Я иду сквозь толпу, и она неохотно расступается при виде мечей у бедра. Публика не понимает, что наемник Чхве делает здесь, но люди слишком околдованы происходящим, чтобы злиться. Стоит замедлить ход, как девушки со светящимися лицами снова поворачиваются к сцене и моментально забывают обо мне. Но Чхве хотел, чтобы меня заметили, – и я позволяю себя заметить. Это непривычно.

Бойцов Чхве хорошо готовят, но в глубине души я не только воин, я все еще женщина. И никакие тренировки не могут подготовить женщину к тому, что происходит в этом зале. Здесь подошел бы человек, не способный чувствовать, – Джером или Фен Су. Я же – чувствую, что-то шевелится внутри, толкает в грудь.

Музыка льется в темноту, стекает с пальцев и губ безупречного Гьоля. Воздух вокруг плавится от невысказанных желаний. Лицо Гьоля великолепно – белое, словно алебастр, выточенное из света. Темные пряди, слегка изгибающиеся как раз так, как хотелось бы фотографам, покачиваются около рта, мягко произносящего слова любви. Голос…

Его голос трогает даже меня, хотя я далека от симпатий к парням-цветам. Звук чист и свободен, словно прорвавшийся сквозь зеленые ветви луч. Все, что Гьоль обещает сотням слушателей, кажется предназначенным именно для тебя, как будто между вами никого нет. Он бывает и другим – надменным, полным боли и высокомерия, но словно не всерьез, и слушатели это любят. Его жесты грациозны, как у танцора. Гьоль высок и худ, словно акробат. Пальцы, скользящие по грифу гитары, – произведение искусства. Узкобедрый принц, низкие ноты в голосе которого не дают отвернуться. Каждый может обожать Гьоля, он никому не откажет. Но и никому не будет принадлежать.

Подведенные черным яркие глаза останавливают взгляд на мне, и я слышу гул крови в ушах. Конечно, Гьоль меня не видит, он ослеплен прожектором. Но если даже иллюзии взгляда достаточно, чтобы перестать дышать, каково это, когда он смотрит на тебя по-настоящему? Мне хочется, чтобы он посмотрел.

Такова власть красоты, идеальная ловушка. Люди бегают за красавцами, влюбленные в собственное удовольствие, а тем не отличить настоящее чувство от лести и фантазий, в которые так сильно верят поклонники. Каждый завороженно глядит, как софиты вычерчивают графику скул и освещают совершенные губы, но сила этого воздействия так велика, что никто не может пройти дальше. Безупречные черты лица Гьоля защищают загадку его личности лучше молчания. Но когда он так сияет в полутьме зала, кто в это поверит? Гьоль прекрасен, будто блеск кромки меча в лучах восхода.

Я стояла там и слушала. Наверное, в тот момент я любила Гьоля, как и все вокруг. Если он на краткое время смог заворожить наемника Чхве, что же говорить об остальных. Но люди делятся на две части: те, на кого воздействует красота, и те, кто ее использует. Красота выцветает, деньги – никогда. В сказках рассказывают только про первых, но для людей с высоким положением, не подвластных подобным чувствам, Гьоль – всего лишь инструмент, гороховый шут, ловушка для дочерей. И я здесь – представитель вторых.

Чхве не просил ожидать окончания концерта, но я жду. Когда из зала уходит последняя девушка, я прохожу мимо охранников и членов группы прямо в гримерку Гьоля. Никто из них мне не мешает, потому что одежда и оружие говорят сами за себя.

Открыв дверь, я проскальзываю внутрь и достаю меч:

– Ты пойдешь со мной.

Певец сидит перед зеркалом, он даже не вздрогнул.

– Зачем угрожать, когда можно просто попросить? – Гьоль насмешливо поднимает бровь, не поворачиваясь. – Я не так неприступен, как рассказывают.

Глаза певца вопросительно смотрят из зеркала.

– Все это ты можешь поведать Чхве.

– Чхве? Я считал, что его интересуют только проститутки, наркотики и деньги. Вряд ли он ценитель музыки.

Презрение на лице Гьоля заставляет чувствовать себя отверженным.

– Спросишь у него сам. Мне лишь приказано доставить тебя.

– Почему ты? Да еще одна? Чхве считает меня таким жалким, что не мог прислать кого-то посильнее?

Из взгляда Гьоля исчез интерес. Я больше не его аудитория, так что на снисхождение могу не рассчитывать. Холодность красивого лица – тоже оружие.

– Спроси Чхве, – пожала плечами я.

– А у тебя, смотрю, никакого чувства собственного достоинства, – дразнит певец.

Он проверяет меня – хочет сбежать и старается понять, новичок перед ним или рисковать не стоит. Вспыльчивость – первый признак непрофессионализма. Но я все это сто раз видела – кто-то шутит, кто-то притворяется равнодушным, кто-то умоляет, кто-то кидается на тебя. Постепенно узнаёшь, чего можно ожидать.

– Я даю тебе две минуты, – отвечаю, принимая стойку.

Трудно понять, какое впечатление оказываешь на людей, но Гьоль, похоже, неглуп. Он видит руки, сжимающие рукоять, видит лезвие, направленное прямо на него. Впрочем, он нужен боссу живым, так что меч – лишь устрашение, жест, дань традиции. Если он решит сопротивляться, придется использовать грубую силу. Я значительно ниже Гьоля, но он выглядит слишком изысканно, чтобы сражаться. Даже если певец умеет драться, сомневаюсь, что его знания боевых искусств существенны.

И все же я ощущаю себя неуверенно. Те несколько секунд, что я раздумываю, дают Гьолю время принять решение. И он говорит:

– Нет.

Сталь в голосе и гневные глаза в других обстоятельствах были бы соблазнительны. Но никто не говорит «нет» Чхве. Он – черный, злой и всемогущий король изнанки города, требующий абсолютного повиновения. Я издаю небольшой смешок, а потом стремительно и сильно бью рукоятью меча в бледный висок певца. Гьоль падает, словно скошенный цветок. Волосы рассыпаются по полу, обрамляя лицо.

Прежде чем позвонить громилам, которые отнесут его в машину, я смотрю на линии губ и узкого подбородка Гьоля. Теперь в зеркале вместо принца отражается черный призрак. Я чувствую себя грубым орудием из палок перед чем-то поистине утонченным.

У Чхве много рабов. Он – самый крупный рабовладелец современности. Большинство людей принадлежат ему из-за долгов. Так как отдать их люди не могут, им приходится выполнять любую порученную работу. Многие не принадлежат ему напрямую, но каждый месяц отчисляют долю выручки, чтобы не встретиться с «мечами Чхве». Чхве – делец, никакие деньги не кажутся ему маленькими. Если девочка-продавщица подросла и будет больше приносить денег в качестве модели или проститутки, так и случится. Если мальчик соображает, он отправится в лаборатории Чхве. Если он боец, ему путь в личную гвардию. И только одного пути не предусмотрено – прочь отсюда.

Мы едем в тонированной машине Чхве, я сижу на заднем сиденье, где находится и бесчувственный Гьоль. Спереди – другие наемники, они разговаривают о том, кто сколько вчера выпил, о ценах на машины и размере груди Ми Хи, самой известной куртизанки из «Киото». Каждый раз, когда мы встречаемся, они говорят об одном и том же. Эти разговоры бессмысленны, тяжелы, словно похмелье, и мне кажется, что сцена происходила сотни раз, только на заднем сиденье лежал кто-то другой.

Длинные волосы Гьоля разметались по лицу, их хочется отвести прочь, вернуть в состояние совершенства. Я оставляю все как есть и смотрю в окно.

– На бабу похож! – говорит плотный, круглолицый Инь Су. – Может, Чхве хочет отправить его в бордель?

– Вряд ли. – Водитель заворачивает, сжимая сигарету в зубах. – Скорее отдаст какой-нибудь знатной старухе за мешок алмазов.

– Заткнитесь уже.

– Ха-ха! Неужели Фэн заговорила? – Инь Су обернулся, свесившись через край кресла. – Кто это такой вообще?

– Певец. Музыкант, – слова слетают неохотно. – Поет песни, девчонки платят.

– А-а, – протянул Инь Су и развернулся обратно, тоже закуривая. – Ну, теперь будут платить Чхве.

Мы едем долго, город проносится за окном. Через некоторое время Гьоль открывает глаза, бросает быстрый взгляд из-под ресниц. Ха, а он не принимает поспешных решений. Я вспоминаю, что несколько раз его пытались похитить фанатки. Поняв, что происходит, он сжимается, но тут же расслабляется снова, понимая, что выхода нет.

– Ты убийца?

Он чуть наклоняет голову, разглядывая обстановку в машине. Его одежда, волосы, лицо – от всего исходят слабые приятные запахи, невероятно чужие здесь. Гьоль кладет ногу на ногу, потом морщится от боли или раздражения.

Мне не хочется разговаривать, я это не люблю.

– Значит, убийца. Ни разу не встречал убийцу, – не сдается он.

– Скоро увидишь их полный зал! – Водитель засмеялся.

Я молчу. Мне нечего сказать безупречному Гьолю. Сигаретный дым заполняет салон, расслаивается, окутывает его никотиновым туманом. Зачем певец нужен Чхве? Заставит выступать для богатых старух или устроит аукцион? Просто сломает, как никчемную игрушку? Не стоит задумываться о том, чего не можешь изменить. Наемники спереди весело гогочут.

– Что нужно Чхве?

Прежде чем я отвечаю, Гьоль пытается выхватить мой меч. Может, вообразил себя мастером иайдо, искусства молниеносно убивать? Его движения недостаточно быстры, а пространства в машине слишком мало, если не знаешь, что делать. Я сдерживаю его руку, стиснув длинные белые пальцы в своих. Странно видеть их на темной рукояти моего меча, они бьют током.

– Ты только навредишь себе. Никто из нас не знает, зачем ты Чхве. И всем плевать.

Инь Су оборачивается, издевательски сверля Гьоля взглядом. Тот в ярости откидывается назад, пытаясь понять, что можно сделать, – попытаться выскочить из машины, совершить еще что-нибудь невероятно бессмысленное. Пряди волос разлетаются и образовывают новый увлекательный рисунок, губы сжаты. На покорного паренька он не походит, и это сулит неприятности.

Гьоль не испуган, а раздражен. Но в конце концов интеллект побеждает инстинкт. Я не спускаю с него глаз.

– Что? Ударишь меня снова? – Он грациозно прикасается к виску, пальцы осторожно ощупывают место удара.

– Нет.

Кажется, мне стыдно за грубость. Рядом с певцом любое мое движение кажется чрезмерным, топорным. Можно было выбрать другой способ, но я вырубила Гьоля просто потому, что хотела сделать все как можно быстрее, не испытывая сомнений. Это было неизящно, словно сломать крылья бабочки.

– Нет?

Гьоль рассеянно смотрит на меня. Тени прихотливо играют на его лице, пока машина проносится мимо освещенных торговых центров. Завораживающая игра.

– Мы больше не встретимся, так что у меня не будет повода.

Но я ошибаюсь.

Наемники называют меня Немая Фэн, потому что я разговариваю только тогда, когда это необходимо. Они считают, что со мной что-то не так, но я перестала болтать, когда поняла, как устроена жизнь.

Есть вещи, которые ты должен сделать, и никакие разговоры этого не смягчат и не исправят. Люди пузырятся словами, выпускают облака однообразных бесед. Они будто кутаются в слова и скрывают от себя то, в чем не хотят признаваться, или же думают, что можно описать предмет желаемым образом – и поверить в это. Чем дольше живешь, тем более жалким выглядит этот самообман. Людям не хватает смелости прожить жизнь молча.

Чхве мог бы не произносить ни слова, хотя он любил ругаться, честолюбиво наслаждаясь звуком собственного голоса. Его бы поняли и так – время выковало из фигуры Чхве ультимативное предупреждение бежать или подчиняться. Он выглядел как старый утес, на котором вода и ветер написали суровую поэму. Каждая черта его лица несла на себе какой-то порок, но были там и сила, и ожесточенное желание власти. Я ненавидела Чхве, но его тело и лицо сами по себе были заявлением. Или приговором. Все же для большинства – приговором.

Мы сидели в клубе Чхве и выпивали. Трудно вспомнить, что служило поводом, – в клуб возвращались после заданий или проводили там время, когда приказов не поступало. Клуб с подпольным игорным клубом, борделем и нарколабораторией – любимое детище Чхве, его концерн, ответ дельцам в пиджаках.

У парней уже развязались языки. Я не разговаривала, просто выжидала положенное время и выпивала стакан ледяного джина. Клуб был забит, ложа – заполнена женщинами. Еще никогда я не видела столько богатых женщин в клубе Чхве.

– Ну, и потом он как начал…

Гитарные аккорды утопили последние слова Инь Су в жужжащей волне.

– Эй, Фэн! Вон твой певец!

Я подняла взгляд от стакана с джином.

Кто-то бормочет, дергает меня за руку, но ничего этого больше не существует. Изящная освещенная фигура у микрофона составляет весь мой мир, и остальное в него просто не вмещается. Красота Гьоля смывает все, она неповторима – солнечная, словно отблески света в ручье. Она делает счастливыми всех вокруг.

Мы все мечтаем, но мечты никогда не воплощаются в полной мере. Получая желаемое, мы остаемся слегка разочарованными, во всем находятся изъяны. Но безупречного Гьоля прозвали так не зря. Он одет в белое, словно невинный принц, – играет на контрастах, как любой актер. В ухе каплей крови сияет алый камень. Темные волосы обрамляют лицо, пряди взлетают, когда он откидывает голову назад, и их падение завораживает. Пальцы неспешно пробегают по стойке микрофона, заставляя женщин закусывать губу, с кисти свисает горсть цепочек-браслетов. В зале становится так тихо, что я могу расслышать их еле слышный звон. Безупречно худой и недосягаемый, Гьоль начинает петь.

Улыбка – как весна, которая никогда не приходила в этот город. Я боюсь ослепнуть от ее сияния. Гьоль поет мягко, словно осторожно ступает рядом со спящей возлюбленной. Голос омывает чистой водой, обнимает и заставляет забывать все плохое, что ты когда-либо делал. Зал, полный грешников и убийц, лежал перед безупречным Гьолем, но пока звучит песня, на всех лицах одна лишь безмятежность. Наверняка это иллюзия, но я в нее верю.

И вдруг в гармонию врывается какой-то грохот, все разрушается, разваливается. Нерадивые музыканты, которых нанял Чхве, сбились и перестали играть. Магия исчезла.

– Тебя переоценили, Гьоль! – кричит женщина из первого ряда и смеется.

– За что я заплатила столько денег?

На краткий миг возникает чувство, что это провал. Клуб Чхве шумит, не прощая чужака. Их крики тем громче, чем сильнее разочарование. Я снова тянусь к стакану с джином, но Гьоль кидает на публику высокомерный взгляд, наклоняется к микрофону – и продолжает петь. Голос так чист, что кажется мне бликом света. Темные глаза оглядывают зал, ни искры страха или неуверенности. Ему не нужны музыканты или декорации – голос льется, улетает в небо.

– Сукин ты сын! – Я осушаю стакан.

Наемники смотрят с удивлением – надо же, Немая Фэн заговорила. Я понимаю, что на моих губах играет странная усмешка. Впервые я позволяю себе поверить, что кто-то может победить Чхве, и это глупо. Это бесполезные надежды. Это – проигрыш, но я хочу сделать ставку.

Концерт приносит боссу приличный навар. Чхве поражен тем, как много женщины готовы платить за возможность видеть Гьоля. Уже скоро богатые дамы станут соревноваться на аукционе, чтобы купить частицу певца, но до этого у меня есть еще немного времени. Взяв электрогитару, Гьоль выгибается, заставляя инструмент кричать. Похоже, ему все равно, где выступать, – в маленьком баре или в клубе Чхве. Влажная кожа мужчины блестит от легкой испарины, пальцы носятся по грифу.

Когда я возвращаюсь домой, мне впервые становится интересно, как я выгляжу. Я пристально рассматриваю себя в зеркале, но по сравнению с сиянием Гьоля я выгляжу словно пешка. Из нас двоих он лучшая женщина. Мне хочется открыть окно, чтобы слышать шум города. Там льет дождь, и я свешиваюсь вниз, позволяя воде намочить волосы и стекать медленными холодными струями.

– Пошли в «Киото», Фэн. Сегодня я заплачу, – расщедрился Инь Су.

Он всегда так делает, когда задание Чхве – особенно неприятное, будто хочет выпивкой смыть кровь. Я протираю меч, тряпка становится алой. Иногда должники слишком упорствуют, им нужно дать понять, что это неправильный путь. Заплатят они все равно, вопрос только в том, сколько до этого боли испытают те, кого они знают. Так что порой приходится демонстрировать, что никто из «мечей Чхве» не будет шутить. Сегодня сделать это пришлось мне.

Я не хочу идти в клуб, но нет причин нарушать привычный порядок вещей. Когда мы заходим внутрь, я вижу Гьоля. Трудно избегать солнца.

Мужчины боятся роскоши цветов, блеска камней, легкости мехов и перьев, они опасаются, что это вымоет их силу. Красивый мужчина должен быть жесток, но безупречному Гьолю нет дела до этих правил. Тонкая сорочка с серебряной нитью облегает его, как вторая кожа. Низкий вырез, такой непривычный у мужчин, обнажает идеально ровную грудь и впадины ключиц. Ключицы зовут касаться их губами, блуждать, словно в иноземных холмах, теряться, словно в дюнах пустыни. Гьоль мог бы казаться беззащитным, но вместо этого именно я со своим плохо вытертым мечом чувствую себя совершенно безоружной.

Певец плавно поворачивается к микрофону, губы шепчут, заставляя мурашки покрывать спину. Никакая роскошь не делает его смешным, любые драгоценности подходят принцу «Киото».

– Иди ко мне, – поет он, и женщины в зале взвывают от восторга.

Ткань мерцает на идеальных плечах. Он играет, изображает равнодушие, словно опытный соблазнитель. Что-то ломается у меня внутри, я вспоминаю лужу крови на полу крохотной квартиры, а Гьоль заводит толпу, насмешливо проводя рукой по волнующему телу. Низкие ноты вибрируют, расширяются, заполняя весь зал, соперничая с бас-гитарой. Гьоль продает себя, но даже это получается так непринужденно, так небрежно, что невозможно оторвать взор. Шутит он или всерьез?

– Я знаю, что нравлюсь тебе. – Губы улыбаются, их изгиб пленяет.

Сегодня глаза Гьоля бесстыдны. Я понимаю не все слова – он поет на не родном мне языке, но зато язык тела понятен и так. Публика затаила дыхание, глядя на то, как длинные пальцы задевают край сорочки, задирают ее в мимолетном движении, обнажают линию бедра, мягкость, в которой хочется потеряться. Женщины неистовствуют, они сделают все, что он попросит, но певцу ничего не нужно. Серьги Гьоля пылают в лучах софитов.

– Ты выпьешь или будешь пялиться? – Инь Су недоволен, он толкает меня к барной стойке. – Я слышал, Чхве проведет аукцион. Не знаю, правда, сколько паренек продержится. Давно бы посадили его на иглу – глядишь, сучонок бы стал сговорчивей.

Я не отвечаю. Что тут скажешь.

Спустя некоторое время аукцион действительно начинается. Чхве лично наблюдает за происходящим, ставки взмывают до невероятных сумм. Во время торгов Гьоль сидит на краю сцены, откинувшись назад. Он разглядывает пальцы, ему совершенно не интересно происходящее.

– Сними рубашку, – говорит Чхве. – Эта леди заплатила.

– Не-а.

Он смеется боссу в лицо, глядя сверху вниз, и ухмыляется. Это вызов. Его спокойствие выглядит наигранным, на деле Гьоль взбешен.

– Ты наглец! Ты будешь делать то, что тебе говорят!

Чхве отвешивает музыканту оплеуху. Я вздрагиваю от ее звонкого, неумолимого звука. Гьоль подчинится, я знаю, и лучше ему сделать это сейчас. Чхве забавляет сопротивление, оно набивает цену.

– Что вы творите? Оставьте его в покое! – кричит какая-то девушка.

Публика шумит, не понимает, как реагировать. Женщинам не нравятся красные отпечатки на красивом лице, но каждая из них хочет его заполучить.

– Я не стану подчиняться. – Глаза Гьоля сверкают не хуже драгоценных камней.

– Он мертвец. – Ин Су опрокидывает стакан.

Я спрыгиваю с барного стула к сцене, делаю несколько быстрых шагов – и оказываюсь между Чхве и Гьолем раньше, чем успеваю подумать. Босс уже достал меч, но я склоняюсь в немыслимом поклоне, заслоняя певца:

– Прошу вас, господин… Вы лишь зря потеряете деньги.

– Пошла прочь!

Он отшвыривает меня и наставляет меч на грудь Гьоля. Отточенное лезвие разрезает тонкую ткань в мгновение ока, публика взвывает. Она получила, что хотела, моя же глупость очевидна всем вокруг.

Я поднимаюсь. Тело мужчины смущает. Стоит думать о гневе Чхве, но я думаю лишь о том, что воздух между мной и Гьолем слишком теплый. Это дистанция между желанием и возможностью. Мужчина все еще сидит, свесив ноги с края сцены, и он слишком высок, чтобы смотреть в глаза, поэтому я разглядываю лоскуты сорочки, гляжу на цепочки, спускающиеся по груди, на гладкую кожу.

– В следующий раз это будет не ткань, а твоя шея, – говорит ему Чхве и уходит.

Боссу нет до меня дела. Самое лучшее время, чтобы откланяться.

Отвернувшись, я делаю шаг прочь, но кто-то крепко хватает меня за руку и разворачивает к себе. Темные глаза парализуют, в них появляется узнавание. Миг – и я лечу вперед, падая на голую грудь безупречного Гьоля. Он обнимает окаменевшее от неожиданности тело, сжимая пальцами плечи. Его тепло влечет, запах – опьяняет.

Мягкие губы Гьоля шепчут мне в волосы:

– Спасибо, убийца.

Я захожу в золотую клетку Гьоля, держа в руках меч. Услышав шаги, певец снимает наушники и отворачивается от зеркала.

– Ты пойдешь со мной.

– Я уже выучил этот урок. Я пойду с тобой, – насмешливо соглашается Гьоль и поднимается одним плавным движением. – Я ожидал, что Чхве пришлет кого-нибудь меня наказать.

Он сам открывает дверь наружу и выходит в коридор, еще не догадываясь, что его там ожидает. Здесь много трупов, но Гьоль ступает точно в промежутки, не залитые алым. Брови мужчины взлетают вверх в изумлении, бледное лицо поворачивается ко мне, но он ни о чем не спрашивает. В любом случае я не смогла бы объяснить.

Короткий жест – и кровь с испачканного меча брызгает на стену. Очистив лезвие, я прохожу вперед, приглашая Гьоля следовать за мной. Здесь, среди мертвых наемников, безупречный певец выглядит диковинной птицей, заблудившейся в городе, и мне хочется его отпустить.

Мы идем по коридору, спускаемся по лестнице под звучащую в отдалении музыку – высокий красивый мужчина и маленькая женщина с острым клинком. Неоновые огни переливаются в глазах. Шумят машины. Около выхода нас замечает наемник, и я танцую с ним его последний танец. Когда он падает, подъезжает такси.

– Тебе пора ехать, Гьоль, – говорю я.

Давай же, беги прочь отсюда – туда, где ты сможешь быть счастлив.

Меня оглушает грохот, он звучит громче любых звуков вокруг. Я не сразу понимаю, что это отчаянно стучит мое сердце. Никогда раньше я не думала, что у меня есть сердце… Так отчаянно хотелось, чтобы Гьоль остановился и увидел меня. Чтобы посмотрел только на меня.

И он смотрит – так долго, что время застывает. Один долгий миг перед тем, как навсегда уехать из царства Чхве.

Октябрь 2015 года