С Наташей было трудно расстаться. Ведь для Влада, она существовала в двух измерениях. Он видел и её, и Светлу одновременно. «Как всё же у моей феи это запросто – останетесь близкими друзьями и только. Хотя, может так и лучше, когда – друзьями? Только как это возможно?!» – думал Рощин по пути в окраинный район Петербурга – Колпино. Именно там, сразу за городом росло старое дерево или торчал пенек по названным Светлой координатам. Собираясь за изумрудами, Рощин, кроме новенькой лопаты, прихватил пистолет-пугач, из которого никого нельзя застрелить, и здоровенный охотничий тесак в кожаном чехле. Мало ли!

Наконец закончились длинные красно-серые корпуса заброшенного Ижорского завода, и Влад выехал на Лагерное шоссе. Через пару километров искатель остановился у старинного приземистого особняка с выбитыми оконными рамами.

– Будем надеяться, что бомжей тут не водится, – вполголоса пробурчал Рощин, выбираясь из машины. Он огляделся и, действительно, в полусотне метров с другой стороны дороги одиноко торчала наполовину высохшая липа. «Не меньше ста пятидесяти лет», – опытным глазом Влад оценил ее возраст. – «Пока все сходится».

Мимо прошумел зеленый фургон с эмблемой министерства спасения. В кузове сидело человек двадцать в полувоенной форме, а в руках у них почему-то матово поблескивали автоматы. Рощину показалось, что все эти добрые парни с пристрастием уставились на него. «Какие-то странные спасатели», – подумал Влад, проворно садясь за руль. И, когда грузовик скрылся из виду, он спрятал свою «ниву» за зданием, а сам, захватив кейс с аппаратом, отправился к дереву на разведку.

У себя дома перед отъездом он несколько минут определялся – брать дипломат или нет? Потом решил записать память, хоть с пенька, и, если изумруды не найдутся, то, по крайней мере, определить: кто их выкопал. Да и заодно проверить – были ли они вообще зарыты.

Траву вокруг липы никто особенно не топтал. Рощин посидел с аппаратом с четырех сторон, всякий раз дожидаясь сигнала, что запись окончена. По шоссе время от времени проезжали машины, но любопытных путников на горизонте, к счастью, не появлялось. Влад набрал у обочины полпакета светлого щебня и, примерно очертив им нужную окружность у дерева, вновь вернулся к машине, дожидаться темноты. А вернее сказать, захода солнца. Хотя это время суток и называется белая ночь, но всё же не так отсвечиваешь, как днем.

* * *

Влад еще разок, не торопясь, пересчитал свою добычу. За четыре азартных часа без перекуров он наковырял из земли тридцать пять крупных, в половину спичечного коробка и сто десять средних изумрудов. Еще ему попались семь синих и один красный камень – все размером с лесной орех. Рощин захватил и их, решив, что это сапфиры и рубин. Его ювелирные познания находились в зачаточном состоянии, и он не мог даже приблизительно оценить стоимость находки. Да и кто смог бы?!

Перед тем, как уйти от щедрой липы, Влад постарался заровнять следы раскопок и внимательно просветил землю фонарем. Он как бы со стороны даже удивлялся над собой – его не охватила изумрудная лихорадка – спокойно прошел к машине и уехал домой. Рощина не заботила судьба, наверняка оставшихся под корнями, драгоценных камней. По крайне мере, в ближайшее время. Сегодня его беспокоила другая мысль, как незаметно для властей и бандитов продать, хотя бы один самый маленький камешек? Ехать в другой город? «Если они пролежали в земле больше ста лет, то их происхождение отследить практически невозможно, – размышлял Рощин. – Но как оценить и сразу же получить деньги? Любой ювелир постарается либо крупно обмануть в цене, либо оттягивать с оплатой до приезда угрюмых друзей, чтобы забрать товар даром. Да еще и под пытками попросить сдать остальные ценности. Надо найти надежный и нестандартный ход, а другой город полностью отпадает. Надо искать подходящую другую страну».

Он вдруг вспомнил, что, когда учился в академии, подружился с сокурсником-англичанином. Звали его Майкл Дорсет, и он был отличным парнем. Так сказать, настоящим джентльменом. И насколько разобрался Рощин, уже провожая его в аэропорт, Майкл – джентльмен в квадрате. Его папа, дедушка и все предки рождались с титулом графа или что-то в этом роде. И Дорсет все пять курсов совместного обучения и прочих посиделок даже не обмолвился об этом Рощину. Лишь теперь, прощаясь, он записал в блокнот Владу свой домашний британский адрес, благодаря которому эта знатная деталь обнаружилась. Художник выдвинул ящик письменного стола, где хранились давнишние бумаги и вышуршал оттуда старый полностью исписанный блокнот студенческих времен. Адрес проще некуда: «Замок Дорсет. Город Дорчестер. Графство Дорсет. Великобритания».

В течение последних двух лет Влад время от времени переписывался с Майклом по электронной почте. Сокурсник пока не стал модным художником у себя на родине, но обзавелся небольшой собственной галереей и устраивал выездные выставки-продажи современного искусства во всех крупных городах Британии. Не откладывая в долгий ящик, Рощин написал Дорсету, что у него появился скромный спонсор для оплаты вернисажа в Англии. Заграничный друг ответил через несколько минут. Он искренне обрадовался будущей встрече и переслал массу инструкций по оформлению документов, а также посоветовал лететь лайнером Британских авиалиний в аэропорт Гатвик. Майкл пообещал встретить русского друга чуть ли не у трапа и гарантировал самый радушный прием в родовом замке. Также он спрашивал количество и размеры картин и дату, когда высылать официальное приглашение. Постскриптум гласил, чтобы Влад не беспокоился о деньгах по организации выставки и прочих расходах. «Тебе надо только сесть в самолет, а об остальном не думай!»

– Как был, так и остался отличным парнем! – воскликнул Рощин. – Постараюсь его не разочаровать.

Он написал другу, что как только договорится на работе об отпуске – сразу же ему сообщит, но путешествие, видимо, состоится не раньше, чем через месяц.

Художник собирался спрятать камни в завитушках картинных рам в стиле барокко. Таких у него никогда не водилось, их еще предстояло купить и чуть-чуть поколдовать со смесью плиточного клея и отмученного мела. Обычный гипс Рощин отмёл сразу – слишком ценная начинка предполагалась для такого ненадежного материала. Он задумчиво перебрал полотна, что стояли прислоненными к стене в жилой комнате. На картинах грелся теплый, домашний Петербург. Город для добрых людей. Бытовые сюжеты: свидание на лавочке в Летнем саду, старичок с батоном и голуби на Сенатской площади, пляж у стен Петропавловской крепости. На всех холстах главными персонажами были простые люди и их искренние чувства: любовь, доброта, радость. Сверкающие знаменитые купола, величественные дворцы, гранитные мосты и набережные лишь оттеняли человеческие отношения и служили фоном. Никакой парадности на картинах даже отдаленно не наблюдалось, и они совершенно не подходили к рамам в такой вычурной манере, как барокко.

«Тут надо нечто маслом в классическом стиле и очень красивое, – размышлял Рощин. – Может быть, экранизировать что-то из библейских историй? Или из греческой мифологии? Точно! Надо написать Светлу! Светлу и Наташу! Одну картину назову «Богиня лунного света Геката», а другую «Волшебница Цирцея». Идеально подходит! Светла, одобряешь?»

Фея не отозвалась.

* * *

Рощин настолько загорелся идеей новых портретов, что забыв про сон, схватил мольберт и выбежал из квартиры. Он решил по дороге к Наташе купить холст с подрамником и немедленно её рисовать. У него даже не возникло мысли позвонить девушке, вдруг её нет дома. Раз он едет к ней, значит, она ждет. Причем, так сыграла вовсе не самоуверенность самца, а убежденность близкого друга. Так и вышло. Отперев двери, Наташа прижалась лицом к плечу Влада, и только теперь он вспомнил про телефон:

– Извини, что без звонка…

– Всегда тебя жду. Ты говорил, что тебе нужно уехать на пару дней по важному делу. Я тоже не звонила, хотя очень хотелось, – прошелестела Наташа и, взяв друга за руку, повела его в комнату. Усадив Рощина на диван, девушка, улыбаясь, осталась стоять напротив него.

– Иди сюда, что расскажу, – поманил её Влад.

– Сначала я тебя буду кормить. Есть котлеты собственного изготовления, осталось пожарить картошку и сделать салат. Ага?

– Еще как – ага! Там в коридоре пакет с портвейном и твоим любимым ликером. Я сейчас…

– Сиди, я потом принесу. Покури пока, – остановила его Наташа и упорхнула на кухню.

* * *

«Интересно, когда же появится Светла? Может быть, что-то случилось? Ну, почему я – идиот не уговорил её, рассказать мне, где она находится!» – думал Рощин.

Он уже час рисовал Наташу. Подходящего костюма для Цирцеи в гардеробе девушки не нашлось, поэтому Влад убедил её оставить из одежды лишь цепочку с круглым золотым медальоном, напоминающим античную монету. Поза, в которой богиня-волшебница должна была появиться на картине, родилась в голове художника во время обеда. Он усадил Наташу на диван чуть-чуть вполоборота, предварительно собрав на него все подушки в доме, подняв уровень лежака, чтобы левая нога девушки свободно свисала, и даже пальчиками не касалась пола. Правую ножку подруги, Влад, аккуратно согнув в колене, поставил на сиденье дивана, оставив треугольный просвет. Отошел и полюбовался: «Всё хорошо. Только теперь правую ладонь положи на правую же коленочку, а левой – легонько обопрись на диван. Кулачок разожми – ладошкой обопрись. Сиди, пожалуйста, ровно, свободно и расслабленно, но, в то же время, и как пружинка. Вот так, умница. У тебя божественная грудь! А щёлочку пупочка так и тянет пальчиком погладить. Не опускай, не опускай голову! Подбородок повыше и смотри прямо на меня. Анфас. Добавь во взгляд вожделения – представь на моем месте Аполлона! Ну, или кого хочешь. Можно и меня».

Главное – поймать зовущую загадочность и нежную порочность улыбки её влажных глаз. Так поймать, чтобы один раз увидев её, любой мужчина превратился в ее обожателя. Страстного поклонника с колотящимся от желания сердцем, одновременно отлично понимающего недоступность изображенной на холсте прекрасной волшебницы.

* * *

«Хорошо, что догадался взять подрамник: сто на сто сорок. Получается практически в натуральную величину. И здорово получается! – мысленно похвалил себя Рощин, наслаждаясь работой целых три часа подряд. – Оказывается, я, действительно, умею глубоко рисовать».

Кончиком кисти он добавил невидимую, но ощущаемую слезинку в зрачок и выдохнул:

– Не устала?

– Есть немного… – стараясь не шевелить губами, ответила Наташа. – Первый раз в жизни позирую.

– И не последний… Встань – разомнись, теперь можно. Ты у меня уже тут живешь! – указал Влад на картину.

Девушка бодро вскочила с дивана, но ее качнуло обратно. Упав на мягкие подушки, она затрясла руками:

– Мне посмотреть не терпится, а у меня иголочки по всему телу!

Рощин побежал в ванную, и уже оттуда донеслось:

– Сейчас руки помою и разотру тебя!

После ласкового массажа Наташа подошла к холсту. Она замерла и несколько минут стояла как вкопанная, не отрываясь, глядя на свой портрет. Потом повернулась к Рощину:

– Влад, зачем тебе заниматься этой… рекламой?! Ты – великий художник. Тебе надо рисовать настоящее, не отвлекаясь на всякую ерунду.

– Где бы я тогда такую натурщицу нашел? Красивую и терпеливую, – художник легонько щелкнул свою музу по носу. – Всё случается не просто так.