Прошло уже двѣ недѣли съ тѣхъ поръ, какъ Левъ Александровичъ Балтовъ вступилъ въ должность. И вотъ что онъ писалъ Натальѣ Валентиновнѣ объ этихъ двухъ недѣляхъ.

«Другъ мой, я тоскую по тебѣ, но это происходитъ въ моемъ сердцѣ, голова же моя заполнена тысячью вопросовъ и дѣлъ, и не скучаетъ.

Оффиціально я считаюсь вступившимъ въ должность, но фактически я далеко еще не вступилъ въ нее. Я не сдѣлалъ еще ни одного, лично мнѣ принадлежащаго, распоряженія.

Правда, я уже подписалъ множество бумагъ, но большинство изъ нихъ безразлично, а остальныя я обязанъ былъ подписать по должности, хотя нравственно не отвѣчаю за нихъ, ибо достовѣрно еще не знаю, сдѣлалъ-ли я ими добро, или зло. Думаю, однако, что не сдѣлалъ ни добра, ни зла.

Моя жизнь въ настоящее время вся превратилась въ изученіе дѣла. Я занимаюсь этимъ и на службѣ и дома. Кажется, я успѣлъ уже замучить господъ чиновниковъ, и они смотрятъ на меня съ нѣкоторымъ недружелюбіемъ.

Я знакомлюсь съ дѣлами, съ чиновниками, съ посѣтителями. И удивительно медленно на этотъ разъ въ моей головѣ, привыкшей къ быстрой работѣ, складываются опредѣленныя представленія и я даже не могу сказать, когда я начну, наконецъ, сознательно дѣйствовать. Долженъ признаться, что эта область жизни совершенно чужда моему уму и ему приходится сживаться съ ней. И пока — я здѣсь не существующая величина.

За то въ другой области я дѣйствую энергично, именно въ дѣлѣ устроенія нашей предстоящей жизни. Казенную квартиру я не только осмотрѣлъ, но и изучилъ каждый уголокъ ея и съ академически серьезнымъ видомъ каждой комнатѣ далъ подходящее назначеніе.

Квартира мнѣ очень нравится и я нахожу, что казенныя квартиры для важныхъ чиновниковъ служатъ одной изъ главнѣйшихъ причинъ ихъ упорнаго консерватизма. Это слишкомъ хорошо для того, чтобы кому-нибудь хотѣлось покидать. Вѣдь покидать пришлось бы вмѣстѣ съ лишеніемъ должности; это значитъ, — переселиться въ наемную квартиру изъ какихъ-нибудь пяти-семи комнатъ, — кому же охота?

Если бы я былъ властенъ, я всѣхъ чиновниковъ переселилъ бы изъ казенныхъ квартиръ въ наемныя, а освободившіяся помѣщенія отдалъ бы подъ школы. Сколько возникло бы прекрасныхъ школъ, которыя не могутъ возникнуть за недостаткомъ помѣщеній! Впрочемъ, я уклонился.

Тѣмъ не менѣе, такъ какъ я на это власти не имѣю, и казенныя квартиры остаются еще и вѣроятно очень долго еще будутъ оставаться въ распоряженіи чиновниковъ, то и я на общемъ основаніи устраиваю для себя казенную квартиру.

Самолично я заказалъ мебель, при чемъ примѣнилъ свой собственный вкусъ, но въ это время, разумѣется, думалъ о тебѣ, стараясь, чтобы мой вкусъ былъ твоимъ; и вотъ ты посмотришь, хорошо ли я проникся твоимъ вкусомъ и достаточно ли понялъ его.

Сестра моя Лиза никакъ не можетъ понять, почему это я, заваленный государственной работой, занялся вопросомъ о мелочахъ квартирной обстановки? А я не объяснялъ ей. Хотя я замѣтилъ на лицѣ ея даже страданіе, тѣмъ не менѣе я былъ жестокъ. Мнѣ не захотѣлось находить такъ далеко и это объясняется моимъ кардинальнымъ свойствомъ: душа моя совершенно не выноситъ контроля даже въ самыхъ малѣйшихъ мелочахъ. Сообщая ей, я долженъ былъ-бы разсказать ей и о планѣ нашей жизни. А это значило-бы, что мнѣ пришлось бы выслушать ея мнѣніе, какъ я думаю, едва-ли одобрительное. Я предпочелъ избавить и себя и ее отъ этого совершенно ненужнаго и непріятнаго занятія.

Торжественно сообщаю тебѣ, что у меня уже есть мундиръ и вицъ мундиръ и что послѣднее произведеніе искусства я уже ношу на своихъ плечахъ, благодаря чему чиновники моего департамента значительно успокоились и въ глазахъ ихъ я уже не вижу такой тревоги, какъ въ первые дни. Первое же пока мирно виситъ въ шкафу.

Вообще все пока „мирно виситъ въ шкафу“. Я чувствую себя, какъ въ приготовительномъ классѣ. Съ Ножанскимъ у насъ происходить какая-то игра. Онъ, видимо, притаился и присматривается ко мнѣ: кажется, ему начинаетъ открываться, что я далеко не таковъ, какимъ онъ представлялъ меня. Кажется, онъ думалъ, что я поступлю прямо подъ его руководство и буду справляться у него о каждомъ предстоящемъ шагѣ. Но я рѣшительно ни о чемъ не справляюсь, я обхожусь безъ его помощи. Я самостоятельно роюсь въ томъ ворохѣ матеріаловъ, изъ которыхъ мнѣ предстоитъ создать что-то новое, и по отношенію къ нему я тоже „притаился“.

Мы съ нимъ теперь очень рѣдко видимся.

Я нарочно избѣгаю его, такъ какъ при свиданіяхъ пришлось бы непремѣнно высказываться по вопросамъ, которые и для меня еще недостаточно ясны и излагать несозрѣвшія и не выношенныя мысли.

А мысли у меня самого разрушительнаго свойства. Департаментъ я нашелъ по внѣшности въ порядкѣ, но съ моей точки зрѣнія въ ужасномъ видѣ. И какъ только я пріобрѣту полную компетентность, тотчасъ придется производить разгромъ.

Вотъ когда начнутъ проявляться мои враги. Теперь они, подобно фотографическимъ пластинкамъ, лежатъ еще въ камерѣ-обскурѣ. Но въ самомъ скоромъ времени на пластинкахъ начнутъ проявляться изображенія.

Въ виду всего этого, скажи Корещенскому, чтобы онъ уже укладывался и чтобы чемоданъ его всегда былъ на готовѣ. Да и сама будь ко всему готова».

Лизавета Александровна, дѣйствительно, удивлялась очень многому изъ того, что происходило на ея глазахъ.

Въ гостинницѣ она была совершенно отдѣльно отъ брата. Ея номеръ былъ даже въ другомъ корридорѣ. Это, правда, вышло случайно: въ тотъ день, когда они пріѣхали, не было рядомъ свободнаго номера. Но потомъ это такъ уже и осталось и даже оказалось удобнымъ. Въ особенности послѣ того, какъ Левъ Александровичъ вступилъ въ должность къ нему постоянно являлись служащіе съ кипами бумагъ и проводили у него по нѣсколько часовъ.

И съ первыхъ же дней ихъ пребыванія въ Петербургѣ обстоятельства какъ-то такъ сложились, что Елизаветѣ Александровнѣ пришлось совершенно отдѣлитъ себя отъ брата. Онъ, правда, предложилъ ей познакомиться съ Ножанскими, куда онъ самъ въ первые дни ѣздилъ и утромъ и вечеромъ, но она отказалась.

Она считала, что подобная торопливость въ знакомствѣ можетъ только обременить Льва Александровича и даже повредить ему. И она съ первыхъ же дней завела обыкновеніе завтракать и обѣдать одна.

Въ ресторанъ она, конечно, не спускалась, ей сервировали въ номерѣ. Она отъ этого нисколько не скучала. Она больше всего на свѣтѣ любила свое собственное общество.

Брата она видѣла рѣдко, случалось даже, что не каждый день. Сперва онъ не бывалъ дома, а въ послѣднее время у него всегда кто-нибудь сидѣлъ. И въ это время въ номерѣ у него происходили усиленныя занятія дѣлами, такъ что она даже не позволяла себѣ входить туда.

Изрѣдка они обѣдали вмѣстѣ въ ресторанѣ и въ этихъ случаяхъ Левъ Александровичъ всегда торопился. Лизавета Александровна знала его манеру работать, въ особенности, когда онъ занимался какимъ-нибудь новымъ дѣломъ. Уже тогда отъ него нельзя было спрашивать любезности и вниманія. Онъ весь отдавался дѣлу. Она знала это и прощала ему.

Въ незнакомомъ городѣ оставаться всегда совершенно одной ей было немного тяжело, но она уже давно привыкла смотрѣть на свою жизнь, какъ на подвигъ ради великаго брата.

Къ тому же она, по своему, даромъ не теряла времени. У нея въ номерѣ лежало нѣсколько справочныхъ книгъ, по которымъ она тщательно изучала Петербургъ. Она была здѣсь въ первый разъ.

Это было въ высшей степени основательное изученіе, — по плану, по участкамъ, по улицамъ и каналамъ, какъ урокъ географіи.

Отъ времени до времени она укрѣпляла свои новыя познанія «практическими занятіями», какъ она сама въ шутку называла это!

Когда она знала, что Левъ Александровичъ будетъ сидѣть дома, она одѣвалась, выходила изъ отеля, садилась въ экипажъ, который всегда былъ къ ихъ услугамъ, и ѣхала въ ту часть города, которая въ данное время была предметомъ ея изученія.

Иногда она ходила пѣшкомъ, заходила въ соборы, посѣщала всевозможные спеціальные музеи, побывала на рынкахъ, словомъ — относилась къ дѣлу съ той серьезностью и основательностью, какія были ей свойственны.

Но въ головѣ ея постоянно стоялъ вопросъ о квартирѣ. Жизнь въ гостинницѣ была ей непріятна. Она привыкла жить въ своемъ домѣ, и здѣсь все шокировало ее и на каждомъ шагу раздражало.

Она, разумѣется, сносила все это съ гордымъ терпѣніемъ, но никакъ не могла понять, почему такъ долго имъ надо жить въ гостинницѣ и однажды, когда они обѣдали вмѣстѣ, она спросила объ этомъ Льва Александровича.

— Почему, Левъ, мы не ищемъ квартиру? неужели мы вѣчно будемъ жить въ гостинницѣ? Я не думаю, чтобы и тебѣ было это пріятно.

— Мы будемъ жить въ казенной квартирѣ, - отвѣтилъ Левъ Александровичъ. — Намъ отводятъ прекрасную квартиру.

— Въ такомъ случаѣ это тѣмъ болѣе странно… есть казенная квартира, а мы живемъ въ гостинницѣ.

— Но, Лиза, сперва надо устроиться, — сказалъ Левъ Александровичъ.

— Разумѣется. Я вотъ этого именно и не понимаю, почему же мы не устраиваемся? У меня очень много свободнаго времени, я могла бы этимъ заняться.

— Ты ошибаешься, Лиза, я уже даже принялъ мѣры.

— Мѣры? — съ видимымъ непониманіемъ спросила Лизавета Александровна.

— Ха, xa, xa… Это я уже сдѣлалъ привычку въ канцеляріи… Тамъ всегда «принимаются мѣры»… Ну, да, я уже кой-что сдѣлалъ въ этомъ направленіи.

— Да что же ты могъ сдѣлать?

— Заказалъ мебель.

Елизавета Александровна съ величайшимъ изумленіемъ взглянула на него.

— Ты заказалъ мебель? Почему же ты вздумалъ заниматься этимъ?

— Такъ, пришла фантазія.

— Да ты же въ этомъ ничего не понимаешь.

— Въ сущности — да. Но мнѣ кажется, что на этотъ разъ я все сдѣлалъ хорошо.

— Это странно. Ты, по крайней мѣрѣ, показалъ бы мнѣ квартиру… Да и вообще… Странно, что ты не спросилъ моего мнѣнія, Левъ. Вѣдь тутъ есть множество вопросовъ… Вѣдь домашнимъ хозяйствомъ буду заниматься я.

И въ голосѣ Елизаветы Александровны звучала обида.

— Видишь-ли, Лиза, — сказалъ Левъ Александровичъ, — я какъ-то не думалъ объ этомъ. Голова моя теперь вѣчно занята тысячами другихъ вопросовъ.

— Да, и потому тѣмъ болѣе странно, что ты занялся такими пустяками…

— Да, конечно, это странно. И я даже не правъ… Но это поправимо, ты поѣзжай и посмотри квартиру…

— Можетъ быть, это немного поздно?

— Да почему же? Мебель, конечно, будетъ сдѣлана, но могу тебя увѣритъ, что я не заказалъ ничего такого, что тебя шокировало бы. Мебель еще на фабрикѣ, ее ты не можешь видѣть, но тебѣ покажутъ модели.

— А ковры, портьеры, обивка мебели, обои?

— Все это я уже заказалъ.

— Да? И это?

— Я сдѣлалъ все это въ одномъ и томъ же мѣстѣ. Это очень удобно. Здѣсь хорошій обычай: все сосредоточено въ однихъ рукахъ. Никакихъ хлопотъ. Это своего рода антреприза. За это, конечно, съ меня сдерутъ, но это не важно. А ты вотъ что, Лиза, — прибавилъ онъ, — ты займись устройствомъ кухни. Кухонную посуду я не пріобрѣлъ. Я думаю, что дней черезъ десять вся обстановка будетъ готова и квартира будетъ отдѣлана… Такъ вотъ, значитъ, и тебѣ будетъ работа…

И, такъ какъ Левъ Александровичъ очень торопился, потому что ему пришли сказать, что наверху ждетъ его уже чиновникъ, — а онъ не давалъ служащимъ покою даже по праздникамъ, то Лизавета Александровна не имѣла возможности болѣе пространно выразить свое огорченіе. Она только узнала адреса квартиры и мебели.

Это было для нея настоящимъ маленькимъ ударомъ. Главное, что все это было сдѣлано какъ будто въ тайнѣ отъ нея. Другое дѣло, если бы Льву вздумалось сдѣлать заказы и все-таки сообщить ей объ этомъ. Но онъ ни слова не сказалъ ей.

У нея, разумѣется, не было никакихъ опредѣленныхъ мыслей, но до такой степени все это было необычно и противорѣчило всему порядку ихъ жизни, что смутное подозрѣніе закралось въ ея душу.

Въ послѣдніе дни передъ ихъ отъѣздомъ съ юга Левъ Александровичъ почти не бывалъ дома. Днемъ онъ сидѣлъ въ управленіи, отправляясь туда съ восьми часовъ утра и сдавая дѣла, домой заѣзжалъ на пять минутъ, чтобы переодѣться и сейчасъ же ѣхалъ къ Мигурской обѣдать и тамъ оставался весь вечеръ, возвращаясь домой очень поздно.

Что отношенія между ними были гораздо болѣе близкія, чѣмъ дружба, Лизавета Александровна въ томъ не сомнѣвалась, но тамъ она легкомысленно думала, что переѣздъ въ Петербургъ, котораго она такъ жаждала для брата, послужитъ благопріятнымъ поводомъ для ликвидаціи этихъ отношеній.

Изъ этого можно заключить, что она совершенно не понимала Льва Александровича и его отношенія къ Мигурской.

И въ ея радостномъ чувствѣ отъ переѣзда въ Петербургъ большое участіе принимало это соображеніе, потому что близкія отношенія съ Мигурской она считала рѣшительно вредными для своего брата.

Теперь же, когда обнаружились эти новыя обстоятельства, она вдругъ поняла, что заблуждалась, и, когда она съизнова, съ новой точки зрѣнія обсудила эти отношенія, то ей стало ясно, что она судила о нихъ легкомысленно.

Нѣтъ, не могутъ эти отношенія такъ легко оборваться. Левъ не изъ тѣхъ людей, которые заводятъ легкія поверхностныя связи. Если онъ такъ привязался къ этой женщинѣ, то, значитъ, тутъ есть что-то очень серьезное.

И по мѣрѣ того, какъ она думала объ этомъ, ея подозрѣніе все больше и больше выливалось въ опредѣленную форму и облекалось плотью. Такъ или иначе, а Мигурская будетъ играть роль въ его жизни. Но какую?

Вотъ этотъ вопросъ особенно безпокоилъ ее. Левъ уже въ томъ возрастѣ, когда человѣкъ долженъ думать о семьѣ. А теперешнее новое положеніе его таково, что семья ему необходима.

Такъ неужели же это? Но вѣдь Мигурская замужемъ и мужъ ея дурной человѣкъ. Однако, возможно, что они предпримутъ разводъ…

Женитьба на разведенной, — Лизаветѣ Александровнѣ это было не симпатично. Это противорѣчило всему ея душевному складу. Въ особенности же, не нравилось ей это для брата.

Почему-то представлялось ей, что Левъ долженъ непремѣнно взять себѣ въ жены — «чистую дѣвушку изъ очень хорошей семьи».

Но такъ или иначе, а тутъ, пожалуй, приходилось допустить возможность и этого. Иначе, какъ черезъ разводъ и женитьбу, она этой связи не допускала. Воображеніе ея даже не рѣшалось нарисовать какую-нибудь другую форму близости. Если подобная связь еще была возможна тамъ, въ южномъ городѣ, гдѣ Левъ, хотя и занималъ видное положеніе, но все же былъ частнымъ человѣкомъ, то здѣсь, когда онъ постоянно соприкасается съ щепетильными высшими сферами, объ этомъ не могло быть и рѣчи.

Но даже и въ такомъ видѣ эта связь ей страшно не нравилась. Съ Мигурской она никогда не сойдется: онѣ люди совершенно разной чеканки. Но, сдѣлавшись женою Льва, она, конечно, займетъ въ домѣ преобладающее положеніе. И что же ей останется? Покориться или уйти…

Уйти, это значитъ оставить брата подъ исключительнымъ вліяніемъ этой женщины. На это она никогда не согласится, потому что считаетъ такое вліяніе вреднымъ.

Значитъ, пришлось бы покориться, т.-e. помириться съ второстепенной ролью въ домѣ.

И вдругъ въ головѣ ея совершенно явственно прозвучали слова, сказанныя Львомъ Александровичемъ за обѣдомъ:

— «А ты займись устройствомъ кухни… Кухонную посуду купи»…

Холодная дрожь пробѣжала у нея по спинѣ. Вѣдь Левъ никогда ничего не говоритъ зря. Всякое слово у него имѣетъ значеніе. Да что же это? Намекъ на то, что въ будущемъ ея роль будетъ сведена къ занятію кухоннымъ хозяйствомъ?

Но эта страшная мысль какъ-то сама собой стушевалась. Нельзя даже на минуту допуститъ мысли, чтобы Левъ поступилъ съ нею такъ грубо.

И вообще, разсудивши хорошенько, она нашла, что поторопилась съ своими страхами. Просто — тамъ, въ родномъ городѣ, было одно, а здѣсь другое. Тамъ они жили въ собственномъ домѣ, и Лизавета Александровна застала квартиру уже вполнѣ отдѣланной и жилой. Здѣсь же надо устраиваться.

И вотъ Левъ вообразилъ, что она этого не съумѣетъ сдѣлать, что это для нея слишкомъ сложно. А, можетъ быть, просто ѣхалъ мимо магазина, увидѣлъ выставку и соблазнился.

Словомъ, она очень скоро успокоила себя. Но въ тотъ же день она поѣхала посмотрѣть казенную квартиру.

Она обошла всѣ комнаты. Это было въ воскресенье. Въ квартирѣ не было ни души. Но повсюду были признаки того, что здѣсь шла дѣятельная работа. Въ нѣкоторыхъ комнатахъ были со стѣнъ содраны обои, въ другихъ они были наклеены на половину. Всюду висѣли проволоки для электрическихъ проводовъ.

Чинили паркетные полы, въ кухнѣ же полы заново окрашивали. Въ обширной комнатѣ для ванны производились капитальныя работы. Здѣсь все дѣлалось заново.

Словомъ, оказалось, что Левъ Александровичъ позаботился рѣшительно обо всемъ и мысль о томъ, что онъ случайно заказалъ мебель, очевидно сама собой отпадала.

Въ этотъ день она не могла побывать въ мебельномъ магазинѣ, потому что онъ былъ запертъ, но на слѣдующій день она занялась этимъ прежде всего.

Ей показали модели и она нашла все страннымъ, несоотвѣтствующимъ ея вкусу, а, главное, ея плану.

Ей казалось, что квартира такого важнаго человѣка, какимъ представлялся ей теперь братъ, должна бытъ обставлена тяжелой солидной мебелью, въ какомъ-нибудь старинномъ стилѣ. А Левъ остановился на легкомъ модернѣ. Правда, фасонъ былъ очень нарядный и изящный, но онъ казался Лизаветѣ Александроввѣ въ высшей степени легкомысленнымъ и неподходящимъ для казенной квартиры.

Но изслѣдованія ея не остановились на этомъ. Она пожелала подробнѣе ознакомиться съ заказомъ. Ей дали списокъ.

И тугъ она шагъ за шагомъ дѣлала открытія. Обстановка была обозначена по комнатамъ. Тутъ были кабинетъ, гостинная, залъ, столовая, пріемная и… тутъ Лизавета Александровна стала въ тупикъ: три спальни.

Лизавета Александровна была до такой степени смущена и огорошена, что сдѣлала даже неловкость. Она спросила:

— Вамъ заказано три спальни? Это не ошибка?

И этимъ вопросомъ она показала, что какъ будто недостаточно посвящена въ дѣло.

— Да, три спальни, — отвѣтили ей:- одна мужская и двѣ дамскихъ.

Лизавета Александровна закусила губу и больше ни о чемъ не спрашивала; она только подробно изслѣдовала составъ обѣихъ дамскихъ спаленъ. Въ нихъ, въ особенности въ одной, были удивительно предусмотрѣны всѣ мелочи ежедневнаго обихода.

«Три спальни, три спальни», — это сведѣніе теперь заполонило ея голову и рѣшительно не давало ей покоя. Казалось бы, теперь уже все было ясно и не могло быть никакихъ сомнѣній.

«Три спальни. — Одна мужская и двѣ женскихъ»… Для кого же можетъ быть предназначена вторая женская спальня, какъ не для Мигурской?

Но, Боже мой, въ какомъ же качествѣ? Вѣдь о разводѣ еще не было и рѣчи.

А впрочемъ, если Левъ могъ заказать всю обстановку, не сказавъ ей объ этомъ ни слова, то она могла допустить, что помимо ея уже сдѣлана тысяча вещей.

Можетъ быть, они давно уже ведутъ разводъ, а, можетъ быть, тутъ все уже кончено? Ея воображеніе теперь шло смѣло и зашло очень далеко и она поставила въ душѣ своей даже такой вопросъ:- можетъ быть, они уже обвѣнчаны?

Это было совершенно невозможное предположеніе, — что человѣкъ съ такимъ положеніемъ, какъ Левъ Александровичъ, обвѣнчается тихонько, гдѣ-нибудь въ загородной церкви, и главное, главное — тайно отъ нея!

И когда, дня черезъ три послѣ этого, они опять обѣдали съ братомъ, то Левъ Александровичъ могъ бы замѣтить, если бы захотѣлъ быть внимательнымъ, что въ глазахъ ея была все время тревога. Однако, она ни однимъ словомъ не выказала передъ нимъ своихъ опасеній. По обыкновенію, она всѣ свои мысли спрятала отъ него.

Она сказала, что видѣла квартиру и модели мебели и что то и другое ей очень понравилось.

Съ героической покорностью она сообщила ему, что уже заѣзжала въ нѣсколько магазиновъ, гдѣ продается кухонная посуда, присматривалась, но ни на чемъ не остановилась.

И больше она ничего не прибавила.

И она, затаивъ въ себѣ недовольство и обиду, что считала своимъ долгомъ дѣлать всегда «ради брата», скромно занялась покупкой посуды. Оказалось, что не только кухонная, но и вообще вся посуда не была приготовлена. Такимъ образомъ ея полномочія расширились.

Они расширились еще больше, когда она однажды подумала о бѣльѣ. Оказалось, что Левъ Александровичъ совсѣмъ выпустилъ изъ виду эту статью: ни столоваго, ни постельнаго бѣлья онъ не заказалъ. Это доставило Лизаветѣ Александровнѣ особаго рода удовольствіе.

— Вотъ что значитъ устраивать хозяйство помимо меня.

Тогда она занялась и этимъ и, такъ какъ это было занятіе серьезное, то время ея было заполнено.

Кромѣ того она каждый день посѣщала казенную квартиру и поощряла работающихъ торопиться съ отдѣлкой и тамъ уже привыкли смотрѣть на нее, какъ на хозяйку. Узнали, что она сестра директора и курьеры при встрѣчѣ съ нею почтительно кланялись и называли ее «ваше превосходительство». Съ этой стороны она не имѣла основаній считать себя неудовлетворенной.

Она также заботилась о томъ, чтобы обстановка была поскорѣе исполнена. Для этого она часто заѣзжала въ магазинъ и поощряла.

И все это, въ самомъ дѣлѣ, было необходимо. Левъ Александровичъ, сдѣлавъ распоряженія и заказы, точно забылъ обо всемъ этомъ. У него было страшно много дѣла и ему было не до этого.

Однажды за обѣдомъ онъ вдругъ вспомнилъ и сказалъ:

— Однако, надо бы справиться насчетъ квартиры. Скоро-ли ее отдѣлаютъ?

— Она будетъ готова черезъ три дня, — сказала Лизавета Александровна.

— Тебѣ развѣ сообщили?

— Но я ѣзжу туда каждый день. Еслибъ я этого не дѣлала, такъ затянули бы работу на мѣсяцы.

— Неужели? А, вотъ я этого не зналъ… что ты тамъ бываешь… Что же, это очень хорошо! Да нужно и съ мебелью поторопить.

— Я дѣлаю это чуть не каждый день.

— Какъ? И это?

— Да что же тутъ удивительнаго, Левъ? Надо удивляться не этому, а тому, что ты хотѣлъ обойтись безъ меня. Вѣдь это же такъ естественно, чтобы я занималась всѣми подобными вещами. Ты заваленъ работой, тебѣ не до того.

И, наконецъ, были готовы и квартира и мебель. Лизавета Александровна получила объ этомъ заявленіе съ той и другой стороны и сообщила Льву Александровичу.

Тутъ Левъ Александровичъ увидѣлъ себя въ необходимости сказать ей о томъ обстоятельствѣ, которое въ сущности дѣла не было для нея новостью.

При устроеніи квартиры все это такъ или иначе должно будетъ обнаружиться. А онъ не хотѣлъ ставить себя въ неловкое положеніе передъ сестрой. И наканунѣ доставки мебели въ квартиру у нихъ былъ разговоръ.

Это было вечеромъ, часовъ въ десять. Левъ Александровичъ отпустилъ отъ себя довольно рано дѣлопроизводителя, который былъ у него съ дѣлами, приказалъ приготовить у себя въ комнатѣ чай и послалъ записку Лизаветѣ Александровнѣ.

«Не хочешь-ли попить со мною чаю? Я свободенъ».

Лизавета Александровна, разумѣется, тотчасъ же пришла и начала хозяйничать за чайнымъ столомъ. Это былъ такой рѣдкій случай, что братъ приглашалъ ее къ себѣ.

При томъ же она догадывалась, что чай — только предлогъ, а что онъ хочетъ что-то сказать ей.

И Левъ Александровичъ не особенно долго подходилъ къ предмету. Онъ присѣлъ къ столу, взялъ налитый стаканъ чаю и сказалъ:

— Итакъ, завтра начинаютъ устраивать въ квартирѣ меблировку…

— Да, они обѣщали, — сказала Лизавета Александровна, чувствуя въ этихъ его словахъ начало разговора.

— Да, ну, такъ вотъ. Я и хочу сказать тебѣ, Лиза… Есть одно обстоятельство.

Лизавета Аленсандровна замерла съ чайникомъ, наклоненнымъ надъ чашкой и возвела на брата вопрошающій взоръ.

— Есть одно обстоятельство, о которомъ я долженъ сообщить тебѣ… Видишь-ли, я никогда не говорилъ съ тобой о моихъ отношеніяхъ къ Натальѣ Валентиновнѣ.

— Никогда! — чрезвычайно твердо сказала Лизавета Александровна и отрицательно покачала головой.

— Да, но это потому, что мы съ тобой вообще какъ-то мало говоримъ о нашей внутренней индивидуальной жизни. У насъ этого нѣтъ… Ну, я скажу такъ: мы безъ этого отлично обходимся и это не мѣшаетъ нашимъ братскимъ отношеніямъ быть превосходными.

— Да, пожалуй…

— Но это возможно тогда, когда рѣчь идетъ о душевныхъ состояніяхъ; когда же оно переходитъ въ фактъ, сопряженный съ нѣкоторой перемѣной жизни, мы должны измѣнитъ этому правилу.

— Да, конечно, Левъ, — исправно подавала свои реплики Лизавета Александровна.

— Ну, такъ вотъ видишь, теперь именно и произошелъ фактъ, который внесетъ нѣкоторыя перемѣны въ нашу жизнь. До сихъ поръ мы жили вдвоемъ, теперь будемъ жить втроемъ…

— Какимъ образомъ? спросила Лизавета Александровна, и при этомъ на лицѣ ея не дрогнулъ ни одинъ мускулъ.

Она была совершенно готова къ этому сообщенію и даже заранѣе знала, какъ отнесется къ нему и какъ будетъ вести себя.

— Да вѣдь это же ясно само собой послѣ того, что я сказалъ. Сюда пріѣдетъ Наталья Валентиновна и уже прямо въ нашу квартиру.

Лизавета Александровна улыбнулась и улыбка эта была, конечно, вполнѣ неискренняя, а потому и лишенная всякой веселости. — Какой ты, однако, хитрый, Левъ, — сказала она:- какъ это ты такъ тихонько устроилъ все: и разводъ и… и вѣнчаніе, конечно?

— Что? Разводъ и вѣнчаніе?

— Ну, да… Или, покрайней мѣрѣ, первое…

— Ни то, ни другое, Лиза… Ты должна это знать. Нѣтъ ни того, ни другого.

Тогда Лизавета Александровна поставила на столъ чайникъ, который до сихъ поръ все еще держала въ рукахъ, отодвинула отъ себя подносъ съ посудой и выразительно положила на столъ обѣ руки ладонями книзу.

— Ну, такъ я тутъ ничего не понимаю, Левъ. Я ровно ничего не понимаю! — сказала она.

Левъ Александровичъ сдѣлалъ слегка нетерпѣливое движеніе плечами. Ему было досадно, что сестра не хочетъ понять его съ двухъ словъ. Всякая другая на ея мѣстѣ съумѣла бы это сдѣлать.

— Но это легко понять, надо только захотѣть, — промолвилъ онъ.

— Я хочу… Я очень хочу этого, Левъ, но я не понимаю….

— Я принужденъ объяснить тебѣ. Какая же можетъ быть рѣчь о разводѣ, когда дѣло идетъ о такомъ господинѣ, какъ докторъ Мигурскій? Вѣдь ты же знаешь, что это за человѣкъ, и ты должна понимать это, Лиза.

— Да, по всей вѣроятности.

— А если такъ, то, значитъ, разводъ невозможенъ.

— Но тогда и бракъ невозможенъ.

— Совершенно вѣрно. Онъ, дѣйствительно, невозможенъ.

— Но, Левъ, съ каждымъ твоимъ словомъ я начинаю понимать все меньше и меньше, — сказала Лизавета Александровна. — Ты меня извини.

— Боюсь, Лиза, что ты не хочешь понимать меня гораздо больше, чѣмъ не можешь. Если люди — мужчина и женщина — питаютъ другъ къ другу чувство и при этомъ не могутъ обвѣнчаться по причинамъ внѣшнимъ, независящимъ отъ нихъ, то они устраиваются иначе.

— Не всѣ это могутъ, Левъ.

— Я говорю о независимыхъ людяхъ.

— Да, конечно. Но человѣкъ, на котораго возложены почетныя обязанности сановника, не можетъ считать себя независимымъ! — возразила Лизавета Александровна.

— Лиза, если ты говоришь обо мнѣ, то знай разъ навсегда, что я никогда не взялъ бы на себя такихъ, хотя бы и самыхъ почетныхъ, обязанностей, которыя отняли бы у меня хоть каплю личной независимости. Однимъ словомъ, Наталья Валентиновна пріѣдетъ сюда и поселится въ нашей квартирѣ въ качествѣ моей жены, — разумѣется, въ силу необходимости, гражданской.

Лизавета Александровна стояла выпрямившись, какъ бы окаменѣлая. Даже щеки ея, обыкновенно мало выражавшія ея душевное состояніе, слегка поблѣднѣли.

Это твердое и категорическое заявленіе брата въ первую минуту лишило ее способности возражать ему. Но затѣмъ эта способность вернулась къ ней въ удвоенной степени. Она сказала.

— Не знаю, Левъ… Ты, конечно, все это обсудилъ. Ты человѣкъ умный. Не мнѣ учить тебя. Но бываетъ, что, подъ вліяніемъ чувства, умные люди теряютъ способность относиться къ своимъ дѣйствіямъ критически. Боюсь, какъ бы это не случилось съ тобой.

Левъ Александровичъ усмѣхнулся:- Меня очень интересуетъ, Лиза, услышать твое мнѣніе по этому вопросу — сказалъ онъ.

— Мое мнѣніе — оно обыкновенно, Левъ. Твое положеніе, званіе, чинъ… Наконецъ, ты не забывай, что мы будемъ жить въ казенной квартирѣ.

— Ну, дальше, дальше, прошу тебя…

— Что же дальше? Я сказала все.

— Нѣтъ, не все, Лиза. Ты знаешь, чѣмъ я связанъ съ Натальей Валентиновной. Такъ вотъ и скажи: по твоему, какъ долженъ бы я поступить въ данномъ случаѣ?

— О, это очень просто. Ты долженъ былъ побороть себя.

— Но зачѣмъ? Ради чего и ради кого?

— Ради положенія, ради твоей карьеры.

— Это вздоръ. Я говорю, что это вздоръ, Лиза. Положеніе и карьера должны быть для меня, а не я для нихъ. Ни для какой карьеры я не откажусь отъ того, что считаю самымъ важнымъ и существеннымъ въ моей жизни…

— Въ такомъ случаѣ, Левъ, если ужъ это такъ неизбѣжно… Я не понимаю, какая необходимость Натальѣ Валентиновнѣ непремѣнно жить въ одной квартирѣ съ тобой.

— А какъ же иначе?

— Да, вѣдь, тамъ жила-же она отдѣльно и ты бывалъ у нея.

— Ты, Лиза, не понимаешь нашихъ отношеній. Тамъ наши отношенія были не тѣ, что требуютъ совмѣстной жизни… Пойми это. Она дѣлается моею женой и слѣдовательно она имѣетъ право пользоваться всѣми правами моей жены… Когда для этого явится возможность, эти права будутъ закрѣплены бракомъ, а пока — я всѣхъ, кто будетъ имѣть со мной дѣло, заставлю относиться къ ней, какъ къ моей женѣ.

— Если ты имѣешь въ виду меня, Левъ, то ты не долженъ въ этомъ сомнѣваться! сказала Лизавета Александровна, которая въ теченіе двухъ минутъ пережила рѣшительную борьбу и въ этой борьбѣ, какъ всегда, одержала верхъ героическая самоотверженность по отношенію къ брату надъ ея личнымъ мнѣніемъ.

— Я въ этомъ не сомнѣваюсь, Лиза, промолвилъ Левъ Александровичъ.

Разговоръ на эту тему былъ исчерпанъ, такъ по крайней мѣрѣ думалъ Левъ Александровичъ, и потому сейчасъ же началъ говорить о томъ, что обои, которые онъ выбралъ для гостиной, очень ему нравились въ магазинѣ. Но онъ не знаетъ, какъ это вышло на стѣнахъ, послѣ оклейки.

Лизавета Александровна сообщила ему, что и послѣ оклейки они очень красивы. Затѣмъ они еще минутъ десять поговорили о квартирѣ.

Чаю уже было выпито вполнѣ достаточно для того, чтобы бесѣда могла считаться оконченной. Лизавета Александровна, чтобы имѣть какое-нибудь основаніе, легонько зѣвнула.

— Я здѣсь привыкла очень рано спать ложиться.

— Ну, я не могу позволить себѣ эту роскошь! откликнулся Левъ Александровичъ.

И послѣ этого они скоро разошлись. Левъ Александровичъ дѣйствительно послѣ ея ухода засѣлъ за работу и просидѣлъ часовъ до трехъ утра.