Светла не появилась, и в эту ночь Влад крепко уснул, обнимая Наташу. Та ещё долго лежала с открытыми глазами. Её дневные переживания так резко сменились неуёмным весельем, а затем скоротечной чувственной лаской и нежными лобзаниями, что в темноте, наедине с собой волнение девушки лишь усилилось, и не давало ей покоя. «Вдруг, Влад придумал это путешествие в Сибирь, чтобы культурно отвезти меня на родину и оставить потом в Петербурге? Скажите, какого чёрта, владелец галереи переслал ему на электронную почту сотню писем с фотографиями обнажённых молодых англичанок, предлагающих себя в натурщицы! Там было несколько настоящих красоток… Мог он влюбиться в кого-то из них? Одна прелестная леди, кажется, подписалась «баронесса»? Стерва! Чем не пара для рыцаря? Тогда я ему здесь мешаю. Связываю по рукам. Вдруг, он хочет её нарисовать? И вообще, подружиться. А тут – я… Почему он так радовался, показывая мне эти письма?» Голова, разгорячённая страхом потерять любовь, рождает много безнадёжных вопросов и неразрешимых задачек без внятных успокаивающих решений. Поговорить с Рощиным откровенно и спросить ответы у единственного в мире знающего человека – Наташа боялась до озноба.

Художник никаких перемен в настроении подруги не заметил и желал лишь одного – поскорее смежить веки. Он собирался этой ночью создать видимый образ логичного продолжения «Лесной сказки», а именно – королевского бала. Стать героями будущей картины, он ещё засветло упросил свою чудесную родню по линии жены.

– Ты Наташу успокой, когда проснёшься, – неторопливо произнесла Светла вместо приветствия. – Найди правильные слова. Не понимаю, зачем ты ей демонстрировал снимки этих сумасбродок?! Похвастаться решил?

– Совершенно без задней мысли! – Рощин сразу понял, о каких собственно снимках идёт речь. – Мне казалось, что она не ревнива…

– Все мы ревнивы, – вздохнула фея. – Особенно, когда дело касается многочисленных и на всё готовых соперниц. Реальных соперниц. Вполне возможно, она заранее готова простить тебе флирт и тому подобное с той симпатичной баронессой. В конце концов, ты же художник и не можешь всю жизнь рисовать лишь её портреты. Если честно, Наташка готова смириться, с чем угодно – только бы находиться рядом с тобой. Она боится, что ты её променяешь на другую, бросив в Петербурге. Да-да! Пока ты умиротворённо погружался в сновидение, я такой чепухи от неё наслушалась.

– Вот уж не ожидал! – качнул головой Влад. – Мы же, буквально, перед этим…

– Тут дело не в интиме, а в душе девочки. В её трепетном сердечке… – Светла даже показала его сложенными ладошками. – Пожалей мою сестричку.

– Я-то пожалею, но будет ли толк? Может, ты…?

– Сам, родной! Сам, – улыбнулась фея.

– Ладно-ладно! – тут живописец, наконец, огляделся по сторонам. – Кстати, где это мы? Не похоже на парадный зал. Как-то мрачновато в этих сводах. И зачем тут огромный стол?! А твоих родителей нет…

На этих словах под ручку с Ладой вошёл Гермес:

– По-моему, интересно! Для беседы на равных я позволил себе оформить интерьер в стиле рыцарей круглого стола.

Молодёжь уважительно поднялась для поцелуев и рукопожатий. Трисмегиста опустился на стул рядом с Владом, а его восхитительная супруга – рядом с дочкой. Тут же появилось шампанское, портвейн, бокалы, рюмки… Лада прижала к себе Светлу и прошептала:

– Вместе… Как я соскучилась по моей семье! Сколько лет мы так не сидели… Да и сейчас, лишь во сне.

– Мамочка, перестань, у меня и так глаза на мокром месте, – юная фея заёрзала под нежной дланью. – Наш Володенька победит…

«Так не годится, – мелькнуло у Рощина. – Надо срочно вмешаться!»

– С удовольствием попирую с вами, но всё-таки не забудьте про мою картину, – художник щёлкнул пальцами, демонстративно наколдовав цветные мелки и альбом.

– Ночь долгая – всё успеем, – безмятежно заметил Гермес. – Разливай напитки, дорогой зять!

– Да и, правда! Куда я спешу? – пробормотал Рощин, поднимая пузатую бутылку, и искоса поглядывая на дам. – Мне много чего надо узнать у вас про… про…

Положив руку на плечо живописцу, Трисмегиста выручил его:

– Всё расскажу! Только обращайся, пожалуйста, на «ты». Не случайно же этот стол…

– Хорошо! – кивнул Влад. – Яхту заказал, скоро её пригонят в Мэлдон. А куда вначале отправляться: в Люксембург – покупать банк или в Сибирь за травкой?

– Конечно, прежде – банк! – в воздухе Гермес отчетливо начертил пальцем домик с остроконечной крышей. – Пока на поезде доедете до Байкала и обратно, в банке всё хранилище золотом забьют.

– На поезде?! – разочарованно протянул Влад.

– Да-да, – проворковала Светла, прижавшись к маме Ладе под крылышко. – Ради безопасности.

Трисмегиста заулыбался:

– Не волнуйся, не на боковых же полках трястись и чужие грязные носки нюхать! Там есть специальные вагоны, почти дворец на колёсах. Купи парочку!

– Слышал про такие – лучше в аренду возьму, – прагматично согласился Влад. – Один вагон.

– А куда охрану посадишь? – поинтересовался Гермес. – К себе на колени?

– Ну, два. Два! Сдаюсь, – художник подлил дамам шампанского, а мужчинам – портвейна. – По глоточку и начинаем бал. Хорошо?

– Творец – ты, – поднял рюмку Трисмегиста. – Распоряжайся… Да, когда завершишь сказочный диптих, на всякий случай собери аппарат. Это я – к слову, извини. Так кого тебе на бал доставить?

– Второго меня!

* * *

Викторианский бальный зал Букингемского дворца сиял тысячей огней в малых и больших люстрах, и в причудливых бронзовых светильниках, напоминающих старинные уличные фонари. Невидимый оркестр исполнял менуэт из сюиты Генделя «Музыка на воде», а перед восседающей на троне молодой королевой Елизаветой Второй – на самом почётном пятачке – танцевали четыре блаженные пары. Рисунок плавных движений, придуманный ещё пару веков назад, предполагал, как бы первую встречу партнёров. Едва ощутимые касания лишь кончиками пальцев дополняли чувственные взгляды прямо глаза в глаза. Или взоры, хотя бы не лишённые интереса, чтобы в дальнейшем продолжить знакомство уже за вальсом. Итак, под нежную мелодию, по велению живописца, приглядывались друг к другу четыре дамы и столько же кавалеров. Влад и Светла, Гермес и Лада, Майкл и Глория, принц Филипп и Наташа. Разные, очень разные. Но всё-таки, хорошие люди. Очень хорошие. Никто из них никогда не имел отчётливого злого умысла против другого человека. Все они, каждый по своему, просто искали счастье. Полянку под солнцем… Все они любили.

Именно осязаемую душой любовь замыслил Рощин поселить на новом полотне. Сам он, приподнявшись над паркетом на полметра, завис на обожаемой парковой скамейке с альбомом и цветными мелками:

– Танцуйте-танцуйте! Не надо замирать словно истуканы. Пусть всё будет естественно и непринуждённо! – покрикивал художник, когда кто-то из танцоров принимался усиленно позировать. – Не волнуйтесь, я поймаю ваш лучший ракурс.

Главная трудность при подготовке живого воплощения натуры для этой картины таилась в страстном желании Влада – обязательно изобразить себя. Как раздвоиться во сне, он не представлял. Кстати, живописец и всемогущего Гермеса поначалу смутил своей просьбой. Но только поначалу.

– Любопытное задание, – поскрёб подбородок Трисмегиста. – С какого же конца к нему…? Придумал! Дорогой зять, для этого тебе придётся ещё разок започивать, но уже во сне.

– Прилечь, что ли? – не сразу сообразил Рощин.

– Нет! Как же ты тогда рисовать сможешь?! Вот ответь мне, у тебя когда-нибудь случалось, что ты словно просыпался и попадал в явь, а на самом деле – оставался в объятиях Морфея?

– Конечно… – не очень уверенно протянул Влад.

– А мы сотворим наоборот! – довольно воскликнул Гермес. – Однако прежде вспомни, что ты сейчас находишься одновременно в двух местах: и в спальне, и здесь. Ты – здешний, останешься живописцем. А ты – спящий, скажем, в квадрате, примешься отплясывать со Светлой. Я перенесу танцора в это твоё сновидение… Не запутался? Ну, и славно!

Мгновенно после этой фразы тестя, перед Рощиным возник его двойник, да нет, появился второй он сам, в новеньком смокинге и лакированных ботинках. Живописец с чувством пожал ему руку:

– Ты понимаешь, что автопортрет перед зеркалом не годится, позарез необходимо движение, любовный порыв. Даже не порыв, а постоянный любовный ток…

– Да не распинайся ты так! – невозмутимо отозвался Второй. – Я всё это прекрасно знаю.

Лада и Светла, со стороны наблюдающие за этими чудесами, громко зааплодировали.

* * *

Королева довольно щурилась и в такт мелодии выстукивала тонкими пальчиками по подлокотнику трона. Бриллианты в её перстнях вспыхивали синим огнём. Бойкий на язык Филипп, несколько нарушая молчаливый стиль менуэта, учтиво льстил обворожительной Наташе. Он называл её русской принцессой и будущей звездой Ковент-Гардена, если, конечно, она пожелает покорить британскую сцену. Девушка ничего не отвечала вслух, от удовольствия только подрагивали кверху уголки её губ и кокетливые лучики играли в глазах. Остальные танцоры, как и подобает, хранили безмолвие. Слова и целые фразы с успехом заменяли их говорящие одной лишь грацией гибкие тела. Они рассказывали: то о любви, пылающей ещё и неукротимой страстью, то о величайшем из чувств неразрывно связанном с постоянной заботой, тревогой, желанием дать своему близкому всё, что только возможно. Сделать всё, что в человеческих силах. И даже больше.

И то, и другое, и третье перетекало от одного героя или героини к другому, следуя за взглядом наблюдателя. Любовь наполняла зрителя до краёв, плескалась через край… Магия картины подействовала и на самого художника. Он, спустя всего две минуты созерцания, ощутил поразительную лёгкость и, едва ли не наяву, выросшие за спиной крылья. Наташа неподвижно замерла у холста, крепко сцепив перед собой пальцы, а из её глаз ручьём полились слёзы. Рощин достал из кармана чистый носовой платок, но девушка мотнула головой:

– Не надо. Это сладкий плач… Пусть текут… А почему я танцую с принцем? – по-детски всхлипывая, вдруг, спросила она.

– Потому что он тебя пригласил, – веско ответил Влад, и уже направляясь к двери, добавил: – Твоя учтивость не позволила отказать ему… Рыбонька, я оставлю тебя на минутку!

За неимением других зрителей Рощин из интереса кликнул горничных и Вильяма.

Однако с филиппинскими девицами живописец, сам того не ожидая, нечаянно переборщил. Едва выйдя из студии в коридор, Синди и Афина вцепились друг другу в волосы, жарко споря о том, кого же из них таким изобретательным способом хозяин призвал разделить ложе. Мутья же, умчалась наверх в светёлку, к мобильному телефону и принялась названивать далёкому жениху, и божиться в своей верности самыми замысловатыми клятвами. Старенький садовник, подобно нашей русской принцессе, смахнул пальцем, правда, совсем одинокую слезу и, испросив у рыцаря позволения, побрёл в свой домик. Усевшись у холодного камина, он ещё долго перебирал фотографии его – так рано покинувшей наш мир – супруги. Снимки, их было всего полтора десятка, быстро заканчивались, и Вильям начинал их разглядывать сызнова. «Ну откуда он узнал про тебя, Лиза? Откуда?! Про то, как мы славно с тобой жили…» – бормотал старик.

* * *

Влад собрал аппарат для чтения деревьев, и даже вмонтировал его в потёртый кожаный кейс, купленный на блошином рынке в Лондоне. Программу для расшифровки он еще в Петербурге записал на свой походный ноутбук. «Будем ждать, когда пригодится…» – подумал Рощин, выполнив просьбу Гермеса. Тесть не отозвался, а в голове у Рощина засвербила назойливая мысль – тотчас же испытать прибор на древнем дубе, что наполовину затенял сказочную поляну. «Светла, это твой папа так шутит? – осведомился Влад. – Или – всё же моя собственная интуиция?» – «Конечно, твоя! – возмутилась фея. – Папочка не вторгался к тебе в сознание! И не станет никогда!» – «Да я только спросил! – с почти невесомым вызовом откликнулся художник. – Ну, раз – моя, значит, ехать туда без толку…» – «Напрасно не доверяешь себе, – смягчившись, заявила девушка. – Кстати, тому дубу вовсе не триста лет, как ты предположил, а больше пятисот. Это я сейчас у папы узнала… Не удержалась». – «Дуб-патриарх! Действительно, занятно, – глаза Рощина заискрились. – Жаль дождик моросит». – «Отправляйся-отправляйся, а сырая погода – прекрасный повод, оставить Наташу дома», – заключила Светла.

Запирая мастерскую с сохнущими картинами на два оборота, живописец усмехнулся, вспомнив недавнюю потасовку горничных. Вначале он услышал из-за дверей, буквально, змеиное шипение. Затем – шлепки оплеух и отрывистое взвизгивание на разные лады. Уже выбежав в коридор и разнимая филиппинок, Рощин понял по дерзким восклицаниям, что их так раззадорило. Вернее, кто. В постель с ним?! Его прихоть?! Только с помощью Наташи ему удалось убедить горничных в совершенно обратном. По крайней мере, так показалось Владу. Сейчас же, едва узнав о желании живописца, его названная невеста с большой охотой намеревалась сопровождать Рощина в чащу леса. Однако джентльмен не разрешил даме мокнуть под английским небом из-за своих капризов.

– Жди к ужину, – Влад сунул аппарат в рюкзак и отыскал в шкафу плотную джинсовую куртку: «Не растаю!»

На двухколёсном товарище художник проехал лишь метров полтораста. Как только окна особняка скрыла листва, он спрятал велосипед в кусты и запрыгал вдоль тропок через бор длинными невидимыми зигзагами.