«Зачем я это сделал?» — спросил самого себя Бен, переодеваясь к обеду в своей спальне.

Он снова чувствовал себя мальчишкой, даже насвистывал что-то себе под нос. Но затем радостное возбуждение стало понемногу спадать, возвращая его к реальности.

Мыслями он вновь и вновь возвращался к событиям последних часов. Но на сердце у него было по-прежнему тепло от нежного взгляда Элизабет, от прикосновения ее легких рук…

Она так искренне откликнулась на страсть Бена, что из его головы напрочь улетучились все былые подозрения. Теперь он был уверен: Элизабет не была тем человеком, который покушался на жизнь Сары Энн и его собственную. В этом он готов был поклясться.

Бен застегнул полотняную рубашку, надел серый жилет и фрак. Завязал галстук. Проклятие! Столько всего нужно на себя напялить только для того, чтобы поесть! В нем бунтовал сейчас не ребенок и не подросток — это давали о себе знать годы свободной жизни в прериях, когда ему и в голову не приходило приводить в порядок свою одежду перед едой.

Бен попытался переключить свои мысли с Элизабет на более житейские дели, которых, увы, хватало. Переключить мысли, как бы трудно это ни было. Думать о главном. А главное состоит в том, что кто-то, пока неизвестный, может продолжить свои попытки избавиться от Мастерсов — от отца и дочери, — а теперь ему пора подумать и о том, чтобы не подставить под удар еще и Элизабет. А здесь было о чем подумать.

Бен ни на секунду не сомневался в том, что Элизабет не была избалована вниманием мужчин. Все произошло так спонтанно, что он не побеспокоился о том, чтобы предохранить Элизабет от нежелательной беременности. Бен не загадывал, будут ли они еще близки, как не знал и того, как сложатся дальше дела. Как не знал и того, должен ли он будет вернуться в Америку.

Дверь в комнату спальни Сары Энн отворилась, и она появилась на пороге, одетая в свое любимое платье. Мэйзи помогла ей одеться и умыться.

— Ты сегодня такой красивый, папа, — сказала она.

— А ты выглядишь просто восхитительно, — ответил он.

Из-за спины Сары Энн появилась Аннабел с надменно поднятым хвостом.

— А вот Аннабел выглядит не очень-то счастливой, — заметил Бен.

— Наверное, чувствует, что мы опять оставим ее одну, — тень пробежала по лицу Сары Энн, и она добавила:

— А мы не можем взять ее с собой в столовую?

— Но ты же знаешь, что она и Генри не…

— На самом деле они любят друг друга, — убежденно сказала Сара Энн. — Так говорит леди Элизабет.

— Вот как?

Сара Энн горячо кивнула головой.

— Аннабел так нужен друг.

— У нее есть ты.

— Друг — животное, — настойчиво уточнила Сара Энн.

Бен вздохнул. Не похоже, чтобы Аннабел сейчас вообще кто-нибудь был нужен.

— Ей одиноко, — продолжала наступление Сара Энн.

Бен поднял бровь.

— Пожалуйста, папа, ну, пожалуйста! Леди Элизабет…

— А леди Барбара? А кузен Хью? — возразил Бен и припомнил тот случай, когда Аннабел и Генри повалили его на пол. Еще раз пережить такое? Да избави боже!

— Леди Барбара любит Аннабел. Она сама говорила.

Сара Энн замолчала, переминаясь с ноги на ногу. Бен вгляделся в напряженное личико Сары Энн и сдался.

— Хорошо. Попытаемся, но…

— Она будет вести себя тихо, я знаю, — настойчиво повторила Сара Энн. — А здесь она чувствует себя как… в тюрьме.

Тюрьма? Что знает Сара Энн о тюрьмах? Откуда она вообще знает это слово? Или она слышала, как он говорил тогда о Дьяволе? Или мать рассказывала ей что-нибудь об этом?

Ладно, оставим это без комментариев. Иначе начнутся вопросы, на которые Бену не очень-то хочется отвечать. А ей уже не терпится их задать, он чувствует это. Она еще не знает ничего, но это слово таит в себе столько новых, неожиданных открытий… А ей четыре года. Господи, ей же всего четыре года!

Но это все. Он и так постоянно идет у нее на поводу. И ему вовсе не хочется целый вечер отвечать на ее вопросы.

Бен поклонился и предложил Саре Энн руку. Она сделала книксен, улыбнулась и приняла ее. Они вместе покинули комнату, а следом за ними с надменностью королевы последовала Аннабел.

* * *

Как только Бен ушел. Генри потребовал от Элизабет своей доли внимания. Было видно, что он обижен тем, что его выставили из постели. Он вздыхал, поскуливал, преданно смотрел на нее большими умными глазами.

— Ты невозможно забавный пес, — сказала ему Элизабет.

Генри заскулил от избытка чувств. Похвалу он ценил.

— Но я тоже хороша, — продолжила Элизабет. — Ведь у меня есть ты. Так зачем мне Бен Мастерс? Нет, он мне не нужен.

Она заставила себя сказать это, хотя все в ней противилось этой лжи.

Достаточно было подумать о Бене, и кровь в жилах закипела, как расплавленная лава.

Бен и Сара Энн. Мужчина, заставивший ее сердце петь, и ребенок, заставивший плакать о ее собственном, потерянном. Ей так необходимо слышать их смех, видеть их улыбки. И так хочется сделать все, чтобы прогнать тучу черных призраков, охотящихся за отцом и дочерью.

Элизабет усмехнулась. Игра воображения? Если бы так! Но это, увы, реальность. Реальность — как и то, что улыбка рыжеволосой малышки стала для нее важнее, чем победа Шэдоу в скачках. А ее любовь к Бену — помоги ей, господи! — стала важнее вообще всего на свете.

— Скажи-ка, уважаемый Генри, — задумчиво спросила она. — Почему ты так часто меняешь жен? Ты — ветреник? Или просто развратник?

Генри залаял — то ли подтверждая, что он развратник, то ли просто говоря о чем-то своем, собачьем.

— Ты такой красивый парень, — сказала Элизабет. — Ладно, постараемся тебе найти достойную подружку.

Она впервые поняла, что значит радость любви. Сумасшествие страсти. Долгое и мучительное. Непознаваемое и пугающее.

Радостное.

Ощущение счастья просыпалось в ней при каждом воспоминании о прикосновениях Бена, его страстных поцелуях, его нежных руках. О его глазах — прекрасных голубых глазах, в которых впервые растаял лед.

Каким он будет за обедом? Холодным и напряженным, как всегда? Теплым и нежным, как в ее постели? Сумеет ли она удержаться и не подойти, не коснуться его руки? И заметит ли опытная в таких делах Барбара происшедшую в ней перемену?

Элизабет поднялась, наконец, с постели и стала переодеваться к обеду. Сегодня она наденет платье, которое не надевала с того дня, когда умер Джейми. Оно было простым, скромным — ничего общего с вызывающими нарядами Барбары, — но Элизабет знала, что серо-зеленый шелк очень идет к ее глазам и цвету волос. Хью и Барбара удивленно поднимут брови? Пусть! Это ее не волнует. Она хочет сегодня выглядеть красивой и по возможности — не хуже Барбары.

Ей до сих пор трудно было поверить в то, что Бен выбрал именно ее. Это похоже на волшебный сон.

Беннет Себастьян Мастерс. Она с наслаждением несколько раз повторила его полное имя.

Генри закрутился по комнате, давая понять, что ему пора выйти. Элизабет открыла дверь спальни и выпустила его, зная, что Дункан внизу откроет Генри дверь, ведущую на двор. Эффи вот-вот явится, чтобы помочь ей переодеться. Проклятие! Ведь Эффи терпеть не может платьев с пуговицами на спине!

Впрочем, она терпеть не может все платья, которые носит Элизабет.

Генри выбежал из спальни и с громким лаем покатился вниз по ступеням. Что-то он рванул сегодня быстрей, чем обычно. Элизабет уже закрывала дверь, когда до нее донесся удар. И еще один.

Она насторожилась и прислушалась.

Внизу снова что-то грохнуло и зазвенело. А затем до ушей Элизабет донесся пронзительный визг — словно приоткрылась дверь ада и оттуда выскочила дюжина ошпаренных чертей.

Аннабел!

С места события раздавались проклятия, детский крик.

Элизабет выглянула за дверь и услышала строгий окрик Бена:

— Аннабел!

А затем — новую волну таких выражений, что и в преисподней звучат не каждый день.

Забыв о том, что волосы ее все еще встрепаны после любовных игр, не думая о том, что на ней только прозрачная нижняя рубашка, не вспоминая о больной ноге, Элизабет поспешила к лестнице. Скатилась по ней. На нижней ступеньке вывихнутая лодыжка напомнила о себе, и Элизабет упала — прямо в руки Бена.

Она почувствовала боль, но тут же забыла о ней, пораженная тишиной. Полной, абсолютной тишиной.

Она оторвала голову от плеча Бена и осмотрелась. В холле собрались все обитатели дома. На лице Дункана застыло выражение ужаса. Эффи стояла, раскрыв от изумления рот. На лицах Барбары и Хью читалось отвращение. Сара Энн, широко раскрыв глаза, наблюдала за происходящим с нескрываемым интересом.

В центре холла, не обращая ни на кого внимания, стояли Генри и Аннабел. Генри, вытянувшись в струнку, тяжело дышал. А Аннабел стояла рядом с выражением то ли вызывающим, то ли торжествующим — этого Элизабет не поняла. Пустые доспехи вновь валялись посередине холла, а рядом с ними — опрокинутый резной столик вместе со стоявшим на нем серебряным подносом для визиток.

Все это Элизабет успела увидеть в одну секунду, а затем до ее сознания дошло, что она снова оказалась в объятиях Бена. Она подняла голову и увидела его глаза, в которых играли веселые искорки.

— Элизабет!

В голосе Барбары слышалось больше иронии, чем осуждения. Впрочем, она никогда не отличалась особой тонкостью в обращении.

Элизабет знала, что должна двинуться с места. Нельзя же так долго оставаться в объятиях мужчины на глазах всей честной компании! Но Бен не отпускал Элизабет, да и ей никак не хотелось покидать надежное пристанище.

— Леди Элизабет!

Голос Хью прозвучал сухо и строго, но Элизабет давно уже не принимала этого человека всерьез.

— Я услышала… крики, — попыталась объяснить она, но язык, как и ноги, не хотел ее слушаться. И как, скажите на милость, объяснить то, что она среди дня оказалась в одной ночной рубашке, со встрепанными волосами, с раскрасневшимся лицом? — Я отдыхала, — добавила она.

Хью нахмурился и осуждающе посмотрел на Бена.

Барбара выглядела уязвленной. Сара Энн смотрела на все с любопытством.

— Я отнесу вас наверх, — сказал Бен. — Тем более что здесь, похоже, наступило перемирие. Он покосился на Аннабел и Генри.

— Я же говорила, что ей нужен друг, — сказала Сара Энн, и все обернулись к ней. Барбара и Хью, казалось, только сейчас заметили ее присутствие.

Дункан выпрямил спину и стал еще больше похож на жердь.

— Пойду распоряжусь насчет обеда, — сказал он. Эффи хихикнула.

— А я поднимусь, чтобы помочь вам одеться, леди Элизабет.

— Это просто… возмутительно, — скривила губы Барбара.

Хью стоял молча, но помрачнел еще больше, когда Бен поднял Элизабет на руки.

Каким нежным и интимным показались ей его объятия! Руки Бена, казалось, прожигали насквозь тонкий шелк ее рубашки. Она всмотрелась в его загорелое мужественное лицо. До чего же он привлекателен! Даже сейчас, когда на щеках его играют желваки над плотно стиснутыми челюстями.

Они не обмолвились ни словом всю дорогу до спальни. Бен осторожно уложил Элизабет на постель и присел рядом.

— Похоже, мы устроили настоящий скандал, — сказала она.

— Похоже, — усмехнулся он. — Твоя золовка просто потрясена.

— Только потому, что это случилось не с ней.

Его ладонь коснулась ее обнаженной руки. Горячая волна прокатилась по его телу. Жар охватил и Элизабет. Она видела, как жадно Бен пожирает ее глазами.

— Зато, слава богу, между Генри и Аннабел наконец установился мир, — сказала Элизабет, из последних сил пытаясь сохранить самообладание.

— Аннабел стала более мягкой, как и всякая будущая мать. Хотя я не удивлюсь, если уже завтра она снова начнет задирать Генри.

Из всего сказанного сознание Элизабет выхватило лишь одно слово: «будущая мать».

— Сара Энн, очевидно, будет в восторге.

— Во всяком случае, я не думаю, что она сумеет куда-нибудь пристроить котят. Во-первых, это не так-то просто: ведь Аннабел, скажем честно, не красавица. А во-вторых, бог наделил Сару Энн неисчерпаемой нежностью ко всем его созданиям.

— Сара Энн считает, что Аннабел прекрасна.

— Хм-м-м… — пробормотал Бен.

Ощущение близости вновь окутало их, согревая, соединяя в одно существо. Элизабет прикрыла глаза, наслаждаясь этим волшебством. Затем, неожиданно вздрогнув, словно от толчка, она открыла глаза.

Он смотрел на нее странным, вопрошающим взглядом, слегка наклонив голову. На щеках его вновь играли желваки.

— Я должен идти, чтобы не загубить твою репутацию окончательно, — сказал он.

Задетая и смущенная резкой переменой в его настроении, Элизабет постаралась как можно безразличнее пожать плечами. Ей очень хотелось спросить его о причинах этой перемены, но она не могла этого сделать. Все казалось ей сейчас таким необычным. Таким хрупким.

— Барбара всегда склонна подозревать худшее, да и Хью тоже, — заметила она.

— А слуги?

— Не знаю. Никогда не задумывалась над этим.

Бен немного помолчал, словно собираясь что-то сказать, но не сказал ничего и поднялся.

— Увидимся за обедом.

Он повернулся и исчез за дверью, заставив Элизабет почувствовать острую боль. И отнюдь не от ушибов.

* * *

Атмосфера за обеденным столом была тяжелой, натянутой. И в то же время не слишком отличалась от обычной. Хью был внешне спокоен и даже вежлив. Барбара, по своему обыкновению, болтала о пустяках, при этом глаза ее беспокойно перебегали с Бена на Элизабет и обратно. Сара Энн говорила мало и выглядела настороженной. Элизабет загадочно молчала, и Бен не осуждал ее. Он понимал ее состояние.

Господи, что же он натворил? Скомпрометировал женщину — окончательно, бесповоротно. В таких случаях джентльмен просто обязан жениться. Но у него нет ни малейшего желания вступать в брак. Его опыт общения с женщинами был мал и неудачен. К тому же Бен не мог отделаться от мысли, что Элизабет ожидает от него чего-то такого, что он, возможно, не сможет дать ей.

Чем больше он изучал хозяйственные книги Калхолма, тем больше приходил к выводу, что Хью и Барбара правы. Если продолжать заниматься разведением лошадей, можно привести имение к банкротству, а то и вовсе потерять его. А ведь Калхолм — это наследство Сары Энн. Лошади вряд ли окупят себя даже в том случае, если Шэдоу и впрямь удастся выиграть Гранд Националь. А если увеличить вдвое поголовье овец, то и доходы с имения увеличатся вдвое. Бен никогда не допустит выселения с земель семей арендаторов, но для овечьих пастбищ можно занять охотничьи угодья и поля для тренировки лошадей.

Интересно, как в этом случае будет относиться к нему Элизабет?

Проклятие! Известно — как!

Какой же он дурак, что влюбился в нее. И дважды дурак потому, что сделал их роман всеобщим достоянием. Пусть даже и невольно.

— Бен?

Голос Барбары вернул его за обеденный стол.

— Я решила, что вы должны знать: я беру на оставшиеся до сэлдиша дни дополнительный штат прислуги Кое-кто из гостей проведет у нас две ночи.

Он кивнул, не спуская глаз с Элизабет. Ей удивительно шло сегодняшнее платье. Легкий шелк подчеркивал плавные линии ее фигуры и удивительно гармонично сочетался с цветом глаз, делая их глубокими и загадочными.

— Завтра я составлю список гостей, и мы вместе его просмотрим, — продолжила Барбара.

Бену не оставалось ничего, как только переключить свое внимание на нее. Хью нахмурился и ревниво покосился в их сторону. Затем молча поднялся и, даже не извинившись, вышел из-за стола.

Барбара взволнованно посмотрела ему вслед.

— Я думаю, он… он плохо себя чувствует, — извиняющимся тоном сказала она.

Элизабет заметила со вздохом:

— Сегодня утром Хью сказал мне, что собирается сразу после сэлдиша покинуть Калхолм.

Барбара побледнела. Сильно прикусила верхнюю губу, а затем попыталась улыбнуться, стремясь скрыть за улыбкой свое изумление. Руки ее дрожали.

— Он сказал тебе?

— Он седлал свою лошадь, когда я выезжала с Шэдоу на тренировку, — объяснила Элизабет. — Сказал, что ему жаль, что он не увидит выступления Шэдоу в стипльчезе, а я спросила почему. Он говорил еще что-то про Австралию или Америку.

Бен заметил, как побелели пальцы Барбары, сжимавшие бокал с вином, увидел страх в ее глазах. Неужели Хью на самом деле так дорог ей? Но даже если это так, то все равно это не удержало ее от попыток соблазнить Бена, да и от попыток прибрать к рукам хозяйство Калхолма тоже. Значит, ее сердце может одновременно и принадлежать Хью, и оставаться холодным к этому человеку, который, похоже, любит ее и… жадно стремиться к обладанию Калхолмом.

Бен встретился глазами со взглядом Элизабет. Она, кажется, пыталась понять причину замешательства Бена. Но он не мог бы объяснить ей этого. Во всяком случае, сейчас. А может быть, и никогда.

Бен отвел глаза первым, успев перед этим заметить боль во взгляде Элизабет. Ему хотелось стереть эту боль своим поцелуем. Но поцелуи умеют лгать.

Он доставляет ей боль снова и снова. И никак не может поверить до конца этой женщине, довериться ей. Недоверие — привычка, оставшаяся от долгих лет службы в полиции, — не давало ему возможности сделать это.

Никогда прежде Бен не задумывался, каким тяжелым может оказаться это его наследство.