Несмотря на их нищету, мой герой все-таки покупал книги, обходя букинистические магазины по субботам один за другим — Арбат, Столешников, улица Горького… Приносил иностранные альбомы, с глянцевых страниц которых смотрели благообразные сосредоточенные люди в сложных головных уборах, с подробно прорисованными фестонами воротников.

Как-то однажды в “Метрополе” купил пачку листов Пикассо, очень дорогих, из серии “Коррида”, где изображения быков были рассечены аналитическими линиями, как коровьи туши на таблице, висящей в магазине “Мясо” на Метростроевской.

Ее удивил рисунок Рембрандта “Монах”. Там тощий человек, задрав полы сутаны, восседал между раздвинутых ног женщины, чье лицо едва виднелось под склоненными ветвями ивового дерева. Была и такая ксилография, называвшаяся, кажется, “Аристотель и женщина”, на которой среди виноградных лоз изображен был ползущий на коленях толстяк, раболепно обращающий лицо к сидящей на нем верхом нарядной молодой матроне. А та — в широченном платье и с шишчатой накладкой на волосах — зажимала ему шею деревянным двузубцем. Впоследствии эта картинка воспроизводилась в ночных отношениях наших любовников. Во время шуточной борьбы его хитрюга, почти побежденная, спрашивала смиренным голоском: “Хочешь быть Аристотелем?”, и, обессиленный смехом, опрокинувшись навзничь, он терпел ласковые издевательства своей наездницы.

Насладившись роскошным ужином после зарплаты, они потом до конца месяца ели только гречку. И она острила: “Мы в злачное место не пойдем, мы будем есть злачную кашу”. Когда однажды он купил старинный альбом Дюрера в узорном переплете с вензелем, долго пришлось питаться одним хлебом с синеватым шестнадцатикопеечным молоком.

Целая серия гравюр с названьями по-немецки, которых они не понимали, представляла сцены из рыцарской жизни с неизменным присутствием в сюжете отвратительного старика, то стоящего с песочными часами над ложем влюбленных, то взгромоздившегося на плечи юного рыцаря, который, в свою очередь, сидел на коне, увешанном пластинами брони. Старца сопровождали изображения человеческих черепов. “Это смерть!” — сказал тихо мой коллекционер, и подруга замерла от ужаса.