Виктория говорила, говорила, говорила, уже даже не замечая катящихся по щекам слез, не вытирая их.

– А теперь этот шантаж. Понимаешь, Александру я рассказывала про себя всё. Он очень хорошо меня изучил за эти десять дней. Я сама, дура, открывалась. Похоже, он засек моё появление в Клубе Знакомств и не растерялся. Схватился сразу за фотоаппарат. Возможно, Санька был его сообщником. А может, Александр действовал самостоятельно… Последовать по пятам за увозящим меня такси было совершенно не сложно. Тем более, что, я знаю, у Александра есть машина. Представляешь, он дождался, пока Санька уедет, наделал свои гадкие фотографии, и ушел, хладнокровно бросив меня замерзать! Я рассказывала ему про мужа. Боюсь, он попытается воспользоваться этой информацией, шантажируя меня еще и ею. Черную розу, в данном случае, можно расценивать, как открытое объявление войны. Откуда я знаю, может, он и вправду записывал наши разговоры на диктофон. Боже, как я смогла позволить себе так расслабиться! Господи! Что же это за мир такой, где каждый сам за себя, где надо всегда знать, что,одалживая человеку топор, ты рискуешь остаться без головы! Ведь он предал меня, даже он предал, ради каких-то денег, ради этих, как он сам говорил «дурацких бумажек»!»

Виктория в очередной раз слово в слово повторяла сейчас мои мысли. Я сидела, боясь шевельнуться. Малейшее движение могло расплескать наполнявшую меня до краёв боль и вылиться истерикой на совсем уже расшатавшиеся нервы Виктории. Такого удовольствия я ей доставить не могла. Итак, он предал меня. Шурик (а описываемый Викторией Александр являлся моим бывшим вторым мужем) предал меня. Это я придумала когда-то игру «мечталки», я открыла, как прекрасны ночные прогулки по безлюдному городскому парку. Половина фраз, которыми он обхаживал Викторию, была дословно переснята с наших с Шуриком диалогов. Как он мог?! Все бережно хранимые моей памятью привычки, словечки, манеры, почти интимные, выращенные между нами временем, дарованные откуда-то свыше, – всё это он собрал в кучу, дабы бросить к лакированным шпилькам другой женщины. И главное, кому?! Искусственной до последнего зуба карьеристке с пластмассовой душонкой и сердцем из папье-маше… Он, так отчаянно боровшийся за естественность, вдруг кардинально изменил свои взгляды. Ради чего? Ради денег? Всё это никак не поддавалось никакой логике. Неужели нельзя было придумать что-нибудь своё, не оскверняя воспоминания о нас прикосновениями посторонних?! И почему он ничего не рассказал мне? Мог бы довериться, объясниться… Я вдруг вспомнила, как Шурик отреагировал, заметив, что в Форде со мной ездила женщина. Он врал мне тогда про дедуктивный метод! Зачем? Неужели нельзя было прямо спросить, не Силенскую ли я подвозила… Неужели я настолько не заслуживаю доверия? Больше всего мне хотелось сейчас встать и уйти. Прочь от этого лживого маскарада! Не видеть никого, не знать, не общаться… Потому что общаться, не веря, мне было больно, а верить я больше уже не могла.

Дверной звонок, коротко рыкнув, прервал мои рассуждения. И я, и Виктория разом кинулись к зеркалу, приводить себя в порядок.

– Смотреться в одно зеркало – плохая примета, – неудачно пошутила Вика, вытирая подтеки под глазами, – Влюбимся в одного и того же.

Я истерически расхохоталась. Виктория испуганно шарахнулась и пошла открывать дверь. Смех вывел меня из ступора. Злое веселье в обнимку с азартом пьяно покачивались в моем воспаленном мозгу. Я едва сдерживалась, чтобы не наделать глупостей. Подтянутое и напряженное отражение насмешливо щурилось на меня из зеркала. Стало вдруг отчетливо ясно, что отстраняться сейчас я не имею ни малейшего права. Начатый спектакль необходимо было доиграть до конца. Тем паче, что теперь я пошагово знала, что именно делать дальше. Увы, время близилось к полуночи, а, значит, пришлось отложить воплощение уже сложившегося в мыслях плана на завтра. Не решившись беспокоить домашних Шурика в такое время, я пообещала себе завтра же узнать истинные намерения второго бывшего мужа, пока никому не выдавая его личности.

Умница Жорик принес дешевое печенье, чем еще больше расстроил и без того страдающую Викторию. Недовольно сверкнув глазами, но, как и должно, изображая добродушную улыбку, она на цыпочках вышла из комнаты, дабы заняться организацией чаепития.

– Ты чего такая электрическая? – Жорик недоверчиво склонил голову, потом выставил руку ладонью вперед и коротко коснулся моего лба, – Так и есть, бьёшься током.

Он одернул ладонь, а я непроизвольно стала ощупывать собственное лицо. Жорик по-доброму засмеялся.

– Это я образно, – пояснил он.

Я, устыдившись собственной реакции, обиженно промолчала. Окружающий мир вдруг сделался расплывчатым, и я отвернулась, чтобы скрыть появившиеся слёзы. Если бы Жорик начал утешать меня, я бы, наверное, сгорела от стыда и жалости к себе.

– Одна явно только что успокоилась, другая переняла эстафету, – недовольно заворчал бывший опер, – В чем дело, барышни? Подключите меня, я тоже с удовольствием с вами порыдаю. Кого оплакиваем? Если меня, так зря. Я вот он, живой и невредимый. А других оплакивать при наличии меня глупо – я всё равно лучше. Это я точно знаю.

Жорик, таки, добился своего, я улыбнулась в ответ на его ёрничанья. Глаза высохли, так и не успев выдавить ни слезинки.

– Не обращай внимания, – я развела руками. – Что с нас взять. Всё спорим свои низменные споры, горюем игрушечные горести, рассуждаем бездумные рассуждения. Ты сам говорил, бабы.

– Быстро обучаетесь, барышня, – Жорик опустился на корточки напротив моего кресла и заглянул мне в лицо, – А теперь рассказывай, что произошло. А то я тоже ничего не расскажу! – категорично и серьезно добавил он, предвидя мой отказ от откровенности.

Вошедшая с пластмассовой вазочкой для печенья и радушием из того же материала Виктория спасла меня от необходимости отчитываться. Вика пригласила всех пройти на кухню. Попадая на подобные кухни, я всегда проникаюсь огромным уважением к их хозяйкам. На мой взгляд, без высшего технического образования орудовать здесь было невозможно. Лично мне было намного проще сделать всё вручную, чем превратиться в укротителя всех этих кухонных комбайнов, посудомоечных машин, электрических плит и разумных пылесосов. Я откровенно побоялась бы оставаться наедине с таким количеством техники. Впрочем, ни одна из моих обеспеченных подруг никогда не рискнула бы подпустить меня к своей дорогостоящей аппаратуре, зная, что разумная техника не выдерживает моего хаотичного поля и ломается при малейшем моем прикосновении.

– Значится, так. Новости весьма неважные, – Жорик, убедившись, что мы обе не в настроении что-либо рассказывать, решил начать первым, – Санька утверждает, что никакого отношения к шантажу не имеет. Я склонен ему верить. Парню пообещали скостить срок, признайся он, где пленка. Он даже пытался признаваться, – усмехнулся Жорик, – Выдумывал какие-то несуществующие тайники. Потом, когда я задал пару вопросов по существу, Санька и сам признался, что понятия не имеет, о чем его спрашивают. В общем, дело наше запутывается еще больше. Загадочный шантажист почему-то оказался в нужном месте в нужное время да еще и с фотоаппаратом… Слишком много совпадений. В жизни так не бывает, – Жорик оглядел нас с Викторией, – Мне кажется, что мы не знаем пока какой-то очень важной детали. Единственная ниточка к шантажисту – этот ваш лжежурналист, расспрашивающий Дарью. Завтра займусь подробным расследованием его личности.

«Ну вот!» – мысленно заныла я, – «Теперь мне ещё придется играть в догонялки с профессиональным оперативником»

– Обстоятельства изменились, – устало заговорила Виктория, – Я теперь практически знаю, кто шантажист.

«О нет! Как я могла наивно рассчитывать, что Виктория не станет открываться оперу? Неужели она сейчас расскажет всё Жорику? Но ведь тогда ей придется признаться в доведении собственного мужа до самоубийства…» Я принялась строить Виктории предупреждающие рожи за спиной опера. Вика незаметно кивнула мне. «Я знаю, что делаю, отвяжись,» – говорил её взгляд. Самое тяжелое, это понимать, что вот сейчас, на твоих глазах будет предпринято нечто непоправимо ужасное, и не иметь никакой возможности это предотвратить. С момента раскрытия Викторией Жорику тайны черной розы, вычисление личности шантажиста становилось делом времени.

Псы спущены, травля началась, осталось только дождаться финала. Жертва знает о преследователях, тяжело дышит, поминутно оглядывается и перебирает ногами изо всех сил. Успеть! Успеть добежать до спасительной черты, за которой «свои», за которую нет входа служителям порядка. Нарядные кружевные барышни из зрительного зала восторженно хлопают белоснежными ладошками и требуют от гордо выпячивающих животы кавалеров бинокли. Они-то знают, что никакой «черты» не существует, что миф о ней придуман специально, дабы спровоцировать «неустойчивых» на преступление и обеспечить элитное население завораживающим зрелищем. Они-то знали, что преступник обречен. Псы неутомимы, они будут преследовать жертву всегда. Пока, окончательно выбившись из сил, жертва не прекратит преследование сама, развернувшись лицом к преследователям и, соответственно, к жаждущему крови залу. Так будет, потому что так заявлено в программке. И благоухающие барышни пытаются не упустить ни единой подробности. Им хочется быть ближе к жертве, хочется подробнее рассмотреть каждую каплю выделяемого ею пота, острее прочувствовать привкус страха и бессилия, которыми покроется всё в радиусе метра вокруг роковой схватки. Им интересно. Им нужно видеть. Чтобы потом назидательным полушепотом рассказывать подругам и детям, как зло было настигнуто и наказано. Внутренне содрогаясь от ужаса и, в то же время, испытывая какое-то сладостное возбуждение при воспоминаниях. Не видя ничего неестественного в том, что за одну единственную провинность, за одну единственную попытку вырваться из объятий серости и нищеты, человека скормили механическим (ибо на службе у государства любые псы становятся механическими) псам.

– Ты в порядке? – Жорик тряс меня за плечо, – Катерина, не пугай меня!

Воображение отпустило, и я вернулась на Викину кухню.

– Извини, задумалась, – я чрезмерно резко откинула его руку, залпом выпила полчашки горячего чая, даже не ощутив, как обжигает он горло.

– С ней бывает, не обращай внимания, – услужливо объяснила всегда готовая меня унизить Виктория, – Она у нас слегка не в себе. Если вдруг о чем всерьез задумается, выпадает из реальности. Я её всё гоню к психотерапевту, а она сопротивляется. Я, честно говоря, тоже б не пошла. Зачем такой дар убивать анализом?

– А чего ж тогда гонишь? – язвительно спросила я.

– Ну не могу же я открыто признать, что одобряю твоё сумасшествие, – пожала плечами Вика, – Ну, рассказывай, что на этот раз показывали?

Я ужаснулась, вспомнив о приписываемых мне Викторией пророческих данных.

– Чепуху всякую, – деланно бодро отмахнулась я, – Запугивали всячески. Это просто сегодняшняя сцена с Санькой на моё воображение так повлияла, – уговаривала я сама себя, – Теперь всякие погони видятся.

– Будем надеяться, что это было видение о прошлом, – задумчиво произнесла Виктория.

– Прекратите мистифицировать! – возмутился Жорик, – И так голова скоро лопнет от всего этого. Итого, что мы имеем? – он снова принялся что-то чертить на салфетке.

Опыт показывал, что подобные, на первый взгляд совершенно безобидные, манипуляции бывшего опера приводили к поимке преступника. Я готова была наброситься на него и отобрать рисунок.

– Шантажист является работником Клюшкиного агентства, нанятым когда-то Викторией… Достойное поведение для человека, дорожащего собственной репутацией, ничего не скажешь! Этот шантажист кидается цветами, дабы открыть свою личность. Хочет подтвердить обширность познаний о жертве. Виктория, вы явно недоговариваете что-то… Какого именно обвинения Вы опасаетесь?

– Одного того, что я была клиентом Агентства Пикантных Услуг достаточно. Кроме того, я многое рассказывала о себе, о чем предпочитаю молчать сейчас, – холодно ответила Вика, – Да и, пожалуйста, избегайте впредь насмешливого тона в отзывах о моем поведении. Мне придется уволить Вас, а это не рационально.

Жорик моментально сделался презрительно – корректным.

– Прошу прощения. Я нечаянно позволил себе определить наши с Вами отношения, как дружеские. Вот и говорил, то, что думаю. Впредь буду вести себя согласно схеме «наемник-клиент».

Вика явно смутилась.

– Господи, я совсем не хотела тебя обидеть, Жорик, – она намеренно перешла на «ты», – Просто не надо издеваться, мне и так не слишком-то хорошо…

– Договорились.

Когда Виктории что-то требовалось, она была готова поступиться даже собственной обидчивостью.

– Знаете что, – Жорик глянул на меня и сочувственно покачал головой, – Сегодня был очень тяжелый день. Давайте перенесем обсуждение происходящего на завтра. Думаю, к тому времени у меня уже появится хоть какой-то план действий.

Жорик еще раз заставил Викторию повторить все известные об Александре сведения и сделал какие-то пометки на салфетке, которую бережно свернул и сунул себе в карман. Из рассказанного я поняла, что Вика утаила от опера только информацию о самоубийстве мужа. Всё остальное Жорику было известно. Я понимала одно: мне необходимо срочно переговорить с Шуриком.

Приложив массу усилий, мне удалось отговорить Жорика от соблюдения ритуала провожания. Остановились на том, что опер посадит меня в такси и запомнит номер машины.

– Всю жизнь я возвращалась домой одна, и до сих пор жива! Нашел за кого беспокоиться. Все маньяки и преступники обходят меня стороной, потому как «зараза к заразе не прилипает», – усердно отшучивалась я уже на лестничной площадке.

– Мало ли, вдруг ты встретишь какого-нибудь порядочного человека, – в тон мне проговорил опер, потом вдруг остановился, – Постой минутку, я хочу исследовать выход на чердак.

Сопротивляться было бесполезно, и я молча поплелась наверх за этим сумасшедшим. Как и ожидалось, чердак оказался вполне дееспособным.

– Только не говори, что ты собираешься туда лезть! – заныла я.

– Хорошо, полезу молча, – Жорик уже протягивал мне руку с верхней ступеньки.

Самая здравая мысль из всех пришедших мне в голову по этому поводу советовала снять шпильки и идти босиком. Остальные были еще бредовее, и я решила не обращать на них внимания.

– Приятно, когда находятся компаньоны для подобных вылазок, – Жорик подсвечивал зажигалкой и мы, натыкаясь на торчащие всюду балки и провода, с трудом пробирались к центру чердака, – Я сразу понял, что ты «наш человек».

– Дурак дурака видит издалека, – прошептала я, обеими руками вцепившись в опера и мысленно доказывая себе, что привидений не существует.

Пыльное чердачное окно резко очерчивало освещенную площадку, пропуская на чердак тусклые лучи звездного неба и городские блики. Посередине этой площадки в пыли четко вырисовывался след от ботинка.

– Ага, – Жорик бросил мою руку и в два прыжка оказался под окном, – След от мужского ботинка. Сорок третий размер. Как у меня.

Я с грустью подумала, что могла узнать размер ноги своего бывшего мужа и при менее драматичных обстоятельствах. Дабы не остаться одной в объятиях пугающей темноты, я была вынуждена совершить короткую пробежку. Наткнувшись на какую-то деревяшку, я взвизгнула и упала прямо в объятия оперу. Провидение толкало меня на непорядочные поступки.

– Поймал! – улыбнулся Жорик, и чиркнул зажигалкой, дабы посмотреть, обо что я споткнулась.

Из-за его спины сквозь грязные разводы на окне подглядывало удивительно звездное для городской ночи небо. Огоньки зажигалки плясали в смеющихся глазах.

– У тебя паутина на лице, – не вынимая взгляда из моих глаз, Жорик провел большим пальцем по моему подбородку.

Я невольно потянулась щекой к его ладони. Жорик неуверенно, едва касаясь кожи, пробежался пальцами по моей щеке . И я, конечно же, сделала то, что должна была сделать: томно притушила взгляд ресницами и подставила губы для поцелуя. Это не были страстные объятия давно желавших связи любовников. Нет, мы как бы пробовали друг друга. На вкус, на ощупь, на запах. А я тем временем незаметно вытягивала из кармана Жорика салфетку с пометками, грозящими разоблачением Шурика. Потом комкала её и засовывала себе в куртку, мысленно браня себя последними словами, как за подобное надругательство над чувствами, так и за то, что мне, в сущности, очень нравилось целоваться с этим человеком.

– Стоп! – я, тяжело дыша, отстранилась, – Так нельзя. Мы вместе работаем, а значит…

– Ничего это не значит, – Жорик не убирал руку с моей талии, – Я нашел тебя, понимаешь? – он скользил восхищенным взглядом по моим волосам, распрямляя локон и натягивая его против света.

Я не понимала. Я уже который день ничего не понимала в происходящем. Судьба подкидывала всё новые сюрпризы, ставила меня во все более неудобные позы, наблюдая с иронией за моими вялыми попытками вырваться из сетей творящегося абсурда.

– Послушай, Георгий, – я все таки убрала его руку и отошла на два шага назад, – Я всё понимаю, но… Сейчас не время.

Это была не самая умная фраза, но другую придумать сейчас я не могла.

– Извини, – Жорик как-то моментально потух, глаза перестали излучать тепло, губы скомкались в привычную скептическую насмешку, брови опустились на привычное место, – Забылся. Мне казалось, это нужно нам обоим.

Я промолчала, приказывая сердцу не биться так отчаянно громко.

– Пойдем отсюда, – Жорик первым шагнул в темноту. Он запер вход на чердак со стороны подъезда огрызком толстой проволоки и вызвал лифт.