Испанский фрегат назывался «Сабина». Его корма была почти прямо обращена к носу «Кэтлин», и на то, чтобы вывести его имя жирными буквами поперек транца было потрачено слишком много золота и красной краски. Рэймидж смотрел нетерпеливо то на часы, то на флюгер на топе мачты — чтобы определить, насколько постоянно направление ветра, а затем на ялик, дрейфующий в пятидесяти ярдах по корме. Тонкие струйки дыма от горения запалов просачивались из-под полога.

Через подзорную трубу он мог ясно видеть короткие черные стволы пушек, торчащие из орудийных портов правого борта «Сабины». По-видимому, они были довернуты к корме насколько это возможно, и когда он подойдет ближе, они будут хорошим ориентиром — держась по эту сторону линии стволов, он будет вне их сектора обстрела.

Матрос бросил лаг, и Саутвик сообщил, что «Кэтлин» делает чуть более чем пять узлов. Восточный ветер дул прямо в корму, судно шло левым галсом, и большой гик грота развернулся под прямым углом, закрывая и кливер, и фок, которые, лишенные наполнявшего их ветра, болтались в такт качке. Рэймидж снова поглядел на часы. Если запалы горят нормально, у него восемь минут, чтобы подойти ближе — только-только.

Секунды летели неудержимо. Черная краска корпуса фрегата блестела, и чрезмерное украшение на корме стало еще заметнее. Стоимость нескольких фунтов позолоты на одних только кормовых галереях доказывала, что капитан должен быть богатым человеком, так как он заплатил за это из своего кармана.

Как далеко еще? Без подзорной трубы он уже мог различать людей на палубе, значит, до фрегата меньше полмили — приблизительно шесть минут при такой скорости «Кэтлин». Стрелки часов показывали, что запалы должны сработать через пять минут. Он должен подойти ближе, гораздо ближе.

Глядя на палубу куттера, Рэймидж удивлялся, насколько он хладнокровен и целеустремлен. Или это покорность судьбе? Его отец часто говорил: «Если ничего не можешь с этим поделать, не беспокойся об этом!» Дюжина моряков стояли на корме, ожидая, чтобы вытравить остальную часть манильского троса — чтобы шлюпка отошла как можно дальше, в то время как куттер будет поворачивать. Саутвик смотрел на него вопрошающе, желая увеличить дистанцию между «Кэтлин» и картузами с порохом в пускающем дым ялике, но Рэймидж покачал головой.

Двум матросам у руля приходилось нелегко. Давление на большой грот не уравновешивалось давлением на хлопающие без ветра передние паруса, поэтому куттер пытался увалиться под ветер, так что в итоге он рыскал на левый борт. Рэймидж дал приказ к старшине-рулевому, и через несколько секунд фрегат снова был точно по левой скуле. Теперь фрегат казался больше, и он мог различить людей в группе у гакаборт (чуть более семисот ярдов, отметил он). Некоторые были намного выше других. Нет — быстрый взгляд через подзорную трубу показал, что те, что меньше ростом, стояли, облокотившись на гакаборт, прижимая приклады мушкетов к плечам. Снайперы с приказом целить в офицеров и рулевых…

Рэймидж подозвал Джексон и велел ему взять часы.

— В течение следующих четырех минут называй вслух остающиеся минуты и половины минут, начиная… сейчас!

Кэтлинцы примолкли, все смотрели вперед на приземистую корму фрегата. Черт! Стволы расположенных ближе к корме пушек стали казаться короче, и теперь Рэймидж мог видеть больше пушек вдоль всего правого борта. Фрегат немного развернуло, и если ветер и волны повернут его еще чуть-чуть, то три или четыре пушки ближе к корме смогут стрелять в «Кэтлин». Потом медленно фрегат развернулся в обратную сторону, и пушечные стволы снова стали казаться длиннее.

Ветер начал усиливаться — он чувствовал его дуновение на лице, — и куттер набирал скорость, ритмично ныряя, и гик немного поднялся, поскольку ветер надувал грот. Шесть узлов? Нет времени снова бросить лот.

Крохотные клубы дыма вдоль гакаборта фрегата — едва они успели распуститься, как ветер сдул их в сторону — и слабые хлопки — мушкетный огонь: на таком расстоянии — неприятность, не более.

— Три минуты и тридцать секунд, — сказал Джексон.

Рэймидж оценил расстояние в шестьсот ярдов и дал сигнал Саутвику. Сразу же матросы начали травить остальную часть манильского троса, и ялик отошел дальше от кормы; трос плавал на воде как длинная тонкая змея. Саутвик начал ругаться, когда бухта веревки переплелась в виде восьмерки, зная, что внезапный рывок может сместить бочки и сдвинуть запалы, вызвав преждевременный взрыв, но матрос расправил трос прежде, чем груз на ялике сместился.

Новые клубы дыма вдоль гакаборта фрегата.

— Три минуты, — Джексон произнес монотонно.

Две ретирадных пушки торчали из кормовых портов, словно указующие черных персты. Если они не стреляли до сих пор, то и не будут — испанцы, должно быть, решили, что при такой качке это пустая трата пороха.

— Сколько еще троса?

— Почти весь отдали, — ответил Саутвик. — Осталось примерно пять саженей… Вот — теперь все. Держите, парни, пусть выпрямится теперь. Вся сотня саженей, сэр!

Таким образом, ялик, его взрывающаяся «красная тряпка», дрейфует за кормой на другом конце троса длиной в двести ярдов.

— Две минуты и тридцать секунд, — сказал Джексон голосом, в котором стало заметно волнение.

Приблизительно четыреста ярдов, отметил Рэймидж.

— Мистер Саутвик! Выберите грота-шкоты. Будьте готовы к повороту. Чтобы ни секунды не потерять, когда я дам команду.

Теперь, когда он вел «Кэтлин» прямо к раковине фрегата по правому борту, счет шел на ярды; при этом надо было оставаться строго с наветренной стороны, чтобы ветер гнал ялик к фрегату, — и когда ялик будет в пятидесяти ярдах от фрегата, развернуть «Кэтлин» через левый борт в противоположном направлении — по сути дела заставить ее «вильнуть хвостом» — и тут же положить в дрейф. И когда «Кэтлин» ляжет кормой к фрегату с манильским тросом в кильватере, похожим на растянутый полумесяц, тогда, если он рассчитал правильно, ветер медленно подтолкнет ялик к корме фрегата, и если запалы сработают вовремя… Если, если, если!

— Две минуты, сэр, — сказал Джексон, и впервые в его голос чувствовалась напряженность.

Испанские офицеры стояли среди стрелков с мушкетами у гакаборта — он мог различить их мундиры. От бизань-мачты не осталось даже пня; шквал, обрушившийся на фрегат был, наверное, поистине фантастическим — или скорее всего под свежей краской крылся гнилой рангоут.

Рэймидж снова поглядел на ялик за кормой. Он шел на буксире красиво: нос высоко задран, но и корма сидит не так глубоко, чтобы вода плескала через транец. Никакого признака, даже намека на дым; он выругался — неужели запалы погасли? Быстрый взгляд в подзорную трубу ничего не прояснил. Новые хлопки спереди, и матрос у второй карронады по левому борту «Кэтлин» закричал от боли, а второй молча упал на палубу. Рэймидж вгляделся, пытаясь узнать тех, кто был ранен.

— Полторы минуты! — сказал Джексон.

Пораженный мыслью, что в запасе осталось только девяносто секунд, Рэймидж снова посмотрел на фрегат. Он внезапно стал огромным, и в тот миг, когда он велел Саутвику переложить руль и когда казалось, что чрезвычайно длинный бушприт «Кэтлин» не может избежать сильного удара в правый борт фрегата, «Кэтлин» повернулась на левый борт.

После всех этих приготовлений, мысленно обругал себя Рэймидж, ты позволил раненному матросу привлекать твое внимание достаточно долго, чтобы весь чертов маневр чуть не пошел прахом. Он потер шрам над бровью, пытаясь устоять перед охватывающей его паникой.

На несколько мгновений, пока перекладывали руль, на палубе «Кэтлин», казалось, царил полный хаос: одни тянули шкоты грота; другие крепили шкоты кливера и фока, и оба паруса наполнялись ветром по мере того, как куттер поворачивал к левому борту, и грот более не заслонял их. Внезапное давление ветра на оба паруса пыталось развернуть нос куттера вправо, и старшина-рулевой бежал, чтобы помочь двум матросам удерживать тяжелый румпель.

— Одна минута осталась, — кричал Джексон, уклоняясь от занятых работой матросов, чтобы оставаться в пределах слышимости и видимости капитана и при этом следить за часами.

Он промахнулся — о, Боже! Пока, разворачиваясь, «Кэтлин» проходила под низким широким транцем фрегата, подставляя ему правый борт, Рэймидж вглядывался в лица, часть из которых была наполовину скрыта за дулами мушкетов, и успел заметить, как несколько человек пихались локтями, чтобы высвободить себе достаточно места для прицеливания, и как их толкали офицеры, которые хотели лучше разглядеть куттер.

Небольшие вспышки пламени, клубы дыма и эти смешные хлопки. Новые крики боли на палубе «Кэтлин» — он физически чувствовал, как падают матросы. Глянув за корму, он увидел, что каким-то чудом ялик, похоже, оказался примерно в нужном месте. Мушкетные пули выли, рикошетя совсем рядом. Каждый мушкет, казалось, был нацелен на него. Фрегат разворачивался им навстречу по мере того, как «Кэтлин» довершала поворот; теперь фрегат был по корме.

— Мистер Саутвик! Развернуть кливер и отдать фока-шкоты! Держать руль круто вправо!

Матросы быстро развернули кливер к ветру таким образом, что он пытался толкнуть нос куттера вправо, но уравновешивался гротом и пером руля, поворачивающим нос влево, — словно двое детей одинакового веса на качелях. «Кэтлин» начала замедлять ход. Когда она остановилась, она начала раскачиваться, плеск стремительно разрезаемой воды прекратился, и хлопки мушкетов казались намного громче.

Джексон закричал:

— Тридцать секунд!

И Рэймидж посмотрел на ялик.

Ветер быстро гнал его, манильский трос свободно растягивался, ложась параллельно с фрегатом и, похоже, на расстоянии в пятьдесят ярдов. Рэймидж не понимал, как это удалось, но шлюпка была точно в нужном месте, трос, связывающий ее с «Кэтлин», образовал почти правильный полумесяц на гладкой поверхности за кормой куттера.

— Время! — закричал Джексон, и ничего не произошло.

Несколько мгновений надежда еще скрывала созревшее в уме Рэймиджа мрачно предчувствие; в конце концов, думал он устало, наверняка по крайней мере один из запалов должен все еще гореть, — но он испытывал слишком сильную боль разочарования, чтобы снова искать с подзорную трубу струйки дыма. Пятнадцать минут — максимальное время горения запал, и пятнадцать минут, нет, уже шестнадцать, истекли.

Саутвик беспрерывно монотонно ругался; Эдвардс с белым лицом смотрел на ялик, точно остолбенев; Джанна казалась беззаботный, глядя с любопытством на корму фрегата; Рэймидж, услышав еще один залп мушкетов, решил, что должен отвести «Кэтлин» подальше, прежде чем снайперы выбьют всех матросов.

Только теперь до него дошло, что Джанна стоит рядом с ним, под градом с воем летящих пуль, и он инстинктивно толкнул ее так сильно, что она упала лицом вниз возле гакаборта. Одновременно Эдвардс схватился за руку, очевидно пораженную выстрелом, и Рэймидж услышал какой-то странный лязг возле ноги.

Внезапная слепящая вспышка со стороны ялика сопровождалась низким приглушенным звуком взрыва. Вспышка превратилась в поднимающийся к небу гриб дыма, и обрубки дерева — останки шлюпки — медленно прочертили в воздухе правильные параболы прежде, чем плюхнуться в море, по которому концентрические волны расходились от места, где прежде была шлюпка, как круги по воде от брошенного камня.

— Половины этого пороха хватило бы для вашей цели, сэр, — сказал Эдвардс спокойно.

— Да. И я надеюсь, что наши друзья там уловили суть.

— Взрыв произошел немного поздно однако, не так ли, сэр? — сказал Джексон с усмешкой.

— Да, — сказал Эдвардс, — но если бы ты был моим другом, то подогнал бы часы.

Рэймидж рассмеялся, пожалуй, слишком громко. Подгонять часы — то есть переворачивать стеклянную колбу с песком на несколько минут раньше, чтобы сократить время вахты, — было старой уловкой.

— Неважно, Эдвардс, главное, что сработало отлично.

Эдвардс как-то странно посмотрел на Рэймиджа, словно был пьян и не мог сфокусировать глаза, кивнул и потерял сознание, все еще сжимая руку, из которой струей била кровь. Через мгновение Джанна стояла возле него на коленях и разрывала рукав рубахи.