Женщина в очках с черной оправой быстро шагала по дороге. Сосны бросали на нее длинные тени, перемежавшиеся полосками лунного света. Она чувствовала, что влажные волосы под париком и тело были липкими от морской соли.

Ветер посвистывал в кустах. Завидев отдаленный свет фар, женщина сошла с дороги и затаилась среди сосен. Но в ее глазах уже не было слез. Она с наслаждением вдыхала запах хвои, новой одежды и слегка надушенного парика Песок и галька поскрипывали под ногами. Отсвет огней впереди за горизонтом был Гренвиллем.

Пляж скрылся из вида, и только шум прибоя говорил о том, что остался берег. Она прибавила шагу. Телефонные провода у нее над головой четко вырисовывались на фоне неба Она побежала, несмотря на боль в ногах, и не останавливалась, пока по обе стороны дороги не встали рядами дома, перед которыми стояли машины, а в окнах светились экраны телевизоров.

Всего несколько человек дожидались автобуса на маленькой станции. Худая брюнетка, покупавшая билет, лишь на мгновение привлекла их внимание. Через минуту они уже снова зевали, допивая свой кофе, шуршали газетами или просто сидели, тупо глядя на желтые стены.

Сейра вдруг почувствовала, что она голодна. В дамской комнате она приготовила себе чашку кофе и бутерброд с сыром и, усевшись на стул рядом с раковиной, принялась за поздний ужин.

Вернувшись в зал ожидания, она взяла журнал, оставленный кем-то на стуле и, наклонившись над ним, читала страницу за страницей, пока не объявили посадку на автобус до Бостона.

«Веди себя обычно», — приказала себе Сейра и прочитала предложение три раза прежде чем вручить водителю билет и подняться в автобус. Она отвернулась от окна, делая вид, что ищет что-то в сумке. Рядом с ней сидела пожилая женщина. Автобус тронулся, миновал окраины Гренвилля, впереди было темное шоссе

Сквозь деревья в лунном свете поблескивал залив Манхассет. Над ним, отраженное в окне автобуса, плыло лицо женщины Она смотрела на Сейру сквозь очки в черной оправе У нее были короткие, темные, вьющиеся волосы. Сейра уставилась на лицо в очках, которое было ее собственным.

— Прекрасная погода, — произнес кто-то сухо и негромко.

Сейра обернулась к пожилой женщине, которая, свернувшись в клубочек, сидела рядом с ней в кресле.

— Очень хорошая, — ответила Сейра.

— Ездила к сыну в Хэдли, — объяснила старушка.

Сейра взглянула на ее скрюченные пальцы, теребящие и разглаживающие бумажный пакет. «Я умерла».

— Хэдли, Массачусетс, — пояснила старушка.

Отражение молодой женщины в оконном стекле улыбнулось Она была жива: кровь бежала по жилам, дыхание поднимало и опускало ее грудь, она обсохла и согрелась.

— Это очень хорошо, — сказала Сейра.

Расстояние между Сейрой и океаном все увеличивалось Сейра сказала:

— А моя мать одна в приюте, — и почувствовала, как при этих словах у нее перехватило горло.

Другие пассажиры тоже переговаривались в теплом полумраке автобуса. Время от времени среди деревьев сверкала узкая полоска океана.

— Приюты, — обронила старушка. — Вот так запихнут — и все

— Матери было уже очень много лет, когда я родилась, и мы так часто переезжали, что у нее не осталось друзей, с которыми она могла бы общаться. Задолго до смерти отца она перестала бывать в городе, а потом у нее случился удар.

Старушка, утонувшая в кресле рядом с ней, ее сморщенное как печеное яблоко личико, шарф, в который она куталась, все это так совпадало с образом доброй бабушки, что у Сейры навернулись слезы.

Голосом, лишенным всякого выражения, она продолжала рассказывать:

— Родственников у нее, кроме меня, не осталось, а я не могла часто навещать ее. Просто не хватало денег. Но я туда поеду.

Она лизнула руку там, где она была сломана. Рука была соленой.

— Были у нее две подруги, но они уехали, а она слепая и не может ни сидеть, ни ходить.

Бабушка рядом с ней смотрела перед собой.

Они сидели в темной уютной нише. Над ними нависали полки для багажа. Горло Сейры перехватило, она еще никогда не осмеливалась говорить об этом вслух.

— Я была у… сестры. У нее не все ладно в семье Ее муж начал поколачивать ее уже в медовый месяц. Она, естественно, взбунтовалась. Она говорит, что не привыкла к такому обращению. И все из-за того, что она не захотела куда-то пойти с ним или забыла завинтить тюбик с зубной пастой.

Автобус ревел и погромыхивал.

— Поначалу он клятвенно заверял, что не хотел сделать ей больно и это никогда больше не повторится, — сказала Сейра — И он заставил ее прочитать книжку, в которой говорилось, что жена может быть счастливой, только повинуясь мужу.

Сейра беззвучно всхлипнула. Она понимала, что шокирует своим рассказом пожилую леди, но остановиться уже не могла.

— Она пыталась бежать в приют для женщин, подвергшихся жестокому обращению, но ей не хотелось терять работу. Она сказала мне, что, когда ты возвращаешься обратно к такому мужу, ни полиция, ни суд не могут тебе помочь — у них и без того слишком много дел. И она все-таки вернулась к нему.

Сейра снова лизнула запястье и взглянула на сморщенное личико рядом с собой.

— Сестра любила его. Ей казалось, что у них одинаковые увлечения, что они оба любят книги, музыку, беседы. Она отказалась от всех своих привычек, от того, чтобы утром за завтраком есть вареные яйца, от того, как она обычно складывала салфетку.

Сейра слышала, как собственный голос рассказывал о ней, как будто она уже умерла.

— Сестра начала врать, обманывать его, таскать потихоньку деньги из бумажника, лишь бы он не бил ее. Она говорит, что в жизни ничего подобного не делала. Она дошла до того, что ей стало казаться, будто она нарочно забывает делать то, что он говорил ей. А он ей объяснил, что она может развестись с ним, но он всегда будет ее преследовать, что она его навеки.

Сморщенное личико так и не повернулось к ней.

Теперь мили отделяли Сейру от океана. Ее голос повествовал о женщине, которая не была Сейрой Берни. Сейра прислушивалась к повествованию, всхлипывая время от времени.

— Полиция ведь не могла постоянно находиться в их доме, а она не могла навечно остаться в приюте. У нее была работа, и она любила ее. Она говорит, что иногда ей казалось, что это ее вина, что она плохая жена, что ей нужно сидеть дома и воспитывать ребенка. Ребенка! Кроме них в доме никого. А что если он… — Сейра замолчала, слезы текли по ее щекам. Пожилая леди, была, очевидно, слишком шокирована, чтобы сказать что-либо.

Сушеное личико повернулось к ней. На ее морщины упал красный отсвет неоновой лампы.

— Мальчишки противные, — сказала она, — почти все. Они бьют жен, распоряжаются ими, заставляют стирать свое нижнее белье, писают мимо унитаза и никогда не вытирают за собой. Когда мой первый муж умер, подруги начали спрашивать, не собираюсь ли я снова выйти замуж, а то как же без мужчины в дома. А я им ответила: «Второй раз меня не проведешь». Так и живу одна со своим чистым туалетом и стираю только свое нижнее белье. Звучит не очень весело, но так оно и есть. До сих пор.

Сейра потянулась и ощупала жесткое сиденье руками. Ее губы приоткрылись в неожиданном приступе беззвучного смеха.

— Да! — ответила она.

Автобус набрал скорость. Сухое и широкое шоссе светилось в лунном света.

Ей захотелось сказать пожилой леди: «Я собираюсь поселиться в городе, в котором я не была с тех пор, как моя соседка по комнате в колледже пригласила меня однажды погостить у нее в доме».

Ветка дерева царапнула по крыше автобуса

«Три года замужества,— хотелось сказать Сейре, — и у меня нет ни водительских прав, ни рекомендаций. Нет приличной работы и не будет еще годы, потому что мне придется скрываться».

Сейра закрыла глаза.

— У соседей собака, — заскрипела старая леди в ухо Сейры, — воет беспрерывно, а этот старый болван ничего не слышит. Да его и дома-то не бывает целыми днями.

Сейра утвердительно промычала.

Океан исчез, осталась только соль на коже. Они проезжали городок за городком. Пассажиры выходили, садились новые.

— Привет! — окликнула молоденькая девушка свою подругу. — Ходила на летние курсы?

— Два месяца. Математика. Кошмар, — простонала та.

Две женщины прошли по проходу.

— Я не знаю, что он собирается делать, — сказала одна из них. — Дом, я думаю, он продаст, а всю мебель розового дерева, наверное, сдаст на хранение.

Сейра закрыла глаза и подумала, что сможет наняться уборщицей или сидеть с детьми — для такой работы не нужно оформлять документы.

— Ну, я устроила этому типу, — скрипела ей соседка в ухо.

— В самом деле? — сказала Сейра.

— Они думают, раз старая, так ничего и не понимает. Им и в голову не приходило, что старуха вроде меня сможет разобраться с магнитофоном сына.

— Правда? — сказала Сейра.

— Конечно, — ответила старая леди.

Они были уже в Бостоне. Сейра сжала зубы. Она не собиралась ночевать сегодня дома. Она подремлет на автобусной станции.

Время от времени свет витрин освещал автобус.

«Никто, кроме матери, не узнает, что я жива, — решила Сейра. — Если бы мне получить степень магистра в библиотечном деле.»

Она вспомнила свой стол в библиотеке в Монтрозе. В журнале регистрации в списке книг, которые она прочитала, сотни названий, многие из них остались в ее памяти навсегда. Она видела табличку со своим именем на столе.

Неоновая реклама окрашивала лица пассажиров в красный, зеленый, голубой цвет.

Помолчав, старушка добавила: — Нет, ему не удалось.

Сейра пробормотала что-то утвердительное, думая о заголовке: «Женщина утонула в заливе».

— Конечно, ему так и не удалось понять, пока он не начал просыпаться каждый раз в четыре утра.

Сейра вспомнила ключи от машины, которые должны были лежать на столе у Мартина, кроме тех случаев, когда она пользовалась машиной. Он потешался над ее книгами. «Мне от них становится скучно», — обычно говорил он, и это было так на самом деле.

Он оставлял включенным телевизор, и ей часами приходилось слушать плоские шутки. Однажды он вывернул ей руку, потому что она заплатила слишком дорого за наволочку. Она помнила, как он прижал револьвер двадцать пятого калибра к ее виску с такой силой, что на коже долго оставался круглый отпечаток, а в голове отдавался щелчок курка.

— А просыпался он от лая и воя собственного кабысдоха, в четыре часа утра. Аккурат против окна его спальни. Моя спальня с другой стороны дома. Я включала магнитофон, ложилась спать и не слышала ничегошеньки.

Пассажиры завозились, собирая свои вещи и натягивая плащи.

— И что сделал старый болван? — спросила Сейра.

— Сказал мне, что я разрушаю его здоровье. А я сказала, что ничего подобного. Это ведь его собака, он ее купил и ведь это он держит ее на привязи целыми днями. Раз так, то он должен быть не прочь и слушать все это.

— Это вы здорово придумали,— сказала Сейра.

— Это пошло ему на пользу, — ответила старушка. — Помогло ему снизойти до нас грешных Продал собаку и купил кошку.

Автобус остановился. Пассажиры столпились в проходе.

— Теперь чертов кот охотится за птичками, которых я кормлю, — сказала старая леди, держась за спинку переднего кресла и спускаясь в проход — Но я и тут что-нибудь придумаю. — На сморщенном личике появилась ухмылка. — Снова.

— До свидания, — сказала Сейра.

— Болваны, — проворчала старая леди, продвигаясь к выходу. — Кому они только нужны?

Сейра с трудом спустилась по ступеням и пошла узнать, когда отправляется автобус на Айову. Дежурный сказал ей, что она может отправляться утром в Нью-Йорк, вечером из Нью-Йорка в Чикаго и прибудет в Ватерлоо в Айове вечером следующего дня.

Во рту у Сейры пересохло, и она не могла ему ответить. Она вдруг сказала себе, что больше никогда не увидит Кристин. У Кристин Вейдин было трое детей, и она стирала их пижамы каждое утро. По пятницам она протирала мебель Кристин восковой мастикой. Кристин постоянно жаловалась на избыточный вес. Кроме того, была Карен Фэйрчайлд с тягучим южным произношением и ее маленькие подарки: то роза в стакане у двери Сейры, то чашка со смешным рисунком.

За Сейрой выстроилась очередь

— Вам нужен билет? — спросил кассир.

Сейре казалось, что ее сердце бьется так громко, что это слышно всем. Все ее друзья были в нескольких милях от нее, но она никогда больше не увидит их. Она никогда не дочитает «Улисса» с Джоан Пейджмент и не сможет поиграть с милыми, как на иллюстрациях к сказкам, детьми Мери О'Брайен. И никогда больше не встретит Пам в библиотеке.

— Что вы решили? — снова спросил ее кассир. Сейра взглянула на деньги в руке. Она еще в Бостоне. Еще не вечер. День еще не кончился.

Она покачала головой и отошла от окошка, нашла свободный стул и села, положив сумку на колени. Руки у нее были холодные и дрожали.

Что с ней происходит? Она видела, как Мартин зовет ее, и слезы текут по его лицу.

Прошло несколько часов.

Она вскочила и выбежала на незнакомую улицу. Вечер вокруг был почти нереален — слишком близка была бухта и дом на пляже, и Мартин.

Она оставляла позади квартал за кварталом, сумка раскачивалась в такт ее шагам, а рядом по пляжу их медового месяца бежал Мартин, его ласковый голос звучал у нее в ушах, глаза сияли. В первую же ночь после покупки маленького домика в Кейп Код они танцевали, и эхо их шагов гулко разносилось по пустым комнатам. Она ощущала запах его волос и кожи, и стены их дома вставали вокруг нее, отодвигая вдаль автобус и все остальное.

Она прошла мимо телефонной будки на углу, остановилась, вернулась.

Машины переключали передачу на перекрестке. Грузовик изрыгнул облако выхлопных газов. Сейра боком протиснулась в будку, захлопнула за собой дверь и замерла в желтом свете, глядя на телефонную трубку. Она не вспоминала о том, что умерла уже несколько часов назад. Грязная посуда, наверное, еще стояла на кухонном столе. Она помнила номер телефона в доме на пляже.

«Я в Бостоне, — сказала бы она — Я жива».

Черная телефонная трубка висела у нее перед глазами, но она была в лодке с Мартином, когда он звал ее в темноте. Она была с ним в полицейском участке, хотя он и не знал об этом, он постоянно приглаживал волосы, плакал и объяснял все снова и снова, и подписывал бумаги.

Мартин поднялся по лестнице, она вошла вслед за ним в темную кухню. Он увидит розы и ее тарелку. Она была там с ним и видела, как он оглядывался. Если она наберет номер, то телефонный звонок прорежет запах жареного мяса, лука и яблочного пирога, который она приготовила на ужин.

Черная телефонная трубка ждала ее. Ее шлепанцы лежали под комодом, она их видела. Она видела, как Мартин нашел их, как он перебирал ее одежду в шкафу, как слезы текли у него по лицу.

Телефонная трубка оказалась у нее в руке прежде, чем она поняла это. Она набрала номер дома на пляже Мартин был на другом конце черного провода. Вот-вот из трубки раздастся: «Ты где?»

У трубки в руке Сейры было одно ухо и один рот, готовый вопить, кричать на нее.

Дрожа, Сейра повесила трубку. Прислонившись головой к стеклу, она почувствовала боль от ссадины.

Глядя на телефон, из которого могли вырваться вопли и крики Мартина, она попятилась из будки, и свет погас.

Она посмотрела сквозь стекло. Телефон висел молчаливый и черный, навечно оставив в ночи, как модель кораблика в бутылке, и Мартина, и залив Манхассет. Она повернулась и пошла прочь.

Магазины были закрыты. Лампочки сигнализации тускло освещали витрины. Было поздно. Как будто стремясь к определенной цели, она быстро шла вперед. На следующую телефонную будку она даже не взглянула.

Куда она шла? Остановившись на перекрестке в ожидании зеленого света, она забыла о светофоре, заглядевшись на деревце. Деревце было маленькое, с несколькими трепетавшими под ночным ветерком листочками. Над деревцем, цепляясь за его ветки, между домами в ночном небе плыла полная луна. Тротуар оставил деревцу небольшой круг земли, замусоренной пустыми сигаретными пачками, обрывками газет, стаканчиками из-под кока-колы и обертками от жвачки.

Сейра устало моргнула и огляделась, как будто она только что проснулась и обнаружила, что находится на пустынном перекрестке перед закрытыми магазинами.

Она потерла глаза. Болела голова. Она пощупала шишку на голове и запекшуюся ссадину. Грудь по-прежнему болела при вдохе, а к синякам на ногах было больно прикоснуться.

Было уже за полночь.

Наступал новый день

Сейра вернулась на станцию. Несколько ожидающих дремали в креслах, где-то деловито бормотало радио. Сейра села в углу, убрала кольца в бумажник и пристроила сумку в ногах. Бумажник она спрятала за пояс.

Ее клонило ко сну. Она откинулась назад Все тело болело, она ужасно устала. Руки у нее дрожали.

Она заснула с приоткрытым ртом. Ее длинные ресницы время от времени вздрагивали. Во сне она прижимала рукой бумажник.

На автобусной станции царила ночь.

На рассвете уборщик начал подметать пол. Дверь открывалась все чаще, впуская то разносчика газет, то ранних пассажиров.

В семь часов пожилая женщина устроилась рядом с Сейрой. Вздрогнув, Сейра проснулась и огляделась, не понимая, где она находится. Все это было очень не похоже ни на дом в Кейп Код, ни на их спальню в доме на пляже. Она моргнула и, глядя в зал ожидания, поняла, что это не сон. Все вокруг было так реально, что она взглянула на часы и проверила, на месте ли сумка и бумажник. Это был ее новый день, и лучшим подтверждением этого был запах кофе, шуршанье газет, машины, блестящие на улице в лучах утреннего солнца.

Пожилая женщина рядом с Сейрой перелистывала толстенный роман в мягкой обложке. Она вздохнула и поправила бумажный пакет, стоящий у нее на коленях.

— Бедные мои ноги, — сказала она Сейре, — весь вчерашний день в дороге.

Во рту у Сейры пересохло. Она мечтала о чашке кофе.

— Завтра у моего мужа день рождения. Мы его будем отмечать у моей сестры. Вот удивится Джимми, когда приедет туда — он-то думает, что мы поехали к моей сестре, которая сломала ногу, продавая кукурузные хлопья на спортивном празднике,— сказала женщина.

Сейра моргала, выпрямившись в кресле. Потом она выглянула на улицу. Соседка замолчала. Сейра закрыла глаза и снова задремала, уходя в черную воду. Она пыталась спасти Мартина, но он тянул ее за собой, и она стала кусать его руки, брыкалась и била его по лицу, чтобы освободиться.

— Примерно на второй подаче мяча,— сказала соседка. Сейра открыла глаза. Ее соседка поудобнее устроила два своих бумажных пакета и улыбнулась ей

— Да, — сказала Сейра.

Соседка полезла в один из своих пакетов.

— Ну и сломала в двух местах, — продолжала она, но Сейры рядом уже не было. Она отправилась покупать билет до Ватерлоо в Айове.

В дамской комнате никого не было. Сейра спустила воду, пока не потек кипяток, и приготовила себе чашку кофе, потом выпила молока.

Было утро следующего дня.

После ночи, проведенной в кресле, она чувствовала себя разбитой, сильно болели ноги, голова и грудь. Но она расправила плечи и улыбнулась, прислонясь к стене. Ей нравился вкус молока и кофе, который она приготовила для себя. Ночь ушла.