Далее события развивались с тем стремительным ускорением, с каким брошенный с большой высоты камень приближается к земле.
Покинув заседание сената под злобные выкрики недругов, Катилина решил, что больше нет смысла оставаться в городе, где его обложили со всех сторон, как охотники обкладывают медведя.
Вечером того же дня он собрал самых близких друзей и рассказал им о том, что на самом деле происходило утром в храме Юпитера Статора, ибо и это событие уже успело обрасти самыми нелепыми, фантастическими домыслами.
Все согласились с тем, что Цицерону удалось сделать все возможное для того, чтобы перекрыть Катилине любые попытки придти к власти законным путем, и что настала пора принять вызов Цицерона и сената. Задачей Катилины было сформировать вместе с Манлием боеспособное войско и подвести его к Риму. Остальные должны были оставаться в городе и ждать его указаний и распоряжений.
У Луция было желание оставить вместо себя молодого, толкового, а главное решительного и смелого Гая Цетега, назначив ближайшими его помощниками Луция Статилия и Публия Капитона. Но Цетег стал сенатором совсем недавно, а Статилий и Капитон были не очень знатного происхождения. Поколебавшись, он оставил за главного Публия Лентула, некогда занимавшего консульскую должность. Правда, несколько лет назад за поведение, не совместимое с общепринятой моралью, Лентул Сура был исключен из сената и теперь исполнял должность претора. Но уже сам факт, что Лентул сидел некогда в курульном кресле, возвышал его над остальными претендентами на место Катилины.
Зная медлительный характер Лентула, а главное — его неумение быстро реагировать на изменение ситуации, Катилина рассчитывал лишь на то, что в его отсутствие в Риме ничего чрезвычайного не успеет случиться.
— Я убедительно прошу, — повторил он несколько раз, закончив свое выступление, — без моего ведома не предпринимать никаких действий, никаких решений! Сегодня мы должны быть бдительными, как никогда…
Той же ночью, быстро собравшись, он попрощался с Ористиллой и ее дочерью и в сопровождении нескольких соратников отбыл в лагерь Манлия.
Всю дорогу его не покидали обида на сенаторов, среди которых было немало его добрых знакомых. Как дети, они попались на уловки Цицерона, заворожившего, загипнотизировавшего их потоком слов, в которых не было ни грана правды, а если и была правда, то в таком оформлении, что тоже становилась ложью. Юлий Цезарь прав: Цицерон нутром чувствует, что безотказно действует на толпу. Ему надо было всех ужаснуть, запугать, деморализовать. Массовая паника не дает человеку возможности думать самому — он становится частью мечущегося стада, испытывает потребность в козле-вожаке. И, уповая на этого вожака как на спасителя, все, даже самые разумные люди, начинают верить ему.
Во время коротких остановок Катилина писал письма бывшим консулам и другим влиятельным лицам и отправлял их в Рим с нарочным. Он писал о том, что в результате ложных обвинений и всевозможных хитросплетений он, Катилина, оказался в полной изоляции и, уступая воле судьбы, удаляется в изгнание. Но не потому, что признает за собой преступные действия или помыслы, а для того лишь, чтобы государство пребывало в покое. И что если сенат не хочет, чтобы события приняли нежелательный оборот, необходимо остановить волну лжи и клеветы, которой окутали возглавляемое им общественное, народное движение в поддержку насущно необходимых реформ…
Своему давнему знакомому Квинту Катулу, который не раз выручал его из беды, Катилина отправил личное письмо с просьбой позаботиться об Ористилле и защитить ее, поскольку сгустившаяся вокруг него атмосфера враждебности и отчуждения может сказаться и на его семье.
« Возмущенный обидами и оскорблениями, отнявшими у меня плоды моей работы и энергии, лишенный возможности занимать подобающее мне высокое положение , — писал он, — я взял на себя, по своему обыкновению, дело общественного значения — защиту угнетенных…
Сегодня ничего не стоящие люди пользуются почетом и уважением, а меня затирают и держат в стороне по ложному подозрению. На этом основании я возымел честные для своего положения надежды сохранить хоть остаток своего достоинства…
Поручаю тебе Ористиллу и вверяю ее твоему покровительству; заклинаю тебя именем твоих детей, защищай ее от несправедливости. Прощай ». [21]