Тем временем в квартире в Классическом переулке, посетив свою временную штаб-квартиру, Морской, что неудивительно, навестил заодно и собственную дочь.

— Папа, мне надо сказать тебе кое-что! — как обычно, выпалила Ларочка вместо приветствия. — Это очень важно! Только это секрет, наверное. Может, пойдем погуляем?

Узнав, что упавшая в театре тетя — это Нино́, Ларочка даже немного заболела. Все родственники по очереди читали девочке тирады о неизбежности смерти, необходимости смириться с потерей и не зацикливаться, но у Ларисы, как оказалось, было свое мнение:

— Мы должны найти убийцу тети Нино́! — твердо заявила она отцу. — И я даже знаю, как!

Не решившись отмахнуться, Морской согласился вывести ребенка на прогулку и поболтать. В конце концов, ни Николая, ни Светланы в штаб-квартире не обнаружилось. Где их искать, Морской не знал, потому с чистой совестью мог уделить время личной жизни.

— Тетя Нино́ мне четко объяснила, как быть, если с ней что-то случится! — сказала Лара, едва отойдя от дома. Ошарашенный Морской с интересом выслушал Ларочкину идею… и понял, что теперь в его руках, кажется, есть первая зацепка.

На ходу обещая друг другу ничего не рассказывать ни маме, ни бабушке, отец с дочерью помчались в театр. К зданию оперного Морской с Ларочкой подбежали ровно в тот момент, когда с другой стороны к нему подлетали Света, Ирина и Коля.

— У нас открытие! Классический прорыв! — с горящими глазами Ирина бросилась к Морскому, но в последний момент явно вспомнила о своей обычной отстраненности и небрежно бросила: — Вам дети всё расскажут.

«Дети?» — Света ушам своим не поверила. Ирина уже начала казаться ей нормальным человеком, и вдруг. Сама не намного старше, а опять ставит себя, как королевна…

— У нас гипотеза. И важное задание… — Морской воспринял поведение жены как само собой разумеющееся и кинулся делиться ответными новостями. — И тоже дети всё расскажут. Вернее, деть. Лариса предлагает поискать дневник Нино́. Если у Нино́ были какие-то неприятности или подозрения, она обязательно оставила бы зарисовку.

— Да-да, — из-за отцовской спины вышла сосредоточенная Ларочка. — Тетя Нино́ все важное описывает в своем рабочем блокноте. В таком красивущем, старинном… С клетчатыми листочками, откидывающимися вверх…

— В мельхиоровой обложке с гравировкой из роз? — Ирина понимающе закивала. — Да-да, я знаю эту вещь. Мы еще посмеивались, мол, Нино́ есть Нино́ — обычные альбомы ее не удовлетворяют. Полжизни нарезает бумагу, чтобы нанизывать на пружину в свой металлический блокнот. Хлопотно, зато красиво и всех удивляет…

— Там все костюмы «Футболиста» зарисованы, и платье, что тетя Нино́ должна была пошить жене художника Петрицкого, — продолжила Ларочка. — Тетя Нино́ всегда мне говорила, ну, не совсем всегда, а на двух занятиях на прошлой неделе, — что, если маленький Ларусик захочет узнать важные секреты о том, что случилось с тетей Нино́, то нужно взглянуть в блокнот и разгадать загадки… — Лариса тут же громко всхлипнула. — Маленький Ларусик — это я. И я хочу все разгадать…

— Ну-ну, — Морской обнял дочь за плечи. — Ты говорила, что уже не плачешь. Не забывай наш новый девиз — докажем любовь к Нино́ делом, а не слезами…

— Блокнот был в описи вещей, что найдены при жерт… ну, то есть при вашей тете Нино́, — Коле тоже ужасно хотелось подбодрить девочку. — Ребенок, не реви! С блокнотом или без, мы все равно все разгадаем! Правда, дядя Иль… ну, то есть инспектор Горленко говорил, что ничего особенного в дневнике жертвы не обнаружено. И не только он. «Рабочие записи в натертой до блеска старой жестянке буржуазного вида», — процитировал Коля строку из отчета оперативников про обыск.

— Много они понимают! Любые записи и зарисовки Нино́ — уже нечто особенное, — твердо возразил Морской. — Даже если в них нет наводки на убийцу. Эскизам Нино́ место, как минимум, в музее театра… Нужно найти блокнот.

— Да что его искать? — Света искренне удивилась, что никто, кроме нее, не заметил во время обыска костюмерной описываемый предмет. — Лежит себе в костюмерной в ящике стола, никого не трогает. Айда за мной!

По дороге Света докладывала Морскому обстановку. И вовсе не потому, что Ирина наказала, а потому, что это, как Света себе мыслила, входило в обязанности помощника следователя. — …И вот, стало быть, вскрыли мы этот шов, а там среди обещанной дроби — ключик! Увесистый такой, очень необычный, с резной лапкой и решетчатым ушком. Ой, мамочки! Да вот же он! И прямо на юбке. Видите? Погоди, малая, не листай дальше!

Последние слова Света выкрикнула, ткнув пальцем в перелистываемый Ларочкой заветный блокнот. На странице была изображена летящая на фоне театрального занавеса балерина в трико. На полу рядом с ней лежала театральная пачка, украшенная найденным ребятами ключом. Выглядел ключ на картинке, правда, весьма гротескно — занимал пол-юбки в высоту, но зато не заметить его было невозможно…

— Это ваша Галюня! Барашки выдают, — констатировал Николай, смешно покрутив пальцами возле ушей, изображая колечки из кос.

— Только такого высокого прыжка у Галюни отродясь не бывало, — сощурившись, протянула Ирина. — Летит почти вровень с верхним отворотом занавеса. Что это значит?

— То и значит, — мрачно констатировал Морской. — Это же Нино́! Мыслила она примерно так: «У нашей Галюни внезапно высокий прыжок. Задумайтесь, почему? Верно! Потому что я вшила в ее пачку утяжелитель. Какой? Вот пойдите проверьте шов и поймете!» Ни слова в простоте, ни жеста без театральщины… Скрывала все от нас, хотя и видела опасность. А на самый крайний случай, вместо того, чтобы описать проблему напрямую, оставила шарады в дневнике. — Морской сокрушенно покачал головой и взял из рук Ларисы блокнот. — По задумке, похоже, мы должны были бы действовать наоборот. Узнав про трагедию, Лариса сказала бы мне про блокнот, мы разгадали бы страничку и нашли ключ. Но как понять, куда этот ключ применить?

Морской рассуждал вслух, перебирая листочки блокнота. Лариса, взобравшись с ногами на деревянный сундучок, рассматривала рисунки вместе с ним, Ирина отрешенно смотрела за окно, а Света с Колей тем временем уже взялись за дело: с еще большей тщательностью обыскивали костюмерную. Замочных скважин кругом была уйма, но ни одна к ключу не подходила.

— Знать бы точнее, что мы ищем, — вздохнула Света, пытаясь всунуть ключ в слишком маленькую скважину на спине заводного плюшевого мишки.

— Элементарно! — чихая, прокричал Коля из какого-то сундука. — Ищем что-то, что открывается ключом или заводится им. Сундук, шкатулку, чемодан, почтовый ящик, дверцу шкафа, будильник, — по мере перечисления, он говорил все менее уверенно и бодро.

— Элементарно! — передразнила Света.

— Николай, — решительно перебил Морской, — вы от поисков отстраняетесь. Вы вообще от всего сейчас отстраняетесь, потому что обязаны написать этот ваш рифмованный текст. Нам статью сегодня сдавать.

— Да знаю я! — мгновенно скис Николай. — Но он не пишется. Я и так его, и эдак. И из старых записей что-то составить пробовал — глухо. Не могу я поэзию под заказ клепать!

— А вы постарайтесь! — иногда Морской бывал ужасным грубияном.

Николай обиженно хмыкнул, тем не менее, от обыска отвлекся и, встав рядом с Ириной, тоже мечтательно уставился за окно.

— Светлана, вы тоже отвлекитесь, пожалуйста, — осторожно позвал Морской. — Нино́, конечно, негодяйка, мистификатор, любитель эпатажа и гротеска, но никак не сумасшедшая. Она не могла думать, что, получив ключ, мы найдем подходящий ему замок, перебирая все эти бесчисленные шкатулки и сундуки… Раз все остальное было описано в рисунке, значит и местонахождение замка тоже зашифровано в нем. Сейчас нам нужно рассуждать логически. Смотрите, что я установил. Этот блокнот Нино́ завела, когда Фореггер начал ставить «Футболиста». Тут и реквизит, и костюмы, и какие-то зарисовки из других сфер — Нино́ много подрабатывала. Черт ногу сломит. Но! Вот эти четыре композиции нарисованы на последних листках блокнота. Он еще и до середины не использован, зачем рисовать с конца? Возможно, чтобы обратить на них внимание стороннего зрителя. Тем паче, каждая страничка подписана числами. И числа эти, если вдуматься, совпадают с датами последних дней перед смертью Нино́… Рисунок про ключ и Галюню, например, если верить подписи «122», сделан 12 февраля. Давайте изучим получше эти четыре листочка!

Присутствующие чуть не стукнулись лбами, дружно кинувшись к блокноту. Картинка номер раз представляла уже разгаданную танцовщицу Галюню. Картинка номер два — тоже от 12 февраля — была подписана многообещающим сокращением «нем. гимн.» и украшена характерной, знакомой всем по газетным публикациям схемой идеального соцгорода, строительство которого развернули неподалеку от Харькова вокруг будущего тракторного завода. Картинка номер три была сделана 13 февраля (132) и представляла собой очень качественный карандашный городской пейзаж, изображающий угол дома с удивительными круглыми окнами и лепниной в виде языков пламени над карнизом второго этажа. Рама подвального окна была исписана мелкими буковками, в которых, если присмотреться, читалось многократно повторенное незатейливое слово «тут». И, наконец, картинка номер четыре — 14 февраля (142) — забавный шарж, изображающий что-то похожее на широкую пляжную кабинку для переодевания, в которой одновременно может находиться много человек. Из-за угла листа выглядывала любопытная козья морда. Никакой реки при этом рядом не было. Зато была… Нино́, стремительно проносящаяся в своем развевающемся пальто-капе куда-то за спину переодевающимся.

— Ну и как все это понимать? — обращаясь почему-то к потолку, с укором спросил Морской. — Нино́, мне что, сеанс спиритизма устраивать, чтобы тебя выругать и расспросить?

— Мысль неплохая, — хмыкнула Ирина. — Но для начала давай разыщем слова немецкого гимна, поймем, что в нем связано со строительством поселка ХТЗ, и узнаем, что нам хочет сказать второй рисунок. На нем, по крайней мере, есть от чего оттолкнуться.

— Кто со мной? — оживился Николай. — С ближайшей оказией рвану на стройку ХТЗ… Проведу разведку. Когда про немецкий гимн все сообразите, как раз уже будем знать, какая там на стройке обстановка.

— Сначала стих! — безапелляционно отрезал Морской.

— И лучше начинать с того, что ближе. Я бы сходила сейчас на площадь, — заявила Светлана и очень удивилась, что никто не понимает почему. — Как? Вы что, раньше перед ветеринарным институтом никогда не ходили?

Оказалось, что, конечно, ходили, просто имели там совсем другие потребности, потому вспомнили зарисованное заведение не сразу. До строительства Госпрома небольшая площадь у ветеринарного института была покрыта остатками древнего булыжника и пересекалась двумя или тремя ямами-оврагами. В ямах среди неясного мусора сновали красивые хищные кошки. По булыжнику, выискивая проросшую в щелях траву, бродили облезлые тощие козы. А в самой дальней части площади, аккурат, получается, под нынешним плакатом с товарищем Сталиным в полный рост, примостилось удивительное по своей архитектуре заведение общественного пользования. Оно предназначалось для справления насущной нужды прогуливающихся по парку граждан, но при этом не имело ни пола, ни потолка. Да-да! Нино́ нарисовала никакую не кабинку для переодевания, а стоявший раньше прямо перед нынешним Госпромом весьма неудобный общественный туалет. В просвет между стенкой и полом всегда было видно обувь самых разнообразных фасонов, а отсутствие крыши демонстрировало возвышающиеся над стеной верхушки котелков, шляп или просто растрепанных шевелюр. Другой такой конструкции в природе не существовало, так что ошибиться было сложно. На рисунке изображалась площадь перед Госпромом.

— Нино́ великолепна! — восхитилась Ирина. — Для постороннего глаза на рисунке какая-то карикатура — люди переодеваются перед купанием в разгар зимы, ха-ха. А для тех, кто знает, что ищет подсказку, сразу ясно — зашифрован Госпром. По крайней мере, в него идет изображенная на карикатуре Нино́.

— Мы ищем замочную скважину в Госпроме? — ужаснулся Морской. — Это хуже, чем иголку в стоге сена. Душа моя, вы, как обычно, меня пугаете…

— Как обычно? — переспросила Ирина, недобро щурясь. — Владимир, вы изволите хамить?

— Эй! — вмешалась Света, опасаясь, что напряжение между супругами собьет всех с мысли. — Почему вы все время ссоритесь?

— Не выдумывайте! — фыркнула Ирина. — Все время? Столько мы не видимся. К счастью!

— Ах, значит, к счастью! — Морской тоже надумал встать в позу.

— Перестаньте! Стоп! — громко выкрикнула Света и вдруг добавила совершенно другим тоном: — А я ведь поняла! Давайте разберемся! На площади сейчас кругом растянуты плакаты, — Света указала на нужное место. — На том самом месте, где пробегает ваша Нино́ (это ведь она, я правильно поняла?), висит плакат с призывом обращаться с любыми жалобами и просьбами в общественную приемную Совнаркома. «Обращайся, обращайся и с Наркомом пообщайся!» Вспомнили? Думаю, туда ваша Нино́ и пошла. Зачем иначе рисовать себя на площади перед Госпромом, вместо плаката, предлагающего обращаться в учреждение, недавно в Госпроме открывшееся?

— Дельная гипотеза! — похвалил Морской, вспоминая, что то же слышал про общественную приемную. — Николай, просите дядю, пусть затребует у Совнаркома отчет о всех посетителях за 14 февраля.

— Сначала стих! — огрызнулся Николай, но тут же взял себя в руки. — Вы уж простите, товарищ Морской, но я с этим к дяде не пойду. Что я должен говорить? Мы нашли в блокноте жертвы изображение общественного туалета, поэтому требуем направить запрос в Совнарком… У дяди и так из-за меня сплошные неприятности. Я бы такой, что скрыл бы от дяди Ильи наши мысли про блокнот… — В тоне Коли сквозили умоляющие нотки. — Если картинки окажутся полезными — то для дяди будет приятный сюрприз. Если нет — мне на одну взбучку меньше. А?

— Ладно, — согласился Морской. — Поищем собственные связи в Госпроме… Увы, к наркому с этим не пойдешь. К кому бы обратиться? — Морской задумался, но отвлекся, переключившись на Светлану. — А мысль все равно отличная! Вы разгадали эту шараду, гражданка Инина. Николай молодец! Привел помощницу, у которой светлый ум и отличная зрительная память…

Света густо покраснела и попыталась сказать что-то приятное в ответ…

— Спасибо! А вы, а вы… — она совсем запуталась…

— У меня есть связи в Госпроме! — вдруг выпалила Ларочка.

— А вы зато чудесных детей растите, — тут же нашлась Света.

Все засмеялись.

— Я серьезно! — Лариса даже ногой топнула, призывая взрослых к тишине. — У моей Ксюшеньки… Ну, той, что в Мавзолее была, той, что в немецкой гимназии учится, папа Морской, я тебе рассказывала! У нее отец в самом Госпроме и работает. Кем-то главным. Ну, не самым главным, иначе бы билеты к нам на премьеру достал без труда. Ксюшенька рассказывала кем, но я не очень поняла. Статистом каким-то. Папа Морской, разве статист может быть главным?

— Отлично, детка! — Морской потрепал дочь по волосам. — Не знаю, как насчет статиста из Госпрома, это еще надо проверить, но вот с немецкой гимназией ты нам очень помогла. Никакой это не немецкий гимн! «Нем. гимн.» — это немецкая гимназия, в которой Нино́ недавно работала — делала макет для участия гимназии в городском смотре поделок про архитектуру. И как я сразу не вспомнил? Она работала над макетом поселка ХТЗ. Все уши мне про него прожужжала.

— Я знаю, где проходит этот смотр! — обрадовалась Света. — У моих девочек в украинском центре. Эх, уже закрылась! — Она глянула из окна на часы Успенского собора. — Просветительские центры хоть и не завод, и семичасовой рабочий день им никто не обещал, но все равно круглосуточно работать не обязаны. А жаль! Я завтра к ним схожу и постараюсь распознать, что такого интересного в макете столовой… Почему столовой? Да куда же вы все смотрели? В блокноте на куполе столовой маленькие буковки «тут» написаны.

Все кинулись всматриваться в рисунки и действительно обнаружили малюсенькую надпись на круглой крыше центрального здания.

— Папа Морской! — осторожно, словно из засады позвала Лариса, показывая на первую картинку. — А ведь это не наш занавес. Смотри! Тут драконы! Смотри внимательнее! Это врубелевская роспись с твоего любимого домика за вафельной церковью.

— Проклятье! Как я сам не догадался! — Морской невероятно оживился и снова стал ругаться с потолком. — Нино́, ты мне невероятно льстишь, считая, что я мог заметить это!

— Тем не менее, первая шарада тоже разгадана! — по-детски захлопала в ладоши Ирина. — Это же дом мануфактуры Каплуновского с вашей врубелевской росписью. Мануфактуру окончательно национализировали, и там теперь работы почти нет. Зато в зале лабораторных одеждоисследований сейчас находится контрольная площадка Главодежды. Помните, Владимир? — Морской кивнул, а Ирина пояснила для остальных: — Я подрабатывала демонстратором одежды в этом доме. Так вот! У всех уважаемых сотрудников есть свои личные шкафчики. Закрывающиеся на ключ.

— А что же вы сразу ключ не узнали? — настороженно спросила Света.

— Демонстратор одежды к уважаемым сотрудникам не относится, — спокойно объяснила Ирина. — Личные вещи мы бросали на стульях за кулисами подиума, где и переодевались. Нам даже ширмы никто не ставил. Условия труда хуже некуда.

Коля громко сглотнул.

— Вы сможете сходить туда и заглянуть в нужный шкафчик, душа моя? — спросил Морской. — Никому из посторонних не позволят там копаться, а вас там знают и разрешат…

— Не разрешат! — уверенно ответила Ирина. — Они меня не впустят. Я с ними поругалась, увольняясь. Они хотели продлевать мое участие, а я сбежала… В общем, мы — враги. Вы лучше пошлите кого-нибудь новенького устраиваться на подработку. Каждую среду предприятие отсматривает желающих ходить по подиуму. Среда завтра. Не привлекая внимания, надо будет просочиться в подсобку — и всех-то дел.

— Но, может, все же вы пойдете? — не отставал Морской. — Скажете, что решили вспомнить былое и снова поработать…

— Нет, не скажу! — твердо ответила Ирина. — Вы же знаете прекрасно, что ведущая танцовщица государственной оперы не может одновременно работать вешалкой для одежды. С тех пор как я исполняю серьезную роль, подобное совместительство неприемлемо. Будет скандал. Я подведу режиссера. Скажут, что я гонюсь за рублем и отделяюсь от коллектива.

— Умоляю! — не отставал Морской. — Когда-то Вера Коралли, несмотря на строжайший запрет совмещать балет с любой другой работой, стала сниматься в кино. Она была любимой ученицей Горского, самой яркой балериной Большого театра… Мог разразиться страшный скандал, а вместо этого снимать танцовщиц в кино стало прекрасной доброй традицией…

— Сравнили тоже, мода и кино, — фыркнула Ирина. — Высокое культовое искусство с толпою почитателей и сугубо функциональные никому не интересные проходки перед директорами швейных комбинатов, магазинов и комиссией от Главодежды.

— Да вы, Дружок, зазнались! Проходки вам уже, видите ли, унизительны! Раз в жизни вас о чем-то всерьез просят! А вы конечно же как настоящая эгоистка…

— Что? Владимир! — Ирина перешла на драматичный шепот. — Что вы такое говорите? И по какому праву кричите, в конце концов? Позорите меня перед ребятами!

— Я вас позорю? — Морской и не думал признавать вину. Хотя, нет, все-таки думал: — Я вас позорю? Да я себя позорю, чтоб вы знали! — сказал он с пафосом и демонстративно отвернулся.

— Я знаю, кто пойдет вместо Ирины! — выпалил Николай, которому надоело следить за семейной ссорой Морского. — Пойдет сестра вашей бывшей жены, товарищ Морской! Вы сможете ее уговорить? Она отлично подойдет на роль Ирины Александровны, — и пояснил не очень-то понятно: — Она такая же, как вы, Ирина, только не замужем… тьфу… в смысле… ну, похожая на вас… — Николай страшно смутился и, чтобы еще раз поскорее перевести тему, внезапно придумал, что делать с публикацией статьи: — И, кстати, я знаю, как решить третью загадку. Нет! Не надо мне снова твердить это ваше «только после стиха». Не «после», а «вместо»! В этом номере не будет поэтических строчек. В этом номере будет напечатан рисунок с этим загадочным домом и вопрос к харьковчанам: где находится это строение? А?

— Гениально! — дружно ответили присутствующие.

Кажется, гражданская следственная группа была действительно близка к разгадкам шарад Нино́. Причем, ко всем четырем. Морской полагал, что все не так просто и что практическое применение полученных разгадок еще заставит следственную группу позлиться и побегать. Пообещав докладывать обо всех новостях, возбужденную Ларочку проводили к бабушке Зисле. Остальным же надлежало встретиться еще раз, чтобы подробно обсудить планы.