Ко времени возвращения Дорсета Рощин трудился уже четырнадцать часов подряд. Он лишь раз, в полдень, спустился на первый этаж и, не замечая вскочивших с табуретов филиппинок, собственноручно отрезал краюху хлеба, ломоть окорока и, приготовив целый термос сладкого кофе, вновь заперся в мастерской.

Солнце садилось и в студии заметно потемнело. «Ничего, успею, – подумал Влад. – Осталась всего парочка штрихов». Завершающие штрихи заняли несколько минут, после чего живописец уверенно щелкнул выключателем. Яркий свет от старинной хрустальной люстры, но с современными лампами, буквально ослепил уже привыкшего к потёмкам художника. Он, плотно закрыв ладонями глаза, досчитал до двадцати. «Теперь можно взглянуть свежим взглядом, – решил Рощин и приблизился к полотну, как обычный посетитель художественной выставки. – Ну-с, что тут у нас…?»

И автор на личном опыте ощутил, что зритель проникает своим подсознанием в мысли каждой девушки, едва он пристально вглядится в кого-то из них. Когда же он обозревает, так сказать, общий план – то сам попадает на край «Поляны сказок», переносится туда, оставаясь на месте. Пенье птиц, шорох ежа в траве, ветер в листве дуба, приятную тёплым летом свежесть, идущую от озерка с ручьём. Аромат по-настоящему чистого лесного воздуха – щедрого только на запахи цветов, трав и спрятавшихся грибов, во мху или под мохнатыми нижними ветвями одинокой среди лиственных собратьев вековой ели. И несколько коротких, ничего особого не значащих девичьих фраз, которыми они обмениваются вслух, обсуждая ту или иную деталь бальных нарядов. Всё это становится доступно слуху, нюху и коже наблюдателя через одно лишь зрение. Удался ли живописцу и задуманный им третий план? Он жаждал его сотворить для более чуткого и душевного человека, редко, но всё же встречающегося среди прекрасного пола. Удобно устроившись на диване, он позвал фею проверить это, предоставив в её распоряжение собственное тело. Дважды просить девушку не пришлось. Влад провалился в темноту без сновидений…

Едва обретя реальность вновь, Рощин вслух окликнул свою Светлочку:

– Пожалуйста, не молчи!

– Да я подходящие слова подбираю, – отозвалась фея в голове любимого. – Нашла… Ты – волшебник. Сама не ведая как, но я попадала поочерёдно в каждую из твоих героинь. Таких разных… Не просто читала их мысли, а сама размышляла, видела их глазами, слышала их ушами. Это наши девушки, но они же – и лесные нимфы. Настоящие и вечно молодые чародейки. Лесная нимфа Глория, застёгивая замочки на туфельке, размышляет – не слишком ли много листиков и цветочков она наколдовала на своей обувке? Превратившаяся в ведунью медсестра боится, чтобы бесстыжий муравьишка не заполз туда, куда не надо, и тут же ленится протянуть руку, чтобы его скинуть на землю. Нимфе Наташе настолько откровенно нравится своя грудь, что она жалеет её прятать. Сокрушается, что нельзя пойти на бал прямо так. Нет-нет, это не распутство или бесстыдство – я-то Наташу знаю. Она и смелая только с тобой. В смысле – покрасоваться без одежды. Просто это сказка, в которой можно всё или почти всё. Кстати, кусачий комар на её спине, у тебя тоже получился! Как?! Не понимаю?! Его ведь даже не видно. Но он есть! А попав в себя на твоей картине, я даже себя не сразу признала. Вроде бы – это я, но с совсем непривычными заботами. Как будет сидеть платье, что за музыканты на балу у короля? Такие простые и житейские… Со мной это случилось впервые за шесть с половиной тысяч лет. Повторюсь: ты – волшебник, и тебя пора учить – мгновенно перемещаться в пространстве.

– То есть? – Влад не понял смысл последних слов.

– Любимый, спускайся к друзьям, приглашай их сюда и получай стократно заслуженную порцию похвалы и восхищения. А ночью я тебе подробно расскажу про перемещения. Потерпишь?

– Жаль я тебя сейчас поцеловать не могу!

– А я – тебя…

* * *

– Ты тоже её увидел! – воскликнула Наташа, кивая на смотрящуюся в водяное зеркало Светлу. – Значит, я не ошиблась! Какая божественная красота…

Глория молитвенно сложила ладошки:

– Мы все тут живые… Лучше, чем живые. Влад, ты – чародей…

Майкл, увидев картину, нисколько не наигрывая, восторженно попятился от неё:

– Шедевр… Нет. Это больше, чем просто шедевр. Глория права. И, если я всё ещё твой агент, то позволь мне сфотографировать полотно и поехать в Лондон, чтобы приступить к своим прямым обязанностям.

– Только сначала попируем от души, – согласился довольный произведённым впечатлением Рощин. – Давай, только по-русски – шашлыки на природе и много красного вина с виски.

– Шашлыки и виски?! Это очень по-русски, – засмеялся граф.

– Где же мы в Мэлдоне найдём водку?! – развёл руками Влад.

– Ты забыл, что я катался в Лондон. Пойдём в винный погреб, покажу тебе водку, – заявил Дорсет, но не тронулся с места, продолжая созерцать полотно. – Мне мерещится или на самом деле – словно полумрак надвигается на поляну?

– Конечно! Ведь скоро бал у короля! – громко прошептала завороженная Глория. – А ты слышишь, как мы болтаем между собой?

– Чудеса, – вместо графа отозвалась Наташа. – И мысли тоже слышу… Ой! Это мои – такие?

Подойдя сзади, Рощин обнял смутившуюся девушку и, сцепив пальцы на её тёплом животике, тихо прошелестел в самое ушко:

– Не тушуйся, твои мысли прочтёт только одна дама из тысячи. Или из миллиона. Нравится картина?

– Жаль, что её нельзя оставить себе, – промолвила Наташа. – И вовсе не из-за моих нескромных фантазий. Вернее, не для сокрытия фантазий той дивной героини, так похожей на меня…

Пирушку в «русском стиле» решили перенести на завтра, а нынче обошлись обычным светским ужином. Из двенадцати блюд. С портвейном и танцами. Красавицы вновь нарядились в платья своих героинь из «Лесной сказки», и лишить их хоть какого-то подобия бала, было бы непростительно.

* * *

– Плясала Наташа, а у меня ноги гудят, – рассмеялась Светла, держа голову Влада на коленях и поглаживая его по волосам. – Со всеми плотскими удовольствиями вместе с чужим телом получаешь и его усталость.

– Ты что-то говорила про перемещения… – Рощин по обыкновению начал свои расспросы с пристрастием, но фея прижала пальчик к его губам.

– Всё скоро узнаешь, родной. Сначала ответь мне ты. Я помню твои мечты найти клад и разбогатеть. Но ведь в этом был какой-то определенный, более глубокий смысл, кроме элементарного желания иметь много денег?

– Конечно. Я хотел рисовать те картины, какие хочу, ездить по миру, изучать историю не по книгам, найти Шамбалу и не зависеть ни от кого.

– Шамбалу? Хорошо, мы найдем её, – уверенно произнесла Светла. – Скажи мне, пожалуйста, конкретно, что ты хотел купить?

– Виллу в Марбелье и дом в Суссексе, – с готовностью выпалил Влад и добавил, словно оправдываясь: – Россию я люблю, но не хочу там жить.

– Это мифология. Никакой любви нет, и не может быть. Ты просто привык к ней, и там живут родные, друзья, твой народ. Вот их ты и любишь, а вовсе не страну, – развеяла фея неловкость художника по поводу отсутствия ура-патриотизма. – Итак, побережье Испании и Британия… Логично. Домик в Англии у тебя уже есть. А виллу покупай! Должна же сбыться твоя близкая мечта.

– И ферму в Кэрнсе, – разошёлся Рощин, пряча улыбку на устах. – Это Австралия…

– Знаю. Уже знаю. Не забывай, когда ты называешь мне город или место, то независимо от желания, в уме на какой-то миг видишь карту. Ну, и я, значит, вижу… Австралия нам также пригодится. Но может быть, возьмем что-нибудь – только не ферму – в Криб Пойнте?

– Рядом с Мельбурном? Мне там тоже…

– Там и купи. С собственным причалом. Хорошо? Да, что – хорошо?! Вместе выбирать будем. И насколько я разобралась в вашем мироустройстве – британское гражданство очень кстати, – после этих слов Светла бережно подсунув под голову любимого подушку, поднялась с постели. – Да-да, теперь займёмся перемещениями… внимательно смотри на меня. Хорошо, что спальня просторная!

Через миг Светла в теле Наташи оказалась уже у окна, метрах в пяти от кровати. Ещё мгновенье – и она опять появилась возле ложа.

– Ничего себе фокус-покус! Как ты это сделала?! – чуть не подпрыгнул поражённый Влад. – Покажи ещё!

– Пожалуйста! – причмокнула фея алыми губками.

Она несколько раз подряд повторила свой фокус, исчезая около кровати и тут же оказываясь у дверей в коридор, потом – возле входа в ванную комнату, а пропав там – возникла у платяного шкафа. Причём весь путь от одной точки до другой оставался незримым.

– Достаточно? – Светла подошла к живописцу нормальным образом и легонько щёлкнула по носу. – Надеюсь, ты освоился в собственном теле гораздо лучше, чем я – в наташином? Хотя, конечно, двадцать семь лет – не срок. Но ты же – особенный! Попробуй!

– Но ведь это не сон! Как я смогу?!

– Легко! Силой духа. Когда хочешь куда-то попасть, ты об этом думаешь, и думаешь о том, что надо шагать или ехать. Почти зримо представляешь способ передвижения. А тебе надо научиться видеть конечную цель, и одновременно, как бы поднявшись над землёй, рассмотреть себя уже там. Это гораздо проще, чем ты думаешь. У тебя получится. Смелее!

– Что-что, а рассмотреть я могу… – проговорил Рощин, лёжа на боку и опираясь локтем на постель. Уже через миг он, как был голышом, грохнулся на пол у подоконника с полуметровой высоты.

– Бедный мой! Ушибся? – воскликнула подбежавшая к нему фея. – Не ожидала, что ты, даже не поднявшись с койки, начнёшь экспериментировать. Поосторожней с такими порывами.

– Зато у меня получилось, – широко заулыбался художник, вставая на ноги. – Фантастика!

– Это твои полотна – фантастика, а скачки в пространстве – вполне обычное дело… Ты сам убедился. Когда Дорсет с Глорией уедут, мы с тобой на открытой местности попрыгаем. На большие расстояния. Представляешь, до заветной поляны можно добраться всего за полминуты и остаться бодрым. Главное, выбирай линию по прямой и без помех на пути.

– Если попадётся дерево – разобьёшься?

– Нет. Ты и с места не тронешься. Просто не получится таким способом.

– Есть ещё какие-то…? – заинтересовался Влад, но тут же и оговорился: – Предвижу твои слова: «всему своё время». Точно?

Светла кивнула:

– Угу. Я тут общалась с папой. Он немножко занялся моим воспитанием… Вернее, нашим, через меня. Помнишь, я сказала про гудящие от усталости ноги? Ну, конечно. Так вот, надо уже сейчас всерьез подумать о сохранении молодости и здоровья. И тебе, и ей. В смысле, Наташе.

– Одеколон? – перебил фею художник. – Каждые пару дней виски натираю. И Наташе тоже. Ты же знаешь.

– Молодость одеколон не продлит. Надо приготовить совсем иное средство. Снадобье. И составляющих в магазинах нет. Травки, травки! Ты прав. И эти растения нужно собирать самому в Индии, Сибири, Африке, Австралии и Южной Америке.

– Завтра же куплю самолёт!

– Больше никаких самолётов, пока я не научу тебя мгновенно перемещаться, хотя бы на двести-триста метров, – сказала Светла. – А пока купи большой корабль, на нём и поплывём.

– Может быть, яхту?

– Большую яхту, – убедительно уточнила фея. – И ещё… Тебе на голову свалятся неприлично большие деньги. К ним надо привыкнуть, как можно быстрей, и найти надежное и легальное место хранения.

– То есть?

– Нет! – засмеялась красавица, тряхнув волосами. – Кованый сундук в подвале не подойдёт. Ещё идеи есть? Уже теплее! Да-да, нам нужен свой банк в Люксембурге, ты совершенно прав.

– Это лишь мысль, я ничего не понимаю… – развёл руками живописец.

– И не надо. Возьмем управляющим самого толкового финансиста, и он станет преданным как собака. Сомневаешься?

– Ласточка моя, таких не бывает.

– Пока не было. Сделаем. Поверь мне, ласточка моя, – слегка поёрничала фея. – Папа сделает.

– Ну, если это поручение Гермеса… – с ударением значительно произнёс Рощин. – Тогда так и будет. А вообще-то преданный и честный банкир звучит как горячий лёд… Любопытно, сколько стоит банк?

– Всего двадцать-тридцать миллионов фунтов, – немного беспечно проворковала Светла. – Выстроится такая очередь… Ты ещё выбирать сможешь, какой купить. И позволю себе повторить папину просьбу: поскорей привыкай к большим деньгам. Осваивайся. Потому, что скоро ты станешь самым богатым человеком в мире.

– Это обязательно?

– Ты же хочешь меня спасти? Иначе нельзя.

* * *

Спустя пару дней Майкл и Глория отбыли в Лондон, увозя с собой флэшку с фотографией «Лесной сказки». Дорсет хотел запечатлеть и портрет принца, но Рощин не разрешил: «Не обижайся, но эта картина только для глаз королевской семьи. Не забывай про мою должность». Граф настолько смутился, что даже покраснел: «Я что-то сплоховал. Прости, друг». Тут и Владу стало неловко за свой излишний официоз, и чтобы самому избавиться от неприятного ощущения, ему пришлось минут пять убеждать верного товарища. Дескать, он имел в виду вовсе не его глаза, а чёрные очи аукциониста Хаима фон Рамштайна:

– …В конце концов, ты же вместе с девочками – первые зрители! Таковыми и останетесь навсегда.

– Ты прав! Прав! – Майкл крепко пожал руку Рощина. – Я и правда собирался показать снимки портрета Хаиму… Но «Сказку»-то выставляем на аукцион?

– Естественно!

Итак, Влад с Наташей и Светлой, наконец-то, остались одни. Вильям и горничные – не в счёт. Наши господа зажили по вольному распорядку, не стараясь придумывать развлечения или отговорки для званых, но всё же – гостей. Сразу после завтрака влюблённая парочка отправлялась купаться в бассейн. А вдоволь наплававшись, садились на велосипеды и исчезали в отдаленных закоулках парка. Чтобы лишний раз не травмировать сознание Наташи до и после посещения её тела Светлой, Рощин придумал приемлемый, а главное, безопасный выход. Он купил удобный гамак и повесил его меж двух берёзок. В том месте, где заканчивался хвойный лес и начинался лиственный, то есть, достаточно далеко от особняка и в то же время там, где ещё можно найти относительно прямые и широкие тропы. И тренировки по «скачкам» в пространстве начались полным ходом.

Наташа мирно «засыпала» в гамаке, а через секунду из сетчатой качалки на землю спрыгивала уже Светла и приступала к обучению любимого.

Первое время тот перемещался лишь голышом. Необъяснимым даже для феи образом, Влад словно выпрыгивал из одежды, проскальзывал сквозь неё, не расстегивая ремень и пуговицы.

Его облачение лежащее кучкой на траве, фея терпеливо подбирала и догоняла старательного «студента» таким же скачком, только не теряя по дороге джинсы и майку: «Представь, витязь мой, что твои доспехи свалились на землю, а вот в таком виде ты неожиданно появляешься перед врагом. Он, конечно, растеряется,… но только на несколько мгновений. Хотя, если у тебя в руке останется меч, ты успеешь его зарубить. Может быть, в этом и есть какой-то сакральный смысл…» – «Смейся-смейся, – ворчал Рощин, натягивая брюки. – Я сам обхохотался…»

Всё же, через несколько дней Влад научился вмиг перемахивать двести метров, оставаясь при полном параде. Но пока только по поверхности земли.

– Надо бы тебе ещё научиться летать… – задумчиво произнесла Светла, собираясь залезть в гамак – Вспомнить, как летал в первом воплощении.

– Погоди! Побудь ещё наяву… – Рощин ухватил фею за локоток. – Так я ещё и летал!?

– Если ты силой мысли, шутя, управлялся с каменными глыбами, то уж самому не летать – было бы стыдно.

– Обязательно научусь! – Влад прижал ладонь к сердцу. – И ты разрешишь купить самолёт?

– А зачем тогда тебе самолёт?!

* * *

У Влада нестерпимо чесались руки. Всякий раз, когда он заходил в мастерскую, ему на глаза попадались аккуратно прислонённые к стене громадные чистые холсты на подрамниках. Всем своим видом они словно корили художника: «Оживи нас! Оживи! Хватит бездельничать!» Через неделю подобных немых упрёков Рощин перед ними даже оправдываться начал: «Ну, вот придёт какая-нибудь дельная задумка…» И она пришла.

Светла её тоже услышала и обрадовалась: «Слава Богу! Ладно бы ты с принцем на портрете беседовал, а то уже перед куском ткани стал извиняться… Я так понимаю, что тебе нужны мои родители?» – «А можно я сам их позову? Прямо сейчас!» – немного стеснительно поинтересовался живописец. – «Наконец-то! Разумеется – можно! – воскликнула фея. – Что тебе мама с папой говорили?» – «Ура! То есть, Гермес, Лада!» – мысленно произнёс Влад.

Первой в подсознании Рощина, но очень явственно, почти осязаемо откликнулась Лада: «Здравствуй, родной! Пожалуйста, запри двери студии и ложись на диван…»

– Но ещё ранний вечер! – неожиданно для самого себя вслух заговорил художник.

«Именно поэтому, и запри, – прозвучал бархатный голос богини-герцогини. – Ты мирно заснёшь на время нашего общения. Зато будешь всех нас видеть глазами и слышать ушами. Поверь, Володенька, так лучше…»

Володенька поверил.

Спустя полчаса одухотворённый живописец выбежал из мастерской с сияющим взором. Пританцовывая, и поминутно потирая ладони, он заглянул в зимний сад, в гостиную, на кухню. Подмигнув горничным, Рощин поторопил их с ужином – ему страстно не терпелось лечь спать уже на законных основаниях. Наташе, как искренне любящей женщине, мгновенно передалось настроение Влада. Она заразительно смеялась, в подробностях обсуждая скорую поездку на родину – тему, походя вытащенную Рощиным на свет божий. А ведь ещё вчера девушка всерьёз загрустила, когда Влад рассказал ей про крайнюю необходимость ненадолго вернуться в Россию и проехаться по Сибири.

Несмотря на каждодневную и продолжительную плотскую гармонию, сердечные разговоры близких духом людей и даже мягкий уют совместного молчания друг возле друга – высшую степень истинной близости мужчины и женщины – она боялась потерять Рощина, почему-то именно на родной земле.