Любовь, подчас внушающую страх, Опаснейшую даже в пустяках, Пою; мне, Муза, Кэрил дал совет Избрать столь незначительный предмет, И не отвергнет Кэрил строк моих, Когда Белиндой вдохновлен мой стих. Неужто кавалер когда-нибудь Отважился на даму посягнуть? Неужто кавалер отвергнут был — Не странно ли — за благородный пыл? Неужто крепнет столь великий гнев, Столь нежными сердцами завладев? Луч солнца робко глянул из-за штор, Чтобы его затмил ответный взор; Собачки в полдень стряхивают сон, И любящий не спал, но пробужден; Слышны звонки, домашних туфель стук И репетиров серебристый звук. Белинда спит, примяв головкой пух; Ей грезу продлевал хранитель-дух; Сильф, соблюдая свято тишину, Велел явиться утреннему сну; И как придворный щеголь, ей предстал, Ей на ухо как будто зашептал И спящую рассказами увлек, Что подтверждал румянец нежных щек: «Покуда ты, прекрасная, жива, Воздушные с тобою существа. Когда виденья над тобой парят, А нянька и священник говорят Об эльфах, о травинках завитых, О серебре волшебном, о святых И непорочных девах, чей расцвет Архангельских сподобился бесед, Внимай и верь, свое значенье знай: Превыше всех земных явлений рай. Иные знанья не для всех людей, А разве что для дев и для детей: Невинность верит вместе с красотой, Не сомневаясь в истине святой. Знай, в нижнем небе духам нет числа, [4] Вокруг тебя незримые крыла; В театре, в парке стража при тебе; Сопутствуют они твоей судьбе, Эскортом легким в воздухе служа; Что по сравненью с ними два пажа! И нам случалось прежде вам под стать В прекрасном женском образе блистать, Но мы преодолели гнет земли И свой удел воздушный обрели, Хотя, дышать навеки перестав, Мы все же сохранили женский нрав; За суетой житейскою следим, И, не играя, в карты мы глядим. Охочие до золотых карет, Мы любим ломбер [5] , любим высший свет, Но на земле, гордынею греша, Спешит в стихию прежнюю душа. Огонь красоткам вспыльчивым сродни, И станут саламандрами они. Стихия чая, зыбкая вода Чувствительных влечет к себе всегда. Был в здешней жизни злючкой каждый гном, Взыскующий отрады лишь в дурном; И в воздухе шалунья весела; Став сильфом, ценишь легкие крыла. Знай, принимает сильф участье в той, Чья красота в союзе с чистотой. Дух может в разных образах играть, Свой пол и облик может выбирать. Кто девушку способен уберечь На маскарадах от опасных встреч, Когда коварный шепот или взгляд Ей наслажденье, кажется, сулят, Когда чарует музыка, дразня, А в танце жар нежнейшего огня? О чести говорить — обычай ваш, Но только сильф — для девы верный страж. К прелестницам, чей нрав лукав и крут, К самовлюбленным нимфам гномы льнут, Внушают им надежду на успех И презирать велят при этом всех. Мечтаньями взволнован праздный мозг; Им герцоги мерещатся и лоск, Гербы, короны, титулы, размах, И „ваша милость“ слышится в ушах; Так приучают гномы чаровниц Кокетливо смотреть из-под ресниц, Румяниться, смущаться напоказ, Повес прельщать игрой сердец и глаз. Сильф женщину беспечную блюдет, Сквозь лабиринты бережно ведет, В круженье роковом неутомим, Прогнать готов один каприз другим. Но соблазнит ли деву первый фат, Не будь другого, кто приманке рад? Попал бы Флориан девице в тон, Когда бы ручку ей не жал Дамон? Так движут сердцем разные мечты, Переменяя виды суеты; Между собой враждуют парики, Кареты, кавалеры, темляки, А люди легкомыслием зовут Прилежных сильфов хитроумный труд. Я сильф, я прозываюсь Ариель; Тебя хранить — моя святая цель. Открыла в небе мне твоя звезда: Тебе грозит ужасная беда, Пока, минуя строй миров и стран, Еще не село солнце в океан; Хоть небеса скрывают, как и где, Остерегайся: нынче быть беде. Хранитель твой, тебе я подал знак: Мужчина для тебя — заклятый враг». Смолк сильф, и песик сонную лизнул, Как будто язычком он сон спугнул; Белинда, ты, когда не лжет молва, Увидела записочку сперва; Спросонья ты прочла любовный бред, И сон прошел, видений больше нет. А туалет открыт уже для глаз В мистическом расположенье ваз, И нимфа в белом пробует заклясть Косметики таинственную власть, А в зеркале чарующий двойник Опять перед красавицей возник, И послушница, рвением горя, Священнодействует у алтаря, Находит лучшие среди даров, Среди преподношений всех миров, Покров благоговейно создает, Который блеск богине придает. Там ярко заблистал индийский клад, Здесь веет аравийский аромат. Слон с черепахой как бы заодно, Им сочетаться в гребнях суждено. [6] Уместен каждый, кажется, предмет: Булавки, бусы, Библия, букет. Испытаны доспехи красоты, Неотразимы нежные черты! Улыбка может покорять сердца Небесным обаянием лица. Румянец может вспыхнуть горячей, И наготове молнии очей. Прилежным духам некогда плясать, Им нужно чаровницу причесать; Прелестницу рой сильфов одевал, А Бетти удостоилась похвал.