ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Сталин — председатель Совета Народных Комиссаров СССР.

Молотов — народный комиссар иностранных дел СССР.

Жуков — командующий войсками Первого Белорусского фронта, маршал Советского Союза.

Антонов — заместитель начальника Генерального штаба Красной Армии.

Чуйков — командующий армией, генерал армии.

Шатилов — командир дивизии, генерал-майор.

Артюхов — заместитель командира дивизии, полковник.

Сосновский — заместитель командира дивизии, полковник.

Зинченко — командир полка, полковник.

Кузин — командир батальона, майор.

Быстров — командир роты разведчиков, капитан.

Егоров — сержант.

Кантария — младший сержант.

Бобров — солдат.

Вера — телефонистка.

Зина — санитарка.

Солдаты, сержанты, старшины, офицеры, пленные.

Черчилль — Премьер-министр Великобритании.

Клемментина — его жена.

Мэри — их дочь.

Иден — министр иностранных дел.

Рузвельт — Президент Соединенных Штатов Америки.

Стеттиниус — Государственный Секретарь.

Маршалл — Начальник штаба американской армии, генерал армии.

Гитлер — канцлер Германии.

Геббельс — министр пропаганды.

Борман — заместитель Гитлера в руководстве партией.

Геринг — командующий военно-воздушными силами, рейхсмаршал.

Гиммлер — министр внутренних дел, рейхсфюрер.

Кейтель — начальник штаба вооруженных сил Германии, фельдмаршал.

Кребс — начальник Генерального штаба сухопутных войск, генерал.

Вейдлинг — командующий обороной Берлина, генерал артиллерии.

Морель — лечащий врач Гитлера.

Ева Браун

Офицеры, генералы.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА I

Крым. Ялта. Ливадийский дворец. Просторный зал. У карты фронтов, развешанных на стенах, стоит Сталин, в руках держит трубку. За столом сидит Молотов, пишет.

Входит Черчилль, протягивает руку Сталину.

Черчилль. Я благодарю вас, маршал Сталин, за удобства, которые вы предоставили нам в распоряжение.

Сталин (пожимая ему руку). Это долг гостеприимства, господин Черчилль. Большего работники не могли сделать, у них было очень мало времени.

Черчилль. Я понимаю. (Пожимает руку Молотову. Садится в кресло, достает сигару, закуривает.) Какие вести поступают с фронта?

Сталин. Неплохие.

Черчилль. Должен вас обрадовать, восьмого февраля британская группировка войск совместно с 9-й американской армией переходит в наступление на севере Франции.

Сталин. Это хорошо. Мы давно этого ждали. Нужно лишить немцев возможности перебрасывать свои войска с одного фронта на другой.

Черчилль. Сегодня на заседании генерал Маршалл изложит планы союзников на Западе. Я хотел бы также, чтобы фельдмаршал Александер рассказал о положении дел на фронте в Италии.

Сталин. Хорошо, послушаем и фельдмаршала Александера. Немцы на итальянском фронте наступать не будут. Поэтому желательно было бы оставить часть сил союзников на фронте в Италии для обороны, а остальные перебросить через Адриатическое море для совместного наступления с Красной Армией в районе Австрии.

Черчилль. Александер говорит, у него сейчас нет в наличии свободных сил для этой операции. Да и уже поздно, как он считает, приступать к этой операции.

Сталин. Почему поздно? Подумайте.

Черчилль. Что ж, подумаем. Меня больше интересует Германия.

Сталин. Германия теперь лишена Силезского угольного бассейна, и если она потеряет и Рур, лишится своих двух основных источников получения угля, то в Германии в результате недостатка угля и хлеба возможен внутренний крах до ее военного поражения.

Черчилль. Согласен. Это может случиться.

Сталин. У немцев нет сейчас готовых резервов. Они построили мощные укрепления на востоке, но эти укрепления защищались бойцами из фольксштурма, очень нестойкими людьми.

Черчилль. Да, у немцев готовых резервов нет, это так. В связи с этим я хотел бы спросить, что думает маршал Сталин о наступлении Рундштедта на западе?

Сталин. Рундштедт поступил очень глупо, начав свое наступление в то время, когда у Германии нет сил. Германия продолжает считать себя великой державой, но она уже перестала быть великой. Для новых операций нужны резервы, а у Германии их нет.

Черчилль. Гитлер считал, приготовил нам паутину, но забыл про паука. Какого вы мнения о Гитлере как стратеге?

Сталин. Гитлера некоторые сравнивают с Наполеоном. Но он походит на Наполеона не больше, чем котенок на льва. Гитлер как стратег испортился. Генерал-фельдмаршал Бок был у него гораздо умнее. Теперь же Гитлер растерял всех своих опытных генералов.

Черчилль. Да, это верно. В начале войны немцы были сильны и нанесли России огромный ущерб. Но Советская Россия не только выстояла и оправилась от этих ран, но и нанесла германской армии удар такой силы, какой не могла бы нанести ей ни одна другая страна в мире.

Сталин. Мы могли бы достичь еще больших успехов, если бы Англия и Америка открыли второй фронт в Европе в 1942 году, как обещали. А так пришлось нам одним сдерживать натиск немецко-фашистских войск, неся большие потери.

Черчилль. Мы не могли тогда открыть второй фронт в Европе, так как не имели ни сил, ни средств, чтобы успешно провести операцию по высадке огромной массы войск на севере Франции.

Сталин. Но вы и в 43-м году не открыли второй фронт, хотя тоже обещали и заверяли нас. Это позволило Гитлеру бросить на Восточный фронт основные свои силы.

Черчилль. Мы в 43-м году, как вам известно, проводили успешную операцию на севере Африки и нанесли там немцам серьезное поражение.

Сталин. Африка, господин Черчилль, — это не Европа.

Черчилль. Да, Африка — это не Европа. И все же немцы почувствовали нашу силу. Ну что, маршал Сталин, до встречи на заседании?

Сталин. Да, до встречи.

Черчилль уходит.

У англичан всегда так: то рано наступать, то поздно.

Молотов. Хитрят.

Сталин. Хитрят.

Молотов. Американский сенатор Трумэн еще в начале войны говорил, мы должны придерживаться такой политики: если будет побеждать Германия, мы должны помогать России. Если будет побеждать Россия, мы должны помогать Германии. И пусть они как можно больше убивают друг друга.

Сталин. Такая двойная политика проводится ими на протяжении всей войны.

Въезжает на коляске Рузвельт.

Его сопровождает офицер.

Рузвельт. Я приветствую маршала Сталина и господина Молотова и благодарю за исключительно русское гостеприимство.

Сталин. Мы рады, что вам все понравилось.

Рузвельт. Теперь, когда я увидел в Крыму бессмысленные разрушения, которые произвели здесь немцы, я хотел бы уничтожать их в два раза больше, чем до сих пор.

Сталин. Это верно, господин Президент. Немцы разрушили и сожгли у нас 1710 городов и более 70 тысяч сел и деревень, сожгли и разрушили более шести миллионов зданий, лишили крова 25 миллионов человек. Разрушили более 80000 промышленных предприятий, 98 тысяч колхозов и совхозов…

Рузвельт. Да, потери огромные. Пожалуй, ни одна страна в мире не выдержала бы такого удара.

Сталин. Но теперь дела пошли у нас лучше.

Рузвельт. Я говорил Америке: русские армии уничтожили и уничтожают больше вооруженных сил наших врагов — войск, танков, самолетов, орудий, чем другие объединенные страны, вместе взятые. Со мной поспорил один штабной офицер, что будет занято раньше — Берлин или Манила?

Сталин. Я считаю, Манила будет занята раньше Берлина. Дела там идут сейчас хорошо.

Рузвельт. Да, теперь американцы научились проводить десантные операции более успешно.

Сталин. Десантные операции — трудное дело. Но союзники хорошо стали владеть искусством этих операций.

Рузвельт. Должен вам признаться, маршал Сталин, в Ливадии я чувствую себя очень хорошо. Когда я не буду больше президентом, хотел бы попросить у Советского правительства продать мне Ливадию. Я очень люблю лесоводство и посадил бы большое количество деревьев на горах вблизи Ливадии.

Сталин. Крым представляет пока мало культивированную страну, многое еще нужно тут развивать, строить.

Рузвельт. Я поражен бессмысленными и беспощадными разрушениями немцев в Крыму.

Сталин. Гитлеровцы не имеют никакой морали. Они ненавидят все, что создано рукой человека. Они просто садисты.

Рузвельт. Я согласен с вами. Все разрушения — это результат их садизма. После войны надо будет вернуть из Германии все те предметы, которые они увезли отсюда и из других мест. Вообще, признаюсь вам, я сейчас гораздо более кровожадным стал по отношению к немцам, чем был раньше.

Сталин. Все мы стали более кровожадными. Немцы пролили слишком много честной крови.

Рузвельт. Перед отъездом в Крым я виделся с дочерью голландской королевы. Она сообщила мне, что немцы в Голландии разрушили дамбы и соленой водой из моря залили плодородные земли Голландии. Теперь потребуется лет шесть, чтобы восстановить плодородие этих земель.

Сталин. Немцы — настоящие варвары.

Рузвельт. Я полагаю, маршал Сталин, после войны Германию надо расчленить на несколько самостоятельных государств, чтобы она не обладала огромным экономическим и военным потенциалом и не угрожала больше соседним странам.

Молотов. А на сколько государств, господин президент, вы предлагаете расчленить Германию?

Рузвельт. Одни предлагают расчленить на пять государств, другие — на три: Северо-германское, Южно-германское и Западно-германское.

Сталин. Мне, господин президент, откровенно скажу, не нравится план расчленения Германии. Мы должны сохранить Германию как единое целостное государство. Но создать такие условия, чтобы будущая Германия развивалась как демократическая миролюбивая страна, без фашизма, нацизма и милитаризма.

Рузвельт. Но это, маршал Сталин, лишь наши предварительные размышления. Мы об этом еще поговорим в ходе наших заседаний.

Сталин. Конечно, поговорим. Господин президент, приехал ли с вами генерал Маршалл?

Рузвельт. Да, приехал.

Сталин. Мне хочется знать, думают ли союзники наступать на Западном фронте?

Рузвельт. Да, конечно. Первое наступление начнется через четыре дня, то есть 8 февраля. Затем будет вспомогательное наступление 12 февраля и большое наступление в марте. О плане союзников на Западном фронте сегодня на совещании доложит генерал Маршалл. Я просил бы вас, маршал Сталин, разрешить советским военным обсудить с военными представителями союзников военные вопросы во время нынешней конференции.

Сталин. Это возможно, господин президент. И это необходимо. Сегодня замначальника Генерального штаба Красной Армии доложит на совещании о положении на советско-германском фронте.

Рузвельт. Мы все с интересом выслушаем это сообщение. Наши армии, наступающие с запада, и ваши армии, наступающие с востока, настолько стали близки друг от друга, что было бы желательным установить между их штабами более тесный контакт.

Сталин. Это желательно.

Рузвельт. Ваши армии на Одере закрепились достаточно прочно?

Сталин. Наши войска перешли Одер в пяти-шести местах и ведут ожесточенные бои за расширение плацдармов на левом берегу Одера.

Рузвельт. У наших армий нет предместных укреплений на Рейне. Но его трудно форсировать, потому что он не замерзает зимой. Рейн придется форсировать либо в Голландии, либо на юге Германии. Но Эйзенхауэр уверен: он форсирует Рейн в течение марта.

Сталин. Наши войска, наоборот, боятся льда на реках и предпочитают форсировать без льда.

Рузвельт (улыбнувшись). Ну вот, видите, вкусы у всех разные. Мы любим лед, вы любите воду.

Сталин. Как говорится, о вкусах не спорят.

Рузвельт. Вот-вот, о вкусах не спорят, верно. Скажите, маршал Сталин, как вам понравился де Голль? Он считает себя духовным вождем Франции. Я его спросил: «Как французы могут помочь союзникам изгнать немцев из Франции»? Он ответил: «Мы приложим все силы, чтобы сделать это как можно скорее. Боевой дух наших войск высок, но у нас не хватает вооружения». И он прав. Сейчас мы помогаем де Голлю вооружить восемь французских дивизий.

Сталин. Помочь де Голлю, конечно, надо. Особенно вооружением и техникой.

Рузвельт. Англичане хотят сделать Францию сильной державой, с двухсоттысячной армией. Эта французская армия должна будет, по их мнению, в случае новой агрессии Германии, принять на себя первый удар и сдерживать позиции до тех пор, пока англичане не создадут свою собственную армию. Англичане — странные люди. Они хотят кушать пирог и хотят, чтобы пирог оставался у них целым в руках.

Сталин. Это очень удачно сказано. Очень удачно.

Рузвельт. Всякий раз, когда Черчилль настаивал на нашем вторжении через Балканы, всем было ясно, чего он хочет. Он прежде всего хотел врезаться клином в Центральную Европу, чтобы не допустить Красную Армию в Австрию, Румынию и Венгрию.

Сталин. Это так. Мы это понимали. Спасибо за откровенность, господин президент.

Рузвельт. Мы убеждали Черчилля, что такая операция на Балканах лишь продлит сроки войны как в Европе, так и на Тихом океане. И он, в конце концов, сдался.

Сталин. Вы были правы, господин президент, эта операция могла заметно отодвинуть сроки окончания войны в Европе и на Тихом океане.

Рузвельт. Нам на совещании надо обсудить вопрос о предоставлении Франции оккупационной зоны в Германии.

Сталин. Да, этот вопрос следует обсудить. Франция этого заслуживает.

Рузвельт. Ну что, маршал Сталин, до встречи на совещании?

Сталин. До встречи, господин президент. (Сталин и Молотов сопровождают Рузвельта до выхода из кабинета.) Президент Рузвельт мудрый, дальновидный политик.

Молотов. Это верно.

Сталин. С ним легче договариваться, чем с Черчиллем.

КАРТИНА II

Ливадийский дворец, просторный зал.

За столом переговоров сидят главы правительств СССР, США, Великобритании и их делегации.

На стенах развешаны карты фронтов.

Сталин. Я бы просил господина президента открыть наше заседание.

Рузвельт. Но ни в законе, ни в истории не предусмотрено, что я должен открывать совещание.

Черчилль. Мы поручаем сделать это вам.

Рузвельт. Ну что ж, вынужден согласиться. Руководители трех держав уже хорошо понимают друг друга и взаимопонимание между нами растет. Все мы хотим скорейшего окончания войны и прочного мира. Мы можем начать совещание и беседовать откровенно. Откровенность в переговорах позволяет быстрее достичь хороших результатов, хороших решений.

Сталин. Это верно. Откровенность и открытость — прежде всего.

Рузвельт. Перед нами висят карты Европы, Азии и Африки. Первое свое заседание я предлагаю посвятить обсуждению положения на Восточном фронте, где войска Красной Армии столь успешно продвигаются вперед.

Сталин. О положении на Восточном фронте доложит нам замначальника Генерального штаба Красной Армии генерал армии Антонов.

Рузвельт. Прошу, генерал армии Антонов. (Антонов подходит к карте.)

Антонов. Советские войска с 12 по 15 января 45-го года перешли в наступление на фронте от реки Неман до Карпат протяженностью 700 километров. Главный удар наносился в центре на протяжении 300 километров войсками Рокоссовского, Жукова, Конева. Вследствие неблагоприятных погодных условий предполагалось эту операцию начать в конце января, когда ожидалось улучшение погоды. Однако ввиду тревожного положения, которое создалось на Западном фронте в связи с наступлением немцев в Арденнах, Верховное командование советских войск дало приказ начать наступление не позже середины января, не дожидаясь улучшения погоды. Группировка противника была наиболее плотной на центральном участке фронта, так как удар с этого участка выводил наши войска по кратчайшему расстоянию к жизненным центрам Германии. Чтобы создать себе более выгодные условия для наступления, Советское Верховное командование решило растянуть центральную группировку противника. С этой целью была проведена вспомогательная операция против Восточной Пруссии и продолжалось наступление в Венгрии, на будапештском направлении. Это заставило немцев перебросить с центрального фронта значительные силы на север и на юг. Наша цель была достигнута. Наступление на главном направлении было начато в крайне неблагоприятных погодных условиях (низкая облачность, туман), авиация не применялась, артиллерийское наблюдение также было ограничено. За 18 дней наступления советские войска на направлении главного удара продвинулись до пятисот километров, вышли на реку Одер и овладели Силезским промышленным районом. Были перерезаны основные пути, связывающие восточно-прусскую группировку противника с центральными районами Германии. В ходе боев было разгромлено 45 дивизий немцев, противник потерял 300 тысяч убитыми и 100 тысяч пленными. Что касается вероятных действий противника, то немцы будут защищать прежде всего Берлин, для чего постараются задержать продвижение советских войск на Одере и организовать эшелонированную оборону за счет отходящих войск и резервов, перебрасываемых из Германии, Западной Европы и Италии. Также они будут укреплять группировку войск в Померании. Таким образом, на нашем фронте может дополнительно появиться 35–40 дивизий. Поэтому мы высказываем пожелание — ускорить переход союзных войск в наступление на Западном фронте, чему сейчас обстановка очень благоприятствует. Желательно начать наступление в первой половине февраля. У меня все.

Сталин. Есть ли к генералу Антонову вопросы?

Рузвельт. Нам все ясно.

Черчилль. Я хотел бы предложить, чтобы генерал Маршалл сделал доклад об операциях на Западном фронте, осуществление которых будет хорошей помощью советским армиям.

Рузвельт. Раньше союзники воевали на больших расстояниях друг от друга. Сейчас Германия стала мала, и потому особое значение имеет более тесный контакт между штабами трех стран.

Сталин. Это правильно.

Маршалл подходит к карте.

Маршалл. На Западном фронте последствия немецкого наступления в Арденнах ликвидированы. Сейчас идет перегруппировка наших сил. Нами предпринимаются меры по ликвидации ряда плацдармов на левом берегу Рейна, а также отбросить войска немцев на севере Швейцарии. В настоящее время 21-я армейская группировка и 9-я американская армия готовятся к наступлению на северном участке фронта. Первая из этих операций начнется 8 февраля, вторая операция начнется через неделю. Мы рассчитываем, немцы отступят к Дюссельдорфу, и союзные войска двинутся затем на Берлин. Я закончил.

Сталин. У меня есть несколько вопросов. Какова длина фронта, на котором планируется осуществить прорыв?

Маршалл. Предполагается осуществить прорыв на фронте от 50 до 60 миль.

Сталин. Есть ли у немцев укрепления на том фронте, где предполагается прорыв?

Маршалл. Да, есть. На этом участке фронта немцы создали укрепления тяжелого типа.

Сталин. Будут ли у союзников резервы для развития наступления?

Маршалл. Да, такие резервы будут.

Сталин. Я об этом спрашиваю потому, что советское командование придает большое значение резервам в развитии успеха. Мы в этом особенно убедились в ходе зимней кампании. А какое количество танковых дивизий вы сосредотачиваете на участке прорыва? У нас в ходе зимнего прорыва на центральном участке было сосредоточено около девяти тысяч танков.

Маршалл. У нас будет примерно 10–12 танковых дивизий, это около трех тысяч танков.

Черчилль. Союзники на всем западно-европейском театре имеют десять тысяч танков.

Сталин. Это немало. На фронте главного удара у нас было сосредоточено до девяти тысяч самолетов. Сколько самолетов у союзников?

Маршалл. Примерно столько же.

Сталин. Мы, как боевые товарищи, можем обменяться опытом с союзниками. Год тому назад мы создали специальную артиллерию прорыва. Это дало хорошие результаты. На каждый километр прорыва приходилось около 230 пушек. После артиллерийской бомбардировки много немцев было убито, другие были оглушены и не могли долгое время прийти в себя. Тем самым перед Красной Армией были открыты ворота. Дальнейшее продвижение было уже не трудным. Извините, что задержал ваше внимание. Мы хотели бы знать, какие пожелания имеются у союзников в отношении советских войск?

Черчилль. Я хотел бы воспользоваться этим случаем, чтобы выразить глубокую благодарность и восхищение той мощью, которая была продемонстрирована Красной Армией в ее наступлении.

Сталин (улыбнувшись). Это не пожелание.

Черчилль. Союзники осознают трудности своей задачи, но и уверены в ее решении. Что касается пожеланий, то союзники хотят, чтобы наступление советской армии продолжалось столь же успешно.

Рузвельт. Я согласен с Черчиллем.

Сталин. Зимнее наступление Красной Армии, за которое господин Черчилль выразил благодарность, было выполнением товарищеского долга перед союзниками. Мы не планировали зимнего наступления. Но я получил письма от вас, господин президент, и от вас, господин Черчилль, где вы спрашивали меня, не думает ли Сталин в течение января перейти в наступление? Я понял: для союзников такое наступление необходимо. У вас в Арденнах сложилась тяжелая обстановка в связи с контрнаступлением немцев. И мы начали наступление раньше намеченного срока. Я об этом говорю потому, что хочу подчеркнуть: Советское правительство считало своим долгом оказать помощь союзнику, оказавшемуся в трудном положении. Мы хотели, чтобы деятели союзных держав учли, что мы не только выполняем свои обязательства, но и готовы выполнить свой моральный долг.

Рузвельт. Я полностью согласен с мнением маршала Сталина. Я это понимаю так, чтобы каждый союзник был морально обязан продвигаться с возможно большей скоростью. Сейчас наступило время, когда наши армии в Германии сблизились, и нужно более тщательно координировать операции союзных войск.

Черчилль. Я приветствую слова маршала Сталина и могу сказать от себя и от президента Рузвельта следующее: причиной того, почему мы в Тегеране не заключили с Советским Союзом соглашения о будущих операциях, была наша уверенность в советском народе и его военных.

Рузвельт. Тегеранская конференция проходила перед моим переизбранием. Было еще неизвестно, будет ли американский народ на моей стороне. Поэтому было трудно составить общие военные планы.

Черчилль. Конечно, нас могут критиковать за то, что наступления союзников не были скоординированы.

Сталин. Да, тогда получился разнобой. Советские войска прекратили свое наступление осенью. В это время начали свое наступление союзники. Теперь получилось наоборот. В будущем этого нужно избегать, чтобы не дать противнику маневрировать войсками. Перебрасывать с запада, когда там затишье, на восток, где идут ожесточенные бои. И наоборот. Может быть, нашим военным целесообразно обсудить планы летних операций?

Черчилль. Да, это необходимо сделать. Сделать даже в ходе этого совещания. Главы правительств будут заниматься политическими вопросами, а военные — военными.

Рузвельт. Совершенно верно. Я полностью с вами согласен.

Черчилль. Давайте обсудим политические вопросы, а именно: будущее Германии, если у нее будет какое-либо будущее.

Сталин. Германия будет иметь будущее. Будет.

Рузвельт. Итак, мы переходим к политическим делам, а именно: зонам оккупации Германии. Речь идет, конечно, не о постоянной, а о временной оккупации. Следует также обсудить желание Франции иметь свою собственную зону оккупации в Германии.

Сталин. Я хотел бы, чтобы были обсуждены такие вопросы. Во-первых, предложения о расчленении Германии. Вопрос этот пока не решен. Во-вторых, допустим ли мы образование в Германии какого-либо центрального правительства или ограничимся тем, что в Германии будет создана администрация, или, если будет решено все же расчленить Германию, то там будет создано несколько правительств по числу кусков, на которые будет разбита Германия? Надо выяснить эти моменты. Третий вопрос касается безоговорочной капитуляции. Все мы стоим на базе безоговорочной капитуляции Германии. Но я хотел бы знать: оставят союзники или нет правительство Гитлера, если оно безоговорочно капитулирует? Одно исключает другое. Наконец, вопрос о репарациях, о возмещении Германией убытков, о размерах этого возмещения.

Рузвельт. Все предложения маршала Сталина вытекают из вопроса о зонах оккупации Германии. Может быть, эти зоны будут первым шагом к расчленению Германии.

Сталин. Если союзники предполагают расчленить Германию, то так надо и сказать. Мы дважды пытались решить этот вопрос и дважды откладывали.

Черчилль. В принципе я согласен с расчленением Германии, но самый метод проведения границ отдельных частей Германии слишком сложен для того, чтобы этот вопрос можно было решить здесь в течение пяти-шести дней. Потребуется весьма тщательное изучение исторических, этнографических и экономических факторов, а на это нужно длительное время. Поэтому я не ответил бы сразу на вопрос — как разделить Германию? Я могу только намекнуть, предположить, как это сделать. Только и всего. Я, прежде всего, имею в виду мощь Пруссии — главную причину всех зол. Вполне понятно, если Пруссия будет отделена от Германии, то ее способность начать новую войну будет сильно ограничена. Мне также кажется целесообразным создание еще одного большого германского государства на юге, столица которой находилась бы в Вене. Это обеспечило бы линию водораздела между Пруссией и остальной Германией. Население Германии было бы поровну поделено между этими двумя государствами. Мы также согласны в том, что Германия должна потерять часть своей территории, которую она должна отдать полякам. Есть и другие вопросы, связанные с Рейнской долиной, с промышленными районами Рура и Саара, которые обладают военным потенциалом и так далее. Все эти проблемы Британское правительство должно согласовать с планами союзников. Мы неплохо подготовились к принятию немедленной капитуляции Германии. Все детали этой капитуляции разработаны и известны трем правительствам. Остается лишь достичь соглашения о зонах оккупации и в самом Контрольном аппарате в Германии.

Сталин. Тут тоже не все еще ясно. Допустим, какая-нибудь группа людей в Германии может сказать: она низложила правительство Гитлера. Согласны ли будут союзники иметь дело с новым правительством?

Черчилль. Я хотел бы изложить возможный ход событий. Германия не может больше вести войну. Предположим, с предложением о капитуляции выступает Гитлер или Гиммлер. Ясно, союзники ответят им, что не будут вести с ними переговоры как с военными преступниками. Если эти люди будут единственными в Германии, то союзники будут продолжать вести войну. Более вероятно, Гитлер постарается скрыться или будет убит в результате переворота, и в Германии будет создано другое правительство, которое предложит капитуляцию. В таком случае мы немедленно должны проконсультироваться друг с другом, можем ли мы говорить с этими людьми в Германии. Если решим, что можем, то им нужно будет предъявить условия капитуляции. Если же мы сочтем, что эта группа людей недостойна того, чтобы с ней вести переговоры, то мы будем продолжать войну и оккупируем всю страну. Если эти новые люди появятся и подпишут безоговорочную капитуляцию на наших условиях, то не будет необходимости говорить им о будущем Германии. Безоговорочная капитуляция дает союзникам возможность предъявить немцам дополнительное требование о расчленении Германии.

Сталин. Требование о расчленении — это не дополнительное, а очень существенное требование.

Черчилль. Да, это важное требование. Но я не думаю, что нужно предъявлять его немцам на первом этапе. Союзники должны точно договориться об этом.

Сталин. Поэтому я и поставил этот вопрос.

Черчилль. Я не думаю, что мы можем на этом совещании договориться о расчленении Германии. Этот вопрос потребует изучения.

Рузвельт. Мне кажется, маршал Сталин не получил ответа на свой вопрос, будем мы расчленять Германию или нет. Мы можем договориться сейчас в принципе, а детали можно отложить на будущее.

Сталин. Это правильно.

Рузвельт. Мы должны решить на конференции главное: будем мы расчленять Германию или нет? В нынешних условиях я не вижу иного выхода, кроме расчленения. На какое количество частей? На 6, 7 или меньше? Я пока не могу сказать точно. Нужно изучить. Однако уже здесь, в Крыму, следует договориться, скажем ли мы немцам, что Германия будет расчленена.

Черчилль. Я все-таки считаю, решение о расчленении нельзя принять в течение нескольких дней.

Рузвельт. Я предлагаю, чтобы три министра иностранных дел в течение 24 часов подготовили план процедуры изучения расчленения Германии, и тогда можно было бы составить подробный план расчленения Германии в течение тридцати дней.

Черчилль. Британское правительство готово принять принцип расчленения Германии и учредить комиссию для изучения процедуры расчленения.

Сталин. Я поставил этот вопрос для того, чтобы было ясно, чего мы хотим. События развиваются в сторону катастрофы Германии, и я бы не хотел, чтобы союзники были застигнуты врасплох. Что касается советской делегации, то мы против расчленения Германии. Германия должна сохраниться как единое государство, а мы, союзники, должны создать такие условия, чтобы она развивалась как демократическая, миролюбивая страна, где никогда больше не будет фашизма, нацизма, милитаризма, чтобы Германия никогда больше не угрожала своим соседям или сохранению мира во всем мире. Опыт истории показывает: Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остается. Мы ведем войну Отечественную, освободительную, справедливую. У нас нет таких целей, чтобы захватить чужие страны, покорить чужие народы. Мы хотим освободить нашу землю от немецко-фашистских захватчиков. Правда, гитлеровцы, нападая на Советский Союз, заранее распределили, кому что достанется: кому пироги и пышки, кому синяки и шишки. Себе они, конечно, предпочитали пироги и пышки, а нам — синяки и шишки. Но вышло все наоборот. Теперь им приходится делить между собой синяки и шишки. (Смех в зале.) В нашем народе издавна говорят: «Не за то волка бьют, что он сер, а за то, что он овцу съел». (Общий смех.)

Рузвельт. Это верно. Коль у нас существует разное понимание, я предлагаю поручить министрам иностранных дел изучить эту проблему дополнительно.

Сталин. Против этого мы не возражаем.

Черчилль. Теперь я хотел бы выслушать ваше мнение о предоставлении зоны оккупации Франции, на чем настаивают французы. Я считал бы возможным предоставить Франции самостоятельную зону оккупации. Франция является наиболее крупным соседом Германии. И Англии нужна в будущем сильная французская армия. По мере роста своих сил Франция должна будет принимать на себя все большую часть бремени по предотвращению нападения Германии. Англия не хочет принять на себя всю тяжесть возможного нападения Германии в будущем. Англия хочет, чтобы Франция была начеку в отношении Германии, поэтому Англии нужна сильная Франция.

Сталин. Это правильно. Франция должна быть сильной страной и иметь хорошо вооруженную армию.

Рузвельт. Я согласен.

Черчилль. Возникает еще один важный вопрос. Что будет с Германией? Призрак голодающей Германии, с ее 80-миллионным населением, встает перед нами. Кто будет ее кормить? И кто будет за это платить? Не получится ли, в конце концов, так, что союзникам придется хотя бы частично покрывать репарации из своего кармана?

Сталин. Да, эти вопросы рано или поздно встанут.

Черчилль. Если хочешь ездить на лошади, то ее надо кормить сеном и овсом.

Сталин. Но лошадь не должна бросаться на нас.

Черчилль. Да, метафора моя неудачна. Но если вместо лошади для сравнения поставить автомобиль, то все равно для его использования нужен бензин.

Сталин. Аналогии тут нет. Немцы не машины, а люди.

Черчилль. Верно, согласен. Что касается репарации, нужно создать репарационную комиссию, которая вела бы всю эту работу.

Рузвельт. Время наступило для создания этой комиссии по изучению нужд прежде всего Советского Союза и других европейских стран. Я также согласен, чтобы эта комиссия работала в Москве.

Сталин. По моему мнению, основным принципом при распределении репараций должен быть следующий: репарации в первую очередь получают те государства, которые вынесли на своих плечах основную тяжесть войны и организовали победу над врагом. Эти государства: СССР, США, Великобритания.

Черчилль. Мне нравится принцип: каждому — по потребностям, а от Германии — по ее силам.

Сталин. Я придерживаюсь другого принципа: каждому — по заслугам.

Рузвельт. Вот это правильно. Теперь можно приступить к обсуждению вопроса о международной организации безопасности. Нашей задачей является обеспечение мира на планете, по крайней мере, лет на 50. Основной вопрос, который следует согласовать, — это процедура голосования в Совете Безопасности. Наше предложение требует безусловного согласования и единогласия постоянных членов Совета по всем важнейшим решениям, которые относятся к сохранению мира, включая все экономические и военные принудительные меры. В Совете Безопасности все государства, которые не являются постоянными членами, должны иметь право излагать свою точку зрения без всяких ограничений. Если такая свобода обсуждения в Совете Безопасности не будет обеспечена, то создание всемирной организации может быть серьезно затруднено или даже стать совершенно невозможным.

Черчилль. Было бы нежелательно создавать впечатление у народов мира, будто три державы хотят властвовать над всем миром, не давая другим странам высказывать свое мнение.

Сталин. Я думаю, среди присутствующих нет ни одного человека, который оспаривал бы право наций высказываться в Ассамблее. Однако не в этом суть дела. Страна, которая поднимает какой-либо вопрос в Ассамблее, хочет не только этого, а хочет того, чтобы ее выслушали и приняли — и это главное — решение по нему. Господин Черчилль высказывал опасение, как бы не подумали о том, что три великие державы хотят господствовать над миром. Но кто замышляет такое господство? Соединенные Штаты? Нет, они об этом не думают. (Смех и красноречивый жест Рузвельта.) Англия? Тоже нет. (Смех и красноречивый жест Черчилля.) Итак, две великие державы выходят из сферы подозрений. Остается третья — СССР. Значит, СССР стремится к мировому господству? Или, может быть, Китай стремится к мировому господству? (Общий смех.) Ясно, что разговоры о стремлении к мировому господству ни к чему. Так что мой друг, господин Черчилль, не сможет назвать ни одной державы, которая хотела бы властвовать над миром.

Черчилль. Я, конечно, не верю в стремление к мировому господству со стороны кого-либо из трех союзников. Однако положение этих союзников столь могущественно, что другие могут подумать так, если не будут приняты соответствующие предупредительные меры.

Сталин. Господин Черчилль говорит, что нет оснований опасаться нам чего-нибудь нежелательного в наших отношениях. Да, конечно, пока все мы живы, бояться нечего. Мы не допустим опасных расхождений между нами. Мы не позволим, чтобы имело место новая агрессия против какой-либо из наших стран. Но пройдет 10 лет или, может быть, меньше, и мы исчезнем. Придет новое поколение руководителей, которое не прошло через все то, что мы пережили, которое на многие вопросы, вероятно, будет смотреть иначе, чем мы. Что будет тогда? Мы как будто бы задаемся целью обеспечить мир по крайней мере на 50 лет вперед. Самое же главное условие для сохранения длительного мира — это единство трех держав. Если такое единство сохранится, германская опасность не страшна. Поэтому надо подумать о том, как лучше обеспечить единый фронт между тремя державами, к которым следует прибавить Францию и Китай. Надо создать возможно больше преград для расхождения между тремя главными державами в будущем. Надо выработать такой устав, который максимально затруднял бы возникновение конфликтов между нами. Это — главная задача.

Рузвельт. Все верно, маршал Сталин. Я полностью с вами согласен. Я думаю, мы к этому вопросу еще вернемся. А пока предлагаю сделать перерыв.

КАРТИНА III

Берлин. Имперская канцелярия.

В бункере Гитлер, Геббельс, Борман, Геринг, Гиммлер, Кейтель, Кребс.

Кейтель. Мой фюрер, нам стало известно, в советском Крыму проходит конференция глав правительств Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании.

Гитлер. С какой целью?

Кейтель. Я полагаю, согласовать свои действия для ведения войны против Германии.

Гитлер. Когда началось совещание?

Кейтель. 4 февраля.

Гитлер. Почему так поздно узнали?

Кейтель. Мой фюрер, наша разведка доложила об этом только сегодня.

Гитлер. Наша разведка вечно опаздывает. Чем они занимаются? Есть ли у них, в конце концов, достойные разведчики, надежная агентура? Или они обо всех событиях узнают только из газет и передач по радио?

Борман. Наверное, так оно и есть. Совсем обленились!

Геринг. Они мастера лишь плести интриги внутри Германии и шпионить за руководителями рейха.

Геббельс. Это так. Мой фюрер, надо строго наказать всех виновных. В самом деле, идет совещание главных наших врагов, глав правительств трех стран, а мы узнаем об этом в последнюю очередь. Это постыдно! Постыдно!

Гитлер. Ты прав, Геббельс. Я подумаю, как наказать их. Может, кое-кого освобожу и от должности. А теперь надо подумать, как сорвать это совещание в Крыму, как уничтожить правителей враждебных нам стран.

Гиммлер. Мой фюрер, я предлагаю создать диверсионную группу, перебросить ее в Турцию, оттуда на подводной лодке тайно доставить в Крым, дальше действовать по обстановке. Ее цель — взорвать дворец, в котором проходит совещание.

Геббельс. Это слишком долгий путь. Пока мы подберем группу, пока ее доставим в Крым, совещание может закончится, и все разъедутся.

Гитлер. Да, этот путь слишком долгий. Геббельс прав.

Кейтель. Мой фюрер, я предлагаю перебросить 3–5 самолетов-бомбардировщиков в Турцию и оттуда нанести удар бомбами по дворцу. Эта операция займет не более суток.

Гитлер. Этот вариант лучше. Геринг, твои летчики могут выполнить такое задание?

Геринг. Вполне, мой фюрер. Если вы утверждаете этот вариант, я немедленно отдам соответствующие распоряжения.

Гитлер. Можешь идти, Герман. Выполняй. (Геринг уходит.) Кейтель, какие у вас планы на восточном фронте? И как вы могли допустить русских до Одера? Вы понимаете, от Одера до Берлина всего 70 километров! Вы что, хотите сдать Германию русским без боя?!

Кейтель. Мой фюрер, наши войска сражались храбро. Но у русских был большой перевес в танках, артиллерии, в живой силе. Но Одер — это их последний рубеж, дальше они не сделают и шагу.

Гитлер. Что предлагаешь?

Кейтель. Центральная группировка русских, выйдя на Одер, слишком далеко выдвинулась вперед, оторвалась от своих флангов, испытывает затруднения в снабжении войск боеприпасами, горючим, в пополнении частей живой силой. Вести наступательные бои они сейчас не могут. Зимняя кампания измотала их армии. Все это создает благоприятные условия для нанесения из Померании контрудара по флангу центрального фронта, то есть по флангу центральной группировки русских. Кроме того, нужно немедленно отдать приказание командующему южного фронта создать мощную группировку войск для нанесения удара с юга на север. Таким образом, удар наших войск из Померании и с юга позволит прорвать фронт русских и окружить их центральную группировку в районе Одера, а затем и уничтожить ее. Русским будет нанесено сокрушительное поражение, которое они еще не испытывали за всю войну.

Борман. А что, это верно. Это единственное, что можно сделать в сложившейся обстановке.

Гитлер. Кейтель — ты гений! Я только сейчас увидел в тебе великого полководца!

Кейтель. Рад служить фюреру и Отечеству.

Гитлер. Разрабатывай план операции и немедленно проводи его в жизнь. Подготовь мое распоряжение войскам.

Кейтель. Мой фюрер, все будет сделано в кратчайший срок.

Гитлер. Надеюсь. Помни, от успеха этой операции зависит судьба Германии. Иди.

Кейтель. Хайль Гитлер! (Уходит.)

Геббельс. План великолепный. Я уверен, русские не выдержат такого мощного удара и окажутся в котле, как когда-то наши под Сталинградом.

Гитлер. Ну ты и сравнил! Тоже мне стратег! О Сталинграде я не хочу и слышать! Я запретил всем вам вспоминать о Сталинграде! Ты лучше трезвонь больше по радио, вдохновляй население и солдат на победу!

Геббельс. Мой фюрер, я делаю все, что могу. Выступаю по радио 6–7 часов в сутки.

Гиммлер. Если бы слова Геббельса тут же превращались в снаряды и пули — наши войска не испытывали бы нужды в боеприпасах.

Гитлер. Это верно.

Гиммлер. К сожалению, слова остаются словами.

Гитлер. Я вот о чем думаю. Неужели англичане в самом деле восхищаются успехами русских?

Борман. Англичане всегда смотрели на русских с подозрением.

Гитлер. Вот именно! Я приказал подбросить англичанам сообщение. Из него они узнают, что русские выставили армию из 200 тысяч немецких пленных, совершенно зараженных коммунизмом, и что эта армия войдет в Германию. Это окажет на них такое действие, словно их проткнут шпагой.

Борман. А что? Придумано здорово!

Геббельс. Не только здорово, а великолепно!

Борман. Это, Геббельс, по твоей части, так что наш фюрер работает за тебя. Учти, можешь оказаться не у дел, стать безработным.

Гиммлер. Мы отправим его тогда на кухню, учиться вешать наивным людям лапшу на уши.

Геббельс. Напрасно, Гиммлер, иронизируешь! Я еще способен и на большее. Разве не я в свое время первым подхватил идею фюрера о расовом превосходстве немцев над всеми остальными народами мира? Разве не наша расовая теория обосновывала господство немцев над всеми другими народами?

Гитлер. Да, раса превыше всего! Во имя интересов расы дозволено все! Можно и нужно всем пренебрегать. Всякая там мораль, совесть, честность, достоинство, нравственность — отжившие химеры. Они лишь сдерживают проявление человеческих инстинктов. (Вдохновляясь все больше и больше.) Я освобождаю человека от унижающей химеры, которая называется совестью. Совесть, как и образование, калечит человека. У меня то преимущество, что меня не удерживают никакие соображения теоретического или морального порядка. Человек грешен от рождения, управлять им можно только с помощью силы. В обращении с ним позволительны любые методы. Когда этого требует политика, надо лгать, предавать и даже убивать.

Гиммлер. Я своим подчиненным постоянно говорю: убивайте каждого, кто против нас, убивайте, убивайте, не вы несете ответственность за это, а я, поэтому убивайте!

Борман. Это верно.

Гитлер. Над гуманистическим мировоззрением стало одерживать победу понимание крови и расы. Это — всепобеждающая идея, которая, как могучая волна, прокатилась по миру. Война прервала это победоносное движение. Но после нашей победы она снова обретет свою силу. Кульминационный пункт этого развития наступит тогда, когда Германия, центр арийской расы — созидателя, завоюет весь земной шар. Наша цель — руководство миром! Для этого нельзя жалеть патронов.

Гиммлер. Германия — сердце и мозг Европы. Все остальные народы должны быть подвластны Германии.

Гитлер. Я всегда говорил, в борьбе рас выживает и побеждает наиболее сильная. В мире господствует принцип естественного отбора — сильный побеждает, а слабый — погибает.

Геббельс. Германия перенаселена и не может прокормить себя собственными силами. Поэтому после войны будем расширять жизненное пространство, порабощать людей других стран. А это можно сделать только силой.

Гиммлер. Нельзя, конечно, вечно мириться с недостатком пространства. Это приведет к гибели немецкой нации. Нельзя отказываться и от истребления низких рас, от порабощения неполноценных народов. Хотя истребление людей и будет вызывать некоторые переживания, тем не менее, мы не должны проявлять слабость, а, стиснув зубы, делать свое дело.

Гитлер. Мы откажемся также от идеи, что решать проблемы можно, только применяясь к обстоятельствам. Мы будем приспосабливать обстоятельства к нашим требованиям. Без вторжения в чужие государства и присвоения чужой собственности это теперь уже невозможно.

Гиммлер. Великая цель, мой фюрер, оправдывает любые средства ее достижения.

Гитлер. Это так. Я давно говорил, кто не согласен с нашей идеологией, тот наш враг. Цель нашей борьбы — образование единой Европы под нашим руководством. Кто владеет Европой, тот владеет миром. И того, кто выступит против моего порядка, моей философии, я безжалостно уничтожу. Любая попытка сломить наше государство будет затоплена в крови. После моего спасения от верной смерти во время покушения я более чем когда-либо убежден, что смогу довести до счастливого конца наше общее дело. Но, если война будет проиграна, во что я не верю, народ окажется обреченным. И нет никакой нужды тогда сохранять для него страну, чтобы он влачил жалкое существование. Напротив, лучше самим разрушить все, самим уничтожить себя!

Геббельс. Мой фюрер! Этого не будет никогда! Никогда! Германия одержит победу! Одержит победу! Я верю в это! Верю! Потому что с нами Бог и фюрер! Это подтверждают и гороскопы. Я глубоко проанализировал два старых гороскопа. Один был составлен на вас, мой фюрер, 30 января 1933 года в день вашего прихода к власти, второй составлен на 9 ноября 1918 года в день, когда в Германии была свергнута монархия. Оба гороскопа сошлись на том, что в 1939 году разразится война и что в этой войне наиболее тяжелый период для Германии будет во второй половине апреля 1945 года. Дальше гороскопы показали стабилизацию и победу в августе 1945 года.

Гитлер. Победу в августе 1945 года?!

Геббельс. Да, мой фюрер! Гороскопы все предсказывают точно. И начало войны в 39-м, и победу в 45-м.

Гитлер (прослезившись). Я вам говорил, я вам говорил — мы победим! Мы победим! Вы еще увидите, перед воротами Берлина русские потерпят сокрушительное поражение, самое тяжелое поражение во всей своей истории! Победа будет за нами! Спасибо тебе, друг! (Обнимает Геббельса.) Ты утешил меня, успокоил, вдохнул в меня новые силы. Пусть звучит наш победоносный немецкий марш!

Слышится марш: «Германия, Германия превыше всего…»

На звук музыки входит Ева.

Ева. Отчего у вас тут так весело?

Гитлер. Ты только послушай, Ева, что сообщил нам только что Геббельс.

Ева. Что?

Гитлер. Оба старых гороскопа предсказывают нам победу в августе этого года! Предсказывают нам победу в августе этого года!

Ева. Что ты говоришь?!

Гитлер. Это точно! Я верю в это, верю! Так и будет! Прочь уныние!.. Прочь панику!.. Шампанского сюда!.. Шампанского!.. (Приносят бокалы с вином.) За нашу победу!..

Все восторженно аплодируют. Берут бокалы, пьют.

Ева. Я всегда говорила тебе, Адольф, ты непобедим. У тебя на роду написано быть властителем мира.

Геббельс. Так оно и будет! Нашему великому фюреру — ура!

Все радостно кричат: «Ура!».

Гитлер. Я всегда думаю о будущем Германии и ее врагах. Коалиция наших противников — это коалиция государств, цели которых все более и более расходятся. И тот, кто, подобно пауку, сидит в своей паутине и наблюдает за развитием событий, видит, как между отдельными государствами с каждым днем обостряются противоречия. В итоге несколько значительных ударов уничтожат этот искусственно созданный фронт: он может рухнуть в любую минуту. Вспомните прусского короля Фридриха Второго, который добился победы над Австрией благодаря тому, что распалась австро-русская коалиция после внезапной смерти царицы Елизаветы. То же случится и сейчас. Англо-русско-американская коалиция рухнет и Германия станет победителем.

Геббельс. Я верю в это, мой фюрер!

Гиммлер. История повторяется.

Гитлер. Нам уже сейчас, не дожидаясь конца войны, следует заняться проблемой возрождения и обновления немецкой нации в послевоенные годы.

Геббельс. Это будет очень кстати, мой фюрер.

Гитлер. После войны в стране окажется три-четыре миллиона женщин, у которых не будет мужей. Это приведет к резкому снижению рождаемости. Представьте себе, какая это будет потеря в дивизиях через 20–45 лет! Какой же выход? При достаточно высоком уровне сознания каждая женщина, родившая одного ребенка, должна быть заинтересована в том, чтобы другие женщины имели как можно больше детей. Но дети, естественно, не могут появиться сами собой. Кроме того, мы заинтересованы в том, чтобы не всякий мужчина имел много детей. Для зачатия детей надо привлекать только наиболее здоровых мужчин и в физическом, и в психическом отношениях. Поэтому мы должны стремиться к тому, чтобы женщины, которые после войны не смогут выйти замуж, вступали бы в длительные связи с женатыми мужчинами для того, чтобы производить на свет как можно больше детей. Такие связи должны приравниваться к бракам. А некоторые мужчины получали право состоять в браке сразу с двумя женщинами, причем вторая жена также обязана носить фамилию мужа… И государство обязано следить за этим и строго наказывать тех, кто будет противостоять этому порядку. Так мы быстро решим проблему роста населения. Ты согласна со мной, Ева?

Ева. Согласна, мой фюрер. У тебя всегда неожиданно рождаются великие идеи. Я восторгаюсь тобой!

Геббельс. Мой фюрер, это гениально!

Гиммлер. Мы должны брать пример с Геббельса. У него уже шестеро детей. А он еще может столько же, несмотря на свой тщедушный вид. Если, конечно, дать ему в жены двадцатилетнюю девушку. (Смех.)

Гитлер. Смешного в этом нет. Геббельс, как истинный ариец, с честью выполняет свой национальный долг.

Ева. Вот именно! И все должны следовать его примеру.

Гитлер. Вспоминая прошлое, должен вам признаться: я долго сомневался, не начать ли нам военную кампанию с нападения на Восток, а затем уж на Запад. Но вынужденно получилось так, Восток на ближайшее время выпал. У нас был договор с Россией. Однако договора соблюдаются лишь до тех пор, пока они выгодны. Потом я окончательно пришел к выводу: мы можем выступить против России лишь тогда, когда освободимся на Западе. Мы не могли избежать союза с Россией. И это стало решающей игрой в моей жизни. Я полагал, когда мы достигнем своих целей на Западе, тогда ничто не удержит меня от того, чтобы так же решительно сделать поворот назад и напасть на Россию.

Геббельс. Это было, мой фюрер, дальновидное решение.

Гитлер. Завоевание земель западнее Урала снова станет на повестку дня, если даже нам придется воевать сто лет. Все последователи фюрера должны знать: Германская империя лишь тогда будет в безопасности, если западнее Урала не будет существовать чужого государства.

Гиммлер. Это верно, мой фюрер. И мы достигнем этого, чего бы нам это ни стоило.

Гитлер. Задача германской политики состоит в расчленении Советской России. На территории Советского Союза будет создано четыре имперских комиссариата: «Прибалтика», «Украина», «Кавказ» и «Россия». «Прибалтику» мы потом включим в состав Германии, уничтожив предварительно все нежелательные элементы.

Геббельс. Это верно, мой фюрер. Мы ведем войну не за трон и не за алтарь. Это война за зерно и хлеб, за обильный обеденный стол, за обильные завтраки и ужины. Это война за сырье, за резину, за железо и руду. И чем меньше останется русских на Востоке, тем больше достанется всего этого немцам.

Гитлер. Наша цель в отношении России ясна: уничтожить ее вооруженные силы, уничтожить само государство. Речь идет о борьбе на уничтожение. Мы уничтожим Россию, чтобы она больше никогда не смогла подняться. Мы будем продолжать войну до тех пор, пока в России не останется организованной военной силы. Что касается Москвы, то она будет затоплена. И на том месте, где сейчас стоит Москва, возникнет море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира столицу русского народа. Для других городов должно действовать правило: перед их занятием они должны быть превращены в развалины артиллерийским огнем и воздушными налетами.

Борман. Это гениально, мой фюрер!

Кребс. Мы так и поступали.

Геббельс. Предлагаю тост за нашего великого фюрера!

Все восторженно аплодируют. Пьют шампанское.

Входит официант.

Официант. Господа, ужин подан.

Все, шумно разговаривая, уходят.

КАРТИНА IV

Ялта. Воронцовский дворец. Просторная комната.

Черчилль в ярком восточном халате стоит перед мольбертом, рисует. Мэри читает книгу.

Мэри (откладывая книгу). Папа, тебе нравится Крым? Ялта?

Черчилль. Очень красивые места. Они напоминают мне Швейцарию. Но там нет моря, а здесь есть. Смотри, какое! Голубое-голубое, и нет ему конца.

Мэри. Да, места здесь живописные. Я представляю, как много людей здесь летом. Купаться тут, наверное, одно удовольствие.

Черчилль. Купаться везде хорошо, где есть вода.

Мэри. Да, я знаю тебя, ты готов барахтаться в любой луже.

Черчилль. Что поделаешь, дочь. Люблю воду, люблю купаться. Жаль, что не лето, с огромным бы удовольствием покупался в этом Черном море.

Мэри. А почему его называют Черным морем? Вода голубая-голубая, а море назвали Черным. Странно. Ты не знаешь, почему?

Черчилль. Так повелось еще с древних времен.

Мэри. А немцы ничего тут не жалели, все рушили подряд.

Черчилль. А почему они должны жалеть? Не свое — чужое. Поэтому и крушили все подряд.

Мэри. Но должны были понимать, дома не виноваты, что идет война?

Черчилль. Но в домах сидели русские солдаты, оборонялись, стреляли, поэтому дома и разрушали.

Мэри. Немцы так же поступили бы и у нас, если бы высадились в Англии.

Черчилль. Абсолютно так. Разве ты забыла, с какой жестокостью они бомбили наши города?

Мэри. Нет, папа, не забыла. Такое не забывается. От этого ужаса нас спасла Россия.

Черчилль. Это верно. Нападение Германии на Россию было для нас спасением. Это как дар судьбы.

Мэри. А почему немцы полезли на Россию? Неужели не знали — воевать на два фронта это трудно, гибельно?

Черчилль. Это была непоправимая ошибка Гитлера, которая спасла нас.

Мэри. Признайся, папа, а ты ведь всегда хотел, чтобы Германия напала на Россию? И не только хотел, но и добивался этого.

Черчилль. Что тут скажешь? Ты права, Мэри. Я всегда хотел этого и в меру сил этого и добивался.

Мэри. Но почему? Чем тебе не угодила Россия?

Черчилль. Чем не угодила?

Мэри. Да. Ведь здесь живут хорошие, простые люди. Очень приветливые, открытые, гостеприимные.

Черчилль. Простых русских людей я уважаю. Уважаю за их трудолюбие, простой, приветливый нрав. И боролся я не против этих людей, а против общественного строя, который установили в стране большевики, коммунисты.

Мэри. А что, разве коммунисты не такие же люди?

Черчилль. Нет, не такие. Я их называл свирепыми обезьянами-бабуинами и был убежден, что они быстро доведут Россию до животной формы варварства, что их коммунистическая теория — это просто возвращение обратно к древним векам. Поэтому я старался, когда был военным министром еще в 1918 году, задушить большевизм в колыбели. Но не получилось.

Мэри. Не получилось потому, что за большевиками пошел весь народ.

Черчилль. Откуда ты это знаешь?

Мэри. Я читала в библиотеке кое-какие книги о России, поэтому и знаю. Если бы их не поддерживал народ, разве они победили бы в гражданскую войну, победили интервентов, в том числе и наших английских солдат?

Черчилль. Большевики сумели обмануть народ дешевыми посулами вроде таких: мир — народам, фабрики, заводы — рабочим, землю — крестьянам. И люди поверили им, пошли за ними.

Мэри. А разве это плохо, когда фабрики, заводы будут у рабочих, а земля у крестьян?

Черчилль. А что стали бы делать неграмотные люди с этими фабриками, заводами, с этой землей? Все бы развалилось, и страна рухнула.

Мэри. Но Россия ведь не развалилась, не рухнула, а стала одной из самых развитых и сильных стран мира и почти одна устояла в войне против немцев. И не только устояла, но и разбила их.

Черчилль. К сожалению, получилось так.

Мэри. Ты об этом жалеешь?

Черчилль. Было бы лучше, если бы все оказалось наоборот.

Мэри. Ну, папа, ты меня удивляешь!

Черчилль. Ты еще молода, Мэри, и многого не понимаешь. Я всегда утверждал, политика против России должна быть очень простой: следует накормить Германию и заставить ее бороться против большевизма. К этому все и шло. И только маразм Гитлера испортил все дело. Я всегда говорил, нам предстоит борьба против зверя социализма, и мы будем в состоянии справиться с ним куда более успешно, если будем действовать как единая стая гончих собак, а не как стадо овец. К сожалению, в английском правительстве не все понимали это так, как я.

Мэри. Но ведь, когда немцы захватили Чехословакию, у тебя на глазах были слезы. Я помню это. Выходит, тебе было жалко Чехословакию?

Черчилль. Да, я очень жалел, что так случилось. Мы толкали Гитлера на Восток, а он стал захватывать страны в Европе. Мы без войны потерпели тогда поражение, проявили слабость и отдали Чехословакию на растерзание немцам. Но это был не конец аппетитам Гитлера, а только начало. Страшная чаша весов склонилась в пользу Гитлера. Мы тогда предали Чехословакию. А наш народ стал понимать: предотвратить большую войну без союза с Россией нельзя.

Мэри. Понял это и ты?

Черчилль. Да, понял это и я. Я тогда говорил, это провал политики Англии и Франции. Что самодовольная глупость и беспомощность англичан сыграли гнусную роль в развязывании тех ужасных бедствий, которые обрушились на мир. И действительно, после Чехословакии Гитлер стал захватывать одну страну за другой. Он покорил почти всю Центральную Европу. А когда он напал на Польшу, Англия и Франция вынуждены были заступиться за нее и объявили Германии войну. В мае 40-го года меня избрали премьер-министром Англии. Выступая в палате общин, я сказал: мне нечего предложить вам, кроме крови, труда, пота и слез. Вы спросите: какова наша политика? Я отвечу: продолжать войну на море, на суше и в воздухе со всей нашей мощью и со всей нашей силой. Такова наша политика. Вы спросите, какова наша цель? Я могу ответить одним словом: победа! Победа любой ценой, победа, несмотря ни на что, победа, каким бы долгим и тяжелым ни был к ней путь. Обстановка еще больше осложнилась, когда Германия оккупировала Францию, Англия осталась одна против немецкого рейха. Для нас наступили самые тяжелые времена. Выступая по радио, я сказал тогда: несмотря на неудачи, мы не сдадимся и не покоримся. Мы будем сражаться на морях и океанах, будем сражаться с возрастающей уверенностью и в воздухе, мы будем оборонять наш остров, чего бы это ни стоило. Поэтому, сказал я, посвятим себя своему долгу и будем выполнять его так, чтобы потомки наши и через тысячу лет могли сказать — это был их лучший час.

Мэри. Да, положение тогда было критическим.

Черчилль. Очень даже критическим. А когда Гитлер напал на Советский Союз, я понял — Англия выживет, Англия устоит.

Мэри. Это было нашим спасением.

Черчилль. Да, это было нашим спасением. Теперь у меня одна цель — уничтожить Гитлера, и это сильно упрощает мою жизнь. Если бы Гитлер вторгся в ад, я в палате общин, по меньшей мере, благожелательно отозвался бы о сатане. Так что нападение Германии на Россию было для меня даром богов. У нас теперь одна цель — уничтожить Гитлера и его нацистский режим. Судьба всей войны зависела тогда от готовности и способности России противостоять германскому нападению. И она устояла, выдержала этот удар.

Мэри. Не только устояла, но и одерживает победу.

Черчилль. Да, это так. Но и мы внесли в эту победу весомый вклад, хотя война еще и не закончилась.

Мэри. Это несопоставимо, папа, с тем, что сделала Россия.

Черчилль. Приуменьшать наш вклад тоже нельзя. Это будет несправедливо.

Мэри. Россия показала себя в этой войне с наилучшей стороны. А ты всю жизнь критиковал ее и боролся с ней.

Черчилль. Ты права. Никто другой в Англии не был таким последовательным и упорным врагом Советского Союза, как я. Это так. И все же я решился изменить отношение к России, пошел на союз с ней во имя спасения Англии.

Мэри. А чего же вы тогда так долго тянули с открытием второго фронта против Германии?

Черчилль. Мы просто не были готовы к вторжению в Европе. У нас не было ни сил, ни средств. И смогли провести эту операцию только летом 44-го.

Мэри. Когда увидели, что Россия одна может занять всю Германию, так?

Черчилль. Так и не так. Нам было выгодно, чтобы Россия одна истекала кровью в войне с Германией и к моменту победы настолько ослабла, что не в состоянии была бы играть первостепенную роль в Европе и во всем мире.

Мэри. Но это нечестно, папа!

Черчилль. А что было делать, Мэри? Политика — это игра, кто кого. Так думал не я один. Американский сенатор Трумэн выразился еще более четко. Он говорил: если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии. И таким образом пусть они убивают как можно больше друг друга. И дальше он добавил: если мы положим Германию в гроб, то Россию надо положить на операционный стол, чтобы делать с ней все, что мы захотим. Здорово, не правда ли?

Мэри. В то время, как Россия истекала кровью, теряла миллионы людей, вы в это время хитрили? Так с союзниками не поступают. Это подло.

Черчилль. Тогда мы еще не были союзниками. Видишь ли, Мэри, у Англии нет вечных друзей и нет вечных врагов, а есть лишь вечные интересы. Это наш принцип, и он господствует у нас сотни лет. Поэтому мы поступали, исходя, прежде всего, из своих интересов.

Мэри. Я с таким принципом не согласна. Он слишком эгоистичен.

Черчилль. Я понимаю тебя. Молодым всегда свойственен максимализм. Или — или. Или он друг, или он враг. Середины не признаете. В политике так поступать нельзя. В политике надо лавировать, лавировать.

Мэри. Но Россия перед вами не лавировала. Когда немцы в Арденнах нанесли поражение нашим войскам, и ты обратился к Сталину с просьбой организовать наступление Красной Армии на Восточном фронте, чтобы облегчить положение наших армий, они не стали размышлять, выгодно это России или невыгодно, а начали колоссальное наступление и спасли наши войска. Я помню, как ты радовался, узнав о наступлении Красной Армии.

Черчилль. Радовался, верно. И благодарил Сталина за это.

Мэри. От твоей благодарности ему не было ни холодно, ни жарко.

Черчилль. И все же ему было приятно, он поблагодарил меня за то послание.

Мэри. Он вежливый, воспитанный человек.

Черчилль. Вежливый? Он диктатор! Жестокий диктатор!.. Мне стыдно признаться, но когда он входит в зал заседаний, мне хочется встать и вытянуть руки по швам. Потом я, конечно, осуждаю себя за свою минутную слабость, но так было не раз. Он обладает какой-то магической силой, которая позволяет ему подчинять себе других.

Мэри. В такое трагическое время и надо быть диктатором, твердым, решительным, волевым, а не распускать нюни.

Черчилль. Ты, Мэри, слишком быстро выросла. С тобой стало трудно разговаривать. Я все считал тебя маленькой девочкой, а ты мыслишь уже как государственный человек.

Мэри. Спасибо, папа, за комплимент. Я действительно, наверное, чуть-чуть подросла. Мне уже 23 года. А это в жизни кое-что значит.

Черчилль. Я рад за тебя. Иди, посмотри, как получился у меня пейзаж.

Мэри (подходит). А ничего, ничего получилось.

Черчилль. Красивые здесь места. А море — одно очарование! Картина на память. Скоро придет ко мне Иден, кое-что обсудим с ним перед совещанием.

Мэри. Ты хоть переоденься, папа.

Черчилль. Ничего. Они уже привыкли видеть меня в этом изумительном халате.

Мэри. Ну, как хочешь. Папа, я познакомилась с одним русским офицером. Он здесь переводчиком. Вечером пригласил меня в кино.

Черчилль. Вот даже как?! И кто же он?

Мэри. Я же сказала, он офицер, капитан, переводчик. Очень образованный, в совершенстве знает английский. Мне с ним легко и приятно общаться.

Черчилль. И какой же идет фильм?

Мэри. «Волга-Волга». Комедия. Наши некоторые видели, говорят — великолепная, такая смешная! В русском духе. Они умеют ставить комедии.

Черчилль. У тебя удивительные достижения в познании русской жизни.

Мэри (улыбнувшись). Время даром не теряю.

Черчилль. Это заметно. Ну что ж, если пригласил — иди. Лично я предпочитаю смотреть «Леди Гамильтон». Лучшего фильма я не знаю.

Мэри. А ты, кроме «Леди Гамильтон», других фильмов и не видел.

Черчилль. И правильно делаю, чтобы не портить себе настроение.

Мэри. Ну, я пошла, папа.

Черчилль. Иди-иди.

Мэри уходит.

Уже завела знакомство. Бойкая!.. У молодых это получается быстро.

Входит Иден.

Иден. Доброе утро, сэр.

Черчилль. Не совсем оно доброе, Иден.

Иден. Почему? Кто осмелился испортить настроение такому великому человеку?

Черчилль. Мне не до шуток, Иден. Меня страшно беспокоит судьба Польши. Сталин упорно настаивает на своем. Хочет, чтобы правительство в Польше формировалось на основе Люблянского правительства и не хочет признавать польское правительство в Лондоне.

Иден. Да, польское правительство в Лондоне для него, что кость в горле.

Черчилль. Но и я сдаваться не собираюсь. Поляки из Лондона должны войти в правительство. Обязательно должны. Рузвельт тоже так считает. И мы сломаем этого грузина!

Иден. Трудно, сэр. Дядюшка Джо будет стоять насмерть.

Черчилль. Но у меня тоже нервы крепкие… Мы хотим иметь Польшу дружественную нам, а не России. Польша всегда была авангардом антибольшевизма между Первой и Второй мировыми войнами. Вот такую Польшу мы хотим иметь и сейчас.

Иден. Это правильно. Русские никак не могут простить нам затягивание с открытием второго фронта в Европе.

Черчилль. Но мы все-таки второй фронт в Европе открыли?!

Иден. Да, но они настаивали, чтобы мы открыли его в 42-ом году, потом в 43-ем году, а мы все тянули, тянули и дотянули до лета 44-го года. Им, конечно, было обидно.

Черчилль. Но ты знаешь, почему мы тянули.

Иден. Знаю. Но им от этого было не легче. Они понимали так — мы просто волыним.

Черчилль. Я всегда считал, второй фронт нам надо открывать не в Европе, а на Балканах. Сосредоточить там сильную группировку войск и ударить с юга на север, занять страны Юго-Восточной и Центральной Европы и не дать Красной Армии возможность двигаться на Запад. Тогда бы Венгрия, Чехословакия, Румыния, Болгария да и Польша были бы под нашим влиянием. А теперь в этих странах господствуют русские. Все мои помыслы были обращены, прежде всего, к Европе как прародительнице современных наций и цивилизаций. А теперь может произойти страшная катастрофа, если русское варварство уничтожит культуру и независимость древних европейских государств.

Иден. Да, такая опасность есть.

Черчилль. Я тогда говорил, вопрос стоит так: готовы ли мы примириться с коммунизацией Балкан и, возможно, Италии? Наш вывод должен состоять в том, чтобы сопротивляться коммунистическому проникновению и вторжению в эти страны.

Иден. Да, я это помню, сэр.

Черчилль. Если бы послушались в то время меня и ударили с юга на север, то русская армия стояла бы не на Одере в 70 километрах от Берлина, как сейчас, а была бы у своей границы. И не возникало бы польского вопроса, австрийского, югославского и других. Все решали бы одни, без русских.

Иден. Что поделаешь, сэр, история заднего хода не имеет. Сталин и так тогда с большой тревогой писал вам, что у них у всех в Москве создается впечатление, что Черчилль держит курс на поражение СССР. Ибо трудно объяснить его поведение по открытию второго фронта в Европе.

Черчилль. Он был недалек от истины. Я действительно этого хотел. За Польшу мы будем драться до конца, Иден. До конца!

Иден. До конца, сэр!

Черчилль. А теперь нам не мешало бы пропустить по бокальчику русского коньячка и хорошо покушать. Как думаешь?

Иден (смотрит на часы). Да, сэр, пора.

КАРТИНА V

Ялта. Юсуповский дворец в Кореизе. В комнате Сталин, Молотов, Антонов. На стенах развешаны карты фронтов.

Антонов. Товарищ Сталин, мне звонили некоторые командующие армиями и вносили предложения по дальнейшему ведению боевых действий на Центральном фронте.

Сталин. И что они предлагают?

Антонов. Предлагают продолжать наступление на Берлин. Они утверждают, Берлином можно овладеть в феврале, тем самым приблизить окончание войны.

Сталин. Но Ставка так и планировала.

Антонов. Да, в январе мы так и планировали. Первый Белорусский фронт должен был выйти 1–2 февраля на Одер, форсировать его, укрепиться, пополнить резервы. В дальнейшем предполагалось развивать стремительное наступление на берлинском направлении, сосредотачивая усилия в обход Берлина с севера. Первому Украинскому фронту планировалось разгромить бреславскую группировку и к 25–28 февраля выйти на Эльбу, а правым крылом фронта овладеть Берлином с юга. Действительно, в то время противник на подступах к Берлину располагал ограниченными силами, и оборона его была довольно слабой. Не было крупных контрударных группировок, не было сплошного фронта обороны. Командование Первым Белорусским фронтом планировало стремительным броском 15–16 февраля взять Берлин. Но к началу февраля стала назревать серьезная опасность контрудара немцев со стороны Восточной Померании во фланг и в тыл главной центральной группировки фронта. Эта опасность с каждым днем нарастала. Конечно, можно было бы пренебречь этой опасностью, пустить обе танковые армии и 3–4 общевойсковые армии напрямик на Берлин и подойти к нему. Но противник ударом с севера легко прорвал бы наше прикрытие, вышел к Одеру и поставил войска фронта в районе Берлина в крайне тяжелое положение. Опыт войны показывает: рисковать следует, но нельзя зарываться.

Сталин. Что по этому поводу думает Жуков? Вы звонили ему?

Антонов. Звонил, товарищ Сталин. Он думает так же. Считает, вначале надо разгромить померанскую группировку, в которой до 40 дивизий, а потом готовиться к берлинской операции.

Сталин. Какие силы привлекает Жуков к померанской операции?

Антонов. Четыре общевойсковые армии и две танковые армии.

Сталин. Позвоните ему и скажите, Ставка согласна с его планом по ликвидации померанской группировки. Пусть тщательно спланирует эту операцию совместно с командующим Вторым Белорусским фронтом Рокоссовским и об окончательном решении доложит мне. А вы поддерживайте с ними постоянную связь, держите на контроле.

Антонов. Будет выполнено, товарищ Сталин.

Сталин. А как обстоят дела на юге?

Антонов. Войска там ведут пока оборонительные бои. Противник стремится отбросить их за Дунай, деблокировать свою группировку, окруженную нами в Будапеште.

Сталин. Позвони командующим фронтов и спроси, что им нужно для разгрома войск противника под Будапештом.

Антонов. Позвоню немедленно, товарищ Сталин. Разрешите идти?

Сталин. Да, идите.

Антонов уходит.

Теперь вот о чем. Учитывая существенный вклад в дело победы над Германией, большие людские потери и огромные материальные разрушения в Белоруссии, Украине и Литве, я считаю, будет справедливым, если мы внесем предложение о предоставлении права Белоруссии, Украине и Литве стать членами Организации Объединенных Наций.

Молотов. Это верно.

Сталин. Если даже они согласятся лишь с Белоруссией и Украиной, будет неплохо. Иметь в Ассамблее три голоса — это хорошо.

Молотов. Они тоже будут настаивать иметь по три голоса, особенно Америка.

Сталин. Если американцы будут на этом настаивать, мы, пожалуй, согласимся. А вот что касается Англии — надо подумать, стоит ли идти им навстречу. Вы посоветуйтесь с нашей делегацией.

Молотов. Хорошо, посоветуюсь.

Сталин. Теперь о репарациях. И прежде всего о материальных репарациях. Я думаю, репарации должны взиматься с Германии не деньгами, как это было после прошлой войны, а натурой. Германия должна производить натуральные платежи в двух формах, а именно: первое — единовременные изъятия из национального богатства Германии, находящегося как на территории самой Германии, так и вне ее, сразу по окончании войны. Это фабрики, заводы, станки, суда, вклады в иностранные предприятия и так далее. И второе — это ежегодные товарные поставки. Далее, в порядке уплаты репараций Германия должна быть экономически разоружена, иначе невозможно обеспечить безопасность в Европе. Конкретно это означает изъятие 80 % оборудования тяжелой промышленности, а военная промышленность должна быть уничтожена полностью. Оставшихся 20 % ее довоенной тяжелой индустрии будет вполне достаточно для покрытия внутренних действительно экономических нужд страны.

Молотов. Вполне достаточно. Вполне.

Сталин. Срок репараций нужно установить в десять лет.

Молотов. Десять лет — это достаточный срок.

Сталин. Важно установить контроль над экономикой Германии со стороны трех держав, чтобы исключить возможность возрождения военного потенциала Германии.

Молотов. Это правильно.

Сталин. Теперь об очередности получения возмещения теми странами, которые имеют на него право. В основу этой очередности должны быть положены два показателя: первое — размеры вклада страны в дело победы над врагом, и второе — размеры прямых материальных потерь данной страны. В первую очередь получают репарации те страны, которые имеют высшие показатели по этим рубрикам, все остальные страны — во вторую очередь. Я считаю, будет правильным, если мы для своей страны возмещение материальных потерь определим в сумме не менее 10 миллиардов долларов. Это, конечно, лишь очень-очень незначительная часть всей суммы наших прямых материальных потерь.

Молотов. Не мало ли?

Сталин. Понимаю, что мало. Но в сложившихся обстоятельствах надо удовлетвориться этой суммой. И последнее. Для подробной разработки репарационного плана необходимо создать репарационную комиссию из представителей трех стран с местопребыванием в Москве. Вот, пожалуй, и все. Как, согласен с таким планом?

Молотов. Вполне.

Сталин. Обсудите их еще раз с нашей делегацией.

Молотов. Обсудим, непременно обсудим.

Сталин. Кому поручим доложить о репарациях на совещании глав правительств?

Молотов. Поручить надо Майскому.

Сталин. Согласен. Поручайте.

Молотов. К вам просится на прием корреспондент одной из ведущих американских газет.

Сталин. Хорошо. Я приму его.

Молотов уходит. Входит корреспондент.

Садитесь, пожалуйста. (Корреспондент приветствует Сталина, садится в кресло.) Слушаю вас.

Корреспондент. Господин Сталин, Красная Армия ведет сейчас успешные боевые действия на западном фронте и вышла к границам Германии. Скажите, пожалуйста, чем вы объясняете неудачи Красной Армии в начале войны?

Сталин. Это объясняется главным образом тем, что война фашистской Германии против СССР началась при выгодных условиях для немецких войск и невыгодных для советских войск. Дело в том, что войска Германии, как страны, ведущей войну, были уже целиком отмобилизованы, и 170 дивизий, брошенных Германией против нашей страны и придвинутых к границам СССР, находились в состоянии полной боевой готовности, ожидая лишь сигнала для выступления, тогда как советским войскам нужно было еще отмобилизоваться и придвинуться к границам. Немалое значение имело здесь и то обстоятельство, что фашистская Германия неожиданно и вероломно нарушила пакт о ненападении, заключенный в 1939 году между ней и СССР, не считаясь с тем, что она будет признана всем миром страной нападающей. Понятно, что наша миролюбивая страна, не желая брать на себя инициативу нарушения пакта, не могла стать на путь вероломства. Одна из причин неудач Красной Армии состояла в отсутствии второго фронта в Европе против немецко-фашистских войск. Это позволило Германии двинуть все свои войска и войска своих союзников в Европе против нашей страны. Другая причина временных неудач нашей армии состояла в недостатке у нас танков и отчасти авиации. В современной войне очень трудно бороться пехоте без танков и без достаточного авиационного прикрытия с воздуха. Наши танки и самолеты по качеству превосходили немецкие танки и самолеты, но по количеству их мы имели тогда значительно меньше, чем у немцев. Немцы производили больше танков, самолетов и другого вооружения, ибо они имели в своем распоряжении не только свою промышленность, но и промышленность Чехословакии, Бельгии, Голландии, Франции и других стран. Без этого обстоятельства Красная Армия давно разбила бы немецкую армию, которая не идет в бой без танков и не выдерживает удара наших частей, если у нее нет превосходства в танках.

Корреспондент. На что рассчитывала фашистская Германия, заявляя о молниеносной победе над Советским Союзом?

Сталин. Предпринимая нападение на нашу страну, немецко-фашистские захватчики считали, что они наверняка смогут покончить с Советским Союзом в полтора-два месяца и сумеют в течение этого короткого времени дойти до Урала. Нужно сказать, что немцы не скрывали этого плана «молниеносной» победы. На что они рассчитывали, заявляя об этом? Они рассчитывали, прежде всего, на то, что серьезно надеялись создать всеобщую коалицию против СССР, вовлечь Великобританию и США в эту коалицию и полностью изолировать, таким образом, нашу страну от других держав. Но немцы жестоко просчитались. Великобритания и США оказались в одном лагере с СССР против гитлеровской Германии. Немцы рассчитывали, во-вторых, на непрочность советского строя, непрочность советского тыла, полагая, что после первого же серьезного удара и неудач Красной Армии откроются конфликты между рабочими и крестьянами, начнется драчка между народами СССР, пойдут восстания, и страна распадется на составные части, что должно было облегчить продвижение немецких захватчиков вплоть до Урала. Но немцы и здесь жестоко просчитались. Неудачи Красной Армии не только не ослабили, а наоборот, еще больше укрепили как союз рабочих и крестьян, так и дружбу народов СССР. Более того — они превратили семью народов СССР в единый, нерушимый лагерь, самоотверженно поддерживающий свою Красную Армию, свой Красный Флот. Никогда еще советский тыл не был так прочен, как теперь. Немецкие захватчики рассчитывали, наконец, на слабость Красной Армии и Красного Флота, полагая, что немецкой армии и немецкому флоту удастся с первого же удара опрокинуть и рассеять нашу армию и наш флот, открыв себе дорогу на беспрепятственное продвижение в глубь нашей страны. Но немцы и здесь жестоко просчитались, переоценив свои силы и недооценив нашу армию и наш флот. Конечно, наша армия и наш флот были еще молоды, они воевали всего четыре месяца, они не успели стать вполне кадровыми, тогда как они имели перед собой кадровый флот и кадровую армию немцев, ведущих войну уже два года. Но, во-первых, моральное состояние нашей армии было выше, чем немецкой, ибо она защищала свою Родину от чужеземных захватчиков и верила в правоту своего дела, тогда как немецкая армия ведет захватническую войну и грабит чужую страну, не имея возможности поверить хотя бы на минуту в правоту своего гнусного дела. Идея защиты своего Отечества порождала в нашей армии массовый героизм воинов, тогда как идея захвата и ограбления чужой страны порождала в немецкой армии профессиональных грабителей, лишенных каких-либо моральных устоев и разлагающих немецкую армию. Во-вторых, продвигаясь в глубь нашей страны, немецкая армия вынуждена была орудовать во враждебной среде, тогда как наша армия действовала в своей родной среде, пользовалась непрерывной поддержкой своего тыла, имела обеспеченное снабжение людьми, боеприпасами, продовольствием и прочно верила в свой тыл. Все эти обстоятельства, взятые вместе, предопределили неизбежность провала «молниеносной» войны на востоке.

Корреспондент. Войска союзников находятся накануне победы над фашистской Германией. Какие задачи придется решать правительствам коалиции после войны?

Сталин. Победа союзных стран над гитлеровской Германией поставит на очередь дня важные вопросы организации и воссоздания государственной, экономической и культурной жизни европейских народов. Политика нашего правительства в этих вопросах остается неизменной. Вместе с нашими союзниками мы должны будем: освободить народы Европы от фашистских захватчиков и оказать им содействие в воссоздании своих национальных государств, расчлененных фашистскими поработителями, — народы Франции, Бельгии, Югославии, Чехословакии, Польши, Греции и других государств, находящихся под немецким игом, вновь должны стать свободными и самостоятельными. Предоставить освобожденным народам Европы полное право и свободу самим решать вопрос об их государственном устройстве. Принять меры к тому, чтобы все фашистские преступники, виновники нынешней войны и страданий народов, в какой бы стране они не скрывались, понесли суровое наказание и возмездие за все совершенные ими злодеяния. Установить такой порядок в Европе, который бы полностью исключал возможность новой агрессии со стороны Германии. Создать длительное экономическое, политическое и культурное сотрудничество народов Европы, основанное на взаимном доверии и взаимной помощи в целях восстановления разрушенного немцами хозяйства и культуры. Такие вот задачи придется решать правительствам коалиции после войны.

Корреспондент. Благодарю вас, господин Сталин, за обстоятельное интервью.

Сталин. Желаю вам и дальше объективно освещать ход боевых действий на фронтах и послевоенное устройство мира.

КАРТИНА VI

Ялта. Ливадийский дворец.

В комнате Рузвельт, Черчилль.

Черчилль. Господин президент, не кажется ли вам, что мы идем на поводу у русских по всем вопросам? Попросили они включить в ООН дополнительно две республики — Белоруссию и Украину — мы согласились. Собираются они просить репарации в размере 10 миллиардов долларов — и мы согласимся. Хотят они сформировать Польское правительство на базе существующего Люблянского правительства — мы тоже особенно не возражаем. При таком нашем поведении Крымская конференция может закончиться под русские фанфары.

Рузвельт. Уинстон, ты не прав. Мы ведем открытые и честные переговоры. И опасения твои напрасны. Что касается членства Белоруссии и Украины в ООН. Разве Сталин не прав, когда просит об этом? Конечно, прав. Белоруссия и Украина лежат в руинах. Они понесли колоссальные потери людей и материальных ценностей. Они внесли в общую победу огромный вклад. Разве мы не должны это учитывать?

Черчилль. Но три голоса в ООН от Советского Союза — меня это бесит!

Рузвельт. А сколько голосов будет в ООН у Британской империи, учитывая ее доминионы? Разве этого мало? И разве они для победы сделали больше, чем Белоруссия, Украина?

Черчилль. Я хотел бы, чтобы и Америка имела в ООН тоже три голоса, а не один.

Рузвельт. Америка и будет иметь там три голоса. Маршал Сталин с этим согласился. А что касается репараций на сумму десять миллиардов долларов — это, действительно, для русских капля в море. Те разрушения, которые нанесли немцы России, стоят гораздо больше. И не будем об этом с ними спорить.

Черчилль. А польский вопрос? Разве не видно упорство Сталина в желании создать угодное России Польское правительство?

Рузвельт. Но мы его пока не создали, а ведем дискуссию о принципах формирования временного Польского правительства. И наши позиции с русскими будем сближать. В конечном итоге, мы все стремимся создать в Польше демократическое народное правительство, дружественное всем странам, а не только Советскому Союзу.

Черчилль. Я всегда считал Советскую Россию смертельной угрозой для свободного мира. И победы русских в Европе меня больше пугают, чем радуют. Я всегда желал, чтобы Советский Союз истек кровью в этой войне и к моменту нашей победы настолько ослабел, что не в состоянии был бы играть первостепенную роль в Европе и во всем мире.

Рузвельт. Но мы не раз говорили, Уинстон, с тобой на эту тему. Мы ведь договорились после окончания войны разоружить все государства, кроме Америки и Англии, и что мы будем определять послевоенное мирное урегулирование для всех народов во всех землях.

Черчилль. Советский Союз тоже должен быть разоружен, и его судьба должна зависеть от Америки и Англии.

Рузвельт. В принципе — да. Но ход дальнейших событий подскажет нам, как лучше поступить с Россией.

Черчилль. В день нападения Германии на Советский Союз, выступая по радио, я говорил: нацистскому режиму присущи худшие черты коммунизма. За последние 25 лет никто не был более последовательным противником большевизма, чем я. Я и теперь не возьму обратно ни одного слова, которые я сказал о нем тогда.

Рузвельт. Но ты все же пошел на союз с коммунистической Россией.

Черчилль. Только ради спасения Англии.

Рузвельт. Разве не ты воскликнул в день нападения Германии на Россию: «Мы спасены! Это для нас дар богов! Опасность для России — это опасность для нас! И мы поможем России и русскому народу всем, чем только можем»?

Черчилль. Да, все это я говорил. Меня вынудили говорить так обстоятельства. Но я всегда считал главным в нашей стратегии — введение английских и американских войск на Балканы с тем, чтобы они сделали мощный рывок на север, заняли страны Юго-Восточной и Центральной Европы и преградили Красной Армии путь на запад. Вопрос стоит так, господин президент: готовы ли мы примириться с коммунизацией Балкан и, возможно, Италии? Я считаю, вывод наш только один — мы должны сопротивляться коммунистическому проникновению и вторжению в Европу.

Рузвельт. Мы, Уинстон, опоздали с этими планами, опоздали.

Черчилль. Да, стремительное наступление русских перечеркнуло их.

Рузвельт. Но ты ведь сам просил Сталина ускорить наступление на востоке, чтобы спасти наши войска в Арденнах от разгрома немцами?

Черчилль. Я вынужден был это делать. Вынужден. У меня не было другого выхода.

Рузвельт. Вот видишь, опять был вынужден просить русских, и они пошли нам навстречу.

Черчилль. Пошли. А теперь я предлагаю создать немедленно новый фронт против стремительного продвижения русских. Этот фронт должен уходить как можно дальше на восток. Главная наша цель — это Берлин. Захватить его раньше русских. Потом освободить Чехословакию и занять Прагу. Затем освободить Австрию и занять Вену. Все эти земли должны быть заняты нашими войсками. И вообще, урегулирование всех европейских проблем должно произойти до того, как мы выведем войска из освобожденных нами стран. Я так считаю.

Рузвельт. В твоих рассуждениях есть много разумного. Конечно, мы ждать не будем, пока русские захватят Берлин. Если наши войска будут стремительно продвигаться на восток и подойдут к Берлину, то они, конечно, его займут. Так же будет и с Прагой, и с Веной. А пока обострять нам отношения с Россией не следует. Мы должны в спорных вопросах находить компромисс.

Входит Стеттиниус.

Стеттиниус. Господа, вам не кажется, что ваша беседа несколько затянулась?

Рузвельт. Да, пожалуй, ты прав, Стеттиниус.

Черчилль. И в самом деле — пора. (Встает.) До встречи на совещании.

Рузвельт. До встречи.

Черчилль уходит.

Стеттиниус. Не утомил вас господин Черчилль?

Рузвельт. Да, я немного устал. И вы устанете, если вам придется истратить столько же времени, как только что сделал я, пытаясь втащить Уинстона в тачке на крутой холм.

Стеттиниус. Спорить с Черчиллем трудно. Он может заговорить и переговорить любого.

Рузвельт. Вот и сегодня столько пустой болтовни!..

Стеттиниус. Черчилль обладает удивительным счастливым даром — немедленно засыпать, как только его голова коснется подушки. И он пользуется этим даром ежедневно даже здесь. А дома всегда спит до 8 часов, и никто не имеет права поднять его раньше. Даже, когда Германия напала на Советский Союз, он узнал об этом только в 8 часов, когда проснулся, хотя весь мир уже знал об этом в пять утра. Все знали: его можно поднять раньше лишь в том случае, если немцы высадят десант на берега Англии.

Рузвельт. Такой режим ему на пользу. Здоровьем не обижен.

Стеттиниус. Не обижен. Хотя курит, ест и пьет виски без меры.

Рузвельт. Да бог с ним, Стеттиниус. Я хочу перед совещанием немного отдохнуть.

Стеттиниус. Это надо. Вид у вас усталый. (Уходит.)

КАРТИНА VII

Ялта. Ливадийский дворец.

В зале делегации трех стран.

Рузвельт. Мы заслушали план материальных репараций, который Советское правительство представило на обсуждение и одобрение конференции.

Черчилль. Я хорошо помню конец прошлой мировой войны. Репарации доставили тогда большое разочарование. От Германии удалось получить с большим трудом всего лишь один миллиард фунтов. Но даже и этой суммы нельзя было бы получить, если бы США и Англия не инвестировали деньги в Германию, Англия взяла у Германии несколько старых океанских пароходов, а на те деньги, которые Германия получила от Англии, она построила себе новый флот. Надеюсь, на этот раз Англия не столкнется с такими же трудностями. Я, безусловно, считаю, жертвы России больше, чем жертвы любой другой страны. Я всегда полагал вывоз заводов из Германии правильным шагом. Но из разбитой и разрушенной Германии невозможно будет получить такое количество ценностей, которое компенсировало бы убытки даже только одной России. Великобритания тоже очень сильно пострадала в нынешней войне. Большая часть ее домов разрушена или повреждена. Англия продала все свои заграничные инвестиции, Англия должна экспортировать товары, чтобы ввозить продовольствие. Она вынуждена закупать за границей половину потребного продовольствия. Сражаясь за общее дело, Англия задолжала большие суммы. Общий долг Англии составляет три миллиарда фунтов. Никакая другая страна из числа победителей не окажется в конце войны в столь тяжелом экономическом и финансовом положении, как Великобритания. Другие страны тоже имеют большие разрушения. Голландия затоплена, Норвегия сильно пострадала. Правда, население их невелико. Кроме того, что будет с Германией? Призрак голодающей Германии с ее 80-миллионным населением встает перед глазами. Кто будет ее кормить? И кто будет за это платить? Не выйдет ли, в конце концов, так, что союзникам придется хотя бы частично покрывать репарации из своего кармана?

Сталин. Конечно, все эти вопросы рано или поздно встанут.

Черчилль. Учитывая все это, я тоже предлагаю создать репарационную комиссию, которая вела бы всю работу в секретном порядке.

Рузвельт. Я тоже помню Первую мировую войну и помню, Соединенные Штаты потеряли огромное количество денег. Они ссудили Германии более десяти миллиардов долларов. Но на этот раз мы не повторим своих прежних ошибок. Я согласен с Черчиллем, что нужно подумать о будущем Германии. Но Соединенные Штаты не хотят, чтобы в Германии жизненный уровень населения был выше, чем в СССР. Мы желаем помочь Советскому Союзу получить из Германии все необходимое, что они просят. Мы также хотим помочь англичанам увеличить их экспорт и занять место Германии на рынках сбыта. Я согласен создать репарационную комиссию по изучению нужд СССР и других европейских стран. И согласен, чтобы эта комиссия работала в Москве. Но вместе с тем я уверен, будет невозможно покрыть все за счет репараций. Германии нужно оставить столько промышленности, сколько нужно, чтобы немцы не умирали с голоду.

Сталин. Я хотел бы ответить в нескольких словах. Во-первых, господин Черчилль говорил о неудачах с репарациями после прошлой войны. Да, тогдашний опыт оказался неудовлетворительным. Но почему? Причина крылась не в том, что общая сумма репараций с Германии была слишком велика. На самом деле сумма была очень скромной: 30 миллиардов на 58 лет. Разве это много? Германия без труда могла бы заплатить такую сумму по состоянию своего национального богатства и национального дохода. Беда, однако, была в том, что союзники требовали с Германии репарации не в натуре, а главным образом в деньгах. Германия вынуждена была изыскивать эти деньги. Если бы союзники были готовы получить репарации в натуре, никаких осложнений не вышло бы. Но союзники этого не хотели. В результате сложилась неразрешимая проблема. Было и еще одно обстоятельство, которое способствовало неудаче с репарациями, — это политика Америки, Англии, Франции. Они инвестировали в Германию большие капиталы и тем самым поощряли немцев к невыполнению своих репарационных обязательств. Вот где корень неудач с прошлыми репарациями. Чтобы избежать трудности, мы предлагаем взимать все репарации в натуре. Будем надеяться также, что Америка и Англия на этот раз не станут финансировать Германию после окончания войны.

Рузвельт. Нет-нет, делать этого мы не собираемся.

Черчилль. Да-да, конечно не собираемся!

Сталин. При таких условиях нет причин сомневаться в реальности нынешних репараций. Во-вторых, господин Черчилль давал понять, что цифра репараций, на которую претендует Советский Союз, будет непосильна для Германии. Это едва ли справедливо. В самом деле, что означает цифра 10 миллиардов долларов? Она составляет всего лишь 10 % государственного бюджета США и равняется всего лишь шести месячным расходам Англии на войну. Можно ли в таком случае говорить о чрезвычайности выдвинутых Советским Союзом требований? Ни в коем случае. Скорее можно говорить об их излишней скромности. Эта скромность, однако, вытекает из стремления Советского правительства, не увлекаясь фантазиями, стоять на твердой почве возможного. В-третьих, вы подчеркивали необходимость предотвратить голод в Германии. Мы отнюдь не задаемся целью превратить Германию в голодную, раздетую и разутую страну. Наоборот, при выработке своего репарационного плана Советское правительство все время имело в виду создать условия, при которых германский народ в послевоенные годы мог бы существовать на базе среднеевропейского уровня жизни. Для этого у них имеются все условия. Далее. Нужно иметь в виду, послевоенная Германия будет совершенно свободна от расходов на вооружение, ибо она будет полностью разоружена. Это даст большую экономию.

Черчилль. Да, это очень важное соображение.

Сталин. Так что немецкому народу будет обеспечено приличное существование. Я думаю, основным принципом при распределении репараций должен быть следующий: репарации в первую очередь получают те государства, которые вынесли на своих плечах основную тяжесть войны и организовали победу над врагом. Эти государства: СССР, США и Англия. Возмещение должны получить не только русские, но также американцы и англичане. И притом в максимально возможном размере.

Черчилль. Если при обсуждении вопроса о репарациях я казался несговорчивым, то это лишь потому, что дома у меня есть парламент, есть кабинет. Если они не согласятся с тем, что Черчилль одобрил на Крымской конференции, то могут меня, пожалуй, и выгнать.

Сталин. Это не так-то просто: победителей не выгоняют.

Черчилль. А теперь я бы хотел обсудить вопрос о главных преступниках Германии. Я считаю, лучше всего было бы расстрелять главных преступников, как только они будут пойманы.

Сталин. Я полагаю, всех главных преступников надо прежде всего арестовать, осудить международным трибуналом, который мы создадим, и только после его решения приводить приговор в исполнение.

Рузвельт. Правильно. Я с маршалом Сталиным вполне согласен.

Сталин. Теперь нам надо договориться об условиях вступления Советского Союза в войну с Японией.

Рузвельт. Какие у вас будут предложения, маршал Сталин?

Сталин. Мы хотели бы взять на себя обязательство вступить в войну против Японии через три месяца после окончания войны с Германией на следующих условиях: первое — сохранение существующего положения Монгольской Народной Республики. Второе. Восстановление принадлежащих России прав, нарушенных вероломным нападением Японии в 1904 году, а именно: возвращение южной части острова Сахалин и всех прилегающих к нему островов. Интернализация торгового порта Дайрена и восстановление аренды на Порт-Артур как на военно-морскую базу СССР. Совместная с Китаем эксплуатация Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской железных дорог. Третье. Передача Советскому Союзу всей группы Курильских островов. Вот, пожалуй, и все.

Рузвельт. Ну что ж, я думаю эти условия приемлемые. Как, Уинстон?

Черчилль. Да, приемлемы. Можно с ними согласиться.

Рузвельт. Мы все свои решения по Германии и Японии подтвердим своими подписями.

Сталин. Это обязательно надо сделать, господин президент.

Черчилль. Я согласен.

Рузвельт. А теперь я предлагаю подвести итоги работы нашей конференции. Об этом я прошу кратко доложить Стеттиниуса.

Стеттиниус. Итоги. 1. Мы согласовали наши военные планы более тесно, чем это было раньше, для нанесения окончательного поражения врагу. Наши консультации здесь приведут к сокращению сроков войны. 2. Мы согласовали нашу общую политику и совместные планы оккупации Германии и контроля над ней. Наша общая цель — уничтожить германский милитаризм и нацизм и создать уверенность в том, что Германия никогда больше не будет в состоянии вновь угрожать миру. 3. Мы договорились созвать в Соединенных Штатах 25 апреля 1945 года конференцию Объединенных Наций для подготовки устава международной организации для поддержания мира. 4. Мы составили и подписали совместную декларацию об освобожденной Европе, которая предусматривает согласование политики трех держав и совместные действия их при обсуждении и разрешении политических и экономических проблем освобожденной Европы в соответствии с демократическими принципами. 5. Мы обсудили вопрос о Польше и достигли соглашения о совместном действии, гарантирующем свободную сильную демократическую и независимую Польшу согласно воле польского народа. 6. Мы договорились о создании дополнительной процедуры согласования вопросов между тремя державами в форме периодических встреч министров иностранных дел. 7. Мы согласовали условия вступления Советского Союза в войну против Японии. 8. Эта конференция вновь подтвердила наше общее убеждение, что продолжающееся и более тесное, чем когда-либо, сотрудничество и взаимопонимание между нашими тремя странами в деле организации мира, как и ведения войны, является священным обязательством. У меня все.

Рузвельт. Вы согласны с такими итогами?

Сталин. Согласны.

Черчилль. Согласны.

Рузвельт. Тогда будем завершать свою работу. Я весьма благодарен маршалу Сталину, его делегации и всем сотрудникам за теплый и радушный прием. Я уверен, наши три великие нации могут сотрудничать в мире так же хорошо и дружно, как и в ходе войны.

Черчилль. Я возлагаю свои надежды на замечательного президента Америки и на маршала Сталина, которые, разбив наголову противника, поведут нас на борьбу против нищеты, беспорядков, хаоса, гнета. Я считаю жизнь маршала Сталина драгоценнейшим сокровищем. Мне приятно сознавать, что я длительное время нахожусь в дружеских и близких отношениях с великим человеком, слава которого прошла не только по всей России, но и по всему миру. Я благодарю за гостеприимство и дружеский прием на Крымской конференции маршала Сталина, его делегацию и всех сотрудников. Я исполнен решимости так же, как маршал Сталин, не допустить после победы ослабления столь прочно установившихся уз дружбы и сотрудничества. Я молюсь о даровании вам, маршал Сталин, долгой жизни, чтобы вы могли и дальше направлять судьбы вашей страны, которая под вашим руководством показала все свое величие.

Сталин. Спасибо за высокую оценку наших достижений. Я хочу выпить за наш союз. В союзе союзники не должны обманывать друг друга. Возможно, наш союз столь крепок именно потому, что мы не обманывали друг друга. Я провозглашаю тост за прочность союза наших трех держав. Да будет он сильным и устойчивым! Да будем мы как можно более откровенными! (Все встают, аплодируют.)

КАРТИНА VIII

Ялта.

На берегу моря стоят Алексей и Мэри.

Мэри. Какое прекрасное море! Его голубизна восхищает!

Алексей. Море особенно красиво перед заходом солнца. Вода от его лучей серебрится до самого горизонта.

Мэри. Как быстро пролетело время. Словно один миг.

Алексей. Но этот миг, Мэри, был прекрасным!

Мэри. Было бы лучше, если бы этот прекрасный миг продолжался как можно дольше. И почему так быстро кончаются конференции?!

Алексей. У наших правителей было много общего, поэтому они так легко и быстро договаривались.

Мэри. Но мой отец все равно был чем-то недоволен. Вечерами всегда ворчал. Я его старалась уже успокаивать.

Алексей. И как, получалось?

Мэри. С трудом. У него по всем вопросам особый взгляд. С ним трудно найти взаимопонимание.

Алексей. И все же они находят.

Мэри. Представляю, скольких трудов это стоит Рузвельту и Сталину.

Алексей. Они тоже политики опытные, терпеливые.

Мэри. Это да. А мне нравятся русские люди. Все они удивительно просты, приветливы и гостеприимны.

Алексей. И я такой же?

Мэри. И ты такой. Даже лучше. Можно я тебя поцелую?

Алексей. Можно, и даже нужно. (Мэри целует его.)

Мэри. Я целую в твоем лице от имени всех женщин Англии всех воинов Красной Армии, от рядового солдата до маршала Жукова и маршала Сталина. Мы восхищаемся вашим мужеством и силой духа на войне.

Алексей. Спасибо, Мэри, спасибо. Можно поцеловать мне тебя от имени всех солдат Красной Армии?

Мэри (улыбнувшись). Можно. (Алексей целует ее.)

Алексей. А можно теперь поцеловать тебя от имени всех офицеров и генералов?

Мэри. Можно. (Алексей целует ее.)

Алексей. А можно поцеловать тебя от имени маршала Жукова и маршала Сталина?

Мэри (рассмеявшись). Можно, можно. (Алексей целует ее.)

Алексей. Как сладко!.. Голова пошла кругом… Будто выпил бутылку крымского вина.

Мэри. А если бы стал целовать меня от имени каждого солдата, каждого офицера и каждого генерала — совсем бы опьянел.

Алексей. А можно?

Мэри. Нам тогда не хватит на это всей жизни.

Алексей. Я готов целовать тебя всю жизнь!

Мэри. Я тоже. Можно теперь поцеловать тебя от себя лично?

Алексей. Можно. (Мэри целует его.) Пусть будет еще любовный союз между Россией и Англией.

Мэри. Я поддерживаю и одобряю такой союз.

Алексей. Все переживают за исход войны.

Мэри. Таких, как вы, не побеждают.

Алексей. А вот ты меня победила.

Мэри. Да?!

Алексей. Я влюбился в тебя, Мэри.

Мэри. Я тоже, Алеша… (Смотрят на море.)

Алексей. Ты могла бы поцеловать Сталина лично.

Мэри. И поцелую. Выберу удобный момент, подойду и поцелую. Он этого заслуживает.

Алексей. Он у нас грозный.

Мэри. Диктатор?

Алексей. Почти…

Мэри. А я люблю диктаторов. Это сильные, волевые люди.

Алексей. Твой отец тоже диктатор?

Мэри. О, да!.. И я его люблю.

Алексей. Ты всегда с ним ездишь на встречи глав правительств?

Мэри. Не всегда, но часто. В этот раз мне повезло больше. Я встретила тебя, Алеша.

Алексей. Встретиться нам, Мэри, было предрешено самой судьбой.

Мэри. Наверное. А ты веришь в судьбу?

Алексей. А почему бы и нет, если она посылает в Ялту такую очаровательную девушку?

Мэри. Где она встречает такого же очаровательного офицера!

Алексей. Вот именно!

Мэри. А мне ведь будет скучно без тебя, Алеша, очень…

Алексей. Мне тоже, Мэри…

Мэри. Встретимся ли еще?

Алексей. А ты приезжай к нам летом. Посмотришь Москву, Ленинград.

Мэри. Я слышала, Ленинград — город дворцов. Кто там был из наших, приезжают в восторге.

Алексей. Я тоже покажу тебе и Ленинград, и Москву.

Мэри. Может, и приеду.

Алексей (улыбнувшись). Только без отца.

Мэри (рассмеявшись). Ну, конечно, одна. Я уже взрослая.

Алексей. Вот и хорошо.

Мэри. А ты звони. Мне будет приятно слышать твой нежный голос.

Алексей. Непременно буду звонить.

Мэри. Ну, Алеша, нам пора идти. Хотя и не хочется.

Алексей. Мне тоже. (Обнимает ее, целует.)

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА IX

Кунцево. Дача Сталина. Перед картами фронтов, развешанных на стенах кабинета, стоит Сталин. Входит офицер.

Офицер. Товарищ Сталин, прибыл маршал Жуков.

Сталин. Пусть заходит.

Офицер уходит. Входит Жуков.

Жуков. Здравия желаю, товарищ Сталин.

Сталин. Здравствуйте. Проходите. Извините, я немного приболел. Простыл. Вот лечусь чаем и медом. Рассказывайте, какая обстановка в Померании и на Одере?

Жуков. Первый и Второй Белорусские фронты, товарищ Сталин, завершили Померанскую операцию. В ходе боев вражеская группировка была полностью уничтожена. Вся Восточная Померания теперь в наших руках.

Сталин. Это хорошо.

Жуков. Основная роль в развитии наступления на фронтах после прорыва обороны противника принадлежала танковым армиям, танковым и механизированным корпусам. Они во взаимодействии с авиацией представляли быстроподвижный таран огромной силы и расчищали путь для общевойсковых армий. Войдя в прорыв, танковые армии и механизированные корпуса развивали наступление с полным напряжением сил, днем и ночью, не давая врагу передышки.

Сталин. Решение было правильным. Глубокое проникновение бронетанковых войск в тыл противника не позволяло немцам использовать для обороны большинство заранее подготовленных рубежей.

Жуков. Это так. Должен сказать, товарищ Сталин, скрытность подготовки такой операции оказалась для немецкого командования полной неожиданностью. Они не знали истинных намерений наших войск.

Сталин. Скрытность подготовки и внезапность удара — это очень важные элементы в наступательной операции. Они подчас решают исход боя.

Жуков. Померанская операция в материальном отношении была подготовлена хорошо, тыловые организации фронта и армии со своими задачами справились успешно.

Сталин. Войска Первого Украинского фронта в ходе наступательной операции продвинулись на сто километров и вышли на реку Нейсе. Но попытка форсировать ее и развить наступление на запад успехом не увенчалась, и войска фронта перешли к обороне. Войска Украинских фронтов на юге нанесли серьезные поражения ударным группировкам противника, отразили все их атаки, попытки выйти к Дунаю и создали условия для перехода в наступление на венском направлении. На западном фронте наши союзники форсировали Рейн, окружили значительную группировку немцев в Руре. Прежняя медлительность в действиях союзников сменилась крайней поспешностью. Правительства Англии и Америки торопили свое командование, требуя от него быстрейшего продвижения в центральные районы Германии, чтобы овладеть ими раньше, чем туда войдут советские войска. Как нам стало известно, Черчилль говорил в Крыму Рузвельту, что русские армии захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят еще и Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем. Поэтому я считаю, говорил он, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток, и в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять. Вот такой состоялся у них разговор. И это вопреки ялтинским соглашениям, где были определены все действия наших и союзных войск в ходе дальнейшего наступления в Германии.

Жуков. Черчилль на все способен. От него всего можно ожидать.

Сталин. Не любит он выполнять договоренности, сдерживать свое же слово. Садитесь к столу, попьем чайку с медом. (Садятся за стол.) В целом я доволен результатами Ялтинской конференции. Мы договорились о координации наших военных действий на территории Германии, на какие оккупационные зоны будет она поделена, выработали соглашение по управлению Германией после ее капитуляции, договорились о контрольном механизме в Германии, а также до какой линии должны продвигаться войска союзников и советские войска. Берлин остается в нашей зоне, но будет поделен на четыре сектора, то есть для каждой страны. Была достигнута полная договоренность о будущих границах Польши на западе и востоке. Но возникли большие разногласия по вопросу о составе будущего польского правительства. Черчилль хочет, чтобы с Россией граничила буржуазная Польша, чуждая нам, а мы этого допустить не можем. Мы хотим раз и навсегда иметь дружественную нам Польшу, этого хочет и польский народ. Такие вот некоторые итоги в Ялте.

Жуков. Товарищ Сталин, давно хотел узнать о вашем сыне Якове. Нет ли сведений о его судьбе?

Сталин (помолчав). Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его душегубы. По наведенным справкам, держат они его изолированно от других военнопленных и агитируют за измену Родине. Нет, Яков предпочтет любую смерть измене Родине. (Помолчав.) Какая тяжелая война. Сколько она унесла жизней наших людей. Видимо, у нас мало останется семей, у которых не погибли близкие.

Жуков. Это верно. Война суровая, тяжелая.

Сталин. Надо ее кончать. И чем скорее, тем лучше.

Жуков. Товарищ Сталин, а что, если обменять Якова на фельдмаршала Паулюса?

Сталин. Я солдат на фельдмаршалов не меняю. (Помолчав.) Надо войну кончать. Поезжайте в Генштаб и вместе с Антоновым согласуйте все по Берлинской операции. А завтра в 13 часов встретимся в Кремле. Еще раз тщательно проверим все расчеты, и я утвержу план Берлинской операции.

Жуков. Вас понял, товарищ Сталин. Завтра в 13 часов буду в Кремле. Разрешите идти?

Сталин. Идите.

Пожимает Жукову руку. Жуков уходит.

Сталин подходит к столу, берет фотоснимок жены Надежды Аллилуевой, долго смотрит на него.

Надо съездить на могилу Нади. Давно уже не был. (Звонит по телефону.) Светлана, давай съездим к матери. Одевайся. Я заеду за тобой.

КАРТИНА X

Кремль. В кабинете Сталин, Молотов, Жуков, Антонов, члены Государственного Комитета Обороны.

Сталин. Товарищ Антонов, доложите нам обстановку на фронтах и план Берлинской операции.

Антонов. При разработке плана Берлинской операции нами учитывались и действия войск союзников в Европе, которые в конце марта — начале апреля широким фронтом вышли на Рейн и приступили к его форсированию с тем, чтобы развернуть общее наступление в центральные районы Германии. Верховное командование союзных войск ближайшей целью своих действий ставит ликвидацию группировки противника и овладение промышленным районом Рура. Затем оно планирует выдвижение американских и английских войск на Эльбу и далее на Берлин. Одновременно развертывались операции американских и французских войск в южном направлении с целью овладения районами Штутгарта, Мюнхена и выхода в центральные районы Австрии и Чехословакии. Как нам стало известно, несмотря на то, что решением Ялтинской конференции советская зона оккупации была определена далеко западнее Берлина, а наши войска уже находились на Одере и Нейсе в 60–100 километрах от Берлина и готовы начать Берлинскую операцию, англичане все еще продолжают лелеять мечту о захвате Берлина раньше, чем туда придут наши войска.

Сталин. Гитлеровское руководство за последнее время развило активную деятельность в поисках сепаратных соглашений с английским и американским правительствами. Учитывая безнадежное положение германских войск, можно ожидать, что гитлеровцы прекратят сопротивление на западе и откроют нашим союзникам дорогу на Берлин, чтобы не сдать его Красной Армии.

Антонов. Совершенно верно, товарищ Сталин. Это подтверждает ход сражения на западе. Немецкое командование продолжает перебрасывать свои войска с запада на восток, против наших войск, сдавая города на западе без боя.

Сталин. По всему видно, немецкий фронт на западе окончательно рухнул, и немцы не хотят оказывать сопротивление союзным войскам. Так кто будет брать Берлин? Мы или союзники?

Жуков. Мы, товарищ Сталин.

Сталин. А как вы расцениваете противника на Берлинском направлении?

Жуков. По нашим данным, немцы имеют здесь четыре армии, в составе которых не менее 90 дивизий, в том числе 14 танковых и моторизованных, 37 отдельных полков и 98 отдельных батальонов, а также десять тысяч орудий и минометов, 1500 танков и штурмовых орудий, более трех тысяч самолетов. Всего не менее одного миллиона человек, а в самом Берлине формируется двухсоттысячный гарнизон.

Сталин. Откуда такие данные?

Жуков. Эти данные получены от нашей фронтовой разведки и показаний пленных.

Сталин. Когда наши войска могут начать наступление?

Жуков. Первый Белорусский фронт может начать наступление не позже, чем через две недели. Первый Украинский фронт, видимо, также будет готов к этому сроку. Второй Белорусский фронт, по всем данным, задержится с окончательной ликвидацией противника в районе Данцига и Гдыни до середины апреля и не сможет начать наступление с Одера одновременно с нами.

Сталин. Ну что ж, придется начать операцию, не ожидая Рокоссовского. Если он запоздает на несколько дней — не беда. (Подходит к столу, берет лист бумаги.) Мы получили письмо от одного иностранного доброжелателя. В нем сообщается о закулисных переговорах гитлеровских агентов с официальными представителями союзников. Немцы обещают союзникам прекратить борьбу против них, если они согласятся на сепаратный мир. В этом сообщении говорится также, что союзники якобы отклонили домогательства немцев. Но все же не исключается возможность открытия гитлеровцами путей союзным войскам на Берлин. Ну, что вы на это скажете? Думаю, Рузвельт не нарушит ялтинской договоренности, но вот Черчилль — этот может пойти на все. Немцы плетут паутину, хотят поссорить нас с союзниками. Эту паутину нужно разрубить путем взятия Берлина. Мы это можем сделать и мы это должны сделать.

Антонов. Это еще одно доказательство закулисных махинаций, которые ведутся между немцами и английскими правительственными кругами.

Сталин. Так когда мы можем начать Берлинскую операцию?

Жуков. Я считаю, товарищ Сталин, Берлинскую операцию можно начать 16 апреля, не дожидаясь действий Второго Белорусского фронта, который по всем расчетам может начать наступление с Одера не раньше 20 апреля.

Сталин. Товарищ Жуков, я подпишу директиву Первому Белорусскому фронту о подготовке и проведении наступательной операции с целью овладения Берлином и в течение 12–15 дней выйти на Эльбу.

Жуков. Главный удар мы планируем нанести силами четырех общевойсковых и двух танковых армий. Танковые армии будем вводить в сражение после прорыва обороны противника в обход Берлина с севера и северо-востока. Второй эшелон фронта также будем вводить на направлении главного удара.

Сталин. Хорошо. Первому Украинскому фронту мы поставим задачу — разгромить группировку немцев в районе Коттбуса и южнее Берлина. Изолировать главные силы группы армий «Центр» от берлинской группировки и этим самым обеспечить с юга фланг Первого Белорусского фронта. За 10–12 дней (не позже) Первый Украинский фронт должен выйти на рубеж Виттенберга и далее по реке Эльбе до Дрездена. Его 3 и 4 танковые армии будут введены после прорыва обороны, и, очень вероятно, мы их повернем с юга на Берлин. Думаю, так будет надежнее взять Берлин первыми. Товарищ Антонов, вызовите завтра в Ставку Конева с планом операции Первого Украинского фронта.

Антонов. Будет вызван, товарищ Сталин.

Сталин. Ставка надеется, товарищ Жуков, что Первый Белорусский фронт выполнит поставленную задачу.

Жуков. Выполним, товарищ Сталин.

Сталин. Идите с Антоновым в Генеральный штаб и, если есть какие вопросы по материальному снабжению, пополнению личным составом, решите их.

Жуков, Антонов и члены Госкомитета уходят.

Молотов. Бои предстоят тяжелые.

Сталин (раскурив трубку). Думаю, драка будет серьезная. (Помолчав.) Что касается закулисных переговоров англичан и американцев с немцами, не следует ли нам направить письма Рузвельту и Черчиллю?

Молотов. Я считаю, стоит.

Сталин. Тогда надо пригласить стенографистку.

Входит офицер.

Сталин. Пусть войдет стенографистка.

Офицер уходит. Входит стенографистка, садится за стол.

В письмах надо указать, что нам стало известно о встречах представителей союзных войск с гитлеровцами о возможности прекращения военных действий немцами на западе и заключении сепаратного мира. Мы, русские, думаем, что в нынешней обстановке на фронтах, когда враг стоит перед неизбежностью капитуляции, при любой встрече с немцами по вопросам капитуляции представителем одного из союзников должно быть обеспечено участие в этой встрече представителей другого союзника. Американцы и англичане думают иначе, считая русскую точку зрения неправильной. Исходя из этого, они отказали русским в праве на участие во встрече с немцами в Швейцарии. Мы продолжаем считать, что наша точка зрения единственно правильная, так как она исключает всякую возможность сеять среди нас недоверие. Трудно согласиться с тем, что отсутствие сопротивления со стороны немцев на западном фронте объясняется только тем, что они оказались разбитыми. У немцев имеется на восточном фронте 147 дивизий. Они могли бы без ущерба снять с восточного фронта 15–20 дивизий и перебросить их на помощь своим войскам на западном фронте. Однако немцы этого не делают. Они продолжают с остервенением драться с русскими за какую-то малоизвестную станцию Земляницу в Чехословакии, которая им столько же нужна, как мертвому припарки, но без всякого сопротивления сдают такие города в центре Германии, как Оснабрюк, Мангейм, Кассель. Такое поведение немцев является более чем странным и непонятным. Что касается наших информаторов, то, уверяю вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены нами на деле. Мы надеемся, больше таких недоразумений между нами не будет. Как считаешь, этого достаточно?

Молотов. Вполне.

Сталин. Подготовь, пожалуйста, письмо.

Молотов. Подготовлю сейчас же.

Сталин. Что поделаешь, лавры победителей волнуют всех. Союзники хотят таскать из огня каштаны руками русских. Ничего у них не выйдет. Не выйдет! (Звонок. Сталин берет трубку.) Слушаю. Умер Рузвельт?!.. Жаль, очень жаль… (Кладет трубку.) В наш МИД звонили из американского посольства и сообщили печальное известие о смерти Рузвельта.

Молотов. Как-то неожиданно. Вроде бы он чувствовал себя неплохо.

Сталин. Печально, конечно. Очень печально. Это был великий человек. Дальновидный политик. Он спас Америку в 30-х годах во время тяжелого экономического кризиса и обеспечил успешное развитие экономики. Много сделал полезного и в этой войне. С ним было легко и приятно работать. Он был чутким и внимательным человеком, проницательным политиком. И очень жаль, что не дожил до конца войны, до победы над фашизмом. Он внес в эту победу существенный вклад. Когда уходят из жизни такие люди, мир становится духовно беднее. Жаль, очень жаль… Подготовь от советского народа и правительства глубокое соболезнование американскому народу и правительству США.

Молотов. Подготовлю.

Сталин. Иди.

Молотов уходит.

Сталин подходит к окну, долго смотрит.

КАРТИНА XI

Берлин. Бункер. Имперская канцелярия. Возбужденный Гитлер ходит по кабинету, голова его трясется, руки дрожат.

Гитлер. Кейтель, вы заверяли нас, русских задержите на Одере, что от Одера до Берлина создана сплошная система оборонительных сооружений, на которой русские сломают себе шею! Но русские легко прорвали оборону и двигаются на Берлин!

Кейтель. Мой фюрер! От Одера до Берлина действительно создана сплошная система оборонительных сооружений. Оборона основных стратегических направлений на восточном фронте осуществляется тремя группами армий. Группа армий «Висла» прикрывает подступы к Берлину с севера. Группа армий «Центр» обороняет Саксонию и подступы к промышленным районам Чехословакии. Южная группа армий прикрывает Австрию. Мы расформировали резервную армию, и все ее пехотные, танковые, артиллерийские и специальные части брошены на восточный фронт. Для обороны мы используем естественные рубежи: озера, реки, каналы. Все населенные пункты приспособлены к круговой обороне. Севернее Берлина сформирована группа «Штейнер». Сюда перебрасываются отборные части морской пехоты. На непосредственных подступах к Берлину созданы три рубежа обороны: внешняя заградительная зона, внешний оборонительный обвод и внутренний оборонительный обвод. На улицах города строятся тяжелые баррикады, противотанковые заграждения, завалы, бетонированные сооружения. Окна домов превращены в бойницы. Город поделен на восемь секторов обороны. Особый сектор — девятый — охватывает центр Берлина, правительственные здания, гестапо, рейхстаг, Имперскую канцелярию. Для ведения уличных боев создано двести батальонов фольксштурма, которые прошли специальную подготовку и обучение. С целью усиления артиллерийской обороны подступов к городу привлечены все силы зенитной артиллерии. Свыше шестисот зенитных орудий крупного и среднего калибра поставлены на противотанковую и противопехотную оборону. Из членов союза молодежи «Гитлерюгенд» сформированы танко-истребительные отряды. Они вооружены фаустпатронами. На оборонные работы в Берлин привлечено свыше четырехсот тысяч человек. В городе сосредоточены самые лучшие полицейские и эсэсовские части. Возглавляет их начальник вашей личной охраны Монке. В целом Берлинская группировка насчитывает один миллион человек, 1500 танков и штурмовых орудий, свыше трех тысяч самолетов, более десяти тысяч орудий. Командует обороной Берлина генерал Вейдлинг. Я полагаю, мой фюрер, на подступах к Берлину русские действительно сломают себе шею. Будут разбиты и отброшены за Одер!

Гитлер. Как могло случиться, Кейтель, что немецкие войска стояли у стен Москвы, рассматривали Кремль в бинокль, войскам сшили форму для парада на Красной площади в честь нашей победы, а теперь мы сами обороняемся у Берлина? Что случилось? Я дал вам, Кейтель, лучшую армию мира, наши солдаты шагали по улицам всех столиц стран Европы, мы были близки к победе в России и вдруг… Что случилось? Что произошло?..

Кейтель. Мой фюрер, мы способны одержать победу и отбросить русских на восток. Силы у нас есть. Надо только больше мужества и верить в победу.

Гитлер. Мужества не хватает нашим генералам, нашим фельдмаршалам! Это они упустили из наших рук победу! Это они проигрывали одно сражение за другим, одну кампанию за другой! Вот кто виновники нашего позора, а не солдаты, которые все эти годы сражались храбро, проявляли мужество, героизм! Вы, Кейтель, заверяли нас, что наши войска из Померании с севера и войска с юга нанесут удар по флангам армий Жукова, возьмут их в окружение и разобьют на Одере. А что получилось? Войска в Померании разбиты, войска на юге — разбиты, а войска Жукова идут на Берлин. Это что, бездарность командования или предательство Германии? Что это, я спрашиваю?

Кейтель. Мой фюрер! Это трагическое стечение обстоятельств. Но силы у нас есть. С нами Бог, с нами фюрер, и мы победим!

Геринг. Мой фюрер, впереди нас ждет великолепная победа. Я верю в это.

Гитлер. Геринг! Вы проиграли все воздушные сражения! Вы даже не могли организовать удар авиационной группы по Ливадийскому дворцу в Ялте, где проходила конференция глав правительств трех стран — наших заклятых врагов! Что вы вообще можете?!

Геринг. Наши летчики прославили себя и свой народ во многих воздушных сражениях.

Гитлер. Летчики — да! Они — герои! А что генералы?! Я бы повесил всех твоих командиров, начиная с тебя, Геринг!

Геринг. Ты не прав, мой фюрер.

Гитлер. Нет, прав! Прав, Геринг! Ты храбр лишь в подземных казематах да в дамских спальнях!

Геринг. Я оскорблен, фюрер, твоей несправедливостью. (Уходит).

Кейтель. Мой фюрер, есть возможность усилить восточный фронт за счет переброски войск с запада.

Гитлер. Что это значит? Оголить там фронт?

Кейтель. Пусть лучше занимают наши территории англо-американские войска, чем займут их русские.

Геббельс. Мой фюрер, с Англией и Америкой можно договориться, пойти с ними на сепаратный мир, а все силы бросить на восточный фронт.

Гитлер. Я подумаю.

Геббельс. Это самое лучшее, что можно сделать в нашем положении. Заключив сепаратный мир с англичанами и американцами, мы сохраним Германию, сохраним правительство, сохраним себя, сохраним немецкое государство. Нам надо выиграть сражение на востоке. И через несколько лет Германия снова станет одной из самых могучих и самой сильной в Европе.

Гитлер. Гиммлер, как идут работы по созданию ядерного оружия?

Гиммлер. Идут успешно, мой фюрер.

Гитлер. Когда будет смонтирован первый образец атомной бомбы?

Гиммлер. Сказать определенно трудно, мой фюрер. Но работы ведутся интенсивно.

Гитлер. Пусть работают днем и ночью, днем и ночью. Ядерное оружие — наше спасение. А ученых, конструкторов, инженеров ждут награды и почести.

Гиммлер. Я передам им ваше пожелание.

Гитлер. Я видел себя во сне в ореоле славы. Принимал парад победителей в Москве у Кремля.

Геббельс. Так и будет, мой фюрер. Неудачи пройдут, и слава немецкого оружия снова потрясет весь мир!

Гитлер. Я хочу обратиться к немецкому народу и к немецкой армии. Пиши Геббельс. (Геббельс садится за стол, берет ручку, лист бумаги.) Немцы Германии! Мы предвидели этот удар русских и противопоставили ему сильный фронт. Противника встречает колоссальная сила артиллерии, танков. Наши потери в пехоте пополняются бесчисленным количеством новых соединений и частями фольксштурма, которые укрепляют фронт. Берлин останется немецким! Адольф Гитлер. (Присутствующие аплодируют Гитлеру.)

КАРТИНА XII

Кремль. В кабинете за столом сидит Сталин, пишет.

Входит офицер.

Офицер. Товарищ Сталин, на связи маршал Жуков.

Сталин встает, подходит к телефону, берет трубку.

Офицер уходит.

Сталин. Товарищ Жуков, доложите, как у вас идут дела?

Жуков. Товарищ Сталин, первая и вторая позиции обороны противника нами прорваны, войска фронта продвинулись вперед до шести километров, но встретили упорное сопротивление у Зееловских высот, где, видимо, уцелела оборона. Для усиления удара общевойсковых армий я ввел в сражение обе танковые армии. Считаю, завтра к исходу дня мы прорвем оборону немцев.

Сталин. У Конева оборона противника оказалась слабей. Он форсировал реку Нейсе и продвигается вперед без особого сопротивления. Поддержите удар своих танковых армий бомбардировочной авиацией.

Жуков. Мы так и поступаем, товарищ Сталин.

Сталин. Вы напрасно ввели Первую танковую армию на участке 8-й Гвардейской армии, а не там, где требовала Ставка. Есть ли у вас уверенность, что завтра одолеете Зееловский рубеж?

Жуков. Товарищ Сталин, завтра к исходу дня оборона на Зееловском рубеже будет прорвана. Считаю, чем больше противник будет бросать свои войска навстречу нашим войскам здесь, тем быстрее мы возьмем затем Берлин. Так как войска противника легче разбить в открытом поле, чем в городе.

Сталин. Мы думаем приказать Коневу двинуть танковые армии Рыбалко и Лелюшенко на Берлин с юга, а Рокоссовскому ускорить форсирование и тоже ударить в обход Берлина с севера.

Жуков. Танковые армии Конева имеют полную возможность быстро продвигаться, и их следует направить на Берлин. А Рокоссовский не сможет начать наступление ранее 23 апреля, так как задержится с форсированием Одера.

Сталин. До свидания. (Кладет трубку, подходит к карте.) Зееловские высоты, Зееловский рубеж…

Входит Антонов.

Антонов. Разрешите, товарищ Сталин?

Сталин. Заходи. А Зееловские высоты для Жукова оказались крепким орешком.

Антонов. Мы предполагали, товарищ Сталин, что преодолеть Зееловский рубеж будет непросто. Немцы укрепляли его длительное время.

Сталин. У Конева дела идут лучше.

Антонов. Да, оборона там оказалась послабее.

Сталин. А не получится так: войска Конева далеко продвинутся вперед, и левый фланг Жукова окажется неприкрытым?

Антонов. Мы за этим следим, товарищ Сталин. Я считаю, темпы наступления войск Жукова после прорыва Зееловского рубежа возрастут, и опасность разрыва флангов отпадет. Дела у Рокоссовского на Одере тоже идут пока медленно. Река широкая, не хватает пока плавсредств.

Сталин. Если задержится еще на несколько дней на Одере, тогда придется нам отменять директиву, по которой он обязан был наступать в обход Берлина с севера.

Антонов. Да, придется отменять.

Сталин. А обход Берлина с севера возьмут на себя войска Жукова.

Антонов. Видимо, события будут развиваться именно так, товарищ Сталин.

Сталин. Конечно, можно было пойти по другому пути. Взятие Берлина следовало бы поручить двум фронтам: Первому Белорусскому и Первому Украинскому. При этом варианте главная группировка Первого Белорусского фронта могла нанести удар на более узком участке и обойти Берлин с севера. Первый Украинский фронт нанес бы удар своей главной группировкой по кратчайшему направлению, охватывая Берлин с юга. Так они замкнули бы кольцо западнее Берлина. Мог быть, конечно, и такой вариант: взятие Берлина поручить одному Первому Белорусскому фронту, усилив его левое крыло не менее чем двумя общевойсковыми и двумя танковыми армиями, одной авиационной армией и соответствующими артиллерийскими и инженерными частями. При этом варианте несколько усложнялась бы подготовка операции и управление ею, но значительно упростилось бы общее взаимодействие сил и средств, особенно при взятии самого города. Меньше было бы всяких трений и неясностей.

Антонов. Товарищ Сталин, мы исходили из варианта удара широким фронтом.

Сталин. Это верно. Я думаю, дела у Жукова поправятся. Должны поправиться.

Антонов. В первые дни сражения танковые армии Жукова не имели возможности вырваться вперед. Им пришлось драться в тесном взаимодействии с общевойсковыми армиями. А наступление у Конева с первого же дня развивалось более быстрыми темпами, как и ожидалось. На направлении его удара оборона немцев была слабая, что позволило ему ввести в дело обе танковые армии, продвинуться на 25 километров и форсировать реку Шпрее.

Сталин. И все же, я думаю, Жуков несколько недооценил сложность характера местности в районе Зееловских высот. Немцы имели там возможность организовать труднопреодолимую оборону. Находясь в 10–12 километрах от наших исходных рубежей, глубоко врывшись в землю, особенно за обратными скатами высот, противник мог уберечь свои силы и технику от огня нашей артиллерии и бомбардировочной авиации.

Антонов. Возможно, так и было. В целом же, товарищ Сталин, была проведена невиданная по своему размаху и напряжению работа по подготовке Берлинской операции. На сравнительно узком участке фронта за короткое время было сосредоточено 68 стрелковых дивизий, более трех тысяч танков и самоходных орудий, около 42 тысяч орудий и минометов.

Сталин. Да, сил там сосредоточили немало.

Антонов. Вся эта масса боевой техники, людей, материальных средств переправлялась через Одер. Потребовалось построить 23 моста и 25 паромных переправ.

Сталин. Люди у нас замечательные. Они проявляют высокое мужество, не щадя порой ни сил, ни самой жизни.

Антонов. Это так, товарищ Сталин.

Сталин. Пусть соединят нас с Рокоссовским, узнаем, как у него идут дела.

Антонов. Сейчас вас соединят, товарищ Сталин. (Уходит).

КАРТИНА XIII

В просторной комнате Черчилль. Он стоит перед картами фронтов, держит во рту сигару.

Входит Иден.

Черчилль. Иден, я настаиваю, чтобы союзные войска сделали мощный рывок в сторону Берлина и заняли германскую столицу раньше русских.

Иден. Сэр, но по Ялтинским соглашениям, Берлин берут русские.

Черчилль. Что мне до Ялтинских соглашений! Будет катастрофой, если мы будем твердо соблюдать все свои соглашения! Немцы открыли нам дорогу на Берлин! Они протягивают нам руку, желают с нами мира! И мы не должны отворачиваться от них! Не должны отталкивать их руку!

Иден. Но это будет нечестно, сэр, по отношению к русским. Они столько сделали для нашей общей победы! Вы сами об этом не раз говорили. Я хорошо помню это. Ни одно правительство — говорили вы — не устояло бы перед такими страшными и жестокими ранами, которые нанес Гитлер России. Но Советская Россия выдержала и нанесла Гитлеру сокрушительный удар. Кроме Советской армии, не было такой силы, которая могла бы переломить хребет гитлеровской военной машине. Именно русская армия выпустила кишки из германской военной машины.

Черчилль. Ну и что из этого, если я даже так и говорил? Что из этого?

Иден. Но это были правильные слова, сэр. Русские действительно внесли решающий вклад в эту победу.

Черчилль. Меня бесит распространение коммунизма в Европе! Вы это понимаете, Иден?! Бесит! Если Россия оккупирует все страны Восточной и Центральной Европы — там будет установлен варварский коммунистический режим! Это будет конец демократии! Конец демократии!

Иден. Конечно, это будет весьма печально. Я с этим согласен. Но мне верится, народы этих стран выберут иной путь своего развития.

Черчилль. Под русскими штыками они выберут такой путь своего развития, который им укажет московский Кремль. Так что не будем так наивны, Иден. Не будем наивны!

Иден. Что-либо сказать сейчас определенного трудно. Идет война, она еще не окончена. События могут развиваться по-разному.

Черчилль. Уже все ясно, Иден! Уже все ясно! Польшу, Болгарию, Румынию, Югославию, Венгрию, Австрию, Чехословакию освобождали русские, и они будут устанавливать в них свои порядки, определять их будущее.

Иден. Как говорят, сэр, поживем — увидим.

Черчилль. Я послал Монтгомери телеграмму, предписывая ему тщательно собирать и складывать германское оружие, чтобы его легко можно было снова раздать немецким солдатам, с которыми нам, возможно, придется сотрудничать, если советское наступление будет продолжаться и дальше за Эльбой.

Иден. Вы сделали это напрасно, сэр. Видимо, вы были в возбужденном состоянии.

Черчилль. Я всегда возбужден, Иден, но принимаю решения на холодную голову.

Иден. Был бы жив Рузвельт, он не одобрил бы такое ваше решение.

Черчилль. Рузвельт был слишком лоялен к русским. Я убежден, через двадцать лет, а может, и раньше, мы будем воевать с Россией. На нашей стороне будут Франция, Бельгия, Голландия, Скандинавия и другие страны Европы.

Иден. Вряд ли это возможно, сэр.

Черчилль. Вот увидите. Жаль, меня уже не будет в живых.

Иден. Вы хорошо сохранились, сэр.

Черчилль. Потому что я никогда не изменял своим желаниям: не стоял, когда можно сидеть, и никогда не сидел, когда можно было лежать. Я поступал всегда так, как хотел.

Иден. Новая война — это всеобщая катастрофа, особенно для Англии.

Черчилль. Англия — большой остров, ее не раз спасала вода. Спасет вода и на этот раз.

Иден. В это трудно верить.

Черчилль. Надо уничтожить коммунистическую Россию, пока у нее нет атомной бомбы. Если этим адским оружием завладеет русский варвар, дело мира и демократии в Европе будет похоронено навсегда.

Иден. Английский народ не поймет вас, сэр, и не поддержит. Его уважение к русским слишком велико, чтобы он повернул оружие против своих союзников. По сути, русские спасли Англию от поражения в 1941 году. Этого английский народ никогда не забудет.

Черчилль. Время все сгладит, Иден. Все! Все мы должны повернуться спиной к ужасам прошлого и обратить свой взор в будущее. Мы должны предать забвению все преступления и ужасы прошлого!

Иден. Вы убеждены, что будет еще одна война?

Черчилль. Да.

Иден. Вы полагаете, она будет в ближайшие 10–20 лет?

Черчилль. Даже раньше, лет через семь-восемь. Мы не должны ждать, когда Россия подготовится, окрепнет. Ей потребуется восемь лет, прежде чем она станет обладать атомной бомбой.

Иден. Сэр, это пока все в будущем. А пока не закончилась война с нацистами, нам надо думать, как ее завершить достойно.

Черчилль. Это верно.

Иден. Геринг и Гиммлер, каждый в отдельности, ведут переговоры с нашими военными о заключении с Англией и Америкой сепаратного мира, прекращении боевых действий и сдачи нам Берлина.

Черчилль. Ну что ж, я думаю, на это надо идти. Зачем лишние жертвы?

Иден. Но, сэр, в Ялте было принято решение принимать от Германии капитуляцию только перед всеми тремя странами: Англией, Америкой и Россией.

Черчилль. Это не имеет значения, Иден. Разбираться будем потом. А сейчас надо соглашаться, заключать сепаратный мир, брать Берлин.

Иден. Россия будет против, да и Америка тоже. Мы окажемся в неловком положении, если не хуже. Нас осудит весь мир.

Черчилль. Иден, что нам до мнения других? Мы обязаны защищать свои интересы, интересы Англии!

Входит офицер.

Офицер. Господин Черчилль, только что русское радио передало срочное сообщение: советские войска вступили в Берлин, ведут бои на окраинах города.

Черчилль. Что?! Что ты сказал?!

Офицер. Советские войска ведут бои на окраинах Берлина.

Черчилль. Ты слышал, Иден?! Ты слышал?! Вот к чему привела наша медлительность!

Иден. Я выйду, уточню, сэр.

Иден и офицер уходят.

Черчилль. Я так и знал, что это произойдет! Знал!..

Входят Клемментина и Мэри.

Клемментина. Что случилось, Уини? Ты так взволнован.

Черчилль. Русские в Берлине!.. Вот что случилось!.. Русские в Берлине!.. Понимаешь?!..

Клемментина. Так это же хорошо, Уини!

Черчилль. Это хорошо, говоришь? Хорошо?

Клемментина. Да. А чего же в этом плохого? Меньше будет жертв с нашей стороны. Да и война быстрее закончится.

Черчилль. У русских будет важный козырь — они взяли Берлин! А мы, как всегда, оказались в обозе.

Клемментина. Какая разница, Уини, кто займет Берлин? Русские или мы? Главное — занять столицу нацистов. Это приблизит окончание войны.

Черчилль. Ты плохо знаешь русских, Клемми! Они будут этим бравировать, вести себя на переговорах высокомерно.

Мэри. Договариваться, папа, легче, чем воевать.

Клемментина. Вот именно!

Мэри. Разве ты, папа, не рад, что война подходит к концу и скоро наступит долгожданный мир?

Черчилль. Я рад! Я всему рад! Всему!

Клемментина. Не надо нервничать, Уини. Не надо. Русские не такие уж плохие люди, чтобы так переживать. С ними можно договориться по любым вопросам. Ты это сам видел не раз за годы войны.

Черчилль. Вижу, Клемми, тебя тоже покорили русские, как и Мэри. Один раз побывала в Москве, встретилась со Сталиным, получила от них орден за свою работу и уже готова им поклоняться.

Клемментина. А за что я должна их ненавидеть? Лишь за то, что они русские?

Мэри. Папа, они — русские, мы — англичане, почему же мы должны за это презирать и ненавидеть друг друга?

Черчилль. Идет война, она обострила все наши чувства, изменила все наши взгляды, понятия, отношения. Мы стали другими. Другими!..

Клемментина. Возможно. Но я этого почему-то не заметила, не почувствовала. Самым большим желанием моим все эти годы было одно — чтобы поскорее закончилась эта страшная, жестокая война. Да такое же желание было не только у меня, у всех, у военных и гражданских. У всех народов мира.

Мэри. Папа, ты всегда говорил, Россия спасла Англию от поражения. И теперь, когда конец войны близок, надо радоваться, папа, радоваться.

Черчилль. Я и радуюсь. Разве по мне не видно? Ты очарована русским офицером, Клемми очарована Сталиным. Что это — семейный заговор?

Клемментина (улыбнувшись). Ты угадал, Уини.

Мэри. Кстати, русский офицер прислал мне приглашение посетить Россию.

Черчилль. Вот-вот, я так и знал, твой ялтинский роман закончится приглашением в Москву.

Мэри (рассмеявшись). А что в этом плохого? Побывать в Москве, в Ленинграде для меня интересно.

Черчилль. А тебе, Клемми, Сталин приглашение еще не прислал?

Клемментина. Пока еще нет.

Черчилль. Вы вместе с русскими взяли меня в плен. Взяли в плен!

Клемментина. Уймись, Уини, уймись. Идем обедать. Все уже готово. Приготовлено и твое любимое блюдо.

Черчилль. Ну что ж, обедать, так обедать. Вы знаете, чем меня растрогать, знаете, хитрые бестии!

Клемментина и Мэри берут его под руки, уводят из комнаты.

КАРТИНА XIV

Командный пункт дивизии. Слышится гул артиллерийской канонады, пулеметная стрельба. В комнате полуразрушенного дома Шатилов, Зинченко, солдаты с повязками, с бинтами в бурых пятнах запекшейся крови. В руках автоматы, гранатометы, противотанковые ружья.

Шатилов. Ну что, бойцы, дошли до Берлина?

Егоров. Дошли, товарищ генерал. Надо будет — и дальше пойдем.

Шатилов. Может, кое-кому надо и подлечиться?

Кантария. Это после войны, товарищ генерал. Тогда — хоть в госпиталь, хоть куда.

Бобров. А еще лучше домой.

Егоров. Верно. Заждались нас.

Зинченко. Ничего, Егоров, осталось недолго.

Кантария. Вот распишемся на рейхстаге, засвидетельствуем, что мы были в Берлине, тогда можно и домой.

Шатилов. Вот это верно.

Входит Артюхов.

Артюхов. Вот, товарищ генерал, знамя нам вручили.

Шатилов. Что за знамя?

Артюхов. Военный Совет армии учредил. Девять знамен, по числу дивизий. Какая дивизия возьмет рейхстаг, та и водрузит над ним знамя. В знак полной победы.

Шатилов. Ну что ж, рейхстаг так рейхстаг. Ну-ка, покажи знамя.

Артюхов разворачивает знамя размером 1x2 метра. В верхнем углу звезда и серп и молот. Внизу у древка стоит пометка № 5.

Артюхов. У нашего знамени номер пятый. Но это не значит, нам заказано быть первыми.

Шатилов. Конечно! Кому что брать — не мы решать будем, а командование армии. Ну, а за право быть первыми поборемся. Как вы думаете? Поборемся?

Голоса солдат: «Поборемся, товарищ генерал! Поборемся!»

Шатилов (Артюхову). Надо о знамени рассказать во всех полках, батальонах, ротах. Чтобы все знали, каждый боец знал, знал и первым стремился ворваться в рейхстаг.

Артюхов. Обязательно расскажем, товарищ генерал. Во всех батальонах, ротах проведем митинги. Это великая честь — водрузить первыми знамя над рейхстагом.

Шатилов. Что ж, все правильно. Действуй, комиссар.

Артюхов. В полках надо, товарищ генерал, создать штурмовые отряды.

Шатилов. Обязательно создадим. А в каждом отряде сформируем две штурмовые группы: в составе стрелковой роты 4–6 орудий, 2–4 противотанковых ружья, два станковых пулемета, 2–3 танка. Для ведения уличных боев это очень важно. Они получают большую самостоятельность и свободу действий.

Зинченко. Верно. Улицы больших городов разобщают силы, дома мешают маневру арт-огнем. И вообще, не разберешься сразу, где фронт, где тыл. Стреляют отовсюду — спереди, сзади, из переулков, с чердаков.

Шатилов. Это так. Немцы сопротивляются отчаянно.

Егоров. Товарищ генерал, а как дела вокруг Берлина?

Шатилов. Берлин взят в крепкое кольцо. Передовые подразделения Первого Украинского фронта вышли на Эльбу и встретились с американцами.

Егоров. Вот это здорово!

Шатилов. Наша задача теперь — отбивать у немцев дом за домом, квартал за кварталом и двигаться к центру.

Кантария. Дойдем и до центра, товарищ генерал.

Шатилов. Должны дойти и водрузить знамя над рейхстагом первыми.

Егоров. Водрузим, товарищ генерал. Столько прошагать — от Москвы до Берлина — и не водрузить? Нет, должны водрузить, и обязательно первыми.

Шатилов. Мы надеемся на вас. Вижу, настрой у вас боевой.

Егоров. Такой боевой, товарищ генерал, выше некуда.

Шатилов. Это хорошо. А теперь давайте думать, как будем мост брать. Товарищ Зинченко, кто был уже на мосту?

Зинченко. Были, товарищ генерал, саперы. Они разминировали. Немцы хотели мост взорвать, но не успели. Мост висит на трамвайных рельсах. Пехоту выдержит, а танки, артиллерию нет.

Шатилов. Так как все-таки мост будем брать?

Зинченко. Когда начинает бить наша артиллерия, немцы прячутся в канализационные кольца и в люки водопроводных коллекторов. А когда стрельба прекращается, они вылезают и встречают нас огнем.

Шатилов. И что же делать?

Зинченко. У меня есть идея.

Шатилов. Ну говори, что у тебя за идея?

Зинченко. Когда мы будем брать мост, противник с той стороны видит нас, как на ладони. А что, если нашу атаку прикрыть дымзавесой?

Шатилов. Правильно. И поставить не одну дымзавесу, а несколько, чтобы прикрыть переправу артиллерии, танков. Первые две дымзавесы начинайте ставить перед открытием арт-огня.

Зинченко. Понял, товарищ генерал. Думаю, после огня полковой артиллерии по орудиям и танкам немцев пустить в атаку второй батальон. Первый пойдет во втором эшелоне. Потом он выйдет вперед. Как только мост окажется в наших руках и саперы укрепят его, переправим на тот берег танки, артиллерию и батальон самоходок.

Шатилов. Согласен. Действуй. Комиссар, передай знамя полку Зинченко. Это поднимет дух бойцов.

Артюхов. Есть, передать знамя полку Зинченко. (Передает знамя Зинченко.)

Зинченко. Товарищ генерал, задачу полк выполнит. Доверие Военного Совета армии оправдает. Знамя будет водружено на рейхстаге!

Шатилов. Я в этом уверен, Зинченко.

Зинченко (обращаясь к солдатам). Как, выполним задачу?

Голоса солдат. Выполним, товарищ полковник!

Шатилов. Желаем успеха.

Зинченко и солдаты уходят.

Доносятся взволнованные голоса людей.

Что там за шум?

Входит солдат и с ним трое пленных, в потрепанной, изношенной одежде, стоптанных ботинках.

Солдат. Товарищ генерал, вот русские пленные.

Шатилов. Как они здесь оказались?

Солдат. Да выпустили их наши из тюрьмы, вот они и разбрелись по городу. И что с ними делать?

Пленный. Товарищ генерал, дайте нам оружие. Мы хотим сражаться! Возьмите нас в бой. Мы будем сражаться и убивать этих проклятых фашистов!

Шатилов. Дорогие товарищи. Красная Армия сильна, она освободит Берлин. Спасибо вам, но вашей помощи не требуется. Вы лучше приводите себя в порядок. Идите в тыл. Товарищ солдат, отведите их в хозчасть, пусть там их накормят и переоденут.

Солдат. Слушаюсь, товарищ генерал!

Солдат и пленные уходят.

Артюхов. Сколько их бродит по городу!..

Вера. По всей Европе концлагеря были.

Шатилов. Да, погибло в них немало.

Входит Быстров.

Быстров. Товарищ генерал, почитайте вот геббельсовскую стряпню. (Дает ему лист газетной бумаги.) Это берлинский фронтовой листок.

Шатилов (читает). «Браво вам, берлинцы! Берлин остается немецким! Фюрер заявил это миру, и вы, берлинцы, заботитесь о том, чтобы его слово оставалось истиной. Браво, берлинцы! Ваше поведение образцово! Дальше так же мужественно, так же упорно, без пощады и снисхождения отстаивайте наш город, и тогда разобьются о вас штурмовые волны большевиков. Вы выстоите, берлинцы, подмога движется!»

Быстров. Вот дает, колченогий!

Шатилов. Да, опоздал он с призывом. Опоздал.

Быстров. Берлину скоро капут, а он их взбадривает.

Артюхов. Что же ему остается делать?

Быстров. Да, делать ему нечего, кроме как лаять на русских. Пленные немцы показали, Гитлер во дворе рейхсканцелярии лично производил смотр частей, которые обороняют правительственные здания, и приказал им сражаться до последнего солдата.

Артюхов. Это, видно, последнее его приказание.

Шатилов. Да, по-видимому, так. Дни их правления подходят к концу.

Быстров. Да, это так, товарищ генерал.

Шатилов. Побудь здесь, мы выйдем покурить.

Шатилов, Артюхов уходят.

Быстров. Ну вот, Верочка, скоро война закончится, и мы с тобой поженимся.

Вера. Скорей бы. Так хочется мирной жизни!..

Быстров. И заведем мы с тобой кучу детей.

Вера. Детей я люблю, Сережа.

Быстров. Я тоже.

Подходит к ней, обнимает, целует. В это время входит Шатилов. Вера отталкивает Быстрова, отворачивается.

Вера. Извините, товарищ генерал.

Шатилов. Ничего-ничего, все бывает. И война, и любовь… Это хорошо, когда люди любят друг друга. Это хорошо.

Вера. После войны решили пожениться, товарищ генерал.

Шатилов. И правильно. Навоевались, теперь надо мирную жизнь строить, детей рожать, воспитывать, население страны пополнять.

Вера. Да, это надо. Соскучились по мирной жизни.

Шатилов. Ждать осталось недолго. Вот возьмем рейхстаг — и войне конец.

Быстров. Распишемся на нем — и по домам.

Вера. Обязательно распишемся.

Быстров. Разрешите идти, товарищ генерал?

Шатилов. Идите-идите, а то разведчики заждались тебя.

Быстров уходит.

Хороший будет у тебя муж, Вера. Надежный.

Вера. Да, он хороший. Я люблю его.

Шатилов. Кто прошел такую войну — будет самым верным, самым преданным мужем. Потому как намучился он, намаялся на этой войне досыта и хочется ему покоя, тепла, женской ласки, семейного уюта.

Вера. Это так, товарищ генерал.

Шатилов. Вот и помечтали мы с тобой. А теперь вернемся к нашим боевым делам. Вызови Зинченко. Узнаем, как у него складываются там дела. (Вера вызывает.)

Вера. Орел! Орел! Я первый. Зинченко, товарищ генерал. (Передает трубку.)

Шатилов. Докладывай, что у вас там?

Зинченко. Товарищ генерал, батальон Неустроева пересек железнодорожные пути и вышел на набережную Шпрее в районе моста Мольтке. Второй батальон очищает вокзал. Какие будут указания?

Шатилов. Как какие? Готовься брать мост и выходить на ту сторону, к рейхстагу. Знамя Военного Совета армии у тебя? У тебя. А рейхстаг перед тобой? Перед тобой. Чего же тебе не ясно? Готовься к штурму моста солидно. Ставь больше орудий на прямую наводку. Попозже позвоню.

Зинченко. Мне все ясно.

Шатилов. Вот и действуй. (Кладет трубку. И тут же раздается звонок. Вера берет трубку.)

Вера. Вас командующий армией.

Шатилов (берет трубку). Докладываю, товарищ генерал армии, полк Зинченко вышел к мосту Мольтке. Полк Молчанова занимает оборону по северной набережной Шпрее и блокирует невзорванные мосты. Мое решение такое: выходить на ту сторону реки Шпрее, занимать плацдарм и готовиться к штурму рейхстага. Захват плацдарма возложу на полк Зинченко. У меня все, товарищ генерал армии. Вас понял. (Кладет трубку.) Видишь, Вера, как все просто, обыденно. А ведь речь идет о штурме рейхстага — цитадели фашизма. Об этом штурме мы мечтали всю войну, с первого дня и до нынешнего, почти четыре года. Четыре года!.. И вот этот день настал: готовимся к штурму рейхстага.

Вера. Да, уж так мечтали, так мечтали!..

Шатилов. Вот мечты и сбываются.

Вера. Теперь дожить бы до победы…

Шатилов. Доживем, Вера. Осталось недолго. Как говорят солдаты, осталось лишь расписаться на рейхстаге и потом по домам. Так что должны дожить. Пойду к Зинченко. Помогу ему. А ты побудь здесь со своим ненаглядным. Сейчас пришлю его. (Уходит.)

КАРТИНА XV

Командный пункт Зинченко.

Он смотрит в бинокль на прилегающие дома.

Входит Кузин, докладывает.

Кузин. Товарищ полковник, майор Кузин после полного выздоровления из госпиталя прибыл.

Зинченко. Поздравляю с возвращением. (Обнимает его.) Счастье твое, что эскулапы у нас хорошие. А то к шапочному разбору бы опоздал. Видишь — центр Берлина. Чуть не кончили войну без тебя.

Кузин. Без меня разве можно, товарищ полковник? Я подолгу в госпиталях не лежу, на мне раны быстро заживают. Опыт есть. В пятый раз уже.

Зинченко. Ну, смотри, осторожней будь. Шестая рана тебе ни к чему.

Кузин. Слушаюсь, товарищ полковник. Буду стараться.

Зинченко. Иди в батальон, заждались тебя. Вникай быстрее в дела.

Кузин. Есть! (Уходит.)

Зинченко. Из таких бы людей гвозди делать, не было б крепче гвоздей.

Старшина. Это уж точно, товарищ полковник. Война так закалила, крепче стали стали.

Входят Шатилов, Сосновский.

Шатилов. Наконец-то добрались до тебя, Федор Матвеевич.

Зинченко. К нам идти рискованно, товарищ генерал.

Шатилов. Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Так ведь, старшина?

Старшина. Точно так, товарищ генерал.

Шатилов. Ну, что у вас тут? (Берет бинокль, смотрит.) Так… Так… А теперь давай карту Берлина.

Зинченко. Она вот на столе лежит.

Шатилов. Иди сюда, посмотрим ее еще раз. Как говорят, сверим карту с местностью. (Склоняются над картой.) Вот излучина реки Шпрее. Внутри ее справа, у самого основания, прямоугольник с фигурными строениями. Это и есть рейхстаг. Понял?

Зинченко. Я давно понял, товарищ генерал.

Шатилов. Молодец, если давно понял. Это и есть наша главная цель. А теперь иди к проему. Вот видишь в начале улицы белый дом?

Зинченко. Вижу.

Шатилов. В нем размещалось швейцарское посольство. Напротив посольства, по другую сторону улицы, большое красное здание. Видишь?

Зинченко. Вижу.

Шатилов. Это министерство внутренних дел. Его тут все называют домом Гиммлера. Гестапо, значит. Понял?

Зинченко. Понял.

Шатилов. А вон напротив рейхстага — это Кроль-опера. Оперный театр. От красного здания до рейхстага 300 метров.

Старшина. Всего 300 метров?!..

Шатилов. Да, 300. Но каких?! Сплошные заграждения, траншеи, мины. И еще один приметный ориентир. Видишь, южнее рейхстага изображена прямоугольная скоба?

Зинченко. Вижу.

Шатилов. Это Бранденбургские ворота. Смотри и запоминай, чтобы четко представлять себе, что и где происходит, какие надо принимать решения, какие отдавать распоряжения. Тут уж ошибки в ориентировке недопустимы. И непросительны. Все понял?

Зинченко. Все. Мы обследовали реку Шпрее, ширина ее полсотни метров. Берега гранитные, высотой метра три. На подручных средствах форсировать ее не удастся. Придется по мосту. Перед мостом баррикады немцев, все заминировано. Обстреливают мост сильно. Из Тиргартена лупят и из-за домов.

Шатилов. Где первый батальон?

Зинченко. Занимает исходное положение для атаки моста. Устанавливаем артиллерию на прямую наводку. Надо быстрее цепляться за тот берег, пока противник не опомнился.

Шатилов. Правильно. (Сосновскому.) Сколько у вас орудий на закрытых позициях?

Сосновский. 59 орудий, товарищ генерал.

Шатилов. В семь вечера начнете артподготовку. Главные цели — батареи немцев, которые обстреливают мост. Надо помочь полку Зинченко.

Сосновский. Поможем, товарищ генерал.

Шатилов. Иди, готовься.

Сосновский уходит.

В семь вечера начнется артподготовка. Надо, чтобы первый батальон проскочил на тот берег. Саперы должны разминировать мост. В первую очередь брать белый дом, после него красный дом — гестапо. Он теперь укреплен — сам знаешь как. Дом Гиммлера и будет у тебя исходным положением для штурма рейхстага. Понял?

Зинченко. Понял.

Шатилов. За ночь переправь как можно больше людей на ту сторону. И сам старайся свой командный пункт туда перенести.

Зинченко. Есть!

Шатилов. Все ясно?

Зинченко. Все ясно, товарищ генерал.

Шатилов. Ну, готовься. Скоро артиллеристы начнут трудиться. Передай Неустроеву, пусть времени не теряет, только вперед и вперед.

Зинченко. Все сделаем, как надо.

Шатилов. Верю и надеюсь. (Уходит.)

КАРТИНА XVI

Командный пункт. Звонит телефон, Вера берет трубку.

Вера. Вас — маршал Жуков.

Шатилов (взяв трубку). Слушаю вас, товарищ маршал. Докладываю, готовимся к штурму рейхстага. План наш такой. Сначала захватить здание швейцарского посольства, затем «дом Гиммлера». Потом нейтрализуем Кроль-оперу. И, наконец, штурм рейхстага двумя полками. Исходное положение — южная оконечность «дома Гиммлера». Отсюда оба полка спустятся к центру Кенигплаца и при поддержке артиллерии начнут штурм рейхстага. На семь часов утра назначена 20-минутная артподготовка. В ней примет участие вся артиллерия дивизии. План одобряете? Хорошо, товарищ маршал. Так и будем действовать. (Кладет трубку.)

Слышатся немецкие голоса, входят два пожилых немецких генерала. Они встают перед Шатиловым на одно колено и прижимают руку к сердцу.

Немец. Немецкие генералы преклоняют колени перед русским генералом.

Шатилов. Встаньте, господа, встаньте! Прошу, садитесь.

Немцы встают, садятся на стулья.

Немец. Разрешите курить, господин генерал?

Шатилов. Курите. (Кладет на стол пачку сигарет.) Что вы думаете о положении в Берлине?

Немец. Берлин, безусловно, падет.

Шатилов. В рейхстаге подвалы есть?

Немец. Есть, в три этажа и заняты гарнизоном, всего до двух тысяч человек.

Шатилов. Многовато.

Немец. Но дух их надломлен. У нас к вам просьба, господин генерал.

Шатилов. Что за просьба?

Немец. Здесь недалеко госпиталь. Там много раненых. Мы просили бы не обстреливать его, не разрушать.

Шатилов. Госпиталь, говорите?

Немец. Да, госпиталь… Мы очень просим пощадить его.

Шатилов. Мы с больными и ранеными не воюем. Но предупреждаю, чтобы вооруженных солдат там не было.

Немец. Нет-нет, вооруженных солдат там нет.

Шатилов. И вот еще что — над зданием госпиталя вывесите белое полотно с красным крестом. Для ориентировки наших войск.

Немец. Это будет сделано.

Шатилов. А теперь вы свободны. Идите. Старшина, проводи их.

Старшина и немцы уходят.

Надо же? И откуда они взялись? Как с того света.

Вера. И в самом деле, как из-под земли. (Звонок. Вера берет трубку.) Вас, товарищ генерал.

Шатилов. Слушаю тебя, Зинченко. Что? Полк переправил? Молодец! А где знамя Военного Совета?

Зинченко. Знамя у нас.

Шатилов. Знаменосцев нашел?

Зинченко. Нашел. Есть у нас сержант Егоров и младший сержант Кантария, из разведвзвода. Ребята надежные. Орлы! Отправляю их в боевые порядки со знаменем.

Шатилов. Отправляй. Как ворвутся в рейхстаг, сразу надо его водрузить.

Зинченко. Так и сделаем. Мне только что доложили, рота Сьянова ворвалась в главный вход рейхстага.

Шатилов. Молодцы! Пусть теперь держатся там. А связь с ними есть?

Зинченко. Пока нет.

Артюхов. Надо доложить командарму об этом.

Шатилов. А не рано ли? Пусть закрепятся, как следует. Подождем, пока другие роты туда подойдут. А то, чего доброго, выбьют наших оттуда, потом передокладывать придется.

Артюхов. Нет, теперь их ни за что оттуда не выбьют.

Шатилов. А ведь и правда, не выбьют.

КАРТИНА XVII

Берлин. Имперская канцелярия. Бункер, в нем Гитлер, Геббельс, Борман, Вейдлинг, Кребс.

Гитлер. Кребс! Вы заверяли нас, положение улучшится. 9 и 12 армии должны нанести удар по русским южнее Берлина, а группа Штейнера нанесет удар по северному крылу русских.

Кребс. Да, мой фюрер, я это обещал. Таков был наш замысел. И вы его одобрили.

Гитлер. Так где же 9 армия? Где 12 армия? Где группа Штейнера? Почему не наступают? Где Буссе? Где Венке? Где Штейнер? Почему они не наступают? Немедленно наступать! Немедленно!

Кребс. Я немедленно свяжусь с ними и уточню обстановку.

Гитлер. Идите. И пусть наступают немедленно! Немедленно! В их руках судьба Германии! Судьба Германии!

Кребс уходит.

Геббельс. Почему они медлят? Почему не выполняют приказ фюрера? Я возмущен! Это предательство!

Входит офицер.

Офицер. Мой фюрер, вам телеграмма от Геринга.

Гитлер. Геббельс, читай! (Геббельс берет телеграмму, читает.)

Геббельс. «Мой фюрер! Согласны ли Вы, чтобы я, учитывая Ваше решение остаться на командном пункте в крепости Берлин, согласно вашему указу от 29 июня 1941 года, немедленно взял бы на себя в качестве Вашего наместника руководство с полной свободой действий как внутри страны, так и вовне? Если до 20.00 от Вас не последует ответа, то я буду считать, что свобода действий у Вас отнята, тогда, учитывая Ваш указ, я сочту себя вправе действовать на благо народа и отечества. Мое отношение к Вам в этот тяжелейший час моей жизни Вы знаете, словами его не выразишь. Господь да сохранит Вас и даст Вам возможность, несмотря ни на что, как можно скорей прибыть сюда в Берхтесгаден. Ваш верный Герман Геринг».

Борман. Мой фюрер! Это наглый ультиматум вам! Это предательская попытка захватить власть в свои руки! Он заслуживает казни! Я требую объявить Геринга предателем! Он заслуживает казни!

Геббельс. Да, мой фюрер, это предательство! Он заслуживает смертной казни!

Гитлер. Дайте ему телеграмму. Учитывая его долголетние заслуги перед партией и государством, я дарую ему жизнь, но лишаю постов и изгоняю из партии!

Борман. Мой фюрер, его надо повесить! Повесить!

Входит Кребс.

Кребс. Мой фюрер, 9 и 12 армии разбиты. Русские штурмуют рейхстаг.

Гитлер. Что?! Что ты сказал?!.. Армии разбиты?!! Русские штурмуют рейхстаг?!..

Кребс. Да, мой фюрер. К глубокому сожалению, это так.

Гитлер. Нет!.. Нет!.. Этого не может быть!.. Вы все лжете!.. Все обманываете меня!..

Входит Ева, садится в кресло.

Вейдлинг. Мой фюрер, к сожалению, это правда.

Входят два генерала.

Генерал. Мой фюрер, 9 армия разбита.

Генерал. Мой фюрер, 12 армия разбита.

Гитлер. Вы трусы!.. Изменники!.. Предатели!.. Германия верила вам, а вы ее предали! Предали!.. (Подходит к ним, срывает с плеч погоны.) Борман, расстрелять их! Расстрелять!..

Борман и генералы уходят.

Вейдлинг. Мой фюрер, стало известно, рейхсфюрер Гиммлер ведет переговоры с Англией и Америкой о заключении сепаратного мира.

Геббельс. Откуда это известно?

Вейдлинг. Гиммлер на днях встречался с представителем Шведского Красного креста и заявил ему, что фюрер, наверное, уже мертв, а если нет, то умрет в ближайшие дни. Поэтому он, Гиммлер, будет вести переговоры от имени империи о заключении сепаратного мира. Вот его слова: «В этом положении, которое сейчас создалось, у меня развязаны руки. Чтобы спасти возможно большие части Германии от русского вторжения, я готов капитулировать на западном фронте с тем, чтобы войска Америки и Англии как можно скорей продвинулись на восток и заняли Берлин. Я не хочу капитулировать на востоке».

Геббельс. И Гиммлер оказался предателем! Позор!..

Гитлер. Не верю!.. Не верю!.. Гиммлер, мой верный Гиммлер!.. Мы вместе создавали партию, мы вместе укрепляли власть фюрера!.. Не верю!..

Вейдлинг. Мой фюрер, это правда. Вот запись его беседы. (Передает Геббельсу.)

Геббельс. Мой фюрер, самое страшное, когда верные друзья оказываются предателями!

Гитлер. Я изгоняю его из партии! Лишаю всех постов!..

Ева. Они неблагодарные свиньи!.. Бросили своего фюрера! Неблагодарные свиньи!..

Геббельс. Мой фюрер! повесить его!.. Повесить!..

Гитлер (сквозь слезы). Меня никто не щадит!.. Мне пришлось испытать все — разочарование, предательство!.. А теперь еще и он. Все кончено! Все кончено!.. Спасения нет!.. Спасения нет…

Геббельс. Мой фюрер, мы все умрем вместе с вами. Я, Магда и наши дети! (Гитлеру пододвигают кресло, он садится.)

Ева. Мой фюрер, я буду с тобой до конца!.. Умру вместе с тобой!.. (Становится перед ним на колени, вытирает платком ему глаза.)

Морель (лечащий врач). Мой фюрер, я предлагаю покинуть бункер и отправиться в Берхтесгаден. Там вы будете в безопасности.

Гитлер. Что?!.. Покинуть бункер?!.. Вы хотите силой вывезти меня из Берлина?!.. Этого хотят они все! Но я не сдвинусь с места!.. А ты, Морель, немедленно покинь бункер!..

Вейдлинг. Мой фюрер! Во имя будущего Германии это надо сделать.

Гитлер. Я не хочу блуждать по лесам, пока меня не схватят русские! Они посадят меня в клетку и будут возить по всем странам. Вы этого хотите? Этого?.. Ева, я не могу положиться ни на одного человека! Все меня предают! От этого я совершенно болен, разбит…

Геббельс. Мой фюрер! Все, кто здесь, готовы отдать за вас свою жизнь!

Гитлер. Тебе я верю, верю. И тебе верю, Ева, и тебе, Геббельс, и твоей Магде, и тебе Вейдлинг. Верю…

Геббельс. Мы всегда были вместе, мой фюрер!

Гитлер. Знаю… Но военные… генералы и фельдмаршалы!.. Неверность и измена на протяжении всей войны разъедали волю к сопротивлению. Поэтому мне и не было дано привести мой народ к победе.

Вейдлинг. Не все еще потеряно, мой фюрер. Я надеюсь, нам удастся заключить мирный договор, и Германия снова поднимется из руин, снова будет сильной, могучей, как прежде.

Гитлер. Вейдлинг, я тверд и холоден, как лед, в одном лишь вопросе: если германский народ не готов бороться до конца за свое самосохранение, тем хуже — пусть он исчезнет с лица земли. Такой народ не достоин своего фюрера.

Геббельс. Верно, мой фюрер!

Гитлер. А теперь я хочу попросить руки Евы, хочу попросить ее стать моей женой.

Геббельс. Это великолепное решение, мой фюрер! Мы все благословляем вас на этот священный брачный союз!

Гитлер. Ты согласна, Ева, стать моей женой?

Ева. Да, мой фюрер, согласна.

Гитлер (Геббельсу). Распорядись, чтобы привели сюда священника.

Геббельс. Сейчас мы это устроим.

Уходит.

Входит Борман.

Гитлер. Ева, пойди, надень венчальное платье.

Ева. Иду, мой фюрер. (Уходит.)

Гитлер. Вейдлинг, распорядись, чтобы приготовили шампанское.

Вейдлинг. Слушаюсь, мой фюрер. (Уходит.)

Гитлер. Борман, я не вижу света в конце туннеля. Жизнь закончилась… Закончилась… так печально! А как все начиналось!.. Ты помнишь, Борман? Помнишь? Как все начиналось!..

Борман. Помню, мой фюрер. Это были самые счастливые, лучшие годы в нашей жизни.

Гитлер. Мы покорили столько стран!..

Борман. Мир трепетал и содрогался перед нашим могуществом!

Гитлер. Это так, Борман… Если бы не русские…

Входит Вейдлинг.

Вейдлинг. Мой фюрер, русские продолжают штурмовать рейхстаг.

Гитлер. Прикажите открыть все шлюзы и затопить метро.

Вейдлинг. Но там люди?.. Старики, женщины, дети…

Гитлер. Прикажите затопить метро!

Вейдлинг. Воля ваша… (Уходит.)

Гитлер. Да простит мне Бог…

Входят Ева, Геббельс, священник.

Ева в подвенечном платье.

Ты прекрасна, Ева!..

Ева. Я старалась быть достойной своего фюрера.

Гитлер. Спасибо тебе за это, Ева. Спасибо.

Входят Вейдлинг и личная охрана Гитлера.

Ты одна согревала мне душу в эти трудные годы.

Гитлер и Ева подходят к священнику. Он благословляет их.

Священник. Хотите ли вы, Ева, стать женой нашего фюрера?

Ева. Да.

Священник. Мой фюрер, хотите ли вы стать мужем Евы?

Гитлер. Да.

Священник. Благословляю вас на долгие годы.

Гитлер и Ева целуются. Их поздравляют Геббельс, Борман, Вейдлинг. Все пьют шампанское.

Геббельс. Прошу марш Мендельсона!

Звучит музыка.

Гитлер и Ева уходят.

КАРТИНА XVIII

Командный пункт Шатилова.

Звонок, Вера берет трубку.

Вера. Товарищ генерал, вас — Зинченко.

Шатилов. Слушаю тебя. Как дела?

Зинченко. Идет бой за каждую комнату. Первый этаж очищен весь. Ведем бой за второй. Пленные показывают, в подвалах до двух тысяч немцев. Ворваться туда пока не удается, оттуда ведут сильный огонь.

Шатилов. А знамя? Где знамя?

Зинченко. Знамя пока установили в окне на втором этаже.

Шатилов. Кто обеспечивает знаменосцев?

Зинченко. Лейтенант Берест, с ним два автоматчика и сержант Щербина с пулеметом. Люди надежные.

Шатилов. Хорошо, Федор Матвеевич. Назначаю тебя комендантом рейхстага и возлагаю на тебя ответственность за сохранение в нем всех ценностей.

Зинченко. Ваше доверие оправдаю, товарищ генерал.

Шатилов. Желаю успеха. (Кладет трубку.)

Солдат вводит немецкого офицера.

Солдат. Товарищ генерал, вот немецкий офицер, захвачен в рейхстаге.

Шатилов. Из рейхстага?

Солдат. Да.

Шатилов (офицеру). Сдаваться там собираются?

Офицер. Нет.

Шатилов. Ждете подкрепления?

Офицер. Да, ждем.

Шатилов. Напрасно. Подмоги не будет, уничтожена.

Офицер. Все равно будем сражаться. Лучше умереть, чем сдаться в плен.

Шатилов. Кто сдается в плен, тому сохраняем жизнь. Я вас отпускаю. Можете идти к своим. И расскажите им об этом. Кто сдается, тому сохраняем жизнь.

Офицер. Нет, назад я не пойду. Меня там все равно убьют, как предателя.

Шатилов. Товарищ солдат, уведите его.

Солдат и офицер уходят.

Звонок. Вера берет трубку.

Вера. Вас, товарищ генерал, Зинченко.

Шатилов. Слушаю тебя.

Зинченко. Второй этаж очищен, товарищ генерал. Егоров и Кантария под прикрытием группы Береста продолжают пробираться к верхним этажам. Нас беспокоят подвалы, никак не можем туда пробиться.

Шатилов. Ты вот что сделай. Поставь около подземного входа два-три орудия прямой наводкой и два-три пулемета для кинжального огня. Вниз бросайте нейтральные дымовые шашки. Выкуривайте их оттуда, выкуривайте! Своими людьми не рискуй.

Зинченко. Ясно, товарищ генерал! Сейчас попробуем.

Шатилов. Давай. Жду звонка.

Двое солдат вносят на носилках Быстрова, ставят носилки на пол.

Кто это?

Солдат. Капитан Быстров. Только что убили.

Шатилов. Быстров?!.. (Подходит к носилкам.)

Вера. Убили Быстрова?!.. (вскакивает со стула, подбегает к носилкам.) Нет!.. Нет!.. (Наклоняется, плачет.)

Шатилов. Как же его?

Солдат. Он поднялся в атаку, и его немцы из пулемета…

Шатилов (снимая фуражку). Прости, друг, не уберег тебя…

КАРТИНА XIX

Поздний вечер.

Купол рейхстага освещается вспышками орудийных залпов. По крыше купола ползут Егоров, Кантария. Останавливаются у громадного всадника.

Егоров. Где прикрепим знамя?

Кантария. Около статуи.

Егоров. Нет, не годится. Было приказано на куполе.

Кантария. Давай на купол. Но лестница шатается, чувствуешь?!

Егоров. Чувствую. Она в нескольких местах пробита снарядами.

Кантария. Можем грохнуться вниз.

Егоров. Тогда давай ползти по ребрам каркаса.

Кантария. Попробуем… Но трудно.

Егоров. Ничего. Ползи за мной. И крепче держись за железные ребра.

Кантария. Так и делаю.

Егоров. Вот и купол. Ползи сюда. Вот площадка. Видишь?

Кантария. Вижу.

Егоров. Прикрутим знамя ремнями к металлической перекладине.

Кантария. Давай. (Прикрепляют знамя к перекладине.)

Егоров. Все, готово. Знамя на куполе!..

Кантария. Смотри время.

Егоров. 22 часа 50 минут по московскому времени.

Кричат: «Ура!».

Кантария. А теперь быстро вниз. Немцы сейчас начнут, откроют по знамени шквальный огонь из всех орудий, чтобы сбить его.

Егоров. Пожалуй. Давай быстро вниз.

Спускаются. Над рейхстагом развевается Красное знамя.

КАРТИНА XX

Командный пункт Шатилова.

Звонок. Вера берет трубку.

Вера. Вас — Зинченко.

Шатилов. Слушаю тебя.

Зинченко. Знамя на куполе рейхстага, товарищ генерал!

Шатилов. На куполе рейхстага?!.. Молодцы!.. Поздравляю тебя, Федор, и весь твой полк! Во сколько укрепили знамя?

Зинченко. В 22 часа 50 минут по московскому времени.

Шатилов. Еще раз — молодцы!.. Поздравляю!.. А теперь поскорей добивайте фашистского зверя в его берлоге!

Зинченко. Добьем, товарищ генерал!

Шатилов. Поздравляю всех вас с наступающим праздником!

Зинченко. С каким праздником?

Шатилов. Как, с каким? Завтра — Первое мая.

Зинченко. Да?!.. Совсем забыли.

Шатилов. Еще раз с праздником вас!

КАРТИНА XXI

У подножия рейхстага идет бой. В голову ранен Кузин. Санитарка перевязывает бинтами его голову.

Кузин. И надо же, угодили прямо в голову! И когда? В самом конце войны. Вот не повезло.

Зина. Это как сказать. А может, и повезло. Живым останешься, а могли убить. А теперь день победы встретишь.

Кузин. Это так, Зина. Могли и убить. Обидно, пять раз под пули попадал. А теперь вот и осколком зацепило.

Зина. Везучий ты, Виктор. Подлечат в госпитале, и снова будешь в строю.

Кузин. Везучий, ты права.

Зина. Откуда родом-то?

Кузин. Сибиряк я. С Байкала. А ты?

Зина. Я — рязанская. Из села. У нас тоже речка есть — Проня.

Кузин. Чудно как-то. Проня. Вроде как имя человека.

Зина. А мы привыкли. Будто так и надо.

Кузин. Смотрю я на тебя, Зина… Красивая ты, рязаночка.

Зина. А у нас все девушки красивые. Климат у нас такой, на женскую красоту влияет.

Кузин. Да?

Зина. А ты думал!..

Кузин. Да в Рязани, говорят, и грибы с глазами, их едят, а они глядят.

Зина. А ты приезжай после войны, убедишься в этом сам. Глядишь, и влюбишься в какую-нибудь рязаночку.

Кузин. А я вот в тебя влюбился. Давно к тебе приглядываюсь. Нравишься ты мне. Смелая, ловкая, красивая.

Зина. Как же ты успеваешь все делать? И с фашистами воевать, и на девушек смотреть?

Кузин. Успеваю вот. Мы, сибиряки, такие. Тоже на все ловкие. И воевать, и на красивых девушек поглядывать.

Зина. Поэтому тебя шестой раз и ранило. На девушек смотришь, а пуль не видишь.

Кузин. Возможно.

Зина. Вот и все, Виктор. Голова твоя забинтована. Теперь в санбат тебя отведу.

Кузин. Нет, Зина, в санбат я не пойду.

Зина. Как, не пойдешь?

Кузин. Я воевать буду. Руки у меня есть, ноги — ходят, глава — видят, а ты в санбат меня. Нет, Зина, туда мне дорога заказана. Победу буду здесь, в рейхстаге, встречать.

Зина. Напрасно ты так.

Кузин. Спасибо за перевязку. Можно, я поцелую тебя за это?

Зина. Можно. (Кузин обнимает ее, целует.)

Кузин. Сладко как!.. Можно еще разок?

Зина. Хорошего понемножку. А то процелуемся, и рейхстаг без нас возьмут. Бери автомат — и в свою роту.

Кузин. А село твое как называется?!

Зина. Семион.

Кузин. Семион?!

Зина. Да.

Кузин. Странное название!..

Зина. Какое уж есть.

Кузин. После войны я обязательно приеду в ваш Семион. Выйдешь за меня замуж?

Зина. Подумаю… (Кузин берет автомат.)

Кузин. Обязательно приеду. Только жди меня.

Раздается автоматная очередь. Зина вскрикивает, хватается за грудь, падает. Кузин подхватывает ее.

Что с тобой, Зина?

Зина. Ранена я… в грудь… Умираю…

Кузин. Нет!.. Нет!.. Санитар!.. Санитара сюда!.. (Достает из ее сумки бинт, расстегивает на ней гимнастерку.) Зина!.. Зина!.. Ты слышишь меня?.. Зина!.. Кровь… Кровь… Убили!.. Убили, гады!..

Поднимает Зину на руки, уходит.

КАРТИНА XXII

Берлин. Бункер. В комнате Гитлер, Ева.

Гитлер пишет, руки его трясутся. Ева рассматривает свои украшения. Входит Геббельс.

Гитлер. Геббельс, вот мои завещания. Одно — политическое, другое — личное. Своим преемником я назначаю Денница. Он будет возглавлять правительство Германии. Личное завещание прочтете после нашего ухода из жизни.

Геббельс. Мой фюрер! Я, Магда и наши дети последуют вашему мужественному решению.

Гитлер. Я всегда считал тебя своим самым преданным и верным другом.

Геббельс. Умереть за своего фюрера — что может быть счастливее такой судьбы?!

Гитлер. Спасибо, Геббельс. Передай Магде, я всегда уважал ее и высоко ценил как верную соратницу и помощницу нашему великому делу.

Геббельс. Передам, мой фюрер.

Гитлер. И вот еще что. Распорядись, чтобы убили наших собак. Я не хочу, чтобы они остались после нас.

Геббельс. Такое распоряжение я отдам немедленно.

Гитлер. А теперь оставь нас. Я хочу побыть наедине с Евой.

Геббельс уходит.

Ева. Адольф, я хочу умереть красивой. Надену вот это, тобой любимое платье и эти вот бусы.

Гитлер. Да, Ева, я хочу запомнить тебя молодой и красивой.

Ева. Я всегда любила тебя, Адольф, и готова уйти из этой жизни вместе с тобой. (Подходит, обнимает его. Гитлер трясущимися руками гладит ее по голове, по спине. По лицу его текут слезы. Ева вытирает их платком.) Не надо, Адольф, не надо плакать, милый. Ведь мы уходим вместе. Будем вместе и там, в другом мире.

Гитлер. Да, да… Вместе, вместе… и там… Ампулы лежат на столе, Ева.

Ева. Я вижу. (Надевает другое платье, бусы, подходит к зеркалу, рассматривает себя. Затем подходит к столу, берет ампулы, ложится на кровать. Кладет ампулы в рот.) Прощай, мой фюрер…

Раздавливает во рту ампулы, затихает на кровати. Гитлер сидит неподвижно, голова его трясется. Он долго смотрит на Еву. Доносятся звуки музыки и веселый смех. Это офицеры танцуют в баре. Гитлер берет пистолет, долго крутит его в руках, нерешительно подносит несколько раз к виску и опускает. Подходит к другой кровати, ложится, подносит к виску пистолет, отбрасывает его в сторону, кладет в рот ампулу с ядом, затихает. Через некоторое время входят Геббельс и Борман, осматривают их, прощупывают пульс.

Геббельс. Все кончено. Нашего фюрера больше нет.

Борман. Трупы надо сжечь.

Геббельс. Пожалуй. Такова была воля фюрера.

Уходят.

КАРТИНА XXIII

Командный пункт командующего армией Чуйкова.

Звонок. Чуйков берет трубку.

Чуйков. Слушаю. А, это ты, Шатилов. Ну, как дела?

Шатилов. Немцы в рейхстаге выбросили белый флаг.

Чуйков. Вышибли их из рейхстага! Молодцы!

Шатилов. О знамени над рейхстагом в Москву доложили?

Чуйков. Доложили, доложили. Там все рады. Твои орлы получат Героя.

Шатилов. Да, скоро войне конец. Просто не верится.

Чуйков. Ты говоришь таким голосом, вроде жалеешь об этом. Или еще повоевать хочется?

Шатилов. Почти четыре года воюем, Василий Иванович. Привыкли уже. Без войны скучно будет.

Чуйков. Скучать не придется. Работа найдется. Поднимать из руин страну будем.

Шатилов. Да, это так. Фашисты разрушали все подряд. Варвары они, варвары!

Чуйков. Ну пока. Принимай пленных. (Кладет трубку.)

Входит офицер.

Офицер. Товарищ генерал армии, прибыл немецкий генерал Кребс, просит принять его.

Чуйков. Кребс, говоришь?

Офицер. Да.

Чуйков. Это начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии. Пусть заходит.

Офицер уходит.

Интересно, с какой он заявился миссией?

Входят Кребс, офицер.

Кребс. Господин генерал, я послан Геббельсом для переговоров с Верховным командованием Советской Армии о перемирии.

Офицер берет у него пакет, достает лист бумаги, передает Чуйкову.

Чуйков (читает). «Согласно завещанию ушедшего от нас фюрера, мы уполномочиваем генерала Кребса в следующем: Мы сообщаем вождю советского народа, что 30 апреля в 15 часов 30 минут добровольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Денницу, мне и Борману. Я уполномочил Бормана установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери в войне. Геббельс». Так, так… Надо позвонить Жукову.

Подходит к телефону, звонит.

Жуков (берет трубку). А, это ты, Василий Иванович. Слушаю тебя.

Чуйков. Товарищ маршал, немцы в рейхстаге выбросили белый флаг, начали сдаваться в плен.

Жуков. Это хорошо. Давно бы так. Принимайте пленных, отбирайте оружие.

Чуйков. И еще, Георгий Константинович. Ко мне прибыл немецкий генерал Кребс — начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии с письмом, подписанным Геббельсом. В письме сказано, что 30 апреля в 15 часов 30 минут покончил жизнь самоубийством Гитлер. И что он, Геббельс, назначил Бормана для ведения с Верховным командованием советских войск мирных переговоров. Что будем делать?

Жуков. Они тянут время, чтобы собрать правительство Денница и капитулировать перед Западом. Думаю, нам следует послать их к чертовой бабушке, если они сейчас же не согласятся на безоговорочную капитуляцию. Передай этому Кребсу: если до 10 часов не будет дано согласие Геббельса и Бормана на безоговорочную капитуляцию перед Советским Союзом, Америкой и Англией, мы нанесем удар такой силы, который навсегда отобьет у них охоту сопротивляться. Пусть гитлеровцы подумают о бессмысленных жертвах немецкого народа и своей личной ответственности за безрассудство. Они хитрят, Василий Иванович, хотят затянуть время, договориться о капитуляции перед союзниками. Не выйдет! Не выйдет! Будут капитулировать только перед представителями правительств трех стран. У меня все. (Кладет трубку.)

Входит радист.

Радист. Товарищ маршал, радиостанция штаба немецкой обороны только что передала и несколько раз повторила на немецком и русском языках, что они высылают своих парламентеров на мост Бисмаркштрассе и прекращают военные действия.

Жуков. Вот это дело. Давно бы так.

Входит в сопровождении русского офицера генерал Вейдлинг.

Вейдлинг. Господин маршал, я генерал Вейдлинг — командующий обороной Берлина. 30 апреля фюрер покончил с собой и оставил нас одних. По приказу фюрера мы, германские войска, должны были продолжать сражение за Берлин, несмотря на то, что иссякли боевые запасы, и несмотря на общую обстановку, которая делает бессмысленным наше дальнейшее сопротивление.

Жуков. Решение, генерал, приняли правильное. Дальнейшее сопротивление бессмысленно. Поэтому отдайте по радио приказ своим войскам о прекращении сопротивления.

Вейдлинг (по радио). Я, генерал Вейдлинг, командующий обороной Берлина, приказываю всем частям и подразделениям немецкой армии немедленно прекратить сопротивление на всех участках обороны Берлина.

Жуков (по рации). Всем немецким частям и подразделениям! Говорит представитель Верховного советского командования маршал Жуков. Наше условие одно — безоговорочная капитуляция. Огонь прекратить с обеих сторон через пятнадцать минут. Пленных будем принимать у Бранденбургских ворот. Всем гарантируем жизнь. Огнестрельное оружие складывать по ту сторону ворот. Офицерам разрешается оставить при себе холодное оружие. (Радисту.) Повторите это же самое несколько раз по-русски и по-немецки, чтобы приняли во всех подразделениях.

Радист. Есть передать несколько раз! (Уходит.)

Жуков. Генерал, сколько войск обороняло Берлин?

Вейдлинг. Вначале Берлинский гарнизон насчитывал более 200 тысяч человек. Сколько осталось — сказать не могу.

Жуков. Идите на свой командный пункт в сопровождении наших офицеров и руководите сдачей в плен Берлинского гарнизона.

Вейдлинг отдает честь, уходит.

Вот и наступил долгожданный конец войны. (Снимает фуражку, садится на стул.)

Радист продолжает передавать приказание Жукова. Жуков встает, подходит к телефону, звонит в Москву. Трубку берет Сталин.

Сталин. Слушаю, товарищ Жуков.

Жуков. Товарищ Сталин, нам стало известно из показаний генерала Кребса и генерала Вейдлинга, что Гитлер покончил жизнь самоубийством. Это произошло 30 апреля в 15 часов 30 минут.

Сталин. Доигрался, подлец! Жаль, не удалось взять его живым. Где труп Гитлера?

Жуков. Сожжен на костре.

Сталин. Может, это ложь? И он сбежал?

Жуков. Нет, товарищ Сталин. Медицинские исследования останков Гитлера и Евы Браун подтверждают, это были они — Гитлер и Ева. Также обнаружены трупы шестерых детей Геббельса, отравленных его женой. Обнаружены и трупы Геббельса и его жены. Для опознания был привлечен врач, который их лечил и хорошо их знал. Он подтвердил, что это именно они.

Сталин. Доигрались, подлецы!

Жуков. Доигрались. Товарищ Стадии, Берлинский гарнизон прекратил сопротивление, сдался. Такой приказ отдал командующий Берлинским гарнизоном генерал Вейдлинг. Они просят нас о перемирии.

Сталин. Никаких переговоров о перемирии ни с Кребсом, ни с Борманом, ни с другими гитлеровцами не вести, только безоговорочная капитуляция немецких войск на всех фронтах перед Верховным командованием трех стран.

Жуков. Я так и считал, товарищ Сталин, только безоговорочная капитуляция.

Сталин. Позвоните, если будут возникать какие-либо трудности.

Жуков. Вас понял, товарищ Сталин.

Сталин. До свидания. (Кладет трубку.) Ну что ж, дело идет к развязке.

КАРТИНА XXIV

Берлин. Карлсхорст. Полночь.

В зал входят Жуков, маршал авиации Теддер, генерал Спаатс, генерал Делатр де Тессиньи. Садятся за стол.

За длинными столами вдоль стен, покрытыми зеленым сукном, сидят генералы Красной Армии. Присутствуют многочисленные журналисты, фоторепортеры.

Жуков. Мы, представители Верховного Главнокомандования Советских Вооруженных Сил и Верховного командования союзных войск, уполномочены правительствами антигитлеровской коалиции принять безоговорочную капитуляцию Германии от немецкого военного командования. Пригласите в зал представителей немецкого главного командования.

Входят генерал-фельдмаршал Кейтель, генерал-полковник Штумпф, адмирал флота фон Фридебург.

Они садятся за отдельный стол недалеко от входа.

Жуков обращается к немецкой делегации.

Имеете ли вы на руках акт безоговорочной капитуляции, изучили ли его и имеете ли полномочия подписать этот акт?

Кейтель. Да, изучили и готовы подписать его. (Передает документ.)

Жуков (вставая). Предлагаю немецкой делегации подойти сюда, к столу. Здесь вы подпишете акт о безоговорочной капитуляции Германии.

Кейтель встает, берет со стола фельдмаршальский жезл, идет к столу. Монокль его падает и виснет на шнурке. Вслед за ним подходят к столу Штумпф и фон Фридебург. Кейтель поправляет монокль, садится на край стула, не спеша подписывает пять экземпляров акта. После него ставят свои подписи Штумпф и фон Фридебург. Кейтель встает, надевает правую перчатку, отходит к своему столу. Вслед за ним отходят Штумпф и фон Фридебург.

Предлагаю немецкой делегации покинуть зал.

Кейтель, Штумпф и фон Фридебург встают, делают поклон и, склонив голову, выходят из зала.

За ними выходят их штабные офицеры.

От имени советского Верховного Главнокомандования я сердечно поздравляю всех присутствующих с долгожданной победой.

В зале поднимается радостный шум, раздаются возгласы приветствия, все поздравляют друг друга.

У многих на глазах блестят слезы радости.

Дорогие друзья, нам с вами выпала великая честь. В заключительном сражении нам было оказано доверие народа, партии и правительства вести доблестные советские войска на штурм Берлина. Это доверие советские войска, в том числе и вы, возглавлявшие войска в сражениях за Берлин, с честью оправдали. Красная Армия под предводительством своего гениального полководца маршала Сталина наголову разгромила гитлеровскую армию и водрузила знамя победы над Берлином. Мы победили потому, что нас вел к победе наш великий вождь и гениальный полководец маршал Советского Союза Сталин. Жаль, что многих нет среди нас. Как бы они порадовались долгожданной победе, за которую отдали свою жизнь. Будем вечно их помнить. Слава победителям!

Крики: «Ура!»

КАРТИНА XXV

Москва. Кремль.

В кабинете Сталин, Молотов, Жуков, Антонов.

Сталин. В то время, как мы всех солдат и офицеров немецкой армии разоружаем и направляем в лагеря для военнопленных, англичане сохраняют немецкие войска в полной боевой готовности и устанавливают с ними сотрудничество. До сих пор штабы немецких войск во главе с их бывшими командующими пользуются полной свободой и по указанию Монтгомери собирают и приводят в порядок оружие и боевую технику немецких войск. Я думаю, англичане стремятся сохранить немецкие войска, чтобы их можно было использовать позже. А это прямое нарушение договоренности между главами правительств о немедленном роспуске немецких войск. (Молотову.) Надо ускорить отправку нашей делегации в Контрольный совет, который должен решительно потребовать от союзников ареста всех членов правительства Денница, немецких генералов и офицеров.

Молотов. Советская делегация завтра вылетает в Фленсбург.

Сталин. Теперь, после смерти президента Рузвельта, Черчилль быстро столкуется с Трумэном.

Жуков. Американские войска до сих пор находятся в Тюрингии и, как видно, пока не собираются уходить в свою зону оккупации. По имеющимся у нас сведениям, американцы охотятся за новейшими патентами и разыскивают крупных немецких ученых, переманивают их в Америку. Думаю, нам следует потребовать от Эйзенхауэра немедленного выполнения договоренности о расположении войск в предназначенных зонах оккупации. В противном случае мы воздержимся от допуска персонала союзников в зоны большого Берлина.

Сталин. Правильно. Скоро состоится наша встреча с американцами и англичанами для подписания декларации о взятии Советским Союзом, Америкой, Англией и Францией верховной власти по управлению Германией на период ее оккупации. В ней будет предусмотрено полное разоружение всех германских вооруженных сил, включая сухопутные, воздушные, противовоздушные, военно-морские силы, гестапо и все другие силы и вспомогательные организации с передачей оружия союзникам. Предусматривается также арест всех главных фашистских лидеров и лиц, подозреваемых в военных преступлениях, и другие меры по разоружению, демилитаризации Германии, какие они сочтут необходимыми для будущего мира и безопасности. Все постановления Контрольного совета будут действительны только при единогласном решении вопроса. Вероятно, в ряде случаев вам, товарищ Жуков, придется действовать одному против трех. (Затянувшись трубкой, продолжает.) Ну, да нам не привыкать драться одним. Главнейшей целью Контрольного совета должно явиться быстрое налаживание мирной жизни германского народа, полное уничтожение фашизма и организация работы местных властей, которых следует отбирать из трудящихся, из тех, кто ненавидит фашизм.

Молотов. Таких людей там немало.

Сталин. Немало. Тем легче будет формировать местные органы власти.

Молотов. Это так.

Жуков. На Западе много пишут о каком-то якобы страшном оружии, которое изобрели американцы.

Сталин. Это ядерное оружие. Атомную бомбу сконструировали действительно американцы с помощью немецких ученых-физиков. Это колоссальное оружие по своей разрушительной силе. Американцы будут теперь размахивать им перед всеми, запугивая непокорные страны, в том числе и Советский Союз.

Молотов. Это определенно. Они уже ведут себя высокомерно, вызывающе на переговорах о послевоенном устройстве мира.

Сталин. Этого надо было ожидать. Но нас не запугают. Надо пригласить Курчатова и его ближайших сотрудников в Кремль, послушать их, как идут у них дела по созданию ядерного оружия. И что им надо для успешного завершения этих работ.

Молотов. Это верно, пригласить надо.

Сталин. Мы это сделаем через два-три дня. И вот еще что. Война в Европе завершилась. Надо думать о мирной жизни, переводить народное хозяйство на мирные рельсы, на выпуск товаров и продуктов для населения. Через два года мы должны отменить карточную систему и провести денежную реформу. А лет через пять полностью восстановить разрушенные города и села, восстановить промышленность и сельское хозяйство. Улучшать жизнь людей — это теперь для нас самое главное. (Помолчав.) А не следует ли нам в ознаменование победы над фашистской Германией провести в Москве парад победы и пригласить для участия наиболее отличившихся героев-солдат, сержантов, старшин, офицеров и генералов?

Жуков. Такой парад, товарищ Сталин, провести нужно.

Сталин. А когда его проводить?

Жуков. Я думаю, парад надо проводить во второй половине июня. Чтобы подготовиться к параду, надо время.

Молотов. Я предлагаю провести парад 22 июня. 22 июня 41 года — начало войны и 22 июня 45 года — парад победы. Это будет символично.

Жуков. Это будет правильно.

Сталин. Может, это и символично, но давайте проведем парад 24 июня. Сколько пригласим человек на парад?

Жуков. Товарищ Сталин, я думаю, на парад надо пригласить от каждого фронта по одному сводному полку и по одному сводному полку от Военно-Морских и Военно-Воздушных сил. Каждую колонну должен возглавить командующий фронтом.

Сталин. Пожалуй, это верно. Давайте так и решим. Товарищ Антонов, подготовьте все необходимые расчеты по параду и проект директивы.

Антонов. Такой расчет будет сделан, товарищ Сталин. Может быть на парад вынести сотни две знамен немецких воинских частей и бросить их в ходе парада к подножию Мавзолея?

Сталин. А что? Это хорошая мысль.

Жуков. Да, это очень будет правильно. Поверженная Германия — поверженные знамена у подножия Мавзолея. Это произведет сильное впечатление.

Молотов. Правильно. Предложение Антонова очень верное.

Сталин. Хорошо. Договорились. Я думаю, командовать парадом товарищу Рокоссовскому, а принимать парад товарищу Жукову. Как вы, не возражаете?

Молотов. Решение правильное.

Жуков. Спасибо за такую честь, товарищ Сталин. Но не лучше ли парад принимать вам? Вы Верховноглавнокомандующий, по праву и обязанности следует вам принимать парад.

Сталин. Я уже стар принимать парады. Принимайте вы, вы помоложе. (Улыбнувшись.) Только я боюсь одного, не разучились ли наши маршалы ездить на конях, усидят ли они в седлах? Они привыкли к машинам, к креслам.

Молотов. Потренируются, усидят и в седлах.

Сталин. Как, товарищ Жуков?

Жуков. Усидели в креслах, товарищ Сталин, усидим и в седлах.

Сталин. Ну, хорошо. На этом и порешим.

Жуков, Антонов уходят.

Вот и дожили мы до парада Победы. Было у нас немало просчетов и до войны, и в ходе войны, и все же мы победили. Победили сильного, коварного противника.

Молотов. Да, это было суровым испытанием крепости нашего строя, мощи нашей экономики, силы духа нашего народа. А сколько было сказано лжи, вылито грязи на Западе на нашу партию, на социализм, на нашу идеологию.

Сталин. На Западе лгать будут и дальше, это их работа. И мое имя тоже будет оболгано, оклеветано. Мне припишут множество злодеяний. Мировой сионизм всеми силами будет стремиться уничтожить наш Союз, чтобы Россия больше никогда не могла подняться. Острие борьбы будет направлено прежде всего против дружбы народов СССР, на отрыв окраин от России. С особой силой поднимет голову национализм. Возникнут националистические группы внутри наций и конфликты. Появится много вождей-пигмеев, предателей внутри своих наций. И все же, как бы ни развивались события, пройдет время, и взоры новых поколений будут обращены к делам и победам нашего социалистического Отечества. Год за годом будут приходить новые поколения. Они вновь поднимут знамя своих отцов и дедов и отдадут нам должное сполна. Свое будущее они будут строить на нашем прошлом… Я знаю, на мою могилу нанесут много мусора, но ветер истории развеет его.

КАРТИНА XXVI

Кремль. Прием участников парада Победы.

В коридорах здания оживленные встречи участников парада.

Среди них Шатилов, Зинченко, Егоров, Кантария и другие. На груди у них Звезда Героя.

Шатилов. Ну, как вам парад Победы?

Зинченко. На меня он произвел потрясающее впечатление.

Егоров. На меня тоже. Особенно, когда бросали к подножию Мавзолея знамена немецких частей.

Кантария. Да, это было здорово придумано. Запомнится на всю жизнь.

Шатилов. И ваше знамя, которое вы водрузили над рейхстагом, тоже стало знаменитым символом нашей победы.

Зинченко. Да, теперь оно будет называться знаменем Победы и будет стоять на видном месте в музее Вооруженных Сил.

Шатилов. И ваши портреты тоже будут в музее. Пусть потомки знают своих героев, помнят вас и гордятся вами.

Егоров. Когда мы карабкались по крыше рейхстага со знаменем в руках, мы о славе, о почестях, о музее не думали. Не до этого было. Вокруг стрельба, свистят пули, рвутся гранаты, а мы ползем по крыше все выше и выше. Все мысли были — скорее добраться до купола рейхстага и водрузить Красное знамя.

Зинченко. Риск, конечно, был большой. Это понятно. И мы рады, что вы уцелели, стали Героями Советского Союза.

Шатилов. Да, выше наград не бывает.

Зинченко. Приглашают в зал. Идемте.

Егоров. Говорят, будет выступать товарищ Сталин?

Шатилов. Обязательно будет. Поздравит нас и весь наш народ с победой.

Входят в зал. На трибуну поднимается Сталин.

Сталин. Товарищи! Поздравляю вас с великой победой советского народа над германским империализмом! Великие жертвы, принесенные нами во имя свободы и независимости нашей Родины, неисчислимые лишения и страдания, пережитые нашим народом в ходе войны, напряженный труд в тылу и на фронте, отданный на алтарь Отечества, не прошли даром и увенчались полной победой над врагом. Вековая борьба славянских народов за свое существование и свою независимость окончилась победой над немецкими захватчиками и немецкой тиранией. Отныне над Европой будет развеваться великое знамя свободы народов и мира между народами. (Продолжительные аплодисменты.) Разрешите мне поднять тост за здоровье советского народа и, прежде всего, русского народа. Я, пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в Советский Союз. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение. У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидали, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие! За здоровье русского народа!

Бурные, продолжительные аплодисменты.

Занавес.