1914. Октябрь.
Уже четвёртый раз после рассвета австрийцы шли в атаку на позиции наших стрелков. И приходилось им очень тяжко. Наблюдательный пункт Маннергейма расположился на возвышенности среди густых зарослей березняка. Сначала противник обрабатывал русские позиции артиллерией. И барон с горечью смотрел, как тяжёлые, калибра четыре с половиной дюйма, гаубичные снаряды превращали в огненное месиво окопы, брустверы, боевые оборонительные порядки русских стрелков.
Но он, конечно, не просто наблюдал. По его приказу эскадроны, быстрые и сразу ускользающие от врага, как раз и не давали австрийцам взять позиции стрелковых бригад. Две эти бригады должны были не допустить противника к берегу Вейкселя, небольшой польской реки, возле которой и развернулось тяжёлое сражение.
Внезапная тишина ударила по ушам. Неприятельские гаубицы смолкли, и барон вдруг понял, почувствовал своей тонкой и глубокой фронтовой интуицией, что австрийцы сейчас начнут решающий штурм. Это будет не просто атака. Это будет свирепый и отчаянный рывок, обязательно рассчитанный на прорыв обороны. Но, если они прорвут оборону, тогда русские части будут сброшены в реку, смяты, уничтожены.
— Адъютант! Коня!
— Ваше превосходительство?!..
— Быстро!
— Слушаюсь!
Через несколько минут, слегка пригнувшись к седлу, с шашкой в руке генерал мчался во главе своих стремительных уланских эскадронов.
С правого фланга конница навалилась на врага, смешивая его ряды, сбивая строй, стреляя на скаку и вырубая пехотинцев шашками.
Австрийская артиллерия молчала. Потому что стрелять пришлось бы по своим.
Подвижные и быстрые уланы развернули конные пулемётные установки. Зарокотал жёсткий кинжальный пулемётный огонь, и от самых русских окопов почти ворвавшиеся туда австрийцы были отсечены.
Их было во много раз больше, чем обороняющихся русских, но они пятились, падали под пулями станковых пулемётов. Этот неожиданный для противника, отважный бросок гвардейской уланской конницы спас сотни жизней русских солдат. А может, и тысячи. Потому что, прорвав оборону, части австрийцев наверняка усилили бы прорыв. А там... Трудно даже предсказать, что бы получилось. Оборону необходимо было удерживать, пока вдоль берега Вейкселя двигались русские войска.
Две стрелковые бригады генерала Дельсаля прикрывали отход войск вдоль берега. Генералу Дельсалю и была подчинена в этой операции гвардейская кавалерийская бригада для мобильной поддержки обороняющихся стрелков. И отважные, сокрушительные эскадроны Маннергейма в этой стремительной и мощной атаке буквально спасли стрелков от гибели.
Но и здесь барон Маннергейм оказался предусмотрительным. По его приказу, как и в прежней операции, после взятия Яновиц, полковник Головин с подвижным резервом зашёл с левого фланга противника на случай именно такой атаки, которую барон не только допускал, но и планировал на подобную особо трудную ситуацию для обороняющихся стрелков.
И гвардейские гусары Головина обеспечили кинжальный огонь с другого, левого фланга неприятеля.
После отбитых австрийцев и немцев, понёсших в этой атаке весьма ощутимые потери, быстрые эскадроны частей Маннергейма покинули поле боя. Но противник пока не возобновил артиллерийского обстрела. Скорее всего, потому, что уже смеркалось. А артиллерийский налёт без последующего наступления аккуратные и бережливые австрийцы и немцы, видимо, посчитали расточительством снарядов.
На обожжённый огнём, изрытый окопами, траншеями и снарядами многострадальный берег Вейкселя опустилась тёмная осенняя ночь. Начинался октябрь тысяча девятьсот четырнадцатого. Первого года Первой мировой.
Ночь густой чернильной темнотой закрыла всё. Однако война не подчинялась ночи. Хотя в темноте практически не воевали, но пламя войны не угасало. До самой реки было не более двух километров, но и тут, и там на всём этом расстоянии горели остатки каких-то строений, то ли военных деревянных сооружений, то ли бывшего жилья. Теперь это определить было невозможно. Да и не нужно...
Неприхотливый барон обедал вместе со штабными офицерами. В походной палатке, поставленной вблизи наблюдательного пункта командира бригады, на парусине, расстеленной на невысокой подставке, был разложен обед: отварное мясо, солёные огурцы и капуста, варёная картошка со сливочным маслом, испечённый солдатами хлеб. Несколько бутылок водки.
Денщик генерала, как всегда тщательно протерев, поставил на стол хрустальные рюмки и бокалы.
Выпив залпом рюмку водки, генерал с аппетитом ел мясо с солдатским чёрным хлебом. Напротив него обедал начальник штаба бригады ротмистр Иванов.
Вошёл Головин:
— Разрешите, Ваше превосходительство!
— Входите, господин полковник. Присаживайтесь, наверно, не обедали.
— Благодарю вас. — Головин подсел к походному столу. — Извините, Ваше превосходительство, я хотел согласовать размещение моей мобильной группы.
— Это на ваше усмотрение, Николай Николаевич. Решайте сами. Главное, чтобы перед рассветом вы были рядом и были готовы к быстрому броску. Завтра, как я предполагаю, у нас непременно будут новости. И, я думаю, возможно, не очень весёлые. Но... не привыкать. Так что будьте готовы, как всегда.
— Слушаюсь, Ваше превосходительство.
После позднего обеда Маннергейм долго стоял на своём наблюдательном пункте и в цейсовский бинокль осматривал ночь. Офицерам, что были рядом, это оставалось непонятным. А он упорно и очень внимательно оглядывал окрестность и всё время смотрел, казалось, в полную темноту. Но темнота была неполной. Там, где отблески пламени догорающих деревянных обломков выхватывали из тьмы куски земли, он и пытался разглядеть: есть ли хоть какое-то движение.
После того как его бригада, в соответствии с поставленной задачей, сходу взяла небольшой, но сильно укреплённый город Климонтов, генерал должен был прикрывать берег Вейкселя. Его бригаде было запрещено пока переправляться на другой берег, куда уходили прикрываемые им войска. Бригада должна уйти последней. Это было обычно и понятно. Но осторожный и предусмотрительный, он всё время помнил о том, что людей надо будет вывести из-под удара противника. Выполнив задачу, последними. Но — вывести. И он уже предчувствовал, что возникнут препятствия. И не ошибся.
Перед самым рассветом барон приказал выслать побольше разведывательных дозоров. Его опасения оправдались. Разведка доложила, что наших войск на этом берегу теперь нет, но главное — мост, по которому ушли войска на правый берег, уже догорал...
Самое важное, что барон не потерял времени. Ещё не совсем рассвело, а посланные вверх и вниз по берегу, конники уже доложили, что нашли удобное место для сооружения плотов и небольшой пароходик.
Пока начиналась и шла переправа, гвардейцы держали оборону. Конная артиллерия била прямой наводкой. Орудия переправляли. А те, что ещё оставались на обороняемом плацдарме, били до последнего момента, когда и их уже надо было затаскивать на плот.
Неприятель, правда, не сразу обнаружил переправу. И это прибавило шансов гвардейцам, они выиграли немного времени. Но враг никак не хотел упустить бригаду из-под удара. Снова и снова грохотала австрийская артиллерия. Неприятель шёл в атаку, и пулемёты гвардейцев не умолкали.
Вересаев сам лёг за пулемёт. Стрелял почти непрерывно. От напряжения взмок, и когда пот, солёный и жгучий, застилал глаза, ротмистр смахивал его рукавом. Ствол пулемёта раскалился. И наводчик, и второй номер — помощник наводчика — бегом носили воду, едва успевая доливать её в кожух максима. Пар со свистом вырывался через заливное отверстие, воду добавляли, и ротмистр, ни на миг не выпуская рукояток пулемёта, поливал прущих вперёд австрияков свинцом.
— Ваше высокоблагородие! Справа впереди!
— Вижу, Огнёв, спасибо, — Вересаев повернул пулемёт на шарнирах станка и срезал австрийского солдата, пригнувшегося и уже вскинувшего винтовку для выстрела в пулемётчика, то есть в него. Но он успел первым. Пулемёт методично, строго и размеренно отстукивал свою неумолимую смертельную мелодию...
День ещё не перевалил за полдень, а генерал Маннергейм уже успел переправить на правый берег всю бригаду полностью. Когда ему доложили о потерях: не более десяти солдат и шестидесяти лошадей, он понял, что выиграл этот бой, хотя и отступил. Задача была решена блестяще.
...Стояла глубокая ночь, когда адъютант постучался в комнату, где отдыхал командир бригады. Сразу же после событий на левом берегу Вейкселя части бригады расквартировались в небольшом польском городке. Барон, вымотанный до предела прошедшими событиями, провоевавший почти трое суток без сна, теперь спал как убитый. Не достучавшись, адъютант вошёл.
Когда ему наконец удалось разбудить генерала, тот с раздражённым удивлением посмотрел на своего помощника.
— Ваше превосходительство... — Адъютант улыбался. — Только что пришло сообщение. Позвольте мне первому поздравить вас орденом Святого Георгия IV степени! От души, от всей души, Ваше превосходительство!
Едва проснувшийся генерал улыбался. Это за Климонтов. За прикрытие стрелков. За переправу. За личное мужество. И радость его была велика. Он улыбался.