Патрик положил голову на ручку весла и попытался расслабиться; все его тело отчаянно ломило.

«Не думай о боли. Думай о том, как выжить».

Если кивок Мануэля означал, что он может стащить ключ, то у них совсем мало времени. Если что-то и произойдет, то произойдет очень быстро. Проблема состояла в том, что после многочасовой гребли никто из его товарищей не будет в состоянии одолеть охранников.

Но возможно, кивок Мануэля ничего не значил и лишь возбудил ложные надежды. Остальные гребцы являли смесь представителей разных народов и религий: христиане, иудеи, мусульмане. Они происходили из разных стран и говорили на десятке разных языков, а на галеру попали как военнопленные, еретики и испанские преступники. Вот почему как гребцы они вовсе никуда не годились. От голода и побоев эти люди дошли до такого состояния, что некоторые из них и родную мать продали бы за кусок заплесневелого хлеба.

Но хотя в большинстве из них Патрик абсолютно не был уверен, он все же надеялся на удачу и старался завоевать у ближайших к нему товарищей по несчастью хоть какое-то доверие. Порой он отдавал свой кусок хлеба тому, кто нуждался в нем, делился глотком воды с тем, кто, на его взгляд, испытывал большую жажду. А вот как поведут себя люди, занимавшие дальние скамьи, Патрик абсолютно не представлял. И лишь молил Бога, чтобы они мечтали о свободе не менее горячо, чем он сам.

Свет, струившийся сквозь отверстия для весел, померк, и теперь в противоположных концах палубы тускло горели две масляные лампы. Решетка над головой была закрыта, и вниз не проникало ни глотка свежего воздуха.

На какое-то мгновение в памяти Патрика возник образ женщины, смотревшей на него сверху. Господи, как же давно он не видел женщины, тем более такой хорошенькой, как эта! Ему хватило одного взгляда, чтобы запечатлеть ее навеки. Волосы цвета темного золота и необыкновенные глаза, каких он никогда не видел: серые, с темно-лиловой каймой вокруг.

Патрик попытался прогнать опасное видение. Видит Бог, ничего хорошего из этого не выйдет. И все же ее образ вызывал у него странное томление; а ведь он провел на галере шесть лет – больше, чем все остальные гребцы.

Почувствовав легкое прикосновение к своему плечу, Патрик резко обернулся: Мануэль стоял в двух шагах от него с полным ведром бобов и стопкой оловянных тарелок. Тарелки после еды всегда собирались, ибо стражники опасались, как бы посуду не использовали в качестве оружия.

Глаза гребцов внимательно следили за медленным продвижением Мануэля по проходу, и когда он подошел ближе, тело Патрика невольно напряглось.

Наконец Мануэль поравнялся с ним, и когда Патрик взял тарелку, осторожно пригнул голову.

– Он у меня, – прошептал мальчик по-испански. – Сегодня ночью!

Патрик чуть заметно кивнул.

– Спать, – добавил Мануэль на ломаном английском. – Охрана спать.

Жестом он изобразил, как наливает что-то в кружку; если Патрик правильно понял, Мануэль добавил в вино снотворное.

Что ж, так еще лучше, По-видимому, мальчику удалось стащить у хирурга немного опиума.

– Спасибо. – Патрик указал глазами на тарелку, и Мануэль, коротко кивнув, пошел дальше, а Патрик принялся старательно пережевывать бобы: любое другое занятие непременно привлекло бы нежелательное внимание. В то же время он искоса поглядывал на охранников, которые попивали вино и сонно кивали головами. Их должны сменить только перед рассветом. Храни, Господи, Мануэля.

Покончив с бобами, Патрик вернул тарелку Мануэлю и прильнул к боку Денни, а тот, в свою очередь, прильнул к боку соседа, который прислонился к борту корабля и тут же заснул.

Патрик, напротив, не смыкал глаз и вскоре заметил, что глаза стражников закрылись, после чего Мануэль тихо приблизился к спящим. Один стражник растянулся у стены, двое других опрокинулись навзничь, и лишь четвертый, вероятно, осознав опасность, попытался разбудить товарищей.

Однако едва он открыл рот, как Мануэль молниеносно перерезал ему горло, затем спокойно проделал то же самое и с остальными.

При виде подобной жестокости у Патрика не возникло даже сожаления: именно эта смена особенно свирепствовала, с удовольствием пуская в ход плети, и издевалась над гребцами, но ему было больно за парня, свершившего кровавую расправу с такой холодностью.

В следующий момент Мануэль уже стоял рядом с Патриком. Он быстро открыл тяжелый замок, и цепь, державшая людей прикованными к скамье, упала на палубу.

Денни тут же поднял голову и уставился на цепь с недоумением в глазах, но мусульманин, сидевший рядом с ним, Килил, видел, что произошло, и тотчас вскочил на ноги.

За последние восемь лет Патрик в силу необходимости научился испанскому языку; еще он говорил по-английски, по-гэльски и по-французски, а от Килила узнал несколько арабских слов.

Встав со скамьи, он вместе с Мануэлем пошел по проходу, отмыкая остальные цепи и шепотом предупреждая людей о необходимости соблюдать тишину, однако, ошеломленные новыми обстоятельствами, гребцы и так не могли вымолвить ни слова. Вероятно, немаловажную роль в этом играл и страх: все знали, чем может обернуться для них мятеж.

Патрик приблизился к мертвым охранникам и стал искать ключи от решетки в их темницу, но ключей, как он и боялся, не оказалось. Тогда Патрик забрал у мертвых ножи и абордажную саблю, а после секундного колебания добавил к своему арсеналу ненавистную плеть и палки, которыми охранники били заключенных.

В этот момент к нему подошли двое гребцов, которые, как он полагал, провели на судне не менее двух лет и находились на другом конце корабля. По их поведению Патрик распознал в этих людях прирожденных лидеров, поэтому он протянул каждому из них по кинжалу, конфискованному у охраны, оставив себе абордажную саблю.

– Нам придется дождаться смены караула, – пояснил он. – Тогда откроют решетку.

– Не откроют, если не услышат тех, кого должны сменить и кто, похоже, уже не ответит…

В речи высокого мужчины Патрик узнал характерный говор жителя Северного нагорья.

– Я испанец, – сказал второй по-английски с заметным акцентом. – Я могу скопировать ответ охранников. Черт знает, сколько раз я их слышал.

– Хорошо. – Патрик кивнул. – Убитых мы расположим так, чтобы сменщики могли их видеть. Ну-ка, покажите, как вы сможете подделать их голос…

Испанец ответил, почти безукоризненно сымитировав голос капитана ночной смены.

– Пойдет, – похвалил Патрик по-английски, и испанец насмешливо поклонился.

Патрик не представлял, сколько времени осталось до смены караула, и поэтому торопился. Он помог своим товарищам по несчастью перетащить тела к подножию лестницы, ведущей к запертой решетке, и они общими усилиями усадили охранников так, будто те играют в рулетку.

Остальные гребцы то ли из страха, то ли из растерянности не покидали своих мест, и на палубе стояла полная тишина. Было ясно, что каждый человек сознавал, что поставлено на карту, даже цепь ни разу не звякнула.

Судно неслось вперед полным ходом и, следовательно, матросы были заняты с парусами, но все равно Патрик молил Бога, чтобы шум движения наверху заглушал их голоса.

– Все же это очень рискованно, – прошептал шотландец.

– Но мы умрем, если не попытаемся.

Испанец стоял рядом и слушал, затем медленно произнес:

– Лучше умереть как человек, чем как забитая до смерти собака, – Он поклонился Патрику, что при данных обстоятельствах выглядело несколько забавно. – Чем еще могу быть полезен?

– Скажи гребцам, чтобы оставались на своих местах. Если кто-нибудь глянет вниз…

– Ты прав, тогда нас спасет только чудо или удача. – Шотландец кивнул.

– И то и другое сгодится, но в настоящий момент мы сами куем свою удачу. Вы двое можете общаться с остальными гребцами? – поинтересовался Патрик.

– Я говорю по-гэльски и на проклятом английском, – уточнил шотландец.

– Испанский, французский и немного арабский, – сообщил второй, явно аристократ.

Патрик на мгновение задумался.

– Поговори со всеми, с кем сможешь, а ты, – он указал на испанца, – оставайся возле двери, Я дам тебе знать, если приблизится охрана. Скажи гребцам, чтобы молчали и сидели на своих обычных местах. Найди среди них воинов и кузнеца, если таковой имеется. Если нас троих убьют, пусть остальные снова проденут цепь сквозь кольца и замкнут ее.

Испанец кивнул.

– Я Диего, – произнес он. – Уже не номер.

– Хью Макдоналд. – Второй пленник пожал Патрику руку. – Я умру, но на скамью не вернусь и не позволю им победить меня. Если я умру, убивая негодяев, это уже не будет поражением.

На этот раз Патрик испытал что-то похожее на надежду. Он редко ошибался в своей оценке людей, а найти таких, как эти двое, даже не мечтал. Теперь он молил Бога, чтобы и другие оказались не хуже, а испанец сумел подделать голос стражника.

Невольно взглянув на убитых охранников, Патрик вспомнил другие мертвые тела, сваленные в проходе в ожидании, когда их выкинут за борт, как какие-нибудь отбросы, и пожалел, что смерть негодяев оказалась такой легкой. Вот если бы они заняли места на скамье гребцов…

Подняв глаза, Патрик посмотрел на решетку и заметил тени, отбрасываемые работавшими наверху людьми. Неплохо было бы вскарабкаться вверх по лестнице и посчитать количество матросов на палубе. Он хотел быть уверенным, что внизу никто их не выдаст в надежде получить прощение, и поэтому направился вслед за Диего и стал прислушиваться к его разговору с новичком, распознать которого было легко по чрезмерной упитанности. Пожалуй, этому малому повезло – через месяц от него не осталось бы и половины веса.

Кулаки новичка имели весьма внушительные размеры, а его спину исполосовали свежие следы плети.

– А вот и кузнец, – сказал, оборачиваясь, Диего. – К тому же француз и гугенот.

– Можешь разбить наши кандалы кинжалом? – спросил Патрик, протягивая руки.

– Да, но на это потребуется время. Молотком было бы лучше. Кстати, куда мы направимся?

– В Шотландию. И запомни: я помогу каждому, кто присоединится к нам, и убью любого, кто нас предаст.

Кузнец кивнул, и они с Патриком отошли подальше от решетки, чтобы их не было видно. Потом Патрик сел, и кузнец, осмотревшись, схватил молоток, которым били, в барабан для задания ритма гребцам.

– Сначала кандалы на ногах. Разбей как можно больше кандалов, а наручники мы можем использовать в качестве оружия.

– Сейчас поднимется шум, – предупредил кузнец.

Патрик пожал плечами:

– Придется рискнуть.

Уперев кусок толстой палки в болт, кузнец принялся действовать молотом. Каждый удар отзывался болью в ноге Патрика, но он едва ощущал ее; физическое изнеможение затмевала вновь обретенная надежда. Конечно, горстка изможденных людей – ничто против команды здоровых моряков, и все же, как сказал Диего: «Лучше умереть как человек, чем как забитая до смерти собака».