Онъ дѣйствительно работалъ, не покладая рукъ. Давно уже ему не приходилось писать съ такимъ увлеченіемъ.

Записка Балтова, послужившая основаніемъ для новаго закона, отличалась удивительной опредѣленностью и ясностью. Въ ней даже не было попытокъ уклониться отъ того направленія которое господствовало въ правящихъ сферахъ. Напротивъ, онъ употребилъ весь свой талантъ на изысканіе новыхъ доводовъ и обоснованій для существующаго порядка. И онъ нашелъ ихъ съ той удивительной находчивостью, которую проявлялъ во всемъ.

Очевидно, въ высшихъ сферахъ были сторонники разрѣшенія крестьянскаго вопроса путемъ надѣленія землей, потому что Балтовъ сразу становился на почву полемики съ ними и дѣлалъ это своеобразно и искусно.

Они находили такое надѣленіе единственнымъ справедливымъ разрѣшеніемъ задачи и Балтовъ съ этого начиналъ. Справедливость въ настоящемъ вопросѣ не подлежитъ спору. Справедливость всегда есть и будетъ одна: чтобы по возможности всѣмъ было предоставлено наиболѣе счастливое существованіе. Но политика не знаетъ справедливости, она должна считаться только съ возможностью и выполнимостью.

Далѣе, цѣлымъ рядомъ цифръ, онъ доказывалъ полную возможность и выполнимость надѣленія крестьянъ землей. Свободныхъ земель въ Россіи достаточно и вопросъ могъ бы быть разрѣшенъ въ интересахъ справедливости. Онъ приглашалъ на минуту, вообразить, что все это сдѣлано: крестьяне надѣлены землей въ обиліи. Что дальше?

Дальше поднимается фабричный рабочій. который тоже совершенно справедливо находитъ, что 12–14 часовъ суточной работы является для него крайне обременительнымъ и, требуя для себя справедливости, домогается восьми часоваго рабочаго дня и, кстати, и увеличенія заработной платы. Требованіе это записка признаетъ безусловно справедливымъ. Восемь часовъ работать для человѣческаго организма предѣлъ вреднаго усилія, а существующая у насъ заработная плата слабо прокармливаетъ рабочаго съ семьей.

Опять приглашеніе на минуту вообразить, что эти вполнѣ справедливыя требованія удовлетворены; и на другой день вся русская промышленность находится въ крахѣ. Но пусть они даже не въ крахѣ, а просто справедливость удовлетворена. Что дальше?

Поднимаются ремесленники, которые тоже ставятъ совершенно справедливыя требованія объ улучшеніи своего положенія, вслѣдъ за ними желѣзнодорожные служащіе, затѣмъ прислуга въ частныхъ домахъ, наконецъ чиновники, и всѣ требуютъ справедливости и дѣйствительно справедливости, въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія.

Но страна оказывается въ огнѣ, все дезорганизованной промышленность подорвана, законность поколеблена и проч. и проч. Словомъ, картина полнаго потрясенія.

Въ Россіи жить плохо, въ ней царствуетъ безправіе, невѣжество и бѣдность. Идеалъ справедливости, это — свобода, просвѣщеніе и богатство. Это все вѣрно, этого нельзя не признать.

Но попробуйте приподнять уголокъ покрывала, подъ которымъ скрываются эти «чудовища справедливости», какъ они всѣ одно за другимъ высунутъ головы съ раскрытыми пастями и сожрутъ ради справедливости всѣ сокровища ума, — науки, искусства, культуру, все, добытое цивилизаціей.

Поэтому не приподымайте уголка покрывала, а тщательно подверните всѣ края его, чтобы не было ни малѣйшей щелочки, чтобы чудовища спали.

Таковъ былъ смыслъ записки Балтова. Составлена она была блестяще, съ богатыми цифровыми данными, съ остроумными ссылками, а выводъ изъ нея былъ ясенъ самъ собой — этимъ выводомъ былъ новый законъ.

Поставивъ послѣднюю точку, Максимъ Павловичъ легъ на диванѣ и, не раздѣваясь, заснулъ. Часа въ два онъ уже былъ на ногахъ.

Позавтракавъ, онъ опять сѣлъ за столъ и тщательно пересмотрѣлъ свою статью. Онъ былъ необыкновенно строгимъ судьей своего произведенія. Ему хотѣлось, чтобы въ немъ не было ни одного лишняго слова и чтобы каждое изъ нихъ попадало прямо въ центръ.

Наконецъ, онъ собралъ листы, сложилъ ихъ всѣ вмѣстѣ, свернулъ и положилъ въ карманъ; тогда онъ одѣлся, вышелъ на улицу и поѣхалъ въ редакцію.

Редакторъ былъ уже здѣсь. Хотя статья ему была обѣщана, тѣмъ не менѣе онъ далеко не вполнѣ былъ увѣренъ въ ней. Максимъ Павловичъ былъ человѣкъ настроенія. Нерѣдко идея, которая ему же самому казалась блестящей и захватывала его, вдругъ надоѣдала ему и становилась противной и онъ оставлялъ ее. Но на этотъ разъ ничего подобнаго не случилось.

— Вотъ вамъ. Читайте, — сказалъ Зигзаговъ, вынувъ изъ кармана пачку маленькихъ листковъ, на какихъ онъ обыкновенно писалъ свои статьи.

— Значитъ, не отмѣнили?

— А вы написали духовное завѣщаніе?

— Да вѣдь не бомба же это.

— Нѣтъ, это бомба, только безъ пороха. Читайте.

И редакторъ читалъ и съ каждой страницей все яснѣе и яснѣе и яснѣе понималъ, что, если и не пора еще составлять духовное завѣщаніе, то укладываться дѣйствительно надо.

— Вы правы, — сказалъ онъ, — послѣ завтра мы не существуемъ. Но зато мы себя обозначимъ. Статья удивительная, каждое слово — пощечина… Ай-ай, придется ликвидировать дѣла.

— Собираетесь струсить?

— И не подумаю. Вотъ видите, статью отдаю въ наборъ. Позвать ко мнѣ метранпажа!

Пришелъ метранпажъ. — Голубчикъ, вотъ статья, за которую насъ всѣхъ повѣсятъ, такъ ужъ пожалуйста постарайтесь, чтобъ не было ни одной ошибочки. Подобныя вещи должны дѣлаться безошибочно.

Но, сдавъ статью, Максимъ Павловичъ не считалъ себя еще свободнымъ. Онъ вернулся домой и еще посидѣлъ полчаса за письменнымъ столомъ.

Это было письмо Балтову. Онъ считалъ своимъ долгомъ написать его. Вотъ оно:

«Милостивый Государь, Левъ Александровичъ. Въ тотъ моментъ, когда вы читаете это письмо, мы уже враги. Я лично слишкомъ многимъ обязанъ вамъ, чтобы перейти въ это новое состояніе, не объяснивъ вамъ этого перехода.

Вы, какъ умный и проницательный человѣкъ, понимаете, что по духу мы всегда были врагами. Но до момента, когда вы приняли первое назначеніе, наше разногласіе могло оставаться въ потенціальномъ состояніи и не становиться между нами.

Ко мнѣ вы были добры. Вашъ большой умъ плѣнялъ меня и для меня не было унизительно — пользоваться вашими исключительными услугами: я питалъ къ вамъ „влеченье — родъ недуга“, какое питаю ко всякому выдающемуся человѣку.

Но въ тотъ моментъ, когда вы взяли назначеніе, я уже почувствовалъ, что нашимъ отношеніямъ наступаетъ конецъ. Я предвидѣлъ ваше направленіе, и тогда совершенно ясно показалъ вамъ все это.

Вы сковали меня по рукамъ и по ногамъ новой величайшей услугой, — содѣйствіемъ моему освобожденію и, можетъ быть, моей цѣлости. Но бываютъ обстоятельства, когда человѣкъ становится въ необходимость разорвать цѣпи благодарности, когда долгъ порабощаетъ въ себѣ человѣка со всѣми его частными отношеніями.

Сейчасъ я кончилъ статью, въ которой выступаю вашимъ непримиримымъ врагомъ и вы, прочитавъ ее, почувствуете себя такимъ же по отношенію ко мнѣ. Какъ это ни странно, но именно въ этой статьѣ я проявилъ напряженіе всѣхъ своихъ способностей и чувствую, что она — сильная, что она достойна своего предмета.

Благодарю васъ за все, что вы для меня сдѣлали, и прошу васъ въ дальнѣйшемъ не проявлять по отношенію ко мнѣ никакого великодушія. Максимъ Зигзаговъ».

Затѣмъ Максимъ Павловичъ послалъ за Володей и тотъ сейчасъ же пріѣхалъ.

— Что это у васъ такъ горятъ глаза? — спросилъ Володя, заставшій его за перечитываніемъ письма.

— Прочитайте! — сказалъ Максимъ Павловичъ, указавъ ему на письмо.

Володя прочиталъ. — О чемъ же это?

— Завтра появится статья.

— Вы достали записку? У Корещенскаго?

— Ужъ это останется тайной, Володя. Но вамъ предстоитъ миссія: это письмо вы должны передать лично вашему дядѣ завтра въ десять часовъ утра.

— Почему въ десять?

— Потому что къ этому времени номеръ газеты будетъ полученъ подписчиками и распроданъ въ розницѣ. Я хочу, чтобъ его прочитало какъ можно больше публики. Понимаете, Володя, — мнѣ кажется, что я въ этой статьѣ израсходовалъ всѣ свои способности и больше никогда ничего сильнаго не напишу.

— Она у васъ?

— Нѣтъ, въ наборѣ. Вы прочитаете ее завтра. Господинъ министръ получаетъ нашу газету. Вы берете на себя миссію..?

— Она непріятна, но я не могу отказаться.

Володя взялъ письмо.

На слѣдующій день среди читателей газетъ можно было замѣтить необыкновенное для столицы движеніе. Въ редакціяхъ, общественныхъ мѣстахъ, конторахъ, въ казенныхъ канцеляріяхъ, всюду только и было рѣчи, что о статьѣ Зигзагова.

Публика была необыкновенно чутка ко всякому свободному слову, которое тѣмъ или инымъ путемъ проскальзывало въ печати. Малѣйшая удачная обмолвка вызывала разговоры и толкованія.

Зигзаговъ же далъ цѣлую статью смѣлую и важную по своему предмету. Помимо своей цѣли, она была написана увлекательно.

Имя Зигзагова, до тѣхъ поръ пользовавшееся нѣкоторой извѣстностью, вдругъ сразу сдѣлалось большимъ. Его повторяли на всѣхъ перекресткахъ.

Начало статьи заинтриговывало. «Такого то числа, мѣсяца, года, въ россійской столицѣ произошло злодѣяніе, которое совершилъ я. Признаюсь въ этомъ всенародно и не ощущаю ни малѣйшаго угрызенія совѣсти.

Я укралъ тщательно скрываемое отъ глазъ публики произведеніе его высокопревосходительства господина министра Балтова. Это произведеніе есть ничто иное, какъ диссертація на званіе вершителя судебъ Россіи, каковой постъ въ самомъ близкомъ будущемъ имѣетъ быть вакантнымъ.

Мнѣ достовѣрно извѣстно, что защита диссертаціи произошла въ высшемъ государственномъ учрежденіи такого-то числа, о чемъ россійская публика, очевидно изъ особаго уваженія къ ней была освѣдомлена. Защита была блестящая, министръ удостоенъ искомаго званія и, какъ пробный шаръ, подъ вліяніемъ его идей, на дняхъ вышелъ въ свѣтъ извѣстный всѣмъ законъ о крестьянахъ.

Я чувствую, какъ противъ меня возстала вся Россія. Вѣдь всѣмъ извѣстно, что господинъ министръ Балтовъ есть носитель самихъ благожелательныхъ передовыхъ идей и явился жертвой побѣдившей его реакціи, что онъ наша единственная надежда, и что, не будь его, намъ не на кого было бы надѣяться.

Но я не боюсь возставшей на меня даже цѣлой Россіи, потому что у меня въ рукахъ истина. Истину эту я укралъ, но вѣдь и Прометей въ свое время укралъ божественный огонь, такъ что въ этомъ отношеніи я и не одинокъ.

Я приглашаю всю Россію ознакомиться съ диссертаціей господина министра и послѣ того сбросить повязку съ своихъ глазъ и видѣть этого несомнѣнно великаго человѣка въ настоящемъ видѣ.

Кто вамъ сказалъ, что министръ вступалъ въ бой съ реакціей, и что реакція его побѣдила? Самъ господинъ министръ никогда никому не говорилъ этого. Самъ господинъ министръ говоритъ какъ разъ обратное. Вотъ что говоритъ господинъ министръ въ своей диссертаціи».

И далѣе шло сжатое и мѣткое изложеніе записки Балтова. По обстановкѣ, по фактамъ, по цифрамъ было совершенно ясно, что авторъ ничего не выдумалъ, что все это не шутка, не литературный пріемъ, а дѣйствительно фактическій матеріалъ.

И фигура государственнаго дѣятеля съ каждымъ столбцомъ вырисовывалась все яснѣе и яснѣе, и наконецъ Балтовъ возставалъ передъ публикой совершенно законченнымъ округленнымъ и даже какимъ то властно-холоднымъ реакціонеромъ, отъ котораго Россія могла ожидать только зла.

«Итакъ, возставшая на меня Россія, я вижу, что ты уже положила оружіе. Ты уже сняла съ своихъ глазъ повязку и швырнула ее въ сторону. Ты видишь, что министру Балтову, на котораго ты такъ наивно и довѣрчиво возлагала свои упованія, потому что надо же тебѣ, бѣдной, на кого-нибудь уповать, что ему былъ назначенъ экзаменъ и что онъ его выдержалъ блестяще. Онъ получилъ круглыя двѣнадцать и теперь, снявъ съ своей головы забрало, которое скрывало отъ твоихъ глазъ его истинное лицо, вооруженный новой властью, онъ явится достойнымъ продолжателемъ своихъ предшественниковъ.

До сихъ поръ у тебя были тупые и глупые душители, теперь умный тонкій душитель. Сама рѣши, кто лучше и что ты отъ этого выиграешь»?

Какъ всегда бываетъ, блюстители замѣтили нарушеніе порядка послѣдними. Номеръ газеты со статьей Зигзагова свободно раскупался. Напечатанный въ усиленномъ числѣ экземпляровъ, онъ къ одиннадцати часамъ утра разошелся весь и его уже продавали на улицахъ по увеличенной цѣнѣ.

Володя въ этотъ день проснулся рано. Еще вчера съ вечера онъ былъ разстроенъ и спалъ очень плохо. Въ карманѣ у него лежало письмо, которое онъ былъ долженъ передать дядѣ.

Утромъ онъ первый пришелъ въ столовую, когда всѣ въ домѣ еще спали. Онъ развернулъ газету, въ которой писалъ Максимъ Павловичъ и впился въ статью, не отрывая отъ нея глазъ.

И теперь, послѣ прочтенія статьи, онъ понялъ, какую ужасную задачу взялъ на себя. Какъ на зло, въ этотъ день Левъ Александровичъ спалъ дольше обыкновеннаго. Володя ждалъ его и это ожиданіе измучило его.

Въ половинѣ одиннадцатаго появился Левъ Александровичъ. Онъ былъ разстроенъ тѣмъ, что такъ поздно всталъ, что случалось съ нимъ чрезвычайно рѣдко. У него немного болѣла голова. Онъ былъ уже одѣтъ, чтобы ѣхать на службу.

Наскоро поздоровавшись съ Володей и Лизаветой Александровной, которая всегда являлась наливать ему кофе, онъ принялся на завтракъ.

Володя понималъ, что свою миссію ему необходимо выполнить сейчасъ же, но присутствіе тетки сильно стѣсняло его. Газеты лежали на столѣ, Левъ Александровичъ не прикоснулся къ нимъ. Ему было некогда.

Быстро допивъ кофе, онъ поднялся.

— Дядя, — сказалъ Володя, — я долженъ передать вамъ письмо.

— Это не особенно спѣшно? Нельзя потомъ? — разсѣянно спросилъ Левъ Александровичъ.

— Нѣтъ, необходимо сейчасъ.

И онъ передалъ ему письмо.

— Я могу прочитать въ дорогѣ? — промолвилъ Балтовъ.

— Да… Но… какъ хотите.

— Отъ кого письмо?

— Отъ Максима Павловича.

Володя случайно взглянулъ на Лизавету Александровну и замѣтилъ, что глаза ея выражали величайшее любопытство.

— Что же тутъ? — нетерпѣливо сказалъ Левъ Александровичъ и быстрымъ движеніемъ разорвалъ конвертъ:- Что такое? въ чемъ дѣло? — спрашивалъ онъ, читая первыя строки и видимо не понимая ихъ настоящаго смысла. — Почему? о чемъ онъ пишетъ?

— Онъ пишетъ о своей статьѣ.

— Какой статьѣ?

— Она помѣщена въ газетѣ сегодня.

— Его статья? Гдѣ же она?

Володя быстро отыскалъ статью и подалъ ее дядѣ. Левъ Александровичъ небрежно прочелъ первыя строки, но затѣмъ внимательно вчитался въ нихъ вторично и, наконецъ, сѣлъ за столъ и погрузился въ чтеніе.

Въ столовой было глубокое молчаніе. Двѣ пары глазъ смотрѣли на Балтова и слѣдили за его движеніями. Володя зналъ все и его интересовала только послѣдовательность событій. А Лизавета Александровна ничего не понимала, но чувствовала, что совершается что-то важное.

Прошло съ четверть часа. Левъ Александровичъ прочиталъ статью до послѣдняго слова, потомъ твердымъ энергичнымъ движеніемъ рукъ сложилъ газету въ нѣсколько разъ и всунулъ ее въ портфель. Выраженіе его глазъ было ледяное.

— Я ѣду въ министерство, — сказалъ онъ, поднявшись. — Мм… впрочемъ, прибавилъ онъ, вынувъ изъ портфеля газету, — пожалуйста, передай это Натальѣ Валентиновнѣ и вотъ это, — и онъ швырнулъ на столъ письмо Зигзагова и, не прибавивъ больше ни слова, быстро ушелъ.

Лизавета Александровна молча проводила его глазами и бросилась къ столу.

— Что онъ сдѣлалъ, этотъ господинъ? — спросила она Володю.

— Написалъ статью о дядѣ, - отвѣтилъ Володя.

— Гнусную? Ну, конечно… Я всегда говорила… Я предостерегала… Покажите письмо, Володя.

— Дядя велѣлъ передать его Натальѣ Валентиновнѣ.

— Я ближе ему, чѣмъ Наталья Валентиновна.

— Я противъ этого не спорю, тетя, — но онъ велѣлъ.

— Володя, мы-же съ вами все-таки свои… Покажите мнѣ письмо.

Володя не находилъ причины отказывать ей, онъ далъ ей письмо.

— Негодяй!.. Я всегда говорила… Я предостерегала… А меня не слушали… Дайте сюда статью…

Она взяла газету и начала читать статью. Но она мало понимала въ ней.

— Такъ онъ, значитъ, укралъ? воскликнула она.

— Это единственное, что вы поняли, тетя? а вѣдь дѣло-то совсѣмъ не въ этомъ.

— Я понимаю только, что Льву это непріятно, ужасно непріятно… Я это видѣла по его глазамъ…

Володя не хотѣлъ спорить съ нею и ушелъ къ себѣ. У него въ этотъ день были дѣла, но онъ о нихъ и не думалъ. Онъ ходилъ по комнатѣ и все время передъ нимъ носился образъ дяди, какимъ онъ видѣлъ его передъ уходомъ. Выраженіе глазъ его было удивительно. Никогда онъ еще не видѣлъ въ нихъ такого ледяного холода.

И ему казалось, что одинъ этотъ взглядъ рисуетъ передъ нимъ дядю въ новомъ свѣтѣ. Нѣтъ, это не тотъ спокойный и благожелательный человѣкъ, какимъ онъ его себѣ представлялъ. Человѣкъ, у котораго хоть минуту могутъ быть такіе глаза, долженъ быть способенъ на жестокость.

И онъ думалъ о томъ, что какъ разъ теперь надъ Зигзаговымъ, можетъ быть, совершается возмездіе, и не могъ себѣ представить его размѣровъ. Ему хотѣлось поѣхать къ Максиму Павловичу, онъ даже чувствовалъ, что долженъ быть тамъ въ это время, но онъ былъ связанъ порученіемъ передать письмо и газету Натальѣ Валентиновнѣ.

Да и помимо этого ему хотѣлось видѣть Наталью Валентиновну, такъ какъ для нея вся эта исторія будетъ тяжела. И онъ нетерпѣливо ждалъ, когда она выйдетъ.

И вотъ раздался ея звонокъ. Къ ней въ спальню побѣжала горничная. Онъ вышелъ, чтобъ встрѣтить ее и спросить, скоро ли выйдетъ Наталья Валентиновна.

— Имъ нездоровится. Они приказали кофе принести въ спальню.

Тогда онъ счелъ себя развязаннымъ отъ тяжелаго порученія. Онъ запечаталъ газету и письмо въ конвертъ и отдалъ его горничной.

— Когда Наталья Валентиновна встанетъ, передайте ей! — сказалъ онъ и, одѣвшись, вышелъ на улицу.