Шторм продолжался еще три дня. Во всем судне едва ли осталось хоть одно сухое место: после месяцев на палящем солнце планки палубы усохли, и теперь, когда корабельный корпус качался на высоких волнах, вода постоянно заливала палубу и просачивалась вниз повсюду. Гамаки и одежда стали влажными, а потом мокрыми; плесень росла стремительно, как пахучий зеленый рак, питаемый влажностью. И час за часом «Кэтлин» кланялась волнам, медленно — мучительно медленно, как казалось Рэймиджу, — продвигаясь на северо-восток.
Наконец в пятницу утром ветер начал отходить к юго-востоку и несколько слабеть. Это могло означать что силы шторма иссякают, но, как Саутвик объяснил Рэймиджу, это могло также быть предупреждением, что другой шторм — на сей раз из Атлантики — надвигается на них. Оба они боялись, что один из печально известных в этих широтах юго-восточных ветров загонит «Кэтлин» в большой залив между мысом Сент-Винсент и рифами мыса Трафальгар. Сотни судов за эти годы были загнаны в залив, неспособные пробиться против ветра, чтобы пройти мыс Сент-Винсент на одном галсе или Трафальгар на другом, и обычно это кончалось крушением на низкой песчаной отмели между Уэльвой, в устье реки Одилы (откуда Колумб отправился в 1492 году в его первое путешествие на Гаити), и Сан-Лукар-де-Баррамеда, в устье Гвадалквивира, откуда Магеллан вышел в кругосветное плаванье в 1519-м. Эти сорок с небольшим миль между отправными точками двух самых знаменитых путешествий в истории видели конец множества других…
За час до полудня облачность начала расползаться, обнажая клочки синего неба, и за пятнадцать минут до полудня Саутвик появился на палубе с его древним квадрантом.
За пять минут до полудня разрыв облачности позволил ему начать измерения. После того, как помощник боцмана пробил восемь склянок, Рэймидж посмотрел на него вопросительно, и Саутвик сказал:
— Вполне уверен в этом, сэр, — и спустился в каюту, чтобы произвести вычисления. Несколько минут спустя, оставив помощника боцмана на вахте, Рэймидж присоединился к нему, и когда они уселись в духоте крошечной каюты, штурман указал на широту, которую он вычислил, и на два креста, поставленные на влажной и покрытой пятнами плесени карте.
— Мы примерно здесь, сэр, — возможно немного дальше к западу, — сказал он, коротким указательным пальцем уверенно тыча в расположенный южнее крест, — а здесь точка рандеву.
— Ближе, чем я надеялся.
— Да, сэр, хотя здесь есть течение, которое сносит нас к юго-востоку, разумеется.
— Очень хорошо, мистер Саутвик, мы возьмем курс на точку рандеву.
Спустя два часа после рассвета в воскресенье «Кэтлин» легла в дрейф возле «Виктори», как пескарь у бока кита, и Рэймидж поднялся на борт и объяснил капитану Роберту Колдеру, который был старшим капитаном флота, что у него срочные новости для адмирала.
Колдер настаивал, что должен знать, о чем идет речь, прежде чем допустить его к сэру Джону, но Рэймидж со смесью упрямства и важности, отказался говорить, так как Колдер не имел никакого права спрашивать. Дальнейший спор был прерван юным мичманом, пришедшим, чтобы сказать Колдеру, что адмирал хочет видеть мистера Рэймиджа в своей каюте немедленно. Рэймидж поспешил на корму, надеясь оставить Колдера на хорошо выскобленной палубе флагмана. Хотя они встретились впервые, он сразу почувствовал неприязнь к нему.
Каюта адмирала была просторной, и холст, покрывающий палубу и разрисованный большими черными и белыми квадратами, напоминал огромную шахматную доску. Сэр Джон ждал его, стоя спиной к высоким узким кормовым окнам, так что его лицо было в тени, стоя в знакомой позе — склонив немного маленькую голову к плечу, заложив руки за спину; затем он поднял пристальный взгляд.
— Ну, мистер Рэймидж, последнее, что я слышал из Гибралтара, это то, что вы сдали свое судно и были заключенным в испанской тюрьме.
Выражение лица было безразлично, несмотря на ехидные нотки в голосе, и прежде, чем Рэймидж смог ответить, он продолжил:
— Вы встречали капитана Халлуэлла? Он на борту как мой гость. Бен, это молодой человек, о котором я говорил вам, — Рэймидж, сын графа Блази. У него есть обыкновение интерпретировать приказы в соответствии с его собственными целями — я чуть не сказал «прихотями». До сих пор он также удовлетворил запросы вышестоящих должностных лиц. Я верю, — добавил он, поворачиваясь к Рэймиджу, — что это счастливое положение дел продлится, хотя я никогда не встречал игрока, который умер богатым человеком на склоне лет.
Рэймидж почувствовал весомость предупреждения, исходящего от человека, известного как самый строгий (и самый справедливый) педант на флоте; и хотя он пытался удержать улыбку на лице, он знал, что похож на нашкодившего мальчишку перед лицом наставника.
— Я слышал, что прекрасную маркизу отнял у вас «Аполлон», — добавил сэр Джон, как будто зная, его предупреждение достигло цели. — Однако капитан Ашер был превосходным хозяином. И как бы тесен не был «Аполлон», он все же предпочтительнее испанской тюремной камеры…
Старый дьявол не пропускает ничего, подумал Рэймидж, готовясь к новому нападению, в то время как Колдер вошел в каюту, но адмирал сказал светским тоном, словно хотел дать понять, что больше упреков не будет (по крайней мере пока):
— Ну-с, что привело вас сюда? Имеете вы какие-либо новости или депеши для меня?
Рэймидж не мог противиться искушению имитировать сухую, бесстрастную манеру адмирала.
— Новости, сэр. Адмирал Кордова получил приказ отплыть из Картахены с испанским флотом до 1-го февраля, чтобы достичь Кадиса. У него двадцать семь линейных кораблей, тридцать четыре фрегата и семьдесят транспортов.
Халлуэлл вскочил с кресла с восторженным восклицанием, пригнув голову, чтобы не удариться о бимс, но сэр Джон сохранял безразличный вид.
— Вы, кажется, весьма уверенны, Рэймидж. Откуда вы знаете?
— Я прочитал приказ адмиралу от морского министра, сэр.
Поскольку Рэймидж забыл, что сэр Джон ничего не знает о его побеге из Картахены, он был поражен эффектом своего простого ответа.
Колдер тут же сказал, не пытаясь скрыть насмешку в голосе:
— Это сам министр или адмирал показал его вам?
Рэймидж игнорировал его, вынув из кармана копию приказа, которую он сделал в хижине садовника, и перевод.
— У вас есть копия? — спросил сэр Джон недоверчиво.
— Да сэр — это копия оригинального приказа адмиралу Кордове, а это я сделал перевод. У меня не было времени, чтобы скопировать все вежливые фразы вначале и в конце, — добавил он, вручая перевод сэру Джону, который открыл его неторопливо и прочитал пару раз прежде, чем передать Колдеру.
— Я понятия не имею, что вы делали в Картахене. Когда вы отплыли?
— Ночью 30 января, сэр.
— Вы думаете, что флот мог отплыть первого числа?
— Да, сэр — он был настолько готов, насколько может быть готов любой испанский флот.
— Что вы делали по отбытии из Картахены?
— Я направился в Гибралтар и прибыл третьего числа. «Кэтлин» была возвращена и оказалась единственным судном — так что специальный уполномоченный — он был самым высокопоставленным офицером, кроме губернатора, — поручил мне командовать ею с приказом искать вас. Мы попали в левант, дующий сквозь Пролив, и должны были идти по ветру, а затем дрейфовать, таким образом я задержался по пути к точке рандеву.
Сэр Джон кивнул.
— Да, мы тоже испытывали затруднения из-за этого шторма Если шторм застиг испанцев в Проливе, могли они достичь Кадиса, вы полагаете?
— Нет, сэр, определенно нет!
— Вы, кажется, весьма уверенны, Рэймидж.
— Да, сэр: это был один из худших штормов, в каких я побывал. Даже с учетом того, что «Кэтлин» всего лишь куттер, я не думаю, что кто-то мог достичь Кадиса при такой погоде.
— Хм-м-м, — проворчал Колдер, — откуда вы знаете, что этот приказ, — он помахал переводом Рэймиджа, — не подделка? Или преднамеренная попытка ввести нас в заблуждение? Я не могу поверить, что испанцы разбрасывают приказы только для того, чтобы вы могли их прочитать.
Рэймидж, все еще озадаченный явной враждебностью Колдера, поглядел на сэра Джона, но лицо адмирала было по-прежнему бесстрастным.
— Я не знаю, сэр. Это могла быть подделка или преднамеренная попытка ввести нас в заблуждение. — Рэймидж старался говорить спокойно, и он чувствовал, что Халлуэлл — который должен быть значительно младше Колдера — также озадачен не столько вопросами, сколько тоном капитана.
— Но вы не считаете, что это так? — спросил сэр Джон.
— Нет, сэр. Адмирал Кордова сменил Лангару и остановился в одном доме в Картахене. Приказ был взят из запертого ящика его стола. У него не было ни малейшей причины подозревать, что кто-то прокрадется в его дом. И так как приказ не пропал, он все еще не знает, что кто-то видел его, уж не говоря о том, у вас теперь есть копия.
— И кто же прокрался в дом? — спросил Колдер.
— Один из моих моряков.
— Почему этого не сделали вы?
Смысл слов и тон были настолько оскорбительными, что Рэймидж вспыхнул, но сэр Джон чуть заметным кивком велел ему отвечать.
— Надо было проникнуть в дом адмирала Кордовы ночью и взломать замки. Моряк был прежде слесарем по профессии и, я полагаю, время от времени промышлял взломом. Он предпочел работать один. Было бы слишком опасно зажигать свечу, чтобы прочитать все бумаги, в доме, так что я ждал в сарае в саду — со свечой, пером и бумагой…
Сэр Джон прервал его:
— Рэймидж, у вас, очевидно, готов роскошный рассказ. Он прозвучит куда лучше во время ужина, так что присоединяйтесь к нам в пять часов. И дайте мне письменный отчет как можно скорее.
Рэймидж только повернулся, чтобы выйти, когда сэр Джон спросил:
— У вас нет никаких новостей о коммодоре Нельсоне?
— Нет, сэр. Они волнуются в Гибралтаре.
— Очень хорошо. — И затем добавил как бы про себя: — Я буду рад, когда Нельсон присоединится к нам. Если доны столкнутся с его фрегатами и транспортами… Колдер, дайте сигнал «Британии», «Барфлёр» и «Принцу Георгу» — я не сомневаюсь, что остальные мои адмиралы также захотят послушать рассказ юного Рэймиджа.
Когда Рэймидж возвращался на «Кэтлин», он понял, что за ужином, слушая историю о том, как обокрали дом адмирала Кордовы, соберутся вице-адмирал Томпсон, вице-адмирал Уолдгрэйв и контр-адмирал Паркер. Ни один из них, насколько знал Рэймидж, никак не был связан с судилищем над его отцом. У каждого могли бы свои мнения, но ни один не участвовал в вендетте. И, догадался он, вероятно, поэтому сэр Джон нарочно пригласил его на ужин: они были весьма влиятельными людьми во флоте и, вероятно, станут еще более влиятельными — и они (и сэр Джон тоже в их числе!) будут в состоянии составить собственное мнение о сыне «старины Пали-Без-Передыху». Ужин или, скорее, то, как он поведет себя во время него, может стать поворотный пунктом в его карьере. А он так устал, что у него столько же шансов воссиять в такой компании, как у зеркала на дне шахты.
Ужин прошел с полным успехом, и как только скатерть сменили и налили бренди, сэр Джон сказал Рэймиджу, что он купит «Ла Провиденсиа» как посыльное судно, и затем настоял, чтобы тот начал свой рассказ с того момента, как он захватил лишившийся мачт испанский фрегат.
Когда Рэймидж описал «подрывную шлюпку», Колдер немедленно прервал его, заявив, что это было варварской идеей, но был быстро утихомирен сэром Джоном, который указал, что, если говорить о жертвах, то результаты подрыва кормы судна порохом в шлюпке, были бы намного менее опасными для жизней и здоровья людей, чем если взорвать этот порох в пушках корабля, производящего продольный бортовой залп.
Описание того, как Джексон достал незаполненную Протекцию и вписал в нее имя Рэймиджа, вызвало комментарий сэра Джона:
— Жаль, что американский полномочный посол в Лондоне не может видеть эту Протекцию. Вы все еще храните ее?
Рэймидж похлопал себя по карману, и сэр Джон сказал сухо:
— Берегите ее — она может вам пригодится еще раз!
Как только он описал роль Стаффорда в проникновении в дом, Халлуэлл хлопнул по столу и воскликнул:
— Ну, сэр Джон, этот человек имеет право быть назначенным Главным Слесарем Флота Его Величества!
— Главным взломщиком, — поправил его сэр Джон. — Но я думаю, что мы оставим его с мистером Рэймиджем. Если бы он был у меня на борту флагмана, то я всегда беспокоился бы о замке на моем винном ящике!
Когда Рэймидж закончил свою историю, главнокомандующий потянулся, медленным, демонстративным движением поставил стакан с бренди на стол, и Рэймидж ощущал, что его настроение изменилось.
— Скажите мне, Рэймидж, когда вы решили заняться лишенным мачт испанским фрегатом, — спросил он обманчиво тихим голосом, — вам не приходило в голову, что вы не повиновались приказу коммодора?
— Да, сэр.
— Вы имеете в виду, что это пришло вам в голову прежде, чем вы сделали это, а не после.
— Да, сэр. Прежде.
— Это становится модным среди молодых офицеров — предполагать, что, если они не повинуются приказам и сделают что-то другое, то получат повышение, если преуспеют, и попадут под трибунал, если потерпят неудачу. Именно на это вы ставили, а?
— Никак нет, сэр, — сказал Рэймидж откровенно, — потому что я не думал, что преуспею.
— Почему же вы попытались тогда? Вы ведь не нуждаетесь в призовых деньгах.
Рэймидж, сознавая, что четыре адмирала пристально наблюдают за ним, понимал, что лгать не имеет смысла.
— Я до сих пор не знаю почему, сэр. Я думаю… ну, в общем, экипаж судна, маркиза, граф Питти — они все считали очевидным, что мы сделаем это.
— Вы хотите сказать, что сидите здесь предо мной и говорите мне, что позволяете управлять вашим судной женщине и кучке невежественных матросов? — проворчал сэр Джон.
Халлуэлл сказал прямо:
— При всем уважении, сэр, я думаю, что это к чести Рэймиджа, если у них такая вера в него.
— Вера, быть я проклят, Бен! Это только доказывает, что они еще глупее, чем он!
— Но, сэр Джон, — сказал адмирал Уолдгрэйв, — конечно, все зависит от точки зрения. Рэймидж добыл эти сведения. Но ведь можно утверждать, что, используя американскую Протекцию, технически Рэймидж дезертировал с королевской службы и может быть приговорен к смерти в соответствии со статьей шестнадцатой «Свода Законов Военного Времени». И в то же самое время, если бы испанцы обнаружили, что он — британский офицер, носящий одежду матроса и имеющий американскую Протекцию, — пытается проникнуть в дом Кордовы, то, конечно, они могли расстрелять его как шпиона?
— Они могли расстрелять и должны были расстрелять, мой дорогой Уолдгрэйв, — сказал сэр Джон мрачно, — и никто не мог бы обвинить их. Но это не имеет никакого отношения к неповиновению приказам. Мистер Рэймидж выполнял приказ доставить маркизу в Гибралтар самым безопасным маршрутом.
— Но я шел таким маршрутом, сэр, — сказал Рэймидж с надеждой
— Возможно, приказ коммодора был сформулирован несколько свободно, — сказал адмирал Паркер.
Главнокомандующий оглядел собравшихся.
— Первая часть девятнадцатой статьи «Свода Законов Военного Времени» устанавливает только одно наказание — смерть. Я обеспокою вас господа, напомнив формулировку: «Если какой-либо человек, принадлежащий флоту, устроит или попытается устроить какое-либо собрание с целью мятежа против чего бы то ни было…» Мне кажется, что вы тут пытаетесь устроить собрание с целью мятежа прямо перед моим носом под предлогом того, что юный Рэймидж не повиновался формулировке приказов! Он просто не повиновался духу их, что куда хуже. Однако, вместо того, чтобы приказать отдать его под суд, я предлагаю тост: джентльмены, за юного Рэймиджа и его идиотски доверчивую команду!
Едва они выпили за это, как капитан Халлуэлл, который был канадцем, сказал:
— А я могу предложить другой: за его преданную банду временных американцев!