У Рощина никогда еще не случалось таких органичных и насыщенных приятными заботами выходных. Днем он гулял с Наташей по любимым в Питере местам, а ночью дрался с посторонними в шинелях, защищая Светлу. С каждым разом у него получалось всё лучше. Влад научился контролировать своё беспокойство по поводу посягательств неведомых врагов на их мирное общение. На их любовь. Он нарочно сам вызывал их в свой сон и дрался, словно Спартак на арене: против десяти, против пятнадцати человек. И побеждал. Недруги уползали, растворялись в воздухе, а смеющаяся фея аплодировала, дарила алую розу и целовала. Художнику нравился этот героический спектакль. Он бы с удовольствием продолжил развлекаться подобным образом, но после пятой или шестой славной битвы Светла ласково пожурила его. И очень убедительно попросила остановиться. Дескать, пора бы уже чем-нибудь поинтересней заняться. Того же шампанского выпить за беседой. Рощин тут же наколдовал всё, что нужно и по обыкновению засыпал фею старыми вопросами. Где она, кто она и другими подобными загадками, над которыми он давно ломал голову. Девушка пообещала не разочаровывать любимого молчанием слишком долго, но, заметив его расстроенное лицо, в порядке компенсации подсказала, как настроить просмотр записей для определения нужных действий. Уже утром Влад написал под её руководством в облике Наташи компьютерную программу и испытал в действии. Ныне стало достаточно сказать в микрофон: «драка» или «убийство», и нужные моменты хоть со столетней записи находились и копировались в отдельные файлы в течение нескольких минут. Для опытов пригодился спил старой сосны из Сиверской, валявшийся среди других «блинов» в углу. Правда, ни одно из преступлений не годилось для раскрытия. Самое свежее душегубство относилось ко временам второй мировой войны. То ли полицаи вешали партизана, то ли – наоборот?!
* * *
На вечер понедельника Влад не договаривался о встрече с Наташей. Он уже сильно соскучился по своему аппарату, да и девушка особо на свидании не настаивала. Она боялась надоесть, перекормить собой милого друга. Да и по идеально сверкающей ванне истосковалась. Ей очень хотелось полежать в теплой водичке с закрытыми глазами и помечтать, как всё будет в Англии?
Рощин секунда в секунду запараллелил записи, сделанные с четырех сторон драгоценного дерева, чтобы узнать, кто тот таинственный человек, который сто тридцать лет назад зарыл клад. Причем, по просьбе папы любимой Светлы. Влад наговаривал в микрофон наиболее подходящие для поиска фразы: «рыть землю», «копать почву», но папка для файлов оставалась пустой. «Как же он затолкал их туда?!» – вслух с отчаянием произнес он. И его осенило. Именно, затолкал! Он пробасил в микрофон: «Затолкать изумруды в землю». Программа оказалась удивительно чуткой и умной – совсем как Светла – через некоторое время более полусотни видеофрагментов ожидали просмотра. Рощин щелкнул мышкой по первому, а затем и по второму файлу.
Некий интеллигентный уже немолодой гражданин с бородой ходил вокруг дерева, ронял из мешочка изумруды и аккуратно заталкивал их тростью в мягкую почву. Влад даже разглядел, что на нижнем конце тросточки находился специальный металлический набалдашник в виде чашечки. Туда камень попадал, словно в надежную оправу и легко уходил на глубину. Да там и оставался. Лицо у господина показалось Рощину знакомым, но он сомневался: «Ну, нет! Не может быть!?» Влад быстро набрал в поисковике фамилию и вгляделся в портрет. Сомнения пропали. Это был Менделеев. Знаменитый русский ученый Дмитрий Михайлович Менделеев.
* * *
Рощин аккуратно заворачивал изумруды в фольгу, пока разведенная смесь плиточного клея и отмученного мела подсыхала в миске до нужной кондиции. Он заранее подготовил полторы сотни углублений в трех рамах с завитушками, сделал аккуратные узкие пропилы с боков по всему периметру и залил в распылитель бронзовую краску.
Влад настолько поразился вчерашним открытием имени кладохранителя, что даже мысленно не стал донимать фею вопросами. Он вспоминал прошедшую ночь, когда встретился со Светлой в странной обшарпанной квартире. Анфилада унылых комнат тянулась до бесконечности. За окнами пасмурно, грязные обои и никакой мебели. Парочка искала, где присесть – кресла почему-то не наколдовывались. В конце концов, только на большой замызганной кухне с десятком керосинок и примусов, стоящих на сально-клеёнчатом столе, они нашли пару табуреток. Вода гулко капала из крана в чугунную раковину.
– Буду знакомить тебя с моими родственниками, – Светла посмотрела Владу в глаза. – Помнишь, я обещала. Ты не возражаешь?
– Нет. А как я могу?! – развел руками Рощин.
– Молодец! Уже понял, почему ни ты, ни я – ничего не можем тут изменить?
– Есть кто-то третий… Посильнее нас.
– И четвертый тоже. Папа и мама.
– Тогда я не понимаю, кто кому снится?
Девушка положила ладонь любимому на плечо:
– А это не сон. Это общение, просто на другом уровне. Не бойся ничего…
Сразу после этих слов на кухню уверенно вошел высокий седовласый господин с удивительно голубыми глазами, а следом за ним – очаровательная дама лет сорока. Оба разодеты, как на вечерний прием у английской королевы. Улыбаясь, они поздоровались. Влад пружиной поднялся с табурета:
– Добрый день! То есть, ночь.
Светла подошла к родителям для дежурных поцелуев, а потом повернулась к Рощину:
– Познакомьтесь, пожалуйста…
– Владимир, – представился еще немного взболтанный художник.
Седой господин протянул руку для пожатия:
– А меня зови – Гермес.
Следом Рощин шагнул к его спутнице и чуть каблуками не щелкнул. Роскошное бальное платье обязывало. Она же подала ему узкую ладонь.
– Лада, – бархатным голосом произнесла прекрасная дама. – Нет-нет. Не надо руку целовать! Ты мне и без того нравишься. Даже очень. И моему супругу тоже. Мы видели твою скульптуру – она великолепна!
От этой фразы Рощин даже покраснел.
– Мама, не смущай моего любимого! – громко прошептала Светла. – Кстати, ты еще его картины не видела…
– Может не стоит так сразу… – начал было Влад.
– Стоит-стоит! Знаешь, зачем родители пришли?
– Погоди, Светлочка, я сам всё расскажу твоему молодому человеку, – неторопливо сказал Гермес. – Во-первых, мы хотели заглянуть в твои глаза. Заглянули. Всё – замечательно! А во-вторых, я должен тебя предупредить, что назад пути уже не будет. Не собираюсь тебя пугать, но, если попадешься с камнями на границе… Ты готов рискнуть и победить?
– Отдайте мне Светлу в жены! – вдруг выпалил Рощин.
– Понятно, – пробормотал Гермес и усмехнулся. По-доброму.
– Молодец! – воскликнула Лада. – У тебя всё получится! Вернее, у вас со Светлой. Мы уже давно отдали её тебе в жёны. Очень-очень давно.
– Спасибо, – только и нашел, что ответить Влад, одновременно – подумав: «Что значит, очень-очень давно?»
– Всему своё время, – сказал Гермес. – Извини, услышал по привычке. Больше не буду так вторгаться. И вот еще что: мы за тобой не следили и никогда не станем. Ты совершенно свободен и независим. Со Светлой – это ваши личные дела. Сами определяйтесь. Но, когда мы понадобимся – позови. Именно – позови, а если у тебя просто в мыслях что-то появится о нас – мы этого не услышим. Понимаешь? Твои мысли, Володя, – всегда останутся только твоими. Будь то во сне или наяву, или ещё где.
Нарядные костюмы родителей Светлы уже не так сильно контрастировали на фоне ужасной коммунальной кухни.
* * *
Закончив укладывать изумруды в ложбинки рам, Влад вставил в пропилы полоски фольги. «Хрен, они чего на таможне просветить сумеют!» После чего принялся лепить поверх ценной начинки свеженькое барокко.
Когда родители Светлы так же внезапно ушли, как и появились – Рощин попил холодной воды прямо из-под крана и, весело глядя на свою фею, уселся на табурет:
– У тебя очень красивая мама.
– Она не станет тебе позировать.
– Да я же не в этом смысле!
– Шучу-шучу! Ты им тоже понравился.
– Это я понял, – Влад притянул любимую за руку и усадил к себе на колени. – А где они живут, откуда пришли?
Девушка пожала плечами:
– Честное слово, не знаю, как тебе объяснить. Они примерно в таком же положении, что и я. Только в другом месте.
– В плену?
– Правильнее назвать это заточением. Тебе придется и их спасти. Тут находилось только их сознание и видимые образы.
– И это я тоже понял. Так, где они? – нетерпеливо спросил Влад.
– Глубоко под землей.