1919. Февраль.

— Господин регент! Я с удовольствием вручаю вам почётный орден Серафимов за ваши выдающиеся заслуги в деле укрепления и развития дружеских связей между нашими старыми братскими странами. — Король Густав V говорил красивым и мягким баритоном. Он был высокого роста, как и Маннергейм, что позволяло ему не смотреть на генерала снизу вверх, как это приходилось многим. Да и по возрасту королю, пожалуй, было, как и барону, около полувека. — Господин генерал! Ваши усилия по укреплению братской нам Финляндии как независимого государства поистине велики. Уверен, что история высоко оценит ваш труд, который заложит основы свободного и сильного финляндского государства.

Маннергейм видел, что король даже немного взволнован, и ему это было приятно. Он и сам волновался, хотя для волнений причин не было. Разве что, торжественность момента. Швеция всегда была сильным государством, дружеским, но и не простым соседом. Особенно, если помнить об извечных территориальных, если не спорах, то сложностях и тонкостях межгосударственных отношений. Прежде всего, в части Аландского архипелага.

Барон хорошо понимал, что его поездка к скандинавским соседям в нынешней сложной, даже переломной, обстановке в Европе и, прежде всего, в его Финляндии, очень важна. Эти переговоры наверняка будут отмечены дипломатическими ведомствами ведущих государств Европы и, бесспорно, окажут благотворное действие на их отношение к Финляндии. И по поводу Соединённых Штатов можно предположить то же самое. Может быть, и не очень повлияют, но как положительный фактор будут учтены. Одно дело — просто Финляндия, а другое — Скандинавия вместе.

Конечно, это не Союз, не коалиция. Но такие поездки всегда сближают страны, их взгляды на политические проблемы и интересы.

Король вручил Маннергейму орден Серафимов, немного отступив от протокола. Он знал о регенте и генерале многое. Подробно помнил о его личной решающей роли в разгроме красного мятежа в январе восемнадцатого, в создании финляндской армии. И очень хорошо себе представлял эту сложную и крупную политическую фигуру. И даже жёсткая позиция Маннергейма в отношении Аландского архипелага, раздражавшая короля, одновременно укрепляла его уважение к генералу. Король вынул из большой голубой коробки светло-голубую ленту и с улыбкой надел её на регента, который, чуть склонив седеющую голову перед шведским королём, принял эту ленту на плечо и грудь.

На банте ленты, мерцающей нежным муаром, сиял золотой знак ордена — крест с покрытыми белой эмалью лучами, расходящимися на концах по принципу креста мальтийского, и четырьмя золотыми головками ангелов между лучами креста. Венчала крест золотая шведская корона. В центре знака ордена на голубом эмалевом круге светились три буквы. Может, они и не светились, но барону это виделось именно так. Буквы JHS. Он сразу понял, что они означали: «Иисус спаситель людей».

В коробке лежала звезда к ордену.

Маннергейм, уже тогда имевший немало орденов, был, однако, этой наградой очарован. Нечто возвышенное было и в надписи на ордене. Но через мгновение он уже снова был не во власти эмоций.

После паузы в несколько секунд он сказал:

— Я благодарю вас, Ваше величество. И в благодарность за ваш поистине неоценимый и благородный вклад в дело мира и демократии в Европе, за вашу братскую поддержку Финляндии в любые трудные времена, за ваши усилия, помогающие развитию и укреплению Скандинавских государств, имею честь вручить вам Большой крест Белой розы Финляндии на цепи. — Маннергейм сделал шаг к королю. — Разрешите, Ваше величество! — и осторожно надел золотую цепь с орденом на шею монарха. Окружавшие короля сановники почтительно склонили головы.

Густав V поправил очки, барону даже показалось, несколько смущённо.

— Благодарю, господин регент. — Король был снова сдержан, спокоен, голос его опять был ровным и негромким.

Вечером во дворце состоялся торжественный ужин, данный в честь высокого гостя — регента Финляндии Маннергейма.

Не менее сотни приглашённых в чёрных смокингах сидели за длинным столом, где на скатерти, белой и чистой, как снега Швеции, сверкали хрустальные фужеры и бокалы, поблескивали металлом столовые приборы.

В военных мундирах были только двое — король и регент. У Маннергейма поверх генеральского мундира была надета светло-голубая лента со знаком ордена Серафимов, которым он был сегодня награждён. Звезда ордена красовалась на кителе слева. На груди короля, на золотой цепи, также поблескивал вручённый ему сегодня финский орден.

Маннергейм и Густав V сидели за отдельным столом, несколько в стороне от общего стола с гостями. Его величество был, хотя и по-северному сдержан, но улыбчив и явно в хорошем настроении. Визит Маннергейма доставлял ему радость, это было очевидно.

Когда король встал, в зале наступила полная тишина. Если бы пролетела муха, было бы всем слышно. Но мух здесь не было.

— Господин регент! — начал Его величество. Голос у него был красив и звучен. — Народ Финляндии более года назад решил сделать свою страну независимой и разорвал многолетние узы, связывающие её с могучим восточным соседом. Вся Швеция с сочувствием и пониманием следила за борьбой Финляндии за свою независимость. Я и моя страна раньше всех признали давнюю братскую страну на берегу Ботнического залива, признали её свободным и независимым государством. — Король сделал паузу, словно раздумывал мгновенье, поправил очки, как это делают те, кто долго их носит, по привычке. Хотя он не читал, а говорил без бумажки, и очки были не нужны.

— Регент Финляндии, — продолжал Его величество, — сегодня находится с визитом в Швеции, как наш друг и единомышленник. Мы приветствуем его с искренней и большой радостью. Дружеские, братские связи между нашими государствами существуют много веков совместного исторического развития. Сохраняются они и сегодня. Мы надеемся, сохранятся и в будущем, на долгие времена. — Внешне Его величество говорил легко. Но барон, внимательный и опытный политик, отчётливо видел, как король, привыкший к особой ответственности за каждое слово, напрягая мысль, тщательно подбирал слова, наиболее точные, выразительные и ёмкие.

— Я от всего сердца приветствую вас в нашей стране. Это поистине визит дружбы. Скандинавские народы за эти последние очень трудные годы теснее сплотились для достижения общих целей и защиты общих интересов. Я выказываю убедительное желание моей страны, чтобы братская Суоми, как свободная страна, участвовала в этом сотрудничестве северных государств на цивилизованных основах демократии и государственной политики. Я поднимаю бокал в честь регента братской Суоми, генерала и барона Маннергейма. За его счастливое будущее, за успехи финского народа и финляндского государства.

Все встали и военный оркестр, расположившийся в углу этого большого дворцового зала для банкетов, заиграл гимн Финляндии.

Барон стоял возле стола, напротив короля Швеции, слушал гимн своего государства, и великая гордость переполняла его душу. Сколько сил и своего сердца было вложено для того, чтобы Суоми освободилась от власти великого восточного соседа. Сколько крови было пролито, чтобы защитить страну от большевиков. И вот теперь, в свободной соседней Швеции, уже давно признавшей независимую Финляндию, с гордостью и почётом звучит государственный гимн его свободной и независимой страны.

Гимн смолк, и все сели на свои места. Но Маннергейм остался стоять.

— Ваше величество! Для меня, как регента свободной Финляндии, было большой честью принять приглашение Вашего величества и совершить этот визит дружбы. С глубокой благодарностью принимаю я ваши слова о добросердечности и братстве между нашими народами. Ваши слова о многовековой общей истории наших народов, о совместных культурных и иных традициях, звучащие здесь, в Стокгольме, отзываются в сердцах финнов, вызывают душевный отклик. Поскольку наши народы, живущие по обе стороны Ботнического залива, тесно связаны веками, как вы сейчас сказали, Ваше величество. Но и величественные памятники прекрасного северного города Стокгольма, дворцы и соборы тоже пробуждают в моих соотечественниках горделивые воспоминания о совместных походах, о совместных сражениях, трудных и победных, где наша многовековая дружба была скреплена кровью.

Генерал смотрел на короля, который внимательно его слушал, на дипломатов, сидящих за столом, видел знакомые лица. И шведских министров, которых он знал, и премьер-министра Швеции, господина Нильса Эдена, и министра иностранных дел господина Хеллнера, которых он принял сегодня днём в присутствии своего, финляндского посла в Стокгольме, государственного советника Гриппенберга.

Лица у всех были заинтересованно внимательные. Он прекрасно понимал, что такое внимание часто обманчиво. Многие из присутствующих на торжественных приёмах думают о многом, только не о том, что говорят выступающие. Однако в данном случае и его, Маннергейма, и короля Густава V, похоже, слушали внимательно. Потому что и тот, и другой говорили вещи важные, конкретные. И результат этой встречи мог сказаться на дальнейших политических событиях.

Именно с таких дипломатических и дружеских визитов, как правило, начинается сближение позиций правительств, укрепление связей и создание союзов. А речь шла о сплочении на основе общих интересов, немного-немало, — скандинавских государств.

— Когда сегодня мы, формируясь и развиваясь как свободное и независимое государство, получаем от вас, Ваше величество, такие ценные подтверждения братского и дружеского отношения, это приносит нам чувство глубокого удовлетворения. Народ Финляндии всем сердцем поддерживает пожелание Вашего величества, и он обязательно примет участие в совместных делах и усилиях северных государств для сохранения общих интересов. Выражая от имени моего народа и государства и от себя лично глубокую признательность вам. Ваше величество, я поднимаю этот бокал в честь Вашего величества, Её величества королевы, в честь всей Вашей семьи, а также за счастье всего шведского государства и шведского народа.

Утро следующего дня было солнечным и морозным. В отведённые регенту покои вошёл посланник короля:

— Ваше высочество! Господин генерал! Его величество приглашает вас на прогулку по городу. Когда вы можете быть готовы?

Маннергейм уже давно встал. Соблюдая свои солдатские традиции и привычки, быстро умылся, побрился, съел поданный завтрак. Едва он допил кофе, как явился этот придворный посланник.

— Доложите Его величеству. Я уже готов.

— Слушаюсь, Ваше высочество.

...Барон сидел в открытой карете вдвоём с королём, рядом с ним. Беседа была оживлённой, несмотря на лёгкий, хотя и ледяной, полуденный ветерок февраля.

— Я полагаю, господин регент, именно теперь настали наиболее благоприятные времена и условия для сближения наших стран и народов. И от нас с вами, господин генерал, во многом зависит реализация этих возможностей.

— Да, конечно, Ваше величество! Я всячески поддерживаю все ваши пожелания, ваши мнения и взгляды в этом вопросе. Скандинавские страны должны поддерживать друг друга.

— Швеция, господин генерал, могла бы кроме постоянной дружеской поддержки, как в политическом аспекте, так и в экономическом, сделать и более глубокие шаги. Мы могли бы в трудные для Финляндии времена становления и укрепления независимости, отказав себе в некоторых нужных вещах, пойти на передачу Финляндии серьёзной финансовой, продовольственной помощи. Сумели бы поддержать и оказать влияние на международном уровне и в решении карельского территориального вопроса. Но и вы могли бы помочь в разрешении извечных спорных дел...

— Благодарю, Ваше величество. Ваше предложение касается Аландского архипелага?

— Это, скорей, не предложение, а пожелание совместно с Вашим высочеством обсудить проблему, поискать наконец приемлемый выход из того сложного политического узла, завязанного давно.

— Ваше величество! Финляндский народ считает эти острова своими исконными землями. Я даже не вправе поднимать этот вопрос в парламенте или сам принимать решение. Меня не поймут не только потомки. Современный народ Суоми не примет такого решения.

— Но речь идёт, господин генерал, всего лишь о всенародном голосовании жителей Аландов.

— Я думаю, Ваше величество, что такой вопрос, если и должен решать народ, то не только жители Аландских островов, а народ всей Финляндии. Но сегодня мы и к этому не готовы.

— Я полагаю, господин регент, всё-таки мы должны искать выходы из этой сложной проблемы. Мы — соседи, наши народы слишком близки и дружественны, чтобы иметь спорные территории и не разрешить эти проблемы.

— Да, конечно, надо искать компромиссные решения, о которых я вам уже говорил, Ваше величество. Чтобы Швеция укрепила, допустим, два острова, контролирующие пролив Южный Кваркен, разместив там, например, военную базу.

— Я уже высказывал вам, господин генерал, что такое укрепление может быть расценено, как военный союз. Конечно, всё это имеет определённый интересный смысл. Решение конвенции 1856 года о демилитаризации Аландов, конечно, архаично. Оно устарело, но юридически не отменено. Не только Советская Россия, она-то, конечно, будет против, но и передовые страны Европы могут не поддержать нас.

— Нам надо постараться, чтобы они нас поддержали, Ваше величество.

— Да... тут вы правы, барон.

Король сделал минутную паузу.

— Давно ли вы не были в Стокгольме?

— Давно, Ваше величество! И, откровенно, соскучился по этому удивительному северному городу, родному и близкому моему сердцу. Стокгольм устроен так, что все шпили его соборов, башни замков, готические храмы неудержимо и высоко устремлены в небо. Он словно органически, архитектурно связан с небом. Город, устремлённый в небо. Ваше величество...

— Да, господин генерал... Вы словно высветили этими словами суть города, столицы нашей шведской земли. Потому Господь, наверное, и хранит наш Стокгольм, что он связан с небом. Я благодарен вам за эти слова, генерал.

— А я вам, Ваше величество. За доброту и внимание к моему народу и к стране Суоми, за высокое ваше гостеприимство. За ваш Стокгольм, устремлённый в небо, — Маннергейм улыбнулся широко, весело и свободно.

Карета плавно шла, слегка шурша и постукивая колёсами по булыжной мостовой. Три вороных коня фыркали и звонко били копытами по заиндевелому чёрному и тёмно-красному камню.

Впереди королевской кареты ехали ещё две. Сзади — тоже. Королевский конный кортеж двигался по центральным улицам февральского заснеженного, но чисто убранного Стокгольма. Проезжая часть улиц была тщательно подметена. Людские дорожки тоже расчищены для прогулок жителей города и гостей. Многие стояли, созерцая королевский выезд вместе с правителем Финляндии. О Маннергейме в Стокгольме знали. Его визит был широко освещён в газетах.

...Через день к вечеру барон почувствовал свинцовую тяжесть в ногах. Голову ломило, и ломота была во всём теле. Он слёг. Температура поднялась под сорок по Цельсию.

Это было четырнадцатого февраля, а пятнадцатого он собирался ехать в Копенгаген.

Врач положил ему на голову прохладный компресс. Ткань была не просто смочена водой, а пропитана каким-то лекарственным настоем. Ему дали и пить тёмный и горький горячий отвар. Поставили банки. Но он всё равно не мог нормально заснуть и метался всю ночь.

Электрические светильники над головой в его спальне то уменьшались и темнели, то увеличивались и слепили его. Это всё ему казалось из-за высокой температуры. Он находился в тяжёлой полудрёме. И его личный врач, и шведский королевский лекарь не отходили от него в эту ночь. Какой-то смутный гул стоял в ушах, хотя он хорошо знал, что в покоях, отведённых ему во дворце, царит тишина. Внезапно ему почудился человек, спрятавшийся за тяжёлую портьеру, и он сунул руку под подушку, ища револьвер... Ему казалось, что он на фронте, спит в походном штабе, в палатке. Только он никак не мог понять, что это за война — то ли Освободительная, которая завершилась меньше года назад, то ли ещё та, Вторая Отечественная, где он командует кавалерийским соединением...

Очнулся. Никого, кроме его личного врача, не было. Он ощутил обильную влагу на теле, сильно пропотел. Лекарства подействовали. Ему стало легче, он это отчётливо почувствовал. И попросил врача пойти отдыхать.

После ухода доктора заснул. Ему снились Аландские острова. Он видел там мощные укрепления, многочисленные крупнокалиберные орудия. И понимал, что эти укрепления созданы совместно со Швецией. То есть эти — финские, а на соседних островах со стороны Аландского моря стоят укрепления шведов. Он это уже знал изначально, как это бывает во сне... И сон его был, как всегда, пророческим. Через пару лет такие укрепления были построены, и Аланды стали совместным со Швецией форпостом, защищающим Ботнический залив.

Может быть, сам Господь дал Маннергейму передышку в его бесконечном политическом и военном марафоне. Он провалялся три дня. Это был редчайший для него отдых, хотя его мозг — главный его инструмент — не отдыхал. Пользуясь вынужденным бездельем, он обдумывал политическую ситуацию, оценивал позицию короля Густава, и она ему нравилась. Ему вообще импонировало и виделось весьма целесообразным уже назревшее, на его взгляд, сплочение скандинавов для защиты общих интересов. Это было весьма своевременным. Но удастся ли это? И быстро ли? И со всеми ли скандинавскими странами? И много ещё вопросов и нюансов возникало в связи с этим. Каким должен быть этот союз? И союз ли? Или ассамблея? Или какое-то широкое соглашение на взаимное углубление экономических и культурных связей. А как обойти военные аспекты, чтобы не раздражать великие державы? И надо ли обходить эти аспекты? Может быть, и военный, исключительно оборонительный союз? Но этот вопрос очень тонкий и непростой.

Объединение небольших государств в военные союзы на крупные страны, то есть на великие державы, всегда действовало, как красная тряпка на быка. Да и главная, основная политическая задача страны Суоми — стать и оставаться нейтральным государством. Имея, конечно, сильную армию. Без этого разве можно отстоять свою независимость? И остаться в нейтралитете? Так уж устроен мир. Считаются только с сильными...

Вошла красивая девушка в белом халате и белом колпаке с алым крестиком медсестры на нём. Принесла ему тёплое молоко. Он не часто его пил, но на этот раз выпил с удовольствием.

Высокая и стройная шведка ушла, он смотрел ей вслед, любуясь красотой молодости и женственности её. И вдруг подумал, что он очень соскучился по своей помощнице, которая иногда приходила к нему в дом на Каллиолиннатие, прибиралась, точнее не прибиралась. Уже в убранной служанками квартире она добавляла детали, которые оживляли его холостяцкий дом. Ставила свежие цветы в его кабинете и в его охотничьем зале. Кое-что поправляла и переставляла. И ему это очень нравилось.

Эта молодая женщина любила его. Была моложе его почти на тридцать лет. Восхищалась им, поклоняясь и любя.

Всего полгода назад они познакомились. Была бурная ночь любви. Он тогда уже не был главнокомандующим. И ещё не был регентом. Приехал из Парижа в Хельсинки буквально на пару дней. И встретил её. Синие глаза юной, сияющей радостью женщины, просветили его насквозь. Через какое-то время восторг утих, но тёплая и мягкая нежность осталась и согревала его утомлённую тревогами и заботами душу. Он понял, что эта женщина была нужна ему. Как цветы, иногда стоящие на его бюро в его кабинете. Теперь он и дома-то редко бывал. Всё оставался в своей регентской резиденции. А она, женщина, конечно, ждала его, как всегда. Когда позовёт, чтобы пришла в его дом и поставила свежие цветы, которые освежат его душу и вдохнут аромат природы в его жильё.

И снова в его жизни женщина, даже та, которая была нужна ему, оставалась на втором плане, позади его дел, его служения своей стране. Но тепло её сердца, порой только оно одно, могло согреть его. И он это понимал. И особенно остро вдруг ощутил это сейчас, здесь, в Стокгольме, в отведённых ему покоях королевского дворца, поправляясь после тяжёлого, но слава Господу, недолгого недуга.

Предстояла важная и интересная поездка в Копенгаген, где его встретит на железнодорожном вокзале сам датский король Кристиан X. Так же, как и король Швеции, представительный, доброжелательный и умный. И почти ровесник генерала, может на пару лет моложе.

Эта поездка принесёт много раздумий и забот перед принятием точных решений. Он проедет по крутым и древним дорогам датского королевства, посетит старинные замки, воспетые Шекспиром. И дух всей Скандинавии, скальный и ветреный, пропитанный солью морей, ещё больше укрепит его в делах, великих и благородных. Гранитная твёрдость характера и железная воля викингов, тонкая мудрость скандинавских певцов и поэтов, слагающих вещие саги, — всё это сольётся в его великом сердце — для служения людям.

Судьба не позволит ему посетить Христианию. Он пошлёт свои сожаления королю Норвегии Хокону VII и отбудет в свой родной Хельсинки.

К своему тяжкому кресту регента, в гущу политических страстей и интриг, которые он всегда игнорировал.

К своей мимолётной любви, изредка посещающей его дом и душу.

К своей армии — детищу его воли, опыта и ума.

К скалам и соснам, пахнущим солёными брызгами Финского залива.