Точная копия

В ту же ночь, когда я уезжаю делать фотографии Тони и Берта, выясняется, что был зарезан незаконный иммигрант, а к голове его прибита картонка от семейного обеда из KFC. Газеты и телевидение как с цепи сорвались: в городе Киллер из Кентукки. Трудно сказать, чего в этом безумии больше — страха или возбуждения. Такое ощущение, что в город приехала кинозвезда, и о короле убийц говорят везде. По-моему, даже доказательство существования Господа Бога не имело бы такого резонанса в прессе. Если бы не тот факт, что Киллер из Кентукки убил бессчетное количество невинных людей, его бы наверняка пригласили на открытие нового кинокомплекса, который у нас только что построили. Вместо этого позвали кинозвезду, чьи последние три фильма провалились, и на праздник никто не пришел.

Я пытаюсь быть спокойным, когда агент Вэйд включает новости, и мы усаживаемся посмотреть, как репортер беседует с представителем Лиги по правам человека, который явно родом из Мексики.

РЕПОРТЕР: Как вы думаете, если бы Хосе знал, что ему суждено умереть таким образом, выбрал бы он в качестве своего убийцы Киллера из Кентукки?

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ: Я бы хотел сосредоточиться на том факте, что Хосе был жертвой дегуманизации Конгресса США…

РЕПОРТЕР: Да, но важнее всего то, что фотографии Хосе появятся в книге-бестселлере.

Я удивляюсь, почему нет телевизионного психиатра. До сих пор он всегда отказывался говорить о Киллере из Кентукки, и мне бы очень хотелось услышать, что он скажет.

Агент Вэйд прослушивает новости до последнего слова, потом переключается на другой канал и смотрит новости там. Он наклоняется вперед, глаза у него блестят от возбуждения, и я замечаю, что иногда он кивает сам себе и тихонько говорит «ага, ага», когда репортер описывает подробности.

Наконец программа заканчивается, и он смотрит на меня.

— Он здесь…

Я достаю и разворачиваю длинный леденец и начинаю грызть его.

Агент Вэйд в исступлении.

— Мы уже так близки. Дуги…

Я позволяю себе полакомиться конфетой и даже не грызу ее, а просто позволяю раствориться во рту. Агент Вэйд делает паузу, чтобы почесаться, а потом продолжает, не поднимая глаз.

— Это тот самый… один-единственный. После этого агент Вэйд зловеще улыбается.

Потом он опять почесывается — честно говоря, не припомню, чтобы он принимал душ с тех пор, как переехал.

Зловещая улыбка продолжает играть у него на лице, потом он снова открывает рот.

— Я чую его.

Позже, когда агент Вэйд засыпает за просмотром фильма ужасов — я не могу смотреть этот фильм, потому что мне начинает казаться, что кто-то поджидает меня в спальне, — я обыскиваю куртку агента Вэйда, которая висит в кухне. Я осторожно достаю его бумажник, значок и несколько неиспользованных салфеток из KFC. Еще у него есть ручка с надписью «ФБР», блокнот и неоткрытая пачка жевательной резинки. Я проверяю, действительно ли он спит, а потом приношу все вещи на кухню и выкладываю их в не особенно чистую раковину.

В бумажнике не меньше восьмисот долларов, я просто не могу поверить, что агент Вэйд заставляет меня платить за все. Я забираю себе три двадцатки, просто чтобы как-то возместить убытки. Потом я нахожу около шестидесяти квитанций об оплате номеров в мотеле и бензина. Они из самых разных мест, и на них стоят даты примерно восьмимесячной давности. Очевидно, он хранит их, чтобы отчитываться о расходах. Похоже, что в то время агент Вэйд объехал весь Средний Запад, и я вспоминаю, что на спидометре его машины было что-то около восьмидесяти тысяч миль. Этому человеку действительно пришлось попотеть, пока он искал меня.

Потом я проверяю его жетон ФБР — у меня нет сомнений в том, что он настоящий. Салфетки выглядят вполне невинно, но на обратной стороне каждой из них записаны числа. Это последовательность от 286 до 295. Все цифры записаны красными чернилами.

Вначале я даже не понимаю, в чем дело, но когда открываю пачку жвачки и сую одну пластинку в рот, у меня по спине бегут мурашки. Как будто кто-то ходит по моей могиле.

Я снова смотрю на числа. Я вспоминаю салфетки с запахом лимона, необъяснимую склонность к кухне KFC и понимаю, что мне нужно глотнуть воздуха. Так страшно мне не было с той ночи, как я вступил в клуб.

Леденящий душу вопль доносится из гостиной. Я вздрагиваю так сильно, что роняю бумажник. Я поворачиваюсь и вижу, что фильм ужасов все еще идет. Я перевожу дыхание, смотрю, не проснулся ли агент Вэйд, и испытываю огромное облегчение, слыша, как он ворочается на диване. Я быстро убираю бумажник.

— Дуги?..

Это зовет из гостиной агент Вэйд. Я сгребаю все в кучу и сую в задний карман. Я даже выплевываю жевательную резинку, на случай если он поймет, что это его.

Агент Вэйд появляется в дверях, вид у него сонный, он зевает.

— У меня вдохновение. Где крем для обуви?

— Что-что?

— Крем для обуви…

Агент Вэйд проходит мимо меня — сердце у меня бешено колотится — и тянется к крану. Он включает холодную воду и подставляет под кран голову, чтобы освежиться. Закончив, смотрит на меня с явным осуждением.

— Эта раковина просто отвратительна. Дуги… Я киваю, решив молчать, чтобы он не расслышал, как дрожит мой голос.

— Я хочу, чтобы в нее можно было смотреться, как в зеркало.

Я опять киваю.

Агент Вэйд зевает, почесывается, а потом делает сложное телодвижение, из-за которого у него щелкают суставы. Это отвратительный звук, у меня из-за него зубы сами стискиваются.

— Пошли.

— Куда?

— У нас мало времени. Дуги.

— Еще одно убийство?

— Да, а то у меня аппетит разыгрался. Старик КК меня расшевелил.

— Уже поздно.

— Самое подходящее время для удара. Давай, поищи крем для обуви. Пора и мне поучаствовать в веселье.

С этими словами агент Вэйд выходит из кухни, в очередной раз щелкнув суставами.

Как только он скрывается за дверью, я бросаюсь к холодному крану и начинаю заглатывать воду. Я пью, пью и пью. У меня в горле так пересохло, что, кажется, мою жажду не утолило бы все озеро Мичиган. В голове отплясывают канкан четыре слова. Они танцуют под трубные, оглушительные звуки. «Салфетки с запахом лимона. Салфетки с запахом лимона. Салфетки с запахом лимона».

* * *

Спустя полчаса мы оба чернеем. Агент Вэйд красит черным кремом для обуви мои щеки, нос и лоб. Я чувствую себя, как морской пехотинец перед полуночным рейдом. Агент Вэйд заканчивает и передает мне тюбик с кремом.

— Осторожней, глаза. Я не хочу, чтобы крем попал мне в глаза.

Я медлю. Мне не приходило в голову, что это должен буду делать я.

— Ну, давай, Дуги… Только береги глаза, хорошо?

Я неловко себя чувствую, когда беру крем для обуви и начинаю мазать лицо агента Вэйда. Я заканчиваю и, когда отступаю на шаг, чтобы оценить свою работу, замечаю, что голубые глаза агента Вэйда на черном фоне кажутся еще более проницательными и гипнотизирующими, из-за того что находятся на черном фоне.

— Как я выгляжу?

— Как я.

Я стою на месте, и агент Вэйд видит, что я встревожен.

— В чем дело?

— Ты-то почему?

— А почему бы и нет?

— Я имею в виду, тебе ведь не нужно краситься в черный цвет?

— Конечно, нужно.

— Зачем?

— Такова процедура, Дуги. Процедура, — агент Вэйд улыбается мне белозубой улыбкой. — Мы же не можем позволить, чтобы вся слава досталась тебе, верно?

Не знаю, что на это ответить. Правда не знаю.

Снаружи раздается гудок клаксона. Агент Вэйд смотрит на часы.

— Это, наверное, наше такси.

Водитель такси оказывается женщиной, которая двадцать лет назад наверняка выглядела как супермодель. Но годы не были добры к ней, и я пытаюсь сделать наше путешествие более приятным, напоминая ей о ее золотых днях.

— Знаете, вы вполне сойдете за маму Элл и Макферсон. — Я вижу, что таксистка слишком смущена, чтобы отвечать. — Честное слово. Так и есть. Я это не для красного словца говорю.

Таксистка смотрит в зеркало заднего вида, но говорить все равно отказывается. Я наклоняюсь вперед и ласково смотрю на нее — если, конечно, можно выглядеть ласковым под слоем черного крема для обуви.

— Слушайте, я читал об этой новой науке. Все от нее прямо в восторге. Нанотехнологии. Говорят, она может исправить любые недостатки. Знаете, все эти крошечные молекулы внутри вас… Говорят, уже через пять или шесть лет эти новые средства будут во всех супермаркетах, — я широко улыбаюсь ей. — Может, конечно, вы так долго и не продержитесь… Ну, кто знает? Я бы обязательно позвонил вам тогда.

Таксистка не оборачивается, предпочитая слушать мою болтовню с молчаливым почтением, и я многозначительно улыбаюсь, откидываясь на сиденье. Агент Вэйд смотрит на меня.

— Ничего с собой поделать не можешь, да? Ни одной юбки не пропустишь…

— Ну… — я пожимаю плечами, но не могу скрыть, что очень доволен собой.

— Ты кому угодно можешь дать хороший урок.

На протяжении всей поездки таксистка постоянно поглядывает в зеркальце заднего вида, и хотя я понимаю, что ей хочется узнать, зачем мы намазались кремом для обуви, но также знаю, что она до смерти хочет получить номер моего телефона, но стесняется. Я беру на себя смелость записать его на счете. И чтобы она его непременно заметила, я разрываю счет пополам и даю ей только ту половину, на которой записан номер.

— Нано, нано, — я улыбаюсь и поворачиваюсь, чтобы присоединиться к агенту Вэйду, который уже движется к дому Шер.

Он останавливается у поворота к ее дому и испускает долгий и тяжелый вздох. Я вижу, что он чем-то озабочен.

— В чем дело?

— Она получила «Оскар».

— Кто?

— Шер.

— И что?

— Ну… Она звезда. Ты можешь убивать звезд?

Я признаю, что вместе со всеми зрителями от всей души аплодировал Шер, когда она получила «Оскар» за тот фильм, в котором играла около двадцати лет назад.

— Но это же не настоящая Шер.

Я смотрю на черное лицо агента Вэйда и очень надеюсь, что он засомневается. Что он просто повернется на каблуках и уйдет.

— Я не знал, что ты такой фанат.

Агент Вэйд молчит несколько секунд, собираясь с силами, потом встает и делает глубокий вдох.

— Дай мне минутку… Я… Сейчас все будет в порядке.

* * *

Шер открывает дверь в просвечивающей ночной рубашке. Она черная, тонкая и блестящая. Сейчас два часа ночи, а выглядит она великолепно. Под ночной рубашкой у нее кружевные трусики, тоже черные. Я восхищаюсь ее способностью быть в форме в любое время дня и ночи.

Как только она узнает меня, на ее лице появляется злобная гримаса.

— Ах ты гнусный вонючий лилипут! — Шер пытается захлопнуть дверь, но агент Вэйд действует слишком быстро для нее. Он выбрасывает вперед руку и крепко хватает ее за горло, а потом притягивает к себе. Сила его хватки такова, что она давится.

— Слушайте… Прежде чем Дуги сделает то, что должен… Могу я получить ваш автограф? Меня зовут Кеннет. Кеннет с двумя «н».

Вместо ответа Шер бьет агента Вэйда коленом в пах. Он немедленно отпускает ее и падает на землю. Я собираюсь броситься за ней в погоню, но агент Вэйд меня останавливает.

— Возьми это…

Агент Вэйд протягивает мне свой стандартный, курносый фэбээровский револьвер. Я беру его и, поскольку раньше никогда не держал в руках ни одного пистолета, замираю от восхищения. Он гораздо тяжелее, чем я думал.

— Беги за ней, Дуг!

Я немедленно чувствую, что покрываюсь потом, облизываю верхнюю губу и чуть не блюю от вкуса крема для обуви. Я вытираю язык о тыльную сторону руки и сплевываю прямо на крыльцо Шер.

— Я обойду вокруг… — Агент Вэйд с трудом поднимается на ноги и, прихрамывая, убегает.

Я пытаюсь собраться с силами, делаю несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Оттого, что у меня в руке пистолет, мне становится весело, и я погружаюсь в темноту дома Шер. Я вбегаю в холл, двумя руками сжимая пистолет, и становлюсь в стойку, быстро прицеливаясь то в одну, то в другую сторону. Но в холле мрачно и тихо. Я оглядываюсь и насчитываю шесть запертых дверей — все ведут в комнаты нижнего этажа. Почему она не могла поселиться в доме с открытой планировкой? Я смотрю на внушительную лестницу и прихожу к заключению, что Шер никак не смогла бы так быстро взлететь на второй этаж. Я снова чуть не облизываю губу, но вовремя вспоминаю, что этого делать не следует. Я решаю, что правильнее всего будет проверить все двери по очереди. За первой оказывается маленький чуланчик, но я все равно осматриваю его. Вторая дверь ведет в кухню. Я останавливаюсь на пороге и не делаю ни шагу, пока не удостоверяюсь, что ни в одном углу меня не ждет засада. Но на кухне спрятаться негде, и я решаю перейти к соседней двери. Дверь открывается со скрипом — ее давно пора смазать. Я заглядываю в комнату. Здесь есть где спрятаться, и мгновение я раздумываю, не стоит ли мне начать палить наугад, в надежде, что мне повезет. В конце концов я прихожу к выводу, что эта идея смехотворна и на такое мог бы решиться только запаниковавший Чак Норрис.

Что-то движется, и я тут же начинаю стрелять.

Кроме того, я кричу во весь голос. Пули летят по всей комнате. Мой вопль превращается в визг, больше всего напоминающий боевой клич апачей, я мечусь по комнате, ни на секунду не прекращая стрелять.

— Джеронимо!

Я попадаю во все что угодно, кроме Шер.

Раздается щелчок опустевшего барабана, и это могло бы привести меня в трепет, но я швыряю пистолет в стеклянный шкафчик и продолжаю двигаться и громко вопить во весь голос. Я вылетаю в холл и пинком открываю следующую дверь. В этой комнате я хватаю все, что хватается, и швыряю в те места, где, как я думаю, может прятаться Шер.

Я уже практически заканчиваю уничтожение ее гостиной, когда вижу лицо Шер в окне.

Она снаружи!

Я дико оглядываюсь по сторонам, хватаю маленький переносной телевизор и бегу к окну. Я бросаю телевизор в Шер, он разбивает стекло, но, как ни странно, она даже не делает попытки отойти в сторону. Телевизор попадает ей прямо в лицо и падает на землю рядом с ней. Почему-то она продолжает стоять там, твердо и решительно, и я никак не могу понять, почему она никогда не рассказывала клубу, что родом с планеты Криптон. Я хватаю колонку, подключенную к очень дорогой на вид стереосистеме, отрываю провода и кидаю ее в Шер, которая не сдвинулась ни на дюйм. Колонка пролетает мимо, и на меня нападает слабость. Я полностью выбился из сил, мои руки и ноги словно цементом налиты. Но я не сдаюсь. Я хватаю вторую колонку и пытаюсь оторвать провода от нее, когда слышу голос агента Вэйда.

— Обманули дурака.

Я оборачиваюсь, но не вижу его. Нигде. Шер стоит и смотрит на меня, и снова вступает агент Вэйд.

— Я здесь.

Боже мой! Его голос идет из Шер! Я начинаю отступать назад, когда из-за правого плеча Шер появляется улыбающееся лицо агента Вэйда.

— Угадай, кто?

У меня отвисает челюсть, я ничего не понимаю. Тогда агент Вэйд делает шаг в сторону и позволяет Шер упасть на землю. А сам лезет в разбитое окно.

— Я наткнулся на нее, когда она пыталась смыться через черный ход. Она поскользнулась, когда увидела меня — и вот… Наверное, шею сломала, когда падала.

Я все никак не могу закрыть рот. Дикими глазами смотрю на агента Вэйда, а тот оглядывает учиненный мною разгром.

— Бог ты мой, Дуги. Где твое хладнокровие? Рот так и не закрывается.

Агент Вэйд зажигает сигарету. Он смотрит на меня, выпускает дым на маленький канделябр и раскачивается взад и вперед.

— Ты бы слышал, как у нее шея треснула — красота, ну просто красота — звезда во всем до мозга костей.

* * *

Детство Шер было поделено на две части. Первая часть прошла до того, как ее любимый дядюшка Эрнст освободился из тюрьмы. Вторая часть началась, когда старый добрый дядюшка стал полноправным членом общества и был повешен разъяренной толпой за преступление, которое он, возможно, совершил — а может быть, и нет. Все это происходило на глазах у Шер, которой в то время было уже целых восемь лет — не знаю, много это или мало для индейской девочки. С той поры она посвятила свою жизнь наказанию преступников. Всех двадцати шести, а также нескольких их родственников. Вообще-то я согласен, что ее даже нельзя назвать серийной убийцей — нет, она просто мстительный человек, но телевизионный психиатр со всей ответственностью заявил, что Ганноверский Вешатель может стать одним из самых жестоких и безжалостных серийных убийц в современной истории.

Я не помогаю агенту Вэйду затаскивать Шер в гостиную, потому что слишком занят поисками сувенира на память.

— Ты моя, детка… — У агента Вэйда неплохой голос, но это ничто в сравнении с голосом Шер.

Я никак не могу решить, что выбрать — коллекцию дисков или современную открывалку для бутылок. Потом я отбрасываю обе мысли и протягиваю руку за черным париком Шер. Он сидит крепко, и я делаю несколько сильных рывков, пока не осознаю, что на самом деле это никакой не парик, а настоящие волосы Шер. Ее голова падает на пол, а я отступаю назад, чувствуя себя так, словно меня только что ударило током.

Нет…

Не может быть…

Я смотрю, как агент Вэйд снимает распростертое тело Шер. Он смотрит на меня и улыбается.

— Ребята из бюро ни за что не поверят.

Агент Вэйд снова улыбается и щелкает камерой. Вспышка загорается и гаснет, загорается и гаснет.

 

Кентукки поджаривает Чикаго

Я должен сохранять спокойствие. Я должен оставаться верным первоначальному плану, хотя он и меняется каждую секунду. Я еду на трамвае на запад и сжимаю конверт с фотографиями восемь на десять. Я только что побывал в «Клип-Клап-Снапс» и забрал изображения последних земных мгновений Берта Ланкастера и Тони Кертиса с его ржавой пилой. Парень, который печатал снимки, решил, что я ставлю спецэффекты для какого-то фильма, и я подтвердил ему, что он совершенно прав и сейчас я работаю над сиквелом Мэри Поплине, в котором она возвращается в качестве убийцы.

Помимо фотографий у меня в кармане три письма к Бетти. Я написал три штуки, потому что не знал, как сказать лучше.

Дорогая Бетти,

Посылаю тебе фотографии твоего сводного брата Тони. Я сделал их прошлой ночью. Должен сказать, что я просто в шоке. Что нам делать?

С уважением, Дуглас Фэрбенкс Джуниор

Бетти,

Вот дорогой тебе человек. Подумал, что эта фотография может тебя заинтересовать. Она вне всяких сомнений доказывает, что твой сводный брат Тони и есть КРЫСА!!!!!!! Не думаю, что председателю клуба пристало вести себя таким образом, правда?

Скоро увидимся,

Дуг

Моя дражайшая Бетти,

Не знаю, что и сказать. Это трагедия. Ужасная и непереносимая трагедия. Боюсь, я солгал насчет шантажиста. Я просто не мог заставить себя рассказать тебе, чем занимается твой сводный брат Тони. Но больше я лгать не могу.

МЫ ДОЛЖНЫ ВСТРЕТИТЬСЯ!!!! Я сойду с ума, если ни с кем не смогу поделиться.

Бедный Берт… Мне очень нравился этот парень.

С верой (и не без надежды),

твой Дуглас

P. S. А еще мне нравились Таллула, Эррол, Ричард, Уилл, Кэрол, Шер и все остальные, кого убил Тони.

Мне кажется, что в последнем письме я взял верную ноту и сказал все, что должен был сказать.

Я собирался просто оставить фотографии и письмо в библиотеке для Бетти, но только войдя внутрь, ощутил непреодолимое желание увидеть ее. Я просто должен был с ней повидаться. Я быстренько пригладил волосы в стиле агента Вэйда.

Когда я наконец нахожу Бетти, она просматривает «Краткую историю Ванкувера». В библиотеке темно и неожиданно тепло. Она сняла свою вязаную шаль, и я замечаю, что на ней атласная оранжевая блузка, которая мерцает, когда Бетти двигается.

— Привет.

— Дуглас?

— Я тебе помешал?

— Нет… Совсем нет… Я просто разбиралась тут…

— Ничего, что я зашел?

— Я рада тебя видеть.

Эти слова согревают меня, и я начинаю расслабляться.

— Ну что ж. Я тоже рад тебя видеть.

Я сажусь на один из столов. Бетти остается стоять, и ее попка оказывается как раз на уровне моих глаз, примерно в шести дюймах от меня. К моему ужасу, я просто не могу отвести от нее глаз.

Я пытаюсь сохранить ясность разума. В любой момент все может выйти из-под контроля. Меня бьет дрожь, «как будто кто-то ходит по моей могиле».

— Все очень плохо, Бетти. Мне просто необходимо с кем-нибудь поговорить. Я не могу понять, что происходит.

— За нами охотятся, Дуглас. Я знаю.

— От Тони до сих пор нет вестей?

— Никаких. Он не отвечает на мои звонки, и его никогда нет на месте… Я ничего о нем не знаю. И что вдруг его понесло в Чикаго?

Я смотрю на стол и обнаруживаю, что на деревянной столешнице кто-то вырезал: «Убийственный рэп убивает музыку!»

— Я люблю клуб, Дуглас…

— Да. Я тоже люблю клуб…

Бетти выглядит такой испуганной и уязвимой, что мне хочется обнять ее. Но вместо этого я сую руку в карман куртки.

— Послушай… я… мне кажется, я знаю, зачем Тони приезжал в Чикаго…

— Правда?

— Да… Правда, тебе это вряд ли понравится.

— Я и так чувствую себя довольно паршиво, так что какая разница?

— Это высшая лига паршивости. Бетти вздыхает и смотрит вдаль.

— Кто портит все хорошее в этой жизни? Члены клуба.

— Может быть, лучше подождать… Сейчас неудачный момент. Я могу показать тебе в другой раз.

— Что показать?

— Это. — Не успев ничего сообразить, я вытаскиваю из кармана фотографию. И передаю ее в руки Бетти, совершенно не думая, что делаю. Она так шокирована тем, что видит на фотографии, что несколько секунд стоит неподвижно, потом вытаскивает сигареты и закуривает. И это несмотря на плакат «У НАС НЕ КУРЯТ», прикрепленный к стене у самой головы Бетти.

— О боже… Нет…

— Когда ты позвонила, я вдруг подумал: Берт живет в Чикаго и…

— Откуда ты это знал?

— Э… э… он сказал мне это однажды. Он приглашал меня порыбачить на свой плавучий дом. — Я чувствую, что краснею, но надеюсь, что Бетти на это купится. Она смотрит на фотографию и на несколько мгновений снова впадает в шок.

— Бог мой…

— Я написал это, чтобы отдать тебе вместе с фотографией… — я протягиваю ей написанное мною письмо. На самом деле я протягиваю ей все три письма, и она выглядит смущенной, не зная, какое письмо прочесть первым. Я осознаю свою ошибку, быстро забираю письма назад и выбираю для нее правильное.

— Да, вот оно. Вот это. Я написал его тебе.

Бетти читает письмо, и по ее виду мне кажется, что она вот-вот упадет в обморок. Я пододвигаю к ней стул, и она тяжело опускается на него. Она вяло держит письмо и фотографию и оглядывается в тоске, словно спрашивает, чем она такое заслужила. Полдюжины убийств, ясное дело, не считаются.

— Я бы сказал, довольно информативно. Ты не находишь? — Я изо всех сил стараюсь не давить на нее, но, боюсь, мне просто необходимо, чтобы она уловила суть.

— У меня возникла версия, что, когда Тони сказал тебе, что чует крысу, он, скорее всего, чуял себя самого. Так что однажды ночью я проследил за ним, прихватив с собой фотоаппарат и специальную пленку для ночной съемки. Это было воззрение.

— Прозрение.

— Что?

— У тебя было прозрение. Воззрение — это совсем другое, — голос у Бетти слабый, озабоченный. Дым насмешливо клубится вокруг таблички «У НАС НЕ КУРЯТ».

— Ну, как бы то ни было, моего зрения хватило, чтобы сделать эти снимки.

— Почему он это делает, Дуглас? Почему Тони убивает членов клуба? Я думала, он любит клуб.

Это было очень правильное замечание, и ответа на ее вопрос у меня не было. Я попытался купить себе немного времени, притворившись, что глубоко задумался.

— М-м-м… ну… я думаю, тут сразу несколько причин. Прежде всего, ему просто нравится убивать людей; и, если говорить честно, у Тони ведь нет никаких особых предпочтений — он просто убивает тех, кто его раздражает.

— Но в конце концов у него не останется клуба. Не будет никого, кроме него.

— Говорят, творческие люди и есть главные разрушители.

— Тони никакой не творческий человек. Он с трудом читает, Дуглас. Покажи ему произведение искусства, и он попытается его съесть. — Бетти смотрит на меня с легким неодобрением.

— Тогда какая теория у тебя? — я решаю перебросить мяч Бетти. — Как ты думаешь, почему он это делает? Ты же столько книг прочла…

Бетти задумывается, она все еще в шоке от фотографий.

— Ума не приложу. Правда. Это не тот брат, которого я знала.

— Наполовину знала — ты ведь не забыла, что он тебе только наполовину брат?

Бетти на это не отвечает, и очень зря, ведь это такая чудесная игра слов. Я смотрю на фотографии, пожимаю плечами и горестно охаю.

— А бедняга Берт-то? Нравился мне этот парень. С ним было чертовски весело.

— Мне тоже.

Так я и знал! Ребята, как же я рад, что этот сутулый уродец наконец подох.

— Он заставлял меня смеяться… Я… я мало знаю мужчин, которым это удается.

— Значит… значит, ты любишь смеяться?

— А кто не любит? — Это она говорит очень устало, и я быстро вступаюсь, готовый поднять ей настроение.

— Слушай, а ты когда-нибудь слышала анекдот про человека, которого стукнули по голове мячом для гольфа? То есть про того, кто стукнул мяч для гольфа головой? Слышала? Он бы тебе понравился…

— Честно говоря, я сейчас как-то не в настроении, Дуглас.

Я ободряюще улыбаюсь Бетти.

— Эта шутка всем нравится. Так вот, один парень ударил по мячу, но мяч не полетел в ямку. Он вылетел на дорогу и пробил ветровое стекло автобуса. Автобус потерял управление, выехал на перекресток, произошли страшные разрушения. Гольфист — тот парень, который ударил по мячу — наконец находит свой мяч в ухе у мертвого водителя автобуса, и он поворачивается к мальчику с клюшками и говорит: «Боже мой… что мне теперь делать? Бог мой!» — Я улыбаюсь во весь рот, блестяще доказывая, что могу рассмешить Бетти ничуть не хуже Берта.

Но Бетти, кажется, не слушает. Она уплыла куда-то далеко, смотрит в проход, позволяет своим мыслям смешиваться с написанными в книгах словами, позволяя им путаться, пока они полностью не теряют свое значение. Я знаю, что должен отвлечь ее от этой ужасной душевной пытки. Я несколько раз подталкиваю ее локтем.

изо всех сил стараясь отвлечь от мыслей о сводном брате.

— И тогда мальчишка — ты просто умрешь, Бетти, точно тебе говорю, умрешь, — мальчишка обдумывает ситуацию, смотрит на игрока в гольф и говорит: «Для этого удара вам понадобится восьмая клюшка».

Я смеюсь, хлопаю себя по бедрам, но потом замечаю, что Бетти все равно выглядит отстраненной и измученной. Да уж, она точно не в себе — все, кому я рассказывал эту историю, просто со смеху помирали.

— Нам придется убить его, Дуглас… — Произнося эти слова, Бетти, кажется, вовсе не шевелит губами.

Я молчу несколько мгновений.

— Тони? —Да.

— Это дельце не из легких. Не лучше ли будет просто смыться?

— Мы могли бы… — Мне нравится, как она говорит «мы». — Но это нечестно по отношению к другим.

— Давай их тоже пригласим.

Бетти снова смотрит на фотографии — и вяло пожимает плечами.

— Я не могу поверить, что это произошло. Я использую свой шанс и склоняюсь к Бетти.

Моя рука обвивается вокруг ее талии. Она не сопротивляется, а если говорить честно, даже наклоняется ко мне, и мы стоим добрых десять минут, прижавшись друг к другу, пока не появляется какой-то белокурый человек, который спрашивает, где раздел книг о собаках. Только увидев фотографии обезглавливания Берта, он понимает, что обратился не к тем людям.

* * *

Первоначально я собираюсь добраться до дома из библиотеки бегом, так как чувствую, что мне не помешает как следует проветриться. Но, выйдя на улицу, обнаруживаю, что слаб, как котенок, и едва в состоянии устоять на ногах. Я словно попадаю в глаз бури, мир вращается вокруг меня. Кажется, из моих легких высосали весь воздух. Я останавливаю такси и быстро опускаю окна, не обращая внимания на то, что внутрь попадает дождь. Не знаю, сколько времени я сидел, обняв Бетти за талию и глядя в никуда, но сейчас на улице совсем темно.

Пока мы едем по ночному городу, водитель постоянно говорит, быстро, проглатывая окончания слов.

— Чертов Киллер из Кентукки. Хрена ли он сегодня еще одного прикончил? Какой-то мешок с дерьмом, не то мексиканец, блин, не то пуэрториканец. Хренов работничек за триста баксов, блин, точно говорю…

Я поднимаю глаза и смотрю на жирные волосы водителя. Жира так много, что он начинает поблескивать, когда мы проезжаем мимо фонарей. Внезапно мне безумно хочется заставить его проехать через автомойку с опущенными стеклами, и, будь у меня пистолет, я бы, возможно, так и сделал.

— И хрена ли лысого он приехал в этот город, блин? Это мой любимый хренов ресторан, блин…

— По-моему, во всех остальных городах он уже побывал.

Салфетки с запахом лимона. Эти слова возникают передо мной, как будто они записаны жиром на волосах водителя. Салфетки с запахом лимона.

— Дерьмо проклятое этот убивец, блин. На хрена ему сдались KFC? Какого хрена не «Бургер кинг» или «Макдоналдс»? Хули он выбрал мой любимый ресторан, блин, во всем этом дерьмовом мире?

Салфетки с запахом лимона.

— Да че там, во всей вселенной, блин. Ублюдок хренов. Я, блин, туда в следующий раз пистолет возьму, во как.

Мир стал темным и страшным местом. Я смотрю на пустые дома, мимо которых мы проезжаем, вижу блуждающих в ночи людей, большинство из них — отбросы человечества, отродье изгоев общества. Я вижу двух малолетних проституток, садящихся в машину курильщика сигар. Его рука играет с длинными волосами маленькой блондинки, вертит их в пальцах, подносит золотые пряди к глазам и позволяет им упасть. У другой девушки рыжая головка и тоскливый взгляд.

— С этой парочкой я трахался… —Таксист гудит клаксоном и машет девушкам покрытой пятнами никотина рукой. Те даже не смотрят на него. — С обеими с ними. Они дают скидку, если взять сразу двух. Две по цене полутора.

Водитель тихонько хихикает, а я оборачиваюсь назад, чтобы еще раз посмотреть на девушек, прежде чем они исчезнут в ночи.

— Это прям супермаркет, они тут повсюду…

Шофер с жирными волосами не понимает, что мне внезапно хочется плакать, потому что я осознаю, насколько прав был Джеймс Мейсон, когда говорил о приближающемся Армагеддоне. На самом деле Армагеддон уже наступил, и чтобы понять это, нужно только взглянуть на лица этих девочек.

 

Жизнь продолжается

Мокрый агент Вэйд сидит и пялится на экран телевизора, только на этот раз там ничего не показывают. Экран так же пуст, как лицо агента Вэйда. Он не здоровается со мной, когда я вхожу. Честно говоря, я тоже не знаю, что ему сказать, и пересекаю комнату в надежде, что сумею добраться до спальни, так и не перемолвившись с ним словцом. Моя рука уже лежит на дверной ручке, когда раздается его голос.

— А вообще в этом городе дождь хоть когда-нибудь прекращается?

— Никогда.

Я не хочу смотреть на агента Вэйда, опасаясь, что, взглянув на него, пойму, кто он такой на самом деле.

— Смывает наши грехи небось. Я молча киваю.

— И все следы нашего в нем пребывания.

Я заставляю себя повернуться и взглянуть на агента Вэйда. Я вижу, что он сидит и смотрит на свое отражение в пустом экране телевизора, изучая линии своего красивого лица.

— Ты голодный? — Это единственное, что мне удается придумать.

— Я поужинал в ресторане.

— Приятное местечко?

— Лучший ресторан в городе. Я киваю, по-прежнему молча.

Агент Вэйд быстро поворачивается и смотрит на меня. Он вытирает капли дождя, которые затекли в маленькие морщинки у него под глазами.

— Ты станешь героем. Дуги. Я пожимаю плечами.

— Кто знает?

— Жертвы, которые никогда не станут жертвами, благодаря тебе.

Агент Вэйд тянется за бутылкой джина, которую я никогда раньше не видел, и подносит ее к губам. Бутылка наполовину пуста, и теперь я понимаю, почему он вдруг начал излагать этот ужасный, хотя и поэтический бред.

— Хочешь послушать музыку?

— Я собирался немного посидеть у себя в комнате. Может, чуть-чуть почитаю.

Агент Вэйд смотрит в залитое дождем окно.

— Никогда не думал, сколько в этом мире убийц? У всех есть матери, стало быть, все хотят кого-то убить.

— И ты?

Агент Вэйд улыбается, но ничего не говорит.

И пока я стою и смотрю на него, я вдруг осознаю, что являюсь единственным человеком, который стоит между миром и годами KFC-ориентированных убийств. Я буду тем человеком, который убьет человека, который убил многих.

Я встаю и иду к окну. Я слышу, что где-то далеко-далеко церковные колокола отбивают полночь. Я выглядываю на улицу и вижу, как проститутку или девушку, которая выглядит как проститутка, заставляет скакать по-лягушачьи за полицейской машиной пучеглазый дородный коп. Его напарница, которую я бы с удовольствием пригласил пообедать со мной, если бы не был знаком с Бетти, в свете фар пинает ошарашенного сутенера. Я открываю окно и кричу им:

— Отличная работа, офицеры. Отличная работа.

Копы оглядываются на меня, я широко улыбаюсь им и машу рукой. Они молча залезают в машину и уезжают, дворники работают на полную мощь.

Я поворачиваюсь, снова смотрю на агента Вэйда и понимаю, что я его не боюсь. Вот, наступает час, и настал уже, и грядет Демон Дуги.