Люди, осужденные по «Делу Бронникова»

Азбелев Павел Петрович (1900–1941) — экономист ЦНИГРИ.

Адрес: Ленинград, 1-я ул. Деревенской Бедноты, д. 5, кв. 3.

Участник кружка: «Бодлеровская академия».

Арест: Впервые арестован в 1922 г. По «Делу Бронникова» арестован 20 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. лишен права проживания в 12 п. п. на 3 года и Уральской обл.

Дальнейшая судьба: Выслан из Ленинграда в Липецк, в 1935 г., отбыв трехлетнюю ссылку, переехал с семьей в Кировск (Ленинградская область), где работал экономистом. В июле 1941 г. был как политически ненадежный выслан в Мелекесс (ныне Дмитровград), в августе того же года мобилизован, в ноябре погиб на фронте.

(Отец Петр Павлович Азбелев репрессирован в 1927 г., брат Федор Петрович Азбелев погиб в блокаду в январе 1942 г.)

Билибина Татьяна Владимировна (1894–1942?) — служащая Совторгфлота.

Адрес: Ленинград, В.О., пр-т Пролетарской Победы, д. 22, кв. 12.

Руководитель кружка: Литературный салон Билибиной Т.В.

Арест: 9 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. — 3 года лагеря условно.

Дальнейшая судьба: В 1935 г. вместе с мужем Билибиным Н.Н. и дочерью Кисловской В.В. выслана из Ленинграда. Далее ее следы теряются.

Бронников Михаил Дмитриевич (1896–1942?) — литератор, киновед, конторщик завода «Красная Заря».

Адрес: Ленинград, В.О., 10-я линия, д. 25, кв. 3.

Руководитель кружков: «Штрогейм-клуб», «Бандаш», «Дискуссионный клуб», «Академия», «Фабзавуч», «Безымянный клуб», «Шекспир-Банджо», «Бодлеровская академия».

Участник кружков: «Шерфоль», Мистико-спиритуалистический и литературный салон В.Р. и Л.Ю. Мооров.

Арест: 9 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. по ст. 58–10 УК РСФСР — 3 года концлагеря.

Дальнейшая судьба: Выпущен из лагеря досрочно. Отправлен на поселение в Кировск. Новый арест — 5 июля 1941 г. 6 мая 1942 г. особым совещанием при НКВД СССР по ст. 58–10 УК — 5 лет ИТЛ. Далее его следы теряются.

Бруни Георгий Юльевич (1870–1942) — музыкант-аккомпаниатор.

Адрес: Ленинград, пр-т Майорова, д. 31, кв. 9.

Участник кружков: Мистико-спиритуалистический и литературный салон В.Р. и Л.Ю. Мооров, Мистико-спиритуалистический салон Наумовой, Литературный салон Билибиной Т.В.

Арестован: 9 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. по ст. 58–10 УК РСФСР — 3 года концлагеря.

Дальнейшая судьба: Погиб в блокаду в апреле 1942 г.

(Сын Владимир Георгиевич Бруни тоже погиб в блокаду.)

Вержбицкий Глеб Дмитриевич (1904–1942) — преподаватель Военно-медицинской академии РККА.

Адрес: Ленинград, Советский пр-т, д. 7, кв. 57.

Участник кружка: Мистико-спиритуалистический и литературный салон В.Р. и Л.Ю. Мооров.

Арест: 20 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. по ст. 58–10 УК РСФСР — 3 года лагеря.

Дальнейшая судьба: После освобождения вернулся в Ленинград. Погиб в блокаду в феврале 1942 г.

(Брат Борис Дмитриевич Вержбицкий арестован 30 января 1942 г. Умер в тюрьме от дистрофии.)

Владимирова Татьяна Михайловна (1895–1942) — бухгалтер 3-го пункта охраны Матмлада.

Адрес: Ленинград, пр-т 25 Октября, д. 22–́24 (угол ул. Желябова, 12), кв. 75.

Участник кружка: «Шерфоль».

Арест: 20 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. по ст. 58–10 УК РСФСР лишена права проживания в 12 п. п. на 3 года.

Дальнейшая судьба: Проживала в г. Любим Ярославской обл., работала пом. бухгалтера Первомайской артели инвалидов. Освобождена 27 марта 1935 г. С декабря 1937 г. — ст. бухгалтер подсобного хозяйства психиатрической б-цы в дер. Хутынь Новгородского р-на Лен. обл.

(Сестры и мать погибли в блокаду.)

Власов Василий Адрианович (1905–1979) — сотрудник издательств «Молодая гвардия», «Детгиз»; художник.

Адрес: Ленинград, В.О., 1-я линия, д. 20, кв. 32.

Участник кружков: «Штрогейм-клуб», «Бандаш», «Шекспир-Банджо».

Арест: 9 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. по ст. 58-10-11 — 5 лет концлагеря с заменой на 5 лет ссылки в Башкирию.

Дальнейшая судьба: Постановлением ОСО НКВД СССР от 15 ноября 1934 г. освобожден досрочно.

Волков Дмитрий Васильевич (1909–1937) — счетовод на нефтескладе, одногодичник в 115 зенартполку.

Адрес: Ленинград, ул. Моховая, д. 16, кв. 17.

Участник кружка: Ячейка в 115 зенартполку.

Арест: 8 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. по ст. 58–10 и 58–11 — 10 лет концлагеря.

Дальнейшая судьба: Наказание отбывал на Беломоро-Балтийском комбинате НКВД. Арестован 12 ноября 1937 г. Тройкой НКВД Карельской АССР от 20 ноября 1937 г. осужден по ст. 58-10-11. Расстрелян 28 ноября 1937 г. на ст. Медвежья Гора (Сандармох).

Ефимов Николай Николаевич (1905–1975) — киновед, работник кинокабинета ГИИИ. Автор книг «Немецкие киноактеры» (1926), «Георг Вильгельм Пабст» (1936) и др., множества статей в газетах и журналах.

Адрес: Детское Село, ул. Пролеткульта, д. 13, кв. 4.

Участник кружков: «Безымянный клуб», «Дискуссионный клуб».

Арест: 20 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. лишен права проживания в 12 п. п. на 3 года.

Дальнейшая судьба: С 1959 г. — научн. сотр. Сектора кино Лен. ин-та театра, музыки, кинематографии.

Крюков Алексей Алексеевич (1909 — после 1951) — преподаватель ФЗУ завода «Электросила», литератор, литературовед, переводчик, одногодичник в 115 зенартполку.

Адрес: Ленинград, наб. реки Фонтанки, д. 150, кв. 5.

Участник кружка: Ячейка в 115 зенартполку.

Арест: 15 февраля 1932 г.

Приговор: Постановлением ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. по ст. 58–10 УК РСФСР — 10 лет концлагеря.

Дальнейшая судьба: Этапирован в Белбалтлаг. Совершил побег, задержан на сов. — финской границе 9 ноября 1933 г. 11 июля 1934 г. вторично осужден на 10 лет ИТЛ. Срок отбывал в Ухтпечлаге. После освобождения проживал в Тульск. обл. Арестован 23 ноября 1948 г. Осужден по ст. 58–10 УК РСФСР. Этапирован в Минлаг МВД СССР. Арестован 3 октября 1950 г. Осужден 12 апреля 1951 г. спецлагсудом Минерального лагеря МВД по ст. 58–14 УК РСФСР на 8 лет лишения свободы и 5 лет поражения в правах. Далее его следы теряются.

(Мать погибла в блокаду.)

Ласкеев Борис Федорович (1899–?) — инженер Ленпроектдора.

Адрес: Ленинград, ул. Корпусная, д. 24, кв. 23.

Участник кружка: «Бодлеровская академия».

Арест: 20 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. лишен права проживания в 12 п. п. и Уральской обл., прикреплен к определенному месту жительства.

Дальнейшая судьба: Неизвестна.

Лозинский Михаил Леонидович (1886–1955) — гл. библиотекарь ГПБ, переводчик.

Адрес: Ленинград, ул. Красных зорь, 73–75, кв. 26.

Участник кружка: «Шерфоль».

Арест: 20 марта 1932 г. Виновным себя не признал.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. по ст. 58–10 УК РСФСР — 3 года лишения свободы, условно.

Дальнейшая судьба: Лозинский М.Л. — один из создателей школы поэтического перевода. В 1946 году за перевод «Божественной комедии» Данте был удостоин Сталинской премии 1-й степени. Умер в 1955 г. от тяжелой болезни.

Моор Вильям Рудольфович (1865–1932) — врач, частная практика.

Адрес: Ленинград, В.О., 9-я линия, д. 34, кв. 5.

Участник кружка: Мистико-спиритуалистический и литературный салон В.Р. и Л.Ю. Мооров.

Арест: 13 марта 1932 г.

Дальнейшая судьба: Умер в ДПЗ 26 марта 1932 г.

Моор (Зубова) Любовь Юльевна (1891–1970) — актриса, чтец-декламатор. Выступала в клубах с лекциями-концертами.

Адрес: Ленинград, В.О., 9-я линия, д. 34, кв. 5.

Арест: 9 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. по ст. 58–10 УК РСФСР — 3 года концлагеря.

Дальнейшая судьба: Срок был сокращен. В 1935 г. выслана из Ленинграда.

(Брат Михаил Юльевич Зубов в 1933 г. выслан в Казахстан, в 1943 г. умер в Вологде от голода. Сын Зеленецкий А.А. в 1930 г. был арестован по «Академическому делу», отправлен в ссылку на Урал, в 1935 г. освобожден с ограничением проживания.)

Наумов Павел Семенович (1884–1942) — художник.

Адрес: Ленинград, В.О., 12-я линия, д. 31, кв. 46.

Участник кружка: Мистико-спиритуалистический и литературный салон В.Р. и Л.Ю. Мооров.

Арест: 20 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии ОГПУ в ЛВО от 17 июня 1932 г. лишен права проживания в 12п.п. и Уральск. обл. сроком на 3 года, с прикреплением.

Дальнейшая судьба: Умер в блокаду.

Наумова Вера Кирилловна (1894–1956?) — художница.

Адрес: Ленинград, В.О., 12-я линия, д. 31, кв. 46.

Руководитель кружка: Мистико-спиритуалистический кружок Наумовой.

Участник кружка: Мистико-спиритуалистический и литературный салон В.Р. и Л.Ю. Мооров.

Арест: 20 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии ОГПУ в ЛВО от 17 июня 1932 г. лишена права проживания в 12 п.п. и Уральск. обл. сроком на 3 года, с прикреплением.

Дальнейшая судьба: Неизвестна.

Пестинский Борис Владимирович (1901?–1943) — художник, биолог-серпентолог.

Адрес: Ленинград, ул. Петропавловская, д. 4, кв. 36.

Участник кружка: Мистико-спиритуалистический салон Наумовой.

Арест: 20 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. выслан в Среднюю Азию на 3 года.

Дальнейшая судьба: С 1934 г. жил и работал в Ташкенте. Освобожден 21 марта 1935 г.

Петкевич-Пильц Элеонора Иосифовна (1881–?)

Адрес: Неизвестен.

Участник кружка: Мистико-спиритуалистический и литературный салон В.Р. и Л.Ю. Мооров. (Ни в каких материалах по этому кружку не проходит.)

Арест: 20 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии ОГПУ в ЛВО от 17 июня 1932 г. выслана в Казахстан на 3 года.

Дальнейшая судьба: Неизвестна.

Рейслер Александр Владимирович (1896–1937) — зав. отделом сбыта завода «Красная Заря».

Адрес: Ленинград, В.О., Малый пр-т, д. 1, кв. 29.

Участник кружка: «Бодлеровская академия».

Арест: 20 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. выслан из Ленинграда, лишен права проживания в 12 п. п. и Уральской обл. на 3 года, прикреплен к определенному месту жительства.

Дальнейшая судьба: Жил в Орле. Арестован в 1937 г. Расстрелян.

Ремезов Михаил Николаевич (1908–1942) — сценарист, журналист.

Адрес: Ленинград, ул. Ораниенбаумская, д. 7, кв. 5.

Участник кружков: «Штрогейм-клуб», «Бандаш», «Дискуссионный клуб», «Безымянный клуб», «Шекспир-Банджо»

Арест: 20 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. выселен из Ленинграда, лишен права проживания в 12 п. п. и Уральской обл. на 3 года, прикреплен к определенному месту жительства.

Дальнейшая судьба: Был выслан в Тамбов, через год получил разрешение поселиться в Малой Вишере. Умер в блокаду.

(Жена и мать тоже погибли в блокаду.)

Рыжкина-Петерсен Мария Никитична (1898–1984) — библиотекарь в ГПБ.

Адрес: Ленинград, наб. Лейтенанта Шмидта, д. 7, кв. 4.

Участник кружка: «Шерфоль».

Арест: 20 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. выселена из Ленинграда, лишена права проживания в 12 п. п. и Уральской обл. на 3 года, прикреплена к определенному месту жительства.

Дальнейшая судьба: Во время войны ушла с немцами. Умерла в эмиграции.

Шульговский Николай Николаевич (1880–1933) — литератор, лингвист, стиховед, автор книги «Занимательное стихосложение».

Адрес: Неизвестен.

Участник кружка: Литературный салон Билибиной Т.В.

Арест: 9 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. — 3 года концлагеря.

Дальнейшая судьба: Умер в заключении в 1933 г.

Шуппе Георгий Николаевич (1906–1994) — физик, научный сотрудник Ленинградского электротехнического института.

Адрес: Ленинград, ул. Бармалеева, д. 28, кв. 8.

Участник кружков: «Бандаш», «Дискуссионный клуб», «Шекспир-Банджо».

Арест: 20 марта 1932 г.

Приговор: Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 г. выслан в Казахстан, без права выезда сроком на 3 года.

Дальнейшая судьба: Перебрался в Ташкент. В течение 1939–1942 гг. несколько раз сидел в Ташкентской внутренней тюрьме. Основал научную школу физической электроники в Узбекистане.

 

Кружки, указанные в «Деле Бронникова»

 

«БАНДАШ»

Содержание работы

• Практическая, производственная работа по созданию и распространению фотофильмов.

• Созданы сценарии фотофильмов: «Женщина-стрелок», «Бар», «Ангина», Портнихи», «Прачки», «Цирк» (сценарий Бронникова о бывшем генерале, ставшем на чужбине клоуном).

• Был заключен договор с издательством «Молодая гвардия» на создание книжки фотоиллюстраций на тему об утильсырье. Книжка была забракована.

Адреса

В.О., 1-я линия, д. 20, кв. 32 (квартира Шишмаревой-Власова)

В.О., 3-я линия, д. 10, кв. 10

Руководители

Бронников М.Д.

Участники

Власов В.А.

Ремезов М.Н.

Россет Н.В.

Петров Ю.Н.

Гроссет-Волжина Н.А.

Шуппе Г.Н.

Езерский

Гушнер С.Е.

Порет А.И.

Минц Ф.М.

Сафонова

Блетова

Макарова Т.

Москаленко К.

 

«ШТРОГЕЙМ-КЛУБ»

Содержание работы

• Изучение и пропаганда творчества американского режиссера, актера, сценариста Эриха фон Штрогейма.

• По заказу издательства «Теа-Кино-Печать» работа над монографией о Штрогейме.

Адрес

В.О. 1-я линия, д. 20, кв. 32 (квартира Шишмаревой-Власова)

Руководитель

Бронников М.Д.

Участники

Шишмарева Т.

Власов В.А.

Ремезов М.Н.

Петров Ю.Н.

Россет Н.В.

 

«ШЕКСПИР-БАНДЖО»

Содержание работы

• Обсуждение вопросов драматургии. Театр без зрителей.

Адрес

Неизвестен

Руководитель

Бронников М.Д.

Участники

Шишмарева Т.

Власов В.А.

Ремезов М.Н.

Россет Н.В.

Петров Ю.Н.

Шуппе Г.Н.

Гроссет-Волжина Н.А.

 

«ДИСКУССИОННЫЙ КЛУБ»

Содержание работы

• Дискуссии по мировоззренческим, политическим вопросам, по вопросам искусства.

• После доклада Ф.М. Минц о «Земле» Довженко разделились на «землистов» и «антиземлистов».

• Чтение зарубежных журналов.

Адреса

В.О. 1-я линия, д. 20, кв. 32 (квартира Шишмаревой-Власова)

В.О., 10-я линия, д. 25, кв. 3 (квартира Бронникова)

Руководитель

Бронников М.Д.

Участники

Ремезов М.Н.

Ефимов Н.Н.

Минц Ф.М.

Шуппе Г.Н.

Арнольди Э.М.

Геллер Е.Ю.

Домбровский Л.В.

 

«АКАДЕМИЯ»

Содержание работы

• Учебные цели.

Адрес

Неизвестен

Руководитель

Бронников М.Д.

Участники

Имена неизвестны

 

«ФАБЗАВУЧ»

Содержание работы

• Учебные цели.

Адрес

Неизвестен

Руководитель

Бронников М.Д.

Участники

Имена неизвестны

 

«БЕЗЫМЯННЫЙ КЛУБ»

Содержание работы

• Издание рукописных журналов «Журнал с именем», «Журнал без имени» (издавал Ефимов).

• В 1932 г. планировался выпуск «Альманаха моих друзей». Предполагаемый состав: французские поэты в переводе Бронникова, литературный сценарий Ефимова, фрагменты «Улисса» Джойса в переводе Шишмаревой.

Адрес

Неизвестен

Руководитель

Бронников М.Д.

Участники

Ремезов М.Н.

Ефимов Н.Н.

Минц Ф.М.

Геллер Е.Ю.

Домбровский Л.В.

 

«БОДЛЕРОВСКАЯ АКАДЕМИЯ»

Содержание работы

• Кружок поэтического творчества.

Адрес

В.О., 10-я линия, д. 25, кв. 3 (квартира Бронникова)

Руководитель

Бронников М.Д.

Участники

Азбелев П.П.

Рейслер А.В.

Ласкеев Б.Ф.

 

«ШЕРФОЛЬ»

Содержание работы

• Кружок родился из Студии перевода под руководством М.Л. Лозинского (при издательстве «Всемирная литература»), в начале 1920-х годов работавшей над коллективным переводом сонетов Эредиа.

Адрес

Улица Красных Зорь, 73–75, кв. 26.

Руководитель

Лозинский М.Л.

Участники

Бронников М.Д.

Блох Р.Н. (Во время следствия находилась в эмиграции.)

Шведе А.И.

Рыжкина-Петерсен М.Н.

Владимирова Т.М.

Малкина Е.Р.

 

ЯЧЕЙКА В 115-М ЗЕНАРТПОЛКУ

Содержание работы

• Скорее всего, это не было оформленной организацией — кружка как такового не было. Наверное, Крюков, а с ним и Волков, где только могли, высказывали красноармейцам свою точку зрения на политику Советской власти.

Адрес

Предположительно — в районе поселка Лисий Нос.

Руководитель

Крюков А.А.

Участники

Волков Д.В.

Финеев

Крем

Кривоборский

Афанасьев

Власов

Белозеров

 

МИСТИКО-СПИРИТУАЛИСТИЧЕСКИЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ САЛОН В.Р. И Л.Ю. МООРОВ

Содержание работы

• Различные эзотерические практики.

• Чтение литературных произведений участников.

Адрес

В.О., 9-я линия, д. 34, кв. 5 (квартира Мооров)

Руководители

Моор В.Р.

Моор Л.Ю.

Участники

Наумов П.С.

Наумова В.К.

Бруни Г.Ю.

Кириченко-Астромов-(Ватсон) Б.В. (Во время следствия находился в концлагере.)

Хальфина Л.И.

Калашников П.

Зиккель Г.Ф.

Зеленцов А.А. (Во время следствия арестован по «Академическому делу».)

Гиккель

Шандоровский

Шабловская

Грановская О.С.

Павлов-Сельванский П.Н.

Чистовский Л.С.

Полянский Н.П.

Советов С.С.

Модзалевский Л.Б.

Римский-Корсаков А.Н.

Бронников М.Д.

Крюков А.А.

Голов А.В. (Гохов?)

Барабанов П.П.

Барабанова А.В.

Лорис-Меликов

Кун

Соколов

Софроницкий

Гутенберг

Вахтин

Вержбицкий Г.

Бокоговский

Зеленецкий А.А.

Коган-Венгеровский

Рутенберг Л.А.

Римский-Корсаков Г.М.

Вержбицкая

Семенов-Тянь-Шанский

Приселков

 

МИСТИКО-СПИРИТУАЛИСТИЧЕСКИЙ КРУЖОК НАУМОВОЙ В.К

Содержание работы

• Различные эзотерические практики.

Адрес

В.О., 12-я линия, д. 31, кв. 46 (квартира Наумовых)

Руководитель

Наумова В.К.

Участники

Бруни Г.Ю.

Пестинский Б.В.

Моор В.Р.

Хальфина

Наумов П.С.

Калашников П.

 

ЛИТЕРАТУРНЫЙ САЛОН БИЛИБИНОЙ Т.В

Содержание работы

• Чтения литературных произведений.

• Собрания мистического характера.

Адрес

Пр-т Пролетарской Победы, д. 22, кв. 12 (квартира Билибиной Т.В.)

Руководитель

Билибина Т.В.

Участники

Шульговский Н.Н.

Римский-Корсаков А.Н.

Мещерский Н.А.

Голов А.В. (Гохов?)

Коган-Венгеровский

Перельман

Начинающие пролетарские писатели:

Кухтин

Толмачев

Черняев

Лившиц

Фролов

 

Фрагменты произведений обвиняемых

[218]

 

Михаил Бронников

Далеко ли еще? — Версты без мала три, — Мне встречный послушник в ответ — такой хороший, Весь так и пахнущий Зосиминым Алешей… — Да ты не отдыхай, — добавил он: — смотри! Ждет батюшка тебя!.. Последние усилья… И, ласково кивнув, — ушел — не то исчез, Такой смолистый был, такой душистый лес… Но к ноющим ногам не прирастали крылья… Ведь я уж десять верст прошел до той поры, Обедню отстояв и с замираньем сердца Через стеклянную у жертвенника дверцу Следив, как иерей частицы просфоры С молитвой вынимал за тех, кого люблю я, Чьи имена вписал на поданных листах: За ту, чей истлевал в песках озерных прах, За трех, мне посланных, да Бога воспою я!

* * *

Иду и не ропщу. Иду и не присел. Стоял давно сентябрь; но с самого Сампсона На нивы падал дождь почти без угомона, И в тех краях овес еще не пожелтел. Сегодня ж первый луч неубранные пашни Так солнечно пригрел, так стойко золотил — Что мне мерещилось: надежду приносил Краям обиженным не мой ли въезд вчерашний? Дозреют пажити хотя бы к Покрову — Она, Заступница, от нас не отступилась… Добро же, Батюшка!.. И тут со мной случилось Хоть и не первое — но чудо наяву. Как сладостный распев старинного молебна, Вдыхая в легкие хоралы хвой и смол, По благовонному я бору бодро брел, Да было и во мне — как и вовне — нехлебно. Но так произошло, что я не возроптал: Уж очень ласково покоем душу встретил Святого бор, что был самою тенью светел И что таинственно о чудесах шептал. Лишь тихо про себя я попросил: «Хозяин здешних мест, прими и угости; Ты властен приказать растению — расти! Так повели земле дать землянику снова!» О, я тогда не знал еще, что в житии Его рассказано, как С…им однажды Пришедшему к нему, страдавшему от жажды И голода, явил дары своей любви: Как чуть качнулся пол в его суровой келье, По слову старческих, хвалу вещавших уст, И посеред возрос — весь полный ягод — куст, И голод утолил, и в душу влил веселье. Так помолившись, я влеку мои стопы И вскоре долу с хвой свой взор перевожу я Без мысли, так себе… И что же нахожу я? Большая ягода окрай моей тропы. На тоненьком стебле к сырой земле свисая, Густо-кирпичная, налитая от рос, (Не тем ли сентябрем сулил созреть овес?) Глядит, как бы закон природы нарушая. И с благодарностью чудесную сорвал: Какое нежное у нёба ощущенье! — Вот Батюшкино, вот святое угощенье! Но только очень уж его подарок мал. И мыслям дерзостным моим как будто в пику Я только шага три с минуты той пройду, Как новую, еще вкуснейшую найду, Еще огромнейшую вижу землянику. И дальше — больше их! Одна другой вкусней, Одна другой нежнее, налитей и пахучей! Скажите честно мне: то чудо или случай?.. И вспоминаю я о чуде прежних дней.

 

Алексей Крюков

[219]

 

1. Отрывок из поэмы «Актябрь»

В перелете отставшая птица, Инстинктивно летящая ввысь, — Я последний израненный рыцарь, Не клонящий усталой главы. Всё мое — в отлетевшем минувшем, В настоящем — всё чуждое мне; В нем, в котором мне откликов нет, Голос мой отдается всё глуше. И наследия страшные влиты Мне в артерий бегущую кровь Строем предков моих именитых, Пропадающем в гуще веков, — Всю надменную гордость сеньоров, Повелителей ленных земель, Я роняю презрительным взором Настоящего скучной зимы. И от мурз, царедворцев Батыя, Покорявших застойную Русь, Не в Руси уже и не в России Я ухватки былые беру. Я не знаю — вот этот ли канцлер, Или этот, мальтиец прадед, Дали мне эти тонкие пальцы, Синих вен чуть намеченный след. Или тот, декабрист и гвардеец, Под Нерчинском дробивший руду, Сделал так, что октябрьский месяц Для меня самый гадкий в году. Мне хранит изжелтевший пергамент Твердый росчерк далеких царей, Говорят об отцветшей поре Строки старых, заброшенных грамот, Я люблю всё, что дышит ушедшим, Всё, что прошлого носит намек, — Роковые турнирные встречи Под шуршанье атласных знамен, Времена, когда в залах Растрелли Свет кенкетов ложился от свод, Когда юный престолонаследник Танцевал с моей бабкой гавот, Когда он же, уже император, К молодой интересной вдове Приезжал, зимнею ночью спрятан, Под гербами придворных карет, Когда ласками жил Казанова, Знали только орлы Сег-Татар; Когда в жизни были красоты, Когда мир был прекрасным закован.

 

2. XIII. Тринадцатилетие октября

Праздновала вчера Россия — Снова могучего шествия обряд Заводы перед трибунами приносили. Надо или любить знамен кумач, Или проклинать революцию. Когда былое и грядущее бьются, Тогда просто жить недостаточно! Подло, бесчестно стоять в стороне В эпохе никаких сдвигов — Надо твердо выговорить «да» или «нет», Стать или торием, или вигом. Пусть много ошибок у ВКП, Пусть страна наша голодная, нищая, Но во Франции тоже ведь был казнен Канет И не хватало денег на… … Важно то, что пробита стена рутин, Что Россия сдвинута с места, А дальше она выйдет на верные пути — Не по ней переходы тесные. Мне дорога Россия СССР — Раньше, чем дворянин — я русский, Запахнувши полы шинели серой, Держи винтовку напряженными мускулами. На защиту полей своих дождливых и тусклых, Ни в чем не осуждая путей, тобою признанных, Я всегда готов, любимая Родина!

 

3

Не признаете, потому что вы меня боитесь, Не пускаете в печать, потому что знаете, Что мой первый же выход станет событием, Что в свете моей славы, сразу прочной и длительной, Сгорят все имена вашей сбродной шатии, Эй вы, ЛОКАФы, Анны и ФОСПы, Вы, монополисты поэзии пресной, Помните — весь рев толпы многоголосой Смолкает при державном окрике Кесаря. И, быстро цокающим галопом зачеркивая Размерные ритмы глухих иноходей, Я … <пропуск в тексте> — Справедлива                                              арабская поговорка «Собаки расходятся <нрзб?> — караван проходит».

 

(Из последних)

4

Лирика плоха, говорят; лирика — это мелочь, Не нужная переборка личных переживаний, Надо писать о революции в Гаване Или о постройке нового завода в Керчи. Пишите! Каждому ведь своя дорога, А я буду писать о том, что мне нравится. — Но посмотрим, когда смерть сведет наши пальцы, Больше народа пойдет за чьими дрогами. Революции, восстания и парламентаризмы, Заводы, блюминги, генераторы, турбины — Быстрый калейдоскоп последних новинок. А любовь — экстракт и сущность жизненного, И сквозь шум мятежей, за грохотом строек Я провижу одно лишь — самое ценное — Лицо любимой, красивой и стройной, Я, заслоняющий моралистов строй.

<стихотворение оборвано>

 

5

Да, я знаю, вы правы, меня не признавая, Таким, как мне, не место на пиршестве торжествующего хама, В священной роще меж мраморными храмами Затаена моего творчества звенящая наковальня.

Помню из этого стихотворения только это первое четверостишие. Тематически оно строилось на противопоставлении творчества, ушедшего в глубь «грязной» действительности, и искусства (Далее — пропуск в тексте. — Авт.) искусства для искусства. Написанное под влиянием странно скрестившихся в данном случае Альфреда де Виньи (фр. романтик) и Мережковского, оно оказалось очень манерным и фокусно-надуманным, никогда мною нигде не читалось и приводится мною здесь лишь для полноты антисоветской грани моего творчества.

 

6. Крестовые походы

Ночь нахмурилась, точно старый колдун, Тучи собирает гроза — На далекий Восток снова идут Рыцари великих… <…> Глубоко внизу плещет река, Берег обрывист и крут, Поросшие лесом глыбы скал Нависли тяжелыми грудами. С откосов горы бросает дождь Потоков бурных каскады, Громко ржут породистые лошади, Вздрагивая под грома раскатами, Бледные лики ярких зарниц На стали старых доспехов. Проходят суровые северные рыцари Дикими плоскогорьями Чехии, Развевая стяги своей далекой земли. Как в турнире, радостный праздник, Они поскачут к стенам Иерусалима По берегу Малой Азии. И там, на песке безводных пустынь, Яростными толпами неверных, Будут изрублены белые кресты Гроба Господня сервов. Увели их всех на дальний Восток Эти великие… <…> Только немногие вернулись назад, Уцелев от резни жестокой. Но никто из них не умел роптать, К благородной смерти привыкнув… Да ведь это же молодой торговый капитал, Искавший новые рынки!..

 

7. 28, 29 гг.

Каждого из нас ожидает будущее. Сейчас — настоящее. То, что было — прошлое, А все это — какое-то темное чудище С редкими проблесками хорошего. В памяти — окурки годов сбереженные, Как то, что разбросаны по пыльным булыжникам, Грязные, истоптанные и от солнца рыжие, С горьким привкусом никотина тяжелого. Маятник, кем-то в свое качание брошенный, Сшивает дней шершавых рубище… Сейчас — настоящее. Докуренное — прошлое, А то, что шьет, — называется будущее.

 

8. Толпе

Мы с тобой сразимся рано или поздно, И сбегутся волки на кровавый бой, Коршун закружится над равниной грозной. Рано или поздно — я сражусь с тобой. Будет бой ужасен — середок не будет, Разобьются копья, вынем мы мечи, Лязг звенящей стали степь полей пробудит, И оттенком красным заблестят ручьи. Мы не можем оба быть здесь королями, И не поделить нам всей сырой земли. Спор наш неизбежный предрешен веками — Никогда не буду я твоим кули. Или ты пронзишь мне сердце молодое Мускулистым бросом острого копья — И в степи шакалы жадные завоют… Или на аркане поведу тебя. И взметнусь тогда я в небо… <…> Горделивым взлетом смелого орла. Ты же поцелуешь рабски и покорно Золотое стремя моего седла.

 

9. 29–30 гг. Проклятье войне

Был вечер осени поздней и теплой, Был сад, раскинувшийся над рекою, Переполненный цветущими левкоями На клумб ароматных копнах. Они были тихи и задумчивы Под деревом на садовой скамейке. Облака шли расплывчатыми змейками, И небо становилось все лучше. Он рукой обвивал ее плечи И губами ее губы тонкие… Луны дрожащая колонка В спокойной воде отсвечивалась… Издалека где-то лаяли собаки… С неба накапанной кровли Блестящие звезды скатывались, Потухая у теплого горизонта (здесь что-то пропускаю — не помню) Был вечер осени поздней и теплой, Был сад, раскинувшийся над рекою, Переполненный цветущими левкоями На клумб ароматных копнах. Они были тихи и задумчивы Под деревом, где стояли носилки. Снаряды с шипением чиркали По редким рассеивающим тучам. Она гладила руками его волосы.

 

Павел Азбелев

 

Гафиз

Гафиз ученый мудр и свят, Он — верный сын Корана; Гафиза чтит и стар и млад По всей земле Ирана. И в праздник верен он и в пост Обрядам заповедным. Он в обхожденьи добр и прост И милосерден к бедным. Но дивный путь твой, о Аллах, Непостижим вовеки: Творишь ты грозы в небесах, Сомненья в человеке, И тот, кто раз, как пряный плод, Вкусит сомненье сердцем, Возжаждав, ключ искать уйдет, Простясь с единоверцем. Но чуть шестой десяток лет Гафиза тронул снегом, Наруша скромности завет, Он вдруг предался негам. Сменил он тихую мечеть На шумный круг веселья, Он поцелуи начал петь, Вино и бред похмелья. Он снял одежду мудреца, Смешался с грешным миром, Морщины старого лица Разгладил жирным пиром. И не стыдился простереть Хмелеющие ноги И пьяным спать, и пьяным петь В кофейне на пороге. Гафиза в ужасе клянет Приверженец мечети; Но друга видит в нем народ, И с ним играют дети. И там, где он, — вино, и смех, И звон монет на блюде… — Великий грех, Великий грех, — Потупясь, шепчут люди. Гафиз смеется над ханжой И говорит за чашей: — Не ждет ли нас конец пустой В летучей жизни нашей? Мы все умрем в урочный час Истлеем в комья глины И будет юный внук из нас Лепить свои кувшины; Так прежде, чем во гроб сойти, К червям на новоселье, — Друзья, срывайте по пути Цветущее веселье. И пойте, чтоб, услад полно, Дышало сердце звучно, И — пейте: резвое вино С весельем неразлучно!

 

Музе

Когда б ты знала, жизнь моя, Как ты давно меня пленила, Как с детских дней душа моя Одну тебя боготворила! Дитя — шести, я помню, лет, — Уж ведал я твои услады, Лобзать любил твой звонкий след, Шептать Жуковского баллады; И школьником, когда урок Еще к утру не затвердив мой, Уж пару самодельных строк Я храбро клеил жидкой рифмой — Да, я был твой, но в этот час, К тебе от книг удрав ослушно, Подругу лишь пустых проказ В тебе любил я простодушно. Когда ж мужать пришла пора И мир страстей предстал загадкой, Ты полюбила вечера С зеленой лампой, за тетрадкой, Ты нежной стала мне сестрой, Моей наперсницей в сомненьях, И был мой ум храним тобой В опасных юных увлеченьях; Ты мне шептала: «Ты поэт», И верил я высокой лести, И пылкий дал тебе обет, Как перстень клятвенный невесте. И что ж? Теперь — не весь я твой, Прости мне, Муза, я изменник, Я низкой суеты земной Полсердцем невозвратный пленник. — Ах, Муза, Муза, не забудь, Как трудно жило это тело, В какие годы крепла грудь И горло детское твердело: Тот мир, убогий как вертеп, Мы изживем, но не забудем, И горько помним мы, что хлеб Превыше песен нужен людям. И вот — вся жизнь раздвоена: Искусству — час, а день — заботе: Зовет нас нищая страна К сыновней, будничной работе. Так надо, Муза. Не ревнуй Меня к той жалкой жизни грубой, Вернись, — как прежде поцелуй В иссохшие от прозы губы: Кого твой, Муза, кроткий взгляд Хоть раз отметит в колыбели, Тому без песен — ни отрад, Ни веры, ни любви, ни цели.

1923 г.

 

* * *

Тот мир, убогий, как вертеп, Мы изживем, но не забудем. И помним горько мы, что хлеб Нужнее песен жалким людям <нрзб> приняв за вежды, У глухой стены средь мертвых тел Повторял безумные надежды Человек ведомый на расстрел Все прошло. Мечте безбрежной воли Изменил, смирившись человек Снова нам тоска убогой доли Среди дней однообразый бег Пронеслось высокое мгновенье И, склонившись мыслью перед ним Пусть его отвергшие рожденье Смерть его как смерть героя чтим И тугой платок <…>

 

Николай Шульговский

 

Из рукописного сборника «Овидь безбрежная» 1924-1

Разбежались мысли серыми волками… То голодной стаей бродят по снегам, Вспыхивая в чащах злыми огоньками, То клыками вспенив ненависти пламя, Тупо в одиночку воют здесь и там. Мысли не находят крова и покоя… Волки-мысли… злые… детища обид. Леденит мороз их колкою рукою, Тщетно в месяц мертвый бьются волны воя: Рубежи разгадок ужас сторожит.

 

* * *

Мой челнок, что зыбка, Но река — во сне. Лишь порою рыбка Усмехнется мне Серебристой блесткой На агате вод Да дергач вдруг хлестко Крякнет из болот… А потом надолго Снова тишь да гладь… Речка шепчет шелком: Ты меня погладь. Ляг поближе к струям, Нам не ждать погонь, Встречу поцелуем Я твою ладонь. Мы сродни с тобою, В нас одна краса. В сердце нас обоих Те же небеса. Та же грусть в улыбке, Тот же вечный путь… Хоть челнок твой зыбкий, Но спокоен будь…

 

Автор неизвестен

Кегли палача

Усталый топор гильотины В багровую бухнул росу… Голов две тяжелых корзины Сегодня домой я несу. Народ по проулкам туманным Расходится, казнями рад… Кому-то покажется странным Мой пахнущий кровью наряд. Добрался… Раскутаны шали… Ух, что за арбузы в клети! Недаром так мягко стучали Они у меня по пути. Лежат, но без грации тонкой, Носами кто вверх, а кто вниз… Ишь как за изгибы плетенки Схватился зубами маркиз! А эта мигает глазами, Хоть тусклы зрачки у нее, Я знатной расшаркаюсь даме: Примите почтенье мое. А вон укусила за ухо Соседа одна голова… Гражданка, ведь ты же старуха. Не в пору ты слишком резва… Эй, живо сюда, ребятишки. Справляйтесь для новой игры… Смотрите, отец после стрижки Какие принес вам шары! Постойте… Сначала вот эту… Расставьте-ка кегли вразброс… Эх, жалко… привык лишь к паркету Аристократический нос. …Не бойтесь отметины алой, Что по полу будет видна. Наутро замоет мочалой Кровавые пятна жена…

 

Михаил Ремезов

 

Путешествие вокруг комнаты

…Эта комната — груда страниц Неокрепшего гнева и страха, В этой комнате я уронил Свое детство и юность с размаху. Это вещь. Это больше, чем вещь. Это год. Это даже эпоха. Это стекол и дерева похоть. Это я (если только я есть). Был составлен вещей коллектив, Были вещи на ощупь легки, Начинали мятежный концерт С перманентным крушеньем в конце. Я был вихрь неживого оркестра, Был студентом второго семестра. Здесь писал я стихи и себя. Эта рампа моя. Эта память Обо мне. Это будет веками Сохраняться для нового «я». Это утлого дерева роскошь. Это тлен. Эти вещи умрут. Только мраморной памяти доску Мне поставят когда-нибудь тут.

Началось. Ноги раздвигаются как циркуль, носки со свистом режут воздух, я чувствую, как пальцы шевелятся в сапоге. Комната плывет на меня — поворот, семь шагов вперед, вещи прокручиваются в обратном порядке, и снова поворот. Я чувствую себя в путешествии. Под ногами покачивается плот. Как во сне, он мне кажется то из серых, неокрашенных досок (совсем как пол моей комнаты), то из неприлаженных, скоропалительно выброшенных изо рта строф. Он расползается в разные стороны, он неслажен. Но это неважно:

Пусть он будет достроен в пути. Я оставил исход за собою. Я могу бесконечно идти Через рифы и через обои. Я плыву от годов и монет, Вижу двери, но это не выход, Вижу книги — но выхода нет, И вселенная пучится рылом. Представительствует от нее, И ворчит, и известкой плюет Эта комната. Очень давно Я живу здесь и знаю немало — Часто пара полуночных ног До утра меня здесь баловала. Развозила меня по углам, И я голубем тыкался в стены, Где углем уплывающим мгла Залегла и восстала системой. Я вертелся, и жил по кругам, И качался, и чуял причину, С торжествующим криком «Ага!» Выгибал свою тощую спину — Выгибал — изогни — я магнит — Я магнит — я моргал — я орган — Я морган — я моргаю от страха — В этой комнате я уронил Свое детство и юность с размаху.

Но я забегаю вперед — это было время ночного цветения. Мысли роились, сменяли друг друга, не успев осознаться. Надо сказать, что эти ночи в конечном итоге были неплодотворными. Они были пустоцветами. Я подплывал к вещи. Я отталкивался от нее, она несоразмерно вырастала и проходила по метафоре задом наперед. Это был поединок с вещами, это был концерт в разрезе смертельной схватки дирижера с контрабасистом.

Ноги устают раньше, чем мысли. Очередной проход — все так же Там вещи разные растут. Тут проросли столы и двери, Тут печку кверху не измерить, А тут живет и дышит стул. И я сажуся на лету. И я глотаю пустоту, И ноги я переплету Узлом. День где-то совсем далеко. Трехногий стол,                                                   графин с водою.

В такие минуты я перечитывал написанное на ходу. Я уже чувствовал, что оно было пустоцветом, но мне еще не хотелось в это верить…

Это были странные стихи, наивные и кликушеские и неожиданные для самого автора.

В них мысль стремительна как выстрел, Как шар земной пустой и быстрый Рождалась. Бег и карандаш, И я слежу ее, когда Сквозь плоский зауми монтаж Она прорвется белой искрой. Тут старт. Сначала сухи строчки Но вот в бессвязном сплаве слов Истертых раковин кусочки И глаз смеющиеся точки На дне приметит рыболов И держит сеть. Его улов Пойдет на стол и будет наш. Смотри, в котле вскипают буквы, Темнеет, бухнут и тогда Навар из крови или клюквы, Навар из грязи видим вдруг мы И опускаем карандаш.

Странен человек, когда он пишет. Это последняя, предельная духовная нагота — я никогда не решусь писать в чьем-то присутствии. Привыкаешь быть голым при женщине, но к этой наготе привыкать, пожалуй, не стоит. Я бы не хотел видеть себя со стороны. Почему это иногда оглянешься (именно оглянешься) на какую-нибудь совсем обычную вещь и вдруг становится стыдно. А впрочем, ну при чем тут стыд?

Тут смысл на ниточке висит, Тут, издавна вертя ногами, Бродил я тусклыми ночами И пол как плот. Он как оплот Вещей, явлений и событий — Их быт совсем не так уж плох, Особенно в моей орбите. Они поднялись от земли, Они стихами изошли…

Я вспоминаю себя тогда: вот худой и ощерившийся застыл на стуле, вот в кругу враждебных друзей говорю что-то жесткое, но неубедительное, вот вещи, обставшие меня.

Вот выпрямляюсь и расту я, Вот я врастаю в их концерт. Простое здесь прищурит глаз, Окном и форточкой трещит. То вдруг оно покрыто льдом, То снова на дворе весна — Оно постигло ход причин, Пробрякав форточкой: «Ага!» Помимо выхода вовне Окно живет еще во мне…

…

Семь шагов вперед, поворот — и я у зеркала. Странно —

Я не увидел в нем свой профиль: Законно или вопреки Законам дня, законам крови, Законам оптики прокис, Прогоркл, протух, как ветра свист, Мой вид. И вот большие брови Поверх, подстрочные и вровень, Хотят листами развестись. Разведка бросилась в стекло — Разметка комнаты на месте, И только рамкой осеклось, И мысли целиком не вместит. И нос мой выглядит. И он С боков и снизу искажен.

«Ага!» — буркнул я, добравшись до сущности. Было 24 августа 1927 года. Был день тяжелый своей незапоминаемостью, день, в котором все проходило мимо, день истертый как раковина.

Был день ненужный и пустой С утра насыщен до отказа Часов упорной суетой: Порой в движениях и фразах Какой-то чудился намек — Но я понять его не мог. Был день исчерпан до конца… Трехногий стол, графин с водою. И ночь казалася седою, Давила холодом свинца. Движеньем маятник пылал, Таил размеренный восторг. Я шел. И комната плыла. И неизменен был повтор Ее вещей. Дойдя до двери Я верил (мне хотелось верить), Что в полумраке, за спиной, Гнездится мир совсем иной. Что там отбрасывают вещи Пустой покров привычных форм, Что там железо и фарфор Острее разнятся и резче, Что та же вещь иначе ляжет Трехмерность утеряв и тяжесть. Я это думал. Но под взглядом Вставали вещи прежним рядом, Пространство мерили собой: Казалось — прочный и скупой Порядок их непоправим — Они сильны, они бессменны… И снова надвигались стены. И снова выплывал графин… … Эта комната — груда страниц Неокрепшего гнева и страха, В этой комнате, что уронил свое детство и юность с размаху. Этой вещью. Это больше, чем вещь. Это год. Это даже эпоха. Это стекол и двери похоть. Это я (если только я есть)…

1930

 

Поездка в направлении сна

Поезд не двигается — Предчувствие.

Осенью 1930 г. автор пересек СССР в направлении ю-в. Он был приглашен штатным сценаристом на одну из окраинных кинофабрик. Путешествие было связано для него с рецидивом некоторых настроений…

…Из осени он въехал в лето. Поездка, в сущности, была Командировкой. И при этом Сулила встречи и дела. Скандировал: «Командировка!» Неторопливо вспоминал Каких-то женщин имена, Осенних дней тупую ковкость, Отъезда спешку, первый снег И договора жирный росчерк. И в потеплевшем полусне Тяжелый поезд полз наощупь. Был стук колес для смысла вреден, Был с ударением на третьем. Под этот стук немудрено Втянуться в частоту дремот. И сценарист в углу вагона Уже без воли, незаконно Существовал; над ним нависли Обрывки образов и фраз (но просыпаясь каждый раз, Свои напыщенные мысли Сознанья ясного кинжалом Без сожаленья обрезал он). Раздвинут смысл — и право, ловко, — Двенадцать букв — командировка: Так завершал Тиберий Гракх Под рев ослов неутомимо Свой путь в Испанию из Рима И в кости с ликтором играл; Так в гневном чаянье реформ Суровый Лютер ехал в Вормс И в Петербург, навстречу новым Победам, — острый Казанова; И Грибоедов — в Тегеран; (И сценарист — почти туда же, Не титулован и не важен, Везет инерцию пера… … Неделя без Вас. (…И дорога, как росчерк, Гора — из земли выпирающий локоть: Он выглядел, в сущности, очень неплохо, Холодный на вкус и тяжелый на ощупь. Мычали стада, вдалеке и с акцентом, И сумерки падали как по команде, И росчерк дороги…) Ваш образ бесценный Возил я с собою в жилетном кармане…

1931

 

Глеб Вержбицкий

Вырезал несколько слов На березовой белой коре. В глубине заповедных лесов Умирают легко на костре. Полотняный мешок у бедра. Голубые глаза горды. Только кто-то плеснул из ведра На горящие угли воды. На ладонях кровавый след, И молитвой его не смыть. Может быть, через тысячу лет Люди будут иначе жить. На березовой белой коре Вырезал день и час. И хотел умереть на костре. Но костер золотой погас.

* * *

Тревогу, голод — всё на слом, В глухие стены переплета. Историк, горбясь над столом, Начнет неспешную работу. И каждый выстраданный день, Глубоко спавший по архивам, Положит на страницы тень Тяжелым вычурным курсивом. Таблицы, цифры и слова, Исписанной бумаги ворох. Простая строгая канва Для циклопических узоров… Историк, больше приготовь Чернил и перьев для работы. На камни пролитую кровь Замкни в тугие переплеты.

* * *

Голову казненного на блюде Городу за пляску протяни. Жестким камнем вымостили люди На землю уроненные дни. Намочила ты на эшафоте Алой кровью шелковый платок. Только книга в тесном переплете Уместила, что сказал пророк. Заблудились в улицах Предтечи, Истины не смея передать. И никто не выбежит навстречу Платье новое тебе поцеловать. Разве можно говорить Иуде Холодны и тяжелы слова. Точно камень на широком блюде Мертвая застыла голова. Я ищу средь улиц бесконечных Девушку с каштановыми косами. Останавливаю хмурых встречных Своими расспросами. Вы не видели девушки в синем берете С меховой сероватой опушкою? Ушла рано она, еще на рассвете, С моим сердцем — ее безделушкою. Нет, не видели… Дальше, измученный, Я иду до следующей встречи, Углубляюсь в городские излучины, Ставлю в часовнях свечи. Мимо мчатся, мелькая, прохожие, Точно снежные хлопья метели. Бездарные породы Божии, Недостойные своей модели. На углах крича, как сумасшедшие, Пристают мальчишки с папиросами. Мгла… тоска… Да где же ты, ушедшая Девушка с каштановыми косами?

* * *

Молится девочка скромная Справа у тихих колонн, Кроется радость огромная В ласковых ликах икон. Глазки задумчиво синие Смотрят на черный канун. Ярких огарышей линии Гасит мальчишка-шалун. Сзади старуха убогая Шепчет: «В раю упокой». В трауре женщина строгая Крестится тонкой рукой. Голос колышется диакона: «Властен гигантский Христос». Многое в жизни оплакано Тихими струями слез. Густо по улицам мечется Жизни уродливый сон. Ясною верою светится Угол у тихих колонн. Делает сердце отзывчивым Кротость Царицы Небес, Девочка в платье коричневом Ждет небывалых чудес.

 

Никита Мещерский

Мятежный конь

1.

Угрюм и печален осенний Сиваш. Сухими шумит камышами… Над берегом низким то недруг, то наш Взвивает задорное знамя. Колышется ветер с седого утра, Стихает к полуночи мглистой. Сегодня залягут в степи юнкера, А завтра придут коммунисты. Сегодня и завтра бои да бои… Сиваш не смежает болота свои.

<…>

30.

Былое небывшим растает ли сном, Как чары метельного страха? Ковыльный простор встрепенется весной, И выедет на поле пахарь. И, травы взрезая, заржавленный плуг Осколком зазубрится танка. Погибли, обнявшись, здесь недруг и друг: Буденовка рядом с кубанкой; И череп пробитый в могиле степной… Заржавленный плуг взбороздит перегной.