Прошло тринадцать лет, и после смерти Сталина его наследники оказались в сложном положении по отношению к родственникам миллионов репрессированных граждан СССР. Сказать правду было невозможно, — ведь тогда режим мог бы не устоять. У советского правительства отсутствовали аргументы, способные объяснить массовые убийства ни в чем не повинных людей в годы сталинщины. Причина понятна: пособники диктатора по-прежнему занимали свои высокие посты.
Тем не менее в 1954 году ситуация понемногу стала меняться. Началась первая волна реабилитаций. О том, как оправдали Бабеля, рассказано в мемуарах его жены А. Н. Пирожковой. Цель моих последних страниц — дополнить картину, включив в нее те детали, которые — по вполне понятным причинам — остались за рамками повествования Антонины Николаевны.
1
Главная задача преступников — скрыть, заметать следы убийства, поэтому для родственников расстрелянных придумали внешне правдоподобную формулировку наказания «10 лет без права переписки». Расчет был простой: время идет, люди умирают, а «после нас хоть потоп». Потоп обрушился на головы делегатов XX съезда КПСС (март 1956 г.) знаменитым докладом Н. Хрущева о культе личности недавно скончавшегося идола. Большинство рядовых членов партии пережило сильнейший шок. Паника охватила всех, кто так или иначе имел отношение к репрессиям — неправедно судил, расстреливал, ссылал, избивал на допросах. Кое-кого, вслед за Берией, судили и расстреляли, однако в целом машина выдержала удар, хотя и претерпела некоторые организационные и кадровые изменения.
Один из основных признаков преемственности между НКВД— МГБ и КГБ состоял в том, что «органы» продолжали скрывать истинные даты казни людей. Так, в справках реабилитированных возникали намеренно сфальсифицированные годы смерти — 1941, 1943, 1945 и др., падающие на военное лихолетье.
Исчезновение Бабеля в мая 1939 года не могло остаться незамеченным мировой общественностью. Судьба писателя тревожила многих. Так, Н. Берберова узнала уже в апреле 1941 г., что Бабель «сидит в тюрьме» («Курсив мой»). В. Б. Сосинский в разговоре со мной вспомнил французскую фотоафишу 1945 года с названием «Что сделал Сталин в России» — там, наряду с другими портретами репрессированных, была и фотография Бабеля. Доктор Роберто Пане, встречавшийся с писателем на Капри, замечает, что когда в 1953 году у секретаря советского посольства в Вашингтоне спросили, какова судьба Бабеля, тот, не моргнув глазом, ответил: «жив-здоров, живет в Крыму и прекрасно себя чувствует». Все официальные советские лица, попадая за границу, вольно или невольно становились дезинформаторами, если речь заходила о жертвах коммунистического террора. Вспоминаю одну югославскую статью конца пятидесятых годов, в которой сообщалось о приезде в Белград К. М. Симонова. На вопрос о Бабеле, сказано в статье, «уже давно К. Симонов ответил нашим писателям, что Бабель находится в Сибири как дезертир, космополит и японский шпион», «но что скоро он будет помилован».
Впервые Антонина Николаевна обратилась с заявлением о пересмотре дела мужа в Генеральную прокуратуру на имя Р. А. Руденко 5 февраля 1954 года. Со скрипом, но государственная машина заработала в обратную сторону. 10 марта заместитель начальника I спецотдела МВД подполковник Северин и начальник 4 отделения майор Волков направляют старшему помощнику Главного прокурора полковнику юстиции Раневу, а также исполняющему обязанности начальника отдела по спецделам Прокуратуры СССР государственному советнику юстиции III класса Камочкину заявление Антонины Николаевны и сообщают в нем точные данные: 26 января 1940 г. осужден, 27 января расстрелян. Любопытно, что следственное дело Бабеля получило новый номер — вместо 419 стало № 975166, хранилось оно в I спецотделе МВД СССР. 29 марта ГВП сообщила вдове писателя, что ее жалоба получена и проверяется.
Чтобы получить дело из архива, нужен официальный запрос. 30 марта помощник Главного прокурора П. Иванов запрашивает его в УАО КГБ. Адрес запроса и место хранения дела не совпадают, и это может ввести в заблуждение неискушенного читателя. В действительности разница формальная. После переименования МГБ в КГБ и размежевания МВД и службы политического сыска все архивно-следственные дела бывшего НКВД были переданы на хранение в 1 спецотдел МВД, но фактически ими распоряжался все тот же Комитет государственной безопасности, наследник НКВД.
6 апреля полковник П. Иванов получает архивно-следственное дело № 975166. Рассмотрение дела поручается сотруднику ГВП подполковнику юстиции Василию Акимовичу Долженко (1914–1974). Одновременно Иванов обращается с просьбой к начальнику УАО КГБ подполковнику Я. А. Плетневу разрешить военному прокурору подполковнику юстиции Ворончихину ознакомиться с архивно-следственными делами лиц, проходившими по делу Бабеля (Воронский, Косарев, Гладун, Пильняк, Урицкий и др.). Ворончихин смотрит сфабрикованные дела и пишет «обзорные справки» по ним, в то время как Долженко изучает само дело Бабеля. Так проходят летние месяцы 1954 года.
13 ноября Долженко направляет в Военную Коллегию Верховного суда «Заключение по делу Бабеля Исаака Эммануиловича». Фраза прокурора «что послужило основанием для его ареста из материалов дела не видно» уже известна читателю. Долженко пишет далее: «В расследовании дела Бабеля принимали участие бывшие работники НКВД СССР Родос и Шварцман, ныне находящиеся под судом как фальсификаторы следственных дел».
Сделав обзор содержащихся в деле материалов (с учетом справок коллеги Ворончихина) Долженко резюмировал: «Таким образом показания этих лиц не могут быть положены в основу обвинения Бабеля, так как в них не приводятся конкретные факты, которые говорили бы о виновности Бабеля». Предложение военного прокурора сводилось к следующему: приговор ВК от 26 января 1940 г. отменить и «дело о нем дальнейшим производством прекратить ввиду отсутствия в действиях Бабеля состава уголовного преступления». На заключении виза вышестоящего руководителя: «согласен» — старший помощник Главного военного прокурора генерал-майор юстиции Я. Савин.
Этот важный документ должен уйти еще выше, и он уходит на рассмотрение ВК Верховного суда СССР. Теперь там другой состав юристов, которые руководствуются другими установками. «Обвинения по 58-й статье были настолько нелепыми, — пишет Л. Млечин, — что даже не требовали дополнительного расследования. Обычная практика состояла в том, чтобы найти двух-трех людей; которые могли засвидетельствовать невиновность реабилитируемого». Такими свидетелями по инициативе Долженко стали писатели И. Эренбург и В. Катаев, жена Горького Е. П. Пешкова и вдова Бабеля А. Н. Пирожкова. Их показания приобщены к реабилитационным документам Бабеля.
18 декабря 1954 г. состоялось заседание ВК в составе генерал-майора юстиции Степанова (председатель) и полковников юстиции Семика и Сенина. Последний прочитал заключение, подготовленное Долженко, и предложил резолютивную часть определения № 4н-011441/54. В нем указывалось, что Военная Коллегия, «проверив материалы дела и соглашаясь с заключением прокурора, определила: приговор ВК Верховного суда СССР от 26 января 1940 года в отношении Бабеля Исаака Эммануиловича по вновь открывшимся обстоятельствам и дело о нем в силу ст. 4 п. 5 УПК РСФСР производством прекратить».
Отпечатанное 22 декабря в пяти экземплярах, определение было отправлено по всем участвующим в реабилитации инстанциям: КГБ, I спецотдел МВД, ГВП, оставлено для собственного надзорного производства. Против пятого экземпляра стоит загадочное слово «наряд». Завидная четкость машины! — иначе не скажешь…
«Уже зимой, в декабре, — вспоминает Антонина Николаевна, — мне позвонил Долженко и сказал, что дело Бабеля окончено и что я могу получить справку о реабилитации». 22 декабря она обращается в Военную Коллегию: «В связи с тем, что дело моего мужа Бабеля Исаака Эммануиловича решением Военной Коллегии Верховного суда СССР прекращено 18-го декабря с. г. прошу выдать мне об этом справку и сообщить о его судьбе». Рядом короткая резолюция карандашом малинового цвета: «Сообщите о судьбе Бабеля. А. Чепцов».
Генерал-лейтенант юстиции Александр Александрович Чепцов сидел в кресле Ульриха, исправляя «ошибки» своего предшественника!
Через два дня Антонина Николаевна получила справку за подписью Чепцова. Казенная бумага идеально отражает дух времени. Семье писателя сообщали, что состава преступления за Бабелем нет и потому приговор «по вновь открывшимся обстоятельствам» отменен.
Как ни стараюсь, не могу взять в толк, что означает фраза об отмене уже приведенного в исполнение приговора. И какие-такие вновь открывшиеся обстоятельства?.. На экземпляре справки, хранящейся в н/п, чьей-то рукой в правом верхнем углу сделана приписка: «Умер 17 марта 1941 года от паралича сердца».
Антонина Николаевна не поверила фальшивой формулировке и 27 декабря 1954 года обратилась с запросом о судьбе Бабеля к шефу КГБ И. А. Серову и председателю ВК ВС А. А. Чепцову. Она не знала, что в тот же день, то есть 27 декабря, из недр ВК ушел еще один секретный документ. Привожу его с незначительными сокращениями.
«Начальнику учетно-архивного отдела КГБ
при Совете Министров Союза ССР
В Главную военную прокуратуру на
№ 2/2д-9704-34
В I спецотдел МВД Союза ССР
Направляю для исполнения определение Военной Коллегии Верховного суда Союза ССР от 18 декабря 1954 года по делу Бабеля Исаака Эммануиловича.
Прошу возвратить жене Бабеля гражданке Пирожковой А. Н. конфискованное имущество и об исполнении сообщить.
Пирожковой объявлено о реабилитации Бабеля и о том, что он, отбывая наказание в местах заключения, умер 17 марта 1941 года.
Пирожкова проживает в гор. Москве, Большой Николо-Воробинский пер., дом № 4, кв. 3.
Член Военной Коллегии
полковник юстиции А. Сенин ».
Внизу документа пометка от руки: «Указание о возмещении стоимости за конф. им-во дано 17/11—55 г. № 16/2—12583».
Ни Серов, ни Чепцов не ответили вдове писателя, однако председатель ВК отреагировал в адрес официальных ведомств как подобает сановнику высокого ранга. Вот его указание от 22 января 1955 года.
«Начальнику Главного управления милиции МВД Союза ССР генерал-лейтенанту Стаханову Н. П.
Начальнику I спецотдела МВД СССР полковнику тов. Сиротину А. К.
Главному Военному прокурору генералу юстиции тов. Барскому Е. И.
Прошу дать указание соответствующему отделу ЗАГС о выдаче гражданке Пирожковой А. Н. свидетельства о смерти ее мужа — Бабеля Исаака Эммануиловича. Сообщаю, что Бабель И. Э., 1894 года рождения, 26 января 1940 года был осужден Военной Коллегией Верховного суда СССР и, отбывая наказание, 17 марта 1941 года умер.
Председатель Военной Коллегии Верховного суда Союза ССР
генерал-лейтенант юстиции А. Чепцов » [216]Архив ВК ВС СССР, н/п № 4н-011441/54, л. 13.
.
Военные юристы лгали, покорно выполняя приказ высшего партийного начальства. Быть может, соответствующая секретная директива на этот счет исходила из Политбюро. Нужно помнить, что в 1954 году все сталинские холуи, причастные к большому террору (Молотов, Ворошилов, Каганович, Андреев и др.), жили припеваючи и отнюдь не терзались угрызениями совести. Режим оберегал себя даже после смерти главного пахана…
Когда-нибудь станут известны многочисленные ведомственные инструкции огромного аппарата насилия. Этот род документов не менее интересен, нежели архивно-следственные дела с грифом «хранить вечно», — он регламентировал деятельность сотрудников КГБ, ГВП, ВК ВС и соответствующих отделов ЦК КПСС в период «оттепели». Люди возвращались из мест заключения, разыскивали близких, добивались нужных справок, требовали восстановления законности. Как держаться с ними? что отвечать? На помощь приходили разные инструкции, умело составленные, отпечатанные типографским способом. Например, такие.
«Прошу установить ________ и ознакомить его с указанным определением.
Если установить_______________не представляется возможным, прошу результат рассмотрения дела сообщить ближайшим родственникам реабилитированного, а также выяснить у них, что им известно о его судьбе.
Председатель судебного состава Военной Коллегии».
Там, где прочерки, — место для фамилии репрессированного, что-нибудь вроде «личность такого-то». В случае личной явки чудом уцелевшего человека — выдать ему бумажку ВК. Если погиб, и пришли родственники, то выяснить у них: а что они знают о судьбе этого человека? Откуда им известно? Где слышали о репрессиях? Специфический, конечно, интерес.
Точная дата расстрела Бабеля оставалась тайной за семью печатями до недавнего времени. Сначала ее узнали работники Политиздата. В надзорном производстве ВК имеется такая справка: «В издательство политической литературы сообщена дата смерти Бабеля И. Э. 27 января 1940 года. 11.8.72. см. н/п 4К-013973/55».
Из воспоминаний А. Н. Пирожковой: «В 1984 году Политиздат выпустил отрывной календарь, где на странице 13 июля написано: „Девяностолетие со дня рождения писателя И. Э. Бабеля (1894–1940)“. Когда мы позвонили в Политиздат и спросили, почему они указали год смерти Бабеля 1940, когда справка загса дает год 1941, нам спокойно ответили: „Мы получили этот год из официальных источников“».
2
В марте 1940 года Анна Ахматова написала горькие поминальные стихи:
Сегодня список убитых почти рассекречен. Сотни томов Седьмого фонда из архива ФСБ (КГБ), протоколы Особого совещания, расстрельные списки всевозможных внесудебных органов («троек») — один колоссальный обвинительный документ людоедскому режиму Сталина. Эта страшная статистика еще ждет своего вдумчивого исследователя.
…Где-то в глубине России подрастает и наш новый Карамзин, чьи будущие сочинения невозможны без страшных цифр и документов другого рода. Я говорю о списках с именами палачей. Всех их тоже надо назвать поименно, как бы тяжело это ни было. Таков единственно возможный, христианский, путь покаяния. В конце концов, история должна знать фанатиков сталинизма, тех, кто убивал, мучил, издевался, насиловал, грабил, преследовал вдов и сирот, клеветал, писал доносы, создавал в стране атмосферу страха и взаимного озлобления.
Часто мы говорим: «органы», «государственная машина», «репрессивный аппарат» и т. д. Но все эти общие понятия мертвы без надлежащей персонификации. За ними стоят вполне конкретные лица, и отнюдь не злодеи шекспировского образца, а обычные граждане, коим не чуждо ничто человеческое. Мучая свои жертвы, они любили собственные семьи, ездили отдыхать на дачу и на курорт, выпивали, распутничали, любили слушать заграничные пластинки и сальные анекдоты, после допросов могли поехать в театр или на просмотр нового фильма. Они брали от жизни все, что можно было взять. Для сталинских опричников любой арестованный представлял из себя не более чем «человеческую галиматью», — так говорит о людях сусальный чекист Дятлов в пьесе Н. Погодина «Третья патетическая». Лаврентий Берия гордился тем, что каждого человека мог превратить в «лагерную пыль».
Я закончу свое повествование просто — списком лиц, причастных к гибели выдающегося писателя. Мой перечень неполон, и все же он достаточно показателен, чтобы понять механику кровавой мясорубки. Но понять — не значит простить.
И. Сталин — генеральный секретарь ЦК ВКП(б).
Л. Берия — народный комиссар внутренних дел СССР
М. Панкратьев — Прокурор СССР
Г. Рогинский — заместитель Прокурора СССР
A. Панюшкин — начальник Второго Отдела 1-го управления НКВД СССР
Сотрудники оперативного отдела ГУ ГБ:
Волков
Голованов
Коптев
B. Королев
Назаров
Райзман
Г. Кутырев — младший лейтенант 3-го отделения 2-го отдела ГУГБ
И. Балишанский — лейтенант ГБ, дежурный по фотографии 1-го спецотдела НКВД СССР
А. Белкин — дактилоскопист
Следователи следственной части ГУГБ:
Б. Кобулов — начальник следчасти, комиссар ГБ 3 ранга
Акопов
Н. Кулешов
Кочнов
Б. Родос
Сериков
Сергиенко
Л. Шварцман
Военные прокуроры:
И. Антонов
В. Плотников
Афанасьев
A. Миронов — начальник внутренней тюрьмы НКВД СССР, капитан ГБ
Члены Военной коллегии Верховного суда СССР:
B. Ульрих
Л. Дмитриев
Д. Кандыбин
Н. Козлов
Мазур
Исполнители приговора:
А. Фетисов — главный военный прокурор РККА
A. Калинин — помощник начальника 1-го спецотдела НКВД СССР
B. Блохин — комендант НКВД