На следующий день я ужасно жалела, что сразу не рассказала Георгию об увиденном. Разбудила бы его среди ночи, растолкала сонное сознание, втемяшила б ему в голову услышанное, и теперь бы не мучалась совестью, что опять не довела до шефа очередные важные сведения. Утром доводить их было попросту не до кого. Георгий ни свет, ни заря, умчался куда-то, оставив записку с распоряжениями: “Есть идеи. Уехал их воплощать. Артему – следить за Марией. Марии – следить за Артемом. Тебе, Катя, – унять свою вредность и в три часа быть в городском парке, в нашем кафе”.

– Терпеть не могу, когда свидания назначаются в столь приказном тоне! – возмущенно сообщила я собственному отражению в зеркале. Так как моя работа у Лихогона отныне считалась ненужной, я могла спокойно показываться на людях вместе с Георгием. Этот факт Жорик обещал отметить. Об обещании своем, как ни странно, не забыл. Но вот на то, чтоб произвести приглашение по всем правилам джентльменского ухаживания, благоверного уже не хватило.

Сидеть на месте, сложа руки, я не собиралась. У Георгия на утро намечены какие-то планы? Отлично. И у меня тоже. Занимаясь своими делами и не посвящая меня в них, он, конечно же, отдает себе отчет, что я отплачу ему той же скрытностью.

– Доброе утро. Будем завтракать? – Мария, приветливо улыбаясь, хозяйничала на моей кухне.

– Увы, спешу.

– Куда, если не секрет? В смысле, куда можно так спешить, чтоб даже кофе не попить?

– Ну, разве что кофе, – позволила уговорить себя я, стараясь игнорировать тему о моих планах на сегодня.

Артем полулежал в кресле, и подбитым, но обожающим взглядом следил за передвижениями объекта своих воздыханий. Лицо его не выражало никаких признаков наличия здравых мыслей.

“М-да уж. Если с кем-то здесь и можно посоветоваться, то не с Тёмкой.”, – мысленно констатировала я. А Машка, хоть и производила впечатление человека вменяемого, никак не подходила для обсуждения происходящего. Не могу же я жаловаться ей на странности её собственного поведения. То есть, можно, конечно, было бы выложить Марии все начистоту и предложить объясниться. Но мои догадки о ситуации были пока настолько шатки, что никаких конкретных обвинений я бы высказать не могла. А обижать человека призрачными подозрениями не хотелось. Мария, судя по всему, и так слишком много несправедливостей перетерпела за последнее время.

Как ни всматривалась я в толпу, ни ЛжеКузена, ни каких-либо других знакомых обнаружить в электричке не удалось. В сотый раз прокручивая в голове все связанные с делом о наследстве события, я вспоминала все новые подозрительные факты. Ситуация приобретала прямо таки маразматический оборот.

Выйдя из электрички я первым делом позвонила Сестрице. К счастью, та оказалась дома. А значит отказать мне не могла. Мы договорились встретиться через полчаса.

Почем свет стоит, кляня Жорика, нагло оккупировавшего Форд, я плюнула на попытки вычертить удобный для общественного транспорта маршрут и взяла такси. Объяснять, где находится Академия Культуры, не пришлось. Складывалось впечатление, будто бедные студенты не скупятся тратить вырученные от окорочков деньги на поездки в такси.

– На какой этаж прикажете доставить? – пошутил таксист, безошибочно выбирая оптимальный путь к старинному особняку, все четыре этажа которого занимала Академия.

– Прогулки полезны для здоровья, – в тон ответила я, расплачиваясь, – Пройдусь пешком. Довезите просто до входа.

Если серьезно, то я понятия не имела, на какой этаж мне нужно будет подниматься. Сестрица, которой я вкратце объяснила по телефону, что от неё требуется, заверила меня, что запросто познакомит меня и с Эдиком Томкиным, и с кем угодно другим из Академии.

“Я там всех знаю. Запросто познакомлю. Хоть прям щас!” – фыркнула Настасья в ответ на мою просьбу.

Не пугал её даже тот факт, что сегодня выходной день.

“Они же там живут”, – ошарашила Сестрица, – “Если не на парах, значит в кофейне. Третьего не дано”.

Когда я уже расплачивалась с водителем, рядом затормозило еще одно такси, из которого вылезла запыхавшаяся Сестрица. На голове её красовалась загадочная экибана из разноцветных кучеряшек, уложенных каждая в своем направлении. Это чудо Настасья, кажется, соорудила из собственных волос. Я тяжело вздохнула. Мне было жалко Сестрицыны волосы и мамины нервы. На носу Настасьи, значительно ниже отведенного для очков участка переносицы, болтались лисички с голубоватыми стеклами.

– Ты бегала там что ли, по такси? – насмешливо поинтересовалась я.

Деловой вид на миг покинул Сестрицыну физиономию.

– В смысле? – растеряно переспросила она, – Сидела на сидении….

– А чего ж тогда так запыхалась?

Настасья тяжело вздохнула, понимая, что попалась.

– В образ входила. Должна же я показать тебе, как спешила на встречу. Ну и… Про то, что я езжу на машине, родители не знают.

– Откуда деньги? – поторопилась предъявить свою навязчивую опеку я.

Зря. Сестрица тут же принялась отшучиваться.

– На хлебной сдачи накопила, – наивно захлопала синими ресницами она. В детстве Сестрице позволялось забирать себе на карманные расходы сдачу с продовольственных покупок, поэтому походы в соседский гастроном долгое время лежали на хрупких Настасьиных плечах, – Не бойся, – в конце концов сжалилась Настасья, – Ничего противозаконного я не совершаю. Работаю наглядной рекламой, – Настя деловито поправила орудие труда – свои кудряшки, – Оттеночную пенку рекламирую. Ну и продаю желающим. Ты не желаешь?

Я подумала, что оттеночная пенка это лучше, чем окорочка и, смирившись, перевела тему на более важную.

– Сделаем так, – затараторила Сестрица, – Я спущусь в кофейню. Гляну, там ли Эдик Томкин, а потом скажу тебе, кто из них он…

– А отчего ты не можешь представить меня ему? – несколько расстроилась я. Раньше, Настасья ужасно гордилось наличием старшей сестры в моем лице, и старалась демонстративно вцепиться в мою руку при малейшем намеке на наличие поблизости знакомых. Теперь, похоже, отсутствие разноцветных полосок в моих волосах делало меня личностью не современной, и в качестве сестры не выгодной. Я укоризненно покачала головой.

Все оказалось намного проще.

– Понимаешь, – смутилась Настасья, – Чтобы представить тебя ему, мне сначала придется с ним познакомиться…

– Ты же его, вроде, знаешь? – не поняла я.

– Да, – всеми конечностями одновременно горячо закивала Настасья, – А он меня – нет. Он же уже в Академии учится, – последние слова были произнесены таким благоговейным тоном, что мне сделалось смешно, – Они нас – поступающих и сочувствующих, не знают. А мы их всех уже на зубок выучили.

– Но ты ведь говорила, что он твой друг?

Настасья покраснела, потом раздраженно заметила.

– Мы все здесь друзья. Потому что с одного факультета. Понимаешь? Я просто рассказывала что-то о его приключениях… Ну, то, что мне девочки по секрету сообщили… А ты услышала и решила, что он мой друг.

– Ладно, пошли, – перебила я, – Покажешь кто из них Томкин. Не переживай, я не скажу, что это ты показала.

Пока мы спускались по крутым ступенькам ведущим в полуподвальную кафешку прямо напротив Академии, Настасья демонстрировала свою полную бесполезность. О Пёсове Сестрица слыхом не слыхивала. Ни о каких режиссерских этюдах и не догадывалась. И вообще, была убеждена, что на пары студенты ходят только рано утром, когда кофейня еще закрыта.

В клубах табачного дыма заглушая взрывами хохота надрывно поющее радио несколько столиков играли в корову. Посетители, не причастные к игре, не обращали на происходящее ни малейшего внимания, невозмутимо раскладывая карты, пялясь в телевизор или попросту переговариваясь с соседями по столику. Настасья с видом завсегдатая сновала между столиками и наводила у своих агентов, которых легко можно было узнать по разноцветным пятнам на прическах, справки о Томкине. Трижды Сестрица уверено указывала мне на кого-то, восседающего за “спокойными” столиками и восторженно шептала: “Это он!”. Трижды ни в чем не повинный человек обиженно заверял меня, что он, к счастью, совсем не Эдик Томкин. Из кофейни я вышла в крайнем раздражении.

– Если немного посидеть, он обязательно появится, – тараторила мне вслед Сестрица, – Раз я про него столько слышала, значит он точно из завсегдатаев. Значит наверняка появится здесь…

На воспитательные беседы не было времени. Я молча проследовала в сторону главного входа. Обиженно сопящая Сестрица засеменила следом.

Вспомнив студенческую юность, я решила, что прежде всего стоит найти деканат. Отчего-то я была уверенна, что в воскресный день не встречу в Академии ни одной живой души, кроме вахтеров, и спокойно, не привлекая внимания, смогу вчитаться в списки студентов. Возле каждого уважающего себя деканата должны были висеть такие списки. Информация о тех, кто учится вместе с Пёсовым и Томкиным, могла многое прояснить.

Конечно же, надеясь на уединение, я наткнулась на оживленную толпу. Решив ничему не удивляться, я на ходу поменяла план действий.

– Простите, как найти деканат сценаристов? – поинтересовалась я у импозантной брюнетки, тщательно красящей губы перед зеркалом в вестибюле.

– Ои ае! – резко вскинув острую бровь, ответила девушка. Потом закончила с нижней губой и повторила уже нормально, – Кто их знает, говорю. Они народ недисциплинированный. Где захотят, там себе деканат и устроят. И не только деканат.

Девушка преступила к верхней губе.

– Это Лола! – зашептала мне на ухо Настасья, – Она тоже из кофейни. Не знаю уж, что это её в Академию зайти угораздило…

– А вы с какого факультета? – не отставала я.

– О иаоо! – вторая бровь Лолы последовала следом за первой, – В смысле, со сценарного. Какой еще идиот по воскресеньям учиться припрется? Только сценаристы. У нас у одних такое адское расписание. Ииоое!

– Действительно, на редкость странный день для учебы, – согласилась я, добавив про себя, что, если б я когда-нибудь стала так “мило” разговаривать, то это было бы явным признаком помешательства. А барышня-сценаристка, вот, ничего… Мычала, вместо текста, и прекрасно себя при этом чувствовала. Самое удивительное, что, судя по восторженным взглядам сестрицы, Настасья эту Лолу прекрасно понимала. Может, я как-то совсем отстала от жизни?

– Ладно, пойдем проведу, – барышня, наконец, смогла улыбнуться желаемой улыбкой, что явно улучшило ей настроение, – Вы обе из новеньких? – она была выше меня на голову, и обращалась ко мне, как к маленькому ребенку, – Кажется, я вас видела в кофейне. Толклись среди будущей абитуры, что ли? – Настасья с достоинством кивнула, Лола продолжила, – Не сидите там. Там торчат одни неудачники. Ну и я. Клиентуру набираю. Но это отдельный случай. У нас тут одни учатся, а другие об этом в кофейне разговаривают. Так что, выбирайте сами….

Я даже не сразу воспылала благодарностью к Лоле за воздействие на психику Сестрицы. Просто не успела, потому как поражалась совсем по другому поводу. На этот раз вверх полетели мои брови. Приятно, конечно, когда тебя принимают за студентку, но… Я огляделась по сторонам. Чем хороши наши творческие ВУЗы, так это разноплановым возрастом студентов. Испокон веков люди шли сюда не просто ради получения высшего образования, а от искреннего желания развиваться. Ясное дело, такое желание посещает обычно не в семнадцать лет. Если не приглядываться с пристрастием, я вполне могла сойти за одну из одержимых жаждой творчества студентов. Даже в присутствии собственной малолетней сестрицы. Просто приглядываться здесь ко мне было некому. Еще одно достоинство ВУЗов творческой направленности состоит в том, что по большому счету здесь никому ни до кого нет дела. Каждый вправе поступать так, как считает нужным. Здесь давно привыкли к чему угодно. Кроме того, все настолько заняты собственными персонами, что попросту не успевают подозрительно коситься на окружающих. Единственную опасность – встретить тут Пёсова – я старалась предотвратить, усердно оглядываясь по сторонам. Если что, сделаю вид, мол, оказалась тут случайно.

“Нашла, когда начинать опасаться”, – зарычали на меня изнутри, – “Ты ведь и в кофейне могла его встретить… Опять совершаешь непростительные ошибки. Снова надеешься на удачу”.

“Но она ведь не подводит”, – пресекла внутренних драконов я и вернулась в реальность.

– Из новеньких? – повторила моя спутница.

Настасья онемела от новой информации о кофейне, поэтому ответить не могла.

– Почти, – лаконично сообщила я, и неопределенно добавила, – Сегодня первый раз…

– Не вовремя, – посочувствовала барышня, – Сегодня лекция Берии. Для всех курсов. Можно сразу застрелиться… Не хотите? – Лола достала из внутреннего кармана довольно массивную зажигалку в виде пистолета и улыбнулась.

Мы с Настасьей отрицательно помотали головами. Лола жестом пригласила следовать за ней.

– Кто такой Берия? Ты должна знать, ты же слышала разговоры студентов. В кофейне, как сказала нам Лола, как раз сидят те, кто обсуждает то, что твориться в учебе, – в полголоса приставала я к Настасье.

Сестрица наморщила лобик и с методичностью автомата принялась говорить.

– Зам.декана и препод по операторскому… Противный тип… За посещаемость гоняет. Прикинь?! Кроме того, задания, что он дает, выполнить невозможно… Говорят: “Если задача имеет решение, значит Берия ошибся при её постановке”.

Видимо, не зря, все же, Сестрица просиживала джинсы среди своих неудачников.

– Ой, мне к нему не надо, – остановила явно ведущую нас на лекцию Лолу, я, – Мне бы для начала в деканат.

– Декан в отпуске, секретарши в его отсутствие на работу не ходят. Толька Берия и остался… А что надо-то?

– Так, – отмахнулась я, – Порасспрашивать.

– Нам сюда.

На аудитории висела табличка: “Студия Бережного А.И.”. Я прочла её, но особого значения прочитанному тексту не придала. С тех пор всем настоятельно рекомендую внимательно читать написанное…

Настасья хлопала глазами и старалась не дышать. Кажется, ребенок чувствовал себя в “святая святых”. Похоже, здесь ей все же было интереснеё, чем в кофейне. От этого факта настроение моё надумало улучшиться и тут же испортилось снова.

Сухенький старичок с лошадиным лицом и пеной у рта, кричал что-то непонятное в адрес вытянувшегося по струнке студента. Настасья на всякий случай тоже выпрямилась, отчего вдруг сделалась очень привлекательной барышней.

– Если вы мне такое еще раз скажете, то не видать вам следующей сессии никогда! Что значит, ручку забыл? Подайте нищему на мотоцикл! Мое дело диктовать, а ваше – записывать любыми средствами! И не клянчить при этом ничего у однополчан, отвлекая своими идиотскими просьбами! Явился на лекцию! На сессию лучше без ручки приходите…

– Пришли, – наша провожатая, крадучись, поспешила на задние столы.

Студент, надо заметить, был на пару голов выше преподавателя, отчего сцена отчитывания выглядела ужасно комичной. Никто не смеялся. На воспитуемого смотрели с нескрываемым сочувствием. Каждый раз при слове “сессия”, студент нервно вздрагивал и вытягивался еще сильнее. Казалось, скоро макушка его упрется в потолок, а объем грудной клетки сожмется до невозможных размеров. Парня нужно было спасать. И делать это должна была я, так как никакой сессии не боялась. Меня Берия не страшил, значит можно было вежливо вмешаться в ход экзекуции. Единственной проблемой было то, как к этому зверю обратиться.

– Как Берию зовут? – шепотом поинтересовалась я у круглолицего юноши, с невозмутимым видом черкающего что-то в конспекте. Через его мясистое плечо я разглядела, что парень тщательно срисовывает ноги сидящей рядом девочки.

– Лаврентий Павлович, – не отрываясь от близорукого разглядывания натуры, ответил юноша.

Я вежливо поблагодарила и направилась к замдекана. Настасья взволнованно зашипела за моей спиной, но было поздно. О чем я думала, когда произносила заветное: “Простите, Лаврентий Павлович, можно вас на секундочку отвлечь…”, до сих пор остается тайной. В следующую секунду все мои мысли разлетелись по разным углам аудитории.

– Что?!?! Как вы меня назвали?!?!? – захлебываясь от негодования кричал Берия, – Вон!!!! Зачет не мечтайте увидеть даже во сне!!! Фамилия? Группа?

На меня уже очень давно никто не кричал, поэтому я совершенно растерялась.

– Кроль… Четвертая группа крови… Редкая…

– Что? Продолжаете издевательство?! Студбилет на стол!

Тут до меня начал доходить смысл совершенной оплошности. Из агрессивного монстра, преподаватель моментально превратился для меня в несчастную жертву.

– Простите, ради Бога, – залепетала я, – Не хотела вас обидеть. Это все сплошное недоразумение… Я вообще здесь не учусь.

– Что?! – Берия и не думал успокаиваться, – Не учитесь?! Все вы здесь не учитесь? Что?! Вон!!! Все вон отсюда!!!

Несколько раз просить не потребовалось, аудитория мгновенно опустела. Заботливые руки Сестрицы подхватили меня и понесли к выходу. Понимая, что преподаватель сейчас, кажется, начнет крушить все вокруг, и не желая пасть жертвой физической части его праведного гнева, я не слишком-то сопротивлялась.

– Фух! – Сестрица, подражая нашей новой знакомой – той самой импозантной брюнетке – уселась на подоконник в конце коридора, и обратилась к присутствующим, – Не смотрите на неё так. Она вообще-то хорошая. Просто накатило. С кем не бывает…

Кажется, Настасья решила, что моя репутация нуждается в спасении.

– Цирк, да и только! – пожала плечами брюнетка.

– Я ж не думала, что она так буквально поймет, – продолжала Сестрица, а потом набросилась на меня, – Он только в душе – Берия. А в паспорте – Бережной. Берией его прозвали за жестокость и отвратительный характер… Нет, ну надо же такому случиться!

Брюнетка рассмеялась весьма специфическим смехом. Вместо общепринятых расплывчатых: “Ха-ха!” брюнетка, выпячивала губы и, несколько в нос, произносила отчетливое: “хо-хо-хо!”.

– Что ни делается, все к лучшему, – назидательно проговорил болезненного вида парень, увязавшийся за нами, – Зато на этой ужасной лекции сидеть не надо. А неприятностей не будет – леди ведь не с факультета.

– Не с факультета, – подтвердила я, тоже не в силах сдержать смех.

– Лола, – представилась новая знакомая.

– Катя, – ответила я.

– Крона, то есть Кроль Настя, – встряла Настасья, – А почему ты Лола?

– От родителей, – призналась брюнетка, – От Лолиты производная…

– Томкин, – произнес парень, галантно раскланиваясь, – Эдуард Томкин.

Я моментально поверила в чудеса. Вот так вот сходу найти человека… Ну, везет!

– Везет! – не удержавшись, хором воскликнули мы с Сестрицей.

– Да что уж там, – потупился Эдуард, – Имя как имя. Спасибо на добром слове.

– Да не вам везет, – поспешила исправить очередное недоразумение я, – Мне везет! Я сюда в Академию шла специально, чтобы с вами побеседовать. Еще переживала, как же ж я вас тут найду… А вы сами возьми, да найдись.

Эдуард вдруг сделался еще меньше, чем был. Лола подозрительно сощурилась и строго переводила глаза с меня на парня.

– Я его, дурака, из этого болота-кофейни вытаскиваю, а он тут опять свои неудачниковские проделки крутит! Эд, что ты натворил? – спросила она, наконец, не скрывая недовольства. Потом обратилась ко мне, – Он ничего не знает. Иначе, признался бы.

Я решила, что настал подходящий момент для решающего обмана.

– Успокойтесь, – заговорщическим шепотом проговорила я, – Я – не враг. Я – своя. Я от Петра Степановича.

– От кого? – перенимая мою интонацию, переспросили слушатели хором.

– От Петра Степановича, – невозмутимо повторила я, – От Лихогона Петра Степановича.

– А кто это? – поинтересовалась Лола, – Он тоже из этих, из неудачников, да?

Томкин посерьезнел. Откашлялся и властным жестом остановил расспросы Лолы, бросив степенное:

– Это ко мне.

– К тебе, так к тебе, – недовольно пробормотала Лола и капризно ворча загадочное, – Вот и вытаскивай их из кофейни после этого, – удалилась, покачивая бедрами для пущего выражения обиды.

– Детектив вызывает меня к себе? Что-то прояснилось? – с надеждой поинтересовался парень.

– Пока нет. Лихогон перепоручил ваше дело мне…

– Не может быть и речи! – надулся вдруг Томкин, – Буду разговаривать только с первыми лицами…

И даже отвернулся для наглядности. Отвернулся и невольно столкнулся глазами с Настасьей. Вот уж не думала, что моя Сестрица умеет так преображаться. Вместо Настасьи перед нами предстала сама любезность. Обожающим взглядом Сестрица следила за каждым движением Томкина, и уже подсовывала ему под руку какой-то флаер.

– Можно попросить у вас автограф? – хлопала ресницами Настасья, – У нас в классе, знаете ли, все мечтают поступить в Академию, и все видели вашу работу на выставке… Вы – пример для подражания всего нашего класса. О группе на подкурсах я вообще молчу…

У Томкина на мгновение отвисла челюсть. Дрожащей рукой он поставил автограф на подсунутой Настасьей бумажке. Настроение нашего собеседника явно значительно улучшилось.

– А вы… – неожиданно севшим голосом проговорил Томкин, – Вы тоже от Лихогона?

– Да, – твердо произнесла Сестрица, отчего челюсть отвисла уже у меня, – Но это так, приработок. Хожу в личных секретаршах зам.директора… – Сестрица кивнула на меня, – Простому смертному клиенту до Катерины не добраться, поэтому существую я. Общаюсь с общим потоком.

Я, наконец, поняла, к чему клонит Сестрица, и мысленно поаппладировала ей.

– А, – Томкин забеспокоился, и переключился на меня, – Так вы кто-то главный? Извините, ради бога… Не хотел общаться с какими-нибудь там некомпетентными… Итак, что расскажете?

– К сожалению, не знаю, до какой степени вы располагаете информацией, – честно призналась я, – Поэтому не могу сказать, прояснилось ли что-то с точки зрения вашей осведомленности.

– А с точки зрения вашей осведомленности?

– Я не знаю, могу ли доверять вам, – тяжело вздохнула я, незаметно сжимая руку Сестрицы.

– Можешь, можешь! – правильно отреагировала Настасья, – Это такой человек! Такой художник! Он сейчас вмиг все тебе объяснит…

– Ну ладно, – якобы согласилась я, – Следствие оказалось в затруднительном положении, – я решилась блефовать еще сильнее, – Понимаете ли, Мария с Пёсовым постоянно созваниваются, но встречаться и не думают. Мне непонятны их отношения…

Если бы оказалось, что Томкин не знает ничего о Марии, я бы срочно ретировалась, сообщив, что Маша – это моя коллега, которой поручено следить за подозрительным Песовым, а он все сидит и сидит на своей даче, не проявляя никаких характерных для подозрительных типов повадок… В общем, нашла бы что сказать, ради нового витка разговора. Но это не понадобилось. Первая же моя приманка сработала. Томкин, словно бальзам на раны, полил информацию на мою изглоданную загадками и нестыковками душу.

– Ничего удивительного. Говорил же я Петру Степановичу: “У Леньки одна слабость – Мария. Об этом вся Академия знает. Он, напимшись, даже прилюдное признание совершил. Вместо текста пьесы на “актерском мастерстве”. Ставили пьесу, играли эдаких аристократов. Пёсов играл кузена Марии. А Мария – юную прекрасную деву, по имени Линда. А Пёсов напился и как завопит: “Маша, я люблю тебя!”. Прямо при всех. Сорвал репетицию. Потому что любит он Машу! Если через неё надавить – Пёсов во всем признается. Причем делать это нужно сейчас, пока Пёсовская любовь еще невзаимна. А то потом, когда овзаимнеет, она тут же всякое значение для Леонида потеряет. Такой уж это тип. Не смотрите, что я его почти не знаю. Я – человек проницательный. Я Леонида уже научился насквозь видеть”. Не встречаются – потому что Машка пока еще носом крутит. Говорю вам, через неё этого гада прищучивать нужно. А детектив мне не верит. И про Пёсова тоже не верит. “Не поступало”, – говорит, – “никакой информации об исчезновении человека такой наружности”. Ну, как же не поступало, если я сам в этом похищении участвовал? Это ж только идиот мог поверить, что Пёсов просто съемки эпизода проводит, и правдоподобность вся эта нужна лишь для лучшей игры главного героя! Сделали из меня этого идиота!

– Уточните еще раз подробности. Поручив мне дело, Петр Степанович не захотел служить испорченным телефоном. Он только письмо ваше мне показал и все. “Про остальное”, – говорит, – “Сама у объекта расспросишь”.

Томкин набрал в легкие несколько больше воздуха, чем те в состоянии были вместить, и закашлялся. Потом насупился, и уверенно продолжил. Чувствовалось, что кляузничество, было для парня достаточно трудным занятием.

– Ну, значит, позвал меня Ленька в качестве актера для своих очередных этюдов. Задумки интересные были, и я согласился. Но тут какие-то понты Ленчик стал колотить. За правдоподобностью погнался. Технику умудрился замаскировать, скрытая камера там и все такое, – это для уличных сцен. А для диалога в гараже сразу несколько камер спрятал так, что совсем не видно их было. Я ему говорю: “А свет?! Качество же ужасное выйдет.” А он: “Это будет наш козырь. Главное – правдоподобность! Качество у всех хорошее будет, а за душу только наша работа возьмет. Не боись. Все будет хорошо.” Я ему и поверил. Осел! Надо было сразу отказываться… А я поверил.

– Не переживайте так. Продолжайте о том, как проходили съемки…

– Первый эпизод, там где с Машкой, отсняли нормально. На следующий день начинаем снимать другие эпизоды. Я уже спокойно ко всем этим маскировкам относился. Думал, что главному герою – похищенному нашему – и впрямь легче в образ вживаться, когда обстановка такая натуральная. Причем еще удивился, что Ленька требует импровизировать. Ну, мол, основные действия и диалоги заранее прописаны, но в разговорах с похищенным нужно еще и импровизировать. Так, мол, естественнее будет все выглядеть. И как же я сразу не догадался?!

Томкин сокрушенно раскачивал своей большой головой и корчил страдальческие физиономии.

– Потом оказалось, что наркоз, которым мы этого похищенца нашего травим, настоящий, – продолжал он, – Я уже тогда о побеге подумал. Но мне в напарники Ленька такого КингКонга выделил, что я перечить никому не решился. КингКонг глянул только, и сразу всякие желания не соответствовать плану съемок у меня пропали. Ничего себе, напарничек! Сам огромадный, морда бандитская, в глазах – ярость… В общем, привезли мы похищенца в гараж. Мой гараж, между прочим. Точнее, брата моего отчима. Сам дядька уехал давно уже, а нам с предками ключи от гаража оставил. В общем, Ленька у меня выпросил этот гараж на один вечер под съемочную площадку. А я, дурак, согласился… Отыграли текст: и поимпровизировали немного, и согласно сценарию. Моя сцена окончилась, я и ушел от греха подальше. С Пёсовым даже не простился, потому что тот сразу предупредил, что до конца съемок сидеть не будет, а уедет куда-то. “Если что”,– говорит,– “На сотовый звякну. А вы делайте вид, что все в норме. Бандиты, которых вы играете, вполне могу на звонки отвечать. Ясно? Играйте хорошо, мне ассистент и оператор потом доложатся, как прошло. А я до конца побыть не смогу. У меня там работка наклевывается, нужно за город смотаться за товаром… В общем, я в тебя верю, Эд”. Короче, доиграл я сценарий. Ни с кем ни словом не перекинулся. Где мне там еще этих замаскированных оператора с ассистентом искать? И зачем они мне? Ушел я поскорее. Ключи, думаю, потом заберу, – окончив рассказ, Томкин как-то сник.

– Но отчего же вы волнуетесь? – недопоняла я, – Съемки окончились. Все в порядке…

– Ах, вы вели себя, как герой! – попыталась повлиять на разговорчивость собеседника Настасья.

– Я теперь ночей спать не могу, – невпопад признался Томкин, – Вот поверьте. Я же видел! Ни сном ни духом этот наш похищенец не ведывал, что мы кино снимаем. Он уверен был, что его по-настоящему похитили… Не предупредил его Ленька! От этого Пёсова всего можно ожидать. Ради успеха своих работ он весь город может похитить. А теперь представьте, в какой я ситуации? Вдруг этот несчастный похищенец в суд подаст? На кого подаст? Конечно, на меня. Ведь меня-то он в лицо видел, а Пёсова, подозреваю, что нет… И гараж моих родственникорв… Вот я к детективу Лихогону за консультацией и обратился… Для пущего внимания к себе, когда звонил, сказал, мол “в убийстве хочу сознаться”, и то меня Петр Степанович ваш принял лишь со второго раза. А когда узнал, в чем на самом деле ситуация, так вообще отказался дело вести, а теперь вот, видите, вам перепоручил. А на что мне вы? Мне его профессиональная консультация нужна. Еще чуть-чуть, психану и к самому Собаневскому пойду! Тот правда, еще быстрее меня пошлет. Им теперь всем только грандиозные дела подавай…

Я старалась выглядеть не слишком довольной. “Сам Сабоневский”, заслышав такие отзывы, был бы весьма польщен.

– Погодите, – расспрашивала я строго, стараясь выкинуть из головы всю имеющуюся у меня информацию и вести себя так, будто впервые слышу об этом деле, – Но ведь похищенец наверняка говорил что-то. Отвечал на ваши вопросы. Соответствовал сценарию. Значит, знал заранее о съемке…

– Нет!!! Там разговор о Машке шел. Пёсов нарочно все подстроил. Мария, видимо, тоже полагая, что в съемках участвует, какую-то там сцену перед нашим похищенцем сыграла. Вот о ней он и говорил. Говорю же, Пёсов на все способен! Он к одним людям как-то актера подослал изображать парня, который в их бабку из-за голоса влюбился. Видели бы вы, какими искренними реакциями этого актера хозяева встречали… Пёсов даже сценарий поменял, побольше этих хозяев в этюд вставил. Ох, нашумела у нас тут та история…

– Послушайте, но вы ведь имеете опыт съемок? Как вы могли не догадаться, что… – я чуть не сказала, “что никакие съемки не проводились, что вас использовали для совершения настоящего похищения”, но вовремя спохватилась, – Как вы могли не догадаться, что похищенец настоящий?

– Это я имею опыт съемок?!?! – возмутился Эдуард так, будто я обвинила его в чем-то ужасном, – Да я первую неделю в этой дурацкой Академии. До этого только в кофейне тусовался, да все попасть на курс мечтал… А Лолка меня пристроить взялась… Раглядела во мне талант и отправила учиться… Если б у меня был бы опыт, и пыла поменьше, этот Пёсов никогда бы ко мне не подошел! А так нашел себе тюфяка…

Хотя бы в чем-то, хотя б крупица, хотя б крупица крупицы становилась понятной.

“Интересно, а Гора и Лихогон, выслеживая Марию, тоже считают, что играют роли для кино?” – тут же навалилось необъяснимое.

– А где находился гараж? – я решила окончательно убедиться в правильности своих подозрений, – И что конкретно говорил ваш похищенец?

Убедилась. Гараж был описан тот самый. У меня вспухли мозги. Я совсем ничего не понимала.

“Итак, похищавший Георгия Задохлик и стоящий передо мной Эдик Томкин – одно лицо. Причем, похищение было подстроено специально для съемок какого-то там этюда. Так вот почему Георгию так легко удалось сбежать… Гора и Томкин были просто актерами… Интересно, Гора знал, что похищенец не догадывается, что играет роль? Но почему же тогда налет на мою квартиру был настоящий? Причем совершил это налет Леонид Песов, который в тот момент ехал в электричке со мной и с окорочками… Слово соседки стоит против виденного моими собственными глазами. Может, Песов подкупил соседку? Но зачем??? Стоп! Начинала я расспросы с Марии. Надо действовать по порядку”.

– Одну секундочку, – по-деловому заговорила я, – Вы утверждали, что сначала снимались в каком-то этюде вместе с Марией…

– Ну да. Только это ни при чем. Там все чисто. Мы с Ленькой, якобы, злодеями были. Мария – жертвой. Больше действующих лиц не было. Ленька разбитую Таврию для съемок атвокатострофы откуда-то приволок. Скажите, молоток?

– Молоток, – автоматически удовлетворила просьбу шокирующего меня рассказчика я, не сразу сообразив, что под произнесенным словом подразумевалось не орудие труда, а синоним “молодцу”.

– И я думал, “молоток”! А он потом вот так со мной во втором этюде поступил… Ведь в суд же на меня Похищенец подаст, а не на него. Что мне делать-то теперь?

Я задавалась тем же вопросом. Количество свалившихся на меня фактов было достаточным, чтобы понять бессмысленность всех предыдущих действий, но слишком мизерным, чтобы определиться с будущими. Я ничего не понимала.

– Ладно, на сегодня хватит, – выдавила из себя я, – Не волнуйтесь, поговорю с похищенцем, чтоб он не подавал на вас в суд.

– А ты его знаешь? – не выдержала все-таки, героически не мешавшая ходу разговора Настасья.

– А вы его, никак, нашли? – ехидно поинтересовался Эд, не веря.

– Конечно, – невозмутимо ответила я, и честно прибавила, – У меня с ним встреча через пятнадцать минут. Простите, должна бежать. Еще раз повторяю, не волнуйтесь. Суд вам не грозит.

Задохлик растерянно заморгал, все еще не веря в свое счастье. Воспользовавшись паузой, не собираясь ждать дальнейших расспросов, я схватила за руку Сестрицу и удалилась.

– Что все это значит??? – Настасья понимала, что сейчас я оставлю её посреди неизвестности и со всей силы впилась синими ногтями в мою руку, – Я же тебе помогла, расскажи хоть в чем!

– Пока сама не знаю. Как только все прояснится, сразу позвоню с разъяснениями, – вздохнула я, и тут же перевела разговор на другую тему, – Ты действительно очень помогла. Ты этот, гвоздь и молоток в одном лице. “Гвоздь” – в смысле “гвоздь программы”. А молоток – это, я так понимаю, “молодец” обозначает. И как ты его этой выставкой подкупить догадалась?

– Ой, – Сестрица легко поддалась на собственное же орудие, то есть на лесть, и расцвела от похвалы, забыв о расспросах, – Я просто вспомнила, откуда про Эдика Томкина слышала. Дело в том, что те, кто в тусовке вокруг Академии крутится, недавно свою альтернативную выставку проводили. Как бы в пику тем, кто на самом деле учится и официальные работы делает. Выставляли в основном картинки. Кажется, даже пара посетителей на этой выставке были. И самый амбициозный из выставляющихся – Эдик Томкин. Вот я и решила его к нам немного расположить…

– Умничка, – я хотела, как в детстве, погладить Сестрицу по голове, но побоялась испачкать руки, – А теперь иди в свою кофейню, и общайся сколько влезет. А я побегу по делам.

– Что?! – Настасья глубоко оскорбилась, – Я что, неудачница, что ли? В жизни больше туда не пойду. Ты ж видела, как там накурено. Буду лучше на курсы ходить и к поступлению готовиться. Это ведь верно?

Усаживая Настасью в троллейбус я чувствовала, как меня распирает настощяая сестринская гордость.