В туалете Наташа первым делом прислонилась лбом к холодному стеклу зеркала. Что с ней творилось. Это же гадко, мерзко, плохо! Нельзя так играть человеком. Он же ей совсем не нравится! Или всё-таки нравится? Конечно не так, как её Николка, по-другому. Он — высокий, стройный, красивый. Отличный мужской экземпляр! И, главное, влюблён в неё по уши, краснеет как мальчишка. Девушка вспомнила, что стоило только упомянуть, что голодна — тут же вызвался сопроводить её пообедать. А как метнулся за дверь, когда она напомнила, что одежды-то на ней почти нет! Принёс целый пакет, который оказывается, собрала для неё сердобольная Антонина Генриховна. Спасибо ей, и в этом времени, насколько она могла понять, встречаются не одни уроды, настоящих людей больше.

— Что ты творишь, коза? — спросила Таша себя, глядясь в зеркало. — Зачем играешь с человеком?

Ведь скоро примчится её родной Николка и заберёт отсюда домой. А примчится ли, а заберёт? Последние слова Павла посеяли зёрна сомнений в её голове. Её стало пугать будущее, нарисованное Павлушей, как она стала про себя называть нового кавалера. Сколько нужно ждать помощь? По идее Николка должен появиться в это же время и в этом же месте, то есть в этой чёртовой квартире. Не появился! Не нашёл меч? Или немцы успели удрать? Да-а, началась война. А что, если её Николку отправили воевать? Конечно, он ещё молод для призыва, но во время войны всякое бывает. А что, если!.. Наташа от ужаса закрыла рот рукой. Нельзя о таком думать! Николка жив! И всё у него будет хорошо, и он найдёт способ помочь ей. А если не найдёт? А если им так и суждено жить: он там, а она здесь. Бр-р-р. Ничего себе, перспектива! Сколько же ждать милого? Не всю же жизнь? Так ничего не решив насчёт будущего, Таша обратилась к содержимому пакета Антонины.

Сверху лежала короткая записка:

Милая моя девочка!

Не знаю, что ты помнишь и что у тебя есть из вещей и одежды. Но знаю, как трудно человеку быть одному. Поэтому я решилась собрать тебе некоторые вещи на первое время: трусики-недельки, прокладки для интимной гигиены и средства личной гигиены, всё самое основное для ухода за твоими прекрасными волосами. Из одежды взяла смелость предложить юбку-шорты и футболку. Не зная твоего размера ноги, решилась на глаз приобрести туфли-лодочки тридцать седьмого размера, они мягкие, и если будут немного малы — не страшно, первое время носить можно. И решусь тебе предложить свой старый сотовый телефон. Модель устаревшая, но надёжная, а без связи сегодня нельзя. Не волнуйся — деньги на карте есть.

Пользуйся всем этим смело. Надеюсь, что у тебя всё будет хорошо! И если тебе негде жить — приглашаю пока пожить у меня. Поверь, у меня тебе будет лучше, чем в спецприемнике или больнице. Не бойся, твою личную жизнь ограничивать не буду.

Действительно, распотрошив пакет, она нашла всё то, что было описано в записке. Прокладки были двух видов: тонкие ежедневки и более толстые, которые милая женщина предусмотрела на случай регулярных женских неприятностей. Не забыла про тюбик с пастой и зубную щётку, и Наташа с наслаждением почистила зубы. Да! Это не тот толчёный мел с мятой, к которому девушка привыкла. Лучше, тысячу раз лучше! Обнаружив бутылочку с надписью «Shampoo», девушка недолго думала о его назначении, на этикетке всё было написано и нарисовано, и устроила себе головомойку.

Потом обратила внимание на электроприбор под названием «Фен», на упаковке которого девушка сушила волосы. Включив прибор в розетку, и нажав на кнопку на ручке, Наташа ощутила, как тёплая струя воздуха стала с силой выходить из раструба на конце прибора. С мыслями о том, что жизнь в будущем имеет свои преимущества, девушка принялась сушить волосы.

И всё было бы хорошо, да только немало смущали постоянно заходящие в туалетную комнату женщины-полицейские, с любопытством её оглядывающие. А одна, длинная, высохшая, с простым пробором на голове, подошла прямо к девушке:

— Ты что ли та самая потреряшка?

— Я что ли. — в тон ответила Таша, не отрываясь от своих волос.

— Передай своему Денисову, что нечего у других хлеб отнимать. Тобой я должна была заниматься, участковый по делам несовершеннолетним.

— А кто тут несовершеннолетний?

— А… да ты разве не малолетка?

— Разве нет!

— Да, а по виду и не скажешь, такая молоденькая!

— Хорошо сохранилась, в отличие от некоторых.

Полицейская вспыхнула:

— Постой, ты же ничего не помнишь!

— Слухи о моей амнезии сильно преувеличены.

— Даже так? Ну, ладно! — сквозь зубы процедила высохшая, и удалилась, держа голову неестественно прямо, словно верста.

Наталка не удержалась и вслед уходящей полицейской показала язык.

Волосы после просушки стали мягкими и воздушными, словно шёлк. Такие у Наташи бывали только тогда, когда она мыла волосы в родниковой воде, набираемой в многочисленных ключах Жигулёвских гор. Расчёсывая их щёткой, не забытой предусмотрительной Антониной Генриховной, девушка смотрела на своё отражение в зеркале и размышляла:

— И что они все во мне находят?

Конечно, она лукавила, и ей лестно было признаться, что сводит с ума мужчин. Взяв волосы за конец, девушка ловко скрутила их в спираль и собрала на самом верху затылка в тугой узел. При помощи заколок и резинок, целым набором которых благодаря Антонине она разжилась, Наташа закрепила волосы на голове, открыв свою шею и лоб. Посмотрела в зеркало на результат, и осталось довольна. Отражение показало высокий, ровный и, главное, чистый, без единого пятнышка, лоб. Противные прыщи, густо усеявшие её чело лет в тринадцать, были предметом жутких страданий девушки на протяжении нескольких лет. Что только она не делала — ничего не помогало. Гадская зараза исчезла с Наталкиного лица внезапно, и совсем недавно, и странным образом сие событие совпало началом регулярных занятий любовью с Николкой. Из чего наблюдательная девушка сделала вполне закономерный вывод: чем чаще — тем лучше, а воздержание плохо влияет на женский организм.

Покончив с туалетом, Таша приступила в гардеробу, и первым делом достала из пакета упаковку с семью трусиками. Это трусы? Да это просто два лоскутка впереди и сзади, едва прикрывающие интимные места, и полностью открывающие бёдра. А тонюсенькие! Но крепкие и эластичные — тянутся хорошо. Недельками оказались простые белые трусики и аппликацией из какой-либо ягоды на самом интересном месте. Например, на трусах под названием «Sunday» красовалась вишенка, а на «Monday» — земляничка. Названия трусиков были написаны на широкой резинке вверху. К чести девушки — она ни на секунду не усомнилась, что это бельё на каждый день, а не одно изделие на всю неделю. А названия — названия это дни недели, на английском, конечно. Наташу уже стало изрядно доставать это засилье английского кругом. В ТОМ времени, большинство женщин вообще обходилось без трусов. Простонародье ходило так, а состоятельные дамы носили панталоны с дыркой в области проймы, кроме того на них было надето много чего ещё. Трусы, или как тогда говорили «culotte troussée» могли себе позволить очень немногие. Таша — могла, об этом позаботилась её бабушка, ярая сторонница эмансипации и вообще всякого прогресса.

Под стать неделькам был и «lijf» — две маленькие чашечки едва прикрывали груди, оставляя открытым всё тело. Да, это не те мощные бюстгальтеры её времени, лишь немногим уступавшие по размерам уходящим в прошлое корсетам. Наташа представила сколько всего было надето на женщинах в прошлом, и рассмеялась: как капуста. Пальцев не хватит, чтобы всё перечислить: панталоны (сплошные, если с трусами, и с разрезом в пройме, если без оных), длинная, до середины икр, шелковая или полотняная сорочка, шерстяные, льняные или шёлковые чулки, корсаж или корсет с китовым усом, либо широкий мощный лиф (бюстгальтер), полностью скрывающая ноги нижняя юбка с воланами из лёгкого, отделанного кружевами и лентами полотна, кринолин или криолет (уже стал отходить в прошлое, но некоторые особо упоротые экземпляры женского пола продолжали цеплять и этот реликт). А ещё вторая юбка или подьюбник из плотной ткани и под цвет верхнего платья прежде тоже бывшая необходимым предметом женского туалета, но ко времени Наташиного взросления, уже понемногу сдававшая свои позиции под натиском эмансипации. Несмотря на видимое облегчение женского туалета, патриархальный мир уступать без боя не собирался. Замена корсет на свободный лиф — сопровождалась обязательным ношением в нагрузку комбинации или камисоли. Всё это, весившее, к слову сказать, немало, несчастные женщины из имущих слоев вынуждены были носить на себе, в то же время представительницы низшего сословия сплошь и рядом обходились одной-двумя юбками и сорочкой. Причём девушка отметила любопытную закономерность: чем выше социальный и имущественный статус дамы — тем больше «добра» она вынуждена таскать на себе, но именно представительницы высших социальных слоёв общества стали пионерами в решительном отказе от лишних деталей туалета, ношение коих не имело никакого смысла и было не более, чем данью традиции и правилам хорошего тона. К времени её более половины дамского гардероба выглядело явным анахронизмом, и прямо-таки просилось на свалку.

Следом за нижним бельём настал черёд юбки-шорты и футболки. Наташа снова поразилась людской изобретательности — ярко-красное изделие выглядело как коротенькая легкомысленная юбчонка, но надевалось и носилось как штаны. Просто и удобно! Нет обязательных тяжёлых юбок и платьев, застёгнутых под горло жакета и обязательной блузки с невообразимым количеством пуговиц. Колготки Наташа, после некоторых размышлений, сняла и сложила в пакет: всё-таки большинство виденных ею дам ходили в эту пору года голоногими. Немного смутила девушку жёлтая майка с кроткими рукавами, называемая футболкой. На этот раз очевидный англицизм не вызвал отторжения, напротив, если это майка для спортивных игр, то совершенно логично её назвать по наименованию какой-либо игры. То, что это футболка, а, скажем, не волейболка, абсолютно случайно, просто так получилось. Не шокировало Ташу, уже начинающую привыкать к реалиям двадцать первого века, и тот факт, что майка-футболка перекочевала из нижней одежды в верхнюю. Видимо, такова тенденция, как и наличие цвета у нижнего белья. В Наталкино времени единственным приемлемым цветом нижнего белья оставался белый, в крайнем случае — тельный. Чёрное бельё было уделом кокоток и роковых дам в стиле вамп. Цвет и яркий рисунок для белья — явный нонсенс. Поэтому девушку смутил рисунок на футболке: она вся была в красных отпечатках женских губ, сопровождающихся красноречивой надписью «Kiss Me». Но вспомнив давешнего врача с надписью на маке «Kings Beach» девушка поняла, что никто на неё из-за надписи не кинется с поцелуями, надпись на футболке — отдельно, личность под футболкой — отдельно. Туфли и вправду по форме напоминали лодочки и, кстати, пришлись впору. Они были лёгкими удобными и слегка пружинили при ходьбе. Не забыла Антонина про косметику, положив в бездонный мешок губную помаду, тени, краску для век и тушь для ресниц. Теоретически Наташа знала о всех этих предметах, но на практике использовать их не приходилось. Поэтому, подумав, она отложила все обратно в пакет, лишь слегка освежив губы помадой. Мешок или пакет заслуживал отдельного внимания. Он был из всё того же незнакомого девушке материала и такой же кричаще-пёстрый как и всё в этом мире.

Закончив приводить себя в порядок, девушка придирчиво осмотрела себя в зеркало и осталась довольна: она не знала, насколько её вид соответствовал современным стандартам одежды и красоты, но зато абсолютно соответствовал канонам юной женственности, кои были неизменны во все времена. Единственное, что на взгляд Наташи, придавало сему незавершённый вид — отсутствие шляпки, или, на худой конец, какой-нибудь панамы. Её с детства приучили, что для благовоспитанной девицы — ношение головного убора на улице есть комильфо. Правда, падшие женщины, с которыми недолгое время её пришлось делить обезьянник, все как одна были без головных уборов, но на то они и публичные женщины, чтобы пренебрегать правилами хорошего тона. Здравый смысл подсказал девушке, что если предусмотрительная Антонина Генриховна не положила в сумку ничего похожего на головной убор — значит всё в порядке, идти можно.

* * *

Выход удался! Павлуша, бедный, едва не упал, увидев, во что превратилась бедная потеряшка. Нет, не «потеряшка» — «путешественница во времени»! Теперь он был уверен в этом точно. Гордая посадка головы на аристократической шее, благородный лоб, классический профиль, безукоризненно собранные волосы, королевская походка! Такого шикарного экстерьера Павел Конюшкин не видел ни у одной из своих современниц. Нет, конечно, встречались экземпляры редкой красоты, но так, чтобы всё сошлось в одной — такого не встречалось. Глядя на столь изящный экземпляр аристократической породы, Павел стал понимать смысл таких слов как «родословная», «голубая кровь» и благородное сословие.

В свою очередь Таша зафиксировала то впечатление, что произвела на молодого следователя. И ей это понравилась. Хоть мама говорила, что кокетство — грех, однако так приятно мужское внимание, как здорово ощущать себя неотразимой.

Взяв Наталочку под руку, он повёл девушку к выходу:

— Я на обед. — бросил он в сторону дежурки. — После обеда — в прокуратуру за постановлением и девушку отвезу в «Земляничную поляну».

«Земляничной поляной» назывался спецприёмник при центре «Семья» Пресненского района. В нём находили временный приют и уход пострадавшие от ударов судьбы: погорельцы, жертвы домашнего насилия, «потреяшки», оставшиеся без жилья жертвы квартирных мошенников и прочая публика, не нашедшая себе места в современном жестоком мире. В центре с пострадавшими занимались воспитатели, профессиональные психологи, врачи, психиатры, опытные педагоги. Именно туда, а не в клинику, решил определить Наталочку лейтенант. Там легче режим, там они смогут видеться, там её не замучают опытами и тестами, и девушка получит возможность общаться с нормальными, пусть и пострадавшими от жизни, но адекватными людьми.

Автомобиль у него, хоть Павел себя и не относил к золотой молодёжи, был статусным. Пусть Toyota Celica купе и не выпускалась уже несколько лет, но модель была по прежнему престижна и любима среди молодых людей за приёмистость, хорошие ходовые качества, крепко и ладно скроенный кузов, спортивный вид. Это машина идеально подходила и для укатывания девочек по ночным проспектам столицы, и для гонок на стрит-рейсенге. Он был польщён эффектом, который оказал на девушку автомобиль. Он подошла, восхищённо погладила его ровную сверкающую поверхность и, как показалось лейтенанту, даже едва слышно цокнула языком. Воистину, девушки во все времена одинаковы!

Павел церемонно, как истый джентльмен, распахнул дверцу перед Наталочкой.

— Хороший у тебя мотор, красивый. — сказала она, садясь в тачку.

В нём заговорил следователь, и Паша сразу ухватился за необычное слово, прозвучавшее из Ташиных уст:

— Почему мотор?

— Так автомобиль в наше время называли. А что, сейчас так не говорят?

— Как раз говорят, хотя больше про такси. Я наоборот думал, что это слово из современного лексикона.

— Проверяешь?

Павел отчаянно замотал головой.

— Да проверяй, пожалуйста! Это же твоя работа, я что, не понимаю?

Хотя было видно, что задета.

А Павел, усадив свою спутницу, гордо тронулся с места, представляя сколько завистливых глаз наблюдает за ним из окон РОВД.

* * *

Таша впервые увидела новый мир при свете дня, а не во мраке ночи. Зря она сказала, что Москва не сильно изменилась! Она вспомнила, как ошеломлены они были многолюдством столицы, пока ехали на извозчике от вокзала до особняка, как оглушены были её многоголосьем. По сравнению с нынешней — та Москва теперь казалась тихим провинциальным городком. Вот где Новый Вавилон! Затейливые здания «под старину» и сверкающие стеклом небоскрёбы, нескончаемый людской поток и непрерывное море автомобилей. Невообразимое разнообразие цветов и оттенков автомобилей и людей сочетался с блеском назойливо-кричащей яркой рекламы. Во все глаза смотрела девушка не на едущие по улицам автомобили, а на спешащих по своим делам людей: во что одеты, как ходят, разговаривают, жестикулируют. Особое внимание — к женским образам. Глядя на современниц, критически и безошибочно определила свой стиль как дворово-уличный, явно неподходящий для посещения публичных мероприятий. Видела нескольких старушек, одетых в вязаные кофты и ужасные, явно вышедшие из моды, платья. Старушки, впрочем, во все века одинаковы. Радостно отметила, что не ошиблась, сняв колготки. По пути она видела нескольких женщин в колготках, правда и одеты эти дамы были иначе: в строгие юбки, блузки и жакеты. Наташа подумала, что в этому стилю подошло бы название «деловой».

Нашла своё подтверждение и догадка насчёт ношения головных уборов, вернее, не ношения. За время пути она только пару раз видела дам в соломенных шляпках, платков и панамок она не увидала вовсе. В этом мире простоволосыми ходили ВСЕ! Без различия пола, возраста, социального положения и семейного статуса. Мужчину ведь тоже без головного убора в начале двадцатого века встретить было проблематично. «Как же они отличают дам от девиц — задалась вопросом девушка — или в эмансипированном обществе вовсе нет различия в семейном статусе женщины?» В принципе, вопрос был риторическим — никаких внешних различий не наблюдалось, даром, что причёски носились самые невообразимые: короткие стрижки «под мальчика» чередовались с мелкими кудряшками, асимметрией, разноцветными волосами. Хотя, хватало женщин и девушек просто с распущенными волосами, аккуратно, однако, уложенными. По всему видно: современные женщины уделяют внешности особое внимание и выглядят, преимущественно, очень ухоженными. Все-таки она озвучила вопрос, переадресовав его Павлу.

— Дам от девиц? — недоумённо переспросил он. — А, понял, замужних от холостячек! Да в принципе, ничем. Ну, разве что, обручальные кольца носят, да и то это совершенно не обязательно, просто — традиция. Сейчас все одинаково одеваются, хотя есть разные стили — молодёжная мода, деловой костюм, спортивная одежда… Очень многие предпочитают стиль унисекс, подходящий и для мужчин и для женщин.

Вот это-то как раз она и поняла — именно в этом случае слово «секс» употреблено по своему прямому назначению. Очень многие, и дамы, и кавалеры, носили уже знакомые таинственные штаны. Не сразу, не хотела отвлекать от дороги, но всё-таки решилась спросить Павлушу ещё раз:

— Пашенька, а что это за синие брюки без стрелок, в которых здесь щеголяют и дамы и мужчины?

— Джинсы! Самая, что ни на есть демократичная одежда. Её не надо гладить, её не чураются носить богачи и аристократы, она уравняла мужчин и женщин, её не стыдно надеть в театр и на стройку. Разве в вашем времени не было парусиновых штанов?

— Конечно, были, все портовые рабочие на Волге ходят в таких штанах.

— Вот это и были первые джинсы. Когда флот перешёл на паровую тягу, парусина стала не нужна, и в Америке один пройдоха-еврей, Леви Страусс, придумал удобные штаны из дешёвой парусины для старателей на приисках и ковбоев на фермах. Их главным отличием были синяя ткань, индиго, грубая двойная строчка желтой ниткой и металлические заклёпки на стыках швов на карманах.

— Я знаю, что такое парусина, те джинсы, что я видела, были не из парусины.

— Так это было вначале. Когда на них пошла мода, каких только тканей и фасонов не придумали. Есть широкие трубы, есть зауженные к низу. Есть с заниженной талией, а есть по пояс.

При этом Павел невзначай коснулся рукой поясницы Наташи, потрогал, пощупал, пока робко и осторожно, но это пока. Девушка сделала вид, что не заметила, по сути — дозволила, а на самом деле — просто ещё не решила, как реагировать на столь стремительное сближение. Поэтому предпочла просто продолжить беседу:

— Да, изменения, конечно, произошли колоссальные. В моё время дама с непокрытой головой смотрелась бы как умалишенная, либо общедоступная. Одежда была в своём роде визитной карточкой, с помощью которой можно определить социальный статус человека.

— «По одёжке встречают, а провожают по уму»?

— Вот именно! Но так как сейчас — лучше! Если джинсы носят и богач, и бедняк — отсутствуют видимые социальные перегородки.

— Интересно, а как в то время работало сословное общество? Я помню, мы проходили закон Александра III о кухаркиных детях. А у тебя с крестьянином отношения.

— В том-то и дело, что уже не работало. Я же тебе, кажется, всё уже объяснила насчёт нас с Николкой. А ты упрямо всё о том же. Уж не ревнуешь ли ты, Пашенька? Я, право, повода не давала, и знаков с моей стороны не было.

Осознав свою оплошность, Павел Конюшкин отчаянно замотал головой. Надо же, как подметила! Поводов не давала, как будто само её присутствие здесь, рядом, не повод!

— Да я и не думал ничего такого! Просто интересно про старину узнать.

— Ну, ладно! — смилостивилась Наталочка. — Сословное деление уже давно, как и монархия стало пережитком, анахронизмом, гирями висело на развитии общества. Сам же говорил, что революция была. Когда, кстати?

— В семнадцатом.

— Через три года, значит… — задумчиво, что-то высчитывая про себя, проговорила Наташа. — Всё правильно, только слишком поздно. Мы ждали революцию раньше.

— А кто «МЫ»?

— Опять? Я не себе и Николке, я о всех. Думали про революцию, жаждали перемен все, всё общество, даже классные дамы, которых девочки в гимназии «церберами» за глаза называли, и те про неизбежность перемен шептались втихомолку.

— Ну, ты же дворянка?

— Дворянка! Ну и что? Первые революционеры тоже дворянами были! О свободе думают свободные люди, те, кто первым освободился — первым и стал думать о свободе. Так устроена общественная механика. Ты думаешь, простой народ устраивает революции? Простой люд работает, в поте свою копейку и краюху зарабатывает, а не думает о марксизме и социализме. На что его хватает, когда невмоготу станет — на бунт, «бессмысленный и беспощадный». Как представлю, какие из наших васильевских мужиков революционеры — смех разбирает. Единственное, на что их хватит — разграбить усадьбу, поломать машины, да повесить управляющего. Ну, и нам бы тоже досталось. — добавила она как-то неопределённо, видимо представив, что могло её ожидать. — А там сели бы бражку пить, до тех пор, пока урядник с командой не нагрянет, да не повяжет их. Только тогда, разлепив свои пьяные глаза, начнут верещать «А нас за что!»

Нет Пашенька, сознательность народным массам прививают наиболее передовые представители имущих классов. Думаешь, кто у нас в марксистском кружке был? Хоть бы один мужик! Все как на подбор сынки дворян, предпринимателей, да чиновников. А руководил нами польский шляхтич, отнюдь не пролетарий.

Да-а, о кухаркиных детях был не императорский закон, а всего лишь циркуляр министра просвещения, то есть внутренний документ, который только рекомендовал директорам учитывать при поступлении финансовые возможности родителей. Документ, конечно безобразный тут, право, ни отнять, ни прибавить, но про крестьян там ничего не говорилось. Тогда как раз из среды крестьянства стали выделяться крупные промышленники, предприниматели, изобретатели-новаторы. Кстати, одарённым детям из низших слоёв, циркуляр, наоборот, гарантировал стипендии. И то, это было двадцать лет назад, к тому времени, как мы с Николаем, пошли учиться, про него уже прочно забыли. А в циркуляре речь шла о детях лакеях, кухарок, кучеров. Это было сделано, в том числе и для того, чтобы носители рабской психологии не попали в образованные слои общества. Иначе получиться не образованность, а образованщина. Мой дед мне говорил, что к свободе надо привыкнуть, освоить, прочувствовать. Надо научиться с ней жить, осязать свободу выбора, осознать ответственность за свои поступки, приучиться самому принимать решения. Он именно так и трактовал библейскую притчу о Моисее, сорок лет водившем евреев по пустыне. Недавний раб живёт инстинктами и потребностями, его ещё надо научить ответственности. Нельзя из бывшего слуги сделать профессора в одночасье, всего лишь лав ему необходимый объём знаний, иначе знания в безответственных руках могут обратиться во вред. Я не знаю, зачем он мне это говорил, я ведь маленькая тогда была, видимо что-то чувствовал и боялся, что не успеет. Но рассказ дедушки о русско-турецкой войне, я помню, меня потряс. Болгары ведь вовсе не спешили все как один встать на освободительную борьбу, даже после стольких веков турецкого ига. Всю тяжесть вынес русский солдат, а хитрый болгарский мужик долго присматривался, чья возьмёт. В принципе, понять его можно, русский придёт и уйдёт, а им здесь оставаться. Но зато, когда они увидали, что чаша стала клониться в нашу сторону, тогда и показали, что такое потерявшие страх рабы! Дедушка рассказывал, что столько мерзости и бессмысленной жестокости он никогда не видел. Как целиком вырезали целые мусульманские деревни, как убивали деток и насиловали женщин. Опять же — недовольны остались — русские не дали пограбить и понасиловать, гарантировали безопасность турецкой общине. Там дедушка и познакомился с бабушкой-турчанкой, когда защищал семью паши от болгарских-погромщиков. А после окончания войны увёз бабушку в Россию. Ну вот, ты всё про меня знаешь. А я, Паша, доверилась тебе, а ничегошеньки про тебя не знаю.

«Что-ж, резонно». — подумал Павел. Девушка стала открываться перед ним с какой-то вовсе необычной стороны, и он не знал, как отнестись к этому факту. И говорит как по-писаному, словно не девчонка красивая сидит рядом с ним, а профессор лекцию читает. Да и с чего начать рассказ о себе, не представлял — самая заурядная биография в самое обыкновенное время, скучно же! Решил попробовать продинамить Наталкин вопрос, тем более они прочно застряли в пробке.

— Наталочка! — «надо же, не возразила, что так назвал, дозволила, может на что-то большее решиться?» — А как тебя ТАМ, — он мотнул головой, — Называли? Наверное, на французский манер — Натали?

— Много ты знаешь о дворянской жизни! Ещё со времён народников все в обществе вдруг полюбили простой народ, стали подражать простому люду. Нацепили толстовки и холщёвые штаны, отрастили патлы и бороды. Военные вылезли из своих обтягивающих лосин и переоделись в шаровары. И сам государь император, не этот, а папенька его, Александр III, не чужд был этому поветрию. Среди дворянских детей можно было встретить какую-нибудь Фёклу или Ульяну. Меня, слава богу, избежала эта участь. Но дед по-молодости гусарствовал в Ахтырском полку. Полк тогда дислоцировался в Умани, там дедушка и подслушал, что селяне называют Наташ Наталками. Вот он и стал меня так назвать. А ещё в детстве дружок у меня был из хохлов-переселенцев, Сенька. Они хоть и давно переселились, ан нет, да проскачет в их речи малорусское словечко. Очень ему понравилось так меня называть, а глядя на него и остальные стали величать Наталкой, да я и сама привыкла. Кстати, у вас говорят так — хохлы, ничего? Можно?

— Ничего! Хохлы — они и в Африке хохлы.

Оба рассмеялись. А когда смех утих, Наташа добавила;

— А вот в гимназии так и назвали — Натали — никуда от этого не денешься, смирилась, хотя Наталка мне милее сердцу. А домашние Ташей звали, в основном мама, иногда бабушка. Но ты не уводи разговор в сторону — про себя давай.

Пробка медленно тянулась, Павел неспешно обдумывал. Имя Наталка ему совсем не нравилось. И не из за того, что оно простецко-хохляцкое, а оттого, что оно слишком сочетается с ненавистным Николкой: Наталка — Николка. Таша — Паша ему нравилось значительно больше. В целях избежать неприятных откровений Конюшкин сделал новый заход:

— А в ваше время таких пробок на дорогах, наверное, не было?

— Конечно, были! Когда мы приехали в Москву, то с полчаса наш извозчик толкался на Красной площади.

— И по Красной площади можно было свободно ездить?

— Ездили, трамваи ходили, разве сейчас не так?

— Нет! На Красную площадь никого не пускают, тем более никаких трамвайных путей там нет.

— Па-ша! — раздельно сказала Таша, укоризненно заглядывая ему в глаза. — Избегаешь рассказа, или стыдишься чего-то? Тогда не надо — я пойму.

— Ничего мне скрывать! — вспыхнул Павел. — Просто в моей жизни и в биографии моих родителей не было ничего необычного. Вот у тебя, Наталочка, и побег и погоня и убийство, и поединок были. А у меня… — не забывая следить за дорогой, он оторвал одну руку от руля и махнул.

Павел, считая свою жизнь неприметной на фоне других, пал жертвой обывательской точки зрения, что всё необыкновенное и выдающееся происходит где-то там, и не с ними.

— Мой дед по отцу родился в сорок первом, накануне войны с немцами. Его отец, мой прадед только и успел поцеловать сына и ушёл на войну. Больше его никто не видел — без вести пропал. Говорят — их эшелон разбомбили. А дедушка вырос и после окончания ФЗУ по комсомольской путёвке уехал поднимать целину в пятьдесят восьмом.

— А что за целина? Извини Паша — я перебила.

— Степи в Северном Казахстане распахали и засеяли, построили села и города. Большая государственная программа была.

— Здорово!

— Наташа? — усмехнулся Павел.

— Что?

— Если ты не хочешь раскрываться, тебе стоит перестроить свою речь. Она несколько… — он замялся, подыскивая подходящее слово. — Устаревшая что ли, а… — архаичная. — улыбнулся, найдя подходящее.

— Что, так видно? — всполошилась девушка.

— Не так, чтобы очень, но наблюдательный человек вмиг срисует. Тем более не сойдёшь за свою в среде ровесников.

— Например?

— Ну, вот ты сказала «здорово». Сейчас так не говорят, вернее, так бы сказал человек сорока — пятидесяти лет, но никак не подросток.

Наташа вспыхнула:

— А я тебе не подросток! Выдумал тоже! Я взрослая самостоятельная девушка.

Павел улыбнулся:

— Но по закону ты ещё несовершеннолетняя, а — значит — подросток.

— Это по вашему закону — не по моему! — апломб так и лез из девушки.

На что молодой следак резонно заявил:

— Но ты ЗДЕСЬ, а не ТАМ! А посему — подчиняться придётся.

Но не ту напал, сдаваться она не собиралась:

— Значит так, Пашенька, делай, что хочешь, но чтобы по документам я была совершеннолетней. Я ведь по-любому в этом году замуж бы вышла.

— Как? За кого? За Николку твоего? — Павлу Конюшкину плохо удалось скрыть неприязнь. — Почему?

— За Николку? — удивление Таши было неподдельным. — Возможно! Если бы получилось сговориться. Но можно было бы и за другого. Что такое фиктивный брак слышал? В принципе, если бы этот князь не тянул свои ручонки, вполне неплохой вариант мог выйти.

— Зачем тебе это нужно?

— Фиктивный брак дал бы мне свободу. В наше время это было очень распространено. Мой папенька аж трясся от злости, при упоминании слов университет и курсы. Он бы мне никогда не позволил продолжать образование. Для него курсистка означало то же, что и нигилистка. А фиктивный брак — это джентльменское соглашение. Муж не вмешивался бы в мою приватную жизнь, а я получила бы возможность дальше строить свою судьбу.

— А постель?

— Секс в фиктивном браке был исключён. — надо же, сказала, даже не покраснела, видимо, стала привыкать.

— А… Николка?

— Всё было бы по-прежнему. У нас с ним любовь, Паша! А через год после поступления можно было бы развестись, и снова свободна, но уже — взрослая женщина. Ну вот, а ты меня снова хочешь, чуть ли не в детский сад определить.

— Всё! Сдаюсь, сдаюсь. Ладно! — примирительно сказал Павел. — Подумаю, что можно сделать. Можно попробовать приписать тебе пару годочков.

Он действительно собирался крепко подумать над этим, ведь это было и в его интересах: Павла вовсе не радовала перспектива спутаться с малолеткой — себя под статью подводить.

— Подумай, Пашенька, подумай! А, кстати, как бы сейчас сказали вместо «здорово»?

— Например «классно», и ли ещё вот — «прикольно».

— Прикольненько! — тут же воспользовалась подсказкой Наташа. — Вроде всё русский язык, а учить надо как иностранцу.

— Да, правильно, уменьшительно тоже употребляют. Можно ещё «клёво». Подойдут ещё «отпад» и «зашибись». Но тут ещё нюансы знать надо, когда что употребить. Если с досадой, то «зашибись», с иронией — подойдёт «прикольно», просто восторг — «классно». Ну… и так далее.

— Как всё сложно! Придётся тебе, Паша, стать моим наставником!

— Да я не знаток молодёжного сленга. — смутился Павел, но поймав вопросительный взгляд девушки, тут же поправился. — Жаргона.

— А кто знаток?

— Сама среда и наставник, и учитель. Просто надо пожить в этой среде, потолкаться, пообщаться среди сверстников. — сказал, и тут же пожалел: «И дёрнул же, чёрт такое ляпнуть! Уведут же! Только пусти — уведут!» Вспомнил, как ведёт подчас себя молодёжь на разнообразных пати, вписках, вечеринках, представил себе Наталочку, задорно выплясывающую тверк — разом поплохело. Счёл нужным добавить:

— В интернете все это можно встретить, в социальных сетях.

— Что за сети такие?

— Я тебе потом покажу. Есть вообще свой компьютерный язык. В социальных сетях — свой, у геймеров — свой и так далее. Например, почему, когда что-то дописывают, ставят «ЗЫ»?

— Почему?

— Пишут «PS», постскриптум, но не переключают на английскую раскладку клавиатуры, а буквы «P» и «З» находятся на одной клавише.

— Так же и «S» и «Ы»? Действительно, забавно получается, сразу и не поймёшь.

— Верно!

Тем не мене, несмотря на отступление, Таша оказалась настойчивой:

— Что-то мы уклонились от темы, ты про свою родословную рассказывал.

— А я уже, честно запамятовал, на чём мы остановились.

— На целине.

— Там его и призвали в армию. Служил на танке, механиком-водителем.

— Господи! Опять не могу не спросить. А что такое танки?

— Ну, как бы это поточнее сказать… Боевая гусеничная бронированная машина. Вооружается пушкой и пулемётами. Я тебе потом в интернете покажу. Вот как раз первые танки англичане во время мировой войны и сконструировали, в 1916-м, кажется. Так вот, дедушка остался в армии. Окончил училище и стал офицером. А папа пошел по его стопам — тоже военный. Мой отец генерал, в Генштабе курирует немецкое направление. Он о Германии знает всё! Каждый завод, каждый пригорок, каждый городок, каждый ручеёк. А ещё никто лучше него не знает о немецкой армии — вооружение, состав, численность. У него даже книжка вышла: «История германского милитаризма: от рейхсвера и вермахта к бундесверу».

Вот так, за разговором, они незаметно свернули в одну из подворотен неприметной московской улочки. Пока всё шло по намеченному лейтенантом Конюшкиным плану.

— Папа и жену себе такую же нашёл, помешанную на германской литературе. Моя мама — филолог-германист. Знает всё о немецком фольклоре, о литературе Германии, занимается переводами, Они с папой и познакомились в библиотеке — возле полки с немецкой литературой. Мама моя из удивительной семьи: потомственные интеллигенты, коренные петербуржцы. Сейчас таких почти не осталось. Моя бабушка по маме, будучи маленькой девочкой, выжила во время блокады Ленинграда, все 900 дней.

Таша взмолилась:

— Пашенька, прошу, не забывай для кого ты это рассказываешь. То, что понятно твоим современникам без слов, мне надо разжёвывать. Что за город такой — Ленинград, а блокада, когда она была, звучит как из Средневековья.

— Извини, забыл! — Паша так широко и обезоруживающе улыбнулся, что у девушки против воли таяло сердце и обижаться на него, положительно, не было никакой возможности. — Ленинградом долгое время назывался Петербург. В честь Ленина — вождя революции, да ты его не знаешь, это было в 1917 году.

— Конечно, знаю! — теперь настал черёд засмеяться Наташе. — Я же говорила тебе, что в подпольном кружке занималась. Так что имена многих революционеров у нас были на слуху — Плеханова, Мартова, Чернова, Дана… Мы читали их статьи в нелегальной прессе. Как раз статьи Николая Ленина из газеты «Социал-Демократ» мы читали.

— Владимира…

— Какого Владимира?

— Ленин был Владимиром.

— Владимиром был Ульянов, — снисходительно сказала Таша, — А статьи он подписывал именем «Николай Ленин». Ты забываешь, что мы с ним из одной губернии. Мой дедушка дружил с Ильёй Николаевичем, говорил о нём, что он «золотой человек». Илья Николаевич помогал нам земское училище у нас в Васильевке открыть.

Павел Артёмович, забыв о дороге, во все глаза смотрел на свою спутницу: ну как с такой спорить — живая История сидит рядом с ним! Наконец, очухавшись, выдавил:

— А как же ты тогда в гимназии губернского города С. оказалась? Почему не в Симбирске, который, кстати, сейчас Ульяновском называется.

— А потому! — и Наталочка шутливо показала ему язык. — В губернском городе С. моя бабушка живёт… — поправилась, — Жила. И до него добраться проще, чем до Симбирска. Так, что с блокадой?

— Да я даже не знаю, как об этом рассказать, тут двух минут явно недостаточно. Осенью тысяча девятьсот сорок первого года немцы и финны взяли город в кольцо. Не в силах овладеть городом, они решили уморить голодом его жителей и защитников. Но город выстоял, по льду Ладожского озера была проложен дорога жизни на Большую землю. За стойкость было уплачено страшной ценой: больше миллиона ленинградцев и защитников города погибло от голода, артобстрелов и постоянных атак противника. Даже спустя столько лет об этом тяжело говорить. Моя бабуля до конца жизни прятала под подушкой хлеб — с блокады привычка осталась.

Пока Павел рассказывал, они въехали в один из знаменитых московских двориков, и он остановил машину перед небольшим, уютно стоящим павильоном, утопающим в глубине растущих во дворе ив.

— Да-а, — задумчиво произнесла девушка, — У России трудная история, и мне, видимо, ещё много предстоит узнать. Недаром говорят «муж и жена — одна сатана», это, наверное, как раз про твоих родителей, Пашенька. — девушка нежно коснулась руки парня, — И зря ты думаешь, что ничего интересного в истории твоей семьи нет. Она и драматическая и величественная одновременно. Всё очень классно! — девушке не терпелось попробовать новые слова «на вкус». — И интересно: германофилы в среде англоманов. А то тут всё по-английски, будто весь мир принадлежит англо-саксам.

Павел хотел сказать, что так и есть, но вместо этого произнёс:

— Приехали!

И, обойдя автомобиль, открыл дверь и подал Наташе руку.

* * *

Ресторан, который наметил Павел, был не самым престижным и не самым шикарным. Зато он был тихим и комфортным, домашним и, кроме того, славился отличной кухней. Он находился не на центральных улицах, что гарантировало от наплыва посторонней случайной публики, которыми так грешат статусные заведения. Маленький уютный ресторанчик располагался в одном из утопающих в зелени двориков старой Москвы, и, как нельзя более, подходил для интимных встреч желающих уединиться влюблённых парочек, что сразу отметила девушка своим наметанным взглядом. «Это непростой обед, а с многозначительным продолжением». — поняла Наталка и решила быть настороже.

Павел в свою очередь ни о чём подобном и не думал. Просто он любил это место, как любили его и родители Павла. За непередаваемую атмосферу, за отличную кухню, за размеренность и отсутствие суеты. Следователь пошёл на явное нарушение инструкций начальства, пошёл ради зеленоглазой девочки из прошлого, которую хотел поразить, удивить, завоевать. Конечно, он был не против углубленного продолжения знакомства, но не здесь и не сейчас же. Инстинктивно он понимал, что его Наталочка сделана из иного теста, чем сверстницы и подход нужен другой. Какой — он пока не знал, потрогать соблазнительный женский изгиб — единственная вольность, на которую он решился.

Несмотря на обеденное время, ресторан был наполовину пуст. Павел предложил Наталочке выбор столика. Поколебавшись, девушка решительно направилась к месту у раскрытого окна, в которое свесились пахучие ветки плакучей ивы. Взяв в руки меню, Наталка взглянула в него и почти сразу закрыла:

— Пашенька, я в деньгах не разбираюсь. — прошептала она. — но здесь же, наверное, страшно дорого.

— Пусть тебя это не беспокоит! Я — плачу! — сказал Павел и сделал широкий жест рукой.

Получилось пошло, словно какой-нибудь купец, со стыдом осознал он, но было уже поздно.

— Ты просто пользуешься, что я очень хочу есть. — с негодованием сказала девушка, на затем сменила гнев на милость. — Ладно, у меня всё равно нет другого входа — подчиняюсь неизбежному и полагаюсь на твой вкус. Я бы сейчас слона, наверное, съела.

Пока Павел изучал меню, раздумывая над тем, чем бы поразить девушку, но, чтобы это не выглядело бахвальством и оскорблением, Наталка же занялась изучением ресторана и его посетителей. Её взгляд внимательно блуждал вокруг, замечая все детали, пока не наткнулся на такой же внимательный и изучающий взгляд. Взгляд принадлежал высокому осанистому мужчине властного вида, сидевшего на противоположном конце ресторана. В отличие от блуждающего взгляда девушки, мужчина пронзительно смотрел исключительно на один объект — на стол, за которым расположились они с Павлом. Наталка ответила на вызов и дерзко посмотрела на мужчину: «Видный и стройный, но начинающий грузнеть, зачесанные назад седые волосы, военная форма, несомненно армейская, судя по зелёному цвету, в выражении лица что-то неуловимо знакомое, а в глазах — бездонная синь. Паша! Только постаревший».

Увидев, что его наблюдение обнаружено глазастой девицей, человек сказал что-то другому мужчине, сидевшему за тем же столом, снял салфетку и решительно направился в их сторону.

— Ну, здравствуй, сын!

Наташа с изумлением увидела, что Павел смешался, казалось, он вовсе не рад этой встрече.

— Здравствуй, пап!

— Ты не представишь меня своей спутнице?

— Да, конечно! — Павел совсем растерялся. — Наташа, позволь представить тебе — мой отец — Артём Романович Конюшкин.

Артём Романович церемонно склонил голову, а потом неожиданно заговорил с сыном по-немецки:

— Пауль, кто это?

— Не понял.

— Ты все прекрасно понял. Мы с мамой уже устали от девиц, которые виснут тебе на шею. Кто на этот раз?

— Всё совсем не так! Это фигурантка по делу, которое я веду. Она потеряла память и ничего не помнит. У неё нет дома, она уже сутки ничего не ела, и я решил покормить её.

— Ничего не помнит, говоришь?

Павел кивнул.

— Покормить, значит?

Опять кивок.

— В одном из лучших ресторанов решил покормить бомжиху и мошенницу?

— Ну, зачем ты так?

— Всё как раз так! И всё опять повторяется! Помнишь, как прошлый раз ты приволок домой свою неземную, как ты говорил, любовь? Чем всё закончилось, помнишь? Едва спасли тебя с матерью от этой хищницы! И вот опять… Мы с мамой тебе такие партии подбирали — умницы, красавицы, родители с положением. А ты предпочитаешь с проходимцами дело иметь.

— Это моя жизнь! И что это за снобизм: партия, положение. Вы же не были такими, папа!

— Другие времена! Ладно, мы согласились с твоей профессией. Ладно, мы скрепя сердце согласились с твоим отказом от карьеры адвоката. Но, ты у нас один, и губить дальше свою жизнь, мы тебе позволить не можем.

— Хлоп!

От резкого звука отец и сын замолчали и одновременно повернули головы в сторону Таши.

Это девушка Наташа ловким движением сняла со стола сложенную конвертом салфетку, отвела руку в сторону и громким хлопком раскрыла её. Потом изящным движением (всю жизнь это делала) расстелила, предварительно сложив вдвое, на манер косынки, салфетку на коленях сгибом к себе. Воспользовавшись возникшей паузой, девушка взяла тремя пальчиками бокал с водой, которую в этом ресторане всегда ставят перед посетителями, и, отпив совершено маленький глоток, скорее просто смочив губы, отвела руку в сторону и подчёркнуто раскрыла пальцы.

— Дзинь! — раздался хрустальный звон бьющегося стекла.

Идущий к их столу официант с заказом мгновенно сориентировался, поставил поднос на соседний столик и метнулся собирать осколки.

— Ой! — сказала девушка и мило улыбнулась.

А затем, перейдя на чистейший немецкий язык, добавила:

— Entschuidigen Sie mich, ich bin so ungeschickt .

Артём Романович Конюшкин побагровел, а его сын с затаённой улыбкой наблюдал немую сцену. Отцовского конфуза он ожидал, поскольку догадывался, что Наталочка владеет этим языком, в наше время становящимся всё более и более редким.

А Наталка продолжила закреплять достигнутый успех и, перейдя на русский, добавила:

— Может я и проходимец, но сие есть моветон — говорить о присутствующем в третьем лице.

Затем встала и снова по-немецки:

— Allerdings bin ich schon satt, danke, Paul. Es war sehr angenehm, sie kennenzulernen, Herr Konjuschkin..

И, сделав книксен, направилась к выходу. Странно, но Наталка была зла не на отца — на сына, за то, что он создал такую дурацкую ситуацию.

— Фройляйн Наталья!

Наталка обернулась — её догонял отец.

— Извини старика, совсем умом тронулся.

— Да что, вы Артём Романович, я совсем на Вас не сержусь. Скорее, я сама виновата. — не рассказала товарищу лейтенанту, что владею немецким. Да, и какой вы старик — скорее, опытный зрелый мужчина.

Польщённый старший Конюшкин подошел и галантно поцеловал девушке ручку, склонив при этом голову. Наташа смотрела на седые волосы склонённой перед ней головы и чувствовала, что ей это дело нравиться.

— Позвольте сопроводить вас за стол, фройляйн. — Артём Романович галантно предложил девушке руку, которую она милостиво приняла. — Не могу не спросить, откуда такое блестящее знание немецкого, столь редкое в наше время?

Усаживаясь на подставленный Артёмом Романовичем стул, она ответила, нисколько не совравши:

— В женской классический гимназии губернского города С.

Странно, но он не удивился, а воспринял это известие как должное.

— Извините, фройляйн, я вынужден откланяться, что поделаешь — служба! — от усердия Конюшкин-старший аж каблучками щёлкнул.

Он удалился, не забыв за спиной девушки обернуться к сыну и показать большой оттопыренный кверху палец.

* * *

После ухода отца Павла за столом воцарилась тишина. Молодые люди, испытывая неловкость, просто молча ели, не зная как начать разговор.

— Наташ…

— Давай не будем, Паша, мне надо было раньше дать понять, что владею немецким языком, тогда бы не было этого конфуза.

— Они раньше не были такими снобами, поверь. Отец, прежде, чем до генерала дослужился, полжизни провёл по дальним гарнизонам. Мама постоянно в Москву моталась — диссертацию писала, потом защищала. Просто у них пунктик возник по поводу моей женитьбы, беспокоятся за меня.

— Вот это как раз мне знакомо! Мои тоже беспокоились, правда, по совершенно иным мотивам. А вас, значит, девушки любят, Павел Артёмович, и меняете их как перчатки?

По тому, как яростно Павел стал всё отрицать, стало ясно, что его очень смутил этот вопрос. Но Таша решила спустить это дело на тормозах, ведь, в конце концов, она вовсе не собиралась всю оставшуюся жизнь разделить с Павлом, у неё есть Николка. Поэтому она решила сменить тему:

— Странно, я твоему папе правду сказала, а он и внимания не обратил.

Павел сразу понял, что имеет в виду девушка, поэтому и ответил, не задумываясь:

— Сейчас тоже гимназии есть, а С. и здесь — областной город. Кстати, чтобы уж знать, а какие языки ты ещё знаешь?

— Французский и латынь. А английский как раз знаю весьма поверхностно, в наше время им больше технари владели. Вот Николка — знает.

Опять Николка!

— Ну и ладно, тем более, что среди моих родственников ни галлов, ни римлян нет. Так что, конфузов с этой стороны можно не бояться.

И молодые люди беззаботно рассмеялись. Нелепая ситуация на этом была исчерпана.

— Паша, мне тут Антонина Генриховна мобильный телефон подарила, а я пользоваться не умею. Покажешь? — попросила Наташа, а это свидетельствовало, что доверие было восстановлено.

— Без проблем.

Следующие полчаса были потрачены на обучение Наташи основам современной связи. Девочка оказалась на редкость понятливая, поэтому, вскоре отложив кнопочный аппарат, Павел достал свой смартфон и принялся показывать его возможности. Обеденное время давно закончилось, но следователь Конюшкин почему-то считал, что до вечера его никто беспокоить не будет. Однако, мелодичный звук рингтона на тему популярного в начале двадцатого века вальса «Амурские волны» разрушил все его расчёты.

— Начальство! — уныло сообщил он Наташе, перехватив её вопросительный взгляд, и уже в трубку. — Да? Лейтенант Конюшкин слушает?

— Ты там не слишком заобедался? — голос начальника следствия выдавал крайнее раздражение.

— Так я, Арнольд Николаевич, работаю в рамках следственных мероприятий по делу.

— Какое дело, срочно в отдел, ты мне нужен!

— А как же спецприёмник? Мне ещё девушку завезти надо.

— Документы с собой?

— Так точно, всё для передачи оформлено. — поспешил заверять начальство лейтенант, надеясь, что Арнольдик даст отмашку на передачу. — Может, я успею завести?

— Я сказал — в отдел! — заревели в трубку начальственные модуляции. — Передать девку может любой другой сотрудник. А ты мне нужен как процессуальное лицо. Одна нога там — другая здесь! Жду!

Павел Конющкин недоумённо посмотрел на трубу, из которой были слышны гудки зуммера.

— Похоже нам пора обратно в полицию. — обронил он.

— Надо, так надо. — со вздохом вторила девушка.

Ей до смерти надоела и полиция, и обезьянник, и, даже, комната досуга. Хотелось уже перемен, но приходилось подчиниться обстоятельствам. Она несвободна и не вольна в своих действиях, а от этого она уже отвыкла.

Павел достал бумажник и выразительно посмотрел в сторону скучающего гарсона. Тот моментально оказался возле стола:

— Ваш счёт! — и уточнил. — Чем желаете расплатиться: карточкой или наличными?

— Наличными.

Пока шёл расчёт, Наталка с любопытством наблюдала за действом, а затем попросила несколько купюр посмотреть. Рассматривая купюры, а заодно и монеты, которые завалялись у бумажнике Павла, она несколько раз цокнула языком, а в конце сказала:

— Красивые! И маленькие. В наше время купюры побольше были. А карточка? Что такое карточка?

По дороге к машине Конюшкин в меру своих знаний просвещал девушку в тайны современной денежной и банковской системы. Садясь, Наташа спросила:

— Получается, если у каждого человека есть счёт в банке и пластиковая карточка на эту сумму, а у продавцов имеются, как там их… терминалы, — она с удовольствием произнесла незнакомое слово, — то и деньги не нужны?

— Почему это?

— Ведь всё происходит… виртуально. — по всему было видно, что девушке нравится 3произносить новые слова. — Да деньги тоже, наверное, не лежат как в наше время стопочками в банковских ячейках, а существуют только в записи… и в воображении.

— Ну, в общем, правильно. Но далеко не везде можно произвести безналичный расчёт. Да и карточки, тоже, ещё не у всех есть, и терминалов пока мало. Так что это дело будущего. Прошу, сударыня! — Павел, сама галантность, распахнул перед Наташей дверь автомобиля, сам, сев место водителя, и последив, чтобы Наташа пристегнулась, сам себе скомандовал. — Поехали!