Если до вышеописанных событий я хотя бы понимала, что ничего не понимаю, то теперь я не понимала уже и этого. Я лежала на мягком диване, а Викина мама сидела рядом на табуретке. Она, поминутно вздыхая, что-то прикладывала к моей голове. Причитала она при этом совсем ей не свойственное.

– Козлы! В армию бы их всех, лет на десять. Сволочи! Уроды!

– Ироды, – вяло подсказала я.

– Что? – не поняла Викина мама.

– Люди вашего поколения должны причитать мягко, говорить, всхлипывая: «Ироды окаянные» и тому подобное.

– Не учите меня жить, душечка! – возмутилась Викина мама, потом, видимо, осознав моё поведение несколько в ином аспекте, всплеснула руками и громко прокричала, – Вита, она пришла в себя!

В дверях тут же появилась взволнованная Виктория. Викина мама корректно удалилась. Виктория смотрела на меня и молчала. Я попыталась привстать и застонала, дотронувшись ладонью до гудящего затылка. Голова ощутимо побаливала. Память, не торопясь, восстанавливала по крупицам информацию и вяло докладывала мне о случившемся.

– О нет! – вторично простонала я, когда картина происшедшего выстроилась в моей больной голове окончательно, – Сумку не нашли?

Вика отрицательно помотала головой, потом коснулась пальцами моего лба и тихо заговорила.

– Не в деньгах счастье, Катенька. Пусть он подавится моими двадцатью тысячами, лишь бы с тобой всё в порядке было.

– А Жорик где? – я вспомнила распластавшегося на железобетоне опера.

– Убежал по делам. Он довольно быстро пришел в себя. Хотя его явно хорошо стукнули, даже кровь была.

– Кто стукнул? – спросила я.

– Кого? – услужливо поинтересовалась готовая всё рассказать Вика.

– Тебя! – разозлилась я.

– Меня? Никто…

– А что ж ты такая пристукнутая?

Виктория не обиделась и не вспылила, что лишний раз подтверждало её ненормальное состояние.

– Я не пристукнутая, – очень спокойно объяснила мне она, – Меня просто совесть мучает.

– Тебя–то за что? – искренне поразилась я и тут же расшифровала, – Ты вроде чужих телефонов не ломала, чужих денег не теряла…

– Ой, телефон это вообще мелочь. Ты его не поломала, ты просто систему перегрузила. Это не важно, – Вика тяжело вздохнула и снова изобразила подозрительно ангельскую улыбку, – Я должна тебе рассказать.

– Должна, – подтвердила я.

– Сначала про Жорика. Он сидел в своем укрытии и пытался до тебя дозвониться. Ты не отвечала и он начал нервничать, хотел уже бежать проверять где ты… Как вдруг! Канализационный люк возле плиты приоткрылся, и оттуда вылез довольно крупный мужчина в короткой куртке, – проговорила Виктория тоном, которым нужно рассказывать страшилки про черную комнату.

Я поймала себя на том, что слушаю Вику с открытым ртом, и громко клацнула челюстью. Виктория вздрогнула и взглядом потребовала тишины. Я старалась не пропустить ни звука.

– Мужчина подошел к сумке и взялся за ручки. Жорик прыгнул на него. Завязалась короткая драка. Преступник был скручен. В этот момент наш храбрый опер почувствовал тупую боль в затылке. Кто-то ударил его кирпичом по голове. Жорик потерял сознание.

– Прямо как я, – зачем-то перебила рассказчицу я.

– Нет, – Вика снова тяжело вздохнула, – С тобой всё было по-другому. Но, давай всё по порядку. Я, положив деньги в сумку, конечно же, не уехала, как мы договаривались. Я встала под козырьком магазина, откуда хорошо просматриваются все подходы к стройке, и стала наблюдать за пустырем. К счастью, прохожих почти не было, и я не привлекла внимания. Через час я увидела, как какой-то подросток, воровато оглядываясь, перебегает наш пустырь и направляется к стройке. Я срочно набрала твой номер – тишина. Я набрала Жорика – тот же результат. Перепугавшись, я кинулась спасать свои деньги собственноручно. До сих пор не могу себе этого простить. Нужно было вызвать охрану! Водитель с телохранителем всё это время сидели в машине под нашим подъездом. Я соврала, что у меня намечается встреча с бывшими одноклассниками. Ну, ты же помнишь контингент нашей школы? Необходимость наличия телохранителя под подъездом не вызвала бы в этом случае никакого подозрения со стороны моего компаньона. В общем, стоило мне позвонить… Но тогда я не сообразила. Я кинулась к месту преступления. «Уж с подростком-то я смогу справиться самостоятельно!» – пронеслось у меня в голове. Каков же был мой ужас, когда стало ясно, что на месте, где стояла сумка с деньгами, валяется мертвый (я, конечно же, решила, что его убили) Георгий, а над ним склонился кровожадный подросток, видимо, желающий добить несчастного. Рядом валялся обломок кирпича.

До меня начало кое-что доходить.

– Только не говори…

– Да, – Вика отчаянно закивала, – Каюсь. Заметь, я призналась сама. Хотя могла бы спихнуть всё на преступников. Но я не желаю неясностей. Я сторонник полного откровения между нами. Я приняла тебя за подростка, да еще и за преступника, и ударила по голове обломком кирпича.

Я вторично громко клацнула челюстью, и Вика сделала мне замечание, мол, в гостях, пусть даже у самых близких друзей, челюстью хлопать не прилично.

– Извини, – у меня даже не было сил спорить с ней, – Не останавливайся. Что было дальше?

– Я узнала тебя и ужасно закричала. Катерина, ну, не обижайся на меня… Как я могла предположить, что ты, девушка из порядочной семьи, вдруг станешь одевать куртку навыворот, наматывать на голову какой-то ужасный платок, да еще и ползать на коленях по железобетону?!

– Я не обижаюсь, – быстро проговорила я, – Что было дальше?

– Я издала ужасающий крик, о котором говорят «и мертвого поднимет». Жорик пришел в себя. Выглядел он ужасно. Волосы и лицо его были в крови. Я хотела, было, помочь ему вытереться, но он заявил, что отлично себя чувствует и кинулся к тебе. Мы принесли тебя сюда. Мэм я сказала, что на вас напали хулиганы, а я случайно проезжала с водителем мимо…

У Виктории была забавная привычка называть свою маму Мэм.

– Ну, конечно, – заворчала я, – Как обычно, в твоих выдуманных историях, все такие слабые и беспомощные, а ты их спасаешь.

– Какая разница, что я сообщила Мэм? – отмахнулась Виктория, – Главное, что правдоподобно. В общем, Жорик осмотрел тебя, заявил, что травма не опасна, что нужно просто полежать немного, и убежал куда-то по делам. А я принялась отговаривать Мэм вызывать скорую или сообщать твоим родителям о происшедшем.

– О! – одобрила я, – Вот это правильно.

– Я сказала, что ты скрываешь от них свои отношения с Георгием, и просила, чтобы Мэм молчала в тряпочку. Это правильно? – в глазах Виктории запрыгали бесенята пошлого любопытства.

– Правильно, – рыкнула я, не в силах сформулировать длинный монолог на тему моего права не посвящать Викторию в свою личную жизнь, – А ты уверена, что Мэм не проговорится?

– Уверена в обратном, – честно призналась Виктория, – Но, в любом случае, это случится не раньше, чем мы уйдем отсюда. А значит, твои не очень-то будут нервничать, услышав, что ушла ты своим ходом.

Я поняла, что мне придется зайти сегодня к родителям. Я попыталась обдумать сложившуюся ситуацию. Ничего не получалось. Творящийся вокруг бред в совокупности с головной болью, делал меня абсолютно тупой. Возможно, возвращая меня таким образом в привычное состояние. Ибо другого, кроме крайней степени собственной глупости, оправдания тому, что я влезла во всю эту историю, я сейчас найти не могла.

– Послушай, – я села, облокотившись на подушку, голова болела уже меньше, – А по каким таким делам умчался наш опер?

– Нашла, что спросить! – возмутилась Виктория, – Понятия не имею. Сказал только, что теперь точно знает, кто шантажист и, что он знаком с ним лично и теперь знает, где его искать, – я моментально покрылась холодным потом, – И что, так как все купюры переписаны, мне нечего опасаться. И, что он немедленно приступит к задержанию преступников и изъятию у них денег, подключив к этому все свои связи в милиции.

– Когда вы успели купюры-то переписать?

– Это не я – это Георгий, он сегодня полдня этим занимался. Я даже комнату отдельную ему под это дело выделила в офисе. Он молодец, умудрился все переписать, пересчитать, да еще и не привлечь при этом внимания сотрудников фирмы!

– Мистика какая-то! – вырвалось у меня.

– Что? А, да, действительно просто чудо, как он всё успел.

– Вика, скажи, как выглядел человек, которого видел Жорик? Он похож на твоего Александра? – готовясь к самому худшему, спросила я.

– Мне даже в голову не пришло уточнять, – растерялась Виктория, – Для меня это давно установленный факт… А правда, вдруг Александр ударил Жорика по голове, а в лицо Георгий видел только сообщника Александра? Тогда выходит, что Жорик знает только сообщника, и поймает только сообщника… А если поймает Александра, то ему ужесточат наказание за нападения на милиционера…

Вика выглядела совсем растерявшейся…

– Не припишут, – успокоила я подругу, хотя самой мне было ох как неспокойно, – Жорик уже не работает в органах.

Мы задумались, каждая о своем.

– Вот странно, – задумчиво проговорила Виктория, – Мы обе, не сговариваясь, жалеем шантажиста и преступника.

Я сочла нужным промолчать.

– Знаешь, – продолжала Виктория, – У меня всё в голове перемешалось из-за этой истории. Даже не в фактах дело – в отношении. Раньше для меня всё было просто. Тот, кто действует против меня – плохой человек. А сейчас я запуталась. Может, это я какая-то не такая, и настраиваю этим людей против себя, вынуждаю их своей резкостью обходиться со мной так жестоко? Возможно, я сама дала повод Александру так странно вести себя со мной. Ведь, я же знаю, он – хороший человек. Он не стал бы объявлять войну ни с того, ни сего. Может, я унизила его чем-то…

Я резко встала и, сославшись на плохое самочувствие, попыталась избежать дальнейших разговоров. Последний монолог показал, что Вика – человек тонкий и самокритичный, и что она действительно влюблена в моего бывшего мужа. Сейчас подобные мысли всерьез действовали мне на нервы. Я, по возможности, мягко прекратила разговор и собралась пойти ночевать к родителям. Мысль о том, что от горячей ванны и теплой постели меня отделяет всего лишь лестничная площадка, придавал силы. Мы с Викторией, которая тоже собиралась ночевать у родителей, договорились, что утром она вызовет своего водителя и тот подбросит меня до самого синего дома. Чинно раскланявшись с Викиной Мэм, я поблагодарила за гостеприимство и собиралась уже уходить. Потом все-таки решила спросить.

– Жорик не говорил, когда появится? – я постаралась сделать свою интонацию как можно равнодушнее.

– Нет, – Вика пожала плечами.

– Ну и ладно, – сообщила я, многозначительно глядя на подругу, – Мне есть дело до его местонахождения только потому, что он связан со мной общей работой!

– Я верю, – снова пожала плечами Виктория, и я опять начала злиться.

– Я вообще не собираюсь с ним видеться по окончанию нашего дела! – еще более многозначительно сообщила я.

– Я верю, – еще раз согласилась Виктория.

Уходя, я еле сдержалась, чтобы не хлопнуть дверью.

Я, конечно, не обольщалась насчет возможности спокойно отдохнуть в доме у своих родителей, но подобной шумихи всё же не ожидала. Настасья, которая по всем законам семьи давно должна была спать, кинулась мне на шею, едва я приоткрыла входную дверь. Отец радостно потёр ладони, в предвкушении чаепития со сладостями, и даже отправился сам ставить чайник. С тех пор, как я стала жить отдельно, моё появление каждый раз подталкивало маму на открытие новой банки варенья. Мамочка же, которой уже успела позвонить Викина Мэм , первым делом пристально осмотрела мою голову, потом назадавала кучу вопросов о моем самочувствии, потом, явно успокоившись, скептически заметила, что «сотрясения мозга можно опасаться, только когда есть чего сотрясать» и позволила мне располагаться и «чувствовать себя, как у родителей дома». Я тут же заверила всю семью, что ничего серьезного не случилось.

– Виктория, как обычно, всё преувеличивает. Никто на нас не нападал, просто пристали малолетки с глупыми вопросами, типа «можно закурить?», а Вика как раз проезжала мимо и решила нас спасать. Хотя ничего нам, в общем-то, и не угрожало. А шишку на голове я заработала, поскользнувшись.

Не уверена, что родители поверили мне.

– В каком районе это было? – подозрительно прищурившись, спросил отец.

Я поспешила рассказать, что происходило всё это за тридевять земель, дабы, не дай Бог, в головах у родителей не родилась мысль отомстить или еще что-то в этом роде. Мои домашние всегда любили приключения, поэтому я никогда не могла точно предсказать их реакцию на те или иные события.

Потом все, наконец, успокоились и напились чая с вареньем. Настасья потребовала, чтобы я отправилась укладывать её спать.

– Давно пора! – строго сообщила я Сестрице, – Дети в десять лет должны ложиться спать не позже десяти!

Сестрица подозрительно промолчала.

– Ну вот, – деланно огорчилась мама, – Сейчас наша Настя наделает выводов. В одиннадцать она решит ложиться в одиннадцать…Ты, Котька, сильно рискуешь, что, когда ей исполнится двенадцать, я отдам её тебе на воспитание.

– Ура! – завопила Сестрица и я еще минут десять рассказывала ей, что никаких глубоких выводов из моих слов делать не стоит.

– Чем закончился журналистский опыт Шурика? – вместо «Спокойно ночи» зашептала мне на ухо Сестрица.

– Ничем, – ответила я, – Я зря поднимала шумиху. Там всё в порядке. Спи.

– Но я хочу с тобой поразговаривать! – настаивала Сестрица, – Посиди со мной.

– Настасья, я дико устала!

– Ну и что? – искренне удивившись, закапризничала Настасья, – А с мамой так будешь сейчас еще разговаривать, я же знаю! Ты чья сестра, моя или мамина?!

– Да, но я её дочь!

– Нет, я её дочь!

Сестрица сама запуталась, кого к кому она собиралась ревновать, и тихо заныла. Иногда у Настасьи вдруг просыпались собственнические инстинкты по отношению к родственникам. Я в таких случаях всегда напоминала ей фильм «Игрушка» с Пьером Ришаром, и пыталась доказать, что Сестрица ведет себя некрасиво, и что я не игрушка вовсе. Настасья тогда всегда обижалась, забивалась под одеяло и начинала тоскливо выть, умело удерживая очень высокую и труднопереносимую ноту в течение очень долгого времени. Всё-таки она была совсем еще маленьким ребенком. Я в раннем детстве была еще хуже, в смысле отношения к свободе близких людей. До двух лет я вообще не подпускала к мамочке никого из знакомых. Если вдруг на улице мама встречала кого-то и останавливалась, чтобы поговорить с ним, я начинала дико орать. Не говорю уже о гостях, которые пытались приходить к нам домой. По квартире маленькая я ходила, не выпуская из рук подола маминой юбки. Не для того, чтобы держаться, а для пущей уверенности, что родительница никуда не исчезнет. Чтобы зайти в туалет, бедной маме приходилось оставлять часть юбки за дверью. Только сжимая в руках заветный подол, я чувствовала себя уверенно. Видимо, в детстве я подсознательно пыталась компенсировать себе все последующие годы одиночества. Привязчивостью и болезненным чувством собственности Настасья явно была в меня.

– Господи, – наделенная музыкальным слухом мама всегда болезненно реагировала на пищащие завывания Настасьи, – Девочки, перестаньте! – строго проговорила она так, будто я тоже была маленькой, – Этот звук ужасно действует мне на нервы!

Маме, в то время, нравился певец Витас. Мне он тоже нравился, но пропустить возможность удачно пошутить я не могла.

– А ты думай, что это поет Витас, и наслаждайся! Какая тебе разница, чьи завывания слушать?

Мама обиделась за любимого артиста и ушла в другую комнату. Настасью же моё высказывание ужасно развеселило, и она перестала, наконец, пищать. Через несколько минут в квартире уже воцарилась тишина. Настасья, как ни пыталась сопротивляться усталости, всё – таки уснула.

Я лежала в горячей ванне, согреваясь и восстанавливая силы. Рядом на табуретке сидела мамочка и причитала.

– Господи, ну на кого ты похожа? Вся в каких-то ссадинах и царапинах! Ощущение, что тебе четырнадцать лет, и ты участвуешь в подростковых драках!

– И ты, Брут?! – возмутилась я и в двух словах рассказала причину такой своей реакции.

– Жаловаться будешь, когда тебе семьдесят будут давать, – мудро улыбнулась мама, – Мня вон до сих пор в троллейбусе «девушка» говорят.

– Может, они думают, что ты не смогла выйти замуж? – снова решила пошутить я.

– Знаешь, – мама задумчиво разглядывала царапину на моей руке, – Знаешь, чем старше ты становишься, тем более глупо шутишь. Обычно у людей происходит по-другому. Приходит мудрость, понимание… Может, ты ничего не читаешь в последнее время?

Я вдруг поняла, что мама права и устыдилась.

– Читаю. Но шутки действительно плоские, – потом я почему-то вспомнила опера и зачем-то заявила, – Это я просто общаюсь не с теми людьми.

– Странно, раньше ты никогда не попадала под чужое влияние. Видимо, эти люди много для тебя значат.

– Не выдумывай! – почему-то вспылила я, – Ничего они для меня не значат! Чуть что, сразу «много значат»!

– Верю, – скептически улыбнулась мама.

Я нахмурилась, потом вспомнила свой прощальный диалог с Викторией и устыдилась собственной вспыльчивости.

– Давай о чем-нибудь другом? – миролюбиво предложила я, чем, естественно, породила в материнском сердце массу вопросов. Корректная мама пока их не задавала.

Еще минут пятнадцать мы шушукались и смеялись, потом я почувствовала, что силы покидают меня окончательно и отправилась спать.