Октябрь Николай встретил в Москве. Взять власть в Первопрестольной оказалось далеко не так просто, как в Петрограде. И последовавшие за тем кровавые события произвели на Николая самое удручающее впечатление. Взаимное ожесточение и пролившаяся кровь никак не рисовалась со светлым образом народной революции. Но, как говаривал Михаил Васильевич, теперь или они нас или мы их, и третьего не дано. Контрреволюционные силы организовались, были мобилизованы юнкера и студенчество, созданы офицерские отряды, которые и заняли Кремль и все ключевые объекты города. Пытавшиеся прорваться к Моссовету революционные солдаты-«двинцы» были встречены шквальным огнем офицеров и юнкеров и… гимназистов. Многие были убиты, раненых юнкера добивали штыками. Революционный переворот оказался под угрозой. Поэтому, отбросив сантименты и совсем уж не нужную рефлексию, Николай по заданию ВРК отправился в казармы 56-го пехотного запасного полка, чей полковой комитет накануне отказался выделить солдатские роты в распоряжение Военно-революционного комитета.

Несмотря на противодействие, ему удалось призвать солдат на выступление. Был наскоро сформирован отряд, командование над которым принял Николай Заломов. Стали подтягиваться и другие части. Из Петрограда прибыл на подкрепление отряд Балтийских матросов, в составе которых Николай с удивлением обнаружил своего друга-недруга Сеньку. В перепоясанном ремнями матросском бушлате он имел вид бравый и залихватский и первым подошел к Николаю.

— Здоров! — как ни в чем не бывало, Сенька протянул руку.

— Здорово! — не без некоторого внутреннего сопротивления пожал ее Николай.

— Вместе одно делать идем, как в той драке?

— Пожалуй, если как тогда за спиной не припрятан у тебя кастет или нож.

Арсений натужно засмеялся:

— Чать не дети уже, шутки в сторону.

— Лады, забудем прошлое. — снизошел Николай.

— А где Наташа? — неожиданно задал вопрос Сенька.

Николая вопрос застал врасплох и он не знал, что ответить.

— Не знаю, — сдавленным голосом, наконец, сказал он, — Пропала! Накануне войны пропала. Где только ее не искал!

— А вот этого я тебе никогда не прощу! — ответил Сенька и голос его прозвучал зловеще. — Я ведь любил ее, понимаешь? На все преступления пошел ради нее. А ты взял и потерял ее. Вы ведь вместе тогда уходили!

Николай чувствовал, что голова его опускается против его воли. А Сенька меж тем продолжил:

— Не боись, в спину стрелять не стану. Но после того, как все кончится, буду искать Наташу и если найду, то не обессудь, не отдам.

* * *

После первых дней растерянности Военно-революционный комитет постепенно смог овладеть ситуацией. Спешно создавались отряды Красной Гвардии из рабочих, открыли свои ворота оружейные склады. На сторону восставших перешли артиллерийские части и начали планомерный обстрел тех пунктов, которые находились под контролем противников переворота. К двадцать девятому октября революционные силы блокировали центр города, и началась его планомерная зачистка. Отряд Заломова наступал от Леонтьевского переулка вдоль Тверской в сторону Охотного ряда. Юнкера, офицеры и студенческие дружины отчаянно сопротивлялись. Наступающие несли большие потери. В этот критический момент атакующим подоспела помощь: это подошел и с ходу вступил в бой большой красногвардейский отряд Ивано-Вознесенских рабочих под руководством Фрунзе. Положение дел сразу же изменилось в пользу наступающих, и вскоре были заняты Охотный ряд и Театральный проезд. Артиллерия начала обстрел гостиницы «Метрополь», где укрепились офицерские отряды.

На следующий день сразу после окончания перемирия начался штурм «Метрополя». Он велся радиально с трех сторон: вдоль Моховой, Охотного ряда и Театрального проезда наступали отряды левого эсера Саблина, и большевика Заломова, со стороны Театральной площади атаковали матросики анархиста Яценюка, а со стороны Лубянки продвигался красногвардейский отряд иваново-вознесенских рабочих под командованием большевика Фрунзе. Ожесточение сражения достигло наивысшего предела. Отстреливаясь, противник медленно отступал к гостинице. Красногвардейцы и солдаты, понесшие потери, были злы на упорно сопротивляющихся мальчишек-юнкеров, и Николай боялся, что не сможет удержать своих людей от самосуда. Горькая ирония, думал Николай, целясь в очередного противника, состоит в том, что бывший юнкер Заломов стреляет в юнкеров, недавний студент Саблин восстал против таких же, как и он, студентов, а левый социалист Фрунзе сражается с правыми социалистами. В этот момент он ощутил какое-то прикосновение в его мозг, словно кто-то мягко и настойчиво пытался пробиться в его сознание. В голове возникло острое чувство нависшей опасности. Повинуясь неясному инстинкту, Николай скорее машинально, чем осознанно, немного повернул голову. И в тот самый момент ему обожгло левый висок, а затем всю его голову пронзила острая боль. Прижав ладонь ко лбу, он почувствовал, что пальцы стали липкими. Николай отнял ладонь от головы и посмотрел на неё: вся ладонь была в крови. Он даже не успел удивиться этому, как на глаза опустился красный туман, свет померк, все предметы вокруг стали размытыми и каруселью закружились вокруг него. Теряя сознание, он только и успел услышать:

— Товарищи, юнкера командира подбили!

Он уже не чувствовал, как его, падающего, подхватили и отнесли в тыл. Очнулся только от того, как нежные руки протирали ему глаза и лоб. Открыв глаза, он увидел перед собой улыбающееся и одновременно тревожное лицо Глаши в красной косынке.

— Привет, сестренка! — слабым голосом вымолвил он.

— Привет, братишка! — в тон ему ответила девушка и поцеловала его лоб. — Везунчик ты, пуля только слегка висок задела, кожу расцарапала.

— А Кирилл где? — спросил он, ощущая, как к нему медленно возвращаются силы.

Глаша меж тем ловко бинтовала ему голову.

— Здесь он, а как же без него! Мы вместе с товарищем Арсением пришли, а то, видать, вы без нас никак не справитесь.

Николай сел и потрогал повязку на голове и прислушался к своим ощущениям. Рана саднила, и еще легкое головокружение, которое, однако, уменьшалось.

— Ну, я пошел. — сказал Николай и не без труда поднялся, слабость пока отступала неохотно.

— Ты куда? — обеспокоенно заметалась Глаша. — Тебе нельзя, нужно отлежаться.

— К своим, а то без меня, боюсь, они таких делов наделают. Сама же сказала, что царапина.

Поняв, что Николая не остановить, Глаша только сокрушенно махнула рукой:

— Увидишь Кирилла, посмотри, чтобы не лез на рожон. А то он у меня такой же отчаянный, как и ты: два сапога пара.

Он успел вовремя. Оставшиеся в живых офицеры и юнкера сдались, и повстанцы постепенно втягивались в здание и начали зачистку огромного комплекса гостиницы. Злость на офицерье был так велика, что солдаты бросились избивать сдавшихся. Едва Заломов вошел в фойе, как его взору сразу бросилась картина расправы победителей над осужденными. Несколько солдат прикладами и ногами были юнкера, совсем еще мальчишку, впрочем, такого же, как он. Юноша уже не сопротивлялся, а только сжался в комок и стонал.

— Прекратить! — бешено заорал Заломов.

Солдаты замерли. Он понял, что их нужно было срочно чем-то отвлечь.

— Петров! Часовым на вход марш! Начальникам отделений, каждому отделению по этажу. Пройти по всем номерам, заглянуть в каждое помещение. Всех подозрительных обыскать, разоружить и арестовать! Юнкера и офицеры могут быть переодеты, поэтому прошу обращать внимание на нагар на правой руке от пороховых газов и синяки на плече от приклада. Место сбора арестованных — здесь, в фойе. Замеченные в самосуде и издевательствах над пленными будут отданы под революционный трибунал.

Уже отвыкшая от повиновения солдатская масса, почувствовав твёрдую руку, инстинктивно стала выполнять приказания.

— Сходи за сестричкой. — послал он одного из солдат. — Пусть посмотрит этого. — Николай кивнул в сторону юнкера.

В это время в гостиницу стал врываться поток людей в бескозырках и тельняшках. «Это матросики подоспели!» — подумал с неприязнью Заломов. Раскрасневшийся, возбужденный Арсений Яценюк, коротко кивнув Николаю, махнул рукой с наганом:

— Вперед, братва! Посмотрим на буржуйское житье-бытье.

— Да, эти уж церемониться не будут! — услышал он за спиной знакомый женский голос.

Это подошла Глаша.

— Осмотри его. — он показал на юнкера. — Если сам идти сможет — пущай дует домой, к мамке.

Сам же решил пройтись по этажам. На третьем этаже он увидел, что Сенька, прицелившись из нагана, пытается добить раненого офицера. Он лежал возле пулемета у разбитого окна и холодными от ярости глазами смотрел прямо в направленный в него ствол револьвера. Вокруг раненого лежали открытые пустые коробки и использованные пулемётные ленты. Резким движением плеча Николка толкнул готового выстрелить Сеньку.

— Ты чего? — возмущенно спросил Сенька.

— А ничего! ВРК распорядился всех пленных доставить в Лефортово.

— И ты их жалеешь? Они наших раненых добивали!

— Я не допущу самосуд! А ты упырь, поди, напился уже русской кровушки? Буде с тебя, вали отсюда со своей матросней. Вон твои уже грабить начали, защитнички революции, тьфу! — зло сплюнул Николай в сторону Сеньки. Под его глазами, горящими праведным непреклонным огнем, Сенька вынужден был отступить и удалиться, бормоча под нос что-то угрожающее.

— С вами все в порядке? — участливо осведомился Заломов.

— Зачем вы меня спасли? — настороженный и даже враждебный взгляд впалого лица с офицерскими усиками над верхней губой. — Я ведь враг!

— Русские не должны убивать русских! — убежденно ответил Николай.

— Русские, Россия… Где она, эта Россия? — горько произнес офицер. — Вы уничтожили ее.

— За нами — правда! А Россия? Россия никуда не денется. Мы сражаемся за новую Россию!

— Я не понимаю вашей России и буду с ней драться! — предупредил офицер. — Вы и теперь сохраните мне жизнь?

— Да. — просто сказал Заломов. — Во имя будущего этой страны я вас отпускаю.

— Позвольте узнать имя моего спасителя.

— Поручик (незадолго до октябрьских событий он получил это звание) Заломов, Николай Георгиевич.

— Прекрасно! Офицеры вместо того, чтобы защищать страну, ее губят. — с сарказмом произнес офицер. — Подполковник Чащин, Вадим Петрович, к Вашим услугам.

— Надеюсь еще встретиться с Вами, Вадим Петрович.

— Лучше не надо, мы встретимся как враги, и за исход того поединка я не ручаюсь.

— Честь имею. — насмешливо откланялся Заломов и пошел к выходу.

Когда Николай вышел из гостиницы его ожидал новый удар: солдаты и матросы приканчивали не успевших разбежаться юнкеров и офицеров. Острая боль пронзила голову Заломова возле виска, и он потерял сознание.

* * *

Последующие, заключительные дни восстания Заломов провел в госпитале. Рана, которую в пылу боя посчитали пустяковой, оказалась гораздо серьезнее, и на фоне общего нервного перевозбуждения дала осложнение. В перерывах между боями его навещали Глаша и Кирилл, и им было о чем поговорить. Кирилл заключил Николая в свои медвежьи объятия и сказал:

— Я так рад, братан! Наконец свидеться довелось! Да, кстати, наши победили в губернском городе С., и мы можем вернуться!

После занятия «Метрополя» чаша весов окончательно склонилась в пользу восставших, и спустя два дня был очищен Кремль. Пришел Михаил Васильевич Фрунзе, неизвестно каким образом раздобывший свежих яблок. Поглаживая свою русую бородку, он говорил:

— Давай, Коля, выздоравливай. Дел невпроворот. Чует мое сердце — это не последние наши бои. Мы их здесь разбили, так они могут попытаться выступить в другом месте. Нужно срочно создавать новую, революционную армию. А ведь революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться. И запомни, это не я так сказал, это — товарищ Ленин!

Однако на фоне непрекращающихся расправ это все не радовало. Особенно неистовствовали матросы, среди которых было немало анархистов. Это был только первый акт гражданской войны, борьба разгоралась. Русский пошел воевать с русским, и скоро вся Русь полыхнет в братоубийственной войне.