходящего прожигала душу, сердце, вызывало кошмарное потрясение и паническую истерику.

Я не могла…

— Ника! Лазовская!

Я несколько раз удивленно моргнула, я вновь была в реальности. Директор легонько тряс меня за плечо, стоящие рядом завучи смотрели с изумлением и беспокойством. Орест Гольшанский улыбался… И его переполненная фальшивой любезностью и добротой улыбка вызывала у меня отвращение.

— Ника отпусти кубок, — прогудел мне на ухо директор.

Я опустила взгляд на свои руки, я и Орест оба держались за кубок.

Я поспешно убрала руки и потупила взор. Стало жутко неудобно и стыдно, я отчетливо представляла, как глупо выгляжу со стороны.

Я украдкой оглянулась, быстро поймала на себе несколько взглядов с зрительских трибун и тут же, отведя взор, встретилась взглядом с Орестом. Противная улыбка не сходила с его губ.

— Благодарю, — произнес он, слегка покачав в руках врученный мною презент. — Очень приятно принимать такие душевные подарки, да ещё из рук столь очаровательной юной фигуристки.

Я поспешно кивнула, ощущая, как от звука его голоса мне становится не по себе. Я смотрела на него и вспоминала, как он с друзьями измывался над Валентиной, на матерью маленькой Рады. И ни он, ни его друзья так и не понесли за это наказание! Почему?.. Почему так происходит? Почему в нашем мире так часто творится абсолютно безнаказанное зло? Если в мире есть справедливость, светлые и темные силы, если есть добро и зло, почему те, кто творят подобные вещи, совершают такие тяжкие преступления так часто остаются на свободе, не понеся никакого наказания?

Меня угнетало тягостное чувство чудовищной несправедливости и осознания безнаказанности всякого рода подонков в человеческом обличии!

Когда мне, наконец, разрешили уйти с сцены я, сама не своя от новых сведений, поднялась на зрительскую трибуну и села рядом с Мироном.

Зубатый, явно красуясь перед друзьями и (ну, конечно же!) перед парнями нашей школы показательно обнял меня и поцеловал в щеку. Я перевела взгляд на Ореста, и тут же отвернулась, потому что Гольшанский опять смотрел на меня. Пока Станислав Владимирович заканчивал свою речь, Орест продолжал пялится на меня и странно ухмыляться. Он ведёт себя так, как будто что-то такое знает, о чем я даже не догадываюсь.

После праздничной речи, трибуну быстро убрали, Гольшанский и его свита уселись вместе с директором на обособленных местах, в первых рядах. А на поле вышли судьи и несколько старшеклассников, они быстро приготовили пол к баскетбольному матчу.

Я заметила Лерку и Лёву, которые сидели на другой зрительской трибуне. Лерка что-то быстро говорила Синицыну, а тот с недовольным выражением лица молча кивал. Перехватив мой взгляд, Лерка немедленно и взволнованно замахала мне в ответ. Я, вымученно улыбнувшись, все ещё ощущая на себе пристальный взгляд Ореста Гольшанского, помахала ей в ответ. Я старалась не думать о том, как выгляжу в глазах всей школы, сидя на трибуне болельщиков противоположной команды. Я очень искренне надеюсь, что меня за это потом не повесят.

Когда поле было готово, главный судья жестом показал игрокам обеих команд, чтобы они готовились. Мирон и остальные «аллигаторы» поднялись со своих мест, снимая куртки с гербами. Их тренер ободряюще захлопал в ладоши:

— Так собрались! Никому не расслабляться!

Мирон, уже в майке и шортах, наклонился ко мне для поцелуя. Я, застеснявшись сперва подалась назад — мало того, что я села на другую трибуну, так ещё и показательно целуюсь с игроком команды-противника.

Но, потом я передумала:

— «Ой, да и ну и что! Пусть думают, что хотят!..»

Я сама подалась вперёд и позволила Зубатому поцеловать меня. Поцелуй вышел долгим, жарким и гораздо более откровенным, чем мне бы хотелось. Ну и пусть.

Мирон счастливо улыбнулся мне и побежал на поле к своим. Я смотрела на него, жизнерадостного и улыбающегося, и его счастье передавалось мне. Я чувствовала на себе десятки возмущенных взглядов с противоположной трибуны, но мои отношения с моим парнем их не касаются. А баскетбол — это спорт, а не война (хорошо бы ещё, чтобы все это знали и понимали).

Через несколько секунд прозвучал свисток судьи, и игра началась.

Матч проходил бурно, с яростными и громкими криками на обеих зрительских трибунах.

Я опасалась смотреть в сторону Ореста, я боялась вновь поймать на себе его взгляд. Но я не могла его не чувствовать. Казалось, Орест Гольшанский, каким-то непостижимым образом мог касаться меня взглядом. И от этих мыслей становилось страшно. Страх вязкой тяжелой массой наваливался на меня, затуманивал сознание и стискивал легкие.

Но я показательно радовалась, иногда кричала вместе с другими болельщиками «аллигаторов и старательно аплодировала, когда Мирон забрасывал мяч в кольцо. В кольцо сборной по баскетболу нашей школы. М-да… Чувствую, я за это, позже, непременно поплачусь.

Аллигаторы выиграли. Нет, не просто выиграли это, был разгром!

Семьдесят два — двенадцать. Полное уничтожение сборной двести восемьдесят второй школы. Если у нас воспримут это слишком болезненно я, пожалуй, «заболею» на недельку, чтобы ни у кого не возникло соблазна вымещать на мне раздражение за проигрыш наших баскетболистов.

Когда игра закончилась, трибуна, на которой я сидела, взорвалась победными криками и аплодисментами. Кто-то даже взорвал над головам несколько хлопушек, засыпав ряды со зрителями, разноцветными блестящими конфетти.

Мирон на радостях, заключил меня в свои объятия. Обнимая Зубатого я старалась не обращать внимание на плотный, солёный запах пота, который его окружал. ОН был так счастлив и так радовался своей победе, что я не посмела от него отстранится или, тем более, указать ему на его конфуз.

— Ты видела?! Видела, как я забросил последних два мяча?! А?! — восторженно, с нескрываемой радостью, спросил меня Мирон

Его глаза горели, светились счастьем. Он весь сиял, как и вся их команда. Команду и болельщиков аллигаторов охватила победная эйфория.

После игры я хотела поговорить с Лерой и Лёвой, мне нужно было многое им рассказать. Но мне пришлось остаться с девушками других баскетболистов, пока сами «аллигаторы» отправились в душ.

— А твой сегодня молодец, — с какой-то хитроватой улыбкой, заметила стоящая рядом со мной Инга.

Сегодня она была одета куда проще, чем на прошлом матче «аллигаторов», в полосатый пуловер и тёмные джинсы.

— Да, видно у него было вдохновение, — согласилась я.

— Интересно, — лукаво протянула Инга, — что, или может, кто его так вдохновил? А?

Я смущенно улыбнулась, и отвела взор.

— Знаешь, — проговорила вдруг Инга, — ты совсем не похожа на других девушек Мирона.

Я с интересом взглянула на неё. Я как-то совсем забыла, что эти девушки вполне могут знать Мирона гораздо дольше, чем я. Осознание этого, к моему удивлению, одновременно вызывало у меня неловкость и что-то похожее на ревность. Знаю, глупо, но мне было неприятно, что Инга или другие девушки баскетболистов могли знать о жизни Мирона, больше меня.

— Я знаю, что до меня у него было достаточно… отношений.

— Достаточно? — засмеялась вдруг Инга и посмотрела на других девушек.

Те тоже в ответ, захихикали. Звук их смеха вызвал у меня растерянность, я не знала, как себя вести и что означает такой их смех. Почему, чёрт возьми, нельзя просто сказать, вместо того, чтобы глупо хихикать надо мной?

— Да Мирон менял девчонок, как аватарки в Инстаграме, — в глазах Инги я увидела странное торжество, а её улыбка имела привкус яда.

Другие девушки по-прежнему хихикали за моей спиной.

— Обычно, все заканчивалось после первого-другого раза, — чуть поморщившись, ответила Инга, — Зубатый не создан для долгих и серьёзных отношений.

— Первого-другого раза? — переспросила я. — Вы про…

— Ага, про это, — кивнула Инга, — Так что если хочешь его удержать, оттягивай момент, как можно дальше.

Я почувствовала, как кровь прилила к лицу. Я хотела что-то ответить, но мне было тяжело сформулировать какие-то мысли. Похабный намёк Инги потряс и выбил меня из колеи. И всё, что я могла — это, пребывая с стыдливом замешательстве, слушать обидные смешки Инги и других девушек.

Я, вдруг поняла, что мы с ними вряд ли когда-то, во всяком случае по-настоящему, сблизимся. Я всегда буду для них чужая и не такая, как они все. И сейчас, Инга провела довольно заметную грань, отделяющую меня от их компании. Мне довольно прозрачно дали понять, что я в их компании ненадолго. Собственно, до «первого-другого раза», если я правильно поняла скотский намёк Инги.

— Мне нужно позвонить, — промямлила, чувствуя, как пылают щёки.

Девчонки, в ответ, рассмеялись пуще прежнего.

Глотая обидное чувство, я отделилась от них и прошла дальше по просторному школьному вестибюлю.

Все вокруг только и делали, что обсуждали только что закончившийся матч.

Я достала телефон и начала, для виду, листать меню. Никому звонить я не собиралась. Всё, что я хотела, это дождаться Мирона и провести остаток дня с ним.

Сильнейший толчок в спину, заставил меня упасть на колени. Я успела, кое-как сгруппироваться, но всё равно достаточно больно ударилась левым коленом и локтем.

Раздался чей-то смех, на меня с разным выражением на лицах уставились, стоящие вокруг лица.

Я ошарашенно оглянулась назад, возле меня стояли трое парней. Один из них, темноволосый здоровяк, в футболке баскетбольной команды нашей школы, угрожающе нависал надо мной.

Я отлично знала его, как и вся наша школа — это был Лёня Кравец, парень нашей школьной королевы, Веры Кудрявцевой.

— Ну, что Лазовская? — с нескрываемой злостью прорычал Кравец, — Давно ты с этими ящерицами облезлыми, спуталась, а?! Чё молчишь курица?!

— К-кравец… — выдохнула я. — Ты что сдурел?! Что ты делаешь?!

Я поднялась с полу, и он шагнул ко мне. У меня упало сердце, я вся сжалась в тени обозленного парня.

— Я сдурел?! — прорычал он, глядя на меня. — А то что ты, как шалава, чужим продалась, это, по-твоему, нормально?!

Я остолбенела, шокировано глядя в перекошенное от гнева лицо Лёни.

— Что… Что ты сказал?.. — проговорила я дрогнувшим голосом.

Пугливая дрожь прокатилась по всему моему телу, нагнетающее чувство опасности взбиралось по животу, выползало на грудь и комком застревало в горле.

— Ты… Т-ты что… — не находя слов, чувствуя выступающие на глазах слёзы, тихонько спросила я.

— Я сказала, что ты, Лазовская, как последняя ш**ра своих предала и под этих, чёрно-желтых, послушно легла!!! — проорал мне в лицо взбешенный Кравец.

Я в страхе отступила от него. Я была уверена, что Леонид сейчас меня ударит. Двое его друзей встали по обе стороны от меня.

— Это что это здесь происходит, такое, я не поняла?! — раздался вдруг возмущенный голос Лерки.

Логинова и Синицын протиснулись через кольцо «зрителей», которые стояли вокруг.

Лера увидела меня и Леонида, решительно подошла и встала между нами, повернувшись лицом к Кравцу. Лерка была заметно выше, чем я и могла смотреть в глаза Кравцу с меньшей разницей в росте.

Синицын, не мешкая встал рядом с Лерой. Они вдвоем закрыли меня от Кравца с его дружками.

— Какие проблемы, Лёнечка? — ядовито и с претензией спросила Лера. — Гормоны разыгрались или силушку удалую показывать больше не на ком? Так у нас вроде новые первоклассники скоро придут, тебе будет, где разгуляться! Чтобы тебя боялись и никто сдачи дать не мог…

— Слышь!.. — прорычал взбешенный словами Леры, Кравец, — а ну-ка…

— За углом поспишь! — рявкнула на него не менее обозленная Лерка. — Пошёл вон отсюда!

Кравец нехорошо усмехнулся.

— Вот значит как? — ощерился он. — Вы против своих, значит, пошли?

— Чего? — поморщилась Логинова. — Ты где здесь своих нашел, окорок перекачанный?

Вперёд выступила рассерженная Кудрявцева со своей неусыпной свитой прихлебательниц:

— Ты, что о***нела, Логинова?!

Верка готова была глазами сжечь Леру.

— Говорильник залепи, — процедила Логинова, моя подруга, как всегда в любых накаленных ситуациях, агрессивно ощетинилась и приготовилась сразу ко всему.

Я заметила, как Лёва, в свою очередь, осторожно достал из кармана темный предмет, до ужаса напоминающий шокер.

Но, тут через круг зевак прошли ребята из «Аллигаторов» и их болельщики.

Рядом со мной встал Мирон и приобнял за плечи. Я с готовностью прильнула к нему, чувствуя себя гораздо более защищенной. Зубатый показательно оставался спокоен и холоден, но я ощущала бушующий внутри него гнев.

Гневные эмоции буквально штормили в душе парня, вокруг него ощутимо и пружинисто пульсировало некое угрожающее и давящее чувство. Мирон был настроен решительно, и я вцепилась в его левую руку. Я догадывалась, что сейчас может произойти и это было бы одним из худших развитий событий.

Но Зубатый уверенно высвободился от моих рук, выступил вперёд и поравнялся с Кравцем.

Он был повыше его, но тот выглядел более коренастым, плюс я увидела, что Лёня незаметно надел на левую руку кастет.

Меня обступили парни в черно-желтых куртках — игроки и болельщики «Аллигаторов». Один из них, по фамилии Комаров, друг Мирона по команде, легко и незаметно оттеснил меня назад.

— Тебе лучше уйти отсюда, — произнёс он.

Его слова только ещё больше взволновали меня. Я чувствовала стремительно собирающуюся в воздухе грозу.

Я завертела головами, в поисках учителей. Я понимала, что нужно позвать кого-то из преподавателей или завучей, пока не стало слишком поздно. Но тут кто-то схватил меня за руку и потащил подальше от столпившихся в вестибюле парней.

Это была Лера. Логинова с сосредоточенным и нахмуренным лицом быстро шагала вперёд.

— Лера… — попыталась было сопротивляться.

— Роджеровна, не упирайся, — не оборачиваясь бросила Лерка, — ты не видишь, что начинается? Сейчас, наверняка, драка будет!

— Лера, нужно кого-то позвать! — я попыталась остановить её, но Лерка физически была меня сильнее и остановить её или вырваться из её захвата для меня не так-то просто.

— Кого-то ты собралась звать?! — скривилась Лерка, — Учителя все заняты, умащивают этого богатого козла, Гольшанского.

— Но, там Мирон… — жалобно проговорила я.

— И он отлично сумеет за себя постоять, не сомневайся, — качнула головой Лерка.

И в этот миг позади раздал чей-то крик. Затем ещё один, кто-кто выкрикнул ругательство. Я порывисто обернулась и увидела плотную толпу парней. В вестибюле первого этажа поднялся хор яростных криков.

Видя как парни отчаянно, с нескрываемой злостью бьют друг друга, я прижала руки ко рту и испуганно попятилась.

Происходящее походило на безумие. Массовое, яростное и беспощадное безумие! Они били друг друга с такой выразительной злостью, как будто перед ними были заклятые враги!

Стоящая за моей спиной Лерка грязно выругалась. Драк она боялась куда меньше, чем я, и была готова на конфликт только если есть перспектива оттягать за волосы кого-то вроде Верки Кудрявцевой.

— Лера… — в ужасе проговорила я, — нужно что-то делать…

Сама не зная, что я собираюсь предпринимать, я ринулась вперёд. Но Логинова быстро схватила меня за плечи.

— С ума сошла?! — прикрикнула она на меня. — Куда ты лезешь?! Хочешь тоже от кого-то случайно получить?! Прибьют и не заметят! Это же пацаны…

— Да они же поубивают друг друга! — едва не плача от отчаяния воскликнула я.

Я попыталась вырваться, но Лерка держала меня крепко.

Через несколько минут, вдруг в вестибюле появились все четверо наших учителей физкультуры. Они все бывшие спортсмены, пусть и немного располневшие. Увидев, творящийся в стенах школы всеобщий хаос, физруки решительно ринулись в гущу «баталии». Им помогли ещё несколько парней из старших классов. Ретивых драчунов растащили в разные стороны, а особо беспокойных вразумили увесистыми затрещинами.

И тут над школой раздался отчаянный крик:

— Позовите доктора! Скорую! Быстрее!!!

Я мгновенно узнала голос: Мирон! Я вырвалась из рук Леры, и игнорируя её крик, бросилась на голос Зубатого.

Через силу расталкивая парней и протискиваясь между ними, я подбежала к Мирону и замерла в ужасе.

Мирон стоял на коленях, на полу, держа руками голову своего друга и товарища по команде — Комарова. Тот лежал, закрыв глаза и не подавая признаков жизни, на животе у него, поверх черно-желтого бомбера, темнело багровое пятно. Я заметила кровь на левой руке Мирона, которой он пытался зажать рану друга.

Я торопливо достала телефон и быстро набрала номер скорой помощи.

***

К школе, через время, приехала не одна, а целых восемь машин скорой помощи, плюс ещё четыре машины полиции, с небольшим подразделением «ОМОН».

У Инги, которая была девушкой Комарова, случилась самая натуральная истерика, она расплакалась, сотрясаясь в панических рыданиях, а после и вовсе упала в обморок.

Комарова срочно отправили больницу на одной из машин. Мирон решительно напросился ехать с ним, я, слёзно умоляя доктора, выпросила разрешение присоединится.

Пока мы ехали, я молча держала Мирона за руку. Иногда его пальцы слишком крепко, до боли сжимали, в ответ, мою ладонь. Я морщилась, но терпела, ощущая страх за друга, который терзал и ужасал моего парня.

Я видела, как врачи отчаянно боролись за жизнь Комарова в машине скорой. Пока мы ехали у парня дважды останавливалось сердце!

Я только диву давалась решительности и профессионализму врачей на обычной скорой помощи!

Когда мы приехали в больницу, Комарова немедленно увезли в операционную, а мы с Зубатым остались ждать.

Мирон сидел с отстраненным взглядом, вид у него был мрачный и отрешенный. Я по-прежнему держала его за руку, и его сильные пальцы сильно, иногда слишком сильно, стискивали мою ладонь. Я положила голову ему на плечо.

Перед глазами полыхнул свет, и передо мной живо пронеслись несколько эпизодов из жизни Зубатого.

Леонид Комаров был не просто одним из игроков «Аллигаторов», этот парень пришел в команду вместе с Мироном. Мальчики почти сразу сдружились, и во многом благодаря их совместному рвению «Аллигаторы» начали вырываться вперёд в турнирной таблице России, а после и за рубежом. Эти два игрока в баскетбол и одни из лучших студентов колледжа МЧС, вместе прошли через огромное количество трудностей и невзгод, поддерживая друг друга.

И вот сейчас Мирон со всей тяжестью осознавал, что может лишится верного товарища и соратника, которого знал со школы.

После увиденных воспоминаний Зубатого, я проникалась к нему ещё большей жалостью. Положив голову ему на плечо, я успокаивающе прошептала:

— С ним всё будет в порядке.

Мирон шумно и протяжно вздохнул.

— Он столько крови потерял!..

— Когда у человека открытая рана, — проговорила я вдруг, — визуально часто кажется, что он теряет гораздо больше крови, чем на самом деле.

Мирон чуть шевельнулся, я быстро убрала голову с его плеча и посмотрела на него. Зубатый смотрел на меня со смесью тревоги и удивления.

— Откуда ты это знаешь?

Я посмотрела в его серо-зеленые глаза. Хотела бы я рассказать ему правду, но я твёрдо знала, что посторонним, не участвующим в расследованиях Стаса и его группы, лучше оставаться в неведении. Ради их же блага.

— Да так… — замявшись промямлила. — Читала…

Как всегда, враньё давалось мне с трудом.

Мирон внезапно, с чувством, обнял меня и притянул к себе.

— Спасибо, что поехала со мной, — проговорил он.

Я почувствовала, как он прикасается губами к моим волосам.

— Я не могла по-другому… — проговорила я, чуть вздохнув.

— Знаю, — шепнул он ласково.

Я чувствовала и слышала, как часто и гулко бьется его сердце. Как мне хотелось забрать хотя бы часть его страха за друга. Мне бы очень хотелось, чтобы он разделил со мной все, что сейчас испытывает, чтобы это не терзало только его одного.

По больничному коридору зазвучали быстрые гулкие шаги. Я взглянула в сторону этих звуков и увидела спешно шагающих троих полицейских.

У меня в груди тревожно екнуло сердце, я почувствовала нечто схожее с тем, что мы обычно ощущаем, когда видим внезапные грозовые тучи на горизонте — тревожность и неприятное волнение.

Полицейские подошли прямо к нам, и остановились.

Мирон отпустил меня, и я медленно отстранилась.

Один из полицейских, по виду самый главный, выступил вперёд и грубо спросил Мирона:

— Ты Мирон? Зубатый?

— Да, — осторожно ответил мой парень. — А что…

— Собирайся, поедешь с нами, — сказал полицейский, у которого на каждом плече было по одной звёздочке.

— А в чём дело? — возмутился Мирон.

Я переводила встревоженный взгляд с Зубатого на стоящего перед ним полицейского.

Тот поджал губы.

— Мы получили устные свидетельства, что ты участвовал в массовой драке и попытался зарезать Леонида Комарова.

— Что?! — повысил голос, разозлившийся в миг Мирон. — Вы чё охренели?! Он мой друг!

— Ты голос сбавь, пацан! — рявкнул на него полицейский.

— Извините, пожалуйста, — попыталась встрять я, — но то, что Мирон и Леонид были лучшие друзья подтвердит, кто угодно.

— Лучшие друзья нередко становятся злейшими врагами, — не глядя на меня, ответил полицейский.

Он приблизился к Мирону, прожигая его глазами.

— Поехали, парень. И давай без глупостей.

Я открыла было рот, чтобы сказать, что они не могут вот так чьему-то навету приезжать и забирать людей, но полицейский жестко осадил меня:

— А ты заткнись, и не лезь.

— Не смейте с ней так разговаривать, — прорычал Мирон.

— Тогда поехали с нами и избавишь свою девчонку от моего общества, — произнес полицейский со звездами на плечах.

Зубатый поджал губы и оглянулся на меня.

— Всё в порядке, принцесса.

Я в испуге глядела на него и не могла поверить в происходящее.

Стоя посреди коридора больницы, я обескураженно взирала на то, как трое сотрудников полиции уводя от меня Мирона. И мне казалось, что по мере того, как он уходит всё дальше, свет вокруг меня тускнеет и меркнет. Я должна была что-то сделать, но я понятия не имела что! Всё, что я могла это бессильно в ошеломлении смотреть, как его уводят.

Когда Мирон, в сопровождении полицейских подошел к дверям в конце коридора, он вдруг обернулся. У меня замерло сердце, когда я перехватила его взгляд. Зубатый обнадеживающе с показательной самоуверенностью усмехнулся мне и вместе с полицейскими.

Он скрылся за дверями, а его улыбка ещё долго сияла перед глазами. Это как в жаркий солнечный день взглянуть на солнце, а потом закрыть глаза и продолжать видеть слабеющий огонёк света.

Но, он всё равно неумолимо исчезнет.

За моей спиной кто-то, с нескрываемым ехидством, прокашлялся.

Я, слёзно всхлипнув, обернулась и увидела стоящего у стены Евсея Карабанова. Он, сложив руки на груди, опёрся плечом на стену и насмешливо качая головой, смотрел вслед Мирону.

— Какая досада, — даже не пытаясь скрыть издёвки в своём голосе, с притворным вздохом проговорил Карабанов. — Такой молодой… блестящий ученик в колледже МЧС и, почти что, восходящая звезда баскетбола… И вот арестован за покушение на убийство собственного друга. Ай-яй-яй…

Я во все глаза ошеломленно молча глядела на Карабанова. Он перевёл взгляд на меня, на его губах играла издевательская ухмылочка.

— Ты… — выдохнула я, внезапно поняв, кто на самом деле стоит за арестом Мирона. — Но, зачем?!

Мой взгляд туманился от слёз и, казалось, на горле болезненно затягивается жесткая петля. Я шагнула вперёд, ощущая дрожь и слабость в ногах.

— Зачем? — почти шепотом повторила я, глядя заплаканными глазами на Карабанова. — За что?.. Зачем ты… Зачем ты это сделал?! Зачем?! Зачем?!!

Последнее слово я прокричала так, что из ближайших кабинетов выглянули врачи и с недоумением поглядели в обе стороны.

Когда доктора позакрывали двери в свои кабинеты, Карабанов чуть наклонился ко мне и прошипел, точно змей:

— Видишь ли, девочка, я быстро понял, что ты относишься к тому типу людей, которые переживают за свою судьбу гораздо меньше, чем за судьбы других, дорогих и близких людей.

Карабанов снова показательно вздохнул.

— И это качество всегда очень нравилось мне в людях, — он ухмыльнулся, — он делает таких, как ты очень удобными.

— Сволочь… — выдохнула я со слезами. — Мерзавец!

— Да брось, — скривился Карабанов, — ты должна быть мне благодарна, что я выбрал твоего парня, а не, скажем, твоего дядю Сигизмунда, например?

Я тяжело сглотнула, ощущение петли на шее усилилось. Мерзкая слабость и обманчивая легкость распространялись по всему телу, отнимая силы и оставляя только смятение.

— Ты… ты отвратителен! — выдохнула я, гневно глядя в глаза Карабанову.

Но тому явно было всё равно, что я о нём думаю.

— Твоему парню светит колония, лет на пять-шесть, как минимум. И ты, конечно можешь смириться с этим, у тебя, я уверен, даже найдутся силы чтобы дождаться его. Но, ты ведь должна понимать, своей хорошенькой светловолосой головкой, что такие хорошие парни, как твой Мирон в тюремной среде не выживают, а если и выживают, то меняются до неузнаваемости. И не в лучшую сторону.

Он снова вздохнул, с фальшивым сожалением.

— Что поделать… тюрьма.

Я закрыла глаза и тяжело вздохнула.

— Но, есть другой вариант, — тут же заговорил Евсей, — ты помогаешь мне в деле Людмилы Елизаровой, я раскрываю его, а ты получаешь назад своего ненаглядного парнишку. Что скажешь?

Я открыла глаза, посмотрела на него. Он с безразличием глядел на меня в ответ.

— Хорошо, — лишенным жизни, едва слышим голосом, слабо проговорила я.

— Хорошая девочка, — ухмыльнулся Евсей. — Пошли, не будем терять времени. У Мирона его не очень много…