Слухами земля полнится. Глава, которая опять ведет вас к сути дела

— Зачем он нас обманывает? — вскоре возмущенно жаловалась мужу Света. — Мы вроде бы друзья. Ну помирились они с Ириной, что тут такого? Зачем скрывать? Да еще так нарочито, изображая нервный тик и скорбь… Милуется с Ириной при всем народе, а потом прямо мне в лицо врет, мол, они разъезжаются и друг для друга никто…

— Вот гад, — как-то даже слишком горячо поддержал тему Николай. И тут же, встретив удивленный взгляд жены, объяснился: — Всем милым девушкам, чтоб бросить пыль в глаза, он хочет казаться холостяком. Ты еще не привыкла? Но одно дело — все, другое — ты.

Света весело рассмеялась. Она понимала, что Коля шутит, но все равно обрадовалась такой его реакции. Как и самой возможности вот так вот вместе, беззаботно болтая, идти по Колиным делам. Времена, конечно, поменялись, и отпросить Свету с работы ради совместного расследования, как четыре года назад, Коля не мог. Но писательский съезд, с разбросанными по всему городу мероприятиями и обязательством сотрудников библиотеки на них присутствовать, предоставлял широкие просторы для маневров. Ради любимого супруга Света согласилась стать прогульщицей. И это было очень романтично.

— Ревность — удел буржуев-собственников, — поддразнила мужа она. — Советский человек обо всем может спросить товарища по браку напрямую и не таить нелепых подозрений. И, да, мне пыль в глаза Морской не бросит. В конце концов, он для меня ужасно стар.

— Ах так! — присвистнул Коля. — Выходит, будь наш приятель помоложе…

— Будь он моложе, я была бы младше. — хитро подмигнула Света. — Училась бы еще в своем поселке в школе. Эх ты! Такую важную следовательскую работу выполняешь, а считать и просчитывать так и не научился!

— Это точно, — Коля внезапно нахмурился и посерьезнел. Тратить драгоценные совместные минуты на тишину не хотелось, поэтому Света пошла в атаку:

— Ну, говори! О чем задумался?

— Если честно, о книгах.

— Чего? — такого поворота она не ожидала. Тягой к чтению Коля никогда не отличался.

— Точнее, о книжных полках. Об одних, вполне конкретных. — Коля вздохнул. — Но это все пока совсем наметки. Давай пока оставим это без внимания. Мне кое-что еще нужно проверить. И вот потом смогу все просчитать и рассказать тебе уже конкретно.

— Как хочешь, — Света немного обиделась и принялась лихорадочно вспоминать, что стояло на книжных полках в квартире у Арагонов, где провела свои последние дни бедная Милена. Никаких других ассоциаций с книжными полками в ее голове не возникало. Ах да! У Эльзы Юрьевны пропал «Капитал» Маркса. Видимо, Коля увидел в этом какую-то зацепку, которую Света сейчас упускала. — Ты ведь про… — хотела было спросить она, но осеклась, поняв, как глупо задавать вопрос после Колиной просьбы. — Ты ведь про свежие новости забыл рассказать! — выкрутилась. — Ну, что там Игнат Павлович? Признал, что дело в Арагонах?

— Да. Я сказал, что они сами пожаловались на пропажу девушки, и показали фото. Наши сегодня уже говорили с Луи Арагоном. Мы обязуемся найти убийцу, они — содействовать в расследовании. И обе стороны зуб дают, что провернут все ловко и без шума. Интересно, как они это себе представляют? Хорошо хоть, мне дали добро рассылать запросы, расспрашивать свидетелей и привлекать нужных оперативников. Только, говорят, все, что касается иностранцев, делай аккуратно, допросы выдавай за непринужденные беседы, очные ставки за случайные встречи и тому подобное. С такими реверансами хорошо помог бы Морской, но его привлекать нельзя. Попробуем зайти с другой стороны…

— Кстати! — спохватилась Света. — Куда мы идем?

— Хочу навестить товарища Силио. Он тоже иностранец, но наш, советский. С ним можно напрямую. Ты его помнишь? Он рассказывал нам, что вернулся в Харьков из Парижа именно с помощью того Союза Возвращения на Родину, про который нам рассказывала мадам-поэтка. Возможно, он что-то знает про Милену.

Света понимающе закивала. Константин Паскалевич Силио был их личным знакомым раскаявшимся капиталистом. Таким же бывшим эмигрантом, как те, про кого писали в газетах «не смирился с несправедливостью капитализма, раскаялся и решил вернуться на родину, чтобы строить светлое коммунистическое будущее». В последние годы он смывал вину, трудясь на благо чистоты жилищного хозяйства. И, если честно, это был самый добросовестный из всех известных Свете дворников, к тому же еще и культармеец по ликбезу — в свободное от работы время он занимался французским языком с детьми соседей и учил читать коллег-дворников из соседних домов.

Издали завидев удивительный, словно изогнутый в такт завороту улиц, красивый двухэтажный дом с разнокалиберными арочными окнами и лепными языками пламени под крышей, Света вспомнила, что Морской, побывав тут, стал выяснять историю особняка. Оказалось, что семейству Силио выделили комнаты в подвале дома, который, по некоторым сведениям, являлся бывшим местом тайных сборищ масонов.

Завернув во двор, Горленки на миг оторопели, потому что двора-то, собственно, на месте и не оказалось.

— Как так? — многозначительно почесал ежик на затылке Коля. Еще два года назад территория, огороженная с одной стороны домом Силио, а с другой — большой каменной пристройкой (бывшей дворницкой, ныне рационально переданной под жилье семьям заводчан), была украшена благоухающим палисадником с самодельными, но очень милыми, каменными дорожками и парочкой аккуратно выкрашенных скамеек. Теперь же все покрывали густые заросли бурьяна. Попасть к дому можно было, только следуя вплотную к деревянной веранде, пристроенной к особняку с внутренней стороны.

— Тук-тук, есть кто? — Света, стараясь не обжечься о крапиву, подошла к подвальным окнам и осторожно постучала. Коля в то же самое время звонил в звонок на подвальной двери.

— Вам кого? — Слегка подвыпивший дедок в засаленных брюках, подпоясанных огрызком веревки, привстал с утопавшей в зарослях скамейки. Увидев форму Николая, он засуетился, натянул валяющуюся рядом майку и зачем-то взял в руки косу.

— Разыскиваем Силио Константина Паскалевича, — ответил Коля.

— Не проживають, — замотал головой дедок. — Выбыли. В Киев. Жена ихняя с дитями, комнату освобождая, как ударник учительского труда, вместе с наркомпросом в Киев перевелась еще зимой. Ну и они, наверное, следом.

— Ясно, — растерянно кивнула Света. — Жалеете, небось? Плохо вам теперь живется, без дворника, а?

— Почему это без дворника? — удивился дедок. — Я и есть дворник. Замест вашего Силио назначенный. И нечего так смотреть! Все эти ваши цветочки-клумбочки — личная инициатива товарища была. За ними следить надо, а у меня и без того дел по горло — четыре теперь уже домовые территории. Покосить — покошу, а марафеты наводить сами будете. — Дед явно обиделся. — Я свое дело знаю! Я дворником с 1904 года работаю. Если бы не советская власть, коньки бы уже отдал от работы этой вашей. До революции дворник был кто? Никто! Всем кланяйся, приставам докладывай про каждого жильца подноготную, за всем следи, все мети, от рассвета до заката трудись и ни о чем другом думать не смей. — Дедок достал из-под скамейки бутылку водки, сделал глоток и заговорил значительно громче: — Теперь же все поменялось! Восьмичасовой рабочий день, санаторий раз в году, в школу вон даже предлагали пойти, да какого рожна она мне сдалась. И, главное, дворник в нашей стране — уважаемый человек! И вы цветочками мне этими не тыкайте! Цветочки ваши — это излишество. А излишество, как известно, советскому человеку во вред. Я свое дело знаю! Могу в профком на вас пожаловаться, за оскорбление достоинства трудового человека! Все про всех знаю, в милицию не по указке хожу докладывать, а по собственному желанию, в группкоме ссуду безвозвратную могу получить, профуполномоченным стать могу, если курсы закончу, но какого рожна они мне сдались.

— Вы его не слушайте, пожалуйста! — уставшего вида женщина с ведром воды остановилась возле сводчатого входа в каменную пристройку. — Он, как получку дадут, на два дня от рук отбивается. А потом ничего. Тихий. А вы, я слышала, по делу Силио пришли, да? И как он там?

— Где? — не поняли Света с Колей.

— Как где? Вам виднее где. Ваши же его и арестовали. Хороший человек был, жаль, сбился с пути. Троцкистская сволочь его окрутила, да? Вы не бойтесь, я не сплетница какая, слухи распространять не стану. Что мне скажете, то со мной и останется. Расскажите, чего пришли-то? — Она подошла поближе и перешла на таинственный шепот: — Переживаем мы всеми окрестными домами о том, как там наш товарищ Силио. Вы, когда его забирали, даже характеристику у соседей не спросили. А мы бы хорошую дали характеристику, мол, если б не сбили его с пути троцкистские уклонисты, он бы, несмотря на буржуйское прошлое, сознательным гражданином бы стать мог. Вы его там перевоспитайте, пожалуйста, по-хорошему. Так, чтобы он потом к трудовой деятельности вернуться мог, и все у нас тут стало по-прежнему. Ладно?

— Э-э-э… А как же «в Киев с наркомпросом»? — Света показала рукой на демонстративно принявшегося косить бурьян нового дворника.

— Так то жена его уехала. Они в последние годы и не жили вместе. Развод у них был. С виду глянешь — вроде и лад в семье. А на самом деле развод. Я вам по секрету скажу, что они, как мне кажется, специально брак расторгли! Знали, что Константину Паскалевичу не отвертеться, так, чтобы ее и ребенка уберечь, решили разойтись. Она для этого даже с каким-то большим начальником спуталась. Ну, чтобы как бы и не с Константином Паскалевичем она уже, а с другим совсем товарищем… Приезжает утром домой на начальнической машине, а потом сидит рыдает у крыльца, а Паскалевич выходит, обнимает ее за плечи, говорит, мол, я все понимаю, дорогая, успокойся, ты поступаешь верно…

— Пойдем отсюда! — Коля взял Свету за руку и резко развернулся. Выслушивать гадкие сплетни про хороших людей совершенно не хотелось. Света набрала было полные легкие воздуха, чтобы высказать болтливой гражданке все, что полагается, но, пожалев время и нервы, молча пошла следом за мужем.

— Ух, устал! — сказал новый дворник, когда Света с Колей проходили мимо, положил косу под дерево и снова улегся на заботливо установленной тут когда-то Константином Паскалевичем лавочке.

* * *

— Что же это такое делается? — жалобно пробормотала Света, когда они уже отошли на достаточное расстояние от злополучного дома, чтобы не быть услышанными. — Как он мог? А мы куда смотрели? Они ведь даже были у нас на свадьбе! Как настоящие товарищи, мы должны были бы предусмотреть и не допустить. Мы ведь все знали о сомнительном происхождении… — Коля шел рядом, крепко держал жену за руку и понимающе качал головой. — Проклятые троцкисты! И как они до него только добрались? И чем подкупили? Бедный, бедный товарищ Силио. Ну как он в это все ввязался?

— Троцкисты? Силио? — Коля непонимающе замигал. Похоже, он пребывал где-то в своих мыслях, кивал просто автоматически, а в разговор включился только сейчас. — Да, все это прескверно и противно. Прости, я был в себе и не расслышал.

— Где был? В себе? И как там? — передразнила Света.

— Неспокойно…

— Да это, друг мой, хуже, чем «не в себе»… — сочувственно хмыкнула Света и перешла к делу. — Ты можешь узнать про Силио? Может, это тетка все наврала… А еще, — тут Света вспомнила про поручение Елены, — ты мог бы разузнать…

— Не наше ведомство, — перебивая, ответил сразу на обе части просьбы Коля. — Не положено такое проверять. Представь, все сотрудники органов про каждого арестованного знакомого начали бы информацию искать. На поиски преступников тогда б ни времени, ни людей не осталось бы. У меня свое дело есть…

— Понятно, — Света насупилась и с явным упреком процитировала недавние слова пьяного дедугана: — Я свое дело знаю, а цветочки ваши — это уже излишество.

— При чем здесь? Я же не от лени, а потому что не положено… — Коля сначала обиделся, а потом вдруг хитро прищурился. — Хотя вообще-то Силио нужен мне для сведений о Союзе Возвращения. По делу, между прочим. Конечно, лучше слать запрос уж сразу про этот Союз. Но попрошу и данные про Силио тоже. Ради оперативности расследования вполне можно использовать оба варианта и ждать, какой быстрее даст ответ…

— Отлично! — обрадовалась Света. — И, кстати, я хотела Константина Паскалевича расспросить еще и о парижском быте. Ну, чтобы лучше понимать, что представляет из себя парижская компаньонка. Неужели ею так легко стать? — Смутные гипотезы крутились теперь и у Светы в голове. — Не нужно никаких специальных знаний и навыков, что ли? А если нужны, то откуда они у официантки Милены, якобы принявшей решение ехать на родину в качестве компаньонки довольно внезапно…

— Вот это нужно аккуратно разузнать у Арагонской мадам Бувье, — подхватил мысль Коля. — Во-первых, очень правильный вопрос. А во — вторых, нам надо к ним зайти, а я не мог придумать красивое начало разговора. Вот увидишь, мы и без всякого Морского справимся с задачей вести беседу как бы непринужденно.

Но без Морского не получилось. Как только Света с Колей вошли в уже знакомый первый подъезд дома «Слова», как услышали голос приятеля.

— Сегодня вам не хочется много ездить? Устроим все в самом лучшем виде! — воодушевленно вещал Морской, — Лекцию посвятим месту, в котором вы живете, — этот дом полон личностей, о каждой из которых можно говорить часами. А ужинать отправимся в «Пок» — любимое кафе всех харьковских литераторов. Там к вечеру какая-то программа. Должно быть интересно.

— Благодарю! — чуть тише, но все равно вполне разборчиво отвечала Эльза Юрьевна. — Ох! Только не курите на балконе, там сушится белье. Оно от дыма станет дурно пахнуть. На перекур прошу всех в кабинет Луи.

«Все-таки иностранцы странные! — мысленно захихикала Света. — Даже те, кто родом из России и кто уважает прогрессивный советский строй, все равно находятся во власти буржуазных предрассудков. Белье висит на свежем воздухе! Как, спрашивается, оно может впитать запах табака? Так можно запретить курить на остановках. Мол, не курите, а не то мое пальто впитает запах!»

— Рассказать тут действительно можно о многом, — совсем уже тихо, так, что на лестничной площадке приходилось прислушиваться, раздался спокойный голос Ирины.

Света многозначительно сжала руку мужа, мол, видишь, Морские вместе, а нам говорят, что знать друг друга не знают…

— В этом доме получили квартиры лучшие творческие люди города. Называют дом «Слово», но живут тут не только писатели и критики. Художники тоже. И композиторы. Актеры. О творчестве каждого можно рассказать много интересного.

— Танцовщицы, как я понимаю, к лучшим людям города не относятся, — фыркнул в ответ бас мадам Бувье. — Балерины ютятся в… Где вы там проживаете, деточка?

— Я? — Голос Ирины зазвенел ледяными нотками. — У меня не было нужды становиться в очередь за кооперативной квартирой. Предпочла остаться в собственном доме. За мной осталась жилплощадь в бывшем доходном доме, подаренном моим отцом матери в знак любви. Просторная зала и спальня с окнами на центральную улицу города.

— В знак любви дарят цветы и украшения, — хмыкнула мадам Бувье. — Доходный дом — весьма прагматичный подарок. Вот, мол, вам, обеспечивайте себя сами, я все от себя зависящее для этого сделал.

— Мадам, прекратите! — взмолилась гостеприимная Эльза Юрьевна. — Какая муха вас укусила? — и добавила на французском что-то явно укоризненное.

— Смешные, — прошептала Света мужу, заходя в приоткрытую (ради спасительного сквозняка, как Эльза Юрьевна недавно объясняла) входную дверь. — Натуральные дикари! Говорят, что думают, будто их вежливости никто в школе не учил. А еще вот запаха табака на белье боятся, а воров — нет. Заходи, понимаешь ли, кто хочет, бери не хочу.

— Против табака советская полиция бессильна, а от воров нас обещали защитить, — внезапно вышел из двери уборной товарищ Гавриловский. — Мы, собственно, и раньше знали, что каждый наш шаг отслеживается, а теперь, после убийства, это даже было оговорено. Луи согласился остаться в Харькове еще на неделю, если нам обещают усиленную охрану. Вы, я так понимаю, ее часть?

В руках у Гавриловского было очень странное сооружение. К стиральной доске он приделал колесики от какой-то тележки, а сверху привязал одеяло.

— Что вы так смотрите? Один знакомый водила насоветовал. Ну очень авангардное устройство. На нем удобно заезжать под машину. Кладешь под поясницу, и вперед. При этом, если что, схватил под мышку и унес куда хочешь. Хоть дальней поездки и не будет, но Гавриловский на полпути начатое не бросает. Не успокоюсь, пока авто не доведу до совершенства. Я даже порасспрашивал кое-кого и попытался заучить сигналы советских уличных регулировщиков. — Гавриловский рассмеялся. — Я думал, раз вы ездите без светофоров, значит, без взаимопонимания с регулировщиками за руль и садиться нечего. Оказалось, они у вас служат больше для красоты. Никаких точных сигналов никто не знает, представляете? Нет, я согласен, регулировщик на перекрестке — это красиво. Особенно вечером на тумбе с жезлом-фонарем или просто в белых перчатках. Но функциональность же тоже какая-то должна быть!

«Она и есть! — обидевшись за отечественных автомобилистов, подумал Коля. — К чему нам точные сигналы, когда из жестов всякого нормального живого человека и так все ясно».

— В общем, — продолжил Гавриловский, — хоть опыт большого автопробега я у вас не приобрету, но на короткие городские дистанции все равно слетаю…

— Поздравляю! — сказала Света таким фальшивым тоном, что Гавриловский насупился и махнул рукой, мол, «что вам объяснять!». Он кивнул на дверь комнаты и прокричал на всю квартиру что-то французское, видимо, обозначающее приход новых гостей. Коле со Светой, как ни хотелось еще послушать разговоры тайно, пришлось выйти на всеобщее обозрение. Никакой светской беседы, естественно, уже не вышло.

— Прошу не беспокоиться, товарищи, мы тут по делу, — нелепо начал Коля. — Нужно уточнить кое-что. Точнее все. Тем более, вы все сейчас на месте. Можете рассказать, как каждый из вас познакомился с Миленой? Давайте с вас начнем, товарищ Гавриловский, раз уж вы были первым, кого мы тут сегодня встретили.

— Как познакомился? Не помню. Кажется, у Арагонов, когда в первый раз собирались обсуждать поездку. А может, на прогулке, когда я показывал свое новое авто… В автомобиле мадам Бувье точно была вместе с Миленой. Обеим дамам, как оказалось, нравится быстрая езда, и я был рад слегка их позабавить.

— Наш Гавриловский обожает ездить за рулем. Подозреваю, что и в эту поездку он поехал исключительно из-за обещанного автопробега.

— Во многом так и есть, — согласился Гавриловский, сдержанно кивнув. — И был разочарован.

— В конце Всеукраинского писательского съезда планируется грандиозный переезд литераторов из Харькова в Киев на авто, — пояснила Эльза Юрьевна. — Это красивая и воодушевляющая идея вначале была всем нам по душе. Капризную мадам Бувье мы бы отправили поездом, а сами — с ветерком да на моторе. Мы даже получили автомобиль для тренировочных выездов, но Гавриловский тут же его сломал, пытаясь усовершенствовать.

— Уже все починил и все улучшил, — хмыкнул Гавриловский. — И дальше продолжаю улучшать! — Он потряс в воздухе своей доской на колесиках с таким видом, будто на ней и собирался отправиться в Киев. — И очень жаль, что вы не желаете ехать.

— Да, не желаем. После трагической гибели Милочки было бы некрасиво не изменить планы. Да и, если честно, нам попросту нечего так долго делать в Харькове. Автопробег приурочен к окончанию съезда, а он собирается тянуться еще две недели точно.

— Если хотите, можете вместо поездки в Киев в автопробеге по городу поучаствовать, — вдруг вспомнила о предстоящем мероприятии Света. — У нас на днях будет проходить демонстрация под девизом «Мы готовимся к обороне». Можно и на автомобиле, и на лошади, и пешком. Главное, чтобы в противогазе.

— Ого! — не удержалась Эльза Юрьевна. — В противогазе я бы сразу задохнулась!

— Чтоб не задохнуться, существуют нормы БГТО, — гордо сказала Света и пояснила для непонятливых: — Будь Готов к Труду и Обороне. У нас все население умеет и с винтовкой обращаться, и с противогазом — на случай воздушно-химической атаки империалистической банды. Я знаю одну девушку, которая участвовала в пешем походе в противогазах из Сталино в Москву. Это 1200 километров. 25 дней шли! А вы на обычную демонстрацию идти боитесь.

— Я не боюсь, я не хочу, — ответила Триоле, и Света поняла, что та еще и боится признаваться, что боится. Ну разве может кто-то не хотеть пойти на демонстрацию?

— А я бы пошла, — расхохоталась вдруг мадам Бувье. — И Милочка, конечно, тоже бы пошла. Наш траур душил нас этими птичьими капюшонами похлеще любого противогаза. Но ради красивого «концепто» любые жертвы хороши… — Вспомнив о своей потере, поэтка резко перешла от смеха к тоскливым вздохам. — Где еще я найду такую компаньонку?

— Да, — лирично начала мадам Триоле, — еще когда вы в первый раз привели к нам Милочку, я сразу же подумала, что вам с ней повезло. Поддерживала вас во всех безумствах! — Тут Эльза Юрьевна вспомнила изначальный вопрос Коли и начала отвечать: — Лично нам с Луи представила Милочку мадам Бувье. И даже еще раньше, чем состоялось обсуждение поездки. Когда мадам пришла к нам с предложением принять ее в группу участников советского съезда, она уже была в сопровождении компаньонки.

— То есть вас не приглашали, а вы сами захотели поехать. Так? — Николай настороженно обернулся к мадам Бувье.

— И так, и не так, — задумчиво протянула поэтка. — Меня не приглашали Луи и Эльза, но мои почитатели из французской компартии, едва узнав, что я из романистки превратилась в звезду сюрреализма, стали намекать, что союз с Луи Арагоном сделал бы честь нам обоим. Да и, что греха таить, я всегда была легка на подъем и падка на авантюры. Перспектива посетить родину не прельщала меня раньше, потому что это было вполне доступно. Но вот уже многие годы поездка в СССР считается большой экзотикой. И я не удержалась. Право слово, если б я знала, чем все это закончится для Милены, отказалась бы от всяких путешествий. Сейчас мне горестно и стыдно, что я не распознала риски.

— О, не корите себя, мадам! — снова вступила в разговор Триоле. — Вы не сделали ничего предосудительного. И, как могли, заботились о бедняжке.

— Один лишь факт, что вы в свои 76 лет отправились в столь сложное и важное путешествие, уже обязывает уважать вас, — сочувственно заметила Ирина.

— Спасибо, но мне — 67! — отрезала мадам Бувье, недовольно сверкнув глазами.

— Ох! — На Ирину стало больно смотреть. Чем более неловко она себя ощущала, тем большую ерунду говорила. — А я все удивлялась, отчего вы выглядите так молодо, а оказывается, я просто возраст неверно запомнила…

— Ничего страшного, — явно считая, что ей грубят, принялась защищаться Бувье. — С вашей профессией что-то запамятовать — не грех. Оно ж, когда вертишься все время перед публикой, — она покрутила пальцем в воздухе, изображая, видимо, фуэте, — то голова-то портится, мозги в кашу сбиваются…

Ирина моментально передумала заглаживать свою неловкость. Собеседницы одарили друг друга презрительным взглядом и синхронно возмущенно отвернулись.

— О том, как вы, мадам Бувье, познакомились с Миленой, мы уже слышали в прошлый раз, — Коля решил вернуться к изначальной канве разговора и повернулся к креслу, в котором, будто и на вставал никогда, снова завернувшись в какие-то тряпки, полудремал непризнанный поэт. — Осталось получить ответ от вас, Поль. Когда вы познакомились с Миленой?

— Я знал ее всегда, — опрашиваемый резко дернул головой, отбросив кудри челки за спину, и Света вдруг заметила, что у поэта красивые черты лица и очень темные, практически черные, как бы светящиеся изнутри, глаза.

— Поль, милый, не дурите! — одернула юношу Эльза. — Вас не про романтические образы спрашивают. Вы не поэму сейчас пишите, а даете показания.

— Тогда не знаю, — скис Поль. — По крайней мере в ресторане поезда Париж — Москва она, заметив, что я на салфетке писал набросок, не дала мне ее выбросить. Сказала, что ее мадам, вот, например, хранит любые свои черновики и потом знает, где искать идеи, если вдруг вдохновение иссякло. Сравнение со звездой мне было лестно. Мадам-поэтка очень знаменита…

— Да что вы? — вспыхнула мадам Бувье, то ли обидевшись на «поэтку», то ли обрадовавшись словам про свою славу. И тут же все испортила, добавив: — Но, впрочем, по сравнению с вами — знаменита. Тут нечего добавить.

— У знаменитостей всегда плохой характер, — продолжил Поль. — Луи, пожалуй, только исключение. Так вот, Милена! Мила-Милочка-Елена… Она хвалила мои строки, мы сдружились. Она моя ментальная сестра.

— Какая? — всполошился Коля. — Про родственные связи жертвы с членами писательской группы мне ничего не известно.

— Нет никаких связей, — поспешно разъяснил Морской, явно испытывая неловкость из-за уровня Колиной эрудиции. — «Ментальная сестра» в речи Поля означает единомышленника. Человека, думающего так же, как он.

— И думающего, и чувствующего, и дышащего! — строго поправил Поль и снова уронил голову на локоть, бормоча: — Прям жаль, что мы так мало с ней общались. Я так скорблю, что пью без остановки…

— Причем уже практически неделю, — ехидно заметила Эльза Юрьевна. После чего, отвечая на какую-то французскую реплику мужа, утвердительно закивала и позвала всех в кабинет: — Пойдемте полистаем путеводные заметки Луи и заодно посмотрим еще раз фото с Миленой. Я к чаю все накрыла в кабинете.

— Идите, — словно кто-то спрашивал его разрешения, важно кивнул Коля. — Мы подойдем через минуту. Если можно, я бы хотел поговорить с нашими товарищами, — он показал рукой на Морского и Ирину, — наедине.

Никто не возражал, и Света мысленно сжалась, понимая, что Николай настроен поругаться.

— Как так? — начал Коля, едва самый медлительный из хозяев квартиры — то есть Поль — покинул гостиную. — Ирину Александровну я открытым текстом предупредил, что вам обоим следует держаться подальше от расследования! Товарищ Морской, вы что делаете? Я ж говорил, мне на работе учинили натуральный разнос за то, что я пытался привлечь заинтересованных лиц — ну, вас, то есть — к делу… Вы издеваетесь?

— Спокойствие, друг мой! — поднял вверх указательный палец Морской. — Поверьте, я не стал бы вас подводить, если бы мог. Но, увы, меня направило сюда ваше начальство. Иностранцы, чтобы не слишком тосковать из-за вынужденной задержки в Харькове, попросили экскурсовода.

Коля часто-часто заморгал, переваривая новость.

— Предположим, — пришла на помощь мужу Светлана. — Но Ирина Александровна тогда почему здесь? На Гната Хоткевича вы ее повести не могли, а сюда — пожалуйста.

— Потому что она и есть тот самый экскурсовод! — выпалил Морской. — Такая у нас вышла рокировка.

— При чем тут рок! Вы сами все подстроили! — не унимался Коля.

— Клянусь вам — не подстраивал ни капли! И, кстати, рокировка — это термин из шахмат. Перестановку означает. Меняют места король и ладья.

— Он знает! — вступилась Света.

— Теперь знаю! — уж что-что, а признавать свои ошибки Коля всегда умел легко и весело. — Я в шахматах практик, а не теоретик, поэтому в названиях не силен. Так кто из вас король, а кто крепость?

— Ирина полноправный член нашего общества краеведов и имеет право водить группы по достопримечательностям. — Морской в кои-то веки решил ответить по существу. — Что я могу поделать? Арагонам захотелось посмотреть на даму, вместо которой убили их попутчицу, и они выбрали такой оригинальный метод знакомства. — Морской покосился на дверь и продолжил: — Мне стоило больших усилий получить разрешение присутствовать при встрече. Вашего Игната Павловича убедило лишь то, что без меня Ирина точно как-то все испортит. В плане истории она весьма сильна, но настоящему экскурсоводу требуется идеологическая закалка. Так что я здесь по части вашего ведомства, Николай. Слежу, чтобы Ирину не втянули в провокационные разговоры…

— Она сама сплошная провокация, — вздохнула Света, сочувственно глядя на мужа. Тот, вопреки ожиданиям, выглядел даже повеселевшим. Ехидно прищурившись, он бросил Морскому небрежное:

— Раз так, то вы обязаны дать мне полный отчет о том, что здесь происходило и произойдет.

Морской удивленно и обиженно заморгал. Честно говоря, даже Свете это нарочитое «обязаны» показалось слишком высокомерным. Впрочем, Коля тут же постарался исправиться:

— Это формальность, сами понимаете. Но я по инструкции обязан знать все, что тут творится. Зайду к вам завтра утром за подробным докладом. Куда удобнее — домой или на службу? Эх, — сам не выдержав всей этой официальности, Коля отмахнулся и неожиданно признался: — На самом деле все это не важно. У меня уже есть гипотеза, и осталось прояснить всего пару моментов. Все вокруг вроде бы как слухи, но из них при должной смекалке легко выстроить верную линию. Завтра задам нашему уважаемому деду Хаиму пару вопросов и выведу всех на чистую воду.