То самое завтра, о котором я так благосклонно рассуждала вчера, уже наступило. Увы, оно не только не укротило сумасшествие окружающих, но и заразило им меня. Нет, я вовсе не воспылала вдруг страстью к совершению преступлений, и низменные планы Георгия, по-прежнему, казались мне полным идиотизмом. Просто один из пунктов этих планов оказался вполне даже привлекательным. Как минимум, направленным на благое дело. Кроме того, меня занимала в нем возможность испытать на практике действие некоторых своих придумок. Я всегда была неравнодушна к красоте сюжета, и теперь с наслаждением проворачивала задуманную аферу, стараясь не думать, что, помимо добрых целей, она направлена еще и на то, чтобы не позволить Петру Степановичу Лихогону, заскочившему домой после посещения библиотеки, отправиться в офис.

– Слушай меня внимательно, – назидательно тараторила я в телефонную трубку, – Я все придумала. Главное, не потеряй при виде него голову. Веди себя достойно и следуй намеченному мною плану.

Лиза на том конце провода слушала с таким интересом, что внимание её, казалось, просачивалось через трубку. Сговорившись с Лизаветой, я почувствовала себя в прекрасном расположении духа. “Пусть эти ненормальные какие угодно гадости вытворяют”, – удивительно споконо решила я, – “Это дело их личной совести. А я вот, под это дело, полезную аферу проверну. Не мне решать, где здесь “зло во благо”, а где “добро во зло”. Не мне осуждать их. Главное, самой делать только то, что считаешь праведным”.

Весь день мы с обитателями дачи провели в разговорах о планируемых событиях. Я старалась не вмешиваться в планы остальных и держалась довольно сухо.

Едва сумерки намекнули дню на свое существование, я улеглась на заднее сидение Форда и скомандовала Георгию, чтобы трогал. Подлый Жорик издевался надо мной до самого конца пути.

– И не мечтай! – резко отпирался благоверный в ответ на мои просьбы, – Не позволю я тебе пересаживаться за руль. Тебя могут увидеть нежелательные личности…

Стоически перенеся обиду, я выскочила из машины возле любимого кафе, помахала Георгию ручкой и направилась заказывать кофе. Чуть позже, спрятав, по настоянию Георгия, лицо за темными очками, я вошла в кабину телефона-автомата и принялась накручивать домашний номер одной из нежелательных личностей. Вежливо представившись матери Лихогона, я целиком переключилась на задуманную роль.

– Здравствуйте, Петр Степанович, – медовым голоском щебетала я, стараясь перекричать вдруг появившийся внутри телефона– автомата треск, – Дико извиняюсь, что беспокою вас в выходной.. Но, понимаете ли, у меня нет другого выхода. Вы должны мне помочь!

– А? Что?!Что случилось? – насторожился Лихогон.

– Понимаете, мы с Лизой собирались сегодня пойти в кино. Само по себе это не является ничем чрезвычайным, но, понимаете ли, один из моих сыновей слегка прихворнул… Ничего особенного, совсем немного… Но его нельзя оставить сейчас одного. Я вышла только, чтобы позвонить…

– Вы хотите, чтобы я посидел с вашим сыном? – кажется, Лихогон ожидал от меня чего угодно.

– Ох, нет, ну что вы… Просто я только сейчас поняла, что не смогу пойти с Лизой. А дома её уже нет. Она ждет меня возле кинотеатра. С билетами. А я не приду. Представляете? На улице такой противный ветер, Лиза может простудиться…

– Хотите, чтоб я вызвал ей врача?

Недогадливость Лихогона начала раздражать меня.

– Нет же! Как можно быть таким недотепой?! Понимаете, кинотеатр-то не где-нибудь, а в двух шагах от вашего дома!

– Да?! – заинтересовался Петр Степанович, – А я и не знал. Какой кинотеатр?

Я несколько раз повторила название известного на весь город кинотеатра и снова вернулась к своей просьбе:

– Не могли ли бы вы прогуляться к кинотеатру и предупредить Лизу, что я не приду?

На том конце провода воцарилось сопящее молчание.

– Ну, знаете ли, – выдавил, наконец, из себя Лихогон, – Это как-то не слишком удобно… Лиза ожидает увидеть подругу, а встретит начальника. Знаете, у Лизаветы с детства ко мне какая-то загадочная антипатия. Я внушаю ей страх. Не знаю, стоит ли так расстраивать Лизу в выходной день. Может, я попрошу свою маму? Тем более, я собирался сейчас на работу, мне нужно кое-что там поделать…

– Какая антипатия? О чем вы говорите? – поразилась я, – Лиза привязана к вам всем сердцем. Подумайте сами, пошла бы она работать к тому, кого боится?

Лихогон задумался, потом все же ответил:

– Пошла бы. Чтоб побороть саму себя. Она очень упорна в достижении цели. У неё всегда была страсть к самосовершенствованию. Уверен, она пошла ко мне на работу, чтобы избавиться, наконец, от своей детской фобии. Ну и из материальных соображений тоже, разумеется. Иначе, зачем бы она так долго скрывала свои профессиональные навыки? Исключительно для того, чтобы сократить минуты нашего общения до минимума…

Просто удивительно, насколько мнительными бывают мужчины-гении. Знаю по Георгию. Мания Величия на профессиональном поприще незаметно перетекает у них в комплекс неполноценности, когда речь идет о личной жизни.

“И как теперь, спрашивается, переубедить Лихогона?”

– Раз Лиза перестала скрывать от вас свои умения, значит, уже справилась с неприязнью к вам. Если таковая имелась, в чем я лично крупно сомневаюсь. В любом случае, вы, как порядочный человек, не можете не помочь мне. А подсылать к Лизавете свою маму – это попросту неприлично. Лиза решит, что вы её сторонитесь.

– Я?! – Лихогон аж поперхнулся от негодования, – Отчего бы я тогда предложил ей работу?

– Сейчас речь не об этом. Сеанс начинается через тридцать минут. Вы должны помочь мне.

Как обычно и бывает в интеллигентных семьях, ситуацию спасла мама Лихогона. Во время нашего диалога, оказывается, она не слишком-то отходила от сына и слышала, о чем идет речь. Интуитивно догадавшись, в чем тут на самом деле дело, мама решительно отвергала всякие попытки сына привлекать её к объяснениям с Лизой.

– И речи быть не может! – притворно ворчливо заявила мать Лихогона где-то за пределами телефонной трубки, – Пока я дойду, Лизонька уже околеет. Петенька, ты должен согласиться.

Такого напора Лихогон выдержать не мог. Вежливо попрощавшись, я повесила трубку телефона. И, пулей выскочив из будки автомата, побежала занимать наблюдательный пост. Отодвинув занавеску окна возле на несколько минут покинутого мною столика кафе, я с интересом наблюдала за притоптывающей от холода и нетерпения Лизой. Какое счастье, что в некоторых кафе стали делать затененные окна. Такие, что посетителям прохожих видно, а прохожим внутренности кафе – нет. Находясь в нескольких метрах от Лизаветы, я прекрасно видела все происходящее. И тут судьба снова решила подсобить мне. Заморосил мелкий, противный дождь. Лиза поежилась, обиженным щенком глядя в небеса, потом тяжело вздохнула и переместилась под навес. То есть встала прямо возле моего окна. Сквозь приоткрытую форточку, из-за которой я уже собиралась ругаться с официантами, мол “как можно оставлять открытым окно, в такую погоду?!”, я отчетливо слышала, как Лиза повторяла себе под нос придуманный мною текст аутотреннинга.

– Я сильная. Я спокойная. Я самая прекрасная. Он не достоин моей робости. Он не сможет заставить меня смутиться. Я сильная. Я спокойная…

Когда Лиза пошла на третий круг текста, я готова была себя придушить.

“Надо ж было придумать такой бездарный монолог, да еще и надоумить человека повторять его, пока не явится Лихогон! Говорящему – этот текст, может, и на пользу, но вот для слушателя – сущая пытка. Если она немедленно не замолчит, я сойду с ума…”

Сходить, видимо, было уже не с чего, потому что Лиза не замолчала, но никаких существенных изменений в моей голове не обнаружилось.

Наконец, появился Лихогон. Как и было задумано сценарием, Лиза отвернулась и сделала вид, что не замечает его. Но… Видимо, аутотренинг пользы не принес, и Лиза мигом потеряла способность соображать. Вывод этот я сделала из того, что Лиза, стремясь отвернуться от Лихогона, попросту развернулась на сто восемьдесят градусов, то есть застыла в неестественной позе лицом к зданию. Сквозь стекло я видела её напряженное лицо с нервно подрагивающими уголками губ.

– Лиза, это ты? – обратился к секретаршиной спине Лихогон после деликатных покашливаний и прочих попыток обратить на себя внимание.

– Я, – каменным голосом проговорила Лизавета, отчего-то не оборачиваясь. Потом вспомнила наш сценарий и добавила, – А вы что здесь делаете?

Ситуация принимала совершенно абсурдный оборот.

– Откуда ты знаешь, что это я? – поинтересовался начальник.

Лиза поняла, что почти попалась и попыталась выкрутиться.

– В стекло видно ваше отражение.

– Отчего ты стоишь ко мне спиной? – судя по тону, Лихогон всерьез опасался за психическое здоровье собеседницы.

Лизе снова пришлось выкручиваться.

– Я стою спиной к ветру, а не к вам. К вам – просто по совместительству.

– Можешь обернуться, я заслонил ветер.

Лиза резко обернулась и бессильно оперлась спиной о стекло. Кажется, близость Лихогона оказывала на неё все более пагубное влияние. Впрочем, и он тоже был хорош. Нет, чтобы завести разговор. Стоял истуканом и смотрел в одну точку.

– Ты ведь нашу уборщицу ждешь, так? – спустя несколько долгих минут, все-таки поинтересовался Лихогон.

– Как я могу ждать сама себя? – насупившись, поинтересовалась Лиза

– Я имел в виду Катю… Ты у нас теперь секретарь.

– Вашей милостью… Нормального человека полы мести заставили, а меня, недоучку, в умную технику посадили. Вот так логика!

У меня просто отвисла челюсть. Ничего себе, новости! Вспомнилось Лихогоновское: “Прежняя уборщица пошла на повышение”. Теперь понятно, о чем шла речь… Что ж, это многое объясняет. Вот почему Лиза так нелепо смотрелась на занимаемой должности…

– Ничего, – Лихогон коротко усмехнулся, – Ей полезно. Там, у Собаневского, она полы, небось, не моет.

Я аж поперхнулась.

– Собаневский, это тот ваш друг? Ну, который попросил взять Катю на работу? – наивно поинтересовалась забывчивая Лиза.

– Да. Я ж говорил тебе. Собаневский к Кате глубоко неравнодушен, вот и попросил её трудоустроить. Сам он временно прикрыл дело, и работой её обеспечить не может.

Так-с… Понятно, отчего Лиза не ревновала Лихогона ко мне. Она знала, что я уже пристроена, и к чужим мужикам приставать не стану…

– Но не могу же я постороннего человека взять сразу на хорошую должность и оставить в офисе без присмотра, – ехидно продолжал Лихогон, скалясь куда-то в пространство, – Вот и отдал на твое попечение… Между прочим, не жалею. Не знаю, как в наблюдении за Катей или в обучении уборке кабинета, а вот в секретарских обязанностях, ты, Лизавета, делаешь большие успехи…

– Вот спасибо! – судя по тону, Лиза искренне расцвела.

Расширенными от негодования глазами, я смотрела на лживое лицо Лихогона и едва сдерживалась, чтоб не разбить разделявшее нас стекло. Не от желания броситься ему на шею, разумеется, а от желания вцепиться в неё. Он знал!!! С самого начала он знал, что я подослана Жориком! Знал, но принял меня на работу. Издевался. Не высказал все в лицо, не выставил меня за дверь, а держал при себе, в качестве очередного развлечения. Конечно, забавно ведь наблюдать, как человек из кожи вон лезет, чтобы узнать что-нибудь значительное, когда сам ты давно перестраховался и точно уверен, что ничего ценного этот шпион здесь не найдет. А если и попытается найти, то всегда можно помешать.

Я вспомнила, как подлый Лихогон облил чаем мою камеру, и разозлилась еще больше.

Впрочем, Лихогона можно было понять. Всякому на его месте сделалось бы интересно, ради чего конкурент заставляет шпионить собственную жену.

“Что ж, не уследили! То, что мне было нужно, я узнала… Толку с того, что ты знал кто я?!” – мысленно бросила я в лицо Лихогону, пользуясь своей невидимостью.

– Итак, ты ждешь Катю? – снова вернулся к нужной теме Лихогон.

– Ваша проницательность не знает границ, – Лиза, наконец, окончательно взяла себя в руки и заговорила, согласно сценарию: уверенно и несколько иронично, – Впрочем, понимаю. Работа такая. Все обо всех знаете, вот только самое главное замечать не хотите.

– О чем ты? – не привыкший к такому тону Лизы, Петр Степанович выглядел скорее озадаченным, чем обиженным.

Лиза снова резко отвернулась, на этот раз правильно. То есть всего лишь на девяносто градусов. Демонстрируя собеседнику свою вселенскую печаль и выгодный профиль.

– Простите, я не должна была говорить об этом. Вы все равно ничего не поймете. Для вас ведь и не существует ничего, кроме работы, – быстро проговорила она, глядя вдаль. Надо заметить, секретарша довольно хорошо справлялась с ролью.

Неловкое молчание воцарилось снова.

– А Катя не придет, – опомнился, наконец, Лихогон.

– Вот еще глупости! – Лиза даже рассмеялась, – Придет, конечно. Мы же договорились. Вы, Петр Степанович, конечно, всезнайка. Но не настолько же…

– Говорю тебе, она не придет! – вспылил Лихогон, – Какой мне смысл врать тебе. Катя звонила мне домой. Попросила предупредить тебя…

Выгодный профиль Лизаветы мгновенно изобразил гамму трагических чувств.

– Ах! Ну что ты будешь делать! Даже в кино сходить не получилось… А я так мечтала посмотреть этот фильм…

– Не переживай так. Не в фильмах счастье. И, кстати, ты еще успеваешь. Сходи, посмотри…

– Господи! – всплеснула руками Лиза, – Ну до чего же вы безграмотны в делах житейских… Какая ж уважающая себя женщина пойдет в кино одна?! Не могу. Это скомпрометирует меня на всю оставшуюся жизнь…

Лихогон нахмурился. Обрисованная проблема казалась ему неразрешимой.

– Ну, – Лихогон замялся, – Если ты пойдешь в кино, скажем, со мной, то скомпрометируешь себя еще больше. Это может тебя утешить…

Лиза разразилась полным горечи смехом.

– Сказок не бывает! – выдавила из себя она, наконец, – Пойти с вами в кино не реально… Впрочем, – Лиза снова вспомнила, как следует себя вести, согласно намеченным нами действиям, – Впрочем, ладно. Так уж и быть, уговорили. Я согласна, идем… Это будет самый экзотический “поход в кино” моей жизни…

– Почему? – от удивления столь странными своими характеристиками, Лихогон совсем забыл, что стоит развеять недоразумение, и объясниться. Сообщить, что вообще-то он собирался пойти в офис и немного поработать…

– Потому что идти в кино с тем, кто призирает его – это экзотика!

– И вовсе я не такой, – как-то совсем по-детски надулся Лихогон, – Просто как-то руки не доходили…

– В кино ходят ногами! – авторитетно заявила Лиза и требовательно оперлась на локоть начальника, – Причем делают это как можно быстрее. Бежим, сейчас сеанс начнется! Только не усаживайтесь на задние ряды, все решат, что мы собираемся целоваться!

Лизавета весело рассмеялась и Петр Степанович Лихогон, глянув на горящие глаза своей секретарши, неожиданно для самого себя понял, что не хочет сейчас идти на работу. Лихо подпрыгнув на месте, он, не выпуская руки Лизаветы, резво стартанул в сторону кинотеатра. Мне показалось, что ноги летящей за шефом Лизы не касаются земли. Судя по восторженному выражению лица, секретарша всю жизнь мечтала о подобном способе передвижения.

Не торопясь, я допила свой кофе. Кажется, эта афера удалась. Лед тронулся, и никакие силы не заставят теперь Лизу упустить Лихогона. Впрочем, объект сдался почти без боя. Кажется, он и сам давно мечтал об этом сближении. Даже досада от того, что Лихогон давно рассекретил меня, не притупляла мою радость от Лизиной победы. Приятно, все-таки, когда у людей что-то налаживается. Вдвойне приятно, когда происходит это с твоей помощью.

Немного подождав, – мало ли, вдруг Лиза с Лихогоном решат поругаться где-нибудь в вестибюле – я бросила прощальный взгляд за окно. Потом покинула свой наблюдательный пост и, стараясь держаться в тени, побрела в сторону съемной квартиры. В родном доме мне пока появляться было не позволено. По-хорошему, нужно было устроить наблюдение за кинотеатром. Вдруг этой парочке в кино не понравится, и они решат ехать в офис прямо посередине фильма? Тогда бы пришлось покинуть кафе и обустроиться прямо под открытым небом с той стороны кинотеатра, с которой зрители должны были выходить… Ощутив каждой клеткой противную зависшую в воздухе сырость, я решительно отказалась от этих мыслей.

“Не велики птицы!” – мысленно фыркнула я в сторону недавних сослуживцев, – “По домам и без эскорта доберутся”.

В конце концов, по плану, у Жорика должна была быть страховка в виде Тёмки, который изображал праздно прогуливающегося хулигана, а сам тщательно следил за обоими входами в офис Лихогона. В случае тревоги, Георгий сумел бы покинуть офис через один из выходов, или же попросту затаиться где-то внутри. В общем, не пропадут и без меня.

– Алло! – не сбавляя скорость, я попросила телефон соединить меня с Георгием, – Все в порядке. Объект укатан. Нейтрализован, минимум, на два ближайших часа. Я иду в свой чужой дом.

– Все понял. Начинаю действовать. Перезвоню по выполнению, – сухо ответил муж, после чего жалобно прибавил, – Приготовь какой-нибудь еды, пожалуйста.

Это означало, что благоверный снова собирается проникать ко мне по пожарной лестнице… Вспышку радости в моем сердце погасила давно припасенная обида.

– Исключено, – холодно сообщила я, – На улице дождь, значит, пожарная лестница скользкая. А через дверь нельзя – засекут твои воображаемые бандиты. А они тебе, как я понимаю, важнее всего на свете…

– Ты чего? Не выдумывай, – чувства Георгия на миг опередили его вредность, – Ладно. Как скажешь, – вредность таки взяла своё.

Я нажала отбой и расстроилась.

“Ну вот, нервируешь человека перед ответственной операцией… Сама же теперь будешь без него скучать. Может, стоит позвонить извиниться?”, – нравоучительствовала положительная часть меня.

“Пусть сначала научится себя вести! Он весь вечер вчера меня не слушал… А даже если и слушал, все равно сделал по своему. Поделом ему!” – возражала остальная я.

В квартиру я вошла в состоянии хмуром и апатичном. Даже мысли о проблесках в темных взаимоотношениях Лизы и Лихогона уже не радовали.

“К чему налаживать чужую личную жизнь, когда в собственной такая неразбериха?” – обиженно бубнила я.

Еще какое-то время ушло на внутренние споры о том, можно ли считать последнюю мысль заявлением отпетой эгоистки. И лишь после этого, я решила заняться работой и сосредоточилась на мыслях о собственном разоблачении.

* * *

– Они знают, кто я. Мне больше на работу нельзя! – вместо приветствия заявила я, распахивая окно навстречу уверенным стукам Георгия.

Ну конечно, я заранее знала, что он пропустит мимо ушей мою грубость и все-таки придет. Мало ли, что именно говорит во мне обида… Мало ли, кого она решила одарить своим презрением. Сама-то я к Жорику отношусь великолепно и всегда желаю его видеть. И он об этом знает. Потому и пришел.

– Т-с-с-с! – Георгий приложил палец к губам, и я послушно замолчала.

“Похоже, он совсем сбрендил. Мания преследования таких размеров заслуживает внимания психиатра. Здесь-то кто его будет подслушивать!”

Дальнейшие действия Георгия лишь подтвердили мои подозрения. Не произнося ни звука, Жорик заставил меня раздеться и отволок всю образовавшуюся одежду в ванну. После чего, запер её там, будто одежда собиралась ожить и сбежать. Делал он это с таким видом, что заподозрить его в романтических причудах было невозможно. Происходящее, без сомнения, ничего общего с проявлением страсти не имело.

– Мне холодно, – нарушила запрет на молчание я, – Что происходит?

– Сейчас принесу тебе одежду, – невозмутимо отреагировал Георгий, и отправился в шкаф за вещами, – Теплее?

– Ну, конечно… А в чем, собственно, дело?

– Жучок! – Георгий воздел указательный палец к потолку, – Уверен, что к тебе прицепили жучок. Лихогон, думаю, все-таки догадался, кто ты.

– Догадался! – презрительно фыркнула я, – Выше бери! Он все знал с самого начала. Если объяснишь мне, в чем дело, перескажу тебе подслушанный разговор. Лихогон нарочно передвинул уборщицу на секретаршу, чтобы место для меня освободить… “У Собаневского она, небось, полы не мыла!” – передразнила Лихогоновскую интонацию я.

– Тогда, тем более, жучок! – Георгий всегда радовался, когда его предположения подтверждались, – Где-нибудь в одежде…

– Погоди, – я, кажется, начала понимать, о чем идет речь, – Так ты переодел меня, чтобы расправиться с этим жучком?

Георгий кивнул.

– Т-с-с! – на этот раз палец к губам приложила я. И тут же принялась лихорадочно раздеваться. Здравый смысл вернулся ко мне сразу же после снятия брюк. Я тихо рассмеялась и уселась на табуретку…

– Ты чего? – кажется, подозрения в психическом нездоровье у нас с Георгием были взаимными.

– Просто ты переодел меня из домашнего в уличное… То есть, сейчас на мне именно та одежда, в которой я хожу на работу… Только это глупости все. Не может быть в одежде никакого жучка. Во-первых, в офис и на дачу я в разных одеждах ходила. Во-вторых, Лихогон не дурак – прекрасно понимает, что устрою я стирку, и кранты его жучку…

– Ну конечно! – возмутился Георгий, – Лихогон, наверное, попросту ясновидящий. Так?

– Вроде нет, – робко ответила я.

– Тогда откуда он знал про то, что у нас есть прибор для отключки сигнализации? Откуда вообще знал, что именно сегодня мы планируем проникнуть к нему в офис?

– Откуда? – заинтересовалась я, – Точнее, с чего ты взял, что он знает?

– Собака! – Георгий снова воздел указательный палец к небесам.

– Это ты его так обзываешь? – не совсем поняла я.

– Тьфу! – Жорик не слишком-то умел себя сдерживать, – С тобой совершенно невозможно общаться. Вечно ты все неправильно понимаешь. Собака – это не про Лихогона, а про собаку. У конкурентов сегодня была отключена сигнализация, а, вместо неё Лихогон посадил в офисе сторожевую собаку. Овчарку!

– О Господи! – перепугалась я, – Ты цел? А Артем? А что с собакой?

– Все целы, – с досадой вздохнул Георгий, – Кроме моих нервов. Представляешь, ты долго возишься с прибором, настраиваешь его, наконец… После этого осторожно так, стараясь не шуметь и не скрипеть дверью – не дай бог соседи услышат что-то подозрительное – отпираешь вражеский замок. И тут тишину прорывает жуткое грудное: “Гав!Гав!Гав!”. Из темноты кабинета, освещенная лишь лунным светом, на тебя бросается громадная тень… Что бы ты сделала на моем месте?

– Закрыла б глаза и завизжала. Ну, если б в обморок не свалилась, разумеется…

– У меня на столь сложные махинации времени не было. Я выскочил обратно на улицу и побыстрее закрыл за собой дверь. Пса предварительно пришлось немножко пнуть, а то б он меня загрыз в порыве. Но, судя по тому, что это его гавканье раздавалось еще очень долго, думаю, я его совсем не сильно пнул. Жалко было бы такую собаку повредить. Умная. Пока я в замке ковырялся – молчала, затаившись, а действовать начала, только когда точно убедилась, что я – вор. Мне бы такую собаку…

– Пойди забери, – улыбнулась я. Несмотря на крайнюю степень беспокойства, внешне я старалась выглядеть как можно безупречнее. Незачем Георгию знать о моих слабых нервах. Пусть считает, что у его жены железная психика.

“ Подумаешь, родного мужа чуть какое-то чудовище не сожрало… Само бы сожрало, само бы и мучалось потом. Такие, как Георгий – безболезненно не перевариваются…” – мысленно подбадривала я себя, стараясь унять нервную дрожь.

– В общем, о том, чтобы снова туда сегодня соваться, и речи быть не может… Собаку-то, положим, можно будет и вырубить. Но она уже наделала столько шума, что, боюсь, соседи Лихогона вызовут или самого Петьку, или милицию… Тем более, прибор я уже Шурке обратно в гараж подбросил… Нехорошо вышло бы, заметь Шурик пропажу.

– А жучок тут при чем? –степень собственной виновности в происшедшем начинала доходить до моего мозга, и я делалась все мрачнее и мрачнее.

– Хочешь сказать, собака – это просто совпадение?! – насмешливо поинтересовался Георгий, – Таких совпадений не бывает. Раньше собаки не было, так ведь?

– Да. Я же своими глазами видела. По вечерам Лихогон запирает дверь на ключ и ставит офис на сигнализацию… Никакой собаки там не бывало.

– Значит, собаку он привел специально для встречи со мной. Еще одноклассник называется! Но не в этом дело. Откуда он мог узнать о том, что сигнализация нам не страшна? Или кто-то из нас – предатель… Во что я никогда не поверю. В нас с тобой я уверен. Мария – самая заинтересованная из всех сторона. Ей успех нашего дела жизненно необходим. Артем – влюблен в неё по уши…

– Может, он от невзаимности? – всполошилась я, вспомнив, что, всячески подчеркивая своё доброжелательное отношение к Тёмке, Мария ничем не демонстрировала наличие чего-то большего.

– Вечно ты пытаешься очернить парня! – снова влез со своими упреками Георгий, – Не стал бы он так низко мстить. Кроме того, вред-то он не Марии принес, а мне. А я ему, ты сама знаешь, как родной брат…

– Ладно-ладно, на виновности Тёмки я не настаиваю. Просто под руку попался. Должна ж я была указать на сомнительность твоего довода. Ну, мол, раз влюблен в Машу, значит за наших…

– А вот Шурик мог бы вызывать подозрения! Он знал, что ты интересуешься прибором. Мог обнаружить его пропажу и разозлиться. Разозлившись, заявить Лихогону о твоем ужасном поведении…

– Совершенно исключено! Срочно выкинь это из головы! Во-первых, Шурик понятия не имел, что я собираюсь нападать с этим прибором на Лихогона. А во-вторых, это же Шурик… Если даже предположить, что он вышел из себя, то скорее он приехал бы ко мне, и закатил серьезный разговор с мордобитием и метанием предметов… Никогда бы не стал он делать подлости исподтишка.

– Может, он и ехал, но не застал тебя дома… Разозлился еще больше, от злости резко помудрел и догадался про Лихогона. Впрочем, я тоже считаю, что Шурик виноват быть не может. А раз так, то единственным объяснением информированности Лихогона является высокий уровень его разведывательных операций. Вспомни, когда мы говорили об отключении сигнализации?

– В машине… И на даче…И все, кажется.

– Подслушивание шпионами можно сразу же исключить, никто не смог бы подобраться ко мне так близко и остаться незамеченным. Значит, подслушивающее устройство. Машину и дачу я обыскал. Остаешься только ты. Раз ты говоришь, что в одежде его точно нет, значит, может быть, в волосах?

Георгий по-обезьяньи внимательно принялся теребить мою прическу.

– Совсем с ума сошел?! – не вытерпела я, – Я, к твоему сведению, голову мою еще чаще, чем одежду стираю… Отстань! Впрочем, не отставай, только смени намерения, – я с детства обожала, когда кто-то возился с моими волосами, поэтому, в общем, не возражала, против поисков у меня в голове чего угодно, – Как приятно, – замурчала я, – Поищи, вон там, на затылке… Туда эту бомбу вполне могли засунуть.

Георгий резко встал.

– Я ей тут о крахе операции толкую, а она шутки шутит! Какая бомба! Что ты выдумываешь?

Я тяжело вздохнула, понимая, что придется вернуться к реальности.

– Если бы подслушивающее устройство цепляли к моим волосам, или там, вживляли под кожу или еще что-то такое, я бы наверняка это почувствовала. Как бы сильно занята ни была. А я ничего такого не помню. Значит, Лихогон не знал заранее о нашем нападении. Понимаешь, если б знал, он бы никогда не согласился идти в кино. Не такой он человек, чтоб ни в чем не повинное животное так подставлять. Кроме того, ему наверняка было бы интересно застать тебя на месте преступления…

– Чем же ты тогда объяснишь происшедшее?

– Собственной глупостью, – наконец, призналась я, – Глупостью и неприспособленностью к шпионской деятельности. Понимаешь, я не учла, что сегодня выходной.

– То есть?

– За время работы, я слышала от Лихогона что-то такое, мол: “поставить офис на сигнализацию – штука хорошая, но дорогая. Если б не знакомые ребята, с которыми удалось договориться, я б на такие расходы в жизни не пошел…”. Вот и думаю теперь, что, может, эти дружественные Лихогону ребята по выходным не работают… И от этого на выходные приходится собаку вызывать…

– Очень на то похоже…

– Но это я сейчас так думаю. А в тот момент и не сообразила даже… Кошмар, из-за меня тебя чуть не съели! – я сама себе сделалась противна.

– “Чуть не съели” – это мелочи, – блеснул благородством Георгий, и тут же все испортил безжалостным образом, – Кошмар в другом. Из-за тебя провалилась наша операция!

Возражать было нечего, я понуро опустила голову.

– Итак, – продолжал экзекуцию Георгий, – Завещание не украли. Лихогона насторожили (соседи наверняка сообщат ему о ночных истериках собаки). Да еще и, оказывается, на тебя, как на разведчика, рассчитывать больше нельзя. Ничего не скажешь, прекрасное положение…

– Неизвестно еще, лежало ли в сейфе это завещание на самом деле, – не подымая головы, пробормотала я, – Раз Лихогон знал, кто я, мог нарочно подсунуть фальшивую опись имущества сейфа. Для окончательного сбивания меня с толку.

– Или для проверки… Он рассуждал так: “Если Георгий поддастсяна эту уловку, и попробуем похитить завещание, значит, у Марии этого завещания нет. Значит, она обманула”… Теперь Лихогон точно знает, что Машка блефовала, и ЛжеКузен может ничего не бояться.

– Эх, и все из-за меня! Неужели я не могла сразу распознать, что Лихогон играет со мной?! Неужели не могла получше разобраться в системе охраны офиса на выходные?! Все из-за меня…

Георгий и не думал меня разубеждать. По опыту предыдущего общения он прекрасно знал, что тогда взыграет мой дух противоречия, я кинусь спорить, накручу сама себя и стану убиваться еще горше. Кроме того, стану заставлять убиваться и всех окружающих.

– Точно, – Георгий решил применить шоковую терапию, и направить мои страдания в созидательное русло, – Из-за тебя. Раз ты так виновата, то теперь должна сама найти выход. Чем страдать, лучше придумывай, что теперь делать.

– Ну вот еще! – возмутилась Георгиевскому нежеланию меня жалеть и разубеждать я, – Никому я ничего не должна. Можешь меня уволить. С заданием я не справилась, к детективной деятельности я не пригодна…

– Совершенно непригодна. Я тебя с самого начала в этом подозревал! Говорил же: “Не уверена,что справишься – не берись”.

Мозгами я понимала, что Жорик просто спекулирует на моем характере. Но остановиться уже не могла.

– Прекрати меня раззадоривать! – попыталась спастись я, – И не думай даже! Доказывать собственную профпригодность я не стану!

– Нечего тут доказывать, – тяжело констатировал Георгий, – То, чего нет, не докажешь…

– Так уж и нет! – я все же завелась, – А вспомни-ка предыдущие дела? Если б не я, ты б до сих пор гонялся за угонщиками машин…

– Тебе просто везло. А удача – штука конечная.

– Еще не вечер! Проигранный раунд не означает поражение. Подумаешь, завещание… У нас на руках вскорости могут оказаться совсем другие козыри.

– Какие? – оживился Георгий.

– Не знаю пока… – соврала я, потому что, конечно же начала уже придумывать план, – Но, ты прав, раз я виновата в срыве операции, значит мне её и спасать.

– Ну уж нет! – Георгий испугался, что переусердствовал, – Только под моим руководством. Самостоятельно ты, конечно же, наделаешь глупости…

Я открыла было рот, чтоб возмутиться, но меня перебил телефон Георгия.

– Срочно приезжайте. Пока мы по офисам ошивались, на Марию было совершено нападение, – сквозь сдержанный тон Артема просачивалась тревога и беспомощность.