ПРЕДИСЛОВИЕ

О чём эта книга?

Это книга о современной Японии и о японцах. Как они видят окружающий мир и себя в нём, как относятся к другим людям, к вещам, к идеям. Почему думают и поступают так, а не иначе. Одним словом, как они вообще живут. Написана в форме очерков на основе личных наблюдений и впечатлений.

Почему Япония?

Интерес к Японии питается тремя главными источниками.

Во-первых, это единственная за пределами евро-американской цивилизации страна, добившаяся мирового успеха. Всем, и в первую очередь европейцам с американцами, любопытно, что это за люди такие японцы, как ухитрились попасть в число мировых лидеров. Западному человеку вообще непонятно, как можно быть передовым и не западным. Интерес развитых стран, словно рупором, усиливается их средствами массовой информации, учёными, писателями, аналитиками и резонирует по всему миру. Да и сам мир не прочь поближе узнать, что это за фрукт такой уникальный, Япония. Что в Бразилии, что в Арабских Эмиратах — куда ни глянь, японские телевизоры да автомобили, а между ними — девушки в кимоно с икэбаной. В России то же самое, кроме того, Япония — наш ближайший сосед.

Во-вторых, это собственно японская культура. Как гигантский пылесос, Япония много веков всасывала в себя всё лучшее, что создавалось в других странах. Длительные периоды изоляции способствовали перевариванию и усвоению заимствованного, переиначиванию его на японский лад и дальнейшему усовершенствованию. По закону сохранения социальной энергии, когда внешние связи ослабевают — внутренние активизируются. Усилиями нескольких поколений, ничего не знавших о внешнем мире, Япония создала уникальную культурную традицию, не похожую ни на что другое. В этом ещё один секрет её притягательности. Сто лет назад о нём писал наш соотечественник А. А. Николаев: «Роскошная природа и полное незнакомство японского народа с цепями крепостного рабства и иноземного владычества одарили этот парод многими ценными качествами в такой комбинации, которая мало ещё где встречается» (Николаев, 17).

В-третьих, российский читатель особенно обделён объективной информацией о Японии. Всё больше мифы, легенды да экзотика. Истории наших контактов всего-то двести с небольшим лет, да и те по большей части прошли во взаимной неприязни и подозрениях. Не лучшие условия для знакомства. После войны из советских людей лишь дипломаты да журналисты имели возможность пожить в Стране восходящего солнца и внимательнее присмотреться к ней. В меру наблюдательности и таланта они делились своими впечатлениями с соотечественниками. И. А. Латышев, В. В. Овчинников. В. Н. Бунин, В. Я Цветов, Ю. В. Тавровский, С. Л. Агафонов — с именами этих журналистов у многих ассоциируются первые сведения о японской культуре. Они познакомили отечественного читателя и телезрителя со многими сторонами реальной японской жизни, подметив в ней немало интересного. Но были в их публикациях и элементы восточной экзотики, поэтизация Японии и некоторые преувеличения, любимые читателями и потому неизбежные в журналистской работе.

После распада СССР ситуация если и изменилась, то ненамного. По сравнению с другими иностранцами, очень невелико число россиян, живущих сегодня в Японии и хорошо знающих эту страну. Всё-таки лучший способ понять иную культуру — это прожить в ней несколько лет. Ежедневно работая бок о бок с её представителями и наблюдая, наблюдая, наблюдая… Сделать это за короткий срок, не говоря уже о кратких, хотя бы и частых визитах, очень трудно. Японское общество закрыто для посторонних, иностранцу трудно в нем ассимилироваться. Поэтому знания тех, кому довелось пожить в этой стране и лучше узнать её, имеют особую ценность. Конечно, у каждого из них это немного своя Япония, не похожая ни на чью другую. Личный опыт ограничен, субъективен, и потому всегда в чём-то отличен от других. Но есть, наверное, и нечто общее, с чем ежедневно сталкивается каждый живущий в Японии и чего просто невозможно не заметить. Поде лившись своими наблюдениями и размышлениями, мы поможем всем, кто интересуется этой яркой и самобытной страной, составить о ней более правильное представление. С этой целью и написана книга.

В чем идея книги?

Национальный характер, традиции и менталитет любого народа — это всегда текущий результат развития, движения во времени. Итог неповторимого хитросплетения исторических случайностей и закономерностей. Любая национальная «фишка» имеет своё историческое объяснение. Только найти его бывает непросто, слишком сложна и многообразна жизнь человеческого сообщества, слишком неочевидной бывает в ней связь между причиной и следствием. Человеку, живущему страстями краткой жизни, трудно подняться над временем и охватить взглядом другую эпоху. Непросто понять, что, как и почему в ней происходило. История японского общества даёт нам общие контуры знаний, порой слабых, но достаточных, чтобы попробовать это сделать. Задуматься, а почему, собственно, люди в Японии вежливее, чем в других странах. И почему так контрастно меняются, оказавшись среди незнакомцев? Почему расслабляются в сфере обслуживания? Вообще, отчего японский сервис лучший в мире? А транспорт — самый точный? Ну должны же быть какие-то причины! Почему японцы любят дарить друг другу подарки, но не любят говорить того, что думают на самом деле? Отчего так почитают верность и преданность? И почему, попав в полицию, легко признаются даже в том, чего не совершали, хотя никто их не бьёт и не пытает? Откуда всё это?

На эти и многие другие вопросы можно найти ответы в давней и не очень давней истории японского общества, занимательной и информативной для вдумчивого наблюдателя.

Чего нет в этой книге

Зная по собственному опыту, как нелегко сориентироваться в современном книжном море, автор хочет помочь читателю и честно предупредить, чего нет в этой книге. В ней нет романтики восточных единоборств и вообще боевых искусств. Читатель не найдёт в ней описаний самурайских подвигов и щекочущих нервы тайн древности. Сумеречная непостижимость древней восточной культуры в её современном преломлении, эзотерическая философия и сакральный ритуал, поэзия повседневного эстетизма, тайны японской души и прочая восточная экзотика в тексте не предусмотрены.

Слова благодарности

Книгу пишет автор, но помогают ему многие. В первую очередь, моя благодарность Ниигатскому университету международной культуры и информации, оказавшему финансовое содействие в публикации этой книги. Часть рукописи была написана во время научной стажировки в двух университетах. Поэтому хочу поблагодарить за оказанное мне гостеприимство факультет японоведения Дальневосточного государственного университета (Владивосток) в лице его декана профессора А. А. Шнырко и Центр японских исследований Университета Британской Колумбии (Ванкувер) в лице его директора профессора Дэвида Эджингтона. Встречи и беседы с интересными людьми, участие в работе семинаров и конференций помогли автору осилить эту интересную тему, за что им всем моя глубокая признательность. Хочу также поблагодарить профессора Ниигатского университета международной культуры и информации Грегори Хадли за редакцию англоязычной части рукописи.

Технические замечания

В тексте книги встречаются японские слова и выражения. Они записаны в традиционной «поливановской» транскрипции и выделены курсивом, за исключением собственных имён и географических названий, они даются обычным шрифтом. Японские имена записываются в «европейском» порядке: сначала имя, затем фамилия. Долгота гласных звуков в транскрипции не отражена.

 

«ТРЁХТАКТНЫЙ МЕХАНИЗМ» ЗАИМСТВОВАНИЯ

Географическое положение территории, на которой зародилась японская цивилизация, оказало большое влияние на её характер и отношения с внешним миром. По теории профессора Калифорнийского университета Джареда Даймонда, острова Индийского и Тихого океанов, в том числе и Японский архипелаг, были заселены современным человеком позже, чем внутренние районы Евразийского континента. Он предположил, что около 13 тысяч лет назад человек современный покинул ближневосточный «полумесяц плодородия», где освоил земледелие и животноводство, и начал продвигаться одновременно в двух направлениях: на запад, в сторону Европы, и на восток, в сторону Индии и Китая (Diamond, 2005). Ход эволюции человечества и маршруты его миграции определили японцам место в тени двух могучих цивилизаций, индийской и китайской. В течение веков они выступали в роли доноров, снабжавших соседние народы результатами своей интеллектуальной деятельности. Соседи вели себя по-разному: одни охотно заимствовали и использовали получаемые знания, другие жили как жили, веками ничего не меняя.

Если теория Даймонда верна, то первыми обитателями Японского архипелага, вероятнее всего, были переселенцы из восточной части Евразийского материка, впоследствии ставшей Китаем и Кореей. Возможно, с ними смешались обитатели островов, расположенных к югу от Японии. Материковая и островная культуры пошли в своём развитии разными путями, но контакты между ними носили постоянный характер. Материковая культура развивалась быстрее хотя бы в силу более оживлённых контактов между соседями.

В течение веков волны переселенцев из материковых областей накатывали на Японские острова, принося с собой новые знания, трудовые навыки, верования. В японских летописях говорится о больших группах переселенцев с Корейского полуострова уже в начале III века. В середине V века в Японии насчитывалось около 20 тысяч потомственных прядильщиков шёлка, предки которых прибыли с материка. Что касается визитов протояпонцев в Китай, то летописи датируют первые поездки II веком н. э. (Nyozekan, 68). Более ранние контакты не фиксировались из-за отсутствия письменности на островах. Поэтому вывод авторов «Истории древней Японии» о том, что «значительная часть населения исторической Японии была образована выходцами с материка, а сама древнеяпонская культура сформировалась при непосредственном участии переселенцев» (Мещеряков, Грачев, 365) выглядит убедительным.

Имея в своём распоряжении неограниченные пищевые морские ресурсы, а за морем — неиссякаемый источник полезных знаний и умелых людей, японцы не испытывали особой необходимости придумывать что-то самим. Довольно рано в сознании их предков сложился устойчивый стереотип: хочешь узнать что-то новое — поезжай на материк. Со временем он окреп и превратился в традицию, передаваемую через поколения от предков к потомкам. По ходу заимствований не имевшие своей письменности японцы переняли и китайскую систему письма, а письменность в свою очередь окончательно закрепила традицию. А прочнее традиций в Японии ничего не было, потому что их освящает древняя религия синто. Как отмечал в начале XIX века В. М. Головнин, в Японии «строгое соблюдение старинного порядка составляет постоянную тактику» (Головнин, 395). Так в японском национальном сознании сформировался первый важнейший принцип взаимоотношений с внешним миром — имитация.

Заимствуя, имитировали не всё, а только то, что считали подходящим и полезным. Например, индийская технология заливного рисосеяния быстро прижилась в Японии, а традиции животноводства оказались невостребованными. Ближе познакомившись с китайским конфуцианством, японцы сделали его основой государственного управления, но самое главное — статус правителя — обошли. В Китае император происходил из простых смертных и правил по поручению неба, поэтому его смена не противоречила высшей воле. А японцы считали своего императора прямым потомком богов, и в соответствии с традициями синто императорский род должен был существовать и править вечно. Так и постановили.

 

Заливное рисосеяние.

 

Готовность пользоваться достижениями других цивилизаций удивительным образом уживалась у древних японцев с представлением о собственном государственном величии. Несмотря на то что на раннем этапе Япония ничему не научила своих соседей, но всему научилась у них сама, она считала себя равным Китаю великим государством. Практически всё, что заимствовалось из внешнего мира, подвергалось отбору и приспосабливалось к местным условиям. Это второй аспект японских заимствований — адаптация. О том, как японцы видоизменяли и адаптировали полученные знания, мы поговорим чуть ниже.

После нескольких столетий вначале умеренных, а затем интенсивных контактов с Китаем процесс замедлился, а в конце IX века вообще прекратился. Официальные связи с государствами Корейского полуострова (Силла, Бохай) были прерваны ещё раньше. И когда в начале X века вновь воссозданное государство Когурё предложило Японии установить отношения и изъявило готовность стать вассалом, оно получило отказ. Начался период изоляции, сопровождавшийся усвоением и глубокой переработкой полученной извне информации.

В течение последующих столетий японцы развивали и усовершенствовали континентальные заимствования, придавая им местный колорит и своеобразие. Это относится к государственному строительству, развитию науки, искусства, языка, литературы и многого другого. «Подобная же японизация общего строя жизни видна и в других областях культуры, доступных нашему видению (живопись, скульптура, архитектура, костюм и т. д.)» (Мещеряков, Грачев, 425). По замечанию В. М. Алпатова, в новейшее время «освоение европейского языкознания в Японии было целенаправленным: отклик находило то, что позволяло развивать и углублять национальную традицию» (Алпатов, 1983: 10).

Углубление национальной традиции в области использования заимствованных иероглифов привело к любопытной ситуации. Китайские и корейские имена, а также географические названия читаются в Японии не так, как в оригинале, а по фонетическим правилам японского языка. На практике это означает, что такие имена, как Мао Цзедун или Чон Ду Хван, неизвестны рядовому японцу, если только он не читает англоязычных газет и журналов — в них имена записываются латиницей и читаются так же, как во всем мире. Основателя Китайской Народной Республики знают в Японии под именем Мо Таку То, а имя бывшего президента Южной Кореи произносят как Дзэн То Кан.

О менее известных личностях и говорить не приходится. Протестантский пастор из Южной Кореи, преподобный отец Чой Чан Хва более 10 лет добивался в японских судах права на то, чтобы его называли настоящим именем, но везде получал отказ. В Японии он был известен как священник Сай Сё Ка. В 1988 году пастор дошёл до Верховного суда, и дело получило общенациональную огласку. Это способствовало достижению компромисса. Рассматривавший апелляцию японский судья А. Нагасима признал, что «имя символизирует индивидуальность человека и составляет часть его неотъемлемых прав». Но в иске отказал, сославшись на то, что чтение корейских имен по японским правилам стало привычным. Тем не менее, очевидная справедливость требований корейского священника и привычка к компромиссу помогли сдвинуть с места традицию.

Хотя юридически всё осталось без изменений, государственная телерадиокомпания Эн-Эйч-Кэй перешла на международные стандарты в произношении имен и географических названий соседних стран. После этого государственные и местные органы власти стали учитывать пожелания проживающих в Японии этнических корейцев и китайцев по части произношения их имен и фамилий. Правда, многие из них добровольно принимают японские варианты, чтобы не выделяться среди японцев. Что касается частных изданий и телерадиокомпаний, то они продолжают практику прежних лет и читают все иероглифы по японским правилам. Поэтому подлинные имена известных китайских и корейских деятелей, в том числе и руководителей, ещё какое-то время будут оставаться неизвестными основной массе японского населения.

Видоизменение и усовершенствование полученной извне информации — это третий и последний этап механизма заимствований. По сравнению с двумя первыми его отличает наивысшая концентрация творческой составляющей. Собственно говоря, дальнейшее усовершенствование заимствованных образцов и составляет суть японского творческого процесса. Эта составляющая полностью отсутствует на этапе имитации, ограниченно присутствует на стадии адаптации и проявляется в полную силу на последнем, неограниченном во времени этапе усовершенствования исходных образцов.

В наше время усовершенствованные до неузнаваемости иностранные заимствования сплошь и рядом получают престижную наклейку «Made in Japan» и реэкспортируются. За примерами далеко ходить не надо: часы и зеленый чай, бонсай и икэбана, автомобили и электротехника, и т. д. В развивающиеся страны продаётся множество технологических решений, найденных в результате усовершенствования купленных на Западе патентов и лицензий.

 

ПРАГМАТИЗМ И ЭКЛЕКТИЧНОСТЬ ВЕРОВАНИЙ

Исконно японская религия синто ничего не говорила о загробной жизни человека, и поэтому ни к чему не призывала. В центре синтоистского пантеона было только прошлое в лице предков и настоящее в лице клана, семьи или группы, продолжавших линию предков. И ещё множество семейных богов-охранителей, олицетворявших силы окружающей природы. Земной человеческий мир японцы считали продолжением небесного мира богов, а душу человека рассматривали как некий центр, который с помощью бренного тела может что-то совершать в этой жизни. Синтоисты верили, что после смерти тело человека уходит, а душа остается в этом мире, среди людей, поэтому земной и потусторонний мир резко друг другу не противопоставляли. Древние японцы считали, что после смерти человек попадает в подземное царство ночи, но никакой особой жизни там не предполагали, и поэтому к смерти никак не относились. Современные японцы верят в загробную жизнь ещё меньше, чем в чудеса (каждый шестой) и сверхъестественные силы (каждый шестой): по данным опросов, лишь каждый десятый допускает существование потустороннего мира (Гэндай нихондзин, 136).

По-видимому, уже в эпоху первобытнообщинного строя у японцев сложилось особое отношение к прошлому, которое не позволяло им отказываться от него полностью. Эта черта прослеживается на всем протяжении японской истории. Когда в VI веке через Китай и страны Корейского полуострова в Япониюстало проникать буддийское учение, японцы встретили его радушно, но от синтоизма не отказались. Может быть, причина как раз в том, что синтоизм и был направлен в первую очередь на сохранение традиций и обычаев прошлого. В эпоху Хэйан (VIII–XII вв.) в храмах Ивасимидзу-Хатиман, Гион, Китано, Кумано и др. японские священники отправляли как буддийский, так и синтоистский ритуал. Причем синтоистских богов-охранителей буддийские и синтоистские священники чествовали вместе. В императорском указе 836 года говорилось о том, что Великая Колесница (буддийское понятие из учения Сутры Лотоса) является самым надежным защитником для синтоистских божеств (Nakamura, 1960: 574).

Простые японцы верили, что священники обладают способностью объяснить и примирить сосуществование в одном мире Будды и синтоистских богов. И их ожидания оправдались. Первые упоминания о том, что исконно японские божества являются воплощениями Будды, появились уже в начале XI века. А примерно через двести лет эта идея вполне овладела широкими массами. Потомственный воин с древней родословной, сёгун Такаудзи Асикага (1305–1350), давая клятву в храме Гион, говорил, что «Будда и синтоистские божества имеют разные воплощения, но одну суть» (Ясусада, 634). Сегодняшнее соотношение между буддистами и синтоистами в Японии подтверждает эту истину: буддистами считают себя 39 %, а синтоистами — 31 % японского населения (Гэндай нихондзин, 136).

Конфуцианство начало своё шествие по Японии примерно в одно время с буддизмом, и процесс шёл по той же схеме. Никаких серьезных конфликтов между ними не наблюдалось. Поэт и чиновник Окура Яманоуэ (660–733?) говорил, что буддизм и конфуцианство — «это два пути, которые ведут к одной цели, просвещению». Во многих литературных памятниках того времени («Сказание о Киёмидзу», «Сказание о Гион», «Сказание о Будде» и др.) обнаруживаются элементы всех трех религиозно-философских учений. Позднее все три религии заняли своё место в общественном сознании японцев и образовали редкое сочетание, которые на Западе называют эклектичным, а в Японии — гармоничным религиозным чувством.

Сегодня многие японские семьи после рождения ребёнка отправляются в синтоистский храм, молодожёнов венчают в христианской церкви, а покойников отпевают и предают огню по буддийскому обряду, и не видят в этом ничего особенного. Бракосочетание часто проходит в два этапа: вначале традиционный национальный обряд, затем свадебное путешествие и венчание в христианской церкви по западному образцу. Буддийский похоронный ритуал также претерпевает изменения и органично сливается с христианской традицией. В Японии урны с прахом покойного помещают внутрь мраморного памятника и устанавливают его на территории кладбища. Оно представляет собой принадлежащий храму или частному лицу обычный участок земли, который может располагаться где угодно, хоть в центре города. В последние годы урны с пеплом всё чаще хоронят в земле, на отдельном участке, который может быть как индивидуальным, так и семейным. По мнению японцев, этот смешанный буддийско-христианский ритуал лучше вписывается в естественный цикл, который проходит всё живое, и в то же время он более экологичен. Новый вид ритуальной услуги оказывают уже не менее 15 фирм, и специалисты предсказывают быстрый рост её популярности.

Индийский и китайский буддизм запрещал употребление алкоголя. Японские же буддисты относились к нему спокойно. Например, Хонэн (1133–1212) на вопрос о том, грешно ли употреблять алкоголь, отвечал: «вообще-то да, но ведь во всём мире это делают». А Нитирэн (1222–1282) учил, что вино пить можно, но делать это следует вместе с женой и при этом декламировать Сутры Лотоса (Nakamura, 1960: 559). Японский буддизм более терпимо, чем индийский и китайский, относился к любви и физической близости между мужчиной и женщиной, считая этот аспект жизни естественным и необходимым. Японские религиозные постулаты мирно уживались с человеческими слабостями и удовольствиями.

Когда в XVI веке европейцы завезли в Японию христианство, то жители архипелага и ему обрадовались, восприняв его как ещё одно учение, которое может оказаться полезным в практической жизни. Чем немало удивили миссионеров, привыкших к религиозным войнам и крестовым походам против неверных. По европейским меркам, христианство распространялось в Японии чрезвычайно быстро: за пять десятилетий миссионерам удалось обратить в свою веру около 600 тысяч японцев (Эбисава, Оути, 54).

Последующие гонения на христиан стали одним из тех редких случаев в японской истории, когда светская власть прибегла к репрессиям против верующих. Всего таких случаев было три. Кроме христиан преследовали членов секты Учения о Чистой Земле и апологетов одной из непримиримых сект Нитирэн, объявивших бойкот иноверцам. Во всех трёх случаях поводом для репрессий послужили не собственно религиозные воззрения, а опасения по поводу их социальных последствий.

Взаимоотношения между самими сектами и течениями в Японии лучше всего передает современный термин «холодная война». Поскольку споры и дискуссии никогда не были в чести у японцев, то идейные противники друг с другом не общались и ничего друг другу не доказывали. Игнорировали и молча презирали. Проявляли пожизненную верность раз и навсегда выбранному направлению, развивали его и углубляли, и общались только с теми, кто готов был их слушать. И в этом проявляли свой особый национальный подход. В Индии и Китае тоже существовали разные буддийские и конфуцианские течения. Например, в Китае школы Дзэн и Чистой Земли, хоть и различались концептуально, но мирно уживались в рамках одного течения. В Японии же они быстро обособились и стали непримиримыми врагами. В Индии священнослужителей, проявивших повышенные способности, приглашали на обучение в главные храмы, при этом принадлежность к разным школам не считалась препятствием для «повышения квалификации». Представители разных направлений буддизма могли, например, заниматься медитацией в одном месте. В Японии это было немыслимо. Каждая школа и направление имели свою иерархию, систему обучения и продвижения. Закрытость и обособленность составляли их неотъемлемые черты.

 

«…И НЕ НАСТУПАТЬ НА ТЕНЬ УЧИТЕЛЯ»

Главной причиной для столь заметных расхождений стали различия в понимании «роли личности в истории». В Индии и Китае религиозные мыслители и их последователи во главу угла ставили универсальные идеи и категории. Их принимали или не принимали, с ними спорили или отстаивали. Идеи и учения были тем центром, вокруг которого вращалась человеческая мысль, и совершались человеческие поступки. В Японии же главное место занимал человек, от которого исходило учение. Индийцы и китайцы стремились сформулировать универсальные идеи, которым должны следовать верующие. Японцы следовали не столько идее, сколько её носителю, которого называли Учителем.

Примеров тому более чем достаточно. Объясняя своё желание выехать на учебу в Китай, крупнейший буддийский просветитель Сайтё (767–822) писал: «Долгое время я мучился недостатком пояснений, которые могли бы мне помочь в постижении Сутры Лотоса. По счастью, мне попалась хорошая копия рукописи школы Тэндай. Я изучал её несколько лет, но ошибки и описки не позволили мне добраться до сути. Но даже если я разберу смысл рукописи, я не смогу поверить тому, что написано, без разъяснений Учителя» (Nakamura, 1960: 356).

Другой известный просветитель Хонэн (1133–1212), который в Японии считается основателем учения Чистой Земли, всю свою жизнь посвятил распространению идей Шань Дао (613–681), действительного создателя школы. Известный и уважаемый в Японии Синран (1173–1262)был продолжателем дела Хонэна. Он ничего не создавал и не развивал, видя цель своей жизни в том, чтобы сохранить в неизменном виде идеи Учителя, о чём откровенно писал в своих работах. После смерти Синрана по тому же пути пошли его ученики. Если китайские последователи и интерпретаторы считали критерием истинность учения, то японские — верность своему Учителю. Поэтому в Японии, в отличие от Китая, в центр церемониала помещается не идея, а фигура отца-основателя. Ансай Ямадзаки (1618–1682), последователь Чжу Си (1130–1200), писал: «Если я ошибусь в чём-либо, изучая наследие Чжу Си, то я ошибусь вместе с ним, следовательно, будет не о чем жалеть». Норинага Мотоори (1730–1801), отрицавший и буддизм и конфуцианство, был таким же верным слугой собственного Учителя. Для него это был Путь национальной японской культуры, её история и традиции, воплощённые в литературных памятниках. А живым олицетворением этого Пути служил его предшественник Мабути Камо (1697–1769). В свою очередь Ацутанэ Хирата (1782–1856) не уставал повторять, что он верный ученик и последователь Норинага Мотоори (Nakamura, 1960: 373).

В течение столетий японцы не сомневались, что «слово ученика, верного своему учителю, так же истинно, как и слово самого учителя». С точки зрения логики, утверждение более чем спорное, но логика — не главное в человеческих отношениях. Это правило лежало в основе японской общественной жизни в первой половине XX века, когда выражение «распоряжение начальника — это приказ императора» ни у кого не вызывало сомнения. В Японии и сегодня придаётся огромное значение прямым человеческим контактам и полученной в ходе этих контактов информации. Японцы убеждены, что любые знания, полученные от человека лично, обладают особой ценностью. Даже если полученная таким образом информация в чём-то уступает другим источникам. Например, японские политологи или экономиста нередко выезжают в другую страну исключительно для того, чтобы взять интервью у руководителя того региона, города или предприятия, который изучают. Или от участника событий, которые хотят описать.

Затем текст интервью или беседы, который по точности и полноте информации может уступать официальным источникам, с величайшим пиететом и ссылкой на оригинальность публикуется в научном журнале.

Привычка высоко ценить слово Учителя не обошла стороной и самих учителей. Преподаватели японских университетов сегодня издают книги, написанные по классической схеме «беседы Конфуция с учениками в вопросах и ответах». Перед выходом на пенсию преподаватель собирает вопросы, которые много лет задавали ему на семинарах студенты, и свои ответы на них, систематизирует и издаёт в виде отдельной книги. А то и двух. Мне доводилось получать такие книги в подарок, они есть почти в каждой университетской библиотеке, на стенде «Работы наших преподавателей». Примечательно, что добрая половина вопросов, а то и большая их часть вообще не относится к предмету, который вёл данный преподаватель. Это вопросы «о жизни вообще». Ответы на них даются самые обычные, по-житейски разумные и вполне полезные. Издание такой книги трудно представить себе в России или любой западной стране. А будь она издана, вряд ли нашлось бы много желающих оказаться на месте её автора — от ироничных комментариев коллег деваться некуда будет. Но в Японии — ничего, дело привычное.

Разбор содержания рукописей, сопоставление оригинала и его толкования, анализ текста в Японии тоже не практиковались. В VIII веке потомки учёных и переводчиков из числа корейских переселенцев стали создавать собственные научные школы. Самые известные кланы Сугавара, Вакэ, Оэ, Фудзивара и другие начали распространять и толковать классическое наследие китайской цивилизации. Но в отличие от Китая, где обучение строилось на изучении оригинальных рукописей, в Японии в дополнение к оригиналам древние учёные писали целые тома собственных комментариев. В столичной Академии с VIII по XII век ведущие посты поочередно занимали 37 выходцев из Северной ветви рода Фудзивара в 15 поколениях (Момо, 314). И это только один из многих кланов. Ученики заучивали написанные учителями комментарии наизусть вместе с рукописями и сдавали на экзаменах. Со временем объём комментариев превысил объём рукописей. С точки зрения японцев, преимущество комментария заключалось в том, что его озвучивал сам автор, Учитель, тогда как каноническую рукопись можно было лишь прочесть. Со временем комментарии были канонизированы, засекречены и превращены в орудие борьбы с инакомыслящими конкурентами. В этом истоки закрытости, изолированности и взаимного неприятия научных школ и направлений в Японии.

В 1995 году на медицинском факультете Токийского университета произошло историческое событие. Впервые за сто с лишним лет существования этого факультета профессорскую должность занял выпускник не государственного, а частного университета. Это известие стало новостью национального масштаба. В том же 1995 году семнадцать университетов впервые договорились о системе взаимозачёта студенческих оценок. До этого японские студенты не имели возможности перейти из одного вуза в другой с сохранением полученных баллов, можно было только поступать заново. Кроме того, впервые в истории японского высшего образования четыре университетских библиотеки организовали межбиблиотечный абонемент. После принципиального прорыва «на верху», в государственном секторе, «горизонтальная» кооперация среди вузов начала быстро набирать обороты.

Зато «вертикальную» кооперацию совершенствовать не было никакой необходимости — она всегда была на высшем уровне. Каждый японский университет имеет сегодня список школ, с которыми у него особые отношения, основанные на взаимном доверии. Такие школы имеют свою квоту на поступление в данный университет без вступительных экзаменов. Чтобы стать студентом, достаточно личной рекомендации директора школы. По-японски это так и называется: «поступить по рекомендации» (суйсэн нюгаку). По понятиям советского времени — «блат в законе», публичный и официальный, основанный на доверии и взаимных обязательствах сторон.

При переходе из начальной школы в среднюю и из средней в старшую японские школьники сдают вступительные экзамены И здесь некоторые школы низшего уровня получают анолагичные преференции. Таким же образом многие известные фирмы и государственные учреждения по традиции принимают на работу выпускников одних и тех же университетов или факультетов. В Японии ни для кого не секрет, что абсолютное большинство высших государственных чиновников — выпускники двух ведущих государственных университетов, Токийского и Киотского. Поэтому выпускник частного вуза на должности профессора Токийского университета стал национальной сенсацией. Если уж до этого дошло, значит, времена в Японии действительно меняются.

Высокий статус и авторитет учителя был заимствован вместе с первыми знаниями из Китая и прочно утвердился в японской традиции. В известном буддийском наставлении Додзикё («Наставление будущим монахам») говорилось, что ученик «должен идти на семь сяку позади учителя и не наступать на его тень».

Особый статус преподавателя в японском обществе, его отношение к ученикам и научным знаниям привлекли внимание европейцев в конце XIX века, когда западных специалистов стали приглашать на работу в Японию. С одной стороны, иностранные преподаватели были поражены ореолом почтения, которым их окружили в Японии. С другой — их раздражал и приводил в отчаяние формализм, с которым японские студенты и преподаватели относились к получаемым знаниям, равно как и отсутствие их критического восприятия.

На работавшего в Токийском императорском университете австрийского профессора Э. фон Гессе-Вартега (1851-?) общение с интеллектуальной элитой японской столицы произвело удручающее впечатление. Вернувшись на родину, он писал: «Японские преподаватели, особенно в высших учебных заведениях, абсолютно ниже своей задачи. Напрасно искали бы мы между профессорами Токийского или Киотского университета хоть одного, посвятившего свою жизнь бескорыстным поискам истины. Особенно характерной чертой японских учёных является, положительно, отсутствие научной любознательности. Для них нет ничего выше практических знаний, которые приобретаются с большим или меньшим трудом, но являются всегда концом всякого учения, каково бы оно ни было». Не менее критично оценивал он и студентов Императорского университета: «Японский студент имеет только один идеал: как можно скорее получить диплом, чтобы приобрести возможность пользоваться благами жизни и удовлетворить честолюбие. Для достижения этой цели он способен делать громадные усилия: он будет… слушать до 30 часов лекций в неделю, на всех лекциях будет старательно записывать и выучит эти записи наизусть. Но не требуйте от него ни рассуждения, ни какого-либо интереса к науке, ибо вы вызовете на его устах лишь ироническую улыбку» (Гессе-Вартег, 192,198).

Немецкий профессор Эрвин фон Бельц (1849–1913), личный врач императора, работал в Японии с 1876 по 1905 год и внес большой вклад в становление японской медицины. Он писал в своём дневнике, что для японцев западная наука — это готовый сформировавшийся продукт, своего рода инструмент, с помощью которого можно решать некоторые практические задачи. Они приглашают западных специалистов только для получения готовых знаний. Их не интересует организация творческого обучения, которое позволило бы их японским ученикам в будущем проводить самостоятельные исследования и получать значимые научные результаты (Мори, 1999: 1).

Многовековая привычка следовать тому, что проповедуют другие, стала для японцев главным методом познания мира. Неразвитость критического и абстрактного мышления особенно болезненно сказалось на развитии социальных и гуманитарных наук. Японский просветитель Темин Накаэ (1847–1901), которого называют «восточным Руссо», писал в конце XIX века: «С древности и по сей день в Японии не было и нет философии. Мотоори Норинага и Хирата Ацутанэ изучали древние тексты и разбирали отдельные слова подобно археологам. Они не думали ни о космосе, ни о человеческой жизни, не пытались как-то связать их между собой. <…> Среди буддийских священников были оригинально мыслящие люди, но их мысль не выходила за пределы религии и не приближалась к философской» (Цит. по: Каваками, 34). Французский дипломат писал в конце XIX века: «Я не думаю, чтобы в Японии могли существовать книги, занимающиеся разбором религиозных или философских вопросов. Самая доктрина Конфуция исключает возможность полемики в этом отношении» (Гюмбер, 205).

В то время в Японии громко звучали имена Хироюки Като (1836–1944) и Тэцудзиро Иноуэ (1855–1944), которых называли философами. Они делали то же самое, чем занимались в своё время Сайтё, Хонэн, Синран и другие буддийские просветители, а именно: пересказывали соотечественникам зарубежные идеи и концепции. В 1930-е годы японские газеты ехидно называли преподаваемый ими предмет «чемоданной философией». Университетский профессор выезжает в Европу на стажировку и возвращается с чемоданом философской литературы. В течение нескольких лет он переводит её на японский язык, а затем в меру своих способностей и понимания пересказывает студентам. Когда книги кончаются, он снова едет в Европу с пустым чемоданом (Каваками, 39).

Начиная со второй половины XIX века японская элита жила исключительно за счёт западных научно-технических знаний. Ключевым понятием этого периода вновь стала имитация достижений мировой цивилизации. В этом смысле модернизация эпохи Мэйдзи (1868–1912) принципиально не отличалась от реформ VII века. В первом случае источником знании служил Запад, в последнем — Китай. С полученными знаниями тоже обращались примерно так же, как двенадцать веков назад. Отсутствие философских традиций в их западном понимании и слабость в обращении со сложными теоретическими понятиями обусловили имитационный характер не только японской философии, но и всей теоретической науки вообще.

 

ТРАДИЦИИ В ДЕМОКРАТИЧЕСКОМ ПРЕЛОМЛЕНИИ

После войны победившая Америка решительно взялась за демократизацию императорской Японии. В числе прочего японцам было настоятельно рекомендовано отказаться от устаревшей организации научно-педагогической мысли и повернуть её лицом к широким массам. Веками жившая по законам кодекса чести японская элита безоговорочно признала военное поражение и взялась за переустройство общества. Наука и образование были реорганизованы на демократических началах. Всеобщей грамотности и полного охвата начальным обучением японцы добились ещё в начале XX века, а вот среднее, и в особенности высшее образование долго оставались слабым местом. Поэтому после войны главное внимание сосредоточили именно на них. Среднее образование было реформировано по американскому образцу и стало обязательным, а высшее объявили всеобщим, равным и доступным для всех.

В 1980-х годах на фоне очевидных количественных успехов обозначились проблемы с качеством. Страна вышла в мировые лидеры по многим социально-экономическим показателям. В вузы поступали уже более 40 % выпускников школ, число вузов быстро росло. Но традиции в одночасье не изменишь — качество обучения и творческий потенциал научной элиты оставались на прежнем уровне. Знания и технологии по-прежнему ввозили из-за рубежа. За помощью обратились к «старшему брату». Американцы охотно откликнулись, и в Японию зачастили рабочие группы из специалистов по образованию. Анализировали, подсказывали, советовали, что можно сделать. Принималось далеко не всё — слишком уж велики различия в менталитете и традициях. Американцы были убеждены, что ученик — это факел, который нужно зажечь. А японцы издавна полагали, что это сосуд, который надо наполнить. Леонардо да Винчи приписывают высказывание: «жалости достоин ученик, который не превзошёл своего учителя». Японскому же сердцу всегда был милее призыв си о тотоби, дэнто о маморо («почитай Учителя и храни традицию»).

Ближе познакомившись с работой японских университетов, американцы дали им в кулуарах обидное прозвище black hole university (университет «чёрная дыра»). Как известно, чёрные дыры — это обладающие колоссальной массой космические тела. Их невозможно обнаружить, потому что ни один вид излучения, в том числе и кванты света, не может преодолеть их чудовищного притяжения. Американцы имели в виду вторичный характер научной работы японских университетов, которые получают извне готовые знания и доводят их до студентов, но сами ничего нового не производят.

А может, преувеличивают американцы творческую недееспособность японцев? Но те и сами вроде соглашаются, что не всё у них в порядке по части креативности. Много лет возглавлявший японские университеты М. Каваками пишет: «В японских школах готовят толкователей письменных документов. И это касается не только обучения, а всей японской культуры вообще. Мы заимствуем готовую продукцию и готовые идеи, произведённые в других странах, и немного их перерабатываем. Но сами создать что-то принципиально новое мы не можем» (Каваками, 135). Вслед за ним и нобелевские лауреаты призывают срочно что-то делать.

22 октября 2001 года в Токио прошёл форум по проблемам японского образования в честь 100-летия учреждения Нобелевской премии. Её лауреат, японский химик Хидэки Сиракава в своём выступлении так определил слабое место в подготовке творческих кадров: «Почему в Японии мало нобелевских лауреатов? Это не от нехватки творческих людей в стране. Причина в том, что процесс обучения не формирует у человека творческого, оригинального мышления. А тот, кто выходит вперёд, рискует бить битым» (Ёмиури, 23.10.2001).

В японском языке есть пословица дэру куги га утарэру («бьют по тому гвоздю, чья шляпка выше»). Эта поговорка актуальна во всех сферах японской жизни, в том числе и в науке. По данным Министерства образования, японские университеты и НИИ почти не получают из-за рубежа заказов на проведение научно-исследовательских работ, в то время как японские фирмы размещают множество таких заказов в зарубежных научных центрах и университетах. В 2005 году на 966 японских вузов получили 16936 заказов на проведение таких работ, но только 41 заказ (0,24 % от общего числа) поступил из-за рубежа. Японские же фирмы в 2003 году заплатили зарубежным исследователям и разработчикам 198,5 млрд йен (1,65 млрд долларов США) за выполнение НИОКР.

Недавно вышедшие на китайский рынок японские фирмы с удивлением обнаружили, что принимаемые на работу китайские сотрудники начинают давать реальную отдачу практически сразу после найма. В то время как японских выпускников перед началом работы нужно в обязательном порядке обучать в центрах повышения квалификации. Директор технологического центра фирмы Сони в Шанхае А. Масуда заявил, что китайский рынок рабочей силы не только обширен, но и квалифицирован, китайские сотрудники сразу вносят ощутимый вклад в решение текущих задач. Из нанятых фирмой 100 китайских специалистов (средний возраст 29 лет) многие владеют иностранными языками, а 40 человек имеют учёные степени и хороший творческий потенциал. Япония, по мнению А. Масуда, серьёзно отстаёт по этому показателю. Поначалу китайский рынок привлекал японцев только дешевизной рабочей силы, но сейчас к этому добавилась и творческая составляющая. Электротехническая компания Мацусита дэнки открыла в Китае уже три исследовательских центра: в Пекине (2001), в Сучжоу (2002) и в Шанхае (2005). В 2006 году число иностранных научных работников Мацусита дэнки впервые превысило число японцев — 1250 китайских исследователей и разработчиков против 750 японцев.

Японское правительство выделяло и продолжает выделять огромные средства на научно-технические разработки. По абсолютным показателям Япония занимает второе место в мире после США. Японские учёные и исследователи всех подразделений получают денег в 2,5 раза больше, чем немецкие, почти в 4 раза больше, чем французские, и почти в 5 раз больше, чем их английские коллеги. Первая мировая пятерка выглядит следующим образом:

Финансирование научно-технических разработок (в млрд долларов США, 1 USD=120 йен):

США 23,4

Япония 13,4

Германия 5,4

Франция 3,4

Великобритания 2,8

Да и числом японские учёные их всех, в том числе и американцев, заметно превосходят, на каждые 10 тысяч населения в Японии приходится почти 58 учёных. Для сравнения: в США — 38, в Германии — 29, во Франции — 27, в Великобритании — 25.

И какова отдача? Её определяют обычно по соотношению экспорта и импорта инновационных технологий. Чем больше технологий продаёт страна за рубеж, тем выше её творческий потенциал. В 1989 году соотношение сил в той же пятёрке лидеров выглядело следующим образом. США лидировали с огромным отрывом (7,1). То есть продавали технологий в 7 раз больше, чем покупали. На втором месте — Великобритания (1,1), далее следовали Франция (0,56), Германия (0,5) и Япония (0,28) (Каваками, 3). Как видим, положительный баланс только у двух стран из пяти, остальные мировые лидеры в творческом минусе. У Японии показатели были совсем незавидные: в 2 раза хуже, чем у Германии, и в 25 раз хуже, чем у США.

За последующие 15 лет ситуация изменилась в лучшую сторону, и в 2004 году вся «большая пятёрка» вышла на положительное сальдо, а Япония поднялась с пятого места на четвёртое.

Соотношение экспорт/импорт технологий и открытий:

Великобритания 2,33

США 2,20

Франция 1,60

Япония 1,16

Германия 1,0

Источник: Хэйсэй 18 нэмбан. Кагаку гидзюцу хакусё. Мирай сэкай ни мукэта тёсэн. Дайнибу, дайнисё, дайсан сэцу (Белая книга по науке и технике за 2006 год. Вызовы обществу будущего). Ч. 2, гл. 2. разд. 3.

Фундаментальных изобретений не стало больше, основная причина в процессе глобализации: развитые страны перемещают технологии в страны «третьего мира» и передают их как зарубежным, так и отечественным компаниям, налаживающим производство на новом месте. За счёт этого и произошёл столь стремительный рост показателей. При этом большая часть японских открытий носит прикладной характер и относится к таким ставшим уже традиционными областям, как автомобилестроение, машиностроение и строительная индустрия. К фундаментальным исследованиям теоретического характера, не имеющим прямого выхода в практику, японская душа по-прежнему не лежит. Всё, что является побочным результатом таких исследований и может иметь практическое применение, Япония закупает за границей.

Сами учёные считают, что одна из причин такого положения кроется в отношении к ним со стороны общества и государства. Несмотря на внушительные инвестиции в науку, материальное вознаграждение учёных в Японии оставляет желать лучшего. На прошедшем осенью 2007 года научном симпозиуме в университете Рицумэйкан лауреат Нобелевской премии 1987 года в области физиологии и медицины Сусуму Тонэгава констатировал: «В Японии тем, кто занимается наукой, платят мало. Правительство должно создать систему грантов и стипендий для молодых ученых, работающих в области новых технологий». Нобелевский лауреат 1973 года по физике Лео Эсаки добавил, что его научные результаты игнорировались в Японии до тех пор, пока не получили признания за рубежом. Такое отношение к учёным не поощряет творческих поисков и оригинальности мышления (Ёмиури, 18.10.2007).

Не только в научно-технической, но и в социальной сфере Япония продолжает ориентироваться за зарубежные разработки и изобретения. В конце 1970-х годов семь японцев из десяти считали, что в этой области «Япония должна ещё многому научиться у других стран». Несмотря на явные успехи последних трёх десятилетий, сегодня так думают уже восемь из каждых десяти японцев (Гэндай нихондзин, 2005: 116).

 

ЛАУРЕАТЫ ИГНОБЕЛЕВСКОЙ ПРЕМИИ

Телефон был изобретён в США в 1876 году. Японцы первыми в мире импортировали новинку: она появилась в стране уже на следующий год. Правда, потом случилась задержка на целых 13 лет — решали, кому поручить её освоение: государственному или частному сектору. В итоге победа осталась за государственным почтово-телеграфным ведомством. Первая телефонная линия между Иокогамой и Токио заработала только в 1890 году.

Для японцев характерна тяга ко всему новому; усердно учиться и узнавать неизвестное издавна считалось почётным долгом каждого верноподданного. При появлении любой новинки в обществе возникает ажиотаж, напоминающий поведение пассажиров перед отходом последней электрички. В сфере материального производства компании наперегонки бросаются осваивать новшество и внедрять его в повседневную жизнь. Это явление настолько прочно укоренилось, что получило собственные названия (като кёсо, ёконараби и т. д.).

В послевоенный период для отношений Японии с внешним миром более характерна не простая имитация и заимствование знаний, но имитация в сочетании с их постоянным и всесторонним усовершенствованием (кайдзэн). Стремление к активному улучшению вообще свойственно японскому миропониманию. Все, чем славится сегодня в мире японская культура, было заимствовано в Китае, а затем усовершенствовано и отшлифовано. Во второй половине XX века этот процесс был поставлен на научно-технологическую основу.

Взять то же обновление модельного ряда автомобилей, за которым никто в мире не может угнаться. Можно вспомнить «кружки качества» на промышленных предприятиях, требовавшие от рабочих всё новых и новых рационализаторских предложении. Обычно потребитель исходит из того, что каждый предмет имеет какую-то одну функцию. Расширение функциональности и придание самым обычным вещам новых, не свойственных им функций — одна из ярких особенностей японского национального творчества. Радио и фонарик изобрели не японцы, но именно они первыми додумались соединить их вместе. Выпускаемые в Японии школьные парты имеют дополнительные выдвижные полки, встроенные часы, лампу, термометр, электроточилку для карандашей и другие вспомогательные приспособления, о которых потребитель может не задумываться, пока не увидит готовую продукцию. Автонастройки в фотоаппарате, обеспечивающие оптимальное качество снимка, тоже придуманы японскими рационализаторами. Или домашние роботы, которыми в Японии занимаются серьезнее, чем где бы то ни было. Близки они чем-то японской душе. А недавно японские универмаги начали печатать на чеках, выдаваемых покупателям вместе с покупкой, прогноз погоды на следующий день.

Стремление к усовершенствованию выливается в новшества и изобретения, до которых кроме японцев вряд ли кто может додуматься. Японская компания Такара в 2002 году выпустила в продажу портативный автопереводчик. Он переводит лай собаки в компактные человеческие фразы. В ошейник встроено считывающее и передающее устройство, а хозяин получает в руки приёмное. Стоимость изделия — 120 долларов США. По утверждению представителя компании, за первый год в Японии было продано 250 тысяч таких устройств, хотя в эту цифру верят не все. По слухам, распространяемым, вероятно, самим производителем, бывший премьер Японии Дзюнъитиро Коидзуми вроде бы даже подарил автопереводчик Владимиру Путину, известному любителю собак.

Четвертого июня 2006 года центральные японские газеты сообщили читателям: Сельскохозяйственный техникум Ацуми в небольшом городке Тахора (префектура Нагоя) запатентовал технологию выращивания квадратных дынь с высотой ребра 13 см. На её разработку ушло четыре года. По вкусу квадратные дыни ничем не отличаются от круглых, но более удобны при транспортировке. Цена за штуку 10 тысяч йен (около 80 долларов. — А. П.), планируемый урожай — 50 дынь за сезон (Ёмиури, 04.06.2006). Руководитель «квадратного проекта» выразил надежду, что новый вид дыни даст толчок местной экономике. Над этим сообщением можно было бы посмеяться: стоят ли четыре года усилий такого результата? Но последнее заявление руководителя совершенно серьёзно. Он действительно надеется, что удобство дынь при перевозке и необычная форма пятидесяти (!) плодов в год могут оживить экономику маленького городка. С точки зрения масштаба это очень по-японски.

Известно, что японские фирмы, стремясь создать семейную атмосферу на производстве, отмечают денежными премиями значимые события в личной жизни своих сотрудников. Свадьба, рождение ребёнка, смерть родственника, и вообще любое счастье или несчастье находят коллективный отклик в виде материальной помощи и моральной поддержки. Обычай хороший, но хочется сделать его ещё лучше. Есть проверенный способ — всестороннее усовершенствование и всемерное углубление. Из новостей 2006 года:

Токийская компания Хиллс Колгэйт Джэпэн начала выплачивать своим сотрудникам разовые пособия и вручать подарки по случаю рождения или смерти их домашних любимцев, пока только кошек и собак. Инициатива принадлежит главе фирмы Е. Косимура, который заявил, что домашние животные являются полноправными членами семей сотрудников. Впервые в практике японских фирм служащему выплачивается 10 тысяч йен (около 80 долларов США) в случае приобретения животного или появления у него потомства. Такая же сумма выдается по случаю смерти любимца, плюс письмо с соболезнованиями и один день оплачиваемого отпуска. На оплакивание и похороны. Для получения пособия необходимо представить фотографию животного и зарегистрировать его кличку. Правило было введено в ноябре 2005 года, и за несколько месяцев тридцать два сотрудника фирмы уже зарегистрировали 30 собак и 24 кошки по месту службы, двое получили пособие.

В 1991 году Гарвардский комитет, в состав которого вошли известные учёные, в том числе и действительные нобелевские лауреаты, учредил игнобелевскую премию. Не обделённые чувством юмора учёные ежегодно, в конце октября, то есть примерно в то же время, что и Комитет по Нобелевским премиям, определяют 10 самых курьёзных, самых нелепых исследований и концепций года, которых «лучше бы не было». Номинация пародийная, её название образовано от английского ignoble (постыдный, нелепый, низменный), созвучного фамилии Нобель. Но исследования-лауреаты самые настоящие, они задуманы и выполнены авторами совершенно серьёзно, с затратой времени, сил и средств.

Япония достойно представлена в этом списке. За шестнадцать лет существования Игнобелевской премии японцы попадали в число лауреатов 12 раз. В 1992 году — за определение химического состава компонентов, ответственных за неприятный запах от потных ног. В 1997-м — зато, что выяснили, как влияют разные типы жевательной резинки на характер электромагнитного излучения мозга. В 1999-м — за изобретение вещества, нанесение которого на бельё мужчины позволяет установить факт супружеской измены. И так далее. При всей курьёзности японские работы выделяются сугубо практической, бытовой направленностью. Чтобы взяться за такое исследование, нужно как-то по-особенному смотреть на мир.

Что касается настоящих Нобелевских премий, то их в Японии меньше. По числу лауреатов страна занимает девятое место в мире с 9 премиями в области естественных наук (Россия с 13 премиями на восьмом месте, а возглавляют список США и Великобритания — 222 и 74 награды соответственно). Из стран «большой восьмёрки» Япония смогла обойти пока только Италию и Канаду, что в целом не соответствует её мировому экономическому статусу. Правда, из девяти Нобелевских премий четыре получены японскими учеными после 1996 года, что говорит о плодотворности последнего десятилетия (Монкасё, 2006). Как бы в закрепление эти тенденции японское правительство официально объявило, что в течение следующих 50 лет намерено довести число нобелевских лауреатов до тридцати. Опыт последних десятилетий свидетельствует о том, что в большинстве случаев японскому правительству удаётся достичь поставленных целей. Было бы любопытно проследить соотношение полученных к тому времени японскими учёными Нобелевских и Игнобелевских премий.

 

ТВОРЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ: ФАНТАЗИИ НА ТЕМУ

За свою историю Япония пережила четыре волны заимствований, каждая из которых внесла свой вклад в развитие японской цивилизации. С VII по IX век основным информационным донором служил Китай. Со второй половины XVI до середины XIX века научно-технические знания и оружие поставляли европейцы, в основном голландцы. Во второй половине XIX века на первый план вышли США и развитые европейские страны (Англия, Франция, Голландия, Германия). В годы послевоенных преобразований список доноров не изменился, лишь возросла роль Соединённых Штатов.

Вероятно, именно в обращении с полученными извне готовыми идеями и продуктами кроется секрет японских успехов в последние полтора столетия. Не имея природных ресурсов и традиций изобретательства, японцы сумели добиться многого. И это говорит о том, что они хорошо владеют другими приёмами конкурентной борьбы. Прежде всего, это быстрое заимствование и внедрение, максимальная адаптация к местным условиям и непрерывное усовершенствование полученных технологий.

В начале XX века просвещённые европейцы писали: «…Япония усвоила себе все наши новейшие изобретения и открытия, испытала все системы, какие она нашла в Европе, и применила их у себя не точно в таком виде, нет — она применила их настолько, насколько это нужно было для укрепления её сил. Она воспользовалась Европой как лестницей, по ступенькам которой взобралась на вершину Дальнего Востока» (Гессе-Вартег, 203). Полвека спустя президент компании Сони Масару Ибука подтвердил: «Не столько нашей изобретательностью, сколько умением распознавать неиспользованные возможности чужих изобретений нам удаётся опережать зарубежных конкурентов». Благодаря этому Япония поднялась на вершину теперь уже не только Дальнего Востока.

Как им это удается? По-прежнему наибольшую ценность для японцев представляют знания и технологии, дающие быструю практическую отдачу. Фундаментальные научные открытия неопределённой практической значимости откладываются на будущее, когда эта значимость проявится и станет очевидной. Многовековой опыт помог японцам бистро стать мировыми чемпионами по скорости заимствований. Едва только американцы изобрели транзистор, как Сони тут же наладила массовое производство карманных радиоприёмников и стала мировым лидером в этой области. Размеры, удобство и дизайн изделия — чисто японские изобретения. Вот где сказались вековая приверженность к миниатюризации и сосредоточенность на деталях.

В 1946 году оккупационные власти США заказали первую партию японской мебели и бытовых приборов для своих военнослужащих, расквартированных в Японии. В снятые для этой цели 200 тысяч квартир завезли 950 тысяч единиц промышленной продукции. Это был первый крупный заказ для возрождавшейся японской промышленности. А уже в 1949 году в западных магазинах появились японские вентиляторы, мотороллеры и фотоаппараты. Через несколько лет они уверенно побеждали западных конкурентов за счет удобства, качества и дизайна.

До середины XIX века японцы не умели строить океанских судов и управлять ими, не знали навигации. В. М. Головнин писал в своих записках, что российский парусный шлюп «Диана» при входе в бухту города Хакодатэ поразил японцев умением идти галсами при встречном ветре, о чём они с простодушным восхищением сообщили русским морякам (Головнин, 286). Через сто лет Япония стала мировым лидером в области судостроения. В 2007 году со стапелей Мицуи был спущен на воду крупнейший в мире сухогруз «Бразилия» (Brazil Maru), предназначенный для перевозки железной руды из Бразилии в Японию. Водоизмещение гигантского транспорта составляет 327 тысяч тонн, длина — 340, ширина — 60 метров. Для сравнения: знаменитый «Титаник» имел 66 тысяч тонн водоизмещения, 269 метров в длину и 28 в ширину.

Железные дороги тоже изобрели в Европе, на самые быстрые и точные в мире поезда появились почему-то в Японии. Как известно, японцы первыми в 1964 году превысили рубеж в 200 км/час, и с тех пор ходят в мировых лидерах. Сегодняшняя железнодорожная сеть Японии считается самой развитой и самой динамичном в мире. Надвигающийся демографический кризис и неясные перспективы на внутреннем рынке перевозок заставляют японские компании переориентироваться на экспорт продукции и технологий.

За счёт применения алюминия вагоны сверхскоростных поездов фирмы Хитати на 20 % легче, чем у европейских конкурентов. Это значит, что они экономичнее и экологически чище, имеют более низкий уровень шума и вибрации на сверхскоростях. Кроме того, японские экспрессы считаются самыми надёжными в мире. Наверное, поэтому Министерство транспорта Великобритании и компания South East Raiway остановили на них свой выбор, заказав Хитати несколько десятков «Дротиков» (Javelin), как их решили назвать в Лондоне. Дебют японских суперэкспрессов в Великобритании намечен на 2009 год. Это будет третий по счёту зарубежный рынок для Хитати, после США и Тайваня, где её поезда уже эксплуатируются. Директор машиностроительного завода Хитати М. Иватаки: «Закрепившись в Великобритании, мы рассчитываем увеличить своё присутствие в Европе за счёт технологических преимуществ, достигнутых в процессе производства суперэкспрессов для внутреннего рынка» (Ёмиури, 10.10.2007). К этому можно добавить, что такие производители, как машиностроительный гигант Кавасаки, давно и прочно обосновались на американском транспортном рынке. В нью-йоркском метро поездов этой марки больше, чем какой-либо другой.

Так же обстоит дело со многими другими открытиями и изобретениями, сделанными за пределами Японии. Независимо от планов и целей изобретателей глобальной системы позиционирования (Джи-Пи-Эс), японцы активно приспосабливают заморское изобретение к своим нуждам. Один из главных японских приоритетов — безопасность жизни, поэтому и новейшие разработки в первую очередь проверяются на пригодность в этой области.

13 января 2006 года в Киотском университете проведено первое испытание системы экстренной эвакуации людей, основанной на применении Джи-Пи-Эс. Разработанная аспирантами университета под руководством профессора Т. Исида система предназначена для координации действий спасателей в случае стихийных бедствий или терактов. Она охватывает район радиусом в 2 км и выводит на дисплеи сотовых телефонов спасателей схему с указанием эвакуационных пунктов, маршрутов движения других групп спасателей и местоположения владельца телефона. На него также поступает информация из главного координационного штаба. В демонстрационной спасательной операции приняли участие 30 студентов и аспирантов Киотского университета.

В 2008 году совместными усилиями Министерства внутренних дел и Министерства связи проведён масштабный эксперимент по выработке основных параметров для создания следующего поколения домов и квартир с централизованным управлением. Проект, основанный на последних достижениях в области информационных технологий, позволит внедрить в массовое производство систему внешнего управления домашним электрооборудованием. В нём участвуют около 50 крупных производителей электробытовых товаров (Сони, Тосиба, Мацусита и др.) и коммуникационных корпораций во главе с NTT и KDDI. Сегодня на японском рынке имеются отдельные системы электронного управления, позволяющие регулировать настройку телевизоров и кондиционеров с помощью мобильного телефона через Интернет. Кроме самого северного острова Хоккайдо, в Японии нет центрального отопления, поэтому зимой в японских домах довольно холодно, а летом очень жарко. В таких условиях возможность заранее включить кондиционер и нагреть (охладить) жилище перед возвращением домой кажется совсем нелишней. Однако имеющиеся на рынке системы разрозненны и разноформатны. Новый проект позволит унифицировать систему внешнего управления и добавит ей новые функции. Например, в случае объявления чрезвычайного положения при землетрясении все имеющиеся в доме телевизоры будут автоматически включены для приёма экстренных сообщений, а приборы отопления так же автоматически будут обесточены. В домах одиноких престарелых граждан по их желанию будет устанавливаться дополнительное оборудование, которое будет передавать в социальные центры общие данные о физическом состоянии их пациентов (температуру тела и кровяное давление), а также информацию о запасах продуктов в холодильнике. Это позволит оперативно направлять социальных работников туда, где их помощь потребуется в первую очередь.

Особенностью японского творческого мышления является разбиение сложных процессов на простые составляющие, их раздельное усовершенствование и шлифовка, максимальное использование скрытых возможностей каждого компонента и необычайное многообразие вариантов при комбинировании компонентов между собой. Функциональная надёжность и качество создаваемого в результате продукта обеспечивается за счёт экстремальной простоты и завершённости каждого составляющего компонента.

Такой подход становится решающим фактором успеха, но не всегда. В 1970-е годы мировая космонавтика столкнулась с проблемой увеличения грузоподъёмности космических аппаратов. Как вывести на околоземную орбиту максимальный груз при ограниченных запасах топлива, которые может взять корабль? В конкурсах идей и проектов принимали участие инженеры и изобретатели из разных стран, в том числе из Японии и России. Один японский инженер предложил максимально использовать возможности давно известного человеку трамплина. Вначале космический аппарат разгоняется на трамплинообразной пусковой установке, а затем в точке отрыва включаются двигатели. Проект предусматривал последние на тот момент технологические достижения, призванные свести к минимуму силу трения при разгоне и обеспечить кораблю большую стартовую скорость. Это давало экономию топлива и увеличение грузоподъёмности. Российский изобретатель думал по-другому. Он предложил опоясать земной шар по экватору медным брусом диаметром около полуметра, по которому пропустить электрический ток большой силы. По его расчётам, расширение проводника под действием тока должно было поднять его на высоту околоземной орбиты. Главный козырь проекта состоял в возможности многократно поднимать на орбиту любые грузы, без ограничения веса. Однако реализации проекта мешали два «но». На проводник должна была уйти большая часть имеющихся на планете запасов медной руды. А для выработки необходимой энергии нужно было на какое-то время объединить едва ли не все электростанции мира. Оба проекта были отклонены. Русский признали оригинальным, но на тот момент нереализуемым. Японский — реальным, но недостаточно новаторским. Оба проекта наглядно отражают особенности национального творчества.

В последние десятилетия, когда нехватка творческого потенциала стала ощутимо тормозить развитие японской науки и техники, ведущие фирмы с привычной энергией, изобретательностью и дотошностью приступили к экспериментам. Компания Омрон ежемесячно устраивает для своих управленцев семинары по развитию креативного мышления. Сотрудники фирмы превращаются на занятиях то в реформаторски настроенных удельных князей XIX века, то в современных частных детективов, то в пилотов «Формулы-1». Компания Фудзи предлагает своим топ-менеджерам для разработки непривычные и далекие от их повседневной работы темы. Например, историю Венеции или особенности группового поведения человекообразных обезьян. Строительный гигант Симидзу практикует ежегодные семинары, совмещённые с отдыхом в курортной зоне. Для того чтобы полностью задействовать все резервы творческого мышления, группам сотрудников ставят задачи, не решаемые в принципе, например, поручают разработать план возвращения с лунной поверхности на неисправном космическом аппарате (Thornton, 129).

Стремление ведущих японских фирм привить своим сотрудникам навыки нестандартного мышления, их громадные усилия и проявляемая при этом незаурядная фантазия достойны глубокого уважения. Но есть во всех этих экспериментах и новшествах что-то удивительно похожее на курьёзные научные исследования, за которые японцы с завидной регулярностью получают Игнобелевские премии. Что-то очень напоминающее влияние жевательной резинки на электромагнитную активность головного мозга.

Оригинальность пути, по которому идут японские фирмы, как и в случае с Игнобелевскими премиями, тоже не вызывает сомнений. Но результаты — вызывают. Прежде всего потому, что трудно ожидать творческого подхода от человека, которого с детского сада и до университетского диплома учили одному, а после двадцати пяти лет начали учить совершенно другому. Даже если теперь его учат интенсивно, целенаправленно и с выдумкой. Без изменения всего процесса воспитания и обучения, без введения элементов креативности и творчества на всём пути становления человека всё же не обойтись. Но эти меры неизбежно затронут самые основы японского национального характера и менталитета, потребуют внесения изменений в то, к чему никто и никогда в японской истории не рисковал прикасаться. Возможны ли такие изменения, и если да, то в какой степени? Не знаю. С учётом японского уважения к прошлому опыту это кажется проблематичным. Недаром реформа образования идёт в Японии уже почти двадцать лет, сделано довольно много, но принципиальных, коренных изменений с ощутимыми результатами в этой области пока нет. И японское общество это остро чувствует. Менеджер по кадровым ресурсам из компании Фудзи Т. Камия предлагает «Нельзя просто взять и сказать служащим "будьте креативными!" Нужно создать атмосферу, которая стимулировала бы индивидуальный творческий поиск и позволяла каждому сотруднику создавать перспективные планы и проекты будущего развития компании. Прежде мы никогда этого не делали».

Но при всём пессимизме относительно традиций кажется нелишним процитировать здесь предостережение, адресованное знающими людьми зарубежным скептикам: «Прежде чем высмеивать японские попытки, порой довольно наивные, воспитать у себя творческие навыки, американцам и европейцам стоило бы вспомнить послевоенные годы, когда современный японский колосс делал первые неуклюжие шаги по пути модернизации. Если крупнейшим японским компаниям удастся заронить семена креативности и творчества в сознание своих сотрудников, они станут не просто конкурентами. Они будут определять ход мирового индустриального развития» (Thornton, 129).

А если заглянуть в конец XIX века, то и там можно найти похожее мнение, высказанное нашим выдающимся соотечественником о способности японцев к обучению: «Японцы делали, да и продолжают делать на каждом шагу очень крупные промахи и ошибки; но они очень легко научаются, не падают два раза в один и тот же ров; уроки прошлого идут им впрок, и замеченная ошибка исправляется всегда очень радикально и скоро» (Мечников, 75).

Так что, несмотря на имеющиеся сомнения относительно оригинальности мышления и творчества, оставим пока этот вопрос открытым.

 

СВЁРНУТОЕ ПРОСТРАНСТВО

Японская культура формировалась в непосредственной близости от китайской цивилизации и под её влиянием, но в то же время в условиях островной замкнутости и самодостаточности, что в конечном счёте и обеспечило её самобытность. Полагаясь на умельцев и мыслителей с материка, японцы научились распознавать полезные знания и приспосабливать их к своим нуждам. Всё, чем сегодня славится в мире японская культура, было заимствовано в Китае. Однако верно и то, что именно благодаря Японии эти ценности получили мировую известность.

К концу I тысячелетия н. э. в отношениях японцев с внешним миром начинают происходить изменения. Он всё меньше их интересует и постепенно отодвигается на второй план. Обитателей древнеяпонского государства не привлекают дальние страны, поездки и связанные с ними впечатления. Им интереснее находиться внутри своего небольшого обустроенного мира, где всё знакомо и предсказуемо. Эту особенность тогдашнего японского взгляда на мир хорошо подметил А. Н. Мещеряков: «Человек Хэйана неподвижно пребывал в центре искусственного садово-паркового мира, со вниманием наблюдая из своего окна за природными переменами. Немудрено, что пространство, охватываемое в это время взглядом человека Хэйана, решительно сужается. <…> И теперь мир этого человека можно назвать «свёртывающимся»: японцы становятся «близоруки» на всю оставшуюся часть истории» (Мещеряков, 2004: 357).

Эта особенность мировосприятия стала важной составляющей национального японского характера. Ощущение внутреннего комфорта и спокойствия, которое дает существование в ограниченном коллективе или пространстве, присутствует в японском менталитете и сегодня. Оно особенно заметно для иностранцев, выросших в иной этнокультурной среде и привыкших больше ценить открытое, неограниченное пространство. Как в прямом, так и в переносном смысле. Проживший много лет в Японии Роберт Марш сравнивает японское бытие с жизнью в ящике, символизирующем ограниченное пространство.

«Жить в ящике — значит жить в обстановке, где всё хорошо знакомо. Всем известны мысли и чувства окружающих, поэтому потребность в информативном общении понижена. Закрытая для других людей сфера личной жизни минимальна. Все согласны, что гармония межличностных отношений возможна только в малом коллективе. Традиции, ритуал и правила общения стандартизированы, они гарантируют каждому уважение его личного достоинства, что является условием "всеобщей гармонии". Люди владеют искусством подстраиваться друг к другу и подавлять агрессивные устремления. Единообразие и унифицированность пространства, ограниченного стенами ящика, не имеют аналогов. Обитатели замкнутого пространства уверены, что это их единственный мир, бежать из которого некуда. Ограниченный объём ящика предопределяет абсолютную ценность таких параметров жизни, как эффективность, точность, статусная иерархичность, экономия пространства, безотходность производства и пр. Контроль и организация жизни в ящике требуют высокой степени упорядоченности и безопасности» (March, 13).

По мере сужения окружающего их пространства, хэйанские аристократы начинают получать эстетическое удовольствие от созерцания приближенной к их жилищу природы, созданных мастерством человека предметов быта и искусства. Им нравится размышлять над внутренней сущностью окружающих их предметов. И сами эти предметы тоже уменьшаются в размерах, приобретают чарующую элегантность простоты. Как отмечают литературоведы, «японцы открыли в простоте бесконечный источник красоты. Это сдержанная красота» (Записки у изголовья, 376). Отдельно стоящий в вазе цветок или ветка кажутся японцу более эстетичными, чем яркий букет. А прыжок одинокой лягушки в пруду и круги на воде возбуждают больше чувств и ассоциаций, чем их нестройный хор на закате. Японские поэты и писатели часто передают своё восхищение природой через одну-единственную деталь, причем не саму по себе, а через восприятие этой детали человеком. Единичное важнее множественного, а детали существеннее целого — в этом суть японского восприятия мира, которое находит отражение в художественном творчестве.

В XIV веке среди самурайского сословия стал особенно популярным поэтический жанр рэнга (цепочка строф). [1] Одно из стихотворений Фудзитака Хосокава (1534–1610) посвящено его близкому другу, тоже воину и поэту по имени Тёкэй Миёси (1523–1564). Вот его смысловое содержание.

«Он сидел бы подобно статуе, положив веер у коленей чуть наискось. Если бы было жарко, он бы очень аккуратно взял веер правой рукой, левой рукой изящно раскрыл бы его на четыре или пять палочек и обмахивался бы им, стараясь делать это бесшумно. Затем он закрыл бы веер левой рукой и положил его на место. Он исполнил бы всё предельно аккуратно, так что веер не отклонился бы от того места, где лежал вначале, даже на ширину одной соломинки татами» (Сато, 22).

Ответить на вопрос «о чём это стихотворение?» не так просто. В нём не происходит никакого действия, автор описывает лишь его гипотетический образ, растворяясь воображением в мельчайших деталях и погружая в них читателя. По японским меркам, они выразительны, эстетичны и самодостаточны для того, чтобы служить объектом поэтического вдохновения.

Так же внимательно вглядываются в детали и современные японские писатели, далекие потомки средневековых поэтов. Лауреат Нобелевской премии Ясунари Кавабата в повести «Отражённая луна» сосредоточил одухотворённый писательский взгляд на обычных стаканах: «Стаканы, перевернутые вверх дном, стоят в строгом порядке, будто на параде… Они стоят так близко друг к другу, что их поверхность сливается. Естественно, стаканы не полностью освещены лучами утреннего солнца — они перевернуты вверх дном, и потому только грани донышка излучают сияние и искрятся как алмазы…» (Кавабата, 252). Полное описание освещенных утренним солнцем стаканов в два раза больше этой цитаты.

Концентрация внимания на ближайшем жизненном пространстве стала традицией и отличительной чертой японского мировосприятия. И не только на индивидуальном, но и на государственном уровне. Ограничение внешних контактов во второй половине Хэйан сменилось почти полной самоизоляцией в XVII веке, продлившейся более двух столетий. В общей сложности Япония не имела полноценных официальных связей с внешним миром почти тысячу лет. Ограниченные торговые и культурные контакты на региональном и личном уровнях имели место, но были отделены от официальной политики. Общность местопребывания стала важнейшим критерием национальной самоидентификации. Те, кто по каким-то причинам покидал страну, автоматически превращались в чужаков.

24 июня 1793 года с русской экспедицией Адама Лаксмана вернулся на родину японский торговец Кодаю Дайкокуя (1751 — 1828) вместе с единственным оставшимся в живых товарищем. Из семнадцати японцев, штормом выброшенных 11 лет назад на Курильские острова, до возвращения дожили лишь двое. Центральное правительство долго не могло решить, что с ними делать — прецедентов возвращения из-за границы после столь долгого отсутствия до сих пор не было. 17 августа «возвращенцев» доставили в столицу и начали допрашивать. Бакуфу раздумывало 10 месяцев, и 6 июня 1794 года распорядилось определить «пришельцев» на спецпоселение. Под контролем правительства, на территории плантации лекарственных растений, поставить на казённое довольствие, свободу передвижения ограничить. Предоставлять кратковременный отпуск для посещения родных мест. Государственная служба с элементами домашнего ареста. Так Дайкокуя прожил на родине последние 34 года своей жизни. С его воспоминаний об увиденном в России началось японское русоведение.

Современный отголосок давних времен: более 100 тысяч живущих за границей японских граждан, в том числе дипломаты, до недавнего времени не имели права голосовать на выборах. Раз не в Японии, значит, не совсем «свои». Вот вернутся на родину — тогда пожалуйста. Последние ограничения в избирательном законодательстве были сняты к началу парламентских выборов в июле 2007 года. Живущий в Австралии Macao Такахаси поделился своей радостью, смешанной с удивлением: «Я живу в Сиднее 19 лет, но впервые в жизни голосую за границей» (Ёмиури, 14.07.2007, с. 3).

Японский язык — единственный в мире, имеющий три системы письменных знаков: одну иероглифическую и две фонетические. Его уникальность ещё и в том, что для обозначения иностранных понятий в нём существует специальная азбука под названием катакана. Поэтому ребенок, который только учится читать, даже не зная значения слова, по его написанию сразу понимает, что оно означает что-то чужое, иностранное. Исконно японские понятия записываются либо иероглифами, либо знаками другой азбуки, которая называется хирагана. В Китае, на родине иероглифов, иностранные имена, географические названия и заимствованные слова пишутся теми же знаками, что и китайские. Японцы же, привыкшие каждой вещи отводить своё место и давать наименование, не могли допустить, чтобы исконно японские и иностранные понятая фиксировались знаками одной системы.

Концентрацией внимания на ограниченном, ближайшем к человеку пространстве объясняется, по-видимому, и общеизвестная любовь японцев к миниатюризации всего, что их окружает. Сады и парки, в уменьшенном виде воссоздающие природные ландшафты, искусство выращивания миниатюрных деревьев (бонсай), небольшие аккуратные домики, в которых живут японцы, телевизоры карманного формата, калькуляторы в наручных часах и многое другое — результат извечного японского стремления уменьшить в размерах и облагородить всё вокруг себя. «На самом большом из японских полей вряд ли впору повернуться одному русскому деревенскому возу, запряжённому парой волов… Однако ценой неимоверного труда и кропотливых усилий японцы умудряются жить доходом с этих игрушечных полей» (Шрейдер, 380, 384).

 

Работа в поле.

 

Это стремление к миниатюризации выглядит логичным: размеры окружающих человека предметов должны соответствовать объёму жизненного пространства, в центр которого он себя психологически помешает. Несколько столетий последовательной миниатюризации этого пространства и наполняющих его предметов — и ощущение нереальности японского мира охватывает всякого, кто соприкасается с ним впервые. Вот ещё одно впечатление нашего соотечественника, попавшего на японский обед в конце XIX века: «Когда я смотрел на это малорослое общество, <…> на эту массу микроскопических чашек, флаконов, блюдечек, чайников, и наконец, на эта микроскопические блюда, годные… разве только для лилипутов и грудных детей — то мне как-то невольно казалось, что я попал в общество взрослых детей, играющих в маленькое хозяйство и употребляющих пищу больше для забавы и развлечения, чем для утоления голода» (Шрейдер, 365).

Кажется, японцы даже есть стали мало из чувства соразмерности объёмов. Судя по сохранившимся свидетельствам, два столетия назад жители японских островов ели в два-три раза меньше, чем русские. И хотя сравнение с россиянами, живущими в самой холодной стране мира, требует оговорки (чем холоднее климат, тем больше потребляется калорий), разница в аппетитах всё равно впечатляет. «Японцы едят очень мало в сравнении с европейцами. Каждый из нас, будучи в заключении без движения, съедал один против двух японцев, а когда мы шли в дороге, то, верно, для троих из них было бы довольно того, что каждый из наших матросов один мог съесть» (Головнин, 362).

 

Японская кухня: есть или любоваться?

 

Японцы и сегодня едят меньше, чем в других странах. В японских ресторанах подают всё те же миниатюрные порции и блюда, сконструированные скорее для любования, чем для еды. Правда, послевоенные поколения японцев начали быстро осваивать континентальный рацион с его калориями, животными жирами и углеводами. Они стали выше ростом, укрепились в талии и познакомились с полным набором заболеваний, характерных для западных стран. Сегодня на японских улицах уже не в диковинку и люди с лишним весом. Однако в других странах за эти же десятилетия ушли так далеко вперед в потреблении калорий, что японские «достижения» на их фоне выглядят скромно. По данным Организации экономического сотрудничества и развития, жители Японии по части проблем с лишним весом занимают последнее, тридцатое место среди стран с доступной статистикой. Общее число японцев, имеющих лишний вес, в 2003 году составляло четверть всего населения. На предпоследнем месте находится Южная Корея (31 %), а возглавляют список США с 66 % толстяков (OECD, 2005). Что касается больных ожирением, то по их числу Япония тоже занимает более чем благополучное 55 место среди 59 стран с показателем 4 % (для сравнения: в США таких людей 29 %, в России — 19 %) (WHO, 2005).

 

ОТШЛИФОВАННАЯ ПРОСТОТА

Длительная изоляция не мешала японцам осваивать полученные ранее знания. Совершенствовались технологии выращивания, обработки и хранения риса, изготовление и окраска шёлковых тканей достигли высочайшего уровня, и т. д. Тяга японцев ко всему простому, понятному и надёжному научила их умело делить сложные процессы и явления на простые составляющие, отрабатывать до совершенства детали и за счёт этого улучшать качество процесса в целом. Этих принципов они придерживались и в работе, и в искусстве.

Заимствованная в Китае чайная церемония — по сути, довольно простое действо — превратилась в углублённый ритуал. При этом размеры чайного домика и используемые во время церемонии предметы неумолимо уменьшались в размерах. Японцы растянули церемонию во времени, разделили на фазы, строго их регламентировали и придали деталям особый, скрытый смысл. Как входить (точнее, вползать) в чайный домик, какими движениями готовить чай, как держать чашку, на что и сколько времени смотреть — всё многократно продумывалось, пробовалось и совершенствовалось. Одна только чайная чашка, не говоря уже о других атрибутах, при надлежащем подходе могла стать объектом множества значимых манипуляций. Вот что пишут по этому поводу специалисты.

«Несведущему человеку… культ чашек порой кажется преувеличенным, граничащим с архаическим фетишизмом. К чашке относятся как к живому человеку: ей дают имя и внимательно следят за её биографией, записывая её на стенках ларцов, в которых она хранится, предварительно завёрнутая в особые сорта шёлка. <…> Перед употреблением чашку купают в горячей воде (зимой несколько дольше), чтобы она «ожила», после чего протирают льняной салфеткой. В жаркий летний день та же салфетка приносится в чашке не отжатой и свернутой, но свободно плавающей в прохладной воде в форме треугольника Поставив чашку на татами, рука не должна двигаться по траектории следующего действия, но медленно прощаться с чашкой в режиме "удержанного сознания", как нехотя расстаются два близких друга» (Мазурик, 137).

При таком внимании к деталям церемониала и стремлении наполнить их философским смыслом, малейшие расхождения в трактовке чреваты расколом и обособлением инакомыслящих интерпретаторов.

 

Современный чайный домик.

 

Набор для чайной церемонии.

 

Это относится не только к деталям церемониала. В 1967 году, почти на пике популярности «японизма» (нихондзинрон), в Токио прошел 13-й симпозиум Всеяпонского научного общества психологического анализа (Нихон сэйсин бунсэки гаккай). Главной и единственной темой дискуссии на симпозиуме стало содержание категории амаэ. [2]Склонность без стеснения пользоваться добрым к себе отношением со стороны других людей.
Не имея особенно глубокого философского содержания, эта категория к тому же не является и исключительно японской, она присутствует, вероятно, во всех мировых культурах, но не имеет отдельного названия и не выделяется в зарубежном японоведении. На симпозиуме разгорелась жаркая дискуссия, в результате которой оппоненты обвинили друг друга в полном в полном непонимании смысла категории амаэ (Дои, 65), что, вообще говоря, маловероятно.

При извечной тяге японцев к фракционности и делению на «своих» от «чужих» такой подход делает неизбежным появление множества школ и направлений, не признающих друг друга. Что и наблюдается сегодня в любом виде деятельности, будь то буддизм или конфуцианство, борьба сумо или боевые искусства, чайная церемония или икэбана.

 

Японский пейзаж.

 

Стремление к простоте форм прослеживается во многих сферах японской жизни. Например, национальная японская музыка не является видом искусства в его западном понимании. Она проста по гармонии и служит для оформления сценического действия. Музыка сопровождает и создает фон для восприятия читаемого актерами текста или сценических телодвижений, выступающих основным выразительным средством. Контекстуальный характер музыкального оформления и отсутствие собственной художественной значимости затрудняют его восприятие иностранцами. Широко известное в европейской культуре понятие «программная музыка» до недавнего времени вообще не было знакомо японцам, не знали они и сложной оркестровой полифонии.

Японская вокальная культура тоже довольно специфична. Она строится на использовании среднего голосового диапазона и отличается отсутствием высоких и низких тонов. Традиционный японский вокал не знает ни сопрано, ни баса. Такая манера пения демократична и доступна многим, это не высокое искусство для избранных, а рядовой способ отдохнуть и развлечься. Японские певцы никогда не стремились продемонстрировать мощь голоса и широту его диапазона. Хороший певец в Японии — это человек с музыкальным слухом и выразительным средним диапазоном. Наверное, поэтому за японцами закрепилась репутация поющей нации. Такого количества караокэ, как в Японии, нет больше нигде в мире. Гостиницы, бары, специальные салоны, туристические автобусы… Желающий спеть под аккомпанемент «пустого оркестра» может сделать это где угодно, было бы настроение. Словно подтверждая репутацию поющей нации, японское телевидение регулярно организует всевозможные вокальные конкурсы, в которых участвуют самые обычные люди, не обязательно отмеченные особыми способностями. Уровень исполнения на этих концертах иногда настолько демократичен, что не в каждой стране рискнули бы транслировать их по телевидению.

Индийская храмовая архитектура и скульптура, пришедшая в Японию через Китай и страны Корейского полуострова, изначально имела довольно сложные формы. Примером может служить тысячерукая богиня милосердия Каннон. Однако собственная трактовка японцами пространственной композиции и храмового убранства отчётливо обнаруживает стремление к упрощению. Пустые просторные залы и переходы из некрашеного дуба, минимум убранства и храмового инвентаря неизменно удивляют привыкших к пышности церковного ритуала христиан. Представители высшей самурайской знати эпохи Токугава жили в замках и усадьбах, удивлявших своей простотой и аскетизмом. Французский дипломат писал, что «однообразное убранство дворцов Эдо носит на себе печать благородной простоты», а «публичные здания и резиденции даимё (удельных князей. — А. П.) убираются на Новый год почти так же, как дома простолюдинов» (Гюмбер, 255).

Позаимствовав у индийцев обычай ставить каменную пирамидку на могиле умершего, со временем японцы упростили и её — в качестве надгробия стали устанавливать вертикальную деревянную дощечку. Сегодня композиция надгробий вновь обрела пирамидальные очертания, но отпечаток строгой и благородной простоты просматривается в ней отчетливо. Фотографий, скульптур или других украшений на японских памятниках не бывает.

Самые известные формы японского стихосложения — это танка (31 слог) и хайку (17 слогов). В своё время японские поэты пользовались более сложной формой тёка (букв. «длинный стих»), но отказались от неё в пользу танка, которую затем сократили до хайку. Столь кратких стихотворных форм нет больше нигде в мире. Ещё одна особенность японской поэзии состоит в том, что она меньше, чем в какой-либо другой стране, принадлежит высшим слоям общества. Общее число танка и хайку, написанных дилетантами-любителями из всех слоев общества, намного превышает объём поэзии литераторов, которых сегодня назвали бы профессионалами. После взлета Басё (1644–1694) в Японии появились тысячи почитателей его таланта и подражателей. В крупнейших японских городах начали устраивать поэтические турниры, на которых судьями выступали простые горожане. Удачное хайку неизвестного автора могло быть вырезано на воротах местного храма и стать известным всей округе, в то время как в соседнем городе о нём никто ничего не знал. По оценке X. Нёдзэкан, японское искусство во всех его проявлениях гораздо ближе к простым людям и проще по содержанию, чем в других странах (Nyozekan, 58, 85). Примеров подобного рола можно привести множество.

По сравнению с японской, западная культура выглядит изощрённой и насыщенной экстремальными идеями, образами и сверхъестественными явлениями. В ней можно найти образ богатыря и супермена, ковра-самолета и скатерти-самобранки, регулярно встречаются великаны, людоеды, ледяные королевы и т. д. Ничего этого вы не найдёте в японском народном творчестве. В японских сказках действуют обычные люди, живущие обычной жизнью. Иногда их отличает какая-нибудь забавная деталь или особенность вроде очень уж длинного носа. Эта простота выдумки бросается в глаза любому западному читателю и составляет одну из отличительных черт японского фольклора.

И не только фольклора. Вот что писал об отечественной литературе и театре один из японских аристократов в конце XIX века: «В Японии авторами вымышленных или драматических произведений всегда преследуется идея поощрения того, что хорошо, и наказания того, что дурно. Вследствие этого у нас вымышленные действующие лица… всегда несут заслуженную долю наказания и получают заслуженное вознаграждение, при этом авторы ставят себе целью именно в этом направлении произвести наибольшее впечатление на читателей или зрителей — и почти всегда этого достигают… Одним словом, театр в Японии является школой воспитания народного духа в буквальном смысле этого слова» (Николаев, 193). Н. Д. Берштейн, первый российский автор, написавший о театре Но: «Музыка и театр в Японии исполняют задачи наставников, они живым языком проповедуют нравственность, лояльность, честность» (Бернштейн, 11. Цит. по Анарина, 20). Известный японский учёный Яити Хага тоже отмечал простоту японского подхода к жизни и литературе: «Для японцев нехарактерно выражать недовольство этим миром, жаловаться на его устройство, они не бывают по отношению к нему ни снобами, ни циниками. Вот почему японская литература очень проста» (Nakamura, 1960: 590).

Упрощённость сюжета и подчёркнутая дидактичность японского художественного творчества позволили Дмитрию Поздыееву сделать в 1925 году красноречивое замечание об отношении японцев к серьёзной литературе: «Для практического миросозерцания современного японца, литературные вкусы которого не идут дальше того, чтобы следить за интригой романа, русская литература чересчур глубока, сложна и представляет совершенно иное мировоззрение, непонятное и странное» (Позднеев, 97). Давняя и постоянная любовь японцев к рисованным картинкам манга широко известна. Стремясь добиться читательского интереса, некоторые японские профессора даже учебные курсы издают в виде комиксов. Менее известна прямо-таки потрясающая примитивность абсолютного большинства японских телевизионных программ, в которых даже серьёзные и талантливые люди вынуждены кривляться и разыгрывать из себя клоунов, чтобы понравиться публике. Это главенство всё того же принципа отшлифованной до идеального блеска простоты, который может дать превосходные результаты в ремесле, но вряд ли продуктивен в творчестве.

 

МИР ВЕЩЕЙ И МИР ИДЕЙ

Реальные факты и явления окружающего мира всегда интересовали японцев больше, чем фантазии и выдумки, а простые понятия привлекали больше, чем сложные. Такие понятия и усвоить легче, и оперировать ими проще. Нелюбовь японцев к абстрактным размышлениям и категориям имеет давние корни. Известный учёный китайской школы Сорай Огю (1666–1728) писал: «Великие мудрецы прошлого учили конкретным вещам, а не общим принципам. Тот, кто говорит о вещах, посвящает им всего себя, а тот, кто рассуждает о принципах, занимается пустыми разговорами. В конкретных вещах сконцентрированы все абстрактные принципы, и тот, кто посвящает работе с вещами всего себя, интуитивно постигает суть этих принципов» (Nakamura, 1967: 187).

Схожие взгляды проповедовал сторонник японской научной школы Ацутанэ Хирата (1776–1843). Он утверждал, что истинное знание заключено не в учёных книгах, а в конкретных вещах и явлениях окружающего мира. И как только учёный постигает суть этих явлений, абстрактные концепции бесследно исчезают из его сознания. Поэтому идеи всегда вторичны по отношению к реально существующим предметам.

Много лет изучавший японский национальный характер X. Накамура сформулировал эту особенность научного познания своих предшественников следующим образом: «В любых умозаключениях обобщающего характера [у японцев] доминируют элементы конкретики. Японские мыслители всегда ориентированы на факты реальной действительности, которые воспринимаются и анализируются ими дискретно, по отдельности. В этих рассуждениях нет ничего от западной логики, но есть эстетизм и артистичность, которые всегда находят путь к сердцу японца» (Nakamura, 1967: 190).

Стремление к конкретике и слабость абстрактного мышления японских учёных прошлого проявились в том, что они не разграничивали многих фундаментальных понятий, таких как единичное и множественное, частное и общее. Отдельные буддийские философы касались этих вопросов, но они не имели для них первостепенного значения. Слово кобуцу, означавшее единичный объект, появилось в японском языке как переводной эквивалент только после знакомства с европейской философией.

Сегодня ситуация постепенно меняется, особенно это заметно в области научных исследований. Но процесс идет медленно, и многие традиционные черты японского мировосприятия видны невооружённым глазом. Я. Такэути: «Японцы склонны к упрощению абстрактных категорий и понятий. Если А отличается от Б, но разница не имеет особого практического значения, японец склонен считать их тождественными» (Такэути, 73). X. Кисимото: «Непосредственное восприятие играет важнейшую роль в жизни японцев. Оно интроспективно и предельно конкретно. Если рассуждения принимают слишком абстрактный характер, японец быстро теряет к ним интерес» (Кисимото, 112). X. Юкава: «Для японского менталитета в высшей степени характерно отсутствие абстрактного мышления. Японца интересует только то, что доступно непосредственному восприятию органами чувств. В этом причина невероятного мастерства японцев в создании предметов искусства и ремесла… Думаю, что и в будущем абстрактное мышление будет оставаться чуждым японскому менталитету. Оно может привлекать японцев только как экзотика, способная удовлетворить чисто интеллектуальные, отвлечённые потребности любопытствующего разума» (Юкава, 56). М. Каваками: «В силу установившейся традиции в нашей стране не ценилась самобытность и оригинальность, особенно оригинальность мышления» (Каваками, 134).

Стремление к упрощению сложных понятий и нелюбовь к абстрактным категориям нашли своё отражение в японском языке. Преподававший в Токийском императорском университете профессор Гессе-Вартег писал по этому поводу: «Словарь [японского языка] исключительно реальный, отличается абсолютной бедностью абстрактных выражений, необходимых для объяснения идей. Следствием этого является то, что японцы очень легко усваивают обычные научные знания, и в особенности знания технические, но, напротив, останавливаются перед науками абстрактными, как высшая математика, теория права, философия и т. д. Как только они сталкиваются с абстрактными понятиями, их несовершенный язык им изменяет, и они не в состоянии точно составить фразу» (Гессе-Вартег, 199).

Попадавшие в Японию с материка буддийские и конфуцианские рукописи, которые содержали сложные религиозно-философские понятия, долгое время не переводились на японский язык и использовались в оригинальном китайском варианте. Первые японские переводы трактатов стали появляться только в XIV–XV веках, но ещё долгое время они оставались официально не признаваемой апокрифической литературой, второстепенной по отношению к китайской классике. А конфуцианские тексты начали переводить на японский язык ещё позже, в эпоху Токугава (XVII–XIX вв.). В стремлении следовать канону японцы не пытались создавать собственных эквивалентов для заимствованных понятий, и даже в переведенных на японский язык текстах оставляли китайские термины. И в современном японском языке абстрактные понятия выражаются с помощью слов, относимых к так называемому китайскому слою лексики (канго). Исконно японская лексика (ваго) служит для выражения более конкретных категорий: предметов окружающего мира, человеческих чувств, отношений и пр.

Все крупные религиозные просветители Японии, как буддийские, так и конфуцианские, занимались стихосложением, что не могло не оказать влияния на создаваемые ими тексты. Заимствованный в Индии и Китае понятийный аппарат и религиозно-философские постулаты при этом упрощались и конкретизировались, приспосабливаясь к японскому мировосприятию. Например, рождённый в Индии отвлечённый буддийский постулат «три мира — один разум» получил в японской интерпретации более предметное воплощение: «роса выпадает на тысячи листьев и трав, но каждой осенью это та же роса» (Nakamura, 1960: 490). Японцы и сегодня считают, что их родной язык «прекрасно передаёт человеческие чувства и эмоции, но не приспособлен для выражения логических понятий» (Канаяма, 207).

Несмотря на то что японцы довольно рано познакомились с письменностью и сохранили множество замечательных литературных памятников, изучение грамматики родного языка не пользовалось популярностью среди японских учёных. В отличие от античных культур, где составление грамматик считалось делом первейшей важности, японцы ограничивались изучением языка литературных памятников, не особенно задумываясь над тем. как устроена его грамматическая система. Крупный японский лингвист Синкити Хасимото (1882–1945) писал, что «если результаты изучения языка памятников во многих случаях заслуживают самых высоких похвал, то концептуальная сторона этого предмета не выходит за рамки практического изучения языка, что расходится с современным научным подходом» (Хасимото, 46).

До знакомства с европейской наукой в Японии не существовало ни одного системного описания грамматики родного языка, и даже такого предмета в японских школах не изучали. Тексты, которые использовались в качестве учебников письма, представляли собой хрестоматийные образцы писем с приложенным к ним списком полезных слов и выражений. Их нужно было заучить наизусть и запомнить правила употребления. Поэтому завезённые в страну западные грамматики на долгие годы стали эталоном и образцами для копирования. Несмотря на трудность, которую японский язык представлял для иностранных лингвистов, именно они первыми дали системные описания его грамматического строя (У. Астон, Дж. Хоффман, Б.Чемберлен).

Что касается работ японских лингвистов, то вплоть до второй половины XX века наиболее известные и оригинальные из них несли на себе явный отпечаток конкретно-прикладного мышления. Например, крупнейший японский лингвист М. Токиэда (1900–1967) видел в языке не более чем нейрофизиологический процесс порождения речи. Общепринятый в мировой лингвистике тезис о том, что язык обладает ещё и свойствами системы условных, а следовательно, абстрактных знаков, им категорически отвергался (Токиэда, 1983: 116). Описывая грамматическую систему родного языка, М. Токиэда столкнулся с проблемой соотношения лексических и грамматических элементов на уровне слова, словосочетания и предложения. И предложил решить этот довольно сложный вопрос с помощью простой и наглядной схемы, которую назвал «структурой вдвигаемых друг в друга ящиков» (ирэкогата кодзо) (Токиэда, 1978: 213). Теория М. Токиэда отражает особенности научного познания явлений окружающего мира, характерных для японского менталитета. Возможно, в этом причина её невероятной популярности в Японии: за 32 года (1941–1973) его главный труд Кокугаку гэнрон («Основы японского языкознания») выдержал 28 изданий (Алпатов, 1983: 15).

Японские учёные внесли свой вклад в мировую науку о языке там, где у них всегда лучше всего получалось — в конкретно-практической области. Именно в Японии (не без влияния концепции М. Токиэда) был изобретён метод лингвистического исследования, получивший название «языкового существования» (гэнго сэйкацу). Не углубляясь в абстрактные лингвистические схемы, японские учёные начали последовательно и непрерывно фиксировать техническими средствами весь речевой поток, производимый среднестатистическим носителем японского языка 24 часа в сутки. И так день за днём, неделю за неделей. А затем скрупулёзно систематизировать и определять, что, как и зачем люди говорят друг другу. Изобретение метода сплошного языкового обследования полностью укладывается в традиционные рамки национального творчества и отражает японский подход к изучению явлений окружающего мира.

Все эти примеры наводят на мысль, что для японского мироощущения характерна пониженная чувствительность к всеобщим, универсальным и абстрактным понятиям в сочетании со сверхчувствительностью ко всему конкретному, частому и осязаемому. Несокрушимый приоритет материальной вещи перед неосязаемой мыслью, преимущество реального факта над любой нематериальной теорией проявляются в стремлении понять и объяснить сложные явления через простые, избегая при этом отвлечённых понятий. Это особенно заметно в научно-публицистических текстах и устных выступлениях, оперирующих более или менее сложными категориями.

Приводимый ниже отрывок из японской книги довольно типичен в этом отношении. Его автор — профессор, бывший ректор Токийского технического университета и Технического университета Нагаока, заслуженный деятель науки, лауреат нескольких наград и премий в этой области. Вот как он аргументирует в своей монографии необходимость самоотверженной работы для настоящего учёного:

«А теперь я хотел бы коснуться вопроса научной самоотверженности исследователя.

Хонда-сэнсэй всю жизнь занимался изучением сплавов. В 1931 году ему удалось получить новый хромо-кобальтовый сплав, а затем существенно его улучшить, за что в 1 7 году он был удостоен научной премии. Это был удивительный человек, всего себя отдававший исследованиям. Как-то мне попалась на глаза история, случившаяся с ним вскоре после окончания Токийского университета. Был у Хонды младший коллега по имени Тэрада, человек разносторонний и имевший множество увлечений. Как-то ясным воскресным утром Тэрада решил сходить в столичный парк Уэно на художественную выставку. По дороге случайно встретил Хонду и услышал от него: "Тэрада, смотри, какая сегодня погода замечательная, пошли-ка в лабораторию". Делать нечего, пришлось ему в выходной идти на работу. Вот такая приключилась история.

А другой коллега рассказывал: когда Хонду спрашивали, что он делает, когда устаёт от научных экспериментов, тот отвечал: "Как что? Экспериментирую дальше". Я думаю, мы все должны относиться к делу так же, как Хонда-сэнсэй» (Каваками, 50)

Три момента бросаются в глаза прежде всего. Во-первых, обилие второстепенных деталей. Во-вторых, логическая легковесность аргументации — рассказы третьих лиц о главном герое истории. В-третьих, тривиальность вывода _ учёный должен много и самоотверженно работать. То, что можно выразить одной-двумя логически ёмкими фразами, автор излагает с помощью множества простых, второстепенных и эмоционально окрашенных деталей. Очевидно, что он апеллирует не столько к разуму, сколько к чувствам читателей, и сам при аргументации больше думает о чувствах и настроении, чем о логике и убедительности изложения. В таком стиле пишется абсолютное большинство японских книг.

Сходные ощущения довольно часто возникают во время выступлений японских учёных и специалистов, людей, безусловно знающих своё дело. Независимо от состава аудитории, их выступления всегда прекрасно подготовлены и организованы: каждый слушатель получает на руки конспекте основными положениями доклада и дополнительные пояснительные материалы (сирё). Выступающий тщательно подбирает простые, понятные слова, любой сколько-нибудь трудный термин подробно объясняется, иногда с помощью заранее подготовленных иллюстраций. Эти иллюстрации и дополнительные материалы тоже составлены грамотно и продуманно, достаточно одного взгляда, чтобы понять суть тезиса, не отвлекаясь от доклада. Такие выступления часто оставляют ощущение глубокого несоответствия между огромным объёмом подготовительной работы и продуманностью мельчайших деталей, с одной стороны, и очевидностью, если не сказать больше, содержания самого доклада — с другой. Возможно, самой сильной стороной подобных мероприятий является их процессуальный аспект, докладчик старателен и сосредоточен, слушатели внимательны и доброжелательны, аплодисменты в конце доклада исполнены самой искренней благодарности.

Несколько лет назад в центральной газете была опубликована статья современной японской писательницы Сэтоути Дзякутё (Харуми). Автор нескольких популярных романов, известный в Японии деятель культуры выбрала в качестве темы нехватку воображения у современной японской молодежи. Она понимает это свойство исключительно конкретно, в этико-прикладном аспекте поведения. По-видимому, такое понимание воображения ближе всего японским читателям. Вот фрагмент её текста:

«В нашем материально богатом обществе происходит удивительное падение способности к воображению у детей. Слишком много среди них тех, кто совершенно не может себе представить, чего хочет другой человек и почему он этого хочет. Сидящий рядом с таким ребёнком человек может побледнеть и измениться в лице, но тот ничего не заметит до тех пор, пока к нему не обратятся прямо с просьбой о помощи. Он не обратит внимания на состояние друга, у которого отец потерял работу из-за сокращения штатов. Отсутствием воображения объясняются многие ужасные преступления, которые совершают в последнее время [японские] дети» (Нихон кэйдзай симбун, 30.06.2001, с. 11).

Зато с простыми понятиями и категориями японцы работают превосходно. Там, где нужно доступно и понятно объяснить последовательность действий, цель и смысл каждой отдельной операции, японцам нет равных. Чтение составленных ими инструкций и пояснений по использованию того или иного продукта, технического устройства и т. п. может доставить понимающему человеку немало удовольствия. Их язык прост и понятен, текстовая информация дублируется графической — кажется, что схемы и рисунки могут объяснить смысл написанного даже тому, кто вообще не умеет читать.

Японский подход к изложению, усвоению и аргументации материала заметно отличается от традиций, сложившихся в рамках западной рационально-логической модели мировосприятия. Знакомый с японской культурой Клод-Леви Строс в этой связи предлагал различать два типа мышления — научное и мифологизированное. По его определению, научный тип мышления (западный) оперирует преимущественно понятиями, а мифологизированный (японский) — знаками (Строс, 25). В западной научной литературе японский способ познания мира часто называют также антиинтеллектуальным, иррациональным или интуитивно-чувственным. Г. Кларк в своё время писал о том, что японцы — «это простые люди, ориентированные на групповые действия в конкретной ситуации. Их не особо интересует логика и принципы аргументации, поскольку японское общество не испытывало в них потребности на протяжении почти всей своей истории». Р. Марш: «Японцы в своих мыслях и поступках руководствуются не принципами логики, рациональности или экономической выгоды, а требованиями принадлежности к группе или отношений с другими людьми. <…> Если речь идёт о защите того, что им дорого, логике нет места в дискуссии. Прибегая к разного рода аналогиям, концепциям и системной логике, вы только вызовете отчуждение со стороны японских партнеров и заработаете репутацию холодного, бесчувственного человека, лишённого гуманистической идеи» (March, 44,62). Сама по себе гармония логики, строгость умозаключений, изящество мысли в глазах японцев не имеют той красоты, которую усматривали в них европейцы начиная с античных времен.

Японские социологи не спорят с такими оценками. X. Накамура: «Умозаключения японцев и выражающие их речевые произведения более конкретны и предметны, чем в других языках. Они имеют своим содержанием единичные факты и явления и не содержат обобщающих умозаключений, совершенно необходимых для научного и логического мышления» (Nakamura, 1967: 191). По-видимому, эти особенности национального мировосприятия лежат в основе распространённого утверждения о том, что там, где европеец думает и анализирует, японец чувствует и переживает.

Набирающий силу процесс глобализации постепенно ретуширует, а кое-где и стирает острые грани национального мировосприятия и образа мышления. Как и в других областях, японцы и здесь много заимствуют и быстро учатся. В научных работах последних десятилетий заметен растущий уровень логического анализа и абстрактного мышления японских авторов, в то же время сохраняющих национальный колорит в подходе к объекту изучения.

 

ЛЮБОВЬ К АЛГОРИТМУ

Знакомство с Японией вызывает у многих смутные ассоциации с образцовой воинской частью. Газоны в ней подстрижены, улицы чисто выметены, строения аккуратны, а личный состав хорошо обучен и дисциплинирован. Это впечатление усиливается повсеместной обязательностью и стандартностью приветствий, речевых реакций на повторяющиеся ситуации, выдержкой и самоконтролем, стремлением к точности, вниманием к мелким деталям, которые свойственны большинству японцев. Если добавить к этому коллективистские начала, любовь к униформе и корректность в общении, сходство станет ещё более явным. Наблюдение Р. Марша о том, что «пожалуй, самое важное для японца — это умение подчиняться и следовать распоряжениям вышестоящих» (March, 88), гоже наводит на мысль об армейском порядке и дисциплине.

При всей пестроте и многообразии современной японской жизни в ней всё же явственно прослеживается некое стремление к единообразию и стандарту. Зарубежные журналисты многократно описали в своих репортажах море японских служащих, ежедневно вливающееся и выливающееся из дверей токийских офисов, одетых в одинаковые серые или синие костюмы, с одинаковым выражением лиц, одинаково серьёзных и сосредоточенных. Мелькающие за окном суперэкспресса тысячи аккуратных, налепленных друг на друга домиков создают у наблюдателя впечатление тщательно продуманного многообразия, непостижимым образом сливающегося в один типаж под названием «японский дом».

Судя по запискам путешественников, единообразие ощутимо присутствовало и в прошлой японской жизни.

«Обыкновенная одежда обоих полов и всех классов одинакова по форме, все различие в достоинстве и цвете материи. Богачи носят точно такие же башмаки, как и бедные» (Зибольд и др., 321, 323).

«Я нигде не встречал такого бесцветного однообразия покроя и окраски одежд, как в Японии. Во всякой другой стране её (толпу. — А. П.) следовало бы назвать… "серою толпою", но здесь гораздо уместнее назвать её «синею», так как вся она, от мала до велика, без различия пола, возраста и звания, была облачена в однообразные, как мундир, халаты, окрашенные всеми возможными мутными оттенками индигового цвета» (Мечников, 53).

«Сословия японского народа… не представляют собой тех резких различий, которые так заметны у нас. <…> Привычки, наклонности и строй домашней жизни совершенно одинаковы во всех слоях японского общества. Офицер, чиновник правительства, купец, земледелец, работник — все живут одинаково, все однообразно устраивают своё жилище и домашнюю обстановку; богатство делает в них только качественное и количественное различие, оставляя те же основные черты: чистота циновки у губернатора такая же, как и у земледельца, хотя красивее и дороже; все носят платье одного покроя, хотя и различных ценностей; даже касательно комфорта жилище богача не представляет большой разницы с домом бедняка» (Бартошевский, 358).

В публичном поведении и общении японцев обнаруживается множество черт, говорящих о высокой степени унификации жизни. Во многих ситуациях они обращаются друг к другу не по имени или фамилии, а по должности или званию. Наверное, самое известное в этом ряду — слово сэнсэй, ставшее уже международным. Таких же обращений, но менее известных, существует великое множество. Например, в служебной обстановке не принято называть вышестоящих по фамилии (тем более по имени) — только по должности (начальник отдела бутё, директор центра сэнтатё, президент фирмы сятё и т.д.). Без добавления вежливых суффиксов, только по рангу обращаются к любому должностному лицу: к директору магазина (тэнтё), к ректору университета (гакутё), к послу (тайси), к министру (дайдзин) и т. д. Обращение по фамилии с добавлением вежливого суффикса — сан считается неуместным, поскольку в официальной обстановке может указывать на наличие неформальных отношений, что нарушает принцип соответствий. Студенты разных курсов тоже не называют друг друга ни по имени, ни по фамилии. Независимо отличных отношений младший называет старшего словом сэмпай, старший младшего — кохай. Кроме отношений старшинства, эти слова ничего не выражают. Японцы вообще называют друг друга по именам реже, чем в других культурах. Даже в семье родные братья и сестры делают это только в особых, редких случаях. В остальное время они обращаются друг к другу по позиции, занимаемой в семейной иерархии: старший брат (ани), младшая сестра (имото) и т. д. Эта коммуникативная норма тоже очень напоминает дисциплинированный мир военных, где место человека в иерархии определяется числом звёздочек на погонах: капитан Иванов, полковник Сидоров…

В японском обществе люди уверенно чувствуют себя в условиях формализованного публичного общения, когда на любую ситуацию, которая может сложиться, есть заранее заготовленная речевая фигура или стереотипная модель поведения (Дыбовский). Эти «заготовки» отличаются высоким качеством исполнения и весьма элегантны по форме. Взрослый «социально полноценный» японец должен безукоризненно владеть искусством такого общения. Традиционный этикет сложился в эпоху Токугава, о которой Т. Богданович писал: «Подавляющая масса сложных требований этикета, поражающих в Японии и теперь, ведёт начало с той эпохи. Тысячи поклонов, условных жестов, трафаретных улыбок должны были сопровождать всякую встречу между людьми, особенно встречу низшего с высшим» (Богданович, 95).

Унифицированность речевого поведения японцев бросается в глаза любому, кто знает японский язык. Для каждой повторяющейся ситуации в нём заготовлена своя стандартная фраза. Её непременно произносят, уходя из дома и возвращаясь, вручая кому-либо подарок, приходя на работу и уходя с неё, угощая гостя, входя в чужой дом и покидая его, при встрече с чужим ребёнком, при встрече со знакомым после долгого перерыва… Оказавшись в определённой ситуации, японец обязан произнести установленную речевым этикетом фразу. По-японски они называются кимари монку. Например, вручая кому-то подарок, нужно обязательно сказать хон-но цумаранай моно дэс га (дословно: «подарок ничего из себя не представляет, но…»). Угощая дома гостей, независимо от обилия блюд на столе нужно произнести столь же ритуальную фразу нани мо аримасэн га («у нас ничего нет, но…»). И так далее.

Многочисленные современные пособия учат японцев не только тому, что говорить, но и как говорить: «Когда прибегаешь к помощи стандартных этикетных выражений, важно помнить, что делать это нужно уверенно и без колебаний. <…> Эти конструкции нужно не изучать, а применять на практике. Поначалу может быть чувство неудобства и неловкости, но постепенно оно пройдёт. <…> Самое главное — заучить эти выражения» (Мураока, 15).

Перечислить все ситуации, требующие стандартных этикетных фраз, невозможно — из них состоит жизнь. В жаркий день правила хорошего тона предписывают сообщать всем, что тебе очень жарко. В холодный — что тебе холодно. На вопрос иностранца, почему японцы так любят повторять очевидные всем вещи, обычно следует ответ: «это облегчает общение». По-видимому, такой «разговор» выполняет не только информационную, но и ритуальную функцию. Он подобен обмену условными знаками, с помощью которых говорящий сообщает о своей готовности следовать установленным нормам и сигнализирует: я реагирую на ситуацию так же, как все, / я свой / я предсказуем / в общении со мной никаких неожиданностей не будет. Другими словами, партнёры как бы постоянно подтверждают друг другу свою готовность следовать общепринятым образцам речевого поведения. В культуре, ориентированной на гармонию отношений, кооперацию и взаимодействие, такая манифестация много значит. «В Японии члены любого коллектива лицедействуют. Главный смысл лицедейства в том, чтобы продемонстрировать членам группы: "мне доставляет удовольствие говорить на темы, которые все обсуждают". Хотя на самом деле это может быть не так» (Миямото, 118).

Японское общество в этнокультурном плане очень однородно, это упрощает и ускоряет распространение такого рода клише. По поведению в стандартных ситуациях вы вряд ли отличите рабочего дорожно-строительной компании от университетского профессора, а начинающего клерка от президента фирмы. Потому что все они одинаково хорошо знают, как и где стоять, идти, сидеть, когда, что и как говорить, а когда вообще молчать. Это не преувеличение. При найме новых сотрудников почти все японские фирмы устраивают им учебный «курс молодого бойца» длительностью от нескольких недель до нескольких месяцев. В ходе учёбы им прививают нормы и правила общения, поведения, манеры одеваться и прочие необходимые для работы вещи. Для этих целей издаётся масса учебной литературы, в которой всё это подробно описано. Большой популярностью пользуются пособия Дзукай сяин-но мана («Манеры поведения корпоративных служащих с иллюстрациями»), Дзиссэн манюару бидзинэсу мана («Практическое руководство по манерам и поведению в бизнесе»), Хатараку дзёсэй-но хай сэнсу мана («Надлежащие служебные манеры для работающих женщин») и другие издания. Поэтому любой начинающий сотрудник, встретив гостя в своей фирме и провожая его к месту переговоров, будет идти на полшага сзади и справа от него. Идя по коридору один, он будет избегать центральной линии. Выехав на встречу с клиентом, прибудет за пять минут до назначенного времени, а когда минутная и секундная стрелки совпадут, едва слышно постучит в дверь. Не получив ответа, подождёт секунд десять, затем постучит чуть громче. Услышав «войдите», он не откроет дверь сразу, а сначала громко назовет своё имя и название фирмы, и только потом, приоткрыв дверь, попросит разрешения войти. Всему этому его научат прежде, чем поручить первое самостоятельное дело.

Формирование морально-нравственного единообразия японцев в национальном масштабе началось после 1868 года, когда идеологическим воспитанием населения занялось государство. За предшествующие три столетия был разработан социальный устав и нормы жизни для 4-х основных сословий. Каждому японцу была гарантирована пожизненная сословная неприкосновенность, но зато и изменить принадлежность к сословию было практически невозможно. В эпоху Токугава действовал известный принцип кансон мимпи (верхам — почтение, низам — презрение). Он проводил чёткую черту между теми, кому положено принимать решения и управлять, и теми, у кого была одна, но зато большая обязанность — внимать и подчиняться.

Наблюдая за жизнью японской столицы, иностранцы в середине XIX века отмечали, что «Эдо есть по преимуществу город обширных размеров, и японский народ отлично усвоил и превосходно соблюдает при движении по улицам тот порядок, который в наших столицах так трудно бывает установить, несмотря на все усилия полиции» (Гюмбер, 209)

В японских школах того времени наизусть заучивали воспитательные речёвки ( сицукэ-ноута) , формировавшие главные жизненные привычки и стереотипы поведения. Для легкости запоминания они складывались по правилам японского стихосложения: «встал, умылся, причесался — на поклон к родителям». Так следовало начинать каждый день.

От соблюдения общих правил и предписаний не освобождался никто, в том числе и правящая элита. Иностранные наблюдатели сообщали, что «японский вельможа во время путешествия — раб обычая и этикета. Мельчайшие подробности его одежды, конвоя, поклажи, знаков отличий, остановок на пути, его обедов, даже ночлегов, определены неизменными правилами. Поэтому положение вельможи очень скучно, тяжело и даже опасно в Японии…» (Зибольд и др., 340).

После 1945 года сицукэ как главный метод идеологического воспитания утратил своё значение, а само его название стало ассоциироваться с тёмным милитаристским прошлым. Однако, по сути, этот метод продолжает оставаться привлекательным для японских педагогов и сегодня. В популярной книге, совместно написанной несколькими профессорами ведущих японских вузов (11 изданий за 19 лет!), авторы предлагают вернуться к проверенным временем традициям и усилить элемент твёрдой выучки в воспитательном процессе.

«Каким должно быть новое воспитание? Современным. Учить обращению с информацией и правилами дорожного движения. Приучать бережно относиться к записям, ибо утрата одного листка ведет к утрате записанной на нём информации. Приучать ставить дату на каждом листке с записями, ибо это очень важно. <…> Сейчас телефоном пользуются механически. Надо прививать твердые навыки, как правильно принимать звонок, как говорить, как пользоваться компьютером, многоканальным телевизором и т. д. <…> В плане дорожного движения тоже много нового. Как правильно переходить дорогу, как правильно обходить стоящий автомобиль, как вести себя в случае ДТП… Всё это не вопросы нравственности, это вопросы твёрдой выучки. И если эту выучку сделать содержанием обучения, то, скорее всего, и взрослые и дети охотно пойдут в такие школы» (Умэсао, 133). Собственно, в такие школы японцы и ходят, потому что других не бывает.

В Японии любят и умеют делать всё по правилам. Прежде чем приступить к выполнению любого более или менее сложного действия, японцу непременно нужно ознакомиться с инструкцией, где описаны суть и последовательность составляющих его операций. Или получить объяснение от сведущего человека, который в этом случае автоматически превращается в сэнсэя, независимо от возраста и социального положения. Этим словом в Японии могут величать и заслуженного профессора, и известного политика, и девушку-инструктора по аэробике в фитнес-клубе. Задумавший поправить здоровье бизнесмен или вышедший на пенсию профессор не испытывают ни малейшего дискомфорта, когда называют словом сэнсэй молодую девушку. Потому что она знает правила, как выполнять упражнения, и значит, в данной ситуации сэнсэй она, а не профессор. Совокупность таких правил называется словом ката, которое можно перевести как «форма, шаблон, матрица, алгоритм». Ничего исключительно японского в этом понятии нет, но мало кто может сравниться с японцами по уважению к нему.

Ката и её реализация играют не последнюю роль в производстве и качестве японских товаров. В большинстве индустриально развитых стран цена товара жёстко привязана к его качеству. Закон рынка: чем больше разница в цене, тем ощутимее разница в качестве. В Японии это правило безотказно работает только в одну сторону — чем дороже изделие, тем выше его качество. В обратном направлении оно тоже действует, но с оговоркой — каким бы дешёвым ни был товар, по качеству он не опускается ниже некоего усредненно-стандартного уровня. Трудно найти сшитую в Японии пусть и недорогую обувь, которая развалилась бы через пару недель. Или дешёвый холодильник, который не проработал бы и двух-трех лет. Или совсем уж никуда не годный автомобиль. Не случайно в первой четвёрке индустриальных стран мира (США, Великобритания, Германия и Франция), где потребитель требователен и придирчив к качеству товаров, импорт из Японии уверенно занимает по этому показателю первые места. Но вот по яркости, неповторимости и оригинальности дизайна японские товары в этих странах оцениваются не так высоко, проигрывая зарубежным конкурентам. Это обратная сторона стандартизации. Опросы показывают, что в быту у японских покупателей наибольшей популярностью пользуются не известные высоким качеством товары из Германии, а те, что произведены в Италии и больше известны в мире оригинальностью и элегантностью оформления, чем надёжностью и качеством (Такахаси, 2003: 53, 55).

Производственная ката — это набор технологических операций. Как правило, она хорошо продумана и строго соблюдается. Там, где процессы автоматизированы, качество обеспечивается техническими средствами. Там, где всё зависит от человека, решающими оказываются его точность, аккуратность и концентрация внимания. За столетия до эпохи автоматизации производства японская культура начала формировать людей, идеально отвечающих требованиям производства будущего. К началу этой эпохи в распоряжении японских управленцев оказалась армия грамотных и дисциплинированных исполнителей, для которых любая публичная деятельность, в том числе и трудовая, естественным образом представлялась в виде выполнения правил той или иной каты с переходом от одной к другой. В сочетании с современными технологиями это качество оказалось, вероятно, одним из решающих компонентов «послевоенного экономического чуда», продемонстрированного японской экономикой.

Для того чтобы получить много взрослых и ответственных приверженцев «квадратно-гнездового образа действия и мышления», их нужно сначала воспитать. В Японии это делается продуманно и последовательно.

Японская школа. На двери учительской комнаты прикреплён стандартный лист бумаги, на котором написано:

Для учеников, входящих в учительскую.

ИНСТРУКЦИЯ.

1. Аккуратно постучать в дверь три раза.

2. Получив разрешение учителя, войти со словами сицурэй ита симас.

3. Коротко изложить суть дела.

4. Закончив разговор, извиниться должным образом.

5. Выйти, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Это тоже ката. Небольшая, но регулярно повторяющаяся в повседневной жизни. Их вообще довольно много. Иллюстрированное пособие по бытовому этикету, одно из бесчисленных изданий такого рода, учит. «Придя в гости, обувь нужно снимать, стоя спиной к двери. Ступив на пол, развернуться, опуститься на колени, приподнять обувь и повернуть её носками к выходу. Если в прихожей есть полка для обуви, ставим её каблуками к полке» (Нисидэ, 67). Вообще к входу и выходу, шире — к началу и окончанию любого действия, его ритуальному оформлению — в Японии относятся особенно внимательно. Вот, например, инструкция из того же пособия, как правильно открывать раздвижную перегородку в японском доме: «Раздвижную перегородку фусума следует открывать в три этапа: 1) опустившись на колени, поместить одну руку в углубление перегородки и приоткрыть её на 10 см; 2) переместить руку из углубления на боковую раму перегородки и расширить просвет до 30 см; 3) двумя руками раздвинуть фусума настолько, чтобы можно было пройти, подняться с колен, войта в комнату» (Нисидэ, 21).

Есть специальная ката по безопасному переходу улицы. Каждый ребёнок знает, что на пешеходном переходе сначала надо осмотреться, взять в руку флажок ярко-желтого цвета, поднять его над головой, и только потом начинать движение. Флажки стоят в специальных футлярах по обеим сторонам переходов на главных дорогах. Там, где их нет, переходить проезжую часть следует с поднятой или вытянутой вперед рукой. За долгие годы привычка настолько въедается в сознание, что в небольших городах пожилые пешеходы часто переходят улицу с поднятой рукой даже тогда, когда вокруг на километр нет ни одного автомобиля.

 

Правильный переход улицы: на зеленый свет и с поднятой рукой.

 

Дорожная разметка — тоже фактор безопасности.

 

Для людей старшего возраста в Японии разработана своя универсальная ката. Она так и называется: «как правильно стареть». В любой поликлинике можно увидеть плакате таким заголовком, который рассказывает, как нужно стареть по правилам. Судя по тому, что японцы живут дольше всех в мире, эта ката тоже исправно соблюдается. В 2006 году пятая часть всего японского населения перешагнула 65-летний рубеж, а каждый десятый японец был старше 75 лет (Главное статистическое управление, 19.09.2006).

Если вы простудились, нужно надеть на лицо марлевую маску. Поэтому зимой в Японии так много людей в масках. Если начался дождь, то следует раскрыть зонтик. Даже если идти всего десять метров, а дождик едва накрапывает. А если вы оцарапали палец, то ранку лучше сразу заклеить пластырем. Иначе все будут обращать на неё внимание и участливо интересоваться, что случилось. А если заклеить, то не будут. Потому что по правилам, оцарапав палец, нужно наклеить пластырь. Все эти действия просты, совершенно правильны и не вызывают возражений. Удивляет их повсеместная исполняемость.

Стрельба из лука — национальный вид спорта в Японии. Для неискушённого наблюдателя процесс поражения мишени может показаться чем-то средним между ритуальным танцем и синтоистским обрядом. Безукоризненно точное и плавное выполнение всех движений во время подготовки и исполнения выстрела — его необходимое условие. Без этого стрелок не заслужит похвалы наставника, даже если поразит мишень. И наоборот, японцы убеждены, что если движения выполнены правильно, то промахнуться невозможно. Форма процедуры определяет её результат. На соревнования по стрельбе излука зрители приходят, чтобы полюбоваться красотой движений.

 

Стрельба из лука.

 

Как и всё в Японии, любовь к упорядоченности и стандарту имеет давнюю традицию. Попав в 1811 году в плен к японцам, В. М. Головнин обратил внимание на любопытную деталь: все японские охранники мастерски и совершенно одинаково связывали своих пленников. «Японцы в сём деле весьма искусны, и надобно думать, что у них законом постановлено, как вязать, потому что нас всех вязали разные люди, но совершенно одинаково: одно число петель, узлов, в одинаковом расстоянии и прочее» (Головнин, 54). «По части связывания пойманного преступника японские полисмены… великие мастера. Раньше… существовал даже особый класс полицейских «скороходов», одной из главных специальностей которых было обладание искусством связывать преступников» (Шрейдер, 370). Для стражей порядка были разработаны специальные способы связывания преступника, не позволявшие ему освободиться ни при каких условиях. Надёжность узлов японцы проверяли на самых известных фокусниках того времени, умевших выбираться из сложных переплетений.

 

Шестнадцать способов связывания человека.

 

Когда в 1970-х годах в Японии вошли в моду горные лыжи, тысячи японцев записались на курсы при лыжных курортах. Под руководством инструкторов, прошедших обучение и получивших сертификаты, они проводили на склонах выходные, осваивая новую технику движений. Им и в голову не приходило, что можно встать на лыжи без предварительной подготовки. Ведь есть же специальная горнолыжная ката, значит, сначала нужно её освоить под руководством сэнсэя. Наблюдая россиян с недавнего времени пристрастившихся к этому виду отдыха, понимаешь всю разницу в подходах. Наших людей не страшат ни склоны, ни скорость, они всему учатся сами, падая и осваивая технику по ходу удовольствия. В отличие от японцев, они не знают слова ката.

Любовь к алгоритмам, матрицам и инструкциям по их исполнению распространяется в современном японском обществе со скоростью эпидемии. Купив в японском магазине обычную отвёртку, читаю прилагаемую к ней инструкцию из двух пунктов: 1) отвёртку необходимо использовать по назначению; 2) используя отвёртку по назначению, необходимо соблюдать осторожность, чтобы не поранить глаз. В голову сразу приходит мысль, что при всей маловероятности травмы всё же больше шансов поранить отверткой руку, чем глаз. Но тут же соображаю: глаз, конечно, серьёзнее, поэтому дотошный автор инструкции на нём и сосредоточился.

Подивившись инструкции к отвёртке, прихожу домой. В ванной наклоняюсь к крану с горячей водой — руки помыть, и взгляд сам собой упирается в яркую наклейку с изображением красной перечёркнутой ладони и надписью: «Осторожно! Во избежание ожога не прикасаться!»

Однако инструкция по применению отвёртки и напоминание о горячем кране — как ни крути, современные реалии. Может, это не японцы такие особенные, а мы отсталые. Умные люди говорят, что такая смешная с виду инструкция нужна для защиты изготовителя, напуганного разгулом судебных исков от находчивых покупателей-пользователей. Чиркнет такой пользователь себе отвёрткой по глазу, поцарапает веко — и к адвокату, иск на сумму со многими нулями изготовителю предъявлять. Вот тут-то инструкция ему и пригодится: предупреждали, мол, осторожнее надо, инструмент всё-таки. Ну и с краном что-то в этом роде.

Но вот А. Н. Мещеряков в «Книге японских символов» приводит пример совсем другого рода, древний и очень занятный. Он пишет «Даже отхожее место не могло умерить страсти японцев к написанию инструкции. Вот, например, наставление Догэна, одного из патриархов дзэн-буддизма, которое он адресовал монахам в XIII веке (по своему решительному настрою напоминает суворовские инструкции своему войску).

«Отправляясь в отхожее место, бери с собой полотенце. Помести его на вешалку перед входом. Если на тебе длинная ряса окажется, повесь её туда же. Повесив, налей в таз воды до девятой риски, и таз держи в правой руке. Перед тем как войти, переобуйся. Дверь закрывай левой рукой. Слегка сполоснув водой из таза судно, поставь таз перед входом. Встань обеими ногами на настил, нужду справляй на корточках. Вокруг не гадить! Не смеяться, песен не распевать. На стенах не писать. Справив нужду, подтираться либо бумагой, либо бамбуковой дощечкой. Потом возьми таз в правую руку и лей воду в левую, коей хорошенько вымой судно. После этого покинь отхожее место и вымой руки. Мыть в семи водах: три раза с золой, три раза с землей, один раз — со стручками (стручки дерева гледичия ввиду своих бактерицидных свойств использовались вместо мыла). После чего ещё раз сполосни руки водой» (Мещеряков, 2004: 470).

Оказывается, японцы уже в XIII веке переобувались при входе в туалет. Это объясняет, почему в каждом японском доме во всех туалетах, сколько бы их ни было, стоят белоснежные тапочки с соответствующей надписью. Ещё в этой инструкции примечательно требование закрывать дверь левой рукой, пока правая держит таз с водой. Кроме левой руки вроде ничего и не остаётся. Впрочем, на то она и инструкция, чтобы голову зря не ломать, а выполнять что велено.

Нет, всё-таки в этой любви к инструкциям проявляется чувство более масштабное, чем просто боязнь претензий от пострадавших пользователей отвёрток. В этом меня окончательно убеждает табличка в японском лифте, которую я совершенно не замечал до встречи с инструкцией к отвёртке: «Войдя в лифт, нажмите кнопку нужного вам этажа». Ну что тут скажешь? Только одно: спасибо за заботу и внимание.

Количество поведенческих матриц и степень их распространённости в японской этнокультуре намного выше, чем в европейской. Кроме того, японцы склонны унифицировать те элементы поведения, которые в других странах относятся к сфере персонального выбора. В этом причина многих недоразумений с иностранцами. Знаток классической японской литературы Р. Миллер «жаловался, что японцы, делая ему комплименты за переводы на английский язык своей классики, тут же извинялись, если имели при себе визитные карточки с одним японским текстом, без английского» (Miller, 1982. Цит. по: Алпатов, 2003: 141). Американец исходит из простой логики: если иностранец знает японский, ему необязательно иметь визитку на английском. Японец, особенно во время ритуальных процедур, логикой не руководствуется, у него для этого есть ката: иностранцу нужно вручить визитку на иностранном языке. Знание иностранцем японского языка в кату не заложено, поэтому с точки зрения японца извинение — необходимый элемент правильного алгоритма.

Как и всё в этом мире, японская любовь к алгоритму имеет свои плюсы и минусы. О плюсах было сказано достаточно, а минусы проявляются и больно бьют тогда, когда человек оказывается в нестандартной ситуации, требующей нестандартного выхода. Таких жизненных ситуаций огромное количество, и каждый может без труда составить собственный список. В Японии в такие ситуации лучше не попадать.

 

ПРИНЦИП СООТВЕТСТВИЙ И ЧУВСТВО ЮМОРА

Любовь японцев к алгоритмам и матрицам, к стандартизации и унификации действий и элементов окружающего мира отчасти можно объяснить стремлением к совершенству, которое иногда называют японским перфекционизмом, иногда — эстетизмом. В этом сказывается также приверженность традициям и глубокое почтение к прецеденту (дзэнрэй дзюсисюги). По японским представлениям, то, что опробовано и проверено временем, имеет приоритетную ценность. А если опробован целый алгоритм действий, то он становится просто незаменимым.

Другой важный элемент японского стремления к совершенству — повышенное внимание, уделяемое внешней форме. С тех пор как в мире начали проводиться международные выставки по искусству упаковки, представители Страны восходящего солнца неизменно занимают на них первые места. Получивший в последние десятилетия признание в мире японский промышленный и художественный дизайн уходит корнями туда же, в искусство формы. В любом туристическом справочнике можно найти упоминание о том, что блюда японской кухни имеют миниатюрный объём и неповторимый вкус, который может нравиться или не нравиться, но эстетическое удовольствие от созерцания блюд получают все. Может быть, в этом причина того, что семь из каждых десяти иностранцев называют знакомство с японской национальной кухней главным побудительным мотивом для поездки в Японию (Ёмиури, 19.12.2007).

Одно из проявлений принципа соответствий — гармония между внешним обликом человека и характером его деятельности. Проще говоря, любовь к форменной одежде. По японским представлениям, групповая принадлежность обязательно должна быть выражена внешне. Среднестатистический японец надевает полноценную униформу в 12 лет, когда поступает в среднюю школу, и носит её 6 лет, до получения аттестата зрелости. Однако уже в начальной школе он получает отдельные фрагменты униформы — такой же, как у всех, ранец и головной убор, отдельно для зимы и лета. После окончания школы для тех, кто поступает в вузы, наступает 4-летний перерыв, а потом — принятая в компании униформа, до выхода на пенсию.

 

Униформенная жизнь.

 

У современных японцев одним из любимых видов отдыха являются пешие прогулки по горам. Благо, что в Японии много невысоких гор, подниматься на них можно в любом возрасте и почти круглый год. Если японец решит заняться горным туризмом, то первое, что он сделает, это купит себе по списку всё, что положено: рифлёные ботинки, альпийскую шляпу, непромокаемую куртку, рюкзак и т. п. Прогуляться по обустроенным горным дорогам в обычной спортивной одежде и обуви ему и в голову не придёт. Только в горно-туристской. Более того, ката горного туризма требует, чтобы всё необходимое покупалось не в обычном универмаге, а в специальном магазине. Цены там, конечно, повыше, но в магазине знают: «правильный» японец мимо них не пройдёт. Купив всё необходимое, начинающий туристу знает, как нужно готовиться к подъёму, что лучше съесть на завтрак, как правильно дышать во время ходьбы, через какое время сделать первый привал, а также много других полезных вещей.

 

Горная туристка.

 

То же с любой другой деятельностью, будь то рыбалка, футбол или бальные танцы. У каждого новичка-рыболова должен быть спиннинг если и не последней, то хотя бы предпоследней модели. А местная футбольная команда закупит (тоже в специализированном магазине) новые мячи и полный комплект спортивной формы ещё до того, как начнет тренироваться. В общем, «спортсменом можешь ты не быть, но форму надевать обязан».

По японским правилам, не только одежда и внешний облик, но также внутреннее состояние человека должно соответствовать тому, чем он занимается в данную минуту. Одно из проявлений этого правила — запрет на употребление спиртного в рабочее время. Вечером, после окончания работы, японцы пьют и ведут себя при этом так же, как везде в мире, но нужно очень постараться, чтобы найти нетрезвого японца в светлое время суток.

Японский климат не отличается суровостью: максимальный перепад летних и зимних температур несопоставим с российским. Тем не менее, у привыкших аккуратно подстраивать свою жизнь к условиям окружающей среды японцев на каждый из четырёх сезонов есть перечень блюд, соответствующих данному времени года. Выполняющее роль национального воспитателя и советчика японское телевидение в подходящий момент подсказывает, в жаркие летние дни аппетит у людей снижается, поэтому есть нужно охлаждённые блюда со стимулирующим аппетит кисловатым соусом (например, китайскую лапшу хияси тюка). А зимой, наоборот, лучше готовить горячие блюда. Принцип соответствий не позволяет японцам есть мороженое в зимние месяцы, хотя на большей части страны температура не опускается ниже нуля. Одно из самых ярких впечатлений, которые японские туристы получают в России — это вид наших соотечественников, аппетитно поглощающих на улице эскимо при минусовой температуре.

Этот же принцип соответствий лежит в основе общеизвестной японской серьёзности в рабочее время. Большую часть своей жизни японский мужчина проводит на работе, поэтому привычка незаметно становится второй натурой. Деловитая озабоченность японцев может быть как подлинной, так и показной, но в любом случае совмещать работу с удовольствиями, в том числе в виде шуток и смеха, в Японии не принято. Принцип «делу — время, потехе — час» соблюдается здесь строго. Поэтому иностранцы, которые во время посещения Японии ограничиваются общением с хозяевами в деловой обстановке, часто уезжают домой с убеждением, что японцы вообще не смеются, а только вежливо улыбаются.

Здесь следует отметить два момента.

Первое. В японской культуре смех не всегда выражает то же самое, что в западной, его функции могут отличаться. Умение открыто и заразительно смеяться, которое у многих народов считается признаком добродушия и широты характера, в японской культуре таковым не является. Это слишком открытое проявление эмоций, оно не согласуется с принципом самоконтроля и самоограничения на людях. Японцы обычно смеются сдержанно и мелко. А женщинам вообще положено при смехе прикрывать рот рукой, как бы подавляя проявление чувств и одновременно прикрывая его от взгляда собеседника. Этот жест и сегодня считается признаком любой воспитанной женщины, его можно видеть в Японии повсюду. В западной культуре улыбка является на лице таким же обязательным элементом повседневного приветствия, как и рукопожатие. В Японии люди кланяются друг другу с почтительно-серьёзными лицами, хотя в последнее время под влиянием интернационализации всё чаше улыбаются при встречах.

В западной культуре смех — чисто эмоциональная, неконтролируемая реакция, а в Японии это ещё и элемент публичного поведения. Представителям других культур его причины и смысл бывают непонятны. В записках Н. Бартошевского есть замечание, свидетельствующее о неадекватном восприятии европейцами японского смеха: «Смеются они (японцы. — А. П.) довольно часто, но ещё чаще довольно глупо улыбаются, повторяя своё неизменное хе, хе, то есть да, да» (Бартошевский, 350). Это «хе-хе» — описание сдержанного японского смеха, который показался нашему соотечественнику глупым. Действительно, японцы смеются так довольно часто. Например, когда попадают в неловкую ситуацию или становятся объектами всеобщего внимания. В этом случае человек прикрывает смехом свою растерянность или смущение. По-японски это называется тэрэкакуси (тэрэ — смущение, какуси — сокрытие). Точно так же смеются японцы и в тех случаях, когда становятся свидетелями неуместных или неловких действий, высказываний других людей. Иностранцам такая реакция может показаться неестественной или даже обидной, но у неё то же самое назначение — скрыть смущение невольных свидетелей чужой оплошности. Такой смех можно часто видеть или слышать во время спортивных репортажей, когда комментаторы вынуждены реагировать в прямом эфире на самые разные действия спортсменов, в том числе и на неудачные.

В публичном поведении японцы прикрывают мягким и сдержанным смехом довольно широкий спектр чувств и эмоциональных реакций, проявление которых нежелательно по соображениям этикета (недовольство, раздражение, и пр.). Например, таким смехом собравшиеся обычно реагируют на сообщение о том, что кто-то из коллег не успел подготовить к началу совещания необходимую справку и поэтому всем придётся немного подождать. В таких случаях смех помогает избежать негативных реакций и напряжённости в отношениях между людьми. В свое время А. Николаев точно подметил, что японский смех — это «не столько выражение радости, сколько результат издавна привитого этикета, старательно культивируемого самообладания» (Николаев, 14).

Второе. Смех в его первозданном проявлении, как несдерживаемая эмоциональная реакция на что-то забавно-остроумное, в японской культуре имеет больше ограничений, чем в западной. Шутки, юмор и смех японцы четко отделяют от серьёзных дел, и в рабочей обстановке стараются их избегать. Не принято шутить на рабочих совещаниях, в общении работников сервиса с клиентами (клиентам можно!), не шутят учителя и преподаватели на уроках и т. д. Как всегда и везде, исключения бывают, но в основном это правило соблюдается. Тот, кто его не придерживается, рискует заработать репутацию человека с пробелами в воспитании. Или большого оригинала. Человеку молодому, скорее всего, подскажут, а тому, кто постарше и поопытнее, замечаний делать не станут в расчёте на то, что по реакции окружающих он сам всё поймёт.

Сдержанное отношение к смеху как проявлению личных эмоций прямо влияет на чувство юмора и то место, которое он занимает в повседневной жизни. Некоторые зарубежные авторы пишут о том, что японцы вообще лишены чувства юмора. Это неверно. Мне неоднократно доводилось слышать от коллег-преподавателей весьма остроумные шутки и видеть адекватную реакцию на них. Но в отличие от других стран, в японской культуре чувство юмора не считается особым достоинством, помогающим человеку в жизни. Это просто черта характера. Возможно, такое отношение объясняется тем, что остроумная шутка или нестандартное замечание так или иначе связаны с демонстрацией личных вкусов или индивидуальных способностей. А это противоречит важной заповеди группового поведения — быть как все и не выделяться.

По принципу соответствий, японцы смеются много и без всякого стеснения там, где смеяться положено. Это всевозможные юмористические шоу и телепередачи, неформальные молодёжные компании, разного рода развлекательные мероприятия и т. д. На японском телевидении уже много лет идёт юмористическая передача, которая так и называется — «Можете посмеяться» (Вараттэ ий томо). Название как бы объявляет о том, что нормы публичной сдержанности здесь не действуют, смеяться можно сколько угодно. Сценические жанры, наполненные смехом и юмором (мандзай, ракуго), существовали в Японии с давних пор и пользовались большой популярностью.

В этой довольно обширной области японская и западная культура смеха совпадают между собой. Хотя и здесь японский вариант имеет ограничения, не существующие в других культурах. Например, в Японии не принято шутить по поводу болезни, смерти, физических и умственных недостатков людей, а также их национальной или расовой принадлежности. По соображениям этикета, недопустимо делать объектом шуток старших по возрасту или положению. Под запрет попадают также все шутки и анекдоты из серии «чёрный юмор».

В фильме Владимира Меньшова «Москва слезам не верит» есть эпизод съёмок популярной во времена СССР телепередачи «Голубой огонёк». В нём два известных в то время юмориста высмеивают качество советского общепита, распевая частушки:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Во время просмотра фильма японские студенты получили на руки подстрочный перевод текста. Но, даже зная слова, никак не могли понять смысла двух последних строчек. Во время опроса они высказывали самые фантастические версии относительно того, почему дедушка вдруг перестал платить за коммунальные услуги после общепитовского обеда. Вплоть до того, что ресторан взял на себя расходы пожилого клиента в виде рекламы. Узнав, что имели в виду авторы частушки, студенты были шокированы: как можно отравить пожилого человека в ресторане, да ещё и смеяться по этому поводу? Такая разница в восприятии даёт основания некоторым иностранцам говорить об отсутствии у японцев чувства юмора.

Вообще, русские анекдоты представляют собой явление специфическое по меркам любой культуры, поэтому говорить об отношении к ним японцев нужно с известными оговорками. В этом компоненте русский и японский этнокультурный тип вы глядят антиподами — японцы анекдотов никогда не сочиняли и не рассказывали. Людям, стоящим обеими ногами на земле, не склонным к витанию в облаках и отвлечённым рассуждениям, труднее даётся отрыв от реальной действительности и переход в мир смешных выдумок. Кроме того, русские анекдоты имеют чрезвычайно широкий диапазон, что также затрудняет их восприятие иностранцами. Например, японцы совершенно не воспринимают абстрактные анекдоты, которые кажутся им надуманными и бессмысленными.

Тридцать лет изучавший русский язык Ёсиаки Сато написал брошюру, в которой знакомит японского читателя с нашими анекдотами. В предисловии он пишет. «Иностранцам трудно понять русские анекдоты. Из всего услышанного я понимал с первого раза не больше половины. <…> Но даже когда понимаешь смысл, <…> в большинстве своём анекдоты не кажутся столь смешными, как японские мандзай или ракуго, французские анекдоты или американские шутки». Правда, тут же автор добавляет, что при умелом переводе на японский язык «они могут стать весьма интересным жанром» (Сато, 2). В конце брошюры он знакомит читателя с тем, как в России обстоит дело с анекдотами про японцев. «Анекдотов про японцев мало. Отношение к нам хорошее, во многом благодаря продукции Сони и Панасоник. Русские считают, что японцы трудолюбивы, но лишены чувства юмора». И приводит два коротких анекдота с подробными пояснениями. Один из них: «Японская трагедия: папа — рикша, мама — гейша, сын — мойша» (Сато, 62).

На японский язык переведено уже несколько сотен русских анекдотов, но мне не доводилось видеть ни одного без подробного объяснения, где и над чем нужно смеяться. И дело здесь не только в трудности восприятия, но и в бесконечной любви японцев к разбору на мелкие составляющие любого явления и терпеливому изучению их устройства и назначения. Объясняя читателям смысл анекдотов, японские авторы часто повторяют, что их содержание — чистый вымысел, в реальной жизни такого быть не может. Это тоже кое о чём говорит. Несмотря на непривычность и трудности восприятия, многим японцам нравятся русские анекдоты. И серьёзных работ, посвященных изучению этою феномена устного народного творчества, в последнее время появляется в Японии всё больше (см., например, Кавасаки, 1999).

 

Смешная мимика.

Актеры комедийного жанра.

 

Хотя смех и юмор занимают в японской культуре более скромное место, чем в русской или евро-американской, именно японцы первыми разработали опытный образец прибора для измерения смеха. Прибор, естественно, миниатюрный. Для тех, кто знаком с особенностями национального японского творчества, в этом нет ничего удивительного. Авторы изобретения говорят, что соединенный с компьютером аппарат может измерять в специальных единицах интенсивность смеха и даже определять, смеётся человек искренне или только из вежливости. Действие его основано на анализе электромагнитных изменений (до 3 тысяч в секунду!), происходящих при сокращениях лицевых мышц, которые сопровождают смех. Цель создания прибора — выяснить, действительно ли смех благотворно влияет на нервную систему и здоровье человека.

Говоря о принципе соответствий, нельзя не упомянуть о японских приветствиях. В самых распространённых, часто повторяющихся бытовых ситуациях японцы употребляют около четырёх десятков устойчивых куртуазных выражений. По частоте использования они примерно соответствуют русским «будьте добры» или «всего хорошего». При такой многочисленности приветствий их значения неизбежно дублировали бы друг друга, если бы не одно замечательное свойство: их конкретность и привязка к ситуации.

По большому счёту, выбор того или иного приветствия зависит от трёх факторов: места, времени и условий встречи. Сочетания этих факторов и порождают всё многообразие японских этикетных штампов. Например, при встрече со знакомым, который занят каким-либо полезным делом, стандартного «здравствуйте» будет недостаточно. Его действия следует отметить специальным приветствием, выражающим благодарность и похвалу за труд (оцу-карэ-сама). Пересекая невидимую границу и вторгаясь на территорию, реально или условно принадлежащую другому человеку, нужно извиниться по специальной форме (сицурэй итасимас или о-дзяма симас). Такие же устойчивые этикетные клише существуют для бесчисленного множества других ситуаций, встречающихся ежедневно на каждом шагу и не поддающихся даже простому перечислению. Чтобы объяснить правила употребления только самых распространенных приветствий, нужно было бы написать отдельный учебник. Таким образом, все, кто изучает японский язык, на практике знакомятся с конфуцианским пониманием отношений между людьми и ролью приветствий в их гармонизации.

В русском языке таких устойчивых приветствий в несколько раз меньше, чем в японском. Но зато есть два, которые не имеют японских эквивалентов. Во-первых, японцы не говорят чихнувшему человеку «будьте здоровы» и, во-вторых, не желают приятного аппетита. Так что в плане этикета мы тоже не лыком шиты.

 

РЕЧЕВЫЕ ФИГУРЫ

Согласие между людьми японцы считают важнейшим элементом всеобщей гармонии мира (категория ва). В начале VII века принц Сётоку Тайси составил первое в истории Японии законодательное уложение, в которое соответствующий пункт был вписан под первым номером: «Следует ценить согласие, и отсутствие духа мятежности должно составлять основу. <…> Когда верх демонстрирует согласие, а низ — дружелюбие, всегда существует взаимное понимание в обсуждаемых делах, они движутся сами собой» (Нихон сёки, 94).

 

Мемориальный камень. Иероглиф ВА — символ гармонии.

 

Для поддержания внешнего согласия в японской культуре разработаны многочисленные коммуникативные нормы и речевые фигуры: некатегоричное утверждение, непрямой вопрос, завуалированный отказ и т. п.

Некатегоричные формы суждения используются в повседневном общении, пожалуй, чаще всего. В первую очередь это касается выражения собственных чувств и мыслей. Например, вне узкого круга близких людей не принято давать негативную оценку кому-либо или чему-либо. В таких случаях вместо категоричного «мне не нравится» используется более нейтральный по смыслу оборот «не знаю, что и сказать» (до ка на). В некатегоричную форму облекаются и суждения о совершенно бесспорных фактах. Например, сотрудник фирмы, накануне разославший всем коллегам письменные уведомления о предстоящем совещании, не скажет «всем разосланы уведомления, а потому…». Стандартный вариант фразы должен иметь оттенок предположения: «Вероятно, вы уже получили уведомления, поэтому…»

Непрямой вопрос также встречается довольно часто. Им пользуются для того, чтобы не ставить собеседника перед необходимостью отвечать. Для этого вопросу придаётся форма неопределённого предположения, которое можно либо подтвердить, либо оставить без комментария.

Японский речевой этикет формировался веками, и два столетия назад уже имел вполне современный облик: «Горячо спорить почитается у японцев за великую неблагопристойность и грубость; мнения свои они всегда предлагают учтивым образом со многими извинениями и со знаками недоверчивости к своим собственным суждениям, а возражений никогда ни на что открыто не делают, но всегда обиняками, и по большей части примерами и сравнениями» (Головнин, 353).

Завуалированный отказ, вовсе на таковой не похожий — излюбленный предмет критики со стороны американцев, привыкших к четким и недвусмысленным «да» и «нет». Действительно, прямой отрицательный ответ, по японским меркам, означает нарушение правил гармоничного общения: отказать — значит оскорбить. Случайно или нет, но даже построение некоторых фраз подчиняется этому правилу. В японском, как и во многих других языках, широко распространены вопросы, задаваемые в отрицательной форме, например: ты не хочешь пойти прогуляться? В английском и русском отрицательный ответ звучит одинаково: нет, нехочу. Японцы отвечают, да, нехочу. В европейских языках отрицание двойное, оно направлено и на само действие, и на предположение собеседника о желании партнера. В японском варианте отрицается только действие, а предположение собеседника подтверждается.

Поэтому зарубежные знатоки японской культуры предупреждают соотечественников: если японец сказал вам «да», это ещё не значит, что он принимает ваши условия или соглашается с вами. Скорее всего, это знак того, что он вас понял. И если по ходу вашей пламенной речи он усиленно кивал головой и сочувственно поддакивал, то это означает лишь то, что он понимает паши доводы и смысл сказанного. Возможно даже, что он нам сочувствует. Но не более того. А вот если он сказал «хорошо, я подумаю», то это уж точно «нет».

В этом с ними нельзя не согласиться. Можно лишь добавить, что между японским «да», которое часто ничего не значит, и «я подумаю», которое означает «нет», есть множество переходных вариантов с полутонами и оттенками. И еще — богатый арсенал других уловок, чтобы избежать слова «нет». Впрочем, в каком языке и в какой культуре их мало?

И в деловом мире с его неизбежными процессами сближения и отдаления партнеров японцы стремятся придерживаться традиций. С учётом японского отношения к фактору времени давнему партнёру могут простить какие-то прегрешения. Если же ситуация изменится и возникнет потребность с ним расстаться, то это будет сделано по-японски: не вдруг, а постепенно, но неуклонно начнут меняться условия сотрудничества. В худшую для партнёра сторону, конечно. У него останется два варианта действий: либо отказаться от совместной работы, либо попытаться выяснить всё на переговорах. В последнем случае ему выразят искреннее сочувствие и пообещают при первой возможности вернуться к прежним условиям работы, но вот нынешняя ситуация никак не позволяет это сделать. Прямого объяснения причин, равно как и предложения свернуть сотрудничество, он вряд ли добьётся. Всем, кто имеет деловые контакты с японцами, полезно знать об этой особенности их менталитета. Она уже многие годы навлекает на себя нешуточную критику со стороны западных партнёров. А японцы очень чувствительны к тому, что о них говорят и пишут. Люди они практичные, и выводы делают быстро. Да и интернационализация сказывается. Так что иностранцы в последнее время всё чаще слышат от японцев вполне откровенные мнения.

Нормы речевого поведения требуют не только знания, когда что говорить, но и умения молчать. Эта «зона молчания» в публичном поведении японцев гораздо шире, чем в других культурах. Например, при общении с вышестоящим или старшим по возрасту считается неэтичным задавать без крайней необходимости вопросы, высказывать собственные соображения и вообще проявлять инициативу. Достаточно слушать и запоминать. Даже если японец не понял собеседника, он скорее всего не станет уточнять и переспрашивать в расчёте на то, что поймёт упущенное из дальнейшего изложения. А уж возражать в разговоре с «высшим» — вообще бестактность и полная невоспитанность. Это тоже отголосок древнего конфуцианского постулата, который позднее закрепился в самурайском кодексе. «Хороший вассал — это тот, кто безоговорочно подчиняется своему господину. Можно сказать, что это идеальный вассал» (Хагакурэ, 2000: 76). «Когда разговариваешь со старшими или влиятельными людьми, следует быть осмотрительным и не высказываться много о таких вопросах, как учение, мораль и традиции. Подобные высказывания звучат неучтиво» (Хагакурэ, 2000: 126).

Почтительное отношение к «высшему» лежит в основе ещё одного японского правила, которое не согласуется с европейским этикетом — при разговоре не смотреть собеседнику в глаза. В прошлые эпохи прямой взгляд рассматривался как вызов. Поэтому и сегодня многие японцы при разговоре предпочитают направлять взгляд куда-то в область кончика носа собеседника и стараются не встречаться взглядом с незнакомыми людьми.

Один живущий в Японии австралиец решил выяснить, до каких пределов доходит готовность японцев соблюдать установленные нормы общения. На вопрос о том, кто были его предки, он с самым серьёзным видом отвечал, что его прабабушка была кенгуру или коала. К его удивлению, японские собеседники очень редко выказывали недоверие или смеялись, давая понять, что считают его слова шуткой. В большинстве случаев его ответы воспринимались с серьёзным видом и оставались без комментария (March, 63). Независимо оттого, что на самом деле думали японцы, они не могли открыто возразить, усомниться или высмеять иностранца, не нарушив золотого правила японского поведения: подлинные мысли и чувства вторичны, внешняя благопристойность первична.

 

ФОРМАЛИЗМ И УМЕРЕННОСТЬ

Японцы познакомились с конфуцианством довольно рано, в первых веках нашей эры. Это учение представляет собой не столько религию, сколько свод норм социального поведения. Оно определяет, какими должны быть отношения между правителем и подданными, родителями и детьми, между мужем и женой, братьями и сестрами и, наконец, между друзьями. Эти пять разделов охватывают большую часть взаимоотношений между людьми в обществе. Японцами они были усвоены, и впоследствии сзади основой общественных отношений, что нашло своё отражение в языке и мировоззрении. В этом истоки японского стремления чётко определить для каждого человека полочку на социальной лестнице и основные правила поведения. Правитель должен быть заботливым и мудрым, подданные — преданными и послушными, отец — справедливым, дети — почтительными, друзья — верными и т. д.

Любой иностранец сразу обращает внимание на то, что отношения между людьми в Японии несколько отличаются оттого, что можно видеть в других странах. В основе общеизвестной японской вежливости лежит стремление к сбалансированным и гармоничным отношениям. Важнейшую роль в этом играют формализация и стандартизация межличностного общения. Деление общества на бесчисленное множество групп и унифицированный кодекс поведения облегчают соблюдение общепринятых правил.

О том, какое значение придают японцы этикету и чисто внешним аспектам поведения, говорят результаты опросов. В разгар «японского экономического чуда» соблюдение общепринятых норм поведения занимало у японцев третье место в списке главных человеческих достоинств. Выше внешних манер они ценили только доброе сердце и сильную волю (Нихондзин-но катикан, 15).

В любом обществе отношения между людьми в какой-то мере формализованы, этого требует современный темп жизни. В Японии степень их формализованности чрезвычайно высока по сравнению с другими странами. Общаясь между собой, японцы видят в партнёре прежде всего представителя группы, имеющего в ней определённый статус. Исходя из этого они выбирают правильный тон и манеру поведения. Этим объясняется их необычайная любовь к визитным карточкам. Указанное в визитке название группы (фирмы), к которой принадлежит собеседник, и его статус (должность) дают японцу ключ к пониманию того, как следует себя вести с данным партнёром. В случае несовпадения статусов включается механизм поиска вариантов для деликатного выхода из создавшейся ситуации. Скорее всего, собеседники вежливо раскланяются и постараются избежать прямых контактов в дальнейшем. Этническая и культурная однородность японского общества, единство этико-моральных принципов и представлений о надлежащих манерах поведения обеспечивают эффективность и бесконфликтность коммуникации во всём многообразии её вариантов.

Гораздо труднее общаться с иностранцами. Во-первых, они представляют иную социальную систему, живущую по другим законам. Во-вторых, их статус в этой системе японцу в большинстве случаев непонятен даже при наличии визитной карточки. Отсюда трудности в выборе стратегии и тактики поведения, особенно на начальном этапе. Множество неписаных, но строго соблюдаемых правил составляют одну из главных причин закрытости японского общества и его непонятности для непосвящённых. Незнание иностранцами этих правил вызывало и продолжает вызывать опасения у большинства японского населения. Согласно опросам общественного мнения, быстро набирающий скорость процесс глобализации в первую очередь ассоциируется у японцев с нарушением социальной стабильности, которую они ценят превыше всего. Эти опасения разделяют сегодня почти восемь из десяти японцев (79 %) (Такахаси, 2003: 23).

Другая особенность поведения заключается в стремлении к сдержанности, умеренности и усреднённости во всех внешних проявлениях. Кодекс повеления самурая гласил: «золотая середина — это эталон для всех вещей» (Хагакурэ, 2004:57). В XIX веке Э. Гюмбер отмечал сдержанность японцев в проявлении восхищения: «Японцам не свойственны неистовые аплодисменты; держа в правой руке сложенный веер, они ударяют им более или менее быстро по ладони левой руки, сопровождая этот жест лёгкими криками удовольствия» (Гюмбер, 315). Сегодня под влиянием западной культуры японцы часто награждают спортсменов или артистов восторженными аплодисментами, но громко свистеть в знак одобрения, как это делают американцы, или бить в барабаны и дудеть в трубы, как в Европе, здесь не принято. Вместо этих громоподобных инструментов японские болельщики предпочитают пользоваться лёгкими воздушно-пластиковыми баллонами, которых почти не слышно при ударе друг о друга, но зато отовсюду хорошо видно.

Согласно тем же опросам, абсолютное большинство японского населения испытывает сегодня психологическую потребность ощущать себя «золотой серединой», стандартными гражданами с типичными потребностями и средним уровнем жизни, то есть теми, кого социологи именуют средним классом. Так, 2003 году 80 % японцев причисляли себя к среднему классу, что на 10 % больше, чем в США и Европе, где средний класс начал складываться намного раньше, чем в Японии (Такахаси, 2003:5). По другим источникам, более 90 % японцев осознают себя среднестатистическим большинством (Канаяма, 109).

Яркость или вычурность в одежде, экстравагантность в поведении, повышенная эмоциональность речи считаются в Японии признаками дурного вкуса или отсутствия чувства меры. Некоторые послабления в этом плане имеет молодёжь, которой общество позволяет элементы поведенческого эпатажа. В остальном этикетные требования строги и охватывают весь спектр внешних проявлений. В этом списке неяркая и практичная манера одеваться, сдержанность в проявлении чувств, минимальная жестикуляция, запрет на прикосновения к собеседнику и многое другое. Даже популярные артисты, спортсмены и общественные деятели для поддержания своего статуса должны соблюдать эти правила.

Об унификации внешнего вида, публичного поведения и манер уже говорилось. Кажется, стремление одеваться как все, незатейливо и практично, формирует не только массовые фасоны в одежде, но и направление мысли японских дизайнеров. Мировая мода отметила первый и последний всплеск их творчества в 1980-е годы, когда имена Иссэй Миякэ, Ёдзи Ямамото, Рэй Кавакубо были хорошо известны ведущим дизайнерам Европы и Америки. С тех пор в мире японской моды доминируют другие тенденции. «Нынешние молодые дизайнеры отражают в своём творчестве новую социальную реальность: функциональность важнее блеска, а скромность олицетворяет нравственность. Сегодня неважно даже, чтобы одежда была привлекательной. В отличие от европейских и американских коллег, большинство японских дизайнеров отвергают идею гламурности или хотя бы простой элегантности наряда» (Beals, 2001).

Физические прикосновения между людьми в процессе общения также связаны с повышенной эмоциональной экспрессией, а потому сведены к минимуму. По японским представлениям, взрослые собеседники не должны прикасаться друг к другу. Объятий, похлопываний по плечу или даже простых рукопожатий японский этикет не предусматривает. Поэтому телерепортажи из Советского Союза, в которых руководители КПСС обнимались и целовались с представителями «братских коммунистических партий», производили на японцев глубокое впечатление. В Японии даже детей можно обнимать и ласкать только до семи лет. В давние времена в связи с высоким уровнем детской смертности считалось, что до этого возраста ребёнок ещё находится в мире богов и взрослые правила на него не распространяются. Дожив до семи лет, он приобщался к миру людей, и с этого момента прикосновения прекращались. Поэтому при встречах и расставаниях с родными детьми японские мамы не обнимали их, как принято во многих странах, а вежливо кланялись, вызывая изумление иностранцев.

Не обнимавшиеся при встречах и расставаниях японцы сегодня усматривают в этом европейском жесте своеобразный шарм и экзотику. Побывавшая за рубежом японская молодёжь с энтузиазмом подхватила зародившуюся там несколько лет назад моду на объятия с незнакомыми людьми Free Hugs (Свободные объятия). В крупных японских городах появились группы энтузиастов, которые в свободное время организуют массовые кампании под этим лозунгом, предлагая всем желающим на практике ощутить тепло дружеского жеста, помогающего бороться с ежедневными стрессами и заботами. Вернувшаяся из-за рубежа Санаэ Оно призналась: «Я удивилась, как просто и непосредственно люди там выражают свои чувства. Общаясь, они пожимают друг другу руки, обнимают за плечи. Не то что в Японии, где основным видом общения является электронная почта» (Ёмиури, 22.01.2008, с. 3). При всём энтузиазме молодых пропагандистов, эта экзотическая для восточных стран привычка вряд ли получит какое-либо распространение в Японии. Хорошо хоть к административной ответственности за объятия не привлекают. В Китае, где такого обычая тоже никогда не было, любители европейских телодвижений имели проблемы с полицией.

Самообладание и самоограничение являются необходимыми элементами группового и публичного поведения в Японии. Азартные игры и кварталы удовольствий с весёлыми женщинами всегда пользовались повышенным вниманием властей, поскольку легко могли лишить человека самоконтроля. Привычка к организованности и точности в сочетании со сдержанностью в проявлении чувств, помимо всего прочего, способствовала выработке особых правил для проведения коллективных мероприятий и церемоний. На них принято назначать ведущего, который от начала до конца контролирует ход мероприятия. Ведущий открывает и закрывает церемонию, делает необходимые пояснения, предоставляет слово выступающим и т. д. Когда торжественная часть переходит в застольную, на сцене появляется другой назначенец, отвечающий за соответствующее случаю настроение. Его называют тайко-моти, букв, «человек с барабаном». Это одновременно тамада и массовик-затейник на один вечер. Его задача — следить за коллективным настроением и направлять его в нужное русло. На таких мероприятиях обычно собираются свои, хорошо знающие друг друга люди, поэтому атмосфера бывает довольно непринуждённой. Но по характеру событие всё-таки публичное, поэтому ожидать от его участников полного веселья и непосредственного проявления чувств трудновато. Для этого необходим специально назначенный человек. Ему не только можно, но и нужно шутить, всех тормошить и помогать веселиться. Точно так же в токийском метро специально нанятые служащие (осия) утрамбовывают по вагонам пассажиров в часы пик, чтобы двери могли закрыться. И в том и в другом случае японцы больше полагаются на организованность и исполнительность назначенных людей, чем на инициативу и импровизацию масс.

Стремление к организованности и порядку проявляется также в точных временных рамках любого коллективного мероприятия, каким бы непринуждённым и весёлым оно ни было. «Банкет начинается в семь, завершается в девять» — такие уведомления, устные или письменные, в обязательном порядке доводятся до всех участников коллективных мероприятий. Убеждение в том, что любой процесс должен иметь свои временные рамки, органически присуще японскому миропониманию.

Дисциплина, самоконтроль и самоограничение — тоже элементы поведения самураев. Средневековые моральные наставления предъявляли воинскому сословию довольно жёсткие требования. И хотя они не всегда соблюдались, вековые традиции воспитания не могли не сказаться на внешнем облике и поведении японцев. Вот некоторые из этих заповедей:

«Все самураи должны быть почтительными и скромными». «Появляться перед людьми неопрятным — отвратительно и беспечно». «Будь прямым и гибким, честным и законопослушным». «Никогда не говори ни слово лжи или полуправды». «Принимай вещи такими, какие они есть: что имеешь, то имеешь; чего не имеешь, того не имеешь». «Появляйся перед господином только тогда, когда тебя вызовут. Почтительно выслушай, что он скажет. Потом быстро уходи, сделай что велено, а возвратившись, честно и прямо доложи обо всём» (Сато, 276–278).

В течение многих веков все виды искусства за редкими исключениями (стихосложение, каллиграфия, чайная церемония) считались в Японии разновидностью ремесла и развлечением для городских низов. Самураям запрещалось лично пересчитывать деньги, играть в азартные игры, заниматься искусствами, особенно петь, танцевать, играть на сцене. В известном моральном наставлении говорилось: «Искусствами под стать заниматься людям искусства, а не самураям. Если проникнуться убеждённостью, что причастность к искусству пагубна для самурая, все искусства становятся бесполезными» (Хагакурэ, 2000: 98). Поэтому современные японские мужчины не любят и не умеют танцевать. Зрелище русского народного танца с его акробатическими движениями, требующими силы и ловкости, захватывает японцев. Не меньше чем чисто физический аспект, их поражает удаль, размах и экспрессия танцевальных движений, чуждых японской сценической культуре.

А как же оригинальность, индивидуальность, самовыражение и прочие человеческие качества? Было бы неверно думать, что японская культура их не поощряет вовсе. Нет, они не запрещены, но им отведена своя ниша, более узкая и чётко очерченная, чем в других этнокультурах. В Японии надо твердо знать, где и когда эти качества можно проявлять. Индивидуальная инициатива, игра фантазии и самобытное творчество приветствуются в двух областях: 1) в санкционированной групповой деятельности; 2) в личной, глубоко спрятанной от посторонних глаз жизни.

Санкционированная групповая деятельность включает в себя все виды коллективных обсуждений и поисков решений. Сюда входят получившие известность «кружки качества» на производстве и обсуждения в стиле нэмаваси, обязательные в любом учреждении или организации. Во время этих обсуждений можно выдвигать самые невероятные идеи, задавать любые, даже нелепые вопросы без боязни быть осуждённым. В личной жизни это, прежде всего, разного рода хобби, увлечения и отдых, то есть те сферы, в которых контакте людьми из внешнего круга сведён к минимуму. В этом уголке жизни, минимально регламентированном общественными нормами, японцы обнаруживают поразительное многообразие интересов и предпочтений.

К оригинальной самобытности и персональному творчеству японцы относятся так же, как к жизненным удовольствиям и наслаждениям — их любят, культивируют и держат подальше от посторонних глаз. Это хорошо подметила в свое время Р. Бенедикт: «Японцы не осуждают наслаждения. Они — не пуритане. Физические удовольствия представляются им благим и достойным культивирования делом. Их ищут и ценят. Тем не менее, им должно быть отведено своё время. Их не следует смешивать с серьёзными жизненными делами» (Бенедикт, 126).

Однако большая часть жизни японца всё же проходит в сфере официально-публичных отношений, налагающих запрет на индивидуальные проявления. Поэтому неудивительно, что культивируемые ею качества становятся его второй натурой. Эмоциональная сдержанность, самоограничение в мыслях и поступках, приоритет групповых интересов, конформизм, точность, исполнительность и настойчивость в достижении результата входят в число главных требований. Когда в умении ярко и непосредственно выражать свою индивидуальность возникает самая главная, производственная необходимость, японские фирмы отправляют сотрудников на учёбу за границу. Мне приходилось видеть японцев за рубежом, в непривычной для них этнокультурной среде. В целом они довольно быстро адаптируются и перенимают новый стиль общения. По крайней мере, внешне. А вернувшись на родину, так же быстро восстанавливают прежние навыки.

Итак, японский этикет не поощряет прямоту и непосредственность оценок, мыслей, поступков. Что же скрывается за маской сдержанной вежливости японцев? Однозначно ответить на этот вопрос трудно. Но можно определённо утверждать, что под ней живут не злонамеренные темные личности, а самые разные люди. В меру чувствительные и доброжелательные, в меру пассивные и осторожные. По личному опыту могу сказать, что активная недоброжелательность и злонамеренные, откровенно корыстные действия в целом нехарактерны для японцев. Это косвенно подтверждают и сравнительные исследования. В ходе одного из них жителей разных стран просили ответить на вопрос: можно ли доверять другим людям? Готовность проявить доверие выразили 40 % всех опрошенных японцев, что поставило их на 9-е место среди 74 стран. Думается, что 40-процентный коэффициент доверия к людям отражает скорее положительную самооценку моральных качеств нации. Для сравнения: россияне оказались почти в два раза осторожнее японцев, с 23 % они заняли 39-е место в мировом рейтинге (Такахаси, 2003: 99).

 

ЭСТЕТИКА УМОЛЧАНИЯ

В японском языке есть пословица, почти в точности совпадающая с русской: тиммоку ва кин, юбэн ва гин («красноречие — серебро, молчание — золото»). Она означает, что скрытый смысл слов или невысказанное чувство ближе к истине и потому более изящны. На этом принципе построена классическая японская поэзия. Слова в ней служат для построения видеоряда, который лишь помогает понять настроение человека. Это свойство японской поэзии многократно проанализировано литературоведами. По замечанию писателя Macao Кунихиро, японцам свойственна особая «эстетика умолчания», возвышающая скрытые, невысказанные чувства и делающая вульгарным их вербальное выражение.

Впрочем, любовь к скрытому смыслу и радость от его постижения испытывают не только японцы. Попробуйте пересказать любимый анекдот, детально разъяснив всё, над чем следует смеяться, — и его прелесть исчезнет без следа. По-видимому, стремление к пониманию друг друга без лишних слов, при минимуме выразительных средств, является одной из общечеловеческих универсалий. Это особый контакт более высокого порядка. Русское выражение «понимать друг друга без слов» означает особые состояния: чувство влюблённых, слаженность действий спортсменов, однонаправленность мысли учёных.

Эстетика умолчания веками определяла отношение японцев к красноречию, публичным дискуссиям и многому другому, что связано с речевой экспрессией. Убедительности слов они всегда предпочитали убедительность поступков. Это заметно даже по мифам. Когда богиню солнца Аматэрасу потребовалось выманить из небесного грота, никто не пытался уговаривать или агитировать её пламенными речами. Боги просто устроили массовое гулянье, и Аматэрасу из любопытства сама вышла. Взятие японцами русской крепости Порт-Артур в декабре 1904 года овеяно в Японии мифами и легендами. По одной из них, после нескольких неудачных атак на крепость, которую русские удерживали из последних сил, японский командующий М. Ноги выстроил своих солдат и, желая вдохновить их на решающий бой, зарубил перед строем собственного сына. В тот день крепость пала. Убийство сына — вымысел. Но любопытно, что его авторам не пришло в голову наделить японского командира, признанного героя русско-японской войны, ораторским талантом, они предпочли приписать ему конкретный поступок в духе кодекса бусидо.

В японском языке есть много выражений со значением «хорошо, умело говорить», и большинство из них имеет негативный оттенок, выражающий настороженное отношение японцев к красноречию. Оно нашло отражение в пословицах, порицающих многословие: кути тасся-но сигото хэта («повок на словах — слаб в делах»), акидару ва ото га такай («пустая бочка громко гремит»), наку нэко нэдзуми торадзу(«мяукающая кошка мышь не поймает») и пр. В отличие от евро-американской культурной традиции, где ораторское искусство ассоциируется с развитым интеллектом, в Японии сдержанность в речах считается признаком глубины и цельности характера. «К искусным ораторам японцы относятся с подозрением» (Канаяма, 214). По японским представлениям, публично доказывать что-то — значит навязывать другим свою точку зрения. Одно время на японском телевидении многократно повторялся рекламный ролик, в котором в качестве ключевого слогана использовалась фраза «мужчина молча, как-нибудь…» (отоко ва даматтэ, нантока).

В начале 1870-х годов, на пике вестернизации, в Японии вошли в моду дискуссионные клубы, создаваемые по западному образцу. Два выдающихся просветителя той эпохи, Ю. Фукудзава (1834–1901) и А. Мори (1847–1889), одно время спорили об их необходимости. Выступая против публичных дискуссий. Мори приводил показательные аргументы. Он говорил, что японский язык изначально не приспособлен для публичного выступления. Он хорош для кулуарного обсуждения вопросов, но не для публичных речей с целью кого-то в чём-то убедить. Таких речей в Японии никогда не произносили, и соответствующих ораторских приёмов в языке просто не существовало. Единственный известный в Средние века вид публичных выступлении — толкование классических текстов. Но и в этом случае выступающий, во-первых, никого не убеждает и ни к чему не призывает и, во-вторых, говорит как бы вообще не от своего имени. Он излагает толкование какого-либо текста или учения слушателям, которые не являются его оппонентами. А потому их роль — слушать и запоминать, а не обсуждать услышанное. В другое время и по другому поводу Мори предлагал вообще отказаться от японского языка и заменить его английским, поскольку японский язык феодален по своей сути и намертво связан с культурными традициями. По его мнению, путы родного языка не давали возможности быстро модернизировать японскую культуру по передовым западным образцам.

А. Мори был образованным человеком, но не он первым подметил нелюбовь японцев к публичным речам и дискуссиям. За столетие до него Норинага Мотоори (1730–1801), ревнитель чистоты японской культуры, утверждал, что японцы никогда не спорили даже по самым важным для них вопросам, таким, например, как сущность синто. «Не спорить, — писал он, — значит не разглагольствовать попусту, как это бывает в других странах». А за тысячу лет до Мотоори об этом же говорил «один из двух гениев» японской классической поэзии Хитомаро Какиномото: «В нашей стране бамбука и риса не вели споров со времен богов» (Nakamura, 1960: 471). Так что традиция эта довольно давняя.

Восприняв её, немногословные самураи не могли пройти мимо женщин, спутниц жизни. Придя к власти, воинское сословие расставило всех по своим местам, определив женщине место «на два шага позади мужа». Вскоре из-под их кисти одно за другим стали выходить моральные наставления (какун), в которых говорилось о системе «трёх послушаний» (отцу, мужу, старшему сыну) и семи женских пороках. Наличие любого из них давало мужу право изгнать жену из дома. В их числе неизменно упоминалась и излишняя разговорчивость. Так многословие было ещё раз объявлено пороком.

В эпоху Мэйдзи (1868–1912) понятие публичной речи спало проникать в общественное сознание. Этому способствовало оживление политической жизни. С публичными речами выступали участники гражданского Движения за свободу и права народа (Дзию минкэн ундо), члены парламента. Эта форма публичного выступления достигла своего расцвета в первые десятилетия XX века, и в японских школах начали преподавать риторику.

В 1930-е годы по мере изменения внутриполитической ситуации наметился возврат к традиционной форме выступления, напоминающего проповедь. От переводного «западного» названия эндзэцу отказались и заменили его словом коэн. В сегодняшней Японии публичные речи в их западном понимании занимают скромное место на периферии общественной жизни. К ним прибегают во время всевозможных митингов и акций протеста. В парламенте и других присутственных местах речи напоминают отчётные доклады с анализом, постановкой проблем и возможными путями их решения. Привычка агитировать и полемизировать так и не прижилась.

В Японии все решения принимаются и выполняются коллективно. Для предварительного обсуждения вопросов существует способ, известный под названием нэмаваси (окапывание корней). Так называют подготовительные работы по пересадке взрослого дерева на новую почву. За год или два до пересадки дерево обкапывают со всех сторон и обрубают мелкие боковые корни, оставляя несколько самых мощных. Они пускают поблизости от ствола молодые побеги, которые впоследствии помогают ему укорениться на новом месте. Отсечение второстепенных направлений и сохранение самых перспективных для решения проблемы — в этом смысл метафоры. Нэмаваси — путь к компромиссу и согласию в поисках решения.

Однако и в ходе такого обсуждения вы не услышите пламенных речей. Это скорее неспешный и осторожный обмен мнениями, больше напоминающий рассуждения вслух. Предложения если и делаются, то в форме риторических вопросов или предположений. А раз ничего прямо не предлагается, то и возражения бывают редко и делаются в косвенной форме. Все словно стараются обходить острые углы и выжидают, когда в результате обмена мнениями начнёт естественным образом формироваться подход или точка зрения, приемлемые для большинства. Человеку, впервые попавшему на мероприятие под названием нэмаваси, бывает непросто понять, в чём смысл обсуждаемого вопроса и в какую сторону движется обсуждение. Если контуры консенсуса не намечаются — не беда, собрание переносится на следующий срок. Участники будут собираться снова и снова до тех пор, пока консенсус не будет найден. Принятие решения большинством голосов тоже не пользуется особой популярностью, к нему прибегают лишь в крайних случаях. По той же причине — остаются недовольные, чьё мнение не приняли в расчёт.

За исключением выпусков новостей, на японском телевидении не бывает передач с одним ведущим. Обычно в студии присутствуют пять-шесть человек, беседующих на заданную тему. Напрямую к телезрителям не обращаются, участники передачи общаются исключительно между собой. Надо ли говорить, что ни возражений, ни дискуссий, даже завуалированных, в таком общении не бывает? Всё протекает гладко, непринуждённо и естественно, общая направленность и выводы всем понятны и не вызывают сомнений.

 

СТРЕМЛЕНИЕ К ИДЕАЛУ: ЧИСТОТА, ТОЧНОСТЬ, АККУРАТНОСТЬ

Японская культура сформирована ограниченным пространством и хорошо приспособлена к нему. Живущие в этом пространстве люди делят окружающий мир на сегменты и умело их организуют, проявляя фантазию и смекалку, эстетическое чувство и рационализм. Совершенствование внутренней структуры сегмента бесконечно и напоминает погоню за ускользающим идеалом.

С детского сада японских детей начинают приучать к здоровым привычкам, аккуратности и правильной гигиене. Их специально учат, как нужно держать в руке зубную щётку, какими движениями чистить зубы и как полоскать горло. Полоскание горла вообще считается главной профилактикой простудных заболеваний. В начальной школе весь класс освобождается от занятий, если несколько человек заболевают ОРЗ. Детям говорят, что чистить зубы положено трижды в день, после каждого приёма пиши, а принимать ванну и мыть голову шампунем следует ежедневно. В японской школе ученики не пользуются шариковыми ручками или чернилами, только простыми карандашами. Исправления должны легко стираться и не портить внешнего вида написанного. Эта привычка простирается и на студенческие годы. В начале занятия студенты обычно кладут перед собой несколько остро заточенных графитовых карандашей, их внешний вид тоже имеет значение.

Известный японский обычай снимать обувь перед входом в любое помещение также имеет отношение к чистоте. Чтобы обозначить границу между внутренним и внешним пространством, пол специально приподнимают на двадцатъ-тридцать сантиметров. Несмотря на сияющие чистотой туалеты, входить в них можно только в специальных тапочках, поставленных у двери.

Стремление японцев к точности, аккуратности и чистоте отмечали многие европейцы в XVIII–XIX вв. «Японцы чрезвычайно чистоплотны и опрятны» (Шрейдер, 359). «Японцы любят чистоту, доказательством чему может служить поразительная чистота их циновок, составляющих употребительнейшую их мебель» (Бартошевский, 355). «В порядке всякого рода японцы очень много походят на англичан: так же как и англичане, они любят чистоту и крайнюю точность» (Головнин, 388).

 

Ванная в современном доме.

На полу моются, в ванне отдыхают.

 

Стремлением к чистоте и аккуратности объясняется повышенная чувствительность и брезгливое отношение ко всему, что может считаться нечистым, нездоровым, осквернённым. Это качество в той или иной мере свойственно, наверное, всем людям, но у японцев оно часто принимает обострённые формы. Последний сёгун Ёсинобу Токугава (1837–1913) после отрешения от власти жил тихо и скромно. В 1897 году в его дом проникли два вора-юнца и похитили из кладовки часть ценных вещей. Их быстро поймали, вещи были возвращены. Но потомственный самурай не смог жить в осквернённом доме и переехал в другое место (Сиба, 208). Уже в наше время при Государственном НИИ онкологии была открыта библиотека. По свидетельству Э. Онуки-Тьерни, её работники проводили дезинфекцию каждой книги после выдачи её больным, хотя онкология не относится к числу заразных заболеваний. Р. Марш сообщает о другом курьёзном случае. В 1982 году жительница Иокогамы случайно обнаружила в выброшенном с мусором чемодане 10 миллионов йен (около 80 тысяч долларов). Как положено, она решила сдать их в полицию, но купюры были очень грязными. Женщина выстирала и прогладила утюгом каждую, и только потом отправилась в полицию со своей находкой (March, 139).

Точность и пунктуальность — ещё одна черта, которую связывают с японским перфекционизмом. Эти качества имеют в Японии ярко выраженный исполнительский характер. Японцы любят действовать по заранее составленному и детально проработанному плану, когда точно известно, чем начинается, как проходит и чем заканчивается каждая отдельная операция, а также весь процесс в целом. Умение принимать спонтанные решения и импровизировать на ходу не считается здесь особым достоинством и не поощряется, в то время как последовательное и точное выполнение намеченных операций является важнейшим элементом любой производственной деятельности. Большинство японских служащих работают по заранее составленным планам, в которых их действия расписаны на несколько недель вперед. При активном содействии компаний миллионы календарей, блокнотов и записных книжек всех форматов каждый Новый год обретают новых хозяев. Тщательное планирование и выполнение намеченного — характерная черта не только деловой, но и личной жизни японцев. В отличие от многих стран, где люди живут по принципу «что-нибудь да получится», большинство японцев предпочитает иметь более или менее ясное представление о том, чем они будут заниматься в тот или иной период своей жизни.

Время — важнейший элемент японского мироощущения. Обычный школьник может не знать многих вежливых форм и оборотов речи, но он точно знает, что приходить на встречу нужно за пять минут до её начала. А уж для взрослого японца опоздать к назначенному времени — просто верх неприличия. «Согласно международным исследованиям, японцы входят в число самых пунктуальных народов мира» (March, 141). Современные технические средства придают японской пунктуальности новые черты. Слаженность и синхронность действий не в последнюю очередь зависят от точности часовых механизмов. Поэтому уже в 1940 году в Японии начали передавать радиосигналы точного времени, по которым настраивали часы. Десятого июня 1999 года была введена в строй современная система точного времени, в основе которой 4 генератора радиосигналов, которые передаются на длинных волнах и принимаются в любой точке страны. Точность сигнала гарантируют атомные часы с отклонением в 1 секунду за 30 тысяч лет. Большинство выпускаемых сегодня настенных часов снабжены приёмными устройствами и автоматически подстраиваются по этим радиосигналам. Растёт так же доля ручных часов, снабжённых системой автоподстройки. В Японии один часовой пояс, поэтому вся страна живёт в едином ритме.

 

Цезиевый хронометр — сердце атомных часов.

 

Стремление к точности имеет множество аспектов и порой приводит к неожиданным результатам. Например, оно влияет на такую, казалось бы, далёкую от времени вещь, как чаевые.

Те, кто ездил в Японии на такси, знают, что водители работают в костюме, при галстуке и в белых перчатках. На приборной панели — красивая табличка с фамилией водителя и телефонным номером компании. Вариантов оплаты может быть несколько, вот один из распространённых: 600 йен за первые полтора километра, и далее по 80 йен за каждые 326 метров. Не 300, и не 350 метров, а 326.

В большинстве стран мира принято благодарить обслуживающий персонал мелкой монетой. Где-то, как, например, в США, размер чаевых решается на месте и зависит только от отношений между клиентом и обслуживающим персоналом. Где-то он более или менее определён и заранее закладывается в счёт. В последнем случае клиенту не приходится каждый раз вступать с коммерческую сделку. Япония многое переняла из-за рубежа, но чаевые в число заимствований не попали. Об их существовании японцы узнают из фильмов о зарубежной жизни и туристических справочников. Почему так?

Причин несколько. Первая и главная — это пресловутый группизм. Японский таксист, официант, швейцар и вообще любой человек из сферы обслуживания работает не сам по себе, а от имени группы. Принадлежность к группе является для него ключевым жизнеобеспечивающим фактором и определяет правила работы с клиентами. Американский менеджер говорит таксисту или официанту: ты получаешь гарантированный минимум оплаты, остальное зависит от тебя. Будешь стараться — будут чаевые и дополнительный заработок, не будешь — твои проблемы. Твори, выдумывай, пробуй и зарабатывай чаевые. Для японцев такой подход неприемлем. Японский менеджер говорит таксисту или официанту: ты получаешь заработную плату и за это должен выполнять такие-то требования. Будешь хорошо работать — зарплата будет повышаться. Если не будешь — это не только твои, но и наши проблемы. Ничего творить, выдумывать, пробовать не надо, выполняй предписания, об остальном позаботится фирма.

Вторая причина состоит в том, что стоимость проезда в такси, как цена любой услуги вообще, выверяется и устанавливается с большой точностью. Чаевые могут её изменять, иногда существенно, а их размер определяется многими факторами и потому контролю не поддаётся. Как же их можно допустить?

Третья причина связана с необычайно чётким разграничением ролевых функций в сфере обслуживания. По японским представлениям, вся ответственность и все полномочия по организации услуги возлагаются на того, кто её предоставляет. Клиент в этом процессе — сторона пассивная. Единственное, что ему положено сделать — это расслабиться и получить удовольствие. Поэтому если вы в магазине из лучших чувств решите вдруг помочь продавцу и подержать пакет, пока он складывает туда ваши покупки, скорее всего он смутится и начнет извиняться. Ваша помощь станет вмешательством в его профессиональные обязанности и зону ответственности. А если продавец ещё и мнителен, он может воспринять её как намёк на свою нерасторопность. При таком подходе к разделению ролей участие клиента в определении размера чаевых представляется уже не столь простой задачей. Поэтому, полагают японцы, лучше вообще избавить его от этой заботы.

Стремление к идеалу подразумевает неустанное совершенствование, борьбу с недоработками и несоответствиями в любых проявлениях. Если их невозможно устранить, они должны быть скрыты. Перед свадьбой наследного принца Нарухито Управление императорского двора выпустило пресс-релиз, в котором помимо всего прочего сообщалось, что наследник трона на 2,5 см выше своей невесты Масако Овада. Вся страна много раз видела их вместе и знала, что невеста на 2–3 см выше жениха (March, 143). Вряд ли правдивая информация о росте наследника престола могла повлиять на тёплое отношение населения к молодожёнам, но почтение к принципу соответствий и внешней безукоризненности оказалось сильнее. Эта маленькая хитрость не привлекла внимания и никого не удивила — все знают правила игры.

Подчеркнутое стремление к внешней благопристойности и органичным отношениям между людьми является проявлением всё того же японского перфекционизма. Человека нельзя внезапно чем-то удивлять, задевать, ставить в неловкое положение. Это требование распространяется на всех и проявляется в самых разных областях японской жизни. Например, при всей любви современных средств массовой информации к документальной достоверности и горячим репортажам японская пресса и телевидение никогда не показывают откровенных кадров с места аварий, терактов и стихийных бедствий, тела раненых или погибших людей. И вообще избегают всего, что может шокировать читателя или зрителя натуральными подробностями. Может быть, по этой причине многочисленные сцены насилия в японских телефильмах снимаются таким образом, что любому ребёнку понятно: экранная драка — это чистейшей воды инсценировка, к тому же не очень умелая, а проливаемая телевизионными злодеями кровь больше похожа то на томатный сок, то на краску.

Повышенная чувствительность к внешним приличиям и благопристойности в полной мере проявилась при формировании государственного имиджа Японии и в отношении к своей истории. Центральное место здесь занимает идея несменяемости правящего императорского рода, который, согласно преданиям, принял подданных под своё покровительство в незапамятные доисторические времена, когда боги только создавали Японский архипелаг. И с тех пор бессменно и благополучно правит страной на радость благодарному населению. Другой важный аспект — возвышенное отношение к собственной истории. Японцам хотелось бы видеть её как последовательный, без срывов и провалов процесс восхождения нации от романтической «эпохи богов» к современному научно-техническому совершенству и социальному процветанию. Большое и красивое татэмаэ в национальном масштабе. Страна, первой встречающая восходящее солнце, ни разу не завоевывалась иностранными варварами, власть всегда была легитимной, а культура — самобытной и цельной. Проблемы и трудности, которые встречались на историческом пути, преодолевались постепенно, в гармонии с общим темпом развития и в согласии с традиционными ценностями.

 

ПОЗДРАВЛЕНИЯ И ПОДАРКИ

Группизм, взаимозависимость и взаимообязанности японцев по отношению друг к другу удивительны. Усилия по поддержанию такого рода отношений кажутся многим иностранцам непосильным бременем. Обмен подарками и посланиями играет в этих отношениях большую роль и составляет неотъемлемую часть японской культуры. Это целая наука со своей давней и богатой традицией. В период правления воинского сословия правила обмена подарками и ритуал подношений изучали в лучших школах.

Поводов для вручения подарков в современной японской жизни более чем достаточно. Если вы переступаете порог чужого дома, лучше запастись каким-нибудь съедобным подарком. Если вы посещаете кого-то на рабочем месте и намерены обратиться к этому человеку с просьбой, небольшой подарок тоже будет уместен. Уезжая в командировку и возвращаясь из нее, в качестве сувениров с собой везут местные бренды. Провожая знакомого, ему вручают подарок на дорогу. Подарком принято отвечать вообще на любую оказанную вам услугу. Подношение можно осуществить сразу, по горячим следам, или подождать официального сезона для обмена подарками. Он наступает дважды в год — в июне (тюгэн) и в декабре (сэйбо). Противники японских традиций говорят, что это узаконенное время для взяток.

Подарками сопровождаются многие события личной жизни. Переехав на новое место жительства, вновь прибывший обычно обходит ближайших соседей и вручает им недорогие символические подарки, чаше всего красиво упакованные туалетные или кухонные полотенца. Подарками также принято отмечать новоселье, рождение ребёнка и другие заметные события. В этих случаях виновник торжества обязательно получает подарок от группы, в состав которой входит. Это важнейший элемент группового ритуала, свидетельствующий о внимании группы к каждому из своих членов. Чем выше статус группы, тем значительнее может быть подарок. Средства на его приобретение берутся из общего фонда, образуемого членскими взносами.

Если японец задумает отремонтировать свой дом, он непременно обойдёт заранее соседей, извинится за будущее беспокойство и раздаст им те же символические подарки. То же самое он сделает перед переездом на новое место жительства. Жители соседних домов могут не иметь между собой личных отношений, но на ритуал подношений это не влияет.

Эта традиция сложилась в эпоху Токугава с её круговой порукой, групповой ответственностью и присмотром соседей друг за другом. В то время она играла важную роль в жизни общины. Иностранные наблюдатели отмечали, что «при такой системе взаимного подсматривания необходимо было дозволить выбирать соседей. Поэтому никто не может переехать на новое место, не получив от прежних соседей одобрительного свидетельства, а от новых — формального согласия на принятие его в ту улицу, где он намерен поселиться» (Зибольд и др., 343).

По восточной традиции, подарок не может оставаться безответным. Равный статус предполагает обмен равноценными подарками, при разнице работает древнее правило: чем выше статус дарителя, тем богаче подарок. Ритуал торжественных мероприятий, сопровождающихся получением подарков или денежных подношений, предусматривает рассылку ответных даров, но не обязательно. Кроме того, они должны быть скромнее основных подарков. Например, молодожёны после свадьбы могут разослать гостям летние кепочки, футболки со своей фотографией или другим свадебным символом. Впрочем, иногда гостям раздают памятные подарки тут же, в конце вечера. Похороны также сопровождаются в Японии поминальным ужином и вручением семье умершего денежных подношений. В специальных, предназначенных только для этого конвертах, перевязанных чёрной ленточкой. В этом случае все участники печального события через некоторое время получают от семьи покойного благодарственные письма.

Что дарят друг другу в Японии? Почти всё. Даже то, что в других странах не дарят. Это может быть батон ветчины или копчёная рыба. Бутылка сакэ, упаковка пива, корзина фруктов.

Главное, чтобы подарок был красиво оформлен. Внешний вид, упаковка и место покупки значат не меньше, чем сам подарок. Приобщение дарителя и получателя к высокостатусной группе, какой является, например, известный торговый дом, особенно ценится в Японии. Традиция дарить самые обыденные вещи имеет давние корни. В средние века родители, приходя к учителю с просьбой взять сына в ученики, обычно дарили ему простой веер или кисть. Подарок имел скорее символическую, чем практическую ценность, и в этом усматривалось его основное назначение.

Современные японцы спокойно относятся к передариванию презентов. Непьющие раздают пиво и виски друзьям, не скрывая его происхождения. Некурящие так же поступают с блоками сигарет, вегетарианцы — с ветчиной. Под аккомпанемент фраз вроде «мне вот подарили, но не пригодилось» подарки в массовом порядке меняют своих владельцев. Известные люди получают столько подношений, что передарить их нет никакой возможности. В крупных японских городах есть специальные магазины, скупающие у населения непригодившиеся подарки. Удивительное сочетание эстетики символа и житейского прагматизма.

Шагая по миру, праздник Святого Валентина не обошёл стороной и Японию. Во многих странах 14 февраля влюблённые дарят друг другу подарки. В Японии этот праздничный ритуал, как и прочие заимствования, был изменён и приспособлен к местным условиям. Во-первых, подарки делают только женщины мужчинам. Во-вторых, только шоколад. И в-третьих, во избежание недоразумений называют его «этикетной шоколадкой» (гири тёко). Чтобы было ясно: никаких романтических флюидов, чисто товарищеская симпатия или чувство благодарности. Один японец из любопытства провёл опрос среди тридцати своих знакомых мужчин, как они относятся к гири тёко. Восемнадцать человек сказали, что им было приятно получить подарок, и почти все передарили шоколадки друзьям или членам семьи.

На шкале знаков внимания, которые люди оказывают друг другу, письма и открытки занимают следующее место после подарков. Здесь японцы тоже на уровне. Наверное, нигде в мире не отправляют столько открыток и поздравлений, сколько в Японии. Причём пока не заметно, чтобы распространение компьютеров и современных средств связи как-то влияло на эту традицию.

Послания отправляются по определённым поводам и пишутся по специальным образцам. Для их усвоения издаются учебные пособия. Текст должен содержать обязательные компоненты: сезонное приветствие, вступительное и заключительное приветствия, основное содержание, связующие элементы и пр. Такие послания чрезвычайно формализованы и состоят из выражений, которых в устной речи не услышишь. Как и многое другое, эта традиция была заимствована в Китае. Классическая хрестоматия XIII века Дзюнигэцу орай (Письмовник на 12 месяцев) предписывала аристократу писать письма друзьям и знакомым не реже раза в месяц. И столько же раз отвечать на их письма. Из двенадцати ежегодных посланий пять были приурочены к каким-либо значимым событиям, а семь отправлялись исключительно «для закрепления дружеских чувств». За девять столетий в Японии было составлено более 7 тысяч эпистолярных учебников, и спрос на них всегда соответствовал предложению.

Из записей иностранных наблюдателей в XIX веке: «Японцы высшего круга превосходно знают все обычаи самой утонченной вежливости. Они никогда не смешают особ, к которым должны явиться сами, с теми, кому обязаны только послать визитную карточку. Точно так же они знают, кому отвезти карточку лично, кому послать её просто со слугой. Каждая визитная карточка отличается особым форматам и украшениями сообразно званию и положению лица, которому она предназначается» (Гюмбер, 354).

Сегодня каждый месяц писем уже не пишут, но ежегодно три-четыре открытки, приуроченных к сезону, — в пределах нормы. Пик наступает под Новый год. Обмен новогодними поздравлениями можно было бы считать общенациональной забавой, если бы не серьёзность отношения к этому делу. По сообщениям японских СМИ, наиболее дисциплинированные граждане пишут в конце гола сотни поздравлений, уделяя этому занятию по несколько часов в день. При таком подходе просто невозможно удержать в памяти всех, кто тебя поздравил и кому ты должен ответить. Поэтому японцы обычно хранят полученные открытки в течение года, а затем раскланиваются по списку. Такой поточный метод, конечно, индивидуальной радости не добавляет, но зато никто не в обиде. Важный в этикете принцип взаимности поддерживается автоматически, хотя и с годовым опозданием. Например, поздравил тебя впервые человек в прошлом году — ты к нему ровно через год с таким же почтением. Писать ответные куртуазности с опозданием, уже в январе, не принято. А если вдруг не пришло поздравление от старого знакомого, то он естественным образом из твоего списка наследующий год выбывает.

Чтобы не смешивать радость с печалью, разработаны удобные правила. Например, если у кого-то в уходящем году умер близкий родственник, ему не положено обмениваться поздравлениями. В этом случае он в конце года рассылает своим постоянным корреспондентам извинительные письма, в которых всё подробно объясняет.

Одна из причин такой необычайной распространённости письменных форм общения заключается в высокой степени его формализованности. Легче написать письмо по всем правилам этикета, чем сделать это в устном сообщении. Кроме того, письменный текст в японской культуре всегда занимал главенствующее место. Это связано, во-первых, с особенностями самой иероглифической письменности и, во-вторых, с её материальной формой. Письменный текст можно хранить и перечитывать, а жизнь звуков коротка, устная речь не сохраняется во времени и пространстве. Поэтому для японцев зрительные смысловые образы первичны, а звуковые — вторичны. Это проявляется и в том, что в Японии, в отличие от других стран, редко дублируют зарубежные художественные фильмы, обычно их показывают с субтитрами. С каждым годом растёт число телепередач, в которых весь произносимый текст дублируется бегущей строкой в нижней часта экрана. Японскому зрителю привычнее видеть смысл, чем слышать его.

 

ЖИЗНЬ РЯДОМ С ВЕЧНОСТЬЮ

Социологи различают группы открытые и закрытые. К последним относятся такие, в которых человек не отделяет себя от группы и считает общие задачи собственными. Если личные интересы не совпадают с групповыми, то приоритет отдается последним. Это отражено в известном принципе мэсси хоко (отказ от личного в пользу общего), который сформировался не без влияния самурайского кодекса чести. «Быть вассалом — не что иное, как следовать за своим господином, доверяя ему решать, что хорошо и что плохо, отрекаясь от собственных интересов». Это одна из заповедей Хагакурэ («Сокрытое в листве»), известного наставления для воинского сословия.

Со сменой эпох объекты преданности и бескорыстного служения менялись: до 1868 года это был сёгун. удельный князь (даймё) или его прямой вассал, затем император. После войны для большинства японцев объектом служения стала компания, ближайшая и жизнеобеспечивающая группа. В бытовой речи к названиям всех фирм, независимо от их известности и величины, японцы добавляют вежливый суффикс — сан (Тоёта-сан, Тосиба-сан), тем самым придавая организациям персонализированный, личностный характер.

Японские группы и сегодня остаются закрытыми. Это значит, что отношения между членами внутри группы важнее внешних, а внутригрупповые правила имеют приоритетный характер. Если в интересах группы нужно нарушить какие-то внешние нормы, это должно быть сделано. Японское общество состоит из множества групп семейного типа, выстроенных по иерархическому признаку. Наверху пирамиды — государство и его правила, именуемые законами. Другим группам нарушать законы нельзя. Тем более что вся нация в какой-то степени ошущает себя своего рода семьёй, а в семье должны царить мир и согласие. Я. Хага писал по этому поводу: «Основные единицы западного общества — это отдельный индивидуум или группы индивидуумов. В Японии государство — это совокупность семей, и в этом принципиальное отличие».

Культ предков складывался в Японии веками. В древнем синтоистском ритуале центральное место занимали семейные алтари в честь богов-охранителей рода (удзигами), которые объединяли ныне живущих с предками. Главной задачей членов семьи оставалась забота о том, чтобы сохранить в неприкосновенности её честь и достоинство, приумножить потенциал и обеспечить преемственность поколений.

В начале XX века А. Николаев писал: «Вся конструкция семьи определяется… культом предков, составляющим первооснову всех религиозных взглядов японской нации. Целость семьи, её непрерывность в возможно далёком будущем и её глубокая преданность своему прошлому — вот на чём зиждутся семейные отношения. Эти принципы так сильны, что в жертву им приносят интересы личности отдельных её членов. И действительно, в очень многих случаях и государство признаёт за живую единицу не индивидуума, а семью; этот принцип… проводится с такой последовательностью и жестокостью, что приводит прямо в изумление представителей западной, индивидуалистической культуры» (Николаев, 50). Допрашивавшие русских моряков во главе с В. М. Головниным японцы поначалу не верили, что они родились в разных городах, но служат на одном корабле (Головнин, 86). По японским представлениям, такого быть не могло.

В Средние века семья, а не отдельный человек, имела социально признанный статус. Но в отличие от китайской или индийской семьи, основанной исключительно на кровном родстве, семья в Японии скреплялась ещё и социальным договором. Кровные родственники могли оказаться вне семьи, а не имеющие кровного родства могли быть приняты в неё. Глава рода имел право лишить кого-либо из детей права наследования не только благосостояния, но и семейной профессии. Как бы исключить из членов семьи. Если исключённому не удавалось закрепиться в другой семье, он попадал в касту отверженных.

С другой стороны, глава семьи мог назначить своим преемником не родного, а приёмного сына, воспитанника. Для усыновления требовались два условия: 1) усыновляющий должен быть совершеннолетним; 2) он должен быть старше усыновляемого, хотя бы на один день. Поэтому высокостатусные семьи, не полагаясь на природу, обычно набирали в дом воспитанников из числа дальних родственников или вообще чужих людей. В случае смерти или несостоятельности кровных наследников семейное дело имело гарантию достойного продолжения. Перечень домов, «поставлявших» потенциальных наследников, был закрытым, попасть в него считалось большой честью. Эту особенность семейного устройства отмечал В. М. Головнин (1776–1831), проживший в Японии два года в качестве пленника: «Нередко случается, что князь, видя неспособность всех своих детей, лишает их наследства, усыновляет достойнейшего из младших сыновей какого-нибудь другого князя, своего родственника или постороннего, воспитывает его сам и передаёт ему свой титул и владение. От сего обыкновения происходит то, что владетельные князья в Японии почти всегда бывают люди умные и способные к делам государственным» (Головнин, 345).

Не был исключением и род сегунов Токугава, правивший Японией почти три столетия. В него постоянно брали на воспитание мальчиков из трёх родственных «знатных домов»: Кисю, Овари и Мито. Японская история знает немало случаев, когда не родные дети, а приёмные воспитанники приумножали славу усыновившего их рода. Например, последний сёгун Ёсинобу Токугава (1837–1913) был выходцем из рода Мито, боковой ветви Токугава, но наследником верховного правителя он стал в качестве приёмного сына дома Хитоцубаси.

В Японии глава семьи или клана выполнял важную общественную функцию и пользовался таким же уважением, как руководитель любого современного предприятия. Как всякий руководитель, он имел срок полномочий и не мог уйти на покой до 60 лет. Сместить его с поста главы семьи тоже можно было не иначе как по решению суда. Все эти нормы были зафиксированы в гражданском кодексе того времени. В большинстве своём патриархи относились к семейным обязанностям как к работе, многие мечтали о времени, когда смогут удалиться отдел, передав полномочия преемнику. Наследник главы рода, как и наследник трона, определялся заблаговременно, его имя объявлялось публично и торжественно. В правящем клане Токугава кандидатуру наследника утверждал император. В отличие от христианских или мусульманских стран, в Японии церковь не освящала решения такого рода.

Руководство и представительские функции главы семьи определяли правила его поведения в обществе и отношения с домочадцами. Западная традиция «выходов в свет» с супругой, приглашения семейных пар на различные торжества чужда японской культуре. И сегодня совместное участие супругов в общественных мероприятиях — большая редкость. Неписаные правила запрещают им даже работать в одном учреждении. В большинстве случаев муж и жена ведут совершенно разный образ жизни, их интересы пересекаются лишь в семейном кругу. Но и здесь обязанности чётко разграничены — муж зарабатывает деньги и гуляет в выходные с семьёй, жена обеспечивает всё остальное.

В течение веков японские власти «признавали за живую единицу» не только кровнородственную семью, но и вообще любую организованную группу, независимо от рода её деятельности. Главное, чтобы она имела внутреннюю иерархию и работающий устав.

В начале XX века среди многих социальных классов и групп Японии выделялось общество слепых. Организованное по военному образцу, оно имело монополию на определённый род деятельности — массаж. Некоторые иностранцы, удивлённые этим обстоятельством, приписывали его японскому эстетизму («законы приличия требуют, чтобы оглаживаниями занимались люди, лишённые зрения» (Гюмбер, 251)). Однако вряд ли общественные приличия были тому причиной. Скорее практичность и здравый смысл. Для массажиста чувствительность рук важнее зрения, а при отсутствии последнего она обостряется по закону компенсации. «Когда стемнеет, — пишет Вейлерзее, — слепой массажист берёт свою свирель и… блуждает по улицам города, давая напевами своей свирели жителям знать о готовности пустить в дело свое искусство». Как и прочие группы того времени, общество слепых было закрытым и, по выражению В. М. Головнина, «странным учреждением». «Слепцы совершенно выделены из ведения светских властей даже в тех случаях, когда за преступление им может угрожать смертная казнь» (Николаев, 93). Власти могли быть уверены, что, имея собственный устав, систему поощрений и наказаний, общество само разберётся с любым происшествием. Это отлаженность «группового механизма жизни» имеет давние корни и лежит в основе своеобразия современного японского общества.

По военным образцам в Японии были организованы не только социальные меньшинства, но и многие государственные учреждения. После 1886 года педагогические училища имели структуру «рота — взвод — отделение». У каждого подразделения был свой порядковый номер и командир, в учебной программе значилась военно-физическая подготовка, а вся жизнь будущих учителей была расписана в параграфах устава. Да и самих учителей именовали не иначе как «военными в гражданской одежде».

Роль и место семьи в японском обществе во многом определяются особым отношением японцев к фактору времени, которое выражено в пословице кэйдзоку ва тикара нари («в постоянстве — сила»). Только то, что длительно во времени, является по-настоящему сильным, жизнеспособным и достойным уважения. Не без влияния синто японцы видят главный смысл человеческой жизни в том, чтобы продлить дело, начатое предшественниками. Хорошо, если удастся его развить и поднять на более высокий уровень, но главное — не уронить.

Семья — самая близкая человеку группа, поэтому всё сказанное относится к ней в полной мере. «Члены семьи меняются, но сама она вечна» — этот взгляд мало изменился за прошедшие столетия. Как и много лет назад, для японца стать членом действующей группы — значит прикоснуться к вечности и оставить в ней свой след. Цель, достойная того, чтобы посвятить ей жизнь.

Искусство чайной церемонии (тяною) пришло в Японию из китайских монастырей. Поначалу церемонии устраивали только крупные военачальники Средневековья. Их примеру последовали самураи рангом пониже, а затем процедура получила признание в народе. Главным разработчиком японской философии тяною считается известный мастер Сэн Рикю (1522–1591, светское имя Ёсиро Танака). Унаследовавшие его дело потомки впоследствии разделились на три группы, которые и представляют в сегодняшней Японии три главные школы чайной церемонии: Омотэ-сэнкэ, Ура-сэнкэ и Мусянокодзи-сэнкэ.

В Институте стран Азии и Африки при МГУ работает школа чайной церемонии Ура-сэнкэ . Вот как представляет её русскоязычный информационный сайт. «Фонд Ура-сэнкэ , как и всё чайное общество, существует как иерархическая система. Главой организации и духовным лидером всех людей, практикующих Чай, является Великий Мастер в 16-м поколении SenCenshitsuZabosaiIemoto, который одновременно является директором школы "Путь Чая" и главой исследовательского центра чайной культуры. По традиции, значительное положение в чайном обществе занимает его наследник (старший сын в семье) Wakasosho- "молодой наставник". Одна из ключевых позиций в иерархии принадлежит "наставникам высшего ранга" (Cyotei-sensei), — это мастера высшей категории, которые на протяжении всей своей жизни занимаются изучением, практикой и преподаванием всей системы знаний о Чае. Они являются также первыми помощниками главы дома, хранителями традиций». [3]

Ещё больше школ и направлений в искусстве составления букетов. Только самых крупных насчитывается около десяти, среди них наибольшей известностью пользуются три: Икэнобо, Охара и Согэцу. Чем старше школа, чем больше трудов вложено в её становление, тем она авторитетнее. Школа Икэнобо, например, основана в XV веке, а её нынешний глава Сэнъэй Икэнобо представляет 45-е поколение основателей клана. Школа Охара создана в XIX веке и насчитывает около 130 тысяч последователей, а школа Согэцу, несмотря на сравнительную молодость (основана в начале XX века), уже завоевала около миллиона последователей во всём мире. Все японские школы и направления, независимо от вида деятельности, имеют собственную организацию, иерархию культовых авторитетов, систему аттестации и продвижения, списки последователей и т. п.

В Японии немало производственных, торговых и ремесленных династий, представленных десятками поколений. Например, в городе Осака сегодня работает ресторан традиционной японской кухни (суси), открытый более 350 лет назад. На российском троне тогда ещё только осваивался молодой Алексей Михайлович, второй царь из династии Романовых.

Такое отношение к групповой деятельности прослеживается в сегодняшней Японии на всех уровнях, в том числе и на бытовом. Японцы охотно объединяются в группы любого профиля и активно поддерживают их деятельность. На это они не жалеют личного времени, усилий и материальных средств. Прекращение коллективной деятельности и распад группы — очень болезненный процесс. Даже если группа себя изжила и «выработалась», обычно делается всё возможное, чтобы продлить ей жизнь. Когда под угрозой распада оказывается группа с признанным статусом, это становится событием национального масштаба.

Несколько лет назад обанкротилась крупная японская компания, работавшая на рынке ценных бумаг. Объявление о банкротстве было обставлено по всем правилам конфуцианского ритуала. Руководители компании публично заявили о том, что принимают на себя ответственность за случившееся, и попросили прощения у оказавшихся безработными подчинённых. Во время ритуального поклона в глазах у них стояли слёзы, как кажется, вполне искренние.

Во многих профессиональных отраслях созданы фонды взаимопомощи, куда поступают взносы от предприятий, входящих в объединение. Несмотря на ожесточённую конкуренцию, которую они ведут между собой, организации объединены осознанием профессиональной общности. Например, все частные университеты Японии входят в соответствующую ассоциацию. Сегодня они стоят перед лицом самого крупного в послевоенной истории демографического спада, который неизбежно вызовет обострение борьбы за абитуриентов и закрытие части университетов. В рамках ассоциации создан страховой фонд, средства из которого пойдут на поддержку неудачников. Конкурируя между собой, члены ассоциации заранее собирают средства для тех, кто проиграет в гонке.

 

РИТУАЛ И МАСКИ

Отношения членов группы с посторонними имеют в Японии ярко выраженный ритуальный характер. В процессе такого общения японец надевает соответствующую конкретной ситуации маску. Она закрывает лицо полностью и не оставляет места личным проявлениям. В любом обществе люди выполняют разные роли и, соответственно, время от времени надевают маски. Особенность Японии в том, что масок здесь невероятно много и они очень плотно пригнаны. «В общем, можно сказать, что японец в обычных отношениях приветлив, воспитан и любезен, но разгадать, является ли всё это искренним настроением или нет, можно лишь в отдельном конкретном случае, ибо искусство владеть собою… доведено у японцев до совершенства, и это распространяется не только на высший класс или интеллигенцию, но… охватывает почти всех без исключения японцев» (Позднеев, 69).

Иногда кажется, что ролевые маски, которыми японцы пользуются в повседневной жизни, позаимствованы из жизни сценической. Японское искусство изобилует символическими жестами, движениями и масками, которые подчёркивают стилизованность и нереальность художественного мира. Считается, что в реальной жизни японский мужчина может плакать только в двух случаях: если умирают его родители или ребёнок. В современных японских фильмах мужчины плачут через одного и едва ли не по любому поводу. Стилизованность человеческих чувств достигает максимума в представлениях театра Но. Сценическая маска актёра символизирует настроение или черту характера, движения его замедленны, плавны и неестественны, голос видоизменен и мало похож на человеческий. Плач, горе и другие эмоции выражаются особыми движениями рук и тела. Смысл происходящего на сцене непосвящённому трудно понять. Это особый сценический язык — язык маски, жестов и движений, в основе которого лежит возведённый в культ принцип внешней формы, за которой зритель должен увидеть внутреннее содержание и оценить стиль экспрессии.

При дорожных работах узкие японские улицы приходится часто переводить на одностороннее движение, которое регулируют в таких случаях сами рабочие. Каждую проезжающую машину рабочий приветствует, на военный манер поднося руку к головному убору, и лёгким поклоном извиняется за неудобство. И хотя эти жесты адресуются каждому водителю в отдельности, ничего личного в них нет. Общение ведётся от имени одной группы (в данном случае дорожно-строительной компании) и адресовано другой группе — водителям. Большая часть жизни японца проходит примерно в таком режиме общения.

Вход и выход из группы ритуализированы в такой же степени, как и поведение внутри неё. Чем значительнее группа, тем серьёзнее ритуал. Если человек просто решил поиграть в теннис с новой компанией, то будет достаточно рекомендации кого-то из постоянных членов группы и короткого самопредставления новичка. Если же вас принимают в постоянно действующую группу на сколько-нибудь длительный период, вам придётся выступить с приветственным словом. В нём можно коротко сказать, кто вы и откуда, что привело вас сюда, попросить благосклонности и советов на первое время, пообещать приложить все усилия. Общие аплодисменты завершают формальную часть. Через какое-то время последует и неформальная — обязательное застолье (кангэйкай), в котором новичок усаживается в центре стола и становится на весь вечер объектом внимания. За вечер он должен обойти всех присутствующих, распить со всеми по рюмочке и каждому сказать что-то свое, индивидуальное. На этом формальное посвящение в члены группы можно считать законченным.

Выход из группы обставляется аналогично. Все извещаются о нём заранее, в неформальной обстановке уходящий объясняет мотивы, не обязательно подлинные. Затем следует повторение процедуры. Заключительное слово на последнем собрании и ужин-банкет разной степени торжественности (собэцукай). Этот порядок универсален, отклонения возможны лишь в деталях.

Тотальная приверженность к ритуалу и этикету подразумевает не только вежливость, выдержку и другие приятные для окружающих вещи. Она может давить, унижать, а порой и убивать. Еще Д. Позднеев отмечал, что «японцы, несомненно, в высшей степени вежливы, но это не личное качество отдельного японца, а опять-таки требования своего уклада. Когда нужно обнаружить своё превосходство, унизить другого, никто, может быть, не способен так утончённо третировать человека, быть таким высокомерным и недоступным, как японцы» (Позднеев, 69). В годы правления воинского сословия самурай имел право на месте лишить жизни любого простолюдина, если тот осмеливался не поприветствовать его как положено — поклониться до земли или пасть ниц. В завещании Иэясу Токугава на этот счёт было сказано ясно: «Если кто из трёх последних разрядов оскорбит самурая, то последний сам может сделать взыскание, <…> а если низший невежлив пред высшим и наносит ему обиду, то последний может с ним распорядиться как с купцом». Ниже купцов стояли только отверженные и неприкасаемые, а потому разговор с ними был короткий. Распространённый вид «взыскания» самураев по отношению к низшим классам имел и собственное название — кирисутэ. Нетрудно догадаться, в чём его суть — слово кирисутэ образовано корнями двух глаголов: киру (зарубить) и сутэру (бросить). Первый сёгун Токугава навёл ещё некоторый порядок в отношениях самураев с простолюдинами, введя наказания для тех, кто хватался за меч по любому поводу. До 1602 года некоторые бойцы, получив оторужейника новый клинок, просто выходили на улицу и опробовали его на первом встречном, проверяя, так ли он хорош в деле, как уверял мастеровой. Это называлось «зарубить на обочине» (цудзигири).

 

Цудзигири: самурай и его случайная жертва.

 

Экзотичность межсословных японских отношений в сочетании с их строгим соблюдением много раз становилась причиной недоразумений с «иностранными варварами», как их называли японцы. Когда в Японии после открытия страны появились иностранцы, разное понимание вопросов чести и этикета не раз становилось причиной международных инцидентов.

14 сентября 1862 года по направлению к японской столице двигались четверо всадников. Это были коммерсанты, подданные королевы Великобритании, трое мужчин и одна женщина. Навстречу им в сопровождении свиты численностью около тысячи человек двигался Хисамицу Симадзу, удельный князь провинции Сацума, один из влиятельнейших самураев того времени. Они встретились возле деревни Намамуги (сегодня это в черте города Иокогама). Дозорные князя остановили англичан, потребовали спешиться и поприветствовать вельможу по японским правилам. Те отказались. Узнав, что оскорбительную неучтивость проявили иностранные варвары, да к тому же презренные купцы, верхом на лошадях, и среди них есть женщина (в Японии низшие сословия и женщины не имели права ездить верхом), князь без колебаний распорядился: умертвить. Один из путников, Чарльз Ричардсон, был убит, двое его попутчиков ранены, женщина осталась невредимой. Инцидент вызвал огромный резонанс среди иностранцев, посчитавших нападение беспричинным и варварским. Великобритания потребовала от японского правительства компенсацию в 100 тысяч фунтов, наказания виновных и официальных извинений. Клан Сацума отказался выполнять требования. Через 11 месяцев под стенами резиденции князей Сацума появились 7 английских военных кораблей, доставивших князю ультиматум от королевы Тот признался, что не понимает, почему судьба презренного торговца, наказанного за оскорбление самурая, так волнует королеву могущественной Великобритании.

Они не смогли договориться. Всё закончилось морским боем в бухте Кагосима, в котором погибли около 70 человек, были сожжены 500 домов и три парохода, недавно закупленных кланом Сацума за границей. Эта стычка подлила масла в огонь назревающей гражданской войны в Японии и превратила клан Сацума в непримиримого врага сёгуна и всех иностранцев.

Судя по свидетельствам очевидцев, в окрестностях столицы такие конфликты между самураями старой закалки и иностранцами происходили в то время регулярно: «Кровавые расправы кичливых самураев над своими вольными или невольными оскорбителями не унимались, вызывая каждый раз дипломатические затруднения и угрозы дипломатического вмешательства» (Мечников, 60).

 

ПОВЕДЕНЧЕСКИЕ КАТЕГОРИИ

Повышенное внимание японцев к межличностным отношениям и лежащим в их основе категориям во многом объясняется влиянием конфуцианства. Буддийские постулаты тоже часто адаптировались к потребностям повседневной жизни. По японским представлениям, все окружающие материальные предметы должны иметь своё наименование и надлежащее место в пространстве. То же относится к понятиям и категориям, отражающим понимание японцами правил человеческих взаимоотношений. Ни одно из этих понятий не является исключительно японским, не обнаруживаемым в других культурах. Они универсальны и встречаются повсюду, где люди вступают в отношения между собой. Специфика японской культуры в том, что в ней эти понятия имеют иное содержание и систематизируются по другим критериям. Они не имеют устойчивых эквивалентов в других языках, поэтому часто используются без перевода, так же как икэбана, кимоно и т. п. К числу основных японских категорий, регулирующих отношения между людьми, относятся татэмаэ, хоннэ, хикаэ (энрё), амаэ, гири, сэкэнтэй.

Татэмаэ и хоннэ. Единой версии относительно происхождения этих терминов не существует. В стародавние времена словом татэмаэ называли обряд, который проводили после возведения несущего каркаса здания. Относительно хоннэ есть предположение, что название восходит к словосочетанию хонто-но нэиро (действительное звучание, подлинный тембр). Татэмаэ и хоннэ часто использовались в бытовой речи, и постепенно за ними закрепились противоположные по смыслу значения. В современном языке они могут обозначать широкий спектр понятий. Значения, которые может иметь слово татэмаэ: 1) то, что говорится вслух; 2) то, что отвечает интересам коллектива; 3) общее пожелание или устремление; 4) системная теория и практика; 5) в религии: ортодоксальное учение или его версия; 6) отец, отцовская линия или позиция; 7) традиция, прецедент. Значения слова хоннэ: 1) то, что у человека на душе; 2) то, что отвечает его личным интересам; 3) личные пожелания и устремления; 4) несистемная теория и практика; 5) в религии: тайная, апокрифическая теория или учение; 6) мать, материнская линия или позиция; 7) новация, реформа (Сибата, 15, 17).

В качестве внешнего, формально-показного атрибута (татэмаэ) может использоваться любая идея, умозаключение или аргумент, против которых трудно возразить публично. Это может быть признанная большинством линия, образ действий и мыслей, несомненная добродетель, приоритетная вещь или идея. Например, трудно возражать против того, что человек стремится к счастью, что сильный не должен обижать слабого и т. д. Поэтому посылки такого рода часто используются в официальной, публичной аргументации.

В качестве подлинной, скрытой сути (хоннэ) может использоваться всё, что движет сердцем и разумом человека, но о чём не принято говорить вслух. Причём по разным причинам — как благовидным, так и не очень. В славянской этике эти категории тоже присутствуют, но противопоставляются друг другу по иным критериям. В русском языке неблаговидные умолчания называют лицемерием или двуличием, а благовидные — тактичностью или благоразумием. В этом сказывается христианская привычка делить человеческие поступки на богоугодные и богопротивные. Например, считается, что если человек думает о ком-то плохо, а говорит хорошо, то он лицемерит, и это осуждается. А если он думает об умершем человеке плохо, но говорит хорошо или вообще ничего не говорит, то поступает тактично, и это одобряется окружающими. В данном случае нравственная оценка зависит от того, жив или нет человек, о котором идёт речь.

Японское умолчание не делится на благовидное и неблаговидное. Оно может как помогать, так и мешать в достижении личных целей, но вообще предназначено для сглаживания острых углов и выхода из деликатных ситуаций, а стало быть, полезно. Примерно ту же житейскую мудрость имеют в виду русские, когда говорят, что худой мир лучше доброй ссоры.

По нормам японского этикета, выход из любой ситуации с использованием внешне благопристойных, чисто формальных атрибутов всегда предпочтительнее «правды-матки», если она неудобна кому-то из участников ситуации. Даже если эти внешние атрибуты заведомо не соответствуют действительности и все это понимают. Татэмаэ позволяет «сохранить лицо» всем участникам ситуации и избежать прямого столкновения интересов. Этот принцип является доминирующим в сфере формальных, официально-публичных отношений и лежит в основе японской сдержанности.

«Японец, воспитанный в старинных традициях, вежлив, деликатен и вполне культурный человек. Если японец старого покроя притязателен и горд по природе, то он очень искусно скрывает эти качества и выставляет на вид свою скромность и деликатность» (Воллан, 195). «Японец всегда старается быть вежливым, спокойным и беспристрастным. Выносить свое горе на широкую публику японский народ считает неэстетичным, а потому и недозволенным» (Николаев, 13, 14).

Сфера влияния принципа татэмаэ чрезвычайно широка. Во многих японских больницах пациенту, пришедшему на диагностическое обследование по поводу серьезного заболевания, предлагают заполнить специальную анкету и выбрать вариант уведомления о результатах: 1) сообщить пациенту полную картину заболевания; 2) сообщить о характере заболевания и перспективах выздоровления только родственникам, не говоря ничего пациенту; 3) проводить лечение, ничего не говоря ни пациенту, ни родственникам. Второй и третий варианты опираются на принцип татэмаэ в форме умолчания по взаимному согласию.

К помощи татэмаэ часто прибегают и в неформальных, дружеских и даже семейных отношениях. Эта японская особенность едва ли не чаще всех прочих вызывает резкое неприятие и критику представителей других культур, даёт им основания для обвинений японцев в эмоциональной закрытости и неискренности даже в отношениях с близкими людьми.

Признание иностранца, женившегося на японке: «После окончания медового месяца следующие 10 лет я потратил на то, чтобы выяснить, с какой планеты родом моя жена. Часть проблемы в том, что она, как и многие японцы, отказывается обсуждать свои мысли и чувства. Или, что не намного лучше, отделывается объяснениями в стиле татэмаэ, которые ровным счетом ничего не значат. Нам обоим пришлось нелегко. Удивительно, что мы всё ещё вместе» (March, 41).

Мнение немецкого японоведа о приветствиях, которыми обмениваются японские девушки: «Почему эти приветствия вызывают раздражение? Потому что они лицемерны и неискренни, потому что яркие внешние проявления [дружбы] не отражают подлинных чувств. И наоборот, при встрече с действительно любимым человеком девушки скрывают свою симпатию и стараются не показать её на людях» (Нойман, 104)

В русской культурной традиции всегда высоко ценилась глубокая и бескорыстная дружба, не знающая барьеров и ограничений. Люди, получавшие от судьбы такой подарок, считались счастливыми. Японцы же на первое место в отношениях ставят личную преданность в сочетании со строгим соблюдением этикета. Об этом же говорят известные японские пословицы: ситасики ни мо рэйги ари («и в дружбе соблюдай этикет»), ситасики ни мо каки о сэё(«и в дружбе нужны барьеры»). С точки зрения японцев, отношения между близкими друзьями в России часто выходят за грань элементарной воспитанности, а русскому человеку, в свою очередь, бывает трудно отличить дружбу японцев от простой вежливости. Например, если у японки муж работает в магазине, а её ближайшая подруга постоянно делает в нём покупки, то первая всегда найдёт формальный способ выразить ей свою благодарность. Тот факт, что её подруга имеет отношения с организацией, где работает муж, обязательно будет присутствовать в их отношениях.

Независимо оттого, как к этому относиться, принцип татэмаэ и основанная на нём привычка скрывать свои мысли и чувства глубоко укоренились в сознании и поведении японцев. В средневековых наставлениях для самураев говорилось: «Всегда следи за тем, что говоришь. По одному твоему слову люди могут догадаться, что ты думаешь» (Сато, 278). А это, по японским представлениям, плохо. В этом одна из причин того, что японскую культуру называют культурой самоконтроля, самоограничения и умолчания.

Амаэ и хикаэ. Самоконтроль и самоограничение при контактах с другими людьми играют ключевую роль в понимании этой пары противоположных по смыслу категорий. Хикаэ (или энрё) можно перевести как «самоконтроль», «самоограничение» или воздержание от каких-либо действий, выходящих за установленные рамки. Амаэ имеет противоположный смысл — отсутствие этих качеств в отношениях с другим человеком. Толковый словарь Кодзиэн даёт следующее значение глагола амаэру. «без стеснения пользоваться любезностью или добрым к себе отношением другого человека». Описательное определение указывает на то, что категория амаэ не имеет точных аналогов в русском языке. Социолингвисты отмечают, что «такие категории присутствуют и в неяпонских культурах, но в других языках нет терминов, которые покрывали бы все значения и употребления слова амаэ» (Bower, 465).

Категория амаэ попала в поле зрения зарубежных японоведов после Тихоокеанской научной конференции 1961 года, проведённой на Гавайских островах. Выступивший на ней с докладом японский ученый Т. Дои стал ее первым исследователем. Он также подчёркивает, что амаэ не является исключительно японским феноменом, с помощью этой категории можно изучать психологию отношений в любой культуре (Дои, 212). Тем не менее наибольшую популярность она завоевала именно в Японии, и в 1967 году Японское психологическое общество(Нихон сэйсин бунсэки гаккай) специально посвятило её обсуждению ежегодный научный симпозиум.

Категория амаэ присутствует в русских выражениях «баловать любимого ребёнка», «быть снисходительным к женским слабостям» и т. д. В японской системе координат такое предупредительное благодушие положено проявлять старшему (сильному) по отношению к младшему (слабому). Его можно часто наблюдать на японских дорогах, где роли чётко распределены: водитель автомобиля олицетворяет сильную сторону, пешеход — слабую. Например, пешеход начинает переходить дорогу за несколько мгновений до окончания зеленого сигнала, который тут же меняется на красный. Тем не менее он продолжает неспешно идти на красный свет, а поворачивающие машины терпеливо ждут, хотя имеют право двигаться. Призывать каким-либо образом «слабого» пешехода к дисциплине не принято, это противоречит принципу амаэ. Что касается предупредительности между равными партнёрами, например между водителями на дороге, то такая категория тоже существует, хотя не всегда соблюдается. Но она имеет уже другое название — омоияри. В этом проявляется деление всех партнёров на «низших», «равных» и «высших», обязательное для японской этики межличностных отношений.

Гири — совокупность моральных принципов и обязательств перед другими людьми. Это очень широкая категория, конфуцианская по своей сути. В ней различаются долг признательности, долг покровительства, долг преданности, сыновний долг и пр.

«Ни один японец не может говорить о мотивах поведения, или о хорошей репутации, или о проблемах, с которыми сталкиваются люди в его стране, не обращаясь постоянно к гири» (Бенедикт, 96). Старая японская пословица оя-но он ёри гири-но он («гири важнее сыновнего долга») говорит о том, какое значение придавали моральным обязательствам в прежние времена.

Сегодня категория гири не имеет такой всеобъемлющей и несокрушимой силы, как в прежние эпохи, но продолжает оказывать влияние на мировоззрение и поступки японцев.

Как-то попав к врачу па поводу банальной простуды, автор этой книги был удивлён, не получив счёта за приём. Позднее выяснилось, что японский доктор в молодые годы, ещё не будучи практикующим врачом, стажировался за границей, и там ему пришлось обратиться за медицинской помощью. Случай был несложный, и местный врач осмотрел его и назначил лечение бесплатно, проявив к иностранцу своего рода гостеприимство. Будущего терапевта оно ни к чему не обязывало. Тем не менее, вернувшись в Японию и начав работать, он уже много лет принципиально не берёт с иностранцев денег за приём. Возвращает долг признательности (гири-но он) за когда-то оказанную ему услугу. Это одно из проявлений принципа гири.

Бывают и другие.

Вернувшись из советского плена, бывший японский солдат открывает своё маленькое дело и работает не покладая рук, чтобы прокормить семью. Проходят годы, он стареет и передаёт дело старшему сыну. А перед смертью завещает ему ежегодно отправлять небольшую, чисто символическую сумму денег в страну, где в качестве военнопленного ему довелось многое испытать, но посчастливилось выжить. Сумма маленькая, потому что большой он не может себе позволить. А чтобы деньги служили мостиком между двумя странами, он завещает их победителю конкурса японского языка, который просит проводить каждые полгода. Последние семь лет его старший сын, сам уже немолодой человек, два раза в год оставляет в Японии все свои дела и приезжает в Россию, чтобы выполнить волю отца. Стоимость его поездки в несколько раз превышает сумму стипендии. Это тоже гири, моральное обязательство, которое нельзя нарушить.

Сэкэнтэй — внимание к оценкам, взглядам и мнениям окружающих, особенно к их мнению о себе. На русский язык может переводиться по-разному, в том числе как «мнительность, рефлексия, зависимость от чужого мнения, конформизм» и т. п. Работает в обе стороны — как фактор сдерживания или, наоборот, поощрения индивидуальных действий с точки зрения общепринятых обычаев и традиций- Категория не только японская, она присутствует в любом социуме. Как мы помним, в «Горе от ума» Павел Афанасьевич Фамусов тоже сокрушался: «Ах, боже мой, что станет говорить княгиня Марья Алексевна!»

Категория сэкэнтэй была выделена и описана японскими учёными в 1960- 1970-х годах (Иноуэ, 1977). Её название образовано сложением корней тэй (внешний облик, лицо, честь) и сэкэн (мир, за друга), которое до середины XIX века употреблялось в японском языке вместо современного сякай (общество). Современный термин имеет более широкое значение. Он появился в период модернизации под влиянием европейских заимствований и вытеснил «феодальное» название, которое сохранилось во множестве крылатых выражений и пословиц. Одна из них сэкэн ва хирой ё дэ сэмай — «мир хоть и широк, да тесен». Смысл пословицы: именно потому, что тесен, человек в нём всегда на виду, и об этом следует помнить. Категория сэкэнтэй сформировалась в эпоху Токугава и отражает психологический уклад малых социальных групп (сословных, местных, профессиональных), из которых состояло японское общество того времени. И в прежние годы, и сейчас широко используется в педагогике (не делай этого, над тобой будут смеяться), в поддержании социального ритуала (свадьбу сыграем не хуже, чем у людей) и многих других аспектах жизни.

Публичного осуждения, а тем более позора, люди стремятся избежать в любом обществе, а в японском — особенно, вплоть до самоубийства. Это обусловлено высокой степенью унификации общественной жизни, ритуальностью публичного поведения и этикета, повышенным чувством ответственности за свои действия. После выхода в 1946 году известной книги Р. Бенедикт «Хризантема и меч» японскую культуру стали называть «культурой стыда». Это усилило интерес японских учёных к регулирующей функции сэкэнтэй. Они единодушны в том, что мнение окружающих, особенно в ближнем круге, имеет для японцев огромное значение. Среди поступков, совершаемых ими «потому, что так делают все», поступление в вуз, покупка зарубежных брендов, поездки за границу и многое другое. Это же чувство удерживает большинство японцев от различных форм отклоняющегося поведения и социальных пороков, распространённых в других странах. Поданным недавнего обследования, 68 % японцев стремятся избежать осуждения окружающих и считают его важным регулирующим фактором поведения (Дэнцу сокэн, 2005: 7).

Оглядка на постороннее мнение и зависимость от него сформировали привычку искать и находить скрытый смысл сказанного. Иногда это хорошо, иногда плохо. Хорошо, когда ваше подлинное отношение к тому или иному вопросу легко понимается без лишних слов. Например, если вы на секунду задумались, услышав какое-то предложение, вам тут же скажут, что оно имеет исключительно предварительный характер и ни к чему вас не обязывает. Плохо, когда за вашими словами могут увидеть то, чего нет. Например, ваш подчинённый заболел и просит дать ему отгул. Вы с лучшими намерениями отвечаете, что он может не волноваться и спокойно выздоравливать, его работа будет выполнена другими сотрудниками. Если при этом вы не выразите в какой-то форме озабоченности временным отсутствием человека и не подчеркнёте тем самым его нужность коллективу, он может увидеть в благом пожелании завуалированный упрек его деловым качествам. Это азбука неписаных, но хорошо известных всем японских правил.

 

НЕ В ДЕНЬГАХ СЧАСТЬЕ, ИЛИ ПОЧЕМУ ЯПОНСКИЙ СЕРВИС ЛУЧШИЙ В МИРЕ

С XVII по XIX век основу японской жизни составляла так называемая «рисовая экономика», а класс самураев жил по законам кодекса чести. Вассал должен был всю жизнь служить своему сюзерену, не думая о вознаграждении. А для того делом чести было обеспечить материальное содержание вассалу и его семье. Пропитание обеспечивалось натурой, то есть рисом. Чем богаче сюзерен и чем выше ранг вассала, тем больше годовой рисовый паёк.

Деньги поначалу особой ценности не имели. Однако со временем появилось и окрепло торговое сословие, имевшее дело исключительно с товаром и деньгами. Самураи относились к торговцам так, как требовал кодекс чести: «расчетливые люди достойны презрения» (Хагакурэ, 2004:66). Торговля считалась делом бездуховным и потому презренным. Общество, как водится, подражало элите и тиражировало её жизненные установки. Вплоть до 1868 года социальный статус торгового сословия оставался самым низким в японском обществе, несмотря на накопленные к тому времени изрядные богатства. Даже правительство иногда обращалось к гильдии торговцев с просьбами, но на их социальном статусе это мало сказывалось. По замечанию В. М. Головнина, «купечество в Японии очень многочисленно и богато, но не в уважении». Многие знатные люди считали для себя зазорным общаться с торговцами, за покупками посылали порученцев. Торговцы, в свою очередь, не смели называть клиентов по имени и, независимо от происхождения, почтительно величали всех словом уэсама (ваше превосходительство).

 

Простолюдин перед полицейским.

 

Не принято было уважаемому человеку самому считать деньги, расплачиваться в лавке или ресторане. Умение складывать цифры считалось делом плебейским, недостойным настоящего воина, поэтому в самурайских школах арифметику долгое время вообще не изучали. Но торгово-денежные отношения неумолимо входили в жизнь, и с этим надо было что-то делать.

Дабы отделить возвышенный процесс потребления благ от низменных расчётов, оплату услуг торговцы откладывали на завтра-послезавтра. Сами являлись в дом клиента и, низко кланяясь и рассыпаясь в благодарностях за оказанную честь, получали деньги от распорядителя. По свидетельству Э. Гюмбера, «во всех делах, приводящих купца в соприкосновение с самураем, первый обязан несколько раз поклониться в ноги последнему. Переступая за порог дворянина, он должен преклонить колена и нагнуть голову к земле, оставаясь в таком положении до тех пор, пока хозяин не велит ему встать. Но и тут он не иначе имеет право разговаривать с хозяином, как весь перегнувшись вперёд и держа руки по швам» (Гюмбер, 183).

В заведениях для еды и питья не было ценников. Искусство хозяина заключалось в том, чтобы выставить счёт, который соответствовал бы не только качеству угощения, но и финансовым возможностям гостя. Поэтому для разных клиентов одно и то же блюдо могло иметь разную цену. Богатый и знатный не только может, но и должен заплатить больше, тем самым он реализует свой статус. Сервис держался, таким образом, не только на финансовом расчёте, но и на соблюдении обеими сторонами определённых принципов.

 

Плакат с описанием нарушений торговца установлен перед его лавкой на всеобщее обозрение.

 

Во второй половине эпохи Токугава деньги стали эквивалентом любых товаров и услуг, но говорить об этом открыто и поступать соответственно было не принято. В. М. Головнин отмечал, что «хотя вельможи и чиновные люди по наружности ведут себя гордо в сношениях с купечеством, и по видимости не обращают на людей сего состояния ни малейшего внимания, но приватным образом имеют с богатыми купцами знакомство, обращаются с ними дружески, и даже часто бывают ими одолжаемы» (Головнин, 348).

В сегодняшней Японии многое изменилось, но в отдельных уголках торговли и сервиса ещё можно найти отголоски традиций. В основном это уходящие сферы, такие как услуги гейш, пошив кимоно, чайные домики. Бывает и так, что потомственные мастера своего дела (плотники, резчики по камню и др.), принимая заказ, не оговаривают его стоимость. Как правило, эти умельцы гордятся своим ремеслом и гарантируют качество своим именем и репутацией. Поэтому они избегают разговоров о деньгах, оставляя вопрос о вознаграждении на усмотрение клиента. Исходят из того, что достойный человек настоящее мастерство оценит по достоинству. В Японии можно и сегодня попасть в суси-ресторан, где в меню не проставлена цена. В таких местах хозяин обычно знает всех и все знают его. Длительные отношения и взаимное доверие играют здесь ключевую роль. И хотя большинство японских ресторанов перешли на более современные формы оплаты, внимательно рассматривать полученный счёт или, тем более, открыто перепроверять его по-прежнему считается не очень этичным. Если проверка счёта кажется нелишней, лучше сделать это незаметно.

Горожане, занятые в торговле и обслуживании, занимали место в нижней части социальной иерархии в течение двух с половиной столетий. Это несколько поколений в обществе, где люди жёстко поделены на ранги и обязаны всю жизнь выполнять то, что им на роду написано. Привычки, образ жизни и мышления, мораль и кодекс поведения торгового сословия передавались от поколения к поколению, закрепляясь в генетической памяти потомков. Со временем они превратились в одну из многих национальных традиций. По-видимому, именно в характере эпохи, на которую пришлось становление японского сервиса, следует искать истоки его изощрённости. Правящий класс самураев на начальном этапе был главным потребителем всевозможных услуг, поэтому торгово-обслуживающий люд должен был подстраиваться под установленные им правила жизни. А правила эти были жёсткими даже для самих самураев, не говоря уж про подчинённых и прислугу. Если простолюдина можно было на законном основании лишить жизни за нарушение правил этикета, то уж расправиться за обман с презренным торговцем — просто святая обязанность каждого уважающего себя самурая. А с самоуважением у них было всё в порядке.

 

КАК ПО-ЯПОНСКИ «КЛИЕНТ ВСЕГДА ПРАВ»?

С уникальностью японского сервиса можно столкнуться где угодно — в магазине, в ресторане, на транспорте. Иностранцам он бросается в глаза сразу и повсюду. В ресторане официантка при разговоре с клиентом непременно найдёт способ расположиться так, чтобы быть ниже и смотреть на него снизу вверх. Если он сидит на высоком стуле, она присядет на низкий. Если его стул невысок, она опустится на корточки. Наконец, если дело происходит в японском ресторане и клиент сидит на татами, официантки будут передвигаться по комнате ползком, чтобы большую часть времени быть ниже уровня его головы. Кажется, эта манера превращается в элемент всеобщего сервисного этикета, потому что в последнее время её стали перенимать и работники других сфер обслуживания.

При этом с клиентом разговаривают таким тоном и с таким выражением лица, словно это не обычный человек в рубашке и джинсах, а посланник небес собственной персоной. Утончённая вежливость и изощрённая предупредительность — в мельчайших деталях. Абсолютная компетентность — нет рабочей ситуации, в которой служащий не знал бы совершенно точно, что нужно делать. Отточенность движений и выверенная мимика.

Как-то по японскому телевидению шла передача о жизни продавцов. У одной из недавно принятых на работу женщин не очень получалось приветствие, которым принято встречать клиентов. Точнее говоря, оно получалось, но выглядело немного искусственным. Домашнее задание, работа перед зеркалом. В то время как все остальные уже вышли в зал, героиня передачи усиленно тренировалась под руководством наставника. Наконец, после нескольких дней актёрской и психологической подготовки она на глазах у телезрителей расцвела необходимой улыбкой и с радостью победы над собой вышла навстречу первым клиентам. Прогресс героини на протяжении всей передачи был постепенным и естественным, что создавало полную иллюзию реальности. Не было никакого сомнения в том, что герои передачи — не актёры, а самые обычные, реальные служащие.

Конечно, каждый, кто прожил в Японии сколько-нибудь долго, может припомнить случаи, не вписывающиеся в эту идиллическую картину. Мне тоже доводилось с ними сталкиваться. Но всё же будем справедливы: в Японии они нечасты, именно поэтому и запоминаются надолго.

Описанное отношение к клиенту сложилось не только в сфере обслуживания, но и в бизнесе. Вот мнение специалистов по маркетингу: «Как и в других странах, в Японии "покупатель услуги — король", однако здесь он "больше король", чем где бы то ни было. В Японии продавец товара или услуги кроме удобной цены, доставки и прочих условий должен сделать всё возможное, чтобы удовлетворить пожелания покупателя… Многие компании, ведущие дела в Японии, привыкли предоставлять потребителю больше того, что оговорено в контракте. И поскольку продавец и покупатель имеют разный статус, их ролевые позиции и поведение тоже различаются» (Oikawa, Tanner, 68).

В японском языке есть выражение кякусама ва камисама. На русский язык его обычно переводят по смыслу — «клиент всегда прав». Но это по смыслу. В данном случае предпочтительнее буквальный перевод: «Его Величество клиент- это Господь Бог». У внешнего наблюдателя может сложиться впечатление, что именно на этом принципе стоит весь японский сервис. В магазинах обслуживающий персонал общается с клиентами с помощью устоявшегося набора фраз, в которых выверено каждое слово. Это тоже ката, специального назначения. Типичный набор реплик и жестов при расчёте на кассе выглядит следующим образом.

Продавец (с легким поклоном).  — Добро пожаловать. Извините, что заставил(а) ждать. Будьте любезны, вашу членскую карту. Нет карты? Извините за бестактность. (Посчитав стоимость покупок.) Извините, что заставил(а) ждать. С вас столько-то. (Приняв деньги.) С вас получено столько-то. Сдача столько-то. (Пересчитывает сдачу дважды, банкноты переворачиваются по диагонали и проверяются с обеих сторон.) Вот ваша сдача, проверьте, пожалуйста. (Деньги передаются клиенту двумя руками. Затем следует лёгкий поклон.) Спасибо за покупку. Будем рады видеть вас снова. (Следующему клиенту.) Извините, что заставил(а) ждать… (Дальше по схеме.)

При появлении у кассы, например, пятилетнего ребёнка с игрушкой весь набор фраз повторяется без изменений. Вообще с детьми в Японии разговаривают не так, как со взрослыми. Используются другие, менее вежливые формы. Но когда ребёнок в роли покупателя, его сиюминутный статус оказывается важнее возраста, и это порождает некоторую неестественность. Так бывает, когда какая-то одна норма заполняет собой всё коммуникативное пространство, и в некоторых его сегментах возникают несоответствия или пустоты (лакуны). Так. в русском языке после революции было введено единое обращение товарищ, и это привело к появлению пустоты на месте «буржуазных» господин и госпожа. За годы советской власти им так и не удалось найти замены, и после 1991 года они были возвращены к жизни. В японском сервисном этикете нет подраздела для детей и подростков, поэтому используется «тяжёлый» взрослый арсенал.

В дорогих западных магазинах тоже ведут себя с клиентом безукоризненно вежливо. Некоторое отличие в том, что работники лучших образцов западного сервиса при всей своей предупредительности остаются равными клиенту, они профессионально вежливы и дружелюбны. И в установленных рамках могут допускать человеческие, личные отступления. В Японии профессионализм персонала заключается в том, чтобы в любой ситуации внешне и внутренне держать себя ниже клиента и не подниматься до него ни при каких обстоятельствах. Никаких личностных отступлений, например шуток, посторонних замечаний, не допускается в принципе. Сверхвежливая автоматизированность и формализм сервисного общения в Японии не имеют аналогов и придают ему неповторимый колорит.

На то, чтобы этот алгоритм укоренился в общественном сознании, потребовалось несколько столетий и особый жизненный уклад эпохи Токугава. А затем включился эффект самозаводящегося механизма: тот, кто хотел преуспеть в сфере обслуживания, принимал правила игры и добавлял что-то новое, чтобы обойти конкурентов. Планка «превознесения клиента» поднималась всё выше. Через какое-то время благодарить получателя услуги любого пола, возраста и социального положения стало дежурной обязанностью работников сервиса. Сегодня в японской парикмахерской клиента хором благодарят за то, что зашёл постричься, а в библиотеке — за то, что взял на абонементе книгу почитать. Да ещё по несколько раз, за каждое отдельное движение.

Тотальная обходительность персонала могла быть чревата неловкостями и курьёзами, если бы не многообразие и конкретность японских куртуазных выражений. Например, выписывается пациент из больницы, где ему спасли жизнь. Он как бы воспользовался медицинской услугой и оплатил лечение, а стало быть, является клиентом, которого по правилам нужно благодарить, что не очень логично. Но к счастью, японские этикетные выражения не только многочисленны, но и очень конкретны, они плотно привязаны к ситуации, и это позволяет обходить подводные камни. Счастливо оздоровившемуся больному медперсонал при выписке желает «беречь себя» (о-дайдзини). А благодарность за помощь и заботу, как и положено, выражает всё-таки пациент, а не врачи.

 

Я — ПАССАЖИР ЯПОНСКОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ!

Говоря о японском сервисе, невозможно не упомянуть общественный транспорт Мало где ещё трогательное отношение к клиенту проявляется в таком блеске.

Основной объём пассажирских перевозок в Японии приходится на городские электрички, метро и автобусы. В салонах городских автобусов установлены повторители сигналов поворота и стоп-сигнала. Когда водитель тормозит или поворачивает, над его креслом загораются соответствующие красные или зелёные сигналы. В дополнение к этому на поворотах включается магнитофон, и приятный женский голос сообщает, в какую сторону меняется направление движения. В салоне над каждым креслом прикреплена табличка с просьбой не вставать до полной остановки автобуса, эта просьба многократно повторяется через динамики. Цель — безопасность пассажиров. График движения составлен поминутно и в часы пик неизбежно нарушается. Несмотря на эти трудности, транспорт продолжает работать по принципу «удобство и безопасность пассажира превыше всего». По ходу маршрута все остановки объявляются дважды, автоматический гид дополнительно сообщает, какие полезные для пассажиров заведения находятся неподалеку. На главных городских маршрутах становится всё больше остановок, оборудованных визуальными табло, которые показывают ожидающим пассажирам приближение автобуса. Визуальная информация дублируется объявлениями через динамик. Дополнительные удобства обходятся недёшево и снижают рентабельность перевозок, однако общая тенденция городской жизни состоит в их неспешном, но неуклонном наращивании. Правда, так же неуклонно растет и плата за проезд. В 2007 году она составляла в среднем около 3 долларов США за внутригородскую поездку на расстояние от 5 до 10 км. Впрочем, в разных городах цена может несколько различаться.

 

Мониторинг автобусного движения. Светлые кружки показывают приближение автобуса.

 

Высокое качество японского сервиса оказывает любопытное влияние на клиентов. Попав в зону его действия, японец тут же расслабляется и превращается в ребёнка, по виду — точную копию взрослого. Вопрошающий взгляд, неуверенные движения и готовность следовать за тем, кто его отведет и всё объяснит — характерные признаки этого состояния. С одной стороны, это хорошо: стремясь соответствовать, японский сервис и торговля берут всё новые высоты. С другой стороны, плохо: становится всё больше мошенничества, построенного на доверии клиентов. Изучавший этот вопрос профессор С. Асами назвал японцев самой доверчивой нацией в мире. По его данным, японские коммивояжёры обманывают соотечественников от 10 до 20 раз чаще, чем в других странах (March, 56). Сообщения об этом — не редкость в японских газетах.

Одинокая пожилая женщина жила в своем доме, но не знала, как его ремонтировать. За несколько лет 11 агентов из разных строительных фирм выманили у нее 55 млн йен (около 450 тыс. долларов США) на профилактический ремонт дома, по большей части ненужный. В одном случае её убедили сначала подписать договор на производство работ, а через какое-то время другой специалист определил, что работа была лишней. Женщине пришлось заплатить ещё раз, теперь уже за ликвидацию последствий ремонта.

Расслабленность японцев во взаимоотношениях со своим сервисом и их святая вера в его неизменное покровительство иногда принимают курьёзные формы.

Вечерняя городская электричка. Двое подвыпивших пассажиров переругиваются друг с другом. Постепенно накал ссоры нарастает, и один из спорящих, помоложе и физически покрепче, предлагает выйти на платформу и разобраться по-мужски. Его оппонент менее агрессивен, и покидать вагон ему явно не хочется. Когда первый начинает силой тянуть его к выходу, продолжая угрожать и задираться, второй не выдерживает и выдает последний, убойный аргумент: «Да отстань ты, не видишь, что ли, я — пассажир Японской железной дороги!» Его оппонент, продолжая ругаться, тем не менее сбавляет напор и перестаёт тянуть его к выходу. Перебранка продолжается ещё некоторое время, но очевидно, что аргумент подействовал и самое худшее уже позади, ссора постепенно затихает. Ничего не скажешь, вера в родной сервис — реальная сила.

Что же это за взаимоотношения такие между железной дорогой и пассажирами, если даже выпивший задира при её упоминании отказывается от своих боевых намерений? Отношения и вправду любопытные, хотя ничего принципиально нового по сравнению с выражением «Его Величество клиент — это Господь Бог» не содержат. В этом смысле японские железнодорожники ничем не отличаются от других работников сферы обслуживания. Та же неизменная вежливость и ритуальность поведения.

Вот помощник машиниста проходит по всему составу. Входит в вагон, прикрывает за собой дверь, останавливается. Снимает форменную фуражку, склоняет в поклоне голову и обращается к пассажирам: «Прошу прощения за беспокойство». Надевает фуражку, проходит через вагон и останавливается у противоположной двери. Снова оборачивается к пассажирам, слегка кланяется, повторяет мантру «Прошу извинить за беспокойство» и переходит в следующий вагон. По правилам, он должен снимать фуражку и второй раз, новички так и делают. Те, кто постарше, ритуалом иногда пренебрегают. В следующем вагоне всё повторяется снова. Ритуальность поведения в том, что помощник машиниста, конечно, никому на самом деле не мешает. Так его учили проходить по вагону, когда принимали на работу.

Японский общественный транспорт - один из самых развитых в мире. Он ежедневно перевозит десятки миллионов пассажиров и ожидает от них своевременной оплаты проезда. Как и повсюду, в Японии есть несознательный элемент, который так и норовит проехать зайцем. В отношении к этому элементу ярко проявляется неповторимость японского сервиса. Кажется, что вышеупомянутый помощник машиниста прошёл по составу по своим делам. На самом деле это не так. Он курсирует по вагонам для того, чтобы дать возможность пассажирам с неоплаченным или недооплаченным проездом внести недостающую сумму. Те, кто просто не успел купить билет, так и поступают. Они называют начальный и конечный пункт своей поездки и получают билет прямо в вагоне. Но так поступают не все, поэтому время от времени железнодорожники проверяют билеты. Тоже вежливо, со многими извинениями. При этом выявляются безбилетные пассажиры. Как с ними поступают?

Те, кто дочитал до этого места, должны догадаться.

Правильно — они спрашивают, на какой станции пассажир сел в поезд (без билета это установить невозможно) и где он собирается выходить (это поддаётся проверке), и продают билет на это расстояние. Всё со слов самого пассажира. Никаких вопросов, почему не купил билет раньше, когда железнодорожник ходил по вагону, ни, упаси боже, сомнений в правдивости информации. О штрафе вообще речи нет, на городском транспорте не штрафуют. По крайней мере, в тех городах, где мне доводилось бывать.

Откуда такой либерализм?

Тут в общих чертах вырисовываются две причины. Об одной мы поговорим в следующем параграфе. А вторая обсуждается в этой главе. Это всё то же стремление к бесконфликтным отношениям между людьми вообще, и гладким отношениям между сферой обслуживания и клиентом — в частности. Японский сервис ни при каких обстоятельствах не должен конфликтовать с клиентом, так уж он изначально задуман.

И что, ради гармонии отношений терпеть финансовые убытки? Нет, не терпеть, отвечают японские железнодорожники. Терпеть убытки — это неправильно и несовременно. И ставят повсюду турникеты. Даже на самых маленьких станциях, даже на второстепенных выходах с платформ, где пассажиропоток чисто символический. Конечно, не сразу везде ставят, а постепенно.

 

Турникеты на железнодорожном вокзале.

 

Автоматы — просто загляденье, последнее слово техники, и стоят больших денег. Иные модели с дисплеями, на которых мультипликационная девушка вежливо кланяется и приглашает пройти на платформу. Однако молодому безбилетнику перепрыгнуть через такой турникет высотой около метра — не проблема. Поэтому над турникетом устанавливают ещё и камеру слежения, чтобы несознательный элемент не хулиганил. Работают эти камеры вообще или просто искусные муляжи — неизвестно. Но сам подход к проблеме примечателен. Установка сложной контролирующей техники — это опять же затраты. Получается, что японские транспортники ради гармоничных отношений с пассажиром всё-таки идут на немалые расходы. Все последние десятилетия они постепенно, шаг за шагом, выстраивают систему автоматического контроля на всех железных дорогах страны.

 

Билетные автоматы в метро.

 

И не только на железных дорогах. На автотрассах с каждым годом растёт число радаров, спаренных с фотокамерами. Сначала они появились на скоростных трассах, теперь ими оснащаются уже и обычные городские. Причём довольно плотно. Контроль скоростного режима. Придавил водитель педаль газа под радаром — автозамер, фотовспышка и через какое-то время извольте получить по почте ваше фото за рулем крупным планом, номера тоже хорошо видны. Радары с камерами нацелены на водителей постоянно, но когда именно они включены — неизвестно. По-видимому, уже в не столь отдалённом будущем автомобильное движение в Японии будет контролироваться исключительно техническими средствами. Как и пассажиропоток на железной дороге. Идея полностью контролируемого социального пространства, где всё продумано, удобно и безопасно, близка японской душе. Такое общество и строят сегодня в Японии. Поэтому транспортники готовы вкладывать деньги в новейшие средства технического контроля. По-японски это называется «системное решение вопроса».

Японский подход резко контрастирует с североамериканским. Ну ладно, Америка — страна законченных индивидуалистов и полной персональной ответственности. Все — на личных автомобилях, а общественный транспорт существует лишь как социальный проект для малообеспеченных. Но Канада-то? Вроде бы цитадель либерализма и этнокультурного всепрощенчества, она-то как со своими безбилетными гражданами поступает? Оказывается, так же, как Америка. Хотя транспорт общественный в Канаде развитие в пример США, миллионы пассажиров ежедневно… В метро никакого текущего контроля за пассажирами. Сел — поехал, хочешь с билетом, хочешь без. Но если нарвёшься на наряд контролеров, готовь без лишних разговоров 200 долларов, при том что билет стоит 2 доллара в любой конец. Штраф в 100-кратном размере. При входе в кассовый зал, на полу нарисована широкая белая линия и написано: отсюда и далее пассажирская зона, за нахождение в ней без билета взимается штраф. И всё. Никаких турникетов и контролёров. Без лишних затрат, дёшево и сердито. Не думают североамериканцы о социальной гармонии, только об эффективности.

Хотя эффективность — штука непростая. Экономия на профилактике правонарушений оборачивается расходами на контроль за исполнением наказаний. В этом смысле ещё неизвестно, чей метод эффективнее — японский или североамериканский. Японцы ведь расходуют много сил и средств не только на контроль за пассажирами. Профилактика правонарушений и идейно-воспитательная работа с населением — давняя японская традиция. Звучит не очень романтично, но практические результаты есть. По данным на февраль 2005 года, в мирной и благополучной Канаде в пересчёте на 100 тысяч населения заключённых было в 2 раза, а в США — в 12 раз больше, чем в Японии (Walmsley). Возможно, прививаемое японцам с детства осознание того, что все их действия, начиная с покупки билета на метро, кем-то контролируются, играет в этой статистике не последнюю роль.

 

САМЫЕ ТОЧНЫЕ В МИРЕ ПОЕЗДА

Японские железные дороги — не только главный перевозчик, но и самая пунктуальная транспортная сеть в мире. Сегодня это общепризнанный факт, причём лидируют японцы с неприличным отрывом. Поданным Восточно-Японской железной дороги, в 1999 году опоздание сверхскоростных экспрессов серии Синкансэн составляло в среднем 20 секунд на каждый рейс. Обычные поезда и электрички опаздывали в среднем на 1 минуту. Прибытие в пункт назначения с отклонением в пределах минуты в Японии считается соблюдением графика, больше минуты — уже опоздание. В этом смысле точно по расписанию курсировали 95 % всех суперэкспрессов и 98 % обычных поездов. Эта статистика остается неизменной с конца 1980-х годов.

Япония — единственная в мире страна, где критерием опоздания считается минутный рубеж. В самых точных европейских странах, Германии и Швейцарии, опоздание поездов начинают фиксировать с пяти минут. В Англии — с десяти, а в Италии и Франции — с пятнадцати. По европейским стандартам, в Англии, Франции и Италии графика придерживаются 90 % всех поездов, а французский суперэкспресс ТГВ вышел даже на 92 %. Но не будем забывать про 15-минутный критерий опоздания. Уязвлённые своим отставанием немцы и швейцарцы в последние десятилетия регулярно наведываются в Японию с целью перенять опыт, но пока перспективы не радужны. По признанию немецких железнодорожников, внедрить японские достижения в европейскую практику пока не представляется возможным (Мито, 14). Мировое лидерство по пунктуальности железнодорожного транспорта — явление не новое, японцы удерживают его с 1930-х годов.

За пределами японских мегаполисов многие пригородные поезда и сегодня курсируют по одноколейным линиям — сказываются теснота застройки, дефицит земли и экономия средств. При движении по одной колее встречные составы могут разминуться только на станциях. Составление поминутного графика движения в таких условиях требует от диспетчеров невероятной точности, а от машинистов — его неукоснительного соблюдения. Частые землетрясения, сильные муссонные ветры и снегопады в северо-восточной части страны внесли свою лепту в повышенные меры безопасности на транспорте. Как только порывы ветра достигают определённой силы, все поезда останавливаются на ближайших станциях до тех пор, пока стихия не угомонится. После восстановления движения разводка составов осуществляется диспетчерами «вручную» (миавасэ), пока вся движущаяся цепочка не войдёт в стандартный график.

Но привыкших к комфорту японских пассажиров мало волнуют проблемы железнодорожников. Они не на шутку раздражаются, когда сталкиваются с нарушениями графика. Пятиминутное опоздание электрички даёт основания некоторым из них устраивать скандалы и атаковать служащих железной дороги. Что резко контрастирует с вежливостью, присущей этим же людям во всех остальных случаях. Автору этих строк приходилось быть свидетелем довольно неприглядных сцен.

Середина рабочего дня. Железнодорожная станция в черте города с полумиллионным населением. Один из ожидающих электричку пассажиров, по виду обычный служащий, нервно поглядывает на часы и ходит по платформе. Из репродуктора раздаётся голос дежурного по станции. Он сообщает, что по техническим причинам электричка задерживается на 6 минут, и извиняется за неудобство. Пассажир взрывается гневом и начинает громко кричать в сторону конторки, где сидит дежурный Железнодорожники разгильдяи, не сообщили ему о задержке раньше. Он мог бы взять такси и уехать, а теперь опаздывает. Услышав крики, дежурный по станции выходит из служебного помещения и останавливается на противоположной платформе точно напротив пассажира. Он снимает форменную фуражку, наклоняет голову и извиняется. Пассажир продолжает громко ругаться. Вокруг него образуется пустота. Из окон ближних домов выглядывают люди. Дежурный стоит, выслушивая брань и повторяя извинения. Так продолжается несколько минут, пока наконец не показывается опоздавшая электричка. Дежурный держит фуражку в руке и стоит в этой позе, пока состав не отходит от платформы, увозя разбушевавшегося пассажира. После этого он надевает фуражку и возвращается в свою конторку.

В некоторых странах население относится к недоработкам транспортников со снисходительной иронией, как к прогнозам синоптиков: «ну вот, опять опаздывают». Про японцев этого не скажешь. Когда по погодным условиям нарушается график движения

Скоростной экспресс современной серии скоростных экспрессов, все телеканалы страны сообщают об этом бегущей строкой с указанием времени опоздания. Как только график восстанавливается — снова новость на всю страну.

 

Скоростной экспресс современной серии.

 

В вагоне суперэкспресса.

 

Зима 1998 года стала в Японии рекордной по числу снегопадов и числу опозданий суперэкспресса Синкансэн. Чувствительность к снегу является, пожалуй, его главной слабостью. Ситуация усугубилась увеличившимся числом отказов оборудования, установленного в 1960-е годы. 14 ещё небывалым числом самоубийц, решивших свести счёты с жизнью под колесами скоростных поездов. Опоздания экспрессов, составляющих предмет национальной гордости, всколыхнули японскую общественность. Критические материалы в прессе, сдержанно-самокритичные отчёты железнодорожников, планы и меры по выходу из кризиса — и вскоре ситуация нормализовалась. Так что пока мировому лидерству японцев в точности передвижения реально ничто не угрожает.

Судя по всему, не собираются они надолго отставать от французов и вскорости передвижения. В июле 2007 года Восточно-Японская железнодорожная компания объявила о том, что в 2010 году планирует ввести в строй 100-километровый участок трассы на линии Токио-Аомори, где Синкансэн будет развивать скорость 320 км/час, такую же, как французский ТГВ. Сегодня до максимальной скорости 300 км/час японские поезда разгоняются на участке трассы Токайдо между городами Осака и Фукуока.

Развитие транспортной сети и постоянное усовершенствование средств передвижения прочно заняли своё место в системе японских приоритетов. Вслед за первыми гибридными автомобилями, в которых наряду с бензиновым двигателем используется энергия аккумуляторных батарей, в Японии вышел на рельсы и первый в мире гибридный электродизельный локомотив, созданный на базе модели Коуми. Он начал работать на линии между префектурами Нагано и Яманаси. Новый локомотив меньше загрязняет атмосферу, так как при торможении использует кинетическую энергию состава для подзарядки аккумуляторов. В 2007 году на линиях Токайдо и Саньё введена в эксплуатацию новая серия скоростных экспрессов № 700. За счёт использования новейших материалов и технологий японским конструкторам удалось снизить вес одного вагона на 30 %, что делает весь состав легче на 8 тонн. Результат- экономия электроэнергии, повышение комфортности и увеличение скорости движения. В 1964 году первые суперэкспрессы, курсировавшие на линии Токио-Осака, преодолевали расстояние в 552 км за 3 часа 10 минут. Сегодня поезда серии № 700 делают это за 2 часа 25 минут. Вместе со скоростью движения растёт и темп японской жизни.

 

БАКУФУ КАК ДВИГАТЕЛЬ ПРОГРЕССА

Откуда у японских железнодорожников такое стремление к точности? Оговоримся сразу: не только у железнодорожников, японцы вообще очень пунктуальны. Кроме того, были и исторические причины. К 1872 году, когда первая железнодорожная ветка связала Токио и Иокогаму, они уже вполне сложились. Чтобы понять, что это за причины, придётся ещё раз обратиться к эпохе Токугава.

В то время в жизни японской столицы был один примечательный момент: она регулярно принимала и отправляла караваны из всех без исключения удельных княжеств. С караванами ко двору сегуна прибывали удельные князья для несения воинской службы (санкин котай). Большинство приезжало в апреле, и через год возвращалось восвояси, выполнив долг верного вассала. Чтобы в следующем апреле вновь явиться ко двору правителя. Возвращаясь домой, князья оставляли членов семьи в столице в качестве заложников, поэтому эту службу называют системой попеременного заложничества.

Обычай зародился давно. В XIII веке Камакурский сёгунат собирал своих вассалов в замке правителя, позднее так поступал Хидэёси Тоётоми (1537–1598). В 1635 году третий сёгун Иэмицу Токугава (1604–1651) сделал сборы обязательными и всеобщими. Эта система существовала в неизменном виде 227 лет и стала одной из отличительных черт жизненного уклада в эпоху Токугава.

Среди удельных князей были как союзники правящего дома, так и далёкие от него кланы, поэтому сроки и частота службы заметно различались. Вызывали князей в столицу по многим причинам, но главным образом для того, чтобы знать, чем дышат в провинциях. Да и удельным князьям следовало быть в курсе текущих государственных дел. Одни проводили год дома и год в столице, другие приезжали дважды в год на более короткие сроки. Самым близким и надёжным разрешали являться к сёгуну раз в несколько лет. Система не делала исключений ни для кого, даже для иностранцев. Голландское торговое представительство тоже должно было регулярно совершать паломничество из Нагасаки в столицу с подношениями и заверениями в лояльности сёгуну.

К концу эпохи Токугава в Японии насчитывалось 273 удельных княжества. Караваны князей едва ли не ежедневно въезжали в столицу и покидали её. Вместе с правительственными чиновниками и порученцами они составляли главный контингент путешественников. В то время ездить верхом разрешалось только самураям, простой люд шагал на своих двоих. «До прибытия сюда иностранцев громадное большинство японцев никогда не путешествовало иначе, как пешком. Экипажей, ни даже простейшего устройства телег здесь вовсе не существовало, а право ездить верхом составляло исключительную привилегию избранных лиц из военного сословия» (Мечников, 41).

Память об изменах и заговорах эпохи «воюющих провинций» была ещё свежа в памяти, поэтому правительство отслеживало передвижение групп людей на подступах к столице. Расширять дороги особенно не стремились, считая естественные препятствия в виде гор и рек дополнительной зашитой от всяких неожиданностей. Крупного животноводства в Японии не было, поэтому животных как тягловую силу нигде, кроме столицы, не использовали. Грузы доставлялись в основном по морю, так было удобнее и дешевле — благо моря вокруг много.

Удельные князья прибывали в столицу торжественно и со свитой, статус обязывал. В свиту входили родственники, вассалы, организаторы поездки, прислуга, общим числом от 150 до 300 человек. Однако караван крупнейшего в то время княжества Kara (территория современных префектур Исикава и Тояма), которым правил клан Маэда, мог насчитывать до 4 тысяч человек. Как свидетельствовал в начале XVIII века Э. Кемпфер(1651–1716), «князь и вельможи империи, с огромнейшими свитами, равно как и губернаторы имперских городов и земель, принадлежащих казне, занимают первое место между путешественниками… Свита иных важнейших князей империи так велика, что занимает на дороге пространство нескольких дней пути» (Зибольд и др., 335).

 

Выход сёгуна к вассалам.

 

В Эдо многие князья держали специальные резиденции, где жили сами и оставляли семью. Домашний скарб часто с собой брали. Вообще поездки в столицу и содержание свиты влетали князьям в копеечку: в разных княжествах на это уходило от 25 % до 80 % годового дохода. Правительство об этом, конечно, знало и не имело ничего против финансового ослабления князей. В одном современном учебнике истории японским школьникам объясняют, что визит князя Маэда в столицу в пересчёте на современные деньги обходился в 2,5–3 млн долларов США.

Готовились к мероприятию тщательно. Задолго до поездки отправляли на утверждение правительственным чиновникам подробные списки с перечислением состава делегации, числа единиц холодного и огнестрельного оружия, голов лошадей и прочей важной информацией. Да и само передвижение каравана требовало внимания и подготовки. Ехали издалека, по дороге останавливались на постоялых дворах. Заявки на ночёвку подавались заблаговременно, обычно за 50, 100 дней, а то и за год вперед. За месяц до выезда их ещё раз перепроверяли. Не дай бог неожиданно встретиться с другим князем на постоялом дворе. Проезжая чужие владения, следовало засвидетельствовать уважение хозяину, заблаговременно сообщить ему о дате прибытия, договориться о смене лошадей и т. д. Самых приближённых и влиятельных князей встречали в чайном домике лично и с полным соблюдением ритуала. В общем, заявок и согласований хватало, и нужно было быть предельно внимательным, чтобы всё прошло гладко (Маруяма, 208). «Чрезвычайно любопытно и достойно удивления, как все эти лица, составляющие нескончаемую свиту, одетые в чёрные шёлковые платья, <…> идут в удивительном порядке, с важностью, которая им очень пристала, и в таком безмолвии, что слышны только шелест одежд и топот лошадей и людей, неразлучный со всяким движением» (Зибольд и др., 338).

Выезды в столицу совершались регулярно, поэтому со временем в княжествах сложились определённые правила, в том числе и по организации поездок. В упомянутом княжестве Kara на постоянной основе действовал график движения от города Канадзава до района Нихонбаси в центре столицы по двум маршрутам. Один маршрут занимал 12 дней и 11 ночей, другой — 10 дней и 9 ночей. Этот график, составленный приближённым князя Маэда по имени Нагасада Арисава, был, по-видимому, первым действующим расписанием, которое появилось задолго до строительства железной дороги.

 

Княжеский караван.

 

Регулярная воинская служба князей при дворе сёгуна заложила основные правила организации поездок и путешествий. Они сохранились и закрепились в новых условиях позднее, когда появился общественный транспорт. Эта связь хорошо показана в книге Ю. Мито, посвященной истории и современному состоянию японской железной дороги (Мито, 60). Любопытно, что и сегодня при оформлении командировочных документов японские служащие подсчитывают точное число дней и ночей, которые им предстоит провести в поездке. А также указывают не только число, но и день недели, на который приходится отъезд и прибытие. Так же поступают все японские бухгалтерии и отделы кадров. Что это: влияние традиций или привычка к точности?

В 1830 году англичане первыми открыли эру железнодорожного сообщения, пустив пассажирский состав между Манчестером и Ливерпулем. Приобщение к европейской цивилизации японцы начали с транспортного обустройства трёх главных городов: Токио, Осака и Киото. В 1872 году вошла в строй первая железная дорога Токио-Иокогама длиной 29 км. В 1874-м заработала линия Осака-Кобэ, в 1877-м — Осака-Киото. За 20 лет, с 1872 по 1891 год, в Японии было построено 2760 км железных дорог.

Первые работы выполнялись под руководством английских инженеров. Японские машинисты начали самостоятельно водить поезда только в 1879 году. Но к концу 1890-х годов иностранных железнодорожников в Японии уже не осталось-от всей души поблагодарили, щедро заплатили и отправили на родину. Дальше всё пошло по накатанному пути: освоение и шлифовка полученных знаний и навыков, подготовка собственных кадров и усовершенствование всего, что можно. Судьбу английских железнодорожников разделили все иностранные специалисты, во множестве работавшие в Японии в 1870-х — 1890-х годах.

Первые поезда в Японии имели свои особенности. Во-первых, большое число станций и остановок. Ещё в эпоху Токугава, когда простой люд путешествовал по родным просторам пешком, постоялые дворы в провинциях располагались на расстоянии одного дневного перехода, как правило, не более 30 км друг от друга. А в центральных районах — ещё плотнее, чтобы до наступления темноты любой путник мог до них добраться. Эти дворы росли и развивались, вокруг них селились те, кто помогал привечать путешественников. Так формировались бесчисленные японские городишки, которые сегодня слипаются в одну сплошную линию за окном мчащегося поезда. Кто путешествовал в первых японских вагонах? Всё те же правительственные чиновники, возродившаяся придворная аристократия, бывшие удельные князья, их родственники и порученцы. Компанию им составляли члены недавно учреждённого парламента, регулярно собиравшиеся на сессии, богатые купцы из Токио и Осаки и прочая уважаемая публика, жившая в трёх крупнейших городах страны или регулярно их посещавшая.

Кодекс чести к тому времени формально отменили, но традиции враз не изменишь. Как при таком контингенте пассажиров расслабишься? Многие организационные наработки времён санкин котай нашли свое применение в новых условиях. Одной из них стало отношение к пассажиру. Частые удобные остановки, стремление доставить его в нужное место точно по расписанию, внимательность и предупредительность по части обслуживания в пути. Тем более что поначалу железная дорога находилась под правительственным контролем. Впоследствии управление передали специально созданной частной компании Нихон тэцудо (Японские железные дороги), но проект ещё долго пользовался особым вниманием правительства, предоставлявшего компании множество льгот и преференций.

Вот что писал по этому поводу русский учёный Л. И. Мечников, живший в то время в Японии: «Железная дорога между Иокохамою и столицею была ещё в это время новостью, но движение по ней было уже действительно изумительное, что объясняется как чрезвычайно густой населённостью этой местности, так и необыкновенно подвижным характером японского населения… Едва ли где-нибудь в другой стране так наглядно обнаруживалась способность, присущая некоторым железным дорогам, создавать движение» (Мечников, 49).

Высокие стандарты транспортного обслуживания не в последнюю очередь был и связаны с его публичным характером. Ко всему публичному в Японии относились с большим почтением. В эпоху Токугава даже самые могущественные князья во время путешествий должны были уступать дорогу простым почтальонам: «Если величайший и важнейший князь империи встретит почтового гонца, то обязан дать ему дорогу и позаботиться о том, чтобы то же сделала его свита» (Зибольд и др., 347). Живучими оказались и некоторые другие привычки ушедшей эпохи. Когда поездами стали широко пользоваться и рядовые подданные, их тут же отделили от знатной публики, введя вагоны второго и третьего класса. Не особо мудрствуя, пассажиров третьего класса запирали на ключ, и выпускали на платформу только после того, как почтенная публика завершала посадку-высадку.

Однако современное качество работы железных дорог пришло не сразу. Сохранившиеся документы свидетельствуют, первые полвека японские поезда часто опаздывали. По имеющимся данным, ходить чётко по расписанию они начали в начале 1920-х годов, а ещё через десять лет стали самыми пунктуальными в мире (Мито, 76). Со времени первого паровозного гудка на столичной станции Симбаси до завоевания мирового первенства прошло 58 лет.

Освоение японцами железных дорог очень напоминает историю японского автомобилестроения. Во время оккупации Японии с 1945 по 1952 год американцы не уставали потешаться над японскими автомобилями. Отковыривали с них таблички с надписью «Made in Japan» и прикрепляли на разные изделия непотребного качества. И это было справедливо: японские машины действительно не шли ни в какое сравнение с американской техникой. Японцы сели за парту и начали изучать американский опыт.

25 апреля 2007 года деловой мир облетело известие: по итогам первого квартала японский концерн Тоёта стал крупнейшим мировым производителем, продав 2 млн 300 тысяч автомобилей. Впервые за всю историю американцы лишились мировой короны в «своей» автомобильной номинации. Вообще-то многие специалисты считали поражение «Дженерал моторс» от Тоёты делом предрешённым, но не ожидали, что это произойдёт так быстро. Японскому автомобилю на обгон конкурентов потребовалось 55 лет, на три года меньше, чем паровозу.

Говорят, что вкус приходит во время еды. В начале июня 2007 года правительство объявило о решении форсировать создание первого пассажирского авиалайнера японского производства. С 2008 по 2012 год машиностроительные заводы Мицубиси получат на эти цели 40 млрд долларов дотаций из госбюджета. Весь проект оценивается в 120 млрд долларов. По плану, в 2012 году в Японии должно начаться серийное производство среднемагистральных лайнеров, рассчитанных на 70–90 пассажиров.

 

ЧТО ПЛОХОГО В ХОРОШЕМ СЕРВИСЕ?

Японские социологи и публицисты всё чаще обращают внимание на изменения, которые исподволь и незаметно происходят в обществе. Тридцать-сорок лет назад главной темой публикаций была гордость за послевоенные национальные достижения и обоснование уникальных свойств японской души, которые эти достижения обеспечили. Появилась небезызвестная концепция японизма (нихондзинрон), призванная доказать исключительность японцев как этноса. За неё взялись с обычным усердием и энергией, что и обеспечило ей благополучно быстрый конец. По данным Научно-исследовательского института Номура, только с 1946 по 1978 год в Японии было издано более 700 книг и исследований в этом жанре. В течение 33 лет каждый месяц издавалось почти по две книги. А ведь этот бум в 1978 году не закончился… В число изданий включили все работы иностранных авторов о Японии и японской культуре, в том числе и написанные с других позиций. Получилось довольно скромно — всего 7 % общего объёма (Сугимото, Моуэр, 13).

Конечно, убеждать себя и других в собственной уникальности — дело исключительно приятное. Как и во всем, за что берутся, японцы проявили здесь завидную тщательность и дотошность. Не осталось ни одного незатронутого уголка, имеющего отношение к теме. По одной-единственной категории, признанной элементом японской культуры, могла быть написана объёмная книга (см., напр.: Дои, 1980). Когда дело дошло до аргументов о том, что у жителей Японского архипелага и мозг устроен не совсем так, как у других народов (Цунода, 1986), то стало ясно, что тему пора закрывать. Что и было сделано. Благодаря этому испытание мировой славой удалось пройти с незначительными потерями для национального самосознания и международного престижа. Общественное мнение тоже поутихло. С 1973 по 2003 год число японцев, которые думают, что «по сравнению с другими народами они обладают выдающимися качествами», снизилось на 9 %, а число тех, кто так не считает, наоборот, возросло почти в полтора раза. Немного увеличилась также доля тех, кто полагает, что Японии есть чему поучиться у других стран (Гэндай нихондзин, 116). В качестве досадного наследия ажиотажной увлечённости японизмом осталось предвзято-подозрительное отношение к попыткам написать что-либо новое о японской культуре. Разочарованное «а, опять об этом?» является сегодня в Японии наиболее частой реакцией на такие попытки. Как будто кроме японизма не может быть других подходов.

Но как бы то ни было, японизмом благополучно переболели. Сегодня японских социологов интересуют другие проблемы. В их числе называют и падение общественной морали. Не то чтобы японцы вдруг поголовно превратились в хамов и дебоширов. По сравнению с большинством других стран в Японии и сегодня общественная безопасность находится на высоком уровне, да и откровенное хамство — большая редкость. Но, по оценкам самих японцев, негатива в последнее время становится всё больше. Газета Ёмиури недавно опубликовала дискуссионную статью под названием «Японцы становятся чёрствыми?». Её основной тезис: в обществе ощутимо растёт эгоизм и отчуждённость между людьми. Эти качества особенно заметны у тех, кто родился в конце 1970-х — начале 1980-х годов, во время бума рождаемости. А также среди людей, преуспевших в жизни. Так мы всё-таки общество или толпа? — риторически вопрошает газета. Своими впечатлениями о сегодняшней Японии поделился в статье семидесятилетний пианист Идзуми Татэно, вернувшийся на родину после 40 лет жизни в Финляндии. По его мнению, японцы сильно изменились в худшую сторону, и это ощущается повсюду (Ёмиури, 20.05.2007).

Один из главных очагов напряжённости — отношения между клиентами и сферой обслуживания, причём потерпевшей стороной неизменно оказывается сервис. Вот типичный и вполне безобидный случай, иллюстрирующий суть этих отношений.

В Японии, как и повсюду, многие пассажиры запрыгивают в вагоны метро в последнюю секунду. Имея строгие предписания насчёт безопасности, машинисты вынуждены из-за этого задерживать отправление поездов, что ведёт к сбоям в расписании, очень плотном в часы пик. Груз ответственности выливается в нервные перегрузки машинистов и связанные с этим проблемы. Но токийской станции метро Кокубундзи 4 июня 2005 года один из пассажиров в последнюю секунду силой раздвинул закрывающиеся двери и вскочил в вагон. Машинист поезда заметил это и по трансляции сделал ему замечание. В том смысле, что ответственность за возможные последствия будут нести пассажиры, нарушающие правила безопасности. По форме замечание машиниста было вполне корректным, но один из услышавших его пассажиров счёл себя оскорблённым и написал жалобу в администрацию Восточно-Японской железной дороги. Её рассмотрели и вынесли машинисту предупреждение о недопустимости невежливого обращения с пассажирами. При этом руководство компании сочло необходимым уведомить пассажирское сообщество о принятых мерах через центральную газету. Показательно, что по сути дела машинист был прав, по форме его замечание тоже не было грубым. Оскорбительным стал сам факт того, что работник сферы обслуживания напоминает клиенту об ответственности. Именно поэтому и была написана жалоба.

Понимая, что в ближайшем будущем ожидать изменений в отношениях между пассажирами и сервисом не приходится, японскую подземку начали оборудовать дополнительными раздвижными дверями на самой платформе. Они синхронизированы с вагонными дверями и не позволят пассажиру упасть с платформы, что бы он ни придумал.

Вопрос ответственности занимает центральное место в отношениях клиентов со сферой обслуживания. Ответственность — вообще один из ключевых пунктов японского менталитета. В самые напряжённые, решающие моменты деловой и личной жизни японцы часто произносят священную мантру, призванную устранить любые сомнения и препятствия на пути к чему-то большому и светлому: котира ва сэкинин о моттэ… («принимая всю ответственность на себя…»). После этих слов сомневаться в чувствах и намерениях человека, произнёсшего «волшебную фразу», уже просто неприлично. Пассажир метро, написавший жалобу на машиниста, почувствовал себя оскорблённым именно потому, что ему напомнили: по части ответственности пассажиры тоже имеют некоторое отношение к собственной безопасности.

Как уже говорилось, в Японии получатель услуги ни за что не отвечает, его дело потреблять и платить деньги. Если в магазине, ресторане или в парикмахерской по каким-то причинам вдруг образуется очередь, сотрудники обязаны принять меры, на этот счёт есть строгие инструкции. В магазине внимательные и вышколенные продавцы тут же вызывают на кассу коллег из подсобных помещений, в ресторане и парикмахерской заполняют лист ожидания (приготовлен заранее!) и сами следят за очерёдностью прохождения в зал. Спрашивать «кто крайний?» не принято, клиенты не должны сами ничего делать, даже думать. В библиотеке, поликлинике или любом другом учреждении посетителю, забывшему регистрационную карточку, либо выдадут временную, либо обслужат без неё, по электронной базе данных. Никому не придёт в голову отправить человека за карточкой.

От знакомых японцев мне доводилось слышать рассказы о «счастливчиках», на которых в магазине упала полка с товаром или которых официант облил соусом в ресторане. Если вина обслуживающей стороны в инциденте очевидна, пострадавший клиент вправе рассчитывать на очень большую, несопоставимую с причинённым ущербом компенсацию. Предприятия сервиса решают такие вопросы конфиденциально, не доводя до суда. Во-первых, общественное мнение всегда будет на стороне потребителя, а огласка нанесёт ущерб репутации заведения. Доверие потребителей за деньги не купишь, для этого нужно время. Во-вторых, добрые отношения с клиентом, то есть возведённое в квадрат чувство глубокого удовлетворения от полученной услуги, — фундаментальное требование японского сервиса, и судебное разбирательство в эту философию не вписывается. На него могут пойти лишь в самых крайних, исключительных случаях, если вошедший в раж клиент утрачивает чувство меры. Завышенные претензии выводят на приемлемый уровень не путем конфронтации, а излюбленным японским способом — длительными переговорами, увещеваниями и извинениями.

Кажется, многие японцы не выдерживают испытания своим изощренным сервисом. Чувствуя себя небожителями в постоянном контакте с вездесущими работниками сферы обслуживания, они под давлением ежедневных стрессов всё чаще срываются. В 1996 году на железнодорожном транспорте полицией было зарегистрировано 1026 инцидентов с участием пассажиров, а в 2000 году — уже 1911 случаев, почти в два раза больше. Причём в статистике учитывались лишь серьёзные происшествия, такие как драки, нападения на персонал, пожары. На авиатранспорте картина ещё более удручающая: число хулиганских выходок пассажиров по отношению к обслуживающему персоналу с 1998 по 2002 год увеличилось в 5 раз (Мори, 2005: 198).

Российскому читателю, воспитанному на журналистских репортажах из экзотично-вежливой Японии, трудно поверить в то, что происходит по вечерам в японских барах и ресторанах. Администрации приходится часто вызывать либо полицию, либо скорую помощь для эвакуации «отключившейся» клиентуры. А пока клиентура в сознании, она вытворяет вещи, совершенно не вяжущиеся с традиционными представлениями о сдержанности японцев. Причём, в отличие от других стран, «разборки» между посетителями случаются нечасто, но зато издевательства над бессловесным персоналом — самое обычное дело. Хозяева частных заведений блюдут интересы клиентов и не разглашают такие случаи, поэтому статистики на этот счёт не существует. Но если бы она велась, составилась бы довольно неприглядная картина.

Газета Ёмиури от 21 марта 2004 года писала о том, что работа продавцов и служащих гостиниц превращается в опасную профессию: молодые клиенты, главным образом мужчины в возрасте от 20 до 35 лет, проявляют склонность к агрессии по малейшему поводу. Впрочем, хулиганство и насилие по отношению к обслуживающему персоналу — не единственная сфера, где ситуация быстро ухудшается. О нарастании неблагополучия в области общественной морали говорит невиданный рост случаев насилия над детьми: в 2006 году был установлен новый японский рекорд — 37 343 инцидента. Это в 34 раза (!) больше, чем в 1990 году.

В последнее время тревожные сигналы о безобразиях клиентов начали поступать даже из сферы здравоохранения, чего раньше никогда не бывало. В индустриально развитых странах скандалы часто возникают из-за того, что платная медицина отказывает в помощи неплатёжеспособным гражданам. В Японии проблемы иного рода. В сентябре 2007 года Городская ассоциация госпиталей города Кобэ обратилась к властям с требованием выделить полицейских в помощь медицинскому персоналу. За один только предыдущий месяц городские больницы оказали экстренную помощь двенадцати с половиной тысячам пациентов. Как позже выяснилось, 85 % из них вообще не нуждались в госпитализации — машины скорой помощи доставили их без сознания или в сильном алкогольном опьянении. Кое-кто из оздоровившихся граждан затем отказался оплачивать своё лечение, другие скандалили и оскорбляли медперсонал, третьи, наоборот, не желали выписываться из больниц, им понравилось лечиться. По оказанию медицинской помощи в неурочное время Кобэ, портовый город с полуторамиллионным населением, занимает первое место в Японии. Обследование 53-х городских больниц показало, что в 47-и из них такие инциденты случаются чаще двух раз в год, а в 17-и происходят ежемесячно. Как ни удивительно, но японцы, любящие всевозможные уставы и инструкции, не предусмотрели никаких мер на этот случай. Из-за стрессов, связанных с пациентами, медперсонал увольняется, и сегодня в Кобэ половина больниц не укомплектована дежурными врачами. Ассоциация потребовала, чтобы полицейские сопровождали ночных пациентов до окончания предварительного обследования и в случае необходимости выпроваживали их восвояси.

В Японии уделяют большое внимание формальному этикету. Начиная с детского сада, детей приучают к обязательным приветствиям. Здороваться надо громко и энергично, отчётливо произнося слова, с искренним чувством. Чтобы добиться требуемого качества, приветствия репетируют хором и поодиночке в школах, и даже в вузах. Мне не раз доводилось слышать такие хоровые упражнения студентов после окончания занятий. Репетируют приветствия абсолютно серьёзно и с полной отдачей. Правильное положение рук, тела и осанка отрабатываются в индивидуальном порядке. В одном из современных пособий по этикету говорится, на что нужно обращать внимание: 1) стоять следует ровно, полностью выпрямив спину; 2) руки в естественном положении, свободно свисают вдоль туловища; 3) шея и плечи неподвижны; 4) посторонние движения исключить (нельзя чесать голову, вытирать губы, поправлять галстук и т. п.); 5) смотреть на собеседника прямо и доброжелательно, чуть опустив подбородок (Мураока, 41). В японских больницах в утренние часы пик, когда посетителей больше всего, медсестры по очереди дежурят у главного входа с единственной целью — поклониться и поздороваться с каждым входящим и пожелать выздоровления каждому уходящему. В некоторых магазинах продавцы так же приветствуют по утрам первых покупателей. В общем, ритуал приветствий — дело серьёзное, и относиться к нему нужно соответственно.

 

Доброволец из общества вежливости.

Надпись на плакате: «Здороваемся с улыбкой на лице».

 

На таком фоне небрежно произнесённое приветствие уже говорит о многом. А уж проигнорировать его — всё равно что в Европе демонстративно не подать человеку руки. Японский этикет не поощряет публичной конфронтации, поэтому такое можно увидеть нечасто. В крайнем случае, при встрече с неприятным ему человеком японец постарается максимально разминуться с ним, опустив голову и избегая встречи взглядами. Наклон головы в этом случае можно истолковать и как случайный жест, и как полуоформленное, минимально необходимое приветствие.

Эти тонкости известны в Японии всем, и даже ребёнок знает не ответить на приветствие — это бестактность, так поступать нельзя. Но вот он попадает в магазин и видит, что ни его родители, ни другие дяди и тёти никак не реагируют на приветствия обслуживающего персонала. Ни на «добро пожаловать», ни на «извините», ни на «спасибо». На самые что ни на есть «волшебные слова». То же в ресторанах, гостиницах, на транспорте… Исходящие от персонала доброжелательность и радушие бывают настолько искренними, что иностранцам, привыкшим к более личностному общению, трудно удержаться от ответных приветствий. Хотя их никто особенно не ждёт. Работники сферы обслуживания — единственные в Японии люди, которых можно на законном основании и без всяких последствий игнорировать в общении. Надев сервисную униформу, человек в Японии как бы автоматически превращается в нечто среднее между человеком второго сорта и «мальчиком для битья». В сочетании со строгостью японского этикета этот контраст впечатляет.

Обслуживающий персонал, конечно, всё понимает и не обижается на своих клиентов, работа у него такая. Но капля камень точит представления японской молодёжи о моральных нормах, которым её учат с детства, не могут не деформироваться. Для молодёжи это имеет особое значение, потому что она, в отличие от старшего поколения, не знает другой жизни, другого достатка и других отношений.

Один японский университет уже много лет направляет своих студентов на стажировку в Великобританию. В последние годы оттуда всё чаще стали приходить жалобы из семей, где останавливаются студенты. Хозяева пишут, что японские стажёры избегают общения с ними, едят в одиночестве, о иногда даже не здороваются. Университет попросил студентов объяснить своё поведение. В объяснительных записках они написали, что поскольку проживание в семье полностью ими оплачено, то непонятно, почему студенты должны ещё и соответствовать ожиданиям хозяев. По мнению профессора Т. Утида, занимающегося проблемами японской молодёжи, это результат быстро набирающей силу потребительской психологии. «Я заплатил за обслуживание и больше ничего не должен. В том числе и проявлять дружелюбие» (Ёмиури, 20.05.2007). Если профессор прав, то получается, что традиционно приниженное положение японской сферы обслуживания и её стремление как можно лучше ублажить клиента начинают работать против моральных ценностей, веками составлявших основу японской добродетели.

Оказывается, и хороший сервис имеет свою оборотную сторону. Но привычка к нему делает своё дело и помогает покорять новые вершины. С 2000 года на японских железных дорогах и в метро начали вводить специальные вагоны «только для женщин». Выражаясь языком полицейских протоколов, «для зашиты пассажиров женского пола от несанкционированных прикосновений». Поданным полиции, 2004 год стал рекордным по числу жалоб со стороны женщин: 2201 случай, это в три раза больше, чем 8 лет назад. Обследование показало, что 64 % всех японских женщин в возрасте от 20 до 40 лет хотя бы раз подвергались транспортным домогательствам. Поначалу женщинам отдавали один-два вагона, и только в часы пик, но после «рекордного» 2004 года процесс набрал силу, и сегодня в густонаселённых районах уже до половины составов предоставляется в их распоряжение. Как водится, придумали новшество не в Японии. Эксперименты по введению раздельных вагонов начались в Индии в 2000 году, но японцы быстро позаимствовали идею и претворили её в жизнь.

Женская часть японского населения встретила нововведение с единодушным удовлетворением, мужская же разделилась. Одни рады избавлению от подозрений в непристойном поведении и приветствуют новшество, а другие, исходя из равенства полов, требуют вагонов «только для мужчин». Ну и, как обычно в Японии, сразу были созданы два общества с противоположными целями: одно для борьбы с домогательствами на транспорте, другое — против раздельных вагонов.

В связи с нововведением возникли и новые проблемы. Ведь известно, что прогресс — это больше процесс, чем результат. Оказавшись без мужчин, японские пассажирки сразу начали мёрзнуть и потребовали поднять температуру в вагонах в летние месяцы, когда включают кондиционеры. Как выяснилось, женщины мёрзнут от них сильнее, чем мужчины. Транспортная компания в Западной Японии, которая одной из первых начала эксперимент, получила в первое же лето 55 письменных жалоб на холод. А на жару при той же температуре пожаловались (тоже письменно, разумеется) только 37 пассажирок (Асахи, 15.05.2003). Разница в 18 голосов стала побудительным мотивом для дальнейшего повышения комфортности поездок. Всё-таки надо очень верить в свой сервис и испытывать глубокое социальное чувство, чтобы писать жалобы по такому поводу.

Трудно сказать, с чем это связано — с качеством сервиса или с качеством жизни — но по числу всевозможных технических приспособлений, повышающих её комфортность, японцы далеко опередили американцев с европейцами. Иностранные наблюдатели ещё в XIX веке отмечали особую страсть японцев ко всякого рода необычным изделиям и предметам, составляющим предмет гордости жителей той или иной местности: «У японцев, как у всех южан вообще, сильно развита руместановская жилка пристрастия ко всему необыкновенному, новому, заслуживающему удивления и бросающемуся в глаза (у них даже существует непереводимое название для всяких подобных явлений: кэмбуцу (местная достопримечательность. — А. П.)» (Мечников, 51).

С течением времени эта страсть японцев к необыкновенным изделиям и товарам только усиливалась. Ускоряющийся технический прогресс помещает в центр этой привязанности новые, всё более совершенные устройства и приспособления, повсюду сопровождающие современного человека.

В 2007 году в США навигационными системами было оборудовано всего 8 % автомобилей, находящихся в эксплуатации, в Европе — 20 %, а в Японии — около 40 %. По портативным автомобильным телевизорам отрыв ещё больше. Несмотря на то что многие сомневаются в целесообразности телевизора в салоне машины, изнеженная душа японского потребителя его всячески приветствует. Мне доводилось видеть легковые автомобили с тремя (!) телевизорами в салоне.

Кажется, уже никто особо не удивляется тому, что последние модели навигационных систем приятным женским голосом (в Японии все объявления делаются приятными женскими голосами) предупреждают водителя не только о ближайших светофорах и поворотах (дважды!), но и о дежурных магазинах, автозаправках и парковках, мимо которых он проезжает. Через каждые два часа езды невидимый гид сладко напоминает ему о том, что пора отдохнуть. А также рассказывает об ожидающих его впереди пробках и времени, которое потребуется для их преодоления. Концерн Тоёта с 2004 года снабжает некоторые модели системой G-book со встроенным караокэ, интернет-доступом и системой автопарковки IPA (Intelligent Parking Assist), которая сама ставит машину на свободное место почти без участия водителя. И то сказать — попал человек в пробку, и если настроение подходящее, то почему бы не спеть под караокэ?

«Более полное удовлетворение запросов трудящихся» — ничем неограниченное, и потому очень перспективное направление в развитии японского сервиса.

 

ИМИТАЦИЯ КАК МЕТОД ОСВОЕНИЯ

Апологеты этнокультурной уникальности японской нации не упускают случая подчеркнуть отношение японцев к природе. Дескать, нигде в мире не относятся к красотам природы так утончённо, как в Стране восходящего солнца. Тут и любование сакурой по весне, и умиление жёлто-красными листьями клёна осенью, любование луной, первым снегом, и многое другое.

Есть ли в отношении японцев к окружающей природе что-то действительно особенное? Уже в древности в японской культуре наметилась тенденция к помещению человека в центр его духовной вселенной. Ограниченность территории, на которой возникла японская цивилизация, вкупе с ограниченностью человеческих ресурсов предопределила короткий век гигантомании в древних проектах и сооружениях. Большую часть своей истории японцы довольствовались скромными размерами всего, что их окружало. Даже масштаб и неупорядоченная красота дикой природы казались древним японцам несоответствующими утончённым запросам культурного человека эпохи Хэйан.

И они начали окультуривать природу. А. Н. Мещеряков пишет об этом так: «Аристократы, вместо того чтобы с помощью длительных и утомительных путешествий искать физического контакта с дикой и страшной природой, решили приблизить её к собственному дому… они как бы «притянули» к своему жилищу часть природного мира. Но при этом сильно уменьшили его размеры. И тогда на свет появились знаменитое японские декоративные сады — миниатюрный слепок с живой природы» (Мешеряков, 2004: 355).

В процессе окультуривания менялся и сам «человек японский», он приспосабливался к им же созданным условиям, приобретал новые черты мировосприятия. В сказках и мифах многих народов персонажи то и дело отправляются в дальние страны по разным важным делам. На Руси тоже издавна считали, что «за морями, за горами, за дремучими лесами» есть много чего интересного. Сказочное действо часто происходит в «тридевятом царстве, тридесятом государстве». И герои туда регулярно отправляются как по собственной, так и по чужой воле — то в сапогах-скороходах, то на ковре-самолете, то обернувшись быстрокрылой птицей. А по возвращении сообщают, что «за морем житьё не худо», тем самым готовя новые поколения путешественников. Одним словом, мысль народных сказителей постоянно была устремлена вовне. В японском фольклоре все чудеса происходят на одном месте — там, где родились и живут сказочные персонажи. А если кто куда и отправляется, то не далее как из провинции в столицу.

Японцы традиционно делили весь окружающий мир на две части: одна естественно-природная, созданная без участия человека и существующая независимо от него. Вторая — окультуренная человеком, преобразованная его руками и разумом. Известно, что ещё в древности японцы научились копировать природу и приближать её уменьшенные копии к своим жилищам. Широкое распространение получило также искусство выращивания миниатюрных деревьев (бонсай) и составления живых букетов (икэбана). В обоих случаях на основе природного материала создаются произведения, которых в реальной природе не сыскать. Это искусство творческой имитации.

Человек вообще активно имитирует природу. Парки — имитация лесов, бассейны — имитация моря. Имея уникальное многообразие живой природы и климатических условий, японцы стремительно увеличивают объём имитаций и сокращают контакт с неосвоенной природной средой. Летом все бассейны с подкрашенной голубой водой переполнены, а в море купаются только дети и молодёжь. На вопрос «почему» отвечают «вода солёная, губам неприятно», «песок к ногам липнет, противно», «после моря сполоснуться негде, неудобно». На побережье не счесть красивейших мест. Но там, где не установлена табличка «пляж», никто не загорает. Если море чем японцев ещё и привлекает, то только тем, что в жару рядом с ним прохладно. Поэтому в жаркое время отдыхают и загорают на берегу многие, но в воду входят единицы. Очень популярны современные развлечения на море: водные лыжи, мотоциклы, виндсёрфинг. Технические достижения цивилизации на фоне природы.

Такое отношение к морю сложилось давно и обусловлено, по-видимому, островным положением страны. В 1870 году французский дипломат писал: «Замечу при этом один странный факт… насколько мне удалось заметить, морские купания между ними (японцами. — А. П.) не употребляются вовсе» (Гюмбер, 274).

Интересно, что в устной речи японцев практически не встречается слово «океан» ( кайё). Что кажется неестественным для жителей страны, обращенной своей самой густонаселенной частью к Тихому океану. Слово «море» (уми) можно услышать на каждом шагу, а вот с «океаном» — провал. В бытовом общении японцы называют морем любую часть Мирового океана, и в этом ничем не отличаются от других народов. Особенность в том, что далекое от повседневной жизни понятие «океан» располагается на языковой периферии и используется как научный термин, известный только специалистам. Поэтому понятную каждому русскому школьнику разницу в выражениях «река впадает в море» и «река впадает в океан» по-японски выразить не так просто, придётся дополнительно объяснять, чем море отличается от океана. Это всё равно что живущего где-нибудь на Алтае россиянина спросить, чем отличается морской залив от лагуны.

Как-то на занятии японским студентам был показан документальный фильм о жизни малых народностей в России. В одном эпизоде удэгейский охотник, шагая по колее, проложенной в снегу вездеходом, показал съёмочной группе следы тигра, прошедшего здесь пору дней назад. И пояснил, что когда в тайге выпадает глубокий снег, то люди и тигры для экономии сил ходят по одной колее, но стараются не встречаться друг с другом. Эпизод произвёл на японских студентов большое впечатление. По их мнению, человек не может ходить по той же тропе, что и тигр, — это опасно и противоестественно. В этом проявляется всё то же чёткое деление на мир ближний, освоенный, и дальний, чужой, где человеку не место.

Активно осваивая ближайшее жизненное пространство, японцы умело копируют не только окружающую природу, но и рукотворные объекты цивилизации. Иногда целые страны и культуры. В уменьшенном виде, конечно. Хэйанская привычка «притягивать» к себе отдельные фрагменты внешнего мира получила новую жизнь в современных условиях. С использованием последних технологий японцы строят тематические парки, в которых с необычайной точностью воспроизводят ландшафты и архитектуру, домашнюю обстановку и одежду, предметы ремесла и искусства, национальную кухню и многое другое, чем славятся зарубежные страны. Строят их с той же имитационной тщательностью, что и природные парки, но называют «деревнями» (мура). В Токио японских туристов принимает Немецкая деревня, в Нагасаки — Голландская, в Нагоя — Итальянская, в городе Сима (префектура Миэ) — Испанская, в Касивадзаки (преф. Ниигата) — Турецкая, в небольшом городке Коуми (преф. Нагано) — Финская. А в городе Идзу (преф. Сидзуока) построили сразу две деревни — Английскую и Канадскую. В г. Ниигата около 5 лет работала Русская деревня, а в г. Мисава(преф. Аомори) в 2008 году открывается Американская.

В отличие от своих хэйанских предков, современные японцы активно путешествуют по всему миру. В 2006 году за рубежом побывали 17,5 млн японцев, это каждый седьмой житель страны, включая младенцев и стариков. Цифра не рекордная, последние 10 лет она держится примерно на одном уровне (Управление иммиграционной службы, 2007). Для тех, кто повидал заморские страны, и тех, кто никогда в них не был, строят тематические парки с множеством аттракционов и развлечений. И надо сказать, они не пустуют. В 2005 году Итальянскую деревню в Нагоя посетили 4,35 млн туристов. Её управляющий А. Фудзивара уверен, что «посетители не пойдут в такой парк, если он не будет выглядеть абсолютно реальным. Для нас очень важно, чтобы те, кто бывал в Италии, нашли здесь полное соответствие оригиналу» (Китамура, 5).

 

НА ЗАЩИТЕ ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ

Что касается дикой природы, то от неё медленно, но верно отходят. Леса в Японии грибные, но сбором грибов если кто и занимается, то лишь отельные жители совсем уж отдалённых районов. Большинство современных горожан о таком хобби и не слышали. Супермаркеты завалены парниковыми грибами без цвета и запаха, всё активно раскупается, но в лесу грибы собирать не принято. Ни для еды, ни для удовольствия. В отличие от России с её долгой зимой и дефицитом витаминов, в Японии фрукты и овощи на зиму не консервировали. Поэтому привычные для россиян компот из сухофруктов, маринованные грибы, огурцы, помидоры домашнего приготовления не ассоциируются у японцев с чем-то вкусным. В японской кухне, ориентированной на морепродукты и свежие овощи, съестные припасы длительного хранения занимают третьестепенное место. Поэтому японцам, побывавшим на даче у российских друзей, кажется экзотичной их привязанность к консервированным овощам и фруктам. Впрочем, выращенные на даче и законсервированные на зиму овощи могут показаться вкуснее свежих парниковых, не имеющих, как правило, ни вкуса, ни запаха.

В отношении лесных ягод у японцев тоже издавна были свои представления — вплоть до недавнего времени их вообще за пищу не признавали. Еще В. М. Головнин в начале XIX века на этот счёт удивлялся: «Из ягод малина, земляника и клубника, которые у нас в Европе в таком уважении, в глазах японцев не имеют никакой цены; ягоды сии они почитают весьма вредными для здоровья. <…> Японцы также не едят никаких ягод, которые растут на траве» (Головнин, 383). Василий Михайлович чрезвычайно удивился бы, увидев, сколько «вредной» малины, клубники, черешни и прочей заморской ягоды поедают сегодня японцы. Но это уже окультуренные продукты, чистый и красиво упакованный результат парниковой цивилизации, чего же их не есть?

А к дикоросам отношение прежнее. На просторной территории университета, в котором я работал, рядом с сельскохозяйственным факультетом раскинулись необъятные заросли малины. В разгар сезона — мечта российского дачника: сочных ягод больше, чем листьев, всё красным-красно. Никто к кустам даже не приближается, хотя никаких запретов нет. Ягоды нельзя есть по той же причине: они выросли сами по себе, их никто не культивировал. А это может быть опасно для здоровья. Так и опадают на землю, никем не оценённые.

Вдоль городского шоссе на пару километров тянутся заросли шиповника. Кусты высажены в декоративных целях, хотя плоды на них созревают как положено: большие, красные и сочные. Шиповник растёт не только вдоль шоссе, но и в других местах, экологически более чистых. На территории того же университета его сколько душе угодно. Надо ли говорить, что и шиповник японцы тоже не едят, а только любуются плодами? Наверное, не знают, что в них много витамина С. Зато едят цветы хризантемы. Но опять же, только после соответствующей обработки — вымачивают в специальном соусе для придания пикантного вкуса.

Наверное, японцам всё-таки в большей мере, чем другим народам, присуще стремление окультурить ближайшее жизненное пространство. Это важнейший элемент их отношения к природе. Начав свою цивилизационную деятельность в древности, они последовательно и методично продолжали её в течение столетий, добившись уже к концу XIX века удивительных результатов. Ещё раз предоставим слово Л. Мечникову, обратившему внимание на эту особенность японского отношения к окружающей природе. «Всего удивительнее, что при всей своей обаятельной красоте японский пейзаж… не имеет ничего дикого, первобытного: это красота хорошенькой горожанки, отлично знакомой со всеми ухищрениями вековой… культуры. Нигде нет ни пяди невозделанной земли» (Мечников, 63).

Деятельность по окультуриванию ближайшего жизненного пространства продолжается быстрыми темпами. В этом легко убеждаешься, когда видишь, как на окраинных улочках небольших городков в дорожные бордюры вставляют пьезоэлементы, сверкающие в ночи золотом и серебром. На одной стороне дороги — золотистая цепь огоньков, на противоположной — серебристая. Чтобы водители и пешеходы не только видели границу между дорогой и тротуаром, но и стороны, не дай бог, не перепутали.

По мере освоения природы её неокультуренная часть отодвигается от человека и становится всё более чужой. Поэтому стрекоза или шмель, залетевшие на уроке в открытое окно, вызывают сегодня легкую панику среди японских студентов. Насекомому в аудитории не место, и до тех пор, пока оно не вернётся в родную стихию, десятки глаз будут следить за ним с напряжённо-боязливым вниманием. Если говорить об идеальном японском обществе будущего, то оно должно быть не только абсолютно контролируемым, безопасным и удобным. Оно должно также идеально копировать неокультуренную природную среду. Копировать технологично, элегантно и со вкусом. Но только копировать.

Глобализация мировых хозяйственных связей вторгается в обустроенный японский мир. Растущее осознание своей принадлежности к беспокойному человечеству, обитающему за морями и океанами, меняет масштабы японского мироощущения и отношение к мировым делам. Желание облагородить ближайшее жизненное пространство сталкивается с необходимостью учитывать глобальные процессы и международные факторы. Благополучие японского общества сегодня больше, чем когда-либо, зависит от решений, принимаемых международным сообществом. В том числе и по одному из главных вопросов последних лет- противодействию глобальному потеплению. Для островного государства, расположенного в зоне теплого и влажного климата, это вопрос первостепенной важности.

Общественный опрос 2005 года уточнил представления японцевотом, что они считают для себя самым важным в жизни.

Что для японцев важнее всего

Забота о природе и окружающей человека среде 87%

Внимание к другим людям, стремление сделать их счастливыми 84%

Безопасность жизненного пространства 78%

Новые идеи, творчество, возможность самореализации 70%

Соблюдение морально-этических норм, стремление избежать осуждения окружающих 68%

Признание успехов и достижений со стороны других людей 54%

Следование традициям, семейным и религиозным обычаям 53%

Возможность наслаждаться жизнью, «баловать» себя 51%

Эмоционально насыщенная жизнь с приключениями и риском 26%

Материальное богатство, обилие дорогих вещей 23%

Источник: Нихондзин-но катикан хэнка (Моральные ценности японцев в динамике). Дэнцу сокэн, 2005. С. 7.

Как видно из таблицы, почти девять из десяти опрошенных поставили на первое место «заботу об окружающей среде». На третьем месте оказалась «безопасность жизненного пространства». Такие качества жизни, как её эмоциональная насыщенность и материальный достаток, не попали в число японских приоритетов. Материальное богатство с обилием дорогих вещей было поставлено на последнее, десятое место, а на предпоследнем оказалась «эмоционально насыщенная жизнь с риском и приключениями». Впрочем, японцы никогда не отличались склонностью к риску и авантюрам.

Наверное, не случайно Киотоский протокол по борьбе с глобальным потеплением был подписан в древней японской столице. Последовательно добиваясь его выполнения, Япония даже осмеливается покритиковать США, когда ближайший союзник не спешит примкнуть к мировому сообществу. С 1998 года японское правительство осуществляет мониторинг общественного мнения по этой проблеме, которая в 2007 году волновала более 92 % японского населения. А двумя годами раньше ею были озабочены 87 % японцев.

В борьбе за чистоту окружающей среды японцы перестают быть похожими на самих себя. Они проявляют не только присущую им изобретательность, но и совершенно нехарактерный радикализм. Ещё десять лет назад мало кто мог предположить, что отыщется причина, которая заставит японцев отказаться от самой массовой в стране униформы — делового костюма с галстуком. Но такая причина нашлась.

Весной 2005 года японское Министерство окружающей среды объявило о начале борьбы с глобальным потеплением. Для этого было решено искоренить в офисах пиджаки и галстуки.

Каждый год в жаркие месяцы (а лето в Японии длинное) фиксируется снижение работоспособности служащих и громадный перерасход энергии на кондиционеры. Замеры показали, что от миллионов установок, охлаждающих помещении и одновременно обогревающих улицы, в японской столице и окрестностях даже микроклимат начал меняться. А уж о гигантском выбросе в атмосферу вредной двуокиси углерода и говорить не приходится. С 1 июня по 30 сентября 2005 года в Японии была проведена крупномасштабная операция под названием Cool Biz (от англ. слов «прохлада» и «работа»). Миллионам «белых воротничков» предложили отказаться от пиджаков с галстуками, а за счёт достигнутого охлаждения организмов повысить кондиционированную температуру в офисах до 28 градусов, снизив тем самым расход электроэнергии и выброс углекислого газа.

Вроде бы всё ясно и логично: в жару от лишней одежды только вред, от неё надо избавляться. Но если это не просто одежда, а униформа? Тогдашний премьер-министр Дзюнъитиро Коидзуми решительно присоединился к начинанию и стал приходить на работу в светлой рубашке с короткими рукавами и без галстука. Его примеру последовало правительство в полном составе и многие члены парламента. Конечно, делалось всё под объективами телекамер. Пример главного менеджера страны возымел действие, и в государственных учреждениях пиджаки исчезли быстро и повсеместно. В конце октября провели опрос, и треть учреждений, ответивших на разосланную министерством анкету, подтвердили, что приняли рекомендации. В то же время некоторые противники нововведения из числа политиков, чиновников и бизнесменов заявили, что не могут появляться перед клиентами и партнёрами «в неприличном виде», а потому оставили всё как есть.

По расчётам, итогом первой кампании стали 46 тонн двуокиси углерода, которых избежала атмосфера нашей планеты. Министерство окружающей среды не сдалось и продолжило кампанию в следующем, 2006 году. Число прислушавшихся к рекомендациям возросло за два года до 43 %, а объём невыделенной двуокиси углерода — до 114 тонн.

Итог борьбы на сегодняшний день: решающей победы над любовью к униформе за два года одержать не удалось, от неё отказались меньше половины учреждений. Тем не менее полученный результат довольно ощутим: 114 тонн углекислого газа выделяют 2,5 млн домов примерно за месяц. Японская кампания не прошла незамеченной в мире: Южная Корея в 2006 году заявила, что намерена последовать примеру соседа, а Центральный совет профсоюзов Великобритании призвал правительство ввести аналогичные меры.

По-видимому, это не последний резерв японского общества в борьбе за чистоту биосферы. Во время упомянутого опроса 2007 года, от трети до половины респондентов выразили готовность внести личный вклад в это полезное дело. В числе первоочередных задач — переход на энергосберегающую бытовую электротехнику и отказ от разовой пластиковой упаковки, полиэтиленовых пакетов и пр. Однако самый существенный резерв внесли в повестку дня 57 % опрошенных, призвав правительство последовать примеру большинства стран мира и ежегодно вводить летнее время. Число сторонников этой меры в последние годы постепенно растёт, а число противников медленно, но верно сокращается. Весной 2007 года влиятельная Японская ассоциация предпринимателей (Кэйданрэн) обратилась в правительство с аналогичным предложением.

Сегодня более чем в 100 странах мира стрелки часов дважды в год переводят вперёд или назад. Из 30 стран, входящих в Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), только Япония, Южная Корея и Исландия не переходят на летнее время. Японское правительство пока воздерживается, несмотря на очевидные экономические выгоды. По предварительным расчётам, введение летнего времени даст экономию в 970 млрд йен, в то время как перенастройка компьютеров и 100 тысяч регулируемых ими светофоров обойдётся примерно в 100 млрд йен. В остатке 870 млрд йен (около 7,25 млрд долларов США) — чистая экономическая выгода от перевода стрелок.

Сегодня в Японии светает рано и темнеет рано. После 6 часов вечера большую часть года на большей части страны на улицах темно. Япония принадлежит к числу стран, где население встаёт рано и работает до наступления темноты. Традиционный уклад — одна из причин консервативного подхода к летнему времени. И ещё отношение ко времени вообще. Специалист-хронолог Юкио Такахаси: «В техническом отношении осуществить переход на новое время несложно, но мы не имеем права на ошибку, ибо единственная неточность может при вести к панике» (Ёмиури, 23.04.2005). Для японцев, привыкших внимательно относиться к любым мелочам и деталям, перевод стрелок на час назад или вперед, безусловно, станет глобальным событием. Скептики высказывают опасения: а справится ли японская семья с пятью-шестью часами, которые, по статистике, есть в каждом доме? И не стоит ли в связи с этим увеличить выпуск самонастраивающихся часовых механизмов? По мнению специалистов, в случае перехода на летнее время спрос на такие часы резко возрастёт.

Кажется, забота об окружающей среде в ближайшие годы может изменить сдержанное отношение правительства и большинства населения к введению летнего времени. Во всяком случае, последние решения правительства указывают на то, что оно внимательно следит за общественным мнением. За примерами далеко ходить не надо. С учетом того, что восемь из десяти японцев серьёзно обеспокоены состоянием общественной безопасности, ухудшившейся в последнее время, кабинет министров осенью 2007 года предложил проект закона об ужесточении наказаний за хранение и применение огнестрельного оружия. В Японии с этим и раньше было строго. Владение оружием наказывалось тюремным заключением от 1 до 10 лет, а его применение — от 3 лет до пожизненного срока. С 2008 года за стрельбу предлагается поднять минимальный срок до 5 лети добавить штраф в 30 млн йен (250 тысяч долларов). Это вторая по размеру сумма штрафа в японском законодательстве — больше берут только с корпораций за нарушение антимонопольного закона. Мера направлена против организованной преступности. Во многих случаях японские якудза почитают для себя за честь получить срок и пострадать ради общего дела, а семью арестованного соратники в таких случаях не ославляют беде. Огромными штрафами правительство намерено устранить экономическую целесообразность преступлений. Высокопоставленный офицер Управления полиции: «Мы исходим из того, что членам преступных группировок будет не под силу самостоятельно выплачивать такие штрафы, они лягут бременем на всю организацию. Это должно стать сдерживающей мерой для организованной преступности» (Ёмиури, 17.10.2007). С учетом того, что японская полиция располагает полными списками членов преступных групп с адресами и составом семей, взимание штрафов трудностей не вызовет.

Интересно, что ужесточение законодательства вызвано сравнительно небольшим ухудшением статистики. В первом полугодии 2007 года полиция зафиксировала 33 случая применения огнестрельного оружия, в результате которых погибли восемь человек. В предыдущем году инцидентов было лишь на один меньше, но погибших всего двое. Этого роста оказалось достаточно для принятия мер.

 

ИНОСТРАНЦЫ И ВНУТРЕННЯЯ БЕЗОПАСНОСТЬ

Составной частью борьбы за внутреннюю безопасность можно считать внесение в мае 2006 года изменений в иммиграционное законодательство, направленных на ужесточение контроля за иностранными гражданами. Объявленная официально цель — усиление борьбы с терроризмом. Теперь у всех иностранцев при въезде в Японию будут в обязательном порядке снимать биометрические данные. Даже у тех, кто имеет постоянный вид на жительство и тем самым как бы приравнен к гражданам Японии. А таких сегодня немало, более 2 млн человек (1,57 % населения). Решение японского парламента вызвало особое раздражение у австралийцев, европейцев и американцев, по двадцать и более лет живущих в Японии и считающих её своей второй родиной. Они читают в японских университетах лекции, возглавляют фирмы и дают работу десяткам японских служащих, работают волонтёрами, все исправно платят налоги. В своих письмах постоянные резиденты не преминули напомнить Министерству юстиции, что единственный в истории Японии террористический акт был совершен в январе 1995 года, причём не иностранцами, а японскими гражданами, членами секты Аум синрикё. А ещё раньше, в 1970-1980-х годах, участники террористической организации Японская Красная Армия (Нихон сэкигун), тоже граждане Японии, совершали теракты и за рубежом тоже. В историческом контексте меры японского руководства, по их мнению, не вполне логичны.

Впрочем, отношение к иностранцам — давний японский пунктик», заметный штрих на репутации страны До 1988 год иммиграционная служба тогдашнего международного аэропорта Нарита встречала иностранных гостей табличками с надписью Aliens Те, кто видел фантастический фильм ужа сов «Чужой», понимают, о чем речь. Так по-английски называют чужаков, космических пришельцев. Приезжающие в Японию иностранцы долго и очень эмоционально делились впечатлениями с японской иммиграцией по поводу её словотворчества, пока министр юстиции Ю. Хоясида не снял клеймо в 1988 году. «Ну вот, теперь мы не пришельцы», — с облегчением вздохнули в англоговорящем мире.

С 1952 по 2000 год у всех иностранцев, прибывающих в Японию на срок более года, брали отпечатки пальцев. Однако под давлением международной критики от этого японского обычая пришлось отказаться. Самое удивительное, что неприятную процедуру вынуждены были проходить и живущие постоянно в Японии потомки этнических китайцев и корейцев, в своё время насильно депортированных с оккупированных территорий. Эти «постоянные спецрезиденты», как их называют в Японии (токубэцу эйдзюся), словно заноза для иммиграционной службы. В любой другой стране шестьсот с лишним тысяч таких «инородцев» давно были бы признаны полноправными гражданами. Они здесь родились и выросли, говорят без акцента, имеют японские имена и фамилии. В этнокультурном отношении они полностью адаптированы к японской среде, да и внешне почти неотличимы от местного населения. Несмотря на всё это, они — инородцы без кавычек. Принимая на работу сотрудника, некоторые работодатели и сегодня прибегают к услугам частных детективов, чтобы выяснить, не является ли кандидат «одним из тех самых». Так же поступают перед свадьбой своих детей многие родители, выясняя родословную будущих зятьев и невесток. Но введённая правительством новая система биометрического контроля не распространяется на «постоянных спецрезидентов» — значит, они стали на шаг ближе к остальным гражданам Японии. А вот иностранцам, женившимся или вышедшим замуж за гражданина Японии, придётся проходить процедуру на общих основаниях.

В последнее время государственную границу Японию ежегодно пересекают 7–8 млн иностранных граждан. Это больше, чем в прежние годы, но в два раза меньше числа японцев, выезжающих за рубеж (Управление иммиграционной службы, 2007). В январе 2004 года иммиграция США ввела для всех въезжающих иностранцев систему биометрического контроля US-Visit. Большинство стран мира отнеслись к ней отрицательно, а некоторые приняли ответные меры. Например, Бразилия начала дактилоскопировать и фотографировать исключительно американских граждан. 20 ноября 2007 года Япония последовала примеру США и второй в мире ввела систему биометрического контроля. Назвали её тоже по американскому образцу: J-Vis. Хотя, в отличие отсоединённых Штатов, иностранцы ни разу не совершали в Японии террористических актов, правительство решило принять упреждающие меры. Предполагается, что они помогут снизить преступность среди иностранцев и исключить случаи повторного въезда в Японию ранее депортированных лиц с изменёнными паспортными данными, что прежде случалось нередко.

Сторонники введения биометрического контроля ссылаются на статистические данные, которые говорят о повышенной криминальной активности иммигрантов по сравнению с местным населением. В Японии на каждые 10 тысяч населения приходится 5,4 отечественных преступника. Среди иностранных резидентов цифры намного выше. У китайцев — 76 на каждые 10 тысяч, у иранцев — 64, у филиппинцев — 33, у корейцев — 31, у бразильцев — 16. Иностранцы, имеющие постоянный вид на жительство (включая этнических корейцев и китайцев), составляют около 1,5 % всего населения, а среди содержащихся в японских тюрьмах заключённых их 7,7 % (данные 2004 года). В абсолютных цифрах больше всего преступлений в Японии совершают китайцы (34 %), за ними следуют корейцы (29 %), иранцы (9 %) и бразильцы (7 %) (Ёмиури, 05.05.2004). Поданным Иммиграционной службы, в Японии нелегально проживает около 200 тысяч иностранных граждан. Всё это служит аргументом в пользу принимаемых правительством мер.

Система биометрического контроля считывает узор на пальце и фотографирует иностранного гостя, затем связывается с базой данных и за 5 секунд сверяет полученные результаты с «черным списком». В него внесены 14 тысяч лиц, разыскиваемых японской полицией и Интерполом, а также 800 тысяч иностранцев, депортированных в своё время из Японии. Поданным Иммиграционной службы, вероятность проникновения нежелательных лиц после введения новой системы составляет 0,001 %. Министр юстиции Ю. Хатояма, посетивший накануне главный международный аэропорт Японии Нарита, остался доволен увиденным. Первый день работы дал следующие результаты: сканирование отпечатков пальцев выявило 5 иностранных граждан, ранее депортированных и пытавшихся въехать в Японию по поддельным документам. Зафиксирован также 21 случай отказа нового оборудования в разных иммиграционных пунктах.

Простота и надёжность системы биометрического контроля получила высокую оценку специалистов. В тоже время они профессионально отметили, что система охватывает27 аэропортов и 126 морских портов Японии, но не распространяется на множество мелких пунктов в удалённых уголках побережья, куда иностранные рыболовецкие и транспортные суда заходят нерегулярно. Поставить под контроль эти небольшие порты практически невозможно, поэтому угроза несанкционированного въезда в страну всё же остается.

Другой аспект нововведения — гуманитарный. Несколько правозащитных организаций во главе с британской Privacy International провели накануне акцию протеста, во время которой сообщили, что японскому правительству направлено письмо с осуждением его действий. В письме, под которым подписались более 70 неправительственных организаций, говорится, что в результате введения новых мер имиджу Японии, которую многие в мире считают красивой и гостеприимной страной, нанесён серьёзный ущерб.

В 1990-х годах слово «интернационализация» (кокусайка) стало одним из самых популярных в японском языке. Об интернационализации Японии говорят с экранов телевизоров, пишут в газетах и журналах, о ней рассказывают ученикам в школах. Проблема соотношения неосвоенного и потому небезопасного внешнего мира с миром внутренним, обустроенным и обихоженным, помимо природного получила социальный аспект. Роль, место и отношения Японии с мировым сообществом составляющего главную суть. В отличие от прежних времен, руководство страны добровольно решило сделать японское общество более открытым и доступным для внешнего мира. В этом процессе сразу обозначились две главные составляющие.

Во-первых, японских граждан активно поощряют к изучению иностранных языков и бытовой культуры зарубежных стран. Русский язык, который по популярности находится за пределами первой пятёрки, изучают в качестве иностранного в 80 высших учебных заведениях. Правда, учат в основном поверхностно и скорее из любопытства, не рассчитывая на практическое применение. Но, тем не менее, широта охвата впечатляет. К этому можно добавить ещё кружки любителей русского языка в районных и городских домах культуры. Так же обстоит дело с основными европейскими и азиатскими языками. Невозможно уследить за бесчисленными мероприятиями с приготовлением и дегустацией блюд национальной кухни разных стран мира.

Во-вторых, в страну начали целенаправленно привлекать иностранцев, прежде всего учащуюся молодежь. В первой половине 1980-х годов на учёбу в Японию ежегодно приезжало около 10 тысяч иностранцев. В то же время только в Соединённых Штатах училось в два раза больше японских студентов. В 1983 году японское правительство поставило казавшуюся тогда трудновыполнимой задачу — увеличить число иностранных студентов в 10 раз и довести его до 100 тысяч человек. И решило её с перевыполнением нормы. По данным на 1 мая 2006 года, в Японии было зарегистрировано почти 118 тысяч иностранных студентов, аспирантов и докторантов, в том числе около 10 тысяч обучались за счёт японского правительства. Правда, 60 % приходилось на долю студентов из Китая (JASSO, Японская студенческая ассоциация, 2006).

Увеличившийся поток иностранцев обострил старые проблемы и отчётливо высветил традиционный подход островного государства к внешним связям. «Японское понимание «интернационализации» как контролируемого процесса усвоения иностранной культуры при изоляции самих иностранцев опирается на этнокультурную однородность общества как на нечто динамично-творческое и одновременно хрупкое, что нужно оберегать» (Hall, 1998. Цит. по: McVeigh, 49). Большинство наблюдателей сходится во мнении, что нынешнее усиление контроля за въездом в Японию иностранцев, в том числе и постоянно в ней проживающих, если и связано с террористической угрозой, то далеко не в первую очередь. Оно лишь использует эту угрозу как удобный повод для усиления контроля за представителями внешнего мира и укрепления своей внутренней безопасности. Очевидно, что третий по счёту приоритет японского общества продолжает определять действия правительства в области международных контактов.

 

ДЕТИ И ВЗРОСЛЫЕ

Японский подход к воспитанию и обучению детей отличается своеобразием. С одной стороны, он имеет огромные, малозаменимые в других культурах преимущества. С другой — ему присущи столь же глубокие и не исправляемые в одночасье недостатки. Именно эти формировавшиеся веками преимущества оказались востребованными и сыграли свою роль в быстром послевоенном развитии страны. Недостатки же стали главной мишенью критики, когда выяснилось, что подготовленные в японской системе кадры не способны самостоятельно решать те задачи, которые ещё не приходилось решать никому в мире. А именно это требуется от страны, вышедшей по многим показателям на лидирующие позиции.

Что же это за система, которая позволяет догнать кого угодно, но не позволяет выйти вперед? О японском воспитании как явлении специфическом и в высшей мере экзотичном написаны горы книг. Оно представляет собой комплекс главных и второстепенных принципов, правил и методов. Они начали разрабатываться ещё в XVII веке основоположниками японской педагогики Тодзю Накаэ (1608–1648), Экикэн Каибара (1630–1714) и другими учёными. Её главное положение состоит в том, что ребенок — это существо в психологическом отношении принципиально отличное от взрослого, поэтому с ним надо вести себя совершенно иначе.

«Нельзя из ребёнка сразу сделать взрослого, каждому возрасту должны предъявляться свои требования, ограничения в поведении нужно вводить постепенно», — говорили они.

Сообщения иностранных путешественников и журналистов о том, что японские дети вообще не плачут, а мамы спокойно позволяют им сидеть в лужах, в общем соответствуют действительности. Они подтверждают, что нынешние родители, как и сто лет назад, добросовестно выполняют заветы классиков. Вот что писал по этому поводу А. Николаев в 1905 году: «С раннего детства, ещё в семье ребёнку предоставляется большая свобода под единственным условием, чтобы он не приносил вреда ни себе, ни другим; его охраняют, но не стесняют; его уговаривают, но редко прибегают к принуждениям. <…> Запугивать ребёнка бранью или укоризненными взорами считается недопустимым; всякое наказание должно быть наложено, насколько возможно, совершенно спокойно. Дать подзатыльник ребёнку за какую бы то ни было провинность — значит показать свою невоспитанность и вульгарность. <…> Общепринятая этика повелевает быть с детьми терпеливым» (Николаев, 186). Это и есть отношение к ребёнку как к существу иной психической организации. С японской точки зрения, мать, которая пытается криком, бранью и угрозами добиться чего-то от плачущего ребёнка, выглядит довольно глупо.

Как взрослые должны быть взрослыми, так и дети всегда должны оставаться детьми, на этот счёт в Японии тоже строгие правила. Японские дети не играют в правительство и не имитируют управление страной. Они не надевают фраков с вечерними платьями и не исполняют в них бальных танцев под аплодисменты взрослых зрителей. Мальчики не «дружат» с девочками и не играют в любовь в начальной школе. Считается, что всё это взрослые дела, детям заниматься ими не положено. Тем, кто хотел бы побольше узнать о японских запретах для детей, могу рекомендовать для просмотра программу «Ералаш». Почти всё, что делают юные герои этой популярной серии, находится в японской педагогике под строгим запретом.

Работа по подготовке полноценных членов японского общества начинается со школы. В соответствии с принципом постепенности японские первоклассники в первые дни школы не учатся. Они приходят сюда с мамами на час-другой, как на экскурсию. Им показывают, что такое парта, как за неё садиться, как обращаться с портфелем. Особое внимание уделяется этикету: как здороваться, как прощаться, как слушать учителя, как задавать вопрос. С этого начинается приучение к важнейшей части взрослой жизни — соблюдению формальных правил поведения. Во многих странах главной задачей начальной школы считается обучение основам грамоты, в Японии же 9 человек из 10 полагают, что базовые морально-нравственные ценности являются более важным элементом, чем предметные знания (Такахаси, 2003: 135).

Привычка к коллективной выработке правил и их последующему соблюдению — одна из главных целей школьного воспитания. При этом в любой деятельности, какой бы творческой она ни была, заранее определяются внешние границы и нормы, которые нельзя нарушать ни при каких условиях.

Если ученики решили снять видеофильм о своей школе, то заранее будет определена его продолжительность, основные объекты съёмки, распределены обязанности между участниками и временной график работы. План будет распечатан и выдан всем на руки.

Решение математической задачи оригинальным способом удостоится сдержанной похвалы учителя, но будет непременно сопровождено замечанием о том, что она была решена хотя и быстро, но не надлежащим способом. А это недостаток. Точность и аккуратность действий, следование установленным правилам ценятся выше импровизации, даже талантливой.

Если школьная бейсбольная команда выезжает на игру в другой район, то заранее составляется детальный распорядок дня в поездке от подъёма до отбоя, с указанием времени отправления, возвращения и длительности в пути. Свободного времени, когда члены команды предоставлены самим себе, как правило не бывает. Впрочем, это относится не только к выездам. В японской школе отношение к свободному времени такое же, как в российской армии: чем его меньше, тем лучше.

Выработанный японским обществом график формирования и развития личности рассчитан на всю жизнь. Постепенность воспитательного процесса имеет своим следствием более позднее взросление японцев по сравнению с зарубежными сверстниками. Особенно это заметно в студенческом возрасте.

В странах Европы и США студент высшего учебного заведения считается взрослым членом общества. В Японии совершеннолетие официально наступает в 20 лет, с этого времени молодым людям разрешается участвовать в выборах, употреблять спиртное и вступать в брак без разрешения родителей. Но реальная готовность к взрослой жизни и полной социальной ответственности приурочена к окончанию вуза. До 22 лет, когда большинство молодых людей получают диплом о высшем образовании, они официально остаются «объектом воспитания». Отсюда заметная невооружённым глазом инфантильность их поведения.

Она проявляется по-разному. Например, в том, что большинство японских студентов не могут внятно ответить на вопрос, зачем они учатся в вузе. Самые распространённые ответы: «потому что так положено», «так делают все». За исключением небольшой части студентов элитных университетов, они не имеют ни малейшего представления не только о том, чем будут заниматься, но и о том, чем они хотели бы заниматься в будущем.

Отношения между студентами и преподавателями ничем не напоминают отношений между коллегами, свойственных лучшим университетам мира. В Японии доминирует конфуцианская модель поведения с поправкой на современность. Распространённый тип преподавателя в японском вузе — это не столько методически грамотный профессионал, способный научить специальным знаниям, сколько лицензированный организатор и наставник молодёжи в самом широком смысле. Что-то вроде классного руководителя в школе, только уровнем повыше. Неформальное общение профессоров со студентами за пределами университета всячески приветствуется. Это относится и к совместным ужинам со спиртными напитками. Ситуация, когда преподаватель с рюмкой сакэ не очень связно излагает что-либо своим студентам, вполне обычна. Она ни у кого не вызывает ни удивления, ни порицания. Следует заметить, что японские студенты в таких ситуациях держатся очень корректно и доброжелательно.

В процессе учёбы японские студенты даже не стараются выглядеть взрослыми и ответственными за свои действия. Они легко признаются в том, что проспали лекцию, не подготовились к экзамену, обещают исправиться и благодарят сэнсэя за терпение. Эта черта отмечается многими иностранными преподавателями. Ответственность студентов в вузе, как и в жизни вообще, ограничивается требованиями быть честными, послушными и исполнительными. В соответствии с пословицами сёдзики ва иссё-но такара («честность — сокровище жизни»), сёдзики ни ситэ сон ва най («в честности убытка не бывает») и другими подобными изречениями. Инфантильность, незнание студентами самых простых вещей и ошибки легко прощаются (воспитательный процесс ещё не завершен), но за нечестность наказывают сурово. Например, списывание на экзаменах, которое в России считается едва ли не обязательным атрибутом студенческой жизни, в Японии рассматривается как чрезвычайное происшествие. Студента, уличённого в списывании, обычно наказывают аннулированием всех зачётов и экзаменов текущей сессии. Он должен будет прослушать все курсы ещё раз, что может продлить его пребывание в университете и стоить немалых денег.

 

ДАВЛЕНИЕ ГРУППЫ

Принадлежность к группе и признание с её стороны — важнейшее условие жизни в Японии. Поэтому одна из задач воспитания состоит в том, чтобы научиться подчинять свои действия групповым интересам. Ещё раз обратимся к наблюдениям А. Николаева:

В отличие от Европы, где «стремятся развить у ученика его индивидуальные способности и личный характер, для того чтобы создать из него независимого и сильного человека, напротив, в Японии воспитание стремится приготовить человека не к независимой индивидуальной жизни, а развить в нем наибольшую способность к совместным действиям, к кооперации» (Николаев, 185).

Первое, что делает учитель, когда дети освоились в школе, — делит класс на группы по пять-шесть человек. Причём в одну группу объединяются ученики с разными способностями, характерами и задатками. В ней есть лидер, второй и третий номера, и пара-тройка аутсайдеров. Разумеется, эти роли определяет сам учитель и ни при каких условиях их не афиширует, понимая, что они будут и должны меняться. Хорошим педагогом считается учитель, который сумеет добиться слаженной работы всей группы в выполнении поставленной задачи. Любые конфликты в группе должны быть исключены — это главное правило. Такие группы очень напоминают октябрятские «звёздочки» или пионерские «звенья», которые создавались в советских школах.

Каждый японский класс, как и вся школа, состоит из большого числа групп или комитетов. В комитеты записываются добровольно, выбирая занятие по душе. Есть комитет, отвечающий за кормление животных в живом уголке, комитет по радиотрансляции, санитарно-гигиенический, библиотечный, комитет по школьному питанию и т. д.

Принадлежность к группе подчёркивается разными способами. В средней (7–9 классы) и старшей школе (10–12 классы) ученики носят униформу. С первого по шестой класс школьники могут одеваться свободно, но отдельные элементы формы присутствуют. Всем первоклассникам выдаются видные издалека ярко-жёлтые панамы или кепочки. Начиная со второго класса они получают два стандартных головных убора разного цвета, один на лето, другой на зиму, а родителям школа в письменной форме сообщает, когда их надо менять. Во время школьных соревнований по любому виду спорта, в том числе по прыжкам, по бегу и пр., все участники делятся на две команды. Время нескольких лучших представителей каждой команды идет в общий зачёт, по которому и определяется победившая сторона. Чемпионов школы и призёров в личном зачёте не бывает. Слова «победитель» и «проигравший» есть, вероятно, в любом языке мира. В японском они тоже существуют (сёся и хайся), но употребляются нечасто, главным образом в письменном языке как переводные эквиваленты. Зато часто встречаются существительные катигуми (победившая сторона) и макэгуми (проигравшая сторона).

 

Элементы униформы в начальной школе.

 

Поскольку взрослый человек, по меркам японской педагогики, является существом иного порядка, чем ребёнок, то учитель не имеет права быть авторитарным в нашем понимании. Успокаивая после перемены расшумевшийся класс, он не станет устрашающим голосом требовать тишины, а скажет, что ученики мешают соседнему классу. И это будет проявлением всё того же испытанного метода — приучить ребёнка подчиняться не одному человеку, хотя бы и авторитетному учителю, а группе, хотя бы и таких же учеников, как он сам. В этом тоже нет никаких современных новаций, всё как сто лет назад.

«Класс управляется не столько волей учителя, сколько общим согласием и общей волей. Всякое стеснение по отношению к ребёнку налагается, главным образом, с согласия общественного мнения класса, и искусному учителю остаётся лишь направлять это общественное мнение. Таким образом, уже на ранних ступенях школьной жизни начинается дисциплина общественного мнения, давление общей воли. В старших классах давление это слегка увеличивается, а в высших по своему положению школах оно оказывается ещё сильнее, при этом правящей силой неизменно является не индивидуальная воля учителя, а общественное мнение класса» (Николаев, 186).

Нормы японского группового поведения, особенно в детских коллективах, ещё недостаточно изучены. Они определяют ролевое поведение и поступки, которые непонятны иностранцам. В качестве примера можно привести модель поведения лидера японской группы. В любом детском коллективе лидер обычно выделяется физической силой и пренебрежением к опасности, именуемой смелостью. Лидер японской группы в дополнение к этим качествам должен быть организатором и защитником своих подопечных. Его забота о них может принимать едва ли не отеческий характер и граничить с обслуживанием. Например, если у кого-то из «опекаемых» обнаруживается пропажа ценной вещи (воровство — не редкость в современных школах), лидер первым бросается на поиски и мобилизует всех остальных. Пока другие члены группы бездействуют, он должен что-то предпринимать. Неудача в поисках или недостаточная активность чревата потерей авторитета. Такое поведение лидера никак не связано с личным отношением к «опекаемому» и не мешает ему в остальное время проявлять своё превосходство над ним в любой форме, в том числе и с применением силы.

 

УНИФИКАЦИЯ И СТАНДАРТЫ ОБУЧЕНИЯ

В начальной школе японские дети учатся шесть лет, и всё это время им практически не ставят оценок. Вернее, ставят, но формально — чтобы было основание для перевода в следующий класс. Главным условием перевода считается не объём знаний, а возраст школьника. Нерушимый принцип японского образования: все дети в шесть лет должны поступить в начальную школу и в двенадцать её закончить. Любые виды экстерната или ускоренное обучение для одарённых детей, равно как и оставление на второй год, не признаются в принципе. В начальной школе не допускается формирования классов из более сильных или более слабых учеников, негативно относятся в Японии и к ранней специализации. Только в частных начальных школах, которые можно пересчитать по пальцам, есть классы с углублённым изучением математики и английского языка.

Это тоже давняя традиция. В 1870 году французский дипломат писал о японской школе: «В преподавание [японцы] не вносят ни поспешности, ни соревнования, потому что дело идёт о такой вещи, которая заявляет сама свою пользу, но которая усваивается только долговременной практикой» (Гюмбер, 40).

Японская школа рассчитана на то, чтобы дать необходимый минимум знаний, доступный самому что ни на есть среднему ученику. Её задача не в том, чтобы растить для общества таланты, а в том, чтобы избавить его от неучей. Поэтому на учеников с повышенными способностями и запросами внимания не обращают, главное — чтобы не было отстающих. В этом тоже просматривается связь с традициями самурайского воспитания. В XVI веке Кэнсин Уэсуги (1530–1578) учил своих вассалов: главное не в том, чтобы всегда побеждать, а в том, чтобы никогда не проигрывать. А военачальник Соун Ходзё (1432–1519) наставлял, что никто не должен полагаться только на свои таланты и способности. «Делай всё вместе с другими, и тогда избегнешь несчастья», — говорил он (Сато, 277).

А как же быть с теми, кто хочет и может претендовать на большее? Для них существует сеть частных репетиторских школ (дзюку). Учитесь себе на здоровье и за дополнительные деньги покоряйте свои персональные вершины. В эти школы ходят те, кто хочет получить высшее образование, то есть абсолютное большинство. Стандартная школьная программа не готовит к поступлению в университет, поэтому среднестатистический ученик после возвращения из школы наскоро перекусывает, и к пяти часам отправляется на вторую учебную смену, которая заканчивается между 8 и 9 часами вечера.

До 1993 года японцы учились в школе 6 дней в неделю, затем перешли на пятидневку. В то время дзюку работали без выходных: шесть дней вечерней учебы, в воскресенье — промежуточный тест. Сейчас один день в неделю от занятий освободили. Летние каникулы в обычных школах начинаются 20 июля, и с этого дня ученики 6-го, 9-го и 12-го классов переходят на интенсивное обучение в дзюку — полный рабочий день. Они начинают готовиться к вступительным экзаменам следующего уровня. Дополнительная учёба обходится родителям в среднем от 300 до 600 долларов в месяц, в зависимости от уровня школы и числа предметов. В репетиторских школах практикуется один и тот же проверенный метод — заучивание наизусть. Если что-то непонятно, с учеником работают индивидуально, уделяя ему столько времени, сколько потребуется.

В общеобразовательной школе закладывается ещё одна полезная привычка — дружить со временем. Школьные здания живут по суточному распорядку, ворота школы открываются в определённое время, обычно в 7.30. В большинстве школ занятия начинаются в 9 часов утра, но в школе нужно быть в 8.00. Появление после 8.15 официально считается опозданием и отмечается дежурным учителем в журнале регистрации, который передаётся затем классному руководителю. Повторные опоздания наказываются оглаской: имя ученика и время его прихода в школу учитель пишет в классе на доске, которая становится в этом случае доской позора.

Всеобщая унификация — отличительная черта обязательного девятилетнего образования, которым охвачено практически 100 % японской молодёжи. Через органы местной власти оно почти полностью контролируется государством. В общественных школах учится 97 % всех школьников, на долю частных школ приходится всего 3 %. Без особой боязни ошибиться можно утверждать, что в любой части страны в одно и то же время ученики одного возраста изучают один и тот же материал, преподаваемый одинаковыми методами. Школьные здания, классы, спортивные залы, вспомогательные помещения — всё построено по типовым проектам и одинаково оборудовано. Ученик, переехавший из столицы в провинцию, не всегда обнаружит разницу в школьном ландшафте.

По содержанию обучения японская начальная школа — самая унифицированная среди развитых стран мира. В этом отношении она уступает только южнокорейской. Попутно можно заметить, что её антиподом является французская начальная школа, в которой на повторное обучение ежегодно остаётся около 10 % всех учеников. Во Франции лишь половине школьников удаётся пройти пять начальных классов, ни разу не оставшись на второй год. Для сравнения: в конце 80-х годов в советской начальной школе на второй год оставалось около 2 % учеников.

В японской средней школе, наиболее проблемной сточки зрения поведения учеников, осуществляется их постоянная ротация — каждый год состав классов меняется. В конце года учеников просят написать заявление и назвать нескольких одноклассников, с которыми он хотел бы учиться вместе и дальше, а также тех, с кем он хотел бы расстаться. Дирекция школы старается по возможности учитывать эти пожелания при ротации.

В Японии никогда не практиковалась учёба в две смены. После окончания уроков ученики выходят на уборку школы, которая проводится ежедневно, пять раз в неделю. Школьников разного возраста не принято учить в одном месте. Начальная, средняя и старшая школы организационно и юридически независимы друг от друга, имеют разные адреса, здания и состав учителей. Число учеников в одной школе сравнительно невелико, что делает её более управляемой.

Японское общество имеет строгую иерархическую структуру, и дети со школьного возраста приучаются уважать его законы. Конфуцианская система старшинства пронизывает отношения между учениками, она культивируется специальными мероприятиями. Во многих школах будущих первоклассников знакомят с их персональными кураторами из пятых классов ещё в детском саду. Поэтому при поступлении в школу у каждого первоклассника уже есть опекающий его шестиклассник. Отношения между ними строятся по старому конфуцианскому принципу: «почтение младшего — покровительство старшего». Во время шефства над младшеклассником школьник выполняет роль наставника, что, по задумке, должно благотворно влиять на его собственное воспитание.

С раннего возраста детей приучают к соблюдению общепринятых правил общения. Мальчики одного возраста между собой могут называть друг друга как угодно — по имени, фамилии или кличке. Но в присутствии учителя — только по фамилии, с добавлением упрощенно-вежливого суффикса — кун. К любому ученику, который старше хотя бы на год, надлежит обращаться только по фамилии и с добавлением вежливого суффикса — сан. Никто не смеет нарушать это правило, даже авторитетные и хулиганистые дилеры классов.

«Этикет — это целая наука, с которой ребёнку приходится знакомиться с раннего возраста, и которая в такой же степени известна бедным классам населения, как и богатым. Начиная с детство, здесь очень много придают значения этикету и приличиям, о в школах… введены для этого даже особые предметы преподавания. Во всех движениях, которыми сопровождается всякая встреча, прощанье, всякая беседа, устранено всё грубое и угловатое. Этикет этот свято соблюдается широкими народными массами» (Николаев, 13).

Унификация японской школы проявляется в самых разнообразных формах. Начиная от школьной униформы и кончая набором продуктов и порядком их расположения в коробке для школьного завтрака, который ученики приносят из дома. Самый свободный элемент школьной униформы — носки. Требования определяют только их общий тон (светлый). И хотя цвет нижнего белья не регламентируется, привыкшие к одинаковости во всём школьники сразу отметят в раздевалке товарища, у которого майка, например, не белого цвета, как у всех. Выделившись, он становится объектом насмешек, и если не «исправляется» сразу, то рискует стать жертвой идзимэ — группового остракизма и издевательств. В Японии для школьника нет более страшной беды. Жертвы идзимэ нередко кончают жизнь самоубийством, не выдерживая психологического пресса и издевательств. Это явление чаще всего встречается в средней школе, реже — в старшей. Обычно объектами унижений становятся ученики, по каким-либо причинам не вписывающиеся в отношения внутри группы или не соответствующие стандартным требованиям. Часто это дети, прожившие с родителями несколько лет за границей и не успевшие усвоить нормы поведения, которые начинают культивироваться в детском саду.

Судя по всему, за сто лет эти правила тоже не особенно изменились. «Всё должно быть подчинено общественному мнению класса, которое является здесь страшной силой. Ученик, который сознательно или бессознательно оскорбил эту силу, внезапно увидит себя совершенно изолированным. <…> И этот классный надзор товарищей, действующий в течение целого ряда лет, заставляет юношу отбросить всякую эксцентричность, всякое проявление своей индивидуальности, делает его замкнутым, молчаливым и сдержанным» (Николаев, 186).

Боязнь в чём-то выделиться, не уложиться в стандарт сама по себе становится мощным психологическим стимулом и регулятором поведения. В японских школах в рамках программы «Здоровье» фиксируются основные параметры физического развития учеников. Обычно на каждого школьника заводятся две карточки. В одну ежегодно заносятся данные о его росте, весе и т. д., а в другую — результаты регулярных медосмотров в течение учебного года. Данные по росту и весу обсчитываются по специальной формуле и группируются по пяти категориям — «избыточная полнота» «полнота», «норма», «худоба», «чрезвычайная худоба». Большинство учеников внимательно относятся к результатам медосмотра и при первых тревожных признаках начинают следить за своим питанием. Причина кроется не в уговорах родителей, а в угрозе всё того же идзимэ со стороны сверстников.

 

Школьный урок физкультуры. Плакат на стене: «С пламенем в груди!»

 

Очевидно, что групповая психология играет ключевую роль в проблеме идзимэ в японских школах. Последние десять лет ежегодно фиксировалось около 20 тысяч случаев групповых издевательств и унижении и как минимум один случаи самоубийства на этой почве. 2006-й год стал рекордным — 125 тысяч случаев идзимэ и шесть самоубийств, пять в средней (7–9 классы) и одно в старшей (10–12 классы) школе. Однако шестикратный рост цифр не обязательно означает резкое ухудшение ситуации. Отчасти он связан с усилением борьбы с насилием в школах. Министерство образования недавно расширило перечень действий, которые квалифицируются как оскорбительные и унижающие человеческое достоинство, включив в него использование современных технических средств (электронная почта, мобильные телефоны и пр.).

Давняя проблема идзимэ приобрела в японских школах небывалую остроту, и с ней борются, принимая нестандартные и порой весьма эффективные меры. Ученица 8-го класса школы Мидзунами (преф. Гифу) покончила жизнь самоубийством 23 октября 2006 года, в свой день рождения. Приготовленный для неё дома торт не дождался именинницы. Трагедия потрясла родителей девочки и всю школу. Учителя и школьный совет решили оставить фамилию ученицы в списках, в конце года её символически перевели в 9-й класс. Её парту, шкаф для одежды и сменной обуви оставили пустыми, фотографию девочки класс берёт с собой на все школьные экскурсии. 23-е число каждого месяца в школе Мидзунами объявили днём сочувствия — в этот день ученики заполняют специальные вопросники, призванные обратить их внимание на товарищей, у которых есть трудности в общении со сверстниками. Все эти меры направлены на то, чтобы избежать трагедий в будущем.

 

СЭНСЭЙ — ЭТО ТОТ, КТО «РОДИЛСЯ РАНЬШЕ»

Учитель занимает верхнюю ступеньку в школьной иерархии. Уважение к нему прямо связано с возрастом, и это видно даже по названию: общеизвестное слово сэнсэй буквально означает «родившийся раньше». Его роль гораздо выше, чем в европейской или американской школе, которая видит свою главную цель в обучении предметным знаниям. Японский учитель в первую очередь — педагог и наставник, и только во вторую — носитель предметных знаний.

По японским представлениям, школьный учитель несёт большую ответственность за воспитанника, чем его собственная мать. В школьные годы семья играет вспомогательную роль в воспитательном процессе, а роль матери обычно сводится к подготовке и обслуживанию школьных мероприятий. Её подчинённое положение определяется двумя факторами: во-первых, мама — индивидуал, а школа — коллектив. Во-вторых, она женщина, а учителя в основном мужчины. Типичный пример разделения ролей приводит австралийская мама Анна Кондуитт, близко познакомившаяся с японской школой, отдав туда своего сына.

В день школьного матча по бейсболу родительниц попросили принести на стадион завтраки ( бэнто). Будучи иностранкой, Анна не знала, что лучше приготовить, и была удивлена при виде весьма изысканных и тщательно продуманных наборов, которые принесли японские мамы. Кроме собственно еды, термосы с горячим чаем, отдельные термосы с кипятком, миниатюрные скатерти и салфетки, декоративные палочки и прочие атрибуты привели её в лёгкое замешательство. В Японии распорядок дня соблюдается строго, поэтому обед ровно в полдень обязателен, как ежедневный восход солнца. Неудивительно поэтому, что в половине первого родительницы почувствовали изрядный голод, но матч продолжался, и все терпели. Всё принесенное было красиво разложено и приготовлено для обеда. На вопрос Анны, почему бы им не перекусить, ей ответили, что сначала следует накормить тренеров и учителей. После окончания матча женщины прислуживали за импровизированным столом, пока мужчины ели. Когда они удалились, мамы пообедали тем, что осталось (Conduitt, 122). Нет, еды всем хватило. Зная правила, они приготовили столько, сколько нужно. Но порядок есть порядок.

При школах создаются совместные комитеты родителей и учителей, в которых семью представляют почти исключительно женщины. Участие в комитетах добровольное, и для поощрения родительниц школа организует различные мероприятия, например курсы оздоровительной гимнастики в школьном спортзале под руководством учителя физкультуры. В свою очередь, члены комитета по очереди присматривают за детьми по субботам, когда в школе нет уроков, а детям хочется поиграть вместе. По японским представлениям, самостоятельные игры детей на улице — явление нежелательное, поэтому на выходные школа охотно предоставляет им свои площадки и сооружения, но под контролем родительского комитета. Классическая педагогика требует, чтобы взрослые непрерывно и целенаправленно контролировали воспитательный процесс.

В Японии родители не имеют права выбирать школу для своего ребёнка, и если нет каких-либо особых обстоятельств, обязаны отдавать его в ближайшую к дому. Как уже говорилось, все школы предельно унифицированы и каждая выполняет в своем районе роль некоего организационно-методического центра, куда поступает вся оперативная информация.

Увидев но улице что-либо необычное и имеющее отношение к детям, взрослый японец первым делом сообщает об этом в школу. Если на воскресенье в школе запланирована экскурсия, то в 6 часов утра над школьным зданием поднимается белый флаг, означающий сбор, или красный — отмену похода по погодным условиям. Родители получают из школы письменные уведомления о том, что такой то перекрёсток в последнее время стал более опасным, на таком-то участке дороги возросло движение и т. д. Перед летними каникулами школа рассылает памятки, в которых говорится об опасностях летнего купания, перегрева на солнце и т. п. И в период каникул школа продолжает контролировать учеников, предупреждая, например, о том, что собираться для совместных игр раньше 10 чосов утра не следует. Кроме того, на летнее время им выдаётся длинный список заданий, которые нужно выполнить к началу следующего учебного года (сбор гербариев, сводки погодных наблюдений, чтение обязательной школьной литературы и т. д.).

Японская начальная и средняя школа работает 240 дней в году — это больше, чем в США, Великобритании или Франции. С учётом того, что большинство учеников почти ежедневно остаются в школе после уроков для занятий в кружках, её роль в воспитании чрезвычайно велика.

Школа несёт главную ответственность за безопасность учеников, поэтому ей даны большие полномочия. Дирекция определяет безопасные пешеходные маршруты и вид транспорта для поездок в школу. Во многие городские школы ученикам запрещается ездить на велосипедах, очень распространённых в Японии. Главная причина: узкие дороги и интенсивное движение в часы пик делают поездку опасной. В сельской местности велосипеды разрешены, но и здесь большинство школ требует, чтобы ученики надевали защитные шлемы.

Вообще правил, регламентации и запретов японским школьникам хватает. Девочкам запрещается пользоваться косметикой и украшениями, оговариваются даже типы разрешённых заколок для волос. Родителей предупреждают о том, чтобы дети не приносили в школу оригинальных, особо модных или дорогих предметов — чтобы не выделяться и не провоцировать воровство. До окончания 9-го класса ученикам по дороге в школу и домой запрещено без сопровождения взрослых заходить в дежурные круглосуточные магазины, не говоря уже о том, чтобы делать в них покупки. Ученики ходят в школьной форме, которая известна всей округе, поэтому нарушение легко выявляется. Продавцы в магазинах (чаще всего это подрабатывающие студенты) извещены о правилах и соблюдают их.

По разным каналам в школу поступает информация о нарушениях, допущенных её учениками. И здесь японцы идут по пути группового воспитания. Во время обеденного перерыва по школьной трансляции делается, например, объявление о том, что ученики такого-то класса были замечены в близлежащих магазинах. При этом фамилии конкретных нарушителей не называются. Наказания самые разные. Например, весь класс на какое-то время может быть лишён права пользоваться спортзалом во время большого обеденного перерыва. Если и этот запрет нарушается, следует более строгое наказание. Решения о наказаниях принимаются не учителями, а школьным советом, контроль за их исполнением тоже осуществляют сами ученики.

 

ПООЩРЕНИЕ АКТИВНОСТИ

Япония живёт и работает в стремительном ритме. В крупных городах он приближается к границе возможностей человека. Американский психолог Р.Левин подсчитал, что японцы — четвёртые в мире по темпу жизни. По его данным, «быстрее живут» только швейцарцы, ирландцы и немцы. Темп жизни в разных странах он определял по трём параметрам: скорости ходьбы, скорости почты и точности общественных часов, по которым, как предполагается, люди сверяют свои действия. Швейцария вышла на первое место в мире во многом благодаря точности часов, ирландцы оказались главными скороходами, а в Германии — самая быстрая в мире почта. (Левин, 345).

Невысоким японцам трудно соперничать с европейцами в ширине шага, тут уж ничего не поделаешь. Поэтому по скорости ходьбы они заняли только седьмое место. И общественные часы по точности оказались лишь шестыми. Это и не позволило японцам подняться выше четвёртого места в общем зачёте. Хотя зачем им общественные часы, когда у них уже половина всех наручных автоматически настраивается по единому радиосигналу, да и другая половина — не самая худшая в мире. По скорости доставки японская почта лишь самую малость уступила немецкой. Не подвергая сомнению расчёты американского психолога, замечу, что по субъективному впечатлению, японское население в совокупности совершает великое множество действий и телодвижений, создающих ощущение его невероятной занятости.

Стремительный ритм японской жизни и высокая социальная активность населения проявились не вдруг. По ходу усвоения буддизма японцы исключали из него то, что не соответствовало их первоначальным представлениям. В том числе углубленную медитацию и уход от реальной жизни. Увлечённый идеей буддийского альтруизма Сётоку Тайси (574–622), которого считают первым японским законодателем, не раз повторял, что подлинный буддист должен приносить людям пользу. Он изъял из Сутры Лотоса фразу о необходимости углублённой медитации и заменил её другой: «не приближайтесь к человеку, углубившемуся в медитацию», имея в виду, что такой человек бесполезен для окружающих (Nakamura, 1960:417). На раннем этапе заимствования буддизм, проповедовавший духовное усовершенствование и уход в размышления о бренности мира, оставался уделом узкого круга священнослужителей и не получил широкого распространения в массах. Зато конфуцианство, утилитарно определявшее социальные нормы поведения, было взято на вооружение и стало основой государственного устройства. Через несколько столетий буддизм всё же завоевал своё место в сердцах японских последователей, но в изрядно модифицированном виде — уже не как философское, а как этическое учение. Мыслители последующих эпох, в том числе Соко Ямага (1622–1685), Дзинсай Иго (1627–1705), Экикэн Каибара (1630–1714) и другие, безоговорочно признавали приоритет материального мира и отвергали бездеятельно-созерцательную философию. Её критиковал и Сорай Огю (1666–1728), писавший, что по сравнению с углубившимися в размышления философами, оторванными от проблем реального мира, даже азартные игры выглядят делом более предпочтительным (Nakamura, 1960: 432).

В Индии с её круглогодично тёплым климатом и плодородными почвами трудовая деятельность человека редко попадала в центр внимания религиозно-философских учений. Зато принципы распределения благ занимали в них весьма важное место. Например, благотворительность и раздача милостыни почитались в Индии важной сферой, требующей общественного внимания. В Японии же нищих и попрошаек не жаловали: просить подаяния и жить за счёт других здесь всегда считалось делом позорным и унизительным. Несмотря на нищету, низшие классы зарабатывали на плошку риса честным трудом, и это определяло благожелательное отношение к ним не только со стороны общества, но и со стороны властей. Один из иностранных наблюдателей писал по этому поводу: «Я заметил значительное различие во взглядах тайкунских (правительственных. — А. П.) чиновников, насколько они преследуют париев, бедняков, бродяг и мошенников, настолько же выказывают сочувствие к той части народонаселения, которая добывает свой хлеб честным трудом, но производит драки, пьёт и нарушает спокойствие города» (Гюмбер, 224). Иногда это сочувствие и терпимость властей принимали любопытные формы.

Одному из живших в Нагасаки европейцев «случилось быть зрителем настоящей битвы, которую вели между собою жители одной улицы с жителями другой. Между населением этих двух улиц искони господствовала непримиримая вражда, которая наконец проявилась на деле. В один прекрасный день обе враждующие стороны вооружились палками и, построившись в ряды, с оглушительным криком вступили в сражение. Полиция тотчас же явилась на место происшествия, но ограничилась тем, что любезно заперла все ворота в окружности, чтобы ограничить поле сражения, а затем безучастно смотрела на драку в течение целых двух часов, по прошествии которых губернатор, убедившись, что сражающиеся желают в душе покончить битву, пригласил их через своих агентов разойтись с миром по домам, что и было исполнено без малейшего сопротивления» (Гюмбер, 225).

В работах японских мыслителей и религиозных просветителей центральное место занимала этика производственных отношений, посредством которых создавались товары и услуги. Материальному производству и методам хозяйствования здесь традиционно уделялось большое внимание. В работах Догэна (1200–1253) и других известных буддийских проповедников говорилось о постижении сути учения через активную трудовую деятельность. Даже торговцев, работавших исключительно ради прибыли, они наставляли: «Подавляй желания и страсти свои, направляй все силы на получение прибыли. Но ты не должен наслаждаться этим результатом. Помни, что твой долг — забота о благе всех и каждого». Крестьянам они напоминали: «Помни, что твой труд на земле — не что иное, как буддийское деяние» (Nakamura, 1967:159).

В 1890 году был торжественно оглашён подписанный императором Мэйдзи Манифест о воспитании (Кёику тёкуго). Этот документ служил основой идейно-нравственного воспитания подданных до 1945 года и оказал большое влияние на формирование общественной морали. В архиве министра образования сохранились 22 черновых варианта Манифеста, а кабинет министров рассматривал этот вопрос 24 раза, прежде чем утвердить текст (Катаяма, 6, 130). Содержавшийся в Манифесте призыв императора «стремиться к знаниям и профессиям» ни разу не подвергался сомнению. Он благополучно прошёл через все обсуждения и сохранился в окончательном варианте.

В годы модернизации эпохи Мэйдзи (1868–1912) верное патерналистским традициям правительство всячески поощряло развитие промышленности, торговли и ремёсел. В крупных городах оно открывало так называемые коммерческие музеи, где на всеобщее обозрение выставлялись образцы промышленных товаров, производимых в Японии и за рубежом. Зарубежные почти всегда превосходили по качеству изделия местной промышленности и для большей наглядности делились на три категории: 1) товары, конкурирующие с японскими на внутреннем рынке; 2) товары, конкурирующие с японскими на зарубежных рынках; 3) не производимые в Японии, но могущие быть произведены местной промышленностью (Николаев, 98).

Поощрение трудовой активности тесно связано с возведением экономии и бережливости в ранг важнейших добродетелей. В средневековых наставлениях писцов призывали бережно относиться к туши и кистям, ремесленников — к инструменту, крестьян — к орудиям труда. И даже воинское сословие должно было уметь хозяйствовать рационально и экономно. «Путь воина» наставлял: «Самураи, находящиеся на службе, всегда должны быть бережливы» (Дайдодзи, 36). А в «Двадцати одном правиле господина Соуна» содержалось вполне конкретное требование: «Не выливай понапрасну воду, которую использовал для умывания, пусть даже её в избытке» (Сато, 276).

Особенно рьяно экономили торговцы. Глава крупного торгового дома Сосицу Симаи (1539–1615) оставил письменные рекомендации по рациональному использованию продуктов. Он писал, что если домочадцев регулярно подкармливать ячменем, то за год можно сэкономить немало риса. Традиционное японское блюдо, суп из мисо (мисосиру), он рекомендовал перед едой тщательно процедить. Осевшую из бульона бобовую массу можно перемешать с очищенной овощной кожурой, обычно идущей в отходы, и поставить на стол ученикам и прислуге. А чтобы не вызвать их недовольства таким «угощением», сам глава семьи и его супруга должны время от времени есть то же самое (Исикава, Наоэ, 71). Отношение к режиму экономии станет понятнее, если учесть, что эти советы принадлежат далеко не бедному торговцу.

Результат многовекового воспитания заметен и сегодня, в эпоху потребления: японское население имеет самые большие в мире банковские накопления. В 2007 году они составляли астрономическую сумму в 14 триллионов долларов США. Среднестатистическая японская семья имеет 16,3 млн йен сбережений (около 136 тысяч долларов). Средства рядовых граждан, хранящиеся в Почтовом банке Японии, делают его активы крупнейшими в мире. Баланс потребления и накопления имеет крен в сторону последнего, что снижает привлекательность внутреннего рынка и подталкивает японских производителей к зарубежной экспансии. Этот же баланс привлекает на японский финансовый рынок крупнейшие инвестиционные компании мира, работающие с деньгами частных вкладчиков, такие как Vanguard и Citygroup.

Стремление к экономии материальных ресурсов проявляется в Японии на каждом шагу. Число вагонов в пригородных электричках на одной и той же линии в течение дня меняется несколько раз, подстраиваясь под колебания пассажиропотока. В утренние и вечерние часы пик вагонов в два-три раза больше, чем днем. В «разгрузочные» дневные часы даже двери открываются не автоматически во всех вагонах, а только по необходимости, нажатием специальной кнопки. Так экономят электроэнергию, затрачиваемую на открывание-закрывание дверей и поддержание температуры в вагонах.

 

УСЕРДИЕ ПРОТИВ ТАЛАНТА

За свою долгую и самобытную историю японцы выработали множество взглядов и представлений, не совпадающих с привычными для нас. Одно из таких отличий заключается в оценке той роли, которую играют врождённые способности человека в его судьбе. В европейской традиции принято считать, что для успеха в жизни нужны два главных качества — талант и трудолюбие. В японской системе ценностей акцент сильно смещён в сторону трудолюбия. Долгое время японцы были убеждены, что «от рождения все люди в равной степени наделены способностями, и если приложить усилия, то человек может их развить и добиться успеха» (Miyano, 96). Или чуть по-другому: «Изначально способности у людей одинаковые, различия в результатах зависят лишь от способа их проявления» (Канаяма, 109). Проще говоря, всё решают упорство, сила воли и трудолюбие. На принципе равенства способностей (норёку бёдо) стояла вся система классического образования и воспитания. Правда, японский мыслитель Сорай Огю (1666–1728) в своё время говорил, что люди от рождения наделены разными талантами и что это следовало бы учитывать (Такэути, 96). Однако по мере укрепления сословных барьеров и ограничений эпохи Токугава эта точка зрения растворилась в общественной практике. Основоположник ортодоксального направления в японской культуре Норинага Мотоори (1730–1801) в XVIII веке писал, что считает главным в научной работе не метод, а старательность и усердие учёного: «В конечном счёте, длительные и напряженные усилия гораздо важнее для учёного, а как именно он работает, не так уж важно» (Накамура, 1967:191). Одним словом, старание, самоотверженность и ещё раз старание — вот японский ключ к жизненному успеху.

Во время Тихоокеанской войны планы и решения японского командования не раз вызывали удивление американцев. Анализируя уровень подготовки военных операций противника, они постоянно сталкивались с переоценкой, по их мнению, морального фактора и недостаточным материально-техническим обеспечением. Попадавшие в их руки разведданные подтверждали, что японские командиры больше уповали на боевой дух и морально-волевые качества своих солдат, чем на совершенство оружия и тонкость тактических планов. В довоенной Японии было популярно выражение сэйсинитто («сила духа не знает преград»). Самый известный пример того периода — использование летчиков-смертников во время атаки на Перл-Харбор 8 декабря 1941 года, во многом обеспечившее успех операции. Японские танкисты и артиллеристы во время Тихоокеанской войны были смертниками наполовину, так как устав запрещал им покидать технику во время боя. Даже если орудие или танк теряли боеспособность, солдаты по уставу не имели права оставлять их и должны были «разделить их судьбу». «Разделять судьбу» приходилось часто. Японскую танковую броню в последний раз улучшили в 1938 году, после этого и американские, и советские противотанковые снаряды были усилены и пробивали её, как картон. Японские участники войны с завистью рассказывали, что в подбитых американских танках обнаруживали таблички с надписью: «Солдат! На этом танке установлено броня такой-то толщины. Твоя жизнь надёжно защищена» (Сиба, 75).

Мнение о том, что усилиями и настойчивостью можно решить любые проблемы, чрезвычайно распространено в Японии и сегодня, в эпоху эффективности и рационализма. Результаты опросов подтверждают с японской точки зрения, понятия «талант» и «работоспособность» означают почти одно и то же. Так думают не только участники социологических опросов, но и их организаторы. Вот результат одного из таких опросов:

Утверждение - Согласен - Не согласен

Все люди от рождения наделены одинаковыми способностями 62:37

Большинство людей могут развить свои способности за счёт старания 88:12

Способности человека видны по его манере работать 79:30

Старание гарантирует успех 66:24

Источник: Japanese Perception of Social Justice: How Do They Figure Out What Ought To Be? / Ed. by M. Miyano. Faculty of literature, Chuo University, 2000. P. 206.

Как видим, почти две трети опрошенных уверены, что все люди от рождения равно талантливы, и почти девять из десяти полагают, что способности можно развить старанием. Так и встаёт перед глазами Альберт Эйнштейн, развивающий свои умственные способности ежедневным старанием. На европейский взгляд, такие вещи, как теория относительности, требуют прежде всего незаурядного интеллекта, тут одним старанием не обойтись. Правда, если на теорию относительности не замахиваться, то, может, японцы в чём-то и правы.

Несколько лет назад ко мне обратился с просьбой один крупный региональный банк. В то время русский язык и культура пользовались в Японии гораздо большей популярностью, чем сегодня, и руководство банка решило обучить часть своих сотрудников основам русского языка. Под будущее деловое сотрудничество с новой Россией. Приступили к обсуждению графика. Когда мне сказали, что курс рассчитан на год при одном 3-чосовом занятии в месяц, я подумал, что ослышался. Да нет, сказали мне, всё правильно: специально отобранные сотрудники банка будут съезжаться из разных городов региона раз в месяц, в нерабочую субботу, чтобы в течение трёх часов под моим руководством изучать основы русской грамматики и разговорной речи. Как человек, прошедший суровую отечественную школу обучения, я усомнился, что так можно выучить и более простой иностранный язык, не говоря уже о трудном русском. Но меня успокоили: «Не волнуйтесь, наши сотрудники — очень способные люди, они могут работать столько, сколько надо». Так я познакомился с японскими представлениями о способностях. Сегодня мои сомнения кажутся простительными: тогда ещё я не знал, что служащие японских банков работают до трёх тысяч часов в год. Результаты учёбы оставались для меня непредсказуемыми до самого конца, хотя все действительно очень старались На итоговом экзамене мне всё-таки пришлось удивиться: слушатели знали намного больше того, на что можно было рассчитывать при таком графике. Позже выяснилось, что руководство банка действительно уповало не столько на мои педагогические таланты, сколько на упорство и работоспособность своих сотрудников.

Поскольку японцы не видят большой разницы между талантом и трудолюбием, то неудивительно, что многие и сегодня считают, что за равный по объёму труд работникам следует платить одинаково, независимо от их способностей и квалификации (Miyano, 87). Становится понятнее, почему в японском менеджменте победила система пожизненного найма и оплаты труда по стажу. Тот, кто не верит во всемогущество старания, не станет пожизненно нанимать работника средних, а тем более низких способностей. Уравнительные тенденции нашли отражение в системе оплаты труда. Как уже говорилось, в США топ-менеджеры производственных отраслей получают в 30 раз больше, чем самые низкооплачиваемые рабочие, а в Японии — только в 10 раз.

Конечно, из повседневной жизни японцы знают, что люди различаются по своим способностям. Но при этом считают, что очень уж большая разница в талантах встречается нечасто, а не столь существенные различия можно компенсировать незаурядным усердием. Наверное, поэтому перед серьёзной работой они желают друг другу не удачи, как американцы, не успеха, как русские, а «старания» (гамбарэ). На это пожелание следует отвечать «спасибо».

 

ТРУДОЛЮБИЕ ПОДЛИННОЕ И ПОКАЗНОЕ

Стремительный общий ритм жизни в Японии требует эффективности и быстроты действий от каждого. Расслабленный, ленивый, отдыхающий во время работы человек сразу становится белой вороной и объектом всеобщего осуждения. В муниципалитетах, банках и вообще любых учреждениях служебные помещения общие, во избежание соблазнов их не делят на персональные кабинеты, столь любимые российскими чиновниками. Японский начальник сидит в общем зале, как правило, спиной к окну, лицом к подчинённым, и видит, кто чем занимается. Для конфиденциальных бесед и переговоров с клиентами есть специальные гостевые комнаты. Если у руководителя есть собственный кабинет, то в рабочее время его дверь не закрывается — чтобы он видел всех и все видели его. Трудолюбие трудолюбием, но открытость и взаимный контроль не помешают. В японских фирмах и учреждениях в рабочее время не бывает частных разговоров по служебному телефону. Ни разу не доводилось видеть никаких специальных инструкций на этот счёт — впечатление такое, что просто никому не приходит в голову звонить на работу по личным делам.

Правила планировки служебных помещений и расположения рабочих мест послужили в свое время причиной появления новых слов и понятий. В 1980-е годы широкое употребление получило слово мадогивадзоку. Так называли сотрудников, которые не особенно «горели на работе». Их выделяли особым способом: перемещали ближе к окну и усаживали лицом или боком к нему. Отсюда и пошло название мадогивадзоку («сидящие у окна»). Выделенные таким образом работники располагались перпендикулярно или «наоборот», под углом в 180 градусов к остальным, что и указывало на их особое положение. Впоследствии меры воздействия на нерадивых сотрудников стали ужесточать. Если бы не пожизненный наём, их бы просто уволили, но в те годы было нельзя. Поэтому мадогивадзоку не давали никакой работы и тем самым исключали из общей жизни. Иногда им даже выделяли отдельный кабинет с телефоном, который никогда не звонил. Сотрудник должен был вовремя приходить на работу и весь день сидеть без дела. Покинуть рабочее место было нельзя, задремать тоже — сразу следовало дисциплинарное взыскание, предупреждение и увольнение с чёрной меткой. В тяжёлые 1990-е годы таких работников стали просто увольнять по сокращению штатов, без всяких меток.

Задолго до того, как братьям Макдональдс пришла в голову идея ускорить процесс питания, японцы на практике установили связь между этой процедурой и деловыми качествами человека. Пословица хаямэси мо гэй-но ути («быстро есть — тоже мастерство») воздает хвалу быстродействию в работе. Она означает, что толковый и энергичный человек даже ест быстро, чтобы освободить время для полезных дел. Поэтому кажется совершенно естественным, что первые супы быстрого приготовления были изобретены именно японцами. Уж очень им эта идея импонировала. Узнав о начинании братьев Макдональдс, японцы пошли по излюбленному пути: позаимствовали идею и усовершенствовали её по-своему. Так 25 августа 1958 года мир узнал о блюде под названием инстанто рамэн в исполнении японской компании Ниссэй сёкухин.

Работать медленно, не стараться, экономить усилия — по японским меркам самый большой грех. Не менее опасно пренебрегать внешним впечатлением, которое складывается у окружающих о работнике. В Японии, как и повсюду, есть и всегда были бестолковые, ленивые или просто не умеющие работать люди. Но они твёрдо знают золотое японское правило: показное трудолюбие (татэмаэ кимбэн) не менее важно, чем трудолюбие подлинное. Как вид японского блюда не менее важен, чем его вкус. Как внешний вид и манеры человека не менее важны, чем его характер, и т. д. Поэтому на адресованный японцу дежурный вопрос «как дела?» гарантированно следует столь же дежурный ответ исогасий дэс нэ(«ничего не успеваю»). Иногда к нему добавляют ещё одну любимую японскую присказку бимбохима наси («бедняку отдыхать некогда»). Официальная скромность требует преуменьшения собственных достоинств и вообще всего, что человек имеет.

Один из главных признаков идеального японского работника — серьёзное и ответственное отношение к делу. Серьёзное и ответственное. Именно оно не позволяет японцам шутить во время рабочих совещаний, деловых переговоров, да и вообще во время работы. Быть остроумным собеседником и при этом не забывать о деле — это не для Японии. Потому что всем понятно, что человек, который шутит, думает не только о работе, но и о чём-то ещё. А это нехорошо. В трудовых коллективах исповедуется принцип «не работа ищет человека, а человек работу». Другими словами, идеальный работник должен быть в постоянных трудах и заботах не оттого, что его нагружают, а потому что он сам нацелен на постоянную занятость. Это ещё один источник показного усердия.

После 1991 года в небольших японских фирмах появились первые работники из России, так называемые «синие воротнички». Сразу начались недоразумения, связанные с разной манерой работы. Командированные в Японию россияне с большим интересом наблюдали за японцами, которые в рабочее время передвигались по цехам быстрым спортивным шагом, а то и вовсе бегом. Причём происходило это независимо от объёма работы: бегали и при полной загруженности, и без таковой. Японцы же поражались тому, как спокойно россияне в рабочее время покупали в ближайших автоматах прохладительные напитки и неспешно утоляли жажду. Впрочем, так поступали и другие новички-иностранцы. Обычно через день-другой всех приглашали в офис и через переводчика просили запомнить, что для сигарет, напитков и туалета есть один 15-минутный перерыв до обеда и ещё один после обеда. В остальное время надо работать, и по возможности быстро. Комментарии соотечественников по этическим соображениям приводить не буду.

Американец Г. Рейнольдс, работавший одно время в Сумитомо Электроникс, так описывает японскую производственную атмосферу: «Японцы считают, что независимо от реальной загруженности человек должен выглядеть на работе чрезвычайно занятым. Основной способ продемонстрировать это — спешить и суетиться. Например, не идти, а почти бежать к расположенной в трёх метрах копировальной машине. Или лихорадочно стучать по клавиатуре, печатая деловое письмо. Стремительно вскакивать со стула, когда тебя вызывает начальник, и моментально застывать перед ним с возгласом хай («да, слушаю вас». _ А. П.). И подлинное трудолюбие, и его внешняя видимость одинаково почитаются добродетелью, поэтому манера работать быстро и с элементами легкой паники должна демонстрировать окружающим предельную загруженность работника и его соответствие идеалу служащего» (Левин, 224). Интересно, что описанная Рейнольдсом реакция подчинённого на вызов начальника в точности повторяет инструкцию, которую Соун Ходзё (1432–1519) оставил своим потомкам в начале XVI века: «Когда хозяин называет твоё имя, быстро скажи "да, господин". Доже если ты сидишь на удалении от него, быстро подойди к господину и преклони колени. Почтительно слушай, что он скажет» (Сато, 277).

Личные наблюдения подтверждаются статистически. Самый очевидный признак серьёзного и ответственного отношения к своим обязанностям — это время, которое служащий проводит на работе. Поданным Международной организации труда, в период высоких темпов роста в конце 1980-х и начале 1990-х годов японцы проводили на рабочем месте больше всех времени, но по производительности труда заметно отставали от западноевропейцев и американцев. В 1990 году французы работали в среднем 1646 часов в год, а японцы — 2044 часа, на 20 % больше. В японских банках, где зарплата намного выше средней, эта цифра доходила до 3000 часов в год. Если исключить выходные и праздники, то при шестидневной рабочей неделе получается 10 часов в день, а при пятидневной — почти 12. Как на мануфактуре XIX века. В отчёте Всемирной организации труда за 1993 год говорится: «Японские служащие для демонстрации своей преданности фирме проводят на рабочем месте много времени, но их почасовая производительность труда составляет всего 46 % от французской и 39 % от немецкой» (World Labour Report, 25–36). Если старательность почитается не меньше таланта, то как удержаться от демонстрации столь ценного качества?

Работа допоздна стала национальной традицией, которую не смогли переломить даже американцы в годы послевоенной оккупации. В 1948 году они ввели в Японии летнее время. Идея была такая: интенсифицировать дневной труд, снизить потери рабочего времени и за счёт этого увеличить вечерний отдых. Световой день удлинился, но работники по-прежнему оставались на рабочих местах до наступления темноты, поэтому американское новшество привело лишь к увеличению рабочего времени. В 1952 году, после ухода американцев, японское правительство отменило летнее время и больше к нему никогда не возвращалось, хотя эта тема регулярно обсуждается и даже проводятся ограниченные эксперименты. Главным сдерживающим фактором остаются опасения, что увеличение светового дня приведёт не к вечернему отдыху, а к удлинению переработок и сокращению времени сна.

Японские служащие по-прежнему не мыслят себе ухода с работы до наступления темноты. В этом легко убедиться, прогулявшись в полночь по токийскому району Касумигасэки, где сосредоточены правительственные учреждения. Многие окна в них продолжают в это время ярко гореть. Такая же картина и в деловом центре столицы Маруноути. Таксисты не зря выстраиваются здесь в длинную очередь ближе к полуночи, когда с вокзалов отходят последние электрички, — они лучше других знают, когда бизнес-элита покидает свои офисы. Один сотрудник центрального министерства вспоминает: «Иногда мне удавалось уходить с работы часов в семь. Это бываю очень редко, когда вдруг заканчивались текущие дела. В остальных случаях окончание рабочего дня по умолчанию определялось временем отхода последней электрички. <…> И то скорее по причинам экономии. Если сотрудник не успевает на последний поезд, начальник обязан выдать ему талон на такси. А число талонов заложено в бюджете отдела и строго лимитировано. <…> Впрочем, что на электричке, что на такси, домой обычно добираешься к часу ночи. Так с девяти утра и до часу ночи проводишь с сослуживцами по шестнадцать часов в сутки» (Миямото. 122).

Безусловна, большая часть сверхурочного времени отдается работе. Но не всегда. Японский трудовой коллектив — это семья, а семье положено не только дружно и в полном составе трудиться, но и отдыхать вместе. Поэтому, когда японская мама говорит ребёнку «сегодня вечером у папы много работы, он придёт поздно», она имеет в виду, что папа должен быть вместе с сослуживцами, где бы они ни находились и чем бы ни занимались. Вот что пишет по этому поводу участник таких «семейных трудовых коллективов», не полностью усвоивший их идеологию: «До сих пор мне трудно понять некоторые вещи. Можно согласиться с тем, что сотрудники остаются допоздна на работе, когда её накапливается много. Труднее понять, когда они во внеурочное время организуют на работе очередной «междусобойчик». Дом и работа меняются местами, никакого производственного напряжения на рабочих местах не ощущается. В обеденный перерыв все едят вместе, вечером выпивают тоже сообща, потом вместе закусывают не особенно вкусным бэнто. Если бы ещё и спали вместе, то получился бы полноценный коллектив всеобщей однополой любви. Я заметил, что распивочные мероприятия в офисах по поводу и без повода объединяют людей, как ничто другое. Они чувствуют себя по-настоящему сплочённой и организованной группой» (Миямото, 118).

Другой причиной, снижающей эффективность рабочего времени, является, как ни странно, деловой этикет. В японских компаниях осуществляется регулярная ротация служащих. Они меняют рабочие места и участки, направления, за которые отвечают. После нового назначения каждый сотрудник вместе со своим предшественником в течение нескольких месяцев лично посещает наиболее важных клиентов своей компании и представляется. Происходит как бы официальная передача полномочий в присутствии всех заинтересованных сторон. В крупных фирмах важные клиенты могут исчисляться десятками, но эта формальная процедура, отнимающая массу рабочего времени, соблюдается повсеместно и неукоснительно.

В процессе согласования заказа бывает необходимо что-то уточнить или дополнить. Там, где по западным меркам достаточно звонка по телефону или электронного письма, представитель японской компании прибывает к заказчику лично, потому что деловой этикет требует персонального контакта. Конечно, такое внимание не может не радовать клиента, оно повышает доверие и «привязывает» заказчика к фирме, но в то же время увеличивает нагрузку на её сотрудников и снижает производительность труда.

Многочисленные этикетные нормы действуют и на рабочем месте. Появление в отделе старшего коллеги из соседнего подразделения или просто сотрудника, которому служащий считает себя чем-то обязанным, требует отложить текущие дела и уделить ему внимание. Выпить зеленого чая, обменяться служебными новостями или просто по-светски побеседовать ни о чём. Все отложенные дела выполняются в сверхурочное время. Эффективность работы важна, но деловому этикету она не конкурент. В этом смысле современная деловая этика не особенно отличается от принципов, которыми руководствовалось японское командование в годы войны: центральное место занимает всё тот же главный ресурс — человеческий фактор. Там, где американец идёт к цели кратчайшим путем, используя самые эффективные ресурсы и методы, японцу приходится двигаться по замысловатой траектории, соблюдая множество неписаных правил и условностей. В этом кроется одна из причин избыточности усилий, необходимых японцам для достижения поставленных целей, что в современных условиях само по себе становится проблемой, требующей решения.

В последнее время японские фирмы начали искать ресурсы повышения производительности труда там, где прежде не искали. Изучив зарубежный опыт, они начинают экспериментировать. Одни компании отключают по вечерам кондиционеры, вынуждая таким образом служащих покидать свои рабочие места. Токийская фирма Рёхин кэйкаку, имеющая торговую сеть в Японии и за рубежом, в начале 2007 года в приказном порядке запретила сверхурочную работу. По результатам первых пяти месяцев она сообщила, что, несмотря на сокращение рабочего времени, производительность труда и зарплата сотрудников повысились.

В историческом плане японцы не знали регулярных отпусков. В древности практиковалась десятидневка — отдых каждый десятый день, плюс храмовые и местные праздники. Несколько дней подряд отдыхали только на Новый год. Отгулы по семейным причинам (смерть родственника, свадьба и т. д.) давались на два-три дня, но не имели регулярного характера. Модернизация не изменила традиционных представлений. Опрос общественного мнения в 1970 году показал, что регулярный выход на работу без отгулов и прогулов (мукэккин) занимает у японцев четвёртое место в списке главныхчеловеческихдостоинств(Нихондзин-но катикан, 15).

За отпускную политику японское правительство тоже получило свою порцию критики от Запада. Внешне ситуация начала меняться. По данным Министерства труда и благосостояния, с 2000 года среднестатистический оплачиваемый отпуск в Японии составляет 18 дней. Это меньше, чем в США, и намного меньше, чем в Европе, где отдыхают по 4–6 недель в году. Однако и его японцы полностью не используют — только половину, по 8–9 дней ежегодно. Да и эту половину отпуска берут не все. Например, в 2006 году ею воспользовались 47%всех наёмных служащих.

Закончив в Японии университет, Масао Миямото отправился на учёбу в США, а потом остался там работать. Вернувшись во второй половине 1980-х годов на родину, он сразу был назначен на должность заместителя заведующего подотделом в Министерстве обороны. В положенный срок Миямото написал заявление на двухнедельный отпуск. В полном соответствии с трудовым законодательством. Тогда он ещё не знал, что на исторической родине неписаные законы бывают важнее писаных. Через несколько дней его вызвал непосредственный начальник. «Мне доложили, что ты попросил двухнедельный отпуск. Ты в своем уме? Ты вообще понимаешь, что такое госслужащий в Японии? На твоей должности отдыхать больше трёх дней подряд не принято!» Заявление нового сотрудника потрясло не только начальника, оно стало главной новостью, которую обсуждало всё управление. Любой работник, рассчитывавший на продвижение, должен был добровольно ограничивать свои запросы по части отдыха. Старожилы управления не могли припомнить случая, чтобы кто-то брал здесь отпуск больше чем на неделю. Причём часть сослуживцев была искренне возмущена беспардонностью новичка, а другая втайне надеялась, что он сумеет переломить традицию и создать прецедент, облегчив тем самым участь коллег. Кончилось тем, что отчаянному новичку дали положенный по закону отпуск при условии, что он придумает под него «уважительную причину». Просто желание отдохнуть ею быть никак не могло. Эта придуманная причина — тоже одна из форм татэмаэ (показная видимость). Таким образом, всё решилось традиционно, в духе компромисса. При этом любопытно, что отдел, в котором работал герой этой реальной истории, в то время имел сравнительно небольшую рабочую нагрузку, о чём прекрасно знало всё управление. Но принцип татэмаэ кимбэн не позволял не только говорить об этом вслух, но даже учитывать в управленческой практике (Миямото, 41,45).

Во многих западных странах каждому наёмному работнику автоматически предоставляется пять дней оплачиваемого отпуска на сезонные заболевания (ОРЗ, простуда и пр.). Тем, кто их не использует, в конце года начисляют соответствующую прибавку к зарплате. В Японии же отделы кадров всеми силами стараются избежать отпусков по больничному листу. Вышедшим на работу после выздоровления сотрудникам обычно предлагают оформить пропущенные рабочие дни в счёт оплачиваемого отпуска, поскольку он всё равно до конца не используется. Прикрытая таким образом статистика заболеваемости дала основание английскому журналу The Economist сделать вывод о том, что в Японии люди болеют намного реже, чем в западных странах. Японские фирмы и учреждения это вполне устраивает по официальной статистике, их сотрудники здоровы, энергичны и работоспособны.

Особенно тяжело болеть в Японии медицинским работникам. Такие понятия, как «сапожник без сапог» или «болеющий врач», плохо усваиваются японским сознанием. Принцип соответствия не позволяет. Поэтому для того, чтобы отправить с работы домой медицинского работника в маске и с температурой, требуются немалые усилия. Если их не предпринимать, то больной врач будет до последнего оставаться на рабочем месте, хотя практической пользы от его трудового героизма будет немного. Это тоже торжество неразделимого единства двух важных японских принципов — татэмаэ и мэсси хоко.

Зато женщинам во многих компаниях ежемесячно предоставляется двухдневный оплачиваемый отпуск по состоянию здоровья в «критические дни». Управленцы считают, что простуду или похмелье можно предотвратить или перетерпеть, а естественную физиологию нужно уважать.

 

ЦЕНА УСПЕХА

Итак, японцы живут быстро и работают много. Но силы человеческие не безграничны, и где-то всегда наступает предел. Невиданные темпы роста в течение сорока послевоенных лет обернулись лидерством Японии не только по длительности рабочего времени, но и по масштабам ущерба физическому и духовному здоровью нации. Кризис разразился в конце 1980-х, когда Япония достигла пика экономического могущества. Самым ярким его проявлением стала проблема смерти от хронического перенапряжения. Среди экономически развитых стран Япония столкнулась с ней первой. Смерть от рабочих перегрузок получила собственное название (кароси), которое стало международным термином и вошло в европейские языки. В 1988 году в городе Осака открыли первую телефонную линию для тех, у кого проблемы с перегрузками на работе. В первый же день от жителей города поступило 309 звонков. Сегодня в Японии трудно найти префектуру, в которой не было бы такой службы.

В сети японских ресторанов работал перспективный молодой сотрудник, которому не было и тридцати лет. Он быстро продвигался и вскоре стал директором ресторана в восточной части страны. Работал много, до 20 часов в сутки, отчёты и прочую письменную работу регулярно брал домой и заканчивал далеко за полночь. Вскоре после повышения его стали преследовать приступы головной боли, тошнота, появилась хроническая раздражительность. В 2006 году он уже не мог полностью контролировать себя и допускал рукоприкладство на рабочем месте, за что был понижен в должности, а затем уволен. Возможно, это спасло ему жизнь. Позднее он говорил врачам, что в то время находился на грани самоубийства. У молодого человека диагностировали глубокое психическое расстройство на почве хронического переутомления (Ёмиури, 22.05.2007).

Многим везёт меньше. Поданным общественных организаций, в последние годы от рабочих перегрузок и связанных с ними заболеваний в Японии ежегодно умирает до 10 тысяч человек. Компании яростно оспаривают связь между смертью сотрудников и нагрузками на работе. И делают это не без успеха. Проблема действительно сложная, установить прямую зависимость даже самыми современными методами не всегда возможно, поэтому сошлёмся на данные, которые фигурировали в японских СМИ как достоверные. По этим данным, за три года, с января 1988-го по декабрь 1990 года включительно, от хронического перенапряжения на работе умерли 89 человек, в среднем около 30 человек в год.

Весной 1995 года в Токийском окружном суде слушалось дело о самоубийстве 25-летнего сотрудника крупной рекламной компании. В ходе слушания было установлено, что погибший ежемесячно перерабатывал в среднем 147 часов. При 6-дневной рабочей неделе это означает почти 6 сверхурочных часов каждый день, включая субботы. Поступив на работу в апреле, в августе он нередко возвращался домой в час-два ночи. В ноябре — уже в четыре-пять часов утра. В марте следующего года он вообще перестал приходить домой, оставаясь ночевать на работе или в ближайшей гостинице. За 10 дней до самоубийства он признался сослуживцу: «Со мной что-то странное. Не понимаю, что делаю. Наверное, я несостоятелен в работе». Руководство компании представило суду доказательства того, что интересовалось состоянием здоровья своего сотрудника и оказывало некоторую помощь. Ему рекомендовали обратиться к врачу, компания выдавала талоны на такси, оплачивала гостиницу и т. д. Единственное, чего она не могла сделать — это уменьшить объём работы.

Японцы всегда внимательно относились к тому, что о них говорят и пишут на Западе. В начале 1990-х годов мир заговорил о Японии как о стране хронических трудоголиков, которые, кроме работы, ничего в жизни не видят. В ответ на критику японское правительство приняло меры. Из столицы во все стороны разъехались пропагандисты, разъяснявшие важность совместного семейного отдыха, чего раньше не бывало. Результат не замедлил сказаться: в 1996 году на первое место в мире официально вышли американцы. Сегодня они работают 1800 часов в год, в то время как японцы — 1780, а немцы — 1440. Но в данном случае официальная статистика — вещь не вполне надёжная, потому что большая часть сверхурочной работы в ней не отражена. Она проходит по статье «добровольный безвозмездный труд на благо фирмы». По данным социологических опросов, тех, кто работает больше 50 часов в неделю, в Японии почти в 2 раза больше, чем в Англии, в 8 раз больше, чем в Бельгии, и в 20 раз больше, чем в Голландии. А каждый третий японец в возрасте от 30 до 40 лет проводит на работе более 60 часов в неделю (The Economist, 19.12.2007).

В соответствии с укоренившейся практикой японские служащие в конце дня не покидают своих рабочих мест до тех пор, пока начальник не подаст тем или иным способом сигнала о том, что сверхурочную работу можно заканчивать. Встать и уйти раньше под взглядами коллег и начальства — на это мало кто отваживается. Разве что иностранцы, которым неведом страх перед чужими неписаными законами. Социологи говорят, что именно отсутствие чёткой временной границы между работой и её окончанием лежит в основе злоупотреблений фирм, выливающихся в травмирующие перегрузки. Эта практика тоже отражает принцип мэсси хоко (отказ отличного во имя общего), которого придерживаются в японских группах с незапамятных времен. М. Миямото пишет, что «даже если у сотрудника не остается важных дел, требующих сверхурочной работы, на него оказывают давление, чтобы вынудить остаться вместе с коллегами» (Миямото, 46). По данным Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), производительность труда в филиалах зарубежных компаний в Японии намного выше, чем в японских фирмах. В производственной сфере — на 60 %, а в сфере обслуживания — на 80 % (The Economist, 18.08.2007, p. 53). Даже с учётом того, что на японский рынок приходят самые успешные западные компании, разница впечатляет.

Опросы общественного мнения показывают, что самое большое напряжение на рабочем месте вызывает чувство моральной ответственности перед фирмой. По этим данным, японские служащие больше всего боятся совершить ошибку, которая повлечёт за собой моральный или материальный ущерб для компании. На втором месте по значимости — недовыполнение ежедневной рабочей нормы, и на третьем — ошибки в работе с клиентами. Интересно, что слово «норма» — одно из немногих русских слов, прочно вошедших в японский лексикон. Его импортировали японские военнопленные, отработавшие в советских трудовых лагерях после Второй мировой войны. Сегодня это слово знакомо каждому японцу.

Повышенное чувство ответственности и боязнь служащих совершить ошибку на работе отражает специфическое понимание японцами чувства индивидуальной конкуренции и конкурентоспособности. По наблюдению Я. Такэути, западный бизнесмен видит смысл делового соперничества в том, чтобы продемонстрировать, что он в чём-то лучше конкурентов. Японец же стремится доказать себе и окружающим, что он не хуже их. Другими словами, там, где иностранец хочет победить, японец стремится не проиграть. Поэтому, оказавшись в тяжёлой ситуации, он склонен замыкаться и обвинять во всём себя (Такэути, 76, 88). Это объясняет, почему за 10 дней до самоубийства сотрудник рекламной компании больше всего беспокоился не о своём состоянии, а о служебной репутации. Эта же черта лежит в основе известной осторожности японских компаний, которые всячески стараются избегать риска и предпочитают надёжные и долговременные формы деловой активности.

По данным Министерства труда и благосостояния, в 2006 году достоверно установлено 355 случаев заболеваний с тяжёлыми последствиями для здоровья, вызванных перегрузками на рабочем месте. Для 137 человек они закончились смертью, что в 3,5 раза больше, чем шесть лет назад. Это только самые явные и бесспорные случаи. Для их расследования министерство составило детальный перечень признаков, которые позволяют признать заболевание или смерть служащего прямым следствием рабочих перегрузок. Поэтому число исков в японские суды растёт с каждым годом. Если в 1988 году было удовлетворено всего 4 % исковых заявлений по поводу смерти от переработок, то в 2005 году эта цифра возросла в 10 раз и достигла уже 40 %. Для семей, лишившихся кормильцев, это много значит. При положительном решении суда правительство ежегодно выплачивает таким семьям пособие в размере 20 тысяч долларов, а виновная в смерти сотрудника компания может получить предписание на выплату его семье компенсации в сумме до миллиона долларов.

Случаев с менее тяжёлыми последствиями в Японии намного больше, и их число постоянно растёт. По данным того же министерства, в 1999 году 44,1 тыс. пациентов был поставлен диагноз «депрессивный синдром и расстройство психики». За шесть последующих лет эта цифра выросла более чем в два раза — в 2006 году таких пациентов стало уже 92,4 тыс. В июне 2007 года телекомпания Эн-Эйч-Кэй обнародовала результаты исследования психических расстройств среди японских мужчин в возрасте от 30 до 40 лет. Один из его выводов гласил: «Число психических заболеваний среди мужчин самого работоспособного возраста неуклонно растет. Из обследованных 200 компаний 60 % сообщили, что за последние зри года количество психических расстройств среди их сотрудников возросло, причём наибольший рост приходится на возраст между 30 и 40 годами. В большинстве случаев выявлена связь с переработками, что требует изменений в организации труда» (Косэйсё, 2006).

Японцы удивляются, когда читают в зарубежных изданиях о том, что они трудолюбивы. «При чём тут любовь к труду? Мы работаем так не потому, что нравится, а потому что вынуждены». Это подтверждают и результаты опросов. На вопрос «Считаете ли вы, что трудолюбие улучшит вашу жизнь в будущем?» — положительно отвечают семь японцев из десяти. Это не так много по сравнению с другими странами, всего лишь 12 место из 23, где проводился опрос. Энтузиазм и увлечённость работой тоже не являются отличительными чертами японцев: о наличии этих качеств заявили менее половины всех опрошенных, что поставило японцев на 19 место из 23. Увлечённость трудом более свойственна жителям таких стран, как Перу и Венесуэла, а в экономически развитых государствах больше ценится производительность, эффективность и трудовая дисциплина (Сэкай, 128, 135). Значит, японцы действительно работают много не потому, что это улучшает их жизнь, и не потому, что увлечены работой, а потому что вынуждены.

 

СЕКРЕТЫ ЯПОНСКОГО ЗДОРОВЬЯ

Удлинённый рабочий день, укороченный отпуск и повышенное чувство ответственности перед компанией делают работу главным смыслом жизни современного японца. Есть ли какие-то отдушины в бесконечных трудовых буднях? На самом деле всё не так мрачно, как может показаться, и возможности для отдыха есть.

Начнём с того, что сегодня в годовом календаре японцев 15 официальных праздников. Из них состоит так называемая «золотая неделя» в конце апреля — начале мая, образованная наложением нескольких выходных дней. В середине августа в Японии отмечают второй по значению праздник поминовения предков (обон), который в календаре красными числами вообще не отмечен. Это ещё 8 дней отдыха вместе с отпускными и отгулами. То же на Новый год: официальный праздничный день только один, первого января, но в действительности отдыхают дольше. Меньше всего — на транспорте, в торговле и сервисе (3 дня), остальные — от недели до 10 дней. Итого получается: отдых три раза в год примерно по неделе, плюс ещё десять праздничных дней вразнобой. Ну и, конечно, пятидневная рабочая неделя. Всё это частично компенсирует краткосрочность оплачиваемых отпусков.

Хороший это график или плохой? Кому как. Семь из каждых десяти японцев считают, что в течение года у них много выходных и праздничных дней, и это хорошо (Такахаси, 2003: 147). В Европе, в том числе и в России, привыкли брать отпуск раз в год и отдыхать более основательно. Одни говорят, что это здоровью на пользу, другие утверждают обратное. Длительный отпуск они сравнивают со своего рода стрессом, после которого организму нужно возвращаться в привычный ритм. По мнению некоторых врачей, отдыхать лучше чаще, но меньше. Наверное, это дело вкуса и привычки. Россиянам деваться некуда: климатически пригодных для отдыха зон маловато, расстояния огромные, часто не поездишь. Японцам по этой части грех жаловаться: в пределах двух часов езды на машине — широкий выбор видов отдыха и развлечений на любой вкус. Так что возможностей для отдыха и восстановления сил в Японии вполне достаточно.

В последние годы японцы стали отдыхать больше, чем раньше, но всё равно остаются среди лидеров по объёму выполняемой работы. Сказываются ли интенсивные нагрузки на здоровье нации? Мировая статистика свидетельствует в экономически развитых странах первое место среди причин смертности занимают болезни органов кровообращения, второе — злокачественные опухоли. Причём разрыв между ними солидный. От сердечных заболевании умирает в 3 раза, а от болезней мозгового кровообращения в 2 раза больше людей, чем от рака. В Японии картина совершенно иная. Сердечнососудистые и цереброваскулярные заболевания вместе уносят меньше жизней, чем раковые опухоли (238 и 254 на 100 тысяч населения соответственно). Как уже говорилось, с января 1988 по декабрь 1990 года от рабочих перегрузок в Японии умерли 89 человек, абсолютное большинство (62) — от инсультов и инфарктов. Значит, и в Японии предельные нагрузки приводят к тем же результатам. Но тогда почему меньше инсультов с инфарктами и почему люди живут дольше всех в мире? Что им помогает?

Кроме диетических свойств японской кухни и умеренности в крепких напитках, безусловно играющих свою позитивную роль, психологи называют и культурологический фактор. Они говорят, что японец, до изнеможения работающий в первую очередь на группу, и только потом на себя, получает взамен мощную психологическую компенсацию в виде признания, уважения и поддержки со стороны коллектива. По этой версии, представители индивидуалистической западной культуры, даже добившись личного успеха и обеспечив себе полное материальное благополучие, не могут рассчитывать на что-либо подобное. Благотворное воздействие этого психологического фактора в сочетании с развитой системой здравоохранения будто бы играет не последнюю роль в мировом лидерстве японцев по продолжительности жизни и их выдающемся сердечнососудистом здоровье.

Американский учёный, дипломат и знаток Японии Эдвин Рейшауэр (1910–1990) тоже обратил внимание на эту сторону японских производственных отношений. Он писал: «Складывается впечатление, что для японца работа — это не просто выполнение своих обязанностей по контракту. Это реализация некоего глубокого и сильного чувства, являющегося частью общего мироощущения японца. <…> В Японии к работнику не относятся как к небольшой и легко заменяемой детали большого производственного механизма, что свойственно западной управленческой модели» (Цит. по: Хамагути, 11).

Садзо Идэмицу известен в Японии как один из героев послевоенного «экономического чуда». Он единственный, кому в жесточайшей конкуренции с западными концернами удалось создать японскую нефтяную компанию, носящую его имя. Вот как он объясняет преданность японцев одной фирме, лежащей в основе пожизненного найма: «В Японии сформировалось монокультурное общество семейного типа во главе с императором. <…> Здесь не принято было заключать письменных контрактов, тебя просто похлопывали по плечу и говорили: "займись-ка этим". Ты отвечал: «хорошо», и брался за дело. И готов был отдать жизнь, чтобы выполнить порученное. Поэтому японца непросто переманить на другую работу, даже если там ему заплатят больше. Для нас очень важны духовно-эмоциональные отношения с вышестоящими…» (March, 96).

На Западе любая фирма фигурирует на рынке как товар, который может приносить прибыль или убыток. Купить по сходной цене отставшую в конкурентной борьбе компанию, уволить часть сотрудников, нанять новых, модернизировать и поднять производительность труда, а затем продать предприятие с хорошей прибылью — всё это трудовые будни современного западного капитализма. Японцы думают по-другому. «В Японии компании рассматриваются не как машины по производству денег, а как самодостаточные организации, в первую очередь призванные "служить интересам общества", и только во вторую — приносить прибыль. Многие компании существует веками, и владельцы меняются здесь крайне редко. Ацуси Сайто, президент Токийской фондовой биржи говорит, что японцам трудно представить, что фирма может продаваться, как товар» (The Economist, 19.12.2007).

Система пожизненного найма и преданность одной фирме уходят своими корнями в кодекс самурайской чести. Западная система найма исходит из рыночной концепции, в соответствии с которой работник ищет самые выгодные условия для продажи своих профессиональных знаний и навыков. Если условия контракта перестают его удовлетворять или появляется более выгодное предложение, он меняет место работы, и это ни у кого не вызывает осуждения, мотивы всем понятны. «Я поступаю так, как лучше для меня и моей семьи» — священная формула современного западного общества. В Японии же с незапамятных времен господствовал принцип «у настоящего самурая может быть только один господин». Переходить от одного сюзерена к другому в поисках более выгодных условий службы — вещь немыслимая для воинского сословия. Требуя соблюдения тех или иных правил, авторы средневековых моральных наставлений пугали ослушников не карой небесной, а тем, что от них откажется господин, которому они служат (Сато, 276). Отказ сюзерена от услуг вассала считался для последнего позором, хуже которого ничего не бывает. Современный японский менеджмент воспринял и сохранил этот принцип в форме преданности одной фирме, которая гарантирует служащему пожизненное содержание, как это делал в своё время феодальный князь.

Как известно, японцы не только поздно уходят с работы, но и частенько по дороге домой заглядывают с коллегами в питейные заведения. Ну и, конечно, ведут между собой всякие разговоры и по работе, и «за жизнь». После выхода на пенсию они покидают родной коллектив и начинают заниматься кто чем. Многие настолько привыкают к посиделкам с коллегами, что начинают пользоваться недавно появившимся сервисом: идут на приём к специалисту и платят деньги за то, чтобы он их выслушал (Мори, 2000: 185). Не то чтобы им была нужна какая-то особая консультация или совет, требуется просто нормальный собеседник, с которым можно было бы чем-то поделиться. Трудно сказать, что здесь первично — то ли в семье и с друзьями у них проблемы, не позволяющие говорить откровенно, то ли коллеги очень уж хороши, но факт остается фактом: есть в этих неформальных связях с сослуживцами что-то такое, чего не хватает японским отставникам.

Врачи доказали, что длительный психологический дискомфорт и связанные с ним стрессы вызывают многие соматические заболевания. А отсутствие этих патогенных факторов способствует не только душевному, но и физическому здоровью. Известно также, что выздоровление больных после тяжёлых поражений сердца и головного мозга проходит заметно быстрее в условиях внимания и заботы со стороны окружающих. Поданным Р. Уильямса из Университета Дьюка, после тяжёлых поражений сердечнососудистой системы 50 % пациентов, ведущих замкнутый образ жизни, живут 5 и более лет. Среди тех, кто поправляется в условиях семейной заботы и внимания, таких в полтора раза больше (82 %). Как показывают опросы, 66 % японцев относятся к своей компании так же, как к семье (Левин, 227). Не этот ли фактор, который пока невозможно измерить медицинскими приборами, помогает им выдерживать огромные нагрузки?

И ещё внутренняя стабильность. Несмотря на изменения последних лет, в большинстве японских компаний наём остается пожизненным. Это означает, что не только сотрудники проявляют лояльность фирме, но и она относится к ним так же. В норме японская группа не исключает отдельных членов из своего состава. Она или перевоспитывает их, или вынуждает добровольно покинуть группу, если этого сделать не удаётся. Японцы очень чувствительны к посторонним оценкам и мнениям, поэтому, как правило, даже нерадивые сотрудники постепенно втягиваются в общий ритм и начинают приносить пользу компании. Увольнения, конечно, случаются, но по сравнению с другими развитыми странами их намного меньше.

Немалую роль в создании устойчивой атмосферы в японских фирмах играет критикуемая сегодня система оплаты труда и продвижения по служебной лестнице, основанная исключительно на возрасте и стаже. Наверное, современные менеджеры правы: с точки зрения эффективности эта система устаревает.

Или уже устарела. Но вряд ли кто-то возьмётся отрицать её роль в создании стабильной рабочей атмосферы в коллективах. Заранее установленный и публично объявленный график повышения по службе с параллельным ростом заработной платы снижает психологические издержки от интриг, доносов и подсиживаний, которыми славятся многие западные корпорации. Этот фактор действует даже в тех случаях, когда служебный рост и надбавки за стаж не удовлетворяют работников, что не редкость везде, в том числе и в Японии. Что касается распределения служебных обязанностей между сотрудниками одного возраста и уровня компетенции, то в большинстве японских компаний оно осуществляется открыто и в целом довольно справедливо. То же можно сказать о вознаграждении и карьерном росте. Главными недостатками японской системы являются уравниловка и медленное продвижение молодых сотрудников, а также заниженная оплата их труда. Но в стабилизирующей роли ей не откажешь.

Эта система действовала ни много ни мало полтора столетия, и лишь в последние годы японцы начали её модернизировать, вводя постепенно контракты, внутреннюю конкуренцию, учёт личного вклада и другие элементы западного менеджмента. Кстати, повышенное внимание к личному вкладу каждого сотрудника стало особенно популярным в японских компаниях после финансового кризиса 1997 года, а в 1998 году произошёл резкий скачок числа самоубийств (более 30 тыс. человек в год) и психических заболеваний. С тех пор этот уровень не удаётся понизить никакими усилиями.

Выбирая работу, люди повсюду в мире руководствуются четырьмя главными критериями: уровнем оплаты, надёжностью предприятия, атмосферой в коллективе и чувством удовлетворения от выполняемой работы. Сравнительные опросы в разных странах позволили выявить особенности и предпочтения японцев. По значению, придаваемому оплате труда, они заняли 53-е место среди 55 стран. Получается, что почти повсюду в мире при выборе работы деньги играют более важную роль, чем в Японии. Зато по вниманию к психологической атмосфере в коллективе японцам не оказалось равных — здесь они на первом месте. Надёжность компании и чувство удовлетворения от работы расположились в зоне средних показателей — 27-е и 16-е места соответственно (Такахаси, 2003: 153–159).

Аналогичный опрос в течение 30 лет проводился социологами в Японии. Респондентам предлагалось определить приоритетность факторов, которыми они руководствуются при выборе места работы. И здесь психологический комфорт в отношениях с сослуживцами вышел на первое место из десяти предложенных параметров. Более того, с 1973 по 2003 год число тех, кто поставил его выше всех прочих благ, возросло на 30 %. Длительность же рабочего времени является для японцев даже не второстепенным, а третьестепенным фактором: при устройстве на работу его учитывают менее 4 % служащих, что отодвигает его на 8-е место из 10. За последние тридцать лет значимость этого фактора снизилась на 20 % (Гэндай нихондзин, 146).

В отличие от других экономически развитых стран, индивидуальная конкуренция не пользуется в Японии особым признанием. По числу тех, кто считает её положительным фактором, Япония заняла 21-е место среди 23 стран, участвовавших в опросе. Примерно так же относятся к личной конкуренции и в России — 20-е место. Меньше, чем японцы, настроены конкурировать между собой только испанцы и чилийцы (Дэнцу сокэн, 1999: 22). Эти результаты не имеют ничего общего с готовностью конкурировать на межгрупповом уровне — здесь у японцев немного соперников.

Работа на группу и в составе группы, при всей её непривлекательности на западный взгляд, имеет ещё один неоспоримый плюс — она избавляет от необходимости самостоятельно принимать множество больших и малых решений. Работа в японской фирме требует в первую очередь лояльности, исполнительности и усердия, но не предусматривает личной инициативы и предприимчивости. Это сильно облегчает груз ответственности. Из современных исследований известно, что способностью принимать ответственные решения, нечасто в них ошибаться и при этом сохранять душевное равновесие обладает абсолютное меньшинство населения нашей планеты, по разным оценкам — от 4 % до 8 %. Американцы называют это способностью к бизнесу. Обладающие этими качествами люди составляют самую активную часть человечества и определяют темпы социального прогресса. Подавляющее же большинство предпочитает выполнять чужие решения И добросовестно трудиться в рамках полученных полномочий.

Население Японии в силу исторических и этнокультурных особенностей развития приобрело требуемые для этого качества задолго до наступления эпохи промышленных революций, индустриальных и постиндустриальных обществ. И когда современная хозяйственно-экономическая модель потребовала этих качеств, они были незамедлительно предъявлены и задействованы. Сначала во время модернизации XIX века, затем после Второй мировой войны. В обоих случаях Япония показала невиданные темпы экономического роста и скорость общественных преобразований. Остаётся удивляться прозорливости нашего талантливого соотечественника, капитана императорского флота В. М. Головнина, который за 90 лет до русско-японской войны предсказал, что «японские мореходцы, быв поставлены на европейскую ногу, чрез короткое время могли бы сравнять свой флот с лучшими в Европе». А продемонстрированное Японией послевоенное «экономическое чудо» блестяще подтвердило другое его предвидение: «Я не знаю, может ли быть что-либо невозможным для трудолюбия, деятельности и терпения этого народа» (Головнин, 375, 399).

Но, как известно, мёда без дёгтя не бывает. Стабильность на рабочем месте и моральный комфорт в коллективе оплачиваются терпимостью, послушанием и готовностью следовать правилам игры. С теми, кто их нарушает, поступают безжалостно. Р. Марш рассказывает о трагической судьбе квалифицированного банковского служащего, не вписавшегося в стандарты группового поведения.

Молодой и очень способный сотрудник японского банка был направлен на учёбу в Стэнфордский университет. Получив степень МБА, он вернулся в Японию и приступил к работе. К его деловым качествам претензий не было, но он постоянно и демонстративно нарушал правила группового поведения: говорил много, громко и раскованно, без стеснения высказывал своё мнение, публично возражал начальству. Терпение иссякло быстро: через пару месяцев его куда-то перевели из отдела. Попытки работавшего вместе с ним иностранца выяснить его судьбу наталкивались на стену молчания. Человек просто исчез из коллективной памяти без следа. Вскоре прошёл невнятный слух, что он будто бы умер. Изумлённый коллега-иностранец попытался выяснить, что случилось, но никто не хотел говорить на эту тему, заговор молчания продолжался. С большим трудом ему удалось наконец выяснить, что не сработавшийся с коллективом сотрудник покончил жизнь самоубийством. Ставший свидетелем этой истории иностранец был потрясён жестокостью коллективной реакции на нестандартное поведение сослуживца (March, 187). Публичное поведение людей в Японии жёстко регламентировано, в особенности поведение в составе группы. Своего рода заговор молчания, негласный запрет на упоминание тех, кто выступил против группы, — одно из правил такого поведения. Оно перекликается с отношением общества к преступникам, приговорённым к высшей мере наказания. До недавнего времени после оглашения приговора они исчезали из общественной жизни навсегда, их имена было запрещено называть публично, хотя физически эти люди продолжали жить ещё много лет.

 

САМАЯ МАССОВАЯ ПРОФЕССИЯ

Специфика найма и использования рабочей силы в Японии стала причиной интересных явлений, которые мало где ещё можно увидеть. Например, японцы редко задают другу вопрос «кем вы работаете?» А если и задают, то имеют в виду не конкретную профессию (бухгалтер, инженер, строитель и т. п.), а самую общую категорию занятости: «государственный служащий», «сотрудник частной фирмы» и т. д. Например, слово «продавец» (как название профессии) вообще невозможно перевести на японский язык, можно сказать только «работник магазина» (тэнъин), что не совсем одно и то же.

Названия конкретных профессий не в ходу по уважительной причине — фирма или учреждение нанимает обычно не специалиста, носителя профессиональных знаний, а боевую единицу широкого спектра действия. В англоязычных странах таких работников называют генералистами и противопоставляют их специалистам. Конечно, в технических областях работают более узкие специалисты, но в общей массе наёмных работников они составляют абсолютное меньшинство. Большинство же японцев в ответ на вопрос о своей профессии произносят слово сяин. Что буквально означает «служащий фирмы» и отражает тот факт, что предприятие нанимает на работу не специалиста в какой-то конкретной области, а члена трудового коллектива, который будет выполнять то, что ему поручат. Большая часть всего трудоспособного населения занята в частных компаниях, поэтому сяин — это название самой массовой в Японии профессии.

«Профессионализм и специализация, эти два столпа американской деловой культуры, являют собой полную противоположность японскому универсализму. Американцы считают, что хороший специалист в работе должен прежде всего реализовать свои профессиональные навыки и квалификацию, для него это важнее, чем соблюдение групповых интересов… В Японии же узкие специалисты преданы забвению, здесь доминирует тип универсального, всё знающего и всё умеющего служащего фирмы» (March, 14).

Принимая на работу нового сотрудника, японская компания гарантирует ему многое. Если полученное образование недостаточно или несоответствует профилю фирмы, его учат без отрыва от производства. Базовое обучение обычно занимает год или два, овладение всеми тонкостями профессии продолжается в течение всей карьеры. Сотруднику гарантируется возможность повышения квалификации и пожизненный наём. По мере выслуги лет ему повышают зарплату, которая достигает максимума перед выходом на пенсию. Дважды в год, в июне и декабре, ему выплачиваются премиальные в размере двух месячных зарплат. В северо-восточных районах Японии многие фирмы и учреждения по осени выдают своим сотрудникам разовое пособие для оплаты расходов на отопление в зимний сезон. При «уходе на заслуженный отдых» в качестве прибавки к государственной пенсии им начисляется выходное пособие в размере до 40 месячных зарплат.

В обмен на все эти блага японские фирмы рассчитывают на лояльность и самоотдачу сотрудников. Здесь и постоянная сверхурочная работа, и укороченные отпуска, и нелюбовь к больничным листам. И ещё ротация кадров (тэнкин). Она предполагает командирование сотрудников из одного подразделения фирмы в другое, как внутри страны, так и за рубежом. Кроме внутренней, бывает и внешняя ротация, когда фирма отправляет на время своих сотрудников в другие учреждения по заранее согласованным графикам. Такие переводы оговорены в служебных уставах, поэтому согласия работника не требуется. Его не спрашивают, а извещают о новом назначении. В большинстве случаев служащий переезжает в другой город или префектуру один, без семьи. Эта форма перевода настолько распространена, что имеет свое название, известное любому ребенку (тансин фунин). Так же как тэнкин, оно входит в число самых употребляемых японских слов, таких как «дом», «семья», «школа».

В Японии новый финансовый и учебный год начинается в апреле. В тысячах частных фирм, государственных, префектуральных и прочих учреждений в первых числах этого месяца происходит стандартный ритуал представления новых сотрудников. Имя-фамилия, должность, круг новых обязанностей. Краткое самопредставление новичка, приветственные аплодисменты — ритуал окончен. Затем корпоративный ужин для лучшего знакомства — и вперед, к новым свершениям на новом месте.

Принудительный характер ротации кадров побуждает зарубежных оппонентов уподоблять японский бизнес армии, а наёмных работников — солдатам. Вот некоторые принципиальные различия в практике японских и западных менеджеров (Rice, 2004):

Японский менеджмент

Наём пожизненный

Оплата труда по стажу

Неформальный оперативный контроль

Профессиональные обязанности сотрудников нечётко очерчены

Ответственность групповая

Полномочия сотрудников не обязательно соответствуют должностям

Акцент на кооперацию и согласие (внутренние конфликты недопустимы)

Решения принимаются коллективно

Проекты и предложения движутся снизу вверх

Набор новых сотрудников осуществляется среди выпускников учебных заведений

Западный менеджмент

Наём временный (контракт)

Оплата по результатам

Формальный контроль

Обязанности чётко очерчены

Ответственность персональная

Уровень полномочий соответствует уровню должности

Акцент на результат и эффективность (внутренние конфликты допустимы)

Решения принимаются индивидуально

Решения спускаются сверху вниз

Набор проводится на всех уровнях

Пожизненный наём и приоритет групповых интересов определяют кадровую политику японских компаний и объясняют многое в японской системе образования и воспитания. Главная отличительная черта японского высшего образования заключается в том, что обучение специальным знаниям не является его основной задачей. Сегодня в высшие учебные заведения поступает более половины выпускников школ, и в связи с демографической ситуацией этот показатель в ближайшие годы будет только возрастать. Японское высшее образование стало массовым в полном смысле этого слова, чего нет ни в одной индустриально развитой стране мира. Даже в Великобритании, известной качеством университетского обучения, в вузы поступает только 30 % выпускников школ, почти в 2 раза меньше, чем в Японии. Главная задача японских университетов — расширить общий кругозор студентов, привить им навыки взрослой жизни и научить учиться. Для получения диплома серьёзные усилия требуются лишь в нескольких элитных учебных заведениях. Прежде всего, это семь бывших императорских университетов и ещё с десяток крупнейших частных вузов, таких как Васэда или Кэйо. Напряжённая учёба рассматривается в этих университетах как плата за получение престижного диплома и преимущества при трудоустройстве. А в целом среднестатистический японский студент тратит на учёбу совсем немного времени, всего 25 часов в неделю, а подрабатывает на жизнь в среднем 15 часов (Teichler, 1997). В частных университетах, составляющих большинство японских вузов, даже домашние задания давать не принято. Вторичность предметных знаний особенно характерна для специальностей гуманитарного профиля.

Японский специалист в области образования Н. Кандзи в этой связи писал «Компании изначально не ожидают от учебных заведений подготовки людей, обладающих специальными знаниями. Они полагают, что общеобразовательной подготовки вполне достаточно. Профессиональное же обучение начинается после того, как сотрудника принимают на работу. Учебное заведение рассматривается как место, где человека учат широко смотреть на вещи и дают основы нравственного воспитания. Другими словами, компания оценивает не знания, а человеческие качества» (Кандзи, 244). А если профессиональные знания не востребованы потребителем (работодателем), то зачем зря стараться? Познакомившись в 1980-е годы с японским высшим образованием, американские специалисты дали ему жёсткую оценку. Э. Вогель: «Уровень аналитической работы в аудитории невысок, посещаемость занятий низкая. Финансовые затраты в университетах в пересчёте на одного студента незначительны». Э. Рэйшауэр: «Пустое времяпрепровождение в течение четырех лет в вузе, при плохом обучении и совершенно недостаточных усилиях студентов — это невероятная потеря времени для нации, столь преданной идее эффективности во всём».

Важнейшая функция японского высшего образования — сертификация студентов. Система труднейших вступительных экзаменов, известная под названием сикэн дзигоку (экзаменационный ад) призвана отобрать из тысяч абитуриентов самых упорных и амбициозных. Именно эти качества требуются в первую очередь, чтобы выдержать обучение в репетиторских школах (ёбико, дзюку) и поступить в престижные вузы. Эти же качества требуются, чтобы пройти обучение в начальной, средней и старшей школах при известных университетах. И даже в детских садах при тех же университетах. На эти качества в первую очередь ориентируются работодатели. Преданность компании и готовность работать в составе группы, не считаясь с личными интересами, для японской фирмы важнее его профессиональных знаний и навыков.

Чтобы получить постоянную работу, в Японии нужно сдать квалификационные экзамены и пройти собеседование. Элитные компании и государственные учреждения отсеивают основную массу претендентов ещё на предварительном этапе, через конкурс документов. После него обычно остается около 10 % соискателей, допущенных к вступительным экзаменам. Те, кто их выдержал, приглашаются на индивидуальное собеседование. Какие личные качества больше всего ценятся на японском рынке труда?

Обследование двухсот японских фирм (Kajihara, 1997) показало, что в зависимости от профиля компании требования к принимаемым на работу сотрудникам различаются. Например, производители продукции на первые место ставят такие качества, как честность и коммуникабельность. В сфере финансов больше всего котируются предприимчивость и ответственность, а в торговле и сфере обслуживания — гибкость и умение приспосабливаться к разным требованиям. И только в машиностроительной отрасли на первое место были поставлены независимость и креативность мышления. Исследование также показало, что, в отличие от японских компаний, крупные транснациональные корпорации предпочитают сотрудников с «хорошими профессиональными знаниями». В то же время все японские компании отметили необходимость таких свойств характера, как энергичность, целеустремлённость и готовность к преодолению трудностей, которые были названы ими «типично японскими чертами».

Это неудивительно. Пожизненный наём и основанная на выслуге лет система оплаты труда в материальном отношении более выгодны старшему поколению, младшим же они гарантируют занятость и возможность профессионального роста, но получаемое ими вознаграждение чаще всего не соответствует вкладу. Недостаточно профессиональное высшее образование, с одной стороны, порождает эту ситуацию, а с другой — «работает» на её закрепление. Исследования показывают, что выпускники японских университетов довольно высоко оценивают общий уровень своей подготовки и такие сопутствующие ей качества, как ответственность, готовность к кооперации, оптимизм. Но гораздо менее уверены в том, что достаточно инициативны и предприимчивы, умеют гибко мыслить и ясно излагать свои мысли (Nguyen и др., 202). Такая самооценка указывает на недостаточность специальной подготовки в вузах и вполне соответствует ожиданиям работодателей. Изучающие этот вопрос японские ученые подтверждают «Пожелания фирм совпадают с устремлениями самих выпускников в том, что последние должны быть не столько специалистами, сколько генералистами». В работе «Подготовка производственной элиты» говорится: «Компании ищут не обладателей особых знаний или навыков, а людей с большим внутренним потенциалом. Отбирая их в качестве "исходного человеческого материала", они готовят из них подлинных специалистов своего дела уже на рабочем месте» (Кандзи, 244).

Экономический кризис 1990-х годов оказал большое влияние на все стороны японской жизни. Ускорившиеся процессы интернационализации и информатизации, повышение эффективности всех сторон общественной жизни вынуждают отказываться оттого, что не работает или работает плохо, и искать новые решения. Японские государственные университеты получили статус независимых юридических лиц, кардинально изменена система их финансирования, приняты некоторые другие меры для того, чтобы приблизить образовательный процесс к нуждам производства. Перестраиваются и сами компании. В них всё чаще вводится система оплаты труда по результатам, временный наём по контракту и другие приемы эффективной рыночной экономики. В 2004 году впервые в японской истории произошла смена владельцев одной небольшой компании по законам рыночного механизма — без согласия её сотрудников и мелких акционеров. Другими словами, компанию просто купили. В декабре 2007 года по аналогичной схеме была продана средняя по размерам фирма, зарегистрированная на Токийской фондовой бирже. Купля-продажа компаний, являющаяся на Западе обычным делом, начинает понемногу проникать в японскую деловую практику.

 

ЛЮДИ ЗА БОРТОМ

Как и повсюду, в Японии старшее поколение брюзжит на молодёжь и жалуется на неё. Не хотят, мол, работать, как старшие, всю жизнь на одну фирму, беззаветно и безоглядно. На Запад смотрят. Отдыхать больше хотят. Кроме безработных, которые всегда и везде были, в Японии появились новые категории молодёжи: фурита, нито, парасайто и проч. Названия все из английского языка. Фурита — от фури арубайто (свободный внештатный работник), нито — от Not in Education, Employment or Training, сокращённо NEET(те, кто не работает и не учится), парасайто — от parasite single (паразитирующий одиночка). Что за люди такие? Может, и в самом деле обленились японцы, не тот народ на архипелаге пошёл?

За импортными названиями скрываются молодые японцы обоих полов в возрасте от 15 до 34 лет. Свободные внештатники (фритеры) — те, кто не хочет или не может получить постоянную работу. Они заправляют автомобили на бензоколонках, продают билеты, выбивают чеки в магазинах и т. п. Всего трудоспособных японцев в возрасте от 15 до 34 лет около 2,2 млн человек. В последние годы фурита стабильно составляют чуть более 10 % этого числа. Однако не факт, что все они заслуживают порицания отцов. По данным японского Министерства труда и благосостояния, только 8 % из них полностью удовлетворены своим статусом и не намерены менять его в будущем. В разных возрастных категориях, от70 % до 80 % внештатников хотели бы работать традиционно, как отцы и деды.

Но одного желания мало. Японские фирмы работают в поточном режиме и предпочитают набирать новичков среди выпускников учебных заведении. Их проще обучить, привить навыки трудовой дисциплины и лояльности фирме. Те, кому не удается попасть в штат до 30 лет, вероятнее всего обречены всю жизнь оставаться временной рабочей силой с низкими доходами и нестабильным положением на рынке труда. Для японских компаний это «работники второго сорта», «порченые», которых нанимают последними и увольняют первыми. Даже в период экономического роста 2003–2007 годов им было трудно получить постоянное место. X. Ямада, старший аналитик ведущего научно-исследовательского института в этой области: «Компании не стремятся нанимать фритеров, они так и останутся фритерами до старости» (USA Today, 24.07 2006).

Категорию нито придумали англичане. Японцы взяли её на вооружение, и сразу же обнаружили у себя молодых людей, которые нигде не учатся и не работают, хотя некоторые и числятся учащимися. Их отличие от безработных в том, что они ничего не делают для изменения своего положения, хотя половина из них на словах утверждает обратное. Последние 5 лет число японских нито стабильно держится в районе 640 тысяч человек, в 2006 году оно снизилось до 620 тысяч (Дайити. 2005).

Взрослых детей, которые после окончания школы живут с родителями, в Японии называют парасайто или парасайто сингуру. Определение «паразитирующий одиночка» звучит резковато, поскольку такие молодые люди, в отличие от нито, работают и на жизнь себе зарабатывают сами. Их упрекают в слишком позднем отделении от родителей. Как мы помним, в Японии почти на всё свой стандарт. Это довольно сложная проблема, и мы не будем в неё углубляться. Очевидно, что в ней переплелись многие факторы современного общества, начиная от тенденции к более позднему вступлению в брак и заканчивая высокими ценами на недвижимость, оптимизацией личных расходов и пр. Явление это не чисто японское, о том же пишут в Южной Корее, Италии и других странах.

Современная экономика с каждым годом становится всё эффективнее и рациональнее, она предъявляет людям всё более жесткие требования. Неудивительно, что кто-то им не соответствует, кто-то просто не хочет участвовать в сумасшедшей гонке и готов довольствоваться малым. По-видимому, такие люди будут всегда. В этом смысле Япония если чем и отличается от других стран, то лишь особенностями взаимоотношений между группой и личностью, а в плане требований к отдельно взятому человеку здесь всё примерно так же. Сетования на то, что «молодёжь нынче не та», мало что объясняют.

Благодаря послевоенному экономическому росту и системе пожизненного найма уровень безработицы в Японии всегда был ниже, чем в любой другой экономически развитой стране. Правда, после 1998 года он ни разу не опускался ниже 4 %. Небольшой прорыв наметился в первом полугодии 2007 года, когда этот показатель впервые снизился до 3,7 %. В масштабе страны это означает, что по сравнению с предыдущим годом безработных стало меньше на 370 тысяч человек. Экономисты видят причину роста занятости в постепенном выздоровлении японской экономики и предсказывают дальнейшее снижение безработицы до 3,5 % в 2008 году. Однако внедрение элементов западного менеджмента, всё отчетливее проявляющееся в японской деловой практике, будет неизбежно увеличивать число «лишних людей», среди которых по определению должно быть много молодёжи.

Среди тех, кто оказывается за бортом активной производственной жизни, на другом фланге выделяется ещё одна возрастная группа. Это опытные, квалифицированные работники фирм, вплотную подошедшие к пенсионному возрасту. При японской системе найма, работающей как хорошо отлаженный конвейер, компаниям бывает не выгодно иметь большой контингент работников предпенсионного возраста. К 60 годам их зарплата достигает максимума, а отдача начинает снижаться. Стараясь избавиться от возрастных сотрудников, фирмы назначают повышенные выходные пособия тем, кто уходит по собствен ному желанию раньше положенного срока. Например, крупнейшая японская авиакомпания ДЖАЛ объявила, что с 2008 года будет ежегодно сокращать фонд зарплаты на 50 млрд йен (417 млн долларов США). В связи с этим разные категории лётного персонала смогут выходить на пенсию в 50 или 54 года. В других фирмах и учреждениях работников отправляют на пенсию в принудительном порядке в возрасте от 60 до 65 лет, невзирая на опыт, знания и состояние здоровья. В японском языке есть выражении ката о татаку (похлопать по плечу). Оно означает напоминание о том, что пора уже подумать о заслуженном отдыхе. Такая уж страна Япония, что даже на покой здесь уходят не по собственному желанию, а по необходимости. Впрочем, фирмы, как и положено хорошим семьям, учитывают жизненные обстоятельства своих сотрудников. Если у кого-то из них на иждивении есть несовершеннолетние дети, или другие особые обстоятельства, ему позволяют работать дольше положенного срока.

При японском долголетии среди новоиспечённых пенсионеров немало таких, кому ещё работать и работать, но закон есть закон. После 2005 года число пенсионеров стало быстро расти. Это результат послевоенного всплеска рождаемости, произошедшего 60 лет назад. В ближайшие годы ситуация будет ухудшаться, углубляя демографический дисбаланс в японском обществе.

И тут вовремя подвернулась быстрорастущая китайская экономика. Ей оказался крайне необходим опыт и знания ведущих специалистов из Сони, Фудзицу, Мицубиси и других компаний с мировыми именами. Китайские производители уже подумывают о конкуренции с мировыми брендами, но пока не владеют секретами качества. А японцы в этой области — одни из лучших в мире.

Осенью 2006 года в Токио прошёл семинар по проблемам трудоустройства японских пенсионеров. Но организовало его не японское правительство, а китайский город Далянь. Из двухсот японских участников семинара десятая часть на месте подписала с китайскими компаниями контракты сроком на один год. И хотя предлагаемая китайцами зарплата редко дотягивает до трети японской, многие ветераны соглашаются.

Наблюдающие за этим процессом японские фирмы выказывают озабоченность возможной утечкой в Китай технической информации. Из 625 опрошенных компаний пятая часть подтвердила, что такие утечки уже имели место. При увольнении японские инженеры обычно дают подписку о неразглашении конфиденциальных сведений. Однако надеяться на её выполнение не приходится: ради этих сведений японских специалистов и нанимают Некоторые эксперты убеждены, что ничего страшного в этом нет при современных темпах модернизации технические знания устаревают слишком быстро, чтобы передача вчерашних технологий конкурентам могла представлять угрозу. Сегодняшние технологические ноу-хау разрабатывают 40-летние сотрудники, говорят они. А повторное трудоустройство коллег — само по себе дело хорошее.

 

СИЛЫ НЕБЕСНЫЕ, СИЛЫ ЗЕМНЫЕ

В странах христианской морали высшие силы легко и привычно «простирают руки свои в дела человеческие». Собственно, в этом и усматривалось всегда их основное предназначение: там, где людям трудно самим разобраться, на помощь приходит Всевышний. Он и от соблазна убережёт, и в трудную минуту поможет, и грех простит. За многовековую историю христианство составило длинный перечень человеческих грехов, коим нужно противостоять. Однако и механизм их прощения тоже выработало. Исповедь, раскаяние, молитва — и грех как бы в прошлом. Важно, что прошение можно получить без лишней огласки (тайна исповеди) и без обращения непосредственно к тому, перед кем провинился. Главное — перед Всевышним душу очистить. В христианстве высшая сила выступает в роли посредника, мудрого и в человеческих делах нейтрального.

Традиция эта настолько укоренилась в нашем сознании, что и сегодня, в век эффективности и рационализма, люди в критические моменты обращаются к Отцу-спасителю, Деве Марии или Иисусу Христу. «Побожись», «богом клянусь», «во имя Всевышнего», «ради бога» и т. п. — все эти выражения исправно фигурируют в бытовой речи, к их помощи прибегают даже закоренелые атеисты. В знак искренности верующие в России веками целовали крест, а в протестантских странах клялись на Библии. Когда требуется абсолютная честность или абсолютное доверие, любой христианин призывает на помощь высшие силы. Он также уверен, что браки заключаются на небесах, полому освящать их положено высшей духовной инстанции — церкви. В России Православная церковь ограничивала число браков даже для самодержцев, которые, кроме Бога, никого и ничего не боялись.

В Японии всего этого не было. Главным критерием человеческих поступков в течение веков оставалось мнение окружающих людей, а публичный позор, т. е. осуждение тех же людей — самым страшным наказанием. В самурайских заповедях говорится о человеке по имени Мороока Хикоэмон, которому предложили поклясться перед богами в верности своему слову. «Слово самурая твёрже металла. Поскольку я запечатлел это слово в себе, при чём тут боги и Будды?» — ответил тот (Хагакурэ, 2000: 100). Его ответ сочли правильным и сохранили для потомков.

Браки в Японии тоже испокон веков готовились и заключались исключительно на твёрдой земной поверхности. Договоренность родителей с обеих сторон, несколько встреч жениха с невестой, затем формальная процедура в присутствии свидетелей, таких же простых смертных, — и «таинство брака» свершилось. Одни люди объявляли других людей мужем и женой, и брак был заключён. Как в советском загсе, с той лишь разницей, что японцы авторитет государства на помощь не призывали, местными силами обходились. И держался такой брак, между прочим, дольше, чем в большинстве других стран. С разводом было ещё проще: объявил муж жену недействительной, написал в управу заявление, и все дела. В общем, ни в какие серьёзные человеческие затеи японцы старались высшие силы не вмешивать, больше на свои рассчитывали.

Религиозный фанатизм тоже не пользовался особой популярностью. На костёр за религиозную идею или против неё сами не шли и других не посылали. Борьба между буддийскими сектами велась жестокая, но как-то всё это по-человечески, в русле светских земных дел. Например, буддийская секта Нитирэн, одна из самых изолированных, запрещала своим апологетам подавать и принимать пожертвования от идейных противников. Правда, в конце XVI и начале XVII века в Японии жестоко преследовали христиан, своих и чужих, пытали и жгли на кострах безжалостно. Но эти средневековые жестокости начались после того, как в христианах усмотрели угрозу местной власти и безопасности страны. Действительной или мнимой была та угроза, сейчас не так важно. Важно, что против самого учения никто вроде не возражал, испугались захвата страны европейцами, и казнили не просто верующих, а пятую колонну. То есть в основе репрессий опять же лежали сугубо земные, человеческие дела. В Европе с её инквизицией, как мы знаем, всё было по-другому.

Классический вопрос «что такое хорошо и что такое плохо» тоже решался японцами по-своему и довольно просто. Хорошо всё то, что одобряют окружающие тебя люди. Плохо то, что они осуждают. И если человек оступался и совершал ошибку, то точно знал: надо публично каяться и просить прощения. Факт публичного признания своей вины имел первостепенное значение. Не менее важно было получить прощение того, перед кем провинился. Только в этом случае можно было рассчитывать на снисхождение.

Ранним февральским утром 1856 года в провинции Харима (юго-западная часть современной префектуры Хёго) шестеро крестьян отправились охотиться на кабана. Во время охоты один из стрелков по имени Кёхэй случайно ранил своего товарища. Ему тут же оказали помощь, но ранение оказалось смертельным. В те времена такое случалось нередко, поэтому правительственное уложение предписывало: 1) Тщательным расследованием выяснить, было ли убийство непреднамеренным. Если да, то происшествие считать ошибкой и виновного сослать на каторгу. 2) Если пострадавший до наступления смерти успевал простить виновного и попросить о смягчении наказания, то это должно быть сделано. По случаю о непреднамеренном убийстве в провинции Харима документов почти не осталось, но известно, что виновник не понёс никакого наказания. Он сам и его родственники неоднократно посещали родных погибшего односельчанина, и дело было улажено миром, без обращения в суд. Единственный сохранившийся по этому делу документ — письменное заявление Кёхэй с признанием своей вины и просьбой о прощении (Хирота, 133). Из чего можно сделать вывод, что сам пострадавший или его родственники простили невольного убийцу, и его делу не был дан ход.

В средневековой Японии один человек мало что значил, всё решала семья и община. Поэтому неудивительно, что в критических ситуациях прибегали к силе и авторитету группы. Провинность и угроза наказания входили в число таких ситуаций. Покаянные письма писались по установленным образцам. И хотя индивидуальность автора просматривалась в них не всегда, ключевые фразы о признании своей вины и просьба о прощении прописывались ясно и однозначно.

Ещё одна деталь: виновный никогда не подписывал таких писем в одиночку, к его признанию или прошению присоединялись многие. В первую очередь, все близкие и дальние родственники. Далее, в зависимости от случая: старший или все члены пятидворки, сельский староста, гарант-посредник (любой авторитетный член общины), буддийские священники и другие члены местного сообщества.

К пострадавшей стороне обращались тоже во множественном числе. Даже если ущерб был нанесён одному конкретному человеку, просили прощения у всего сообщества, к которому он принадлежал. Это могла быть местная профессиональная гильдия, жители соседней деревни, состав постоялого двора и т. д. Чтобы показать это, письмо начинали со специальных обращений, например, «вся ваша семья» (синруйтю). Высшие силы к решению мирских дел не привлекали, поэтому старались брать числом. Исходили из простой житейской логики: покаяние группы весомее, чем раскаяние одного. На Украине в своё время подметили, что «вместе и батьку легче бить», а японцам больше нравилось коллективно извиняться.

 

Официальное извинение и вручение пострадавшему денежной компенсации.

 

Таким образом, письменное покаяние с давних времен рассматривалось не как душевный порыв, а как инструмент для решения конфликта. И даже как элемент судопроизводства. В 1720 году правительство издало указ, запрещавший верховному суду принимать от участников разбирательств письменные покаяния. Аргументация была такая: судить надо по сути и по справедливости, не принимая во внимания личных признаний и извинений. Если таковые и будут подаваться суду, то их следует игнорировать. Из этого следует, что до указа такие признания судом принимались и влияли на решения. Сразу было ясно, что сторона, написавшая покаянное письмо, виновна. В течение многих веков японцы «извинялись и просили прощения не у господа бога, а у светской власти. <…> Однако гораздо чаще, чем перед властью, простые люди извинялись и просили прощения у односельчан и соседей, с которыми жили бок о бок» (Хирота, 132).

Сегодня в этом отношении мало что изменилось 16 июля 2007 года в префектуре Ниигата произошло сильное землетрясение с эпицентром в районе города Касивадзаки, где расположена атомная электростанция Карива. В одном из силовых блоков возник пожар, который рабочие пытались потушить, но не смогли — из-за вышедшей из строя противопожарной линии. Не в силах повлиять на ситуацию, они были вынуждены эвакуироваться в условиях лёгкой паники. Автоматика отключила реакторы, и в результате аварии никто не пострадал. Через четыре дня руководство АЭС в главе с директором Акио Такахаси провело пресс-конференцию, на которой объявило о причинах неисправности противопожарной линии, признало свою вину в случившемся и официально, с ритуальным поклоном, извинилось перед рабочими за инцидент. Фотографии застывших в поклоне директора и его помощников поместили все центральные газеты страны.

В своей книге «Не извиняющиеся американцы и извиняющиеся японцы» Т. Такаги пишет о том, что в быту «японцы раздают окружающим извинения направо и налево. Чуть что, сразу «извините» и «простите». Эти слова произносят почти автоматически, не задумываясь. Они чрезвычайно важны для поддержания человеческих отношений, они снимают напряжение» (Такаги, 32). При этом японский автор поражается умению американцев уходить от извинений даже тогда, когда их ошибка очевидна и никем не отрицается. Признав её фактически и исправив, они, тем не менее, стараются избежать формальных извинений. На этот счёт в книге приводится множество примеров.

Возможно, объяснение этого феномена тоже имеет отношение к христианской морали. В формальной этике многих народов публичное признание своей вины и просьба о прощении если и не граничат, то, во всяком случае, находятся где-то рядом с личным унижением. Недаром во многих конфликтах победитель, желая унизить противника, заставляет его публично каяться и просить прощения. Не поэтому ли бывает проще признать свою вину перед Всевышним и тайно замолить грех, чем при всех попросить прощения у другого человека?

В русской традиции тоже есть любопытный момент. В целом русские, как и американцы, не любят извиняться и просить прощения, делают это редко и неохотно. Нам бывает проще исправить ошибку, чем признать её. По православному календарю, в конце Масленицы на Руси испокон веков отмечали Прощёное воскресенье. В этот день все, кто обидел кого-то, просили друг у друга прощения. По ритуалу следовало отвечать: «Бог простит». Аксиома христианского менталитета: «Кто я такой, чтобы тебя прощать? Есть всемогущий Бог, он всё видит и знает, вот он тебя и простит». Или немного иначе: «Я-то прощу, главное — чтобы Бог простил». Получается, что в христианской морали божье прощение стоит выше человеческого. Недаром в Прощёное воскресенье на церковной литургии зачитывается та часть из Нагорной проповеди, где говорится о прощении обид нашим ближним, без чего мы не можем получить прошения грехов от Отца Небесного. Значит, всё правильно: только простив своих ближних, мы можем рассчитывать на прощение Всевышнего, в нём главный смысл.

Если в прежние времена японцы так обходились с неумышленными ошибками, то про более серьёзные веши и говорить нечего. Жестокость наказаний, групповая ответственность и взаимный контроль, при котором «вся нация смотрит за собой в сотни тысяч глаз» (Зибольд), в течение веков осуществляли социальный отбор в пользу честных и законопослушных. В XVIII веке иностранные наблюдатели сообщали: «Японские законы кровожадны; они почти не знают разных степеней вины… Правосудие оказывается всякому без различия званий и состояний. <…> Преступник не может найти убежища или пристанища в целой империи, и во всем мире нет страны, где кражи случались бы так редко; в Японии можно спать с открытыми дверями и не бояться воров. Но надобно признаться, что эта безопасность покупается слишком дорогой ценой» (Зибольд и др., 342).

Действительно, в эпоху Токугава правители преуспели в борьбе с такими пороками, как враньё и воровство. Результаты сказываются и в современном японском обществе, они видны невооружённым глазом. Удивлённые иностранцы то и дело сообщают о возвращённых им в Японии ценных вещах, потерянных кошельках с нетронутыми деньгами и прочих чудесах. Да и автору этих строк приходилось оказываться в подобных ситуациях. Они неизменно вызывают уважение к нации, в массе своей незнакомой с христианством и его заповедью «не укради», но строго её соблюдающей.

За полтора года автору этих строк случайно попались на глаза две заметки в японских газетах о найденных и сданных в полицию деньгах.

9 марта 2006 года рабочие мусоросжигательного завода в префектуре Сайтама обнаружили в мусоре пакет с 500 ООО йен (около 4 ООО долларов США). Деньги сдали в полицию и поместили объявление в местной газете. Через 11 дней отыскался хозяин — его жена выбросила с мусором пакет, не зная о содержимом (Иватэ ниппо, 13.04.2006).

В сентябре 2007 года в городке Ханъю при таких же обстоятельствах была найдена сумма в двадцать раз больше. Деньги тоже отнесли в полицию, и сейчас участковые обходят дома в «подозрительном» районе на предмет выявления хозяина денег. В другой стране это могло бы стать темой для анекдотов, но в Японии ко всему подходят серьёзно. Если через 27 недель хозяин не отыщется, деньги отдадут тем, кто их нашёл.

 

БЛИЗКИЕ СОСЕДИ И ДАЛЬНИЕ РОДСТВЕННИКИ

Вообще-то людской суд как критерий добродетели характерен для любого общинного сознания, а не только для японского. Однако критерии со временем меняются, а скорость и характер этих изменений в разных странах сильно различаются. Пока более 80 % японского населения было сосредоточено в сельских общинах с их тотальным групповым контролем, всё было более или менее прилично. Ослушники, оригиналы и прочий вредный элемент в общинах, конечно, появлялся регулярно. И совершал разные неблаговидные поступки, которые вроде и без последствий оставлять нельзя, но и под суд за них не отдашь. В таких случаях практиковалась специальная форма группового бойкота: все переставали общаться и иметь какие-либо хозяйственные связи с отдельным человеком или семьей, допускавшей нарушение писаных и неписаных правил. Этот метод группового наказания назывался мура хатибу («деревенская восьмёрка»).

В те времена члены сельской общины объединяли усилия и приходили друг другу на помощь в самых важных ситуациях, таких как рождение ребёнка, свадьба, тяжёлая болезнь, смерть и т. п. Всего их насчитывалось десять. Если кого-то надо было наказать, община накладывала табу на участие в восьми из десяти таких ситуаций, отсюда и название. Коллектив приходил на помощь отщепенцам только в двух крайних случаях: при тушении пожара и на похоронах. И то лишь потому, что не помогать было себе дороже: пожар — опасность для всей деревни, а тело покойного — источник инфекции. Проявляли, так сказать, здравый смысл и здоровый групповой эгоизм.

В условиях рисоводческой кооперации и взаимопомощи «восьмёрка» была серьёзной мерой. Попавшие под неё члены общины практически исключались из общей жизни и не могли долго продержаться. Поскольку мера имела гражданский, а не уголовный характер, то нельзя сказать, что её всегда применяли справедливо. Всякое бывало, влиятельные люди иногда и в корыстных целях ею пользовались. Но как инструмент групповой дисциплины она, безусловно, работала. Сегодня эта мера юридически вне закона, но в небольших рыбацких или горных деревушках её не забыли.

Со временем эта общинная традиция широко распространилась в японском обществе и стала основой для регламентации группового поведения. В современных японских школах над изгоями издеваются по той же схеме: полная изоляция и демонстративное презрение коллектива. Даже молодёжное жаргонное словечко хабуру (отстегнуть, отцепить от компании), по мнению лингвистов, может иметь отношение к стародавнему мура хатибу. Трогательная связь поколений между крестьянами из прошлого и школьниками из настоящего показывает, насколько универсальны правила социальной регламентации группового поведения.

Представители христианской цивилизации привыкли чётко и бескомпромиссно делить всё сущее в этом мире на хорошее и плохое, добро и зло, белое и чёрное. В этих парах все положительные начало олицетворяет Иисус Христос, а отрицательные — Антихрист. В Японии религиозные учения не имели такого глубокого воздействия но морально-этические воззрения верующих. А сама японская мораль, ориентированная на сотрудничество и кооперацию, не допускает чёрно-белого видения мира. Известный в Японии юрист и учёный, специалист по уголовному праву Сэйитиро Оно (1891–1986) писал об этом так: «Принцип гармонии исключает противопоставление; как только производится деление на добро и зло, гармония исчезает» (Kawashima, 264). Аналогичное мнение высказывала Р. Бенедикт (1887–1948): «Японцы всегда совершенно откровенно не признавали, что добродетель — это борьба со злом» (Бенедикт, 135). Для поддержания гармонии в отношениях с окружающим миром японская культура выработала собственные категории.

Одна из таких универсальных категорий образована противопоставлением понятий «ближний — дальний», «внутренний — внешний», «свой — чужой». В японском языке им соответствуют понятия ути и сото, прилагаемые ко всему, что есть в этом мире, в том числе и к двум необходимейшим для человека вещам — его жилищу и окружающим людям.

На внутреннее (ближнее) и внешнее (дальнее) пространство всегда делился японский дом, хоть деревенский, хоть городской. Обращенная на улицу его видимая часть называлась дзасики и имела стандартный, обычно довольно скромный вид и убранство. Внутренняя часть дома, куда посторонним доступа не было, называлась нандо дайдокоро и оформлялась в соответствии со вкусами хозяев, обычно более богато и изысканно, если позволяли средства. В Японии не принято выставлять на обозрение свои вкусы, пристрастия и благосостояние.

Все окружавшие человека люди также делились на своих, ближних, и чужих, дальних. В самом этом противопоставлении нет ничего исключительно японского. В силу нашего племенного прошлого оно характерно, наверное, для всех народов. Но японцы придают ему чрезвычайно большое значение и соблюдают на редкость последовательно. Между «своими» и «чужими» в Японии пролегает невидимая, но непреодолимая стена. При ближайшем рассмотрении эта стена образуется сочетанием двух признаков: общностью места (проживания или деятельности) и общностью принадлежности (к профессии или группе). Если в наличии оба признака, то люди «абсолютно свои», если ни одного — то «абсолютно чужие». При наличии одного из двух признаков — промежуточный вариант: «не совсем свои и не совсем чужие». Так, крестьяне, живущие в одной деревне и выращивающие рис, образуют группу «абсолютно своих». А ремесленники и купцы, живущие в одном городе, уже не абсолютно, но относительно «свои». Синтоистские священники одного города и чиновники другого — «абсолютно чужие».

В японском мироощущении общность места важнее, чем общность принадлежности: работающие в одном месте (сотрудники фирмы) и живущие в одном месте люди (семья) образуют главные японские группы, отличающиеся особой близостью и спаянностью членов. Когда два незнакомых японца из разных фирм встречаются в одном здании, куда они пришли по своим делам, они обычно приветствуют друг друга. Встреча этих же людей на улице пройдёт незамеченной. О том же говорит и любимая японцами пословица «ближний сосед лучше дальнего родственника» (той синсэки ёри тикаку-но танин). Общность места проживания бывает важнее даже кровного родства. Заложенный в пословице смысл имеет для японцев глубокое идеологическое и практическое значение. Это не столько пословица, сколько принцип, мировоззрение и руководство к действию.

В апреле 1804 года в одной из деревень на территории современной префектуры Хёго произошло небольшое событие. Собравшиеся вместе подростки затеяли азартную игру рядом с соседским домом. Указом бакуфу такие игры были запрещены, и все свидетели обязаны были доносить о них властям. Жившая поблизости семья сделала вид, что не заметила нарушения. Когда об этом узнало руководство общины, семью обвинили в укрывательстве. Провинившиеся написали покаянное письмо, в котором говорилось, что они признают свою вину, просят о снисхождении и обещают, что подобное больше не повторится. Кроме того, они просили общину заступиться за них и содействовать прекращению дела. Сохранившееся в архиве письмо подписано 12 членами семьи и четырьмя гарантами из числа односельчан. Община приняла извинения и помогла прекратить дело, дальнейших санкций не последовало. Хотя в случае утечки информации руководство общины было бы наказано за сокрытие проступка.

В 1837 году в провинции Мусаси (на границе современных префектур Канагава, Сайтама и столичного округа Токио) случилась пьяная драка, в которой один из участников получил ранение и позднее скончался. Второй участник заручился поддержкой семьи, общины и получил прощение от родственников погибшего. Лишь его вдово долго не соглашалась простить виновного. В конце концов ей сделали подношения, и дело уладили миром. Через некоторое время слухи о происшествии дошли до столичного суда, и делу был дан ход. Второй участник драки был наказан. Вдову погибшего признали виновной в сокрытии преступления с корыстными целями и приговорили к ссылке с конфискацией имущества. За недонесение были наказаны также все, кто участвовал в деле, в том числе сельский староста, местный священник, отпевавший погибшего, и другие, всего более 10 человек (Хирота, 136, 139).

Так что заступаться за «своих» было хотя и почётно, но небезопасно. Эти случаи из юридической практики эпохи Токугава наглядно показывают расстановку приоритетов между «ближними» и «дальними» обязательствами японцев. Сегодня они не очень изменились. Как и в прежние времена, в каких-то случаях они помогают, в каких-то вредят, но всегда доминируют в отношениях между людьми.

Изначально японская культура не знала понятия, соответсвовавшего англоязычному прайвэси, которое означает закрытый для других сегмент личной жизни человека. Вместе со многим другим японцы позаимствовали его в США. Сегодня в Японии это слово можно услышать на каждом шагу, но границы и содержание этого понятия весьма далеки от американского прототипа.

Супруги Л. и Д. Дэвиц рассказывают о жившей с мужем и ребёнком в США японской женщине, которая не смогла вписаться ни в родительский комитет, ни в круг своих американских знакомых. Причина — в невидимых для американок границах между «своими» и «чужими». У американцев принято свободно обсуждать школьные успехи своих и чужих детей, профессиональные качества их учителей, рабочие дела мужей и многое другое, о чём японским женщинам говорить непозволительно. Для японца члены семьи — это ближайшее окружение, самые что ни на есть «свои». Обсуждать их дела со знакомыми нельзя, потому что они «чужие». Это так же невозможно, как обсуждать работу своей фирмы со случайным собеседником в баре. Оценивая поведение японской знакомой, американки заявили, что она женщина очень вежливая и хорошо воспитанная, но отстранённая, некоммуникабельная и даже надменная (Дэвиц, 56–58).

Практиковавший в США японский врач-психотерапевт поделился наблюдениями противоположного свойства. Принимая работавших в США соотечественников, он был немало удивлён тем, что все пациенты просили обеспечить конфиденциальность приёма. Большинство отказывалось от медицинской страховки, предпочитая заплатить полную сумму, лишь бы фирма не получила счёта из клиники с указанием её профиля. «Если в компании узнают, что я был у психотерапевта, моей карьере конец». На вопрос о гарантированной законом конфиденциальности личной информации следовал ответ, что японская фирма — это организация семейного типа, поэтому то, что знает один, известно всем (Миямото, 24).

В Японии на улицах не бывает нищих, зато есть множество сект, пополняющих свои кассы с помощью завуалированного попрошайничества. Как-то мне довелось стать свидетелем сцены, когда члены такого общества под видом сборов пожертвовании в пользу голодающих африканских детей осуществляли очередную акцию. Вооружившись альбомами с фотографиями несчастных детей, они просили прилично одетых японцев пожертвовать на святое дело. В Японии благотворительные акции проводится по определённым, всем известным правилам, поэтому сомнений в том, что это обманщики, не было. Надо сказать, что японцы знают все эти хитрости, и если даже дают деньги, то понимают, что дети здесь ни при чём: рядовые члены секты делают то, что им велят. В силу воспитания некоторым людям (особенно женщинам) бывает трудно отказать человеку в просьбе, особенно если под неё заготовлена благородная «легенда». Японский этикет предписывает избегать прямого отказа, на это и рассчитывали сборщики средств. Один из японцев, к которому они подошли, ответил очень коротко: «Извините, но я не имею отношения к вашей организации». Этого простого аргумента оказалось достаточно. Поставив себя на место японца, я подумал, что скорее попросил бы показать какое-то регистрационное удостоверение, лицензию на сбор пожертвований или что-то в этом роде. Японский вариант оказался проще и понятнее: я не принадлежу к вашей организации и ничего не знаю о ней, поэтому вы не вправе просить меня о помощи.

Этот принцип безотказно срабатывает и в других случаях, причём в обе стороны: как во благо, так и во вред. Например, совершенно невозможно представить, чтобы японский полицейский за мзду отпустил задержанного нарушителя или переквалифицировал его действия с целью облегчить наказание. Главная причина здесь не столько в высокой морали, сколько в невозможности индивидуальной сделки между людьми, состоящими в разных социальных группах. Подчеркнём: невозможна именно индивидуальная сделка. Потому что если подойти к этому деликатному вопросу по-другому, то и результат может быть иным. Например, по случаю какого-то торжества глава местного сообщества поздравляет начальника районного полицейского управления и в его лице совершенно искренне благодарит руководимый коллектив за неустанные бдения по поддержанию порядка. И действительно, в районе всё спокойно, полицейские работают аккуратно и эффективно. А затем в знак признательности передаёт от имени жителей района подарок в виде конверта. Для материального поощрения личного состава в соответствии с рангом и заслугами. Ну, если у подчинённого ребёнок родился, то подарок от имени жителей сделать, и т. п.

Так сказать, «от нашего стола — вашему столу». Вот тут бывают варианты, и юридические оценки специалистов по их поводу сильно расходятся. Некоторые говорят, что вся японская коррупция стоит на этом принципе. Но как бы то ни было, стена отчуждения между рядовыми членами разных групп, по крайней мере, исключает низовую коррупцию, для борьбы с которой требуются наибольшие усилия.

А вот пример противоположного свойства.

30 августа 1974 года на одном из заводов Мицубиси по техническим причинам произошёл взрыв. Прибывшего к месту происшествия иностранного корреспондента удивила странная картина: одни суетились и лихорадочно оказывали помощь пострадавшим, а другие молча смотрели, ни во что не вмешиваясь. Впоследствии репортеру удалось выяснить, все помогавшие были коллегами или знакомыми пострадавших. Не имевшие отношения к Мицубиси оставались сторонними зрителями и ничего не предпринимали (Мори, 2005: 41). Некоторые японские газеты после этого случая подняли вопрос об аморальности групповой психологии.

Однако более важным кажется не заклеймить, а выяснить, почему так происходит. Наблюдатели не были бесчувственными эгоистами, как может показаться на первый взгляд. Их сомнительное с моральной точки зрения поведение объяснялось всё той же невидимой стеной, которая окружает в Японии любую значимую группу и отгораживает её от посторонних. Каждый японец знает: группа закрыта и суверенно, вторгаться на её территорию нельзя. Тем более, если такой группой является первоклассная компания с элитным самосознанием. Экстраординарный случай лишь обнажил то, что в обычной японской жизни незаметно и привычно. Не более того.

Для японца морально и допустимо всё, что принято и одобрено в его ближнем круге. Всё находящееся за пределами этого круга имеет нечёткие и расплывчатые очертания. Случай на заводе Мицубиси продемонстрировал, что японская мораль конкретна и локальна, она ориентирована на отношения с ближайшими соплеменниками и лишена универсальной значимости, характерной для религиозных моральных норм. Проще говоря, христианин следует заповеди «не убий» потому, что людей нельзя убивать вообще, религия запрещает. Японец следует той же заповеди потому, что этого требуют правила группового поведения. Эти правила определяют его общечеловеческую мораль и в большинстве случаев с ней совпадают. Но если не совпадают, то мораль отходит на второй план. Именно поэтому посторонние не вмешивались в процесс оказания помощи рабочим Мицубиси.

По мнению Т. Наканэ, много лет занимавшейся изучением этого вопроса, в японском обществе «деление на «своих» и «чужих» имеет ярко выраженный характер; бросается в глаза контраст между крайними формами человеческих взаимоотношений, при котором «чужой» может вообще не восприниматься как личность. <…> Объединённые в группу японцы бывают чрезвычайно холодны к людям за её пределами. По отношению к чужакам, которых они считают ниже себя, могут допускаться любые действия. Примеры такого холодного отчуждения можно наблюдать в поведении жителей удалённых изолированных островов или горных селений. Они испытывают глухую враждебность ко всем, кто находится за пределами их маленького мира» (Наканэ, 47).

Религиозные чувства верующих могут достигать необычайной интенсивности, это хорошо известно из истории христианства и мусульманства. Лишённое религиозного мировосприятия японское общество аккумулирует и направляет всю силу эмоциональных переживаний человека на его отношения с другими людьми. С учётом этого не кажутся удивительными многочисленные проявления силы японского духа как в прошлом, так и в настоящем. Равно как и трагедии тех, кто на себе испытал тяжёлое бремя этих отношений.

 

ИЗ «СВОИХ» В «ЧУЖИЕ»

Начавшийся в эпоху Токугава технический прогресс и оживление хозяйственных связей всё чаще стали звать членов сельской общины в путь-дорогу, вдаль от родных рисовых чеков. Процесс этот занял около двух столетий и особенно активизировался в XIX веке. К тому времени страна была поделена на 273 удельных княжества, и каждое жило по своему уставу. Все они одинаково подчинялись центральному правительству, но по жизненному укладу настолько отличались друг от друга, что их обитатели и общий язык не всегда могли найти. И в переносном, и в прямом смысле. Для путешественников издавали специальные путеводители и справочники. В них объясняли, как разные города и уезды правильно пишутся и называются и чем какая местность славится. За 270 лет правления дома Токугава было издано 394 таких путеводителя.

Для крестьянина или мастерового человека, впервые в жизни оказавшегося вне общины, повседневный быт становился сущим наказанием. Мало того, что на поездку надо было разрешение получить (отпускали либо на поклонение в храм, либо на лечение к источнику), так и передвигаться ему разрешалось только пешком. На постоялых дворах брали в два раза дороже, чем с тех, кто ехал по казённому делу. Да ещё товары-продукты в чужих местах называются не так, и цены непонятно какие, а спросить неудобно — подумают, что деревенщина, стыдно. Обычаи опять же повсюду разные. В общем, путешественникам приходилось нелегко, не зря же японцы пословицу придумали каваий ко ни ва таби о сасэё («если любишь ребёнка, отправляй в путь-дорогу»). В том смысле, что мир его быстро уму-разуму научит.

Во второй половине эпохи Токугава число путешественников резко возросло. По сохранившимся записям, ежегодно около 3 млн человек получали разрешения только на паломничество в известные храмы (Иноуэ, 54). Вот тут-то общинная мораль и стала давать первые трещины. Пословица новая появилась: таби-но хадзи ва какисутэ («в дороге ничего не стыдно»). То есть в чужих краях, где тебя не знают, можно и оплошать, твой позор там и останется. Главное, чтобы в своем коллективе об этом не узнали. Сами японцы признают, что эта пословица точно отражает особенность их менталитета. В словаре пословиц говорится, что до середины XIX века у неё было только это значение. Со временем оно расширилось и немного видоизменилось: «где тебя не знают, позора не бывает» (Мори, 2005: 46). Перечень поступков, недопустимых среди своих, но возможных среди чужих, стал постепенно расширяться.

Затем наступила вторая половина XIX века с её сумасшедшей модернизацией и техническим прогрессом, и всё пошло по нарастающей. Люди стали ездить ещё больше и оказываться среди «чужих» ещё чаще. Б. Чемберлен в 1905 году писал: «По необъяснимым причинам японцы, такие щепетильные в вопросах чистоты, если это касается их привычек, становятся неряшливыми, если не сказать больше, когда речь заходит об определённых условиях европейской жизни. Даже садясь в вагон первого класса, приходится расчищать себе дорогу среди апельсиновых корок, лужиц чая, окурков сигар и пустых банок из-под пива. Полуодетые (или полураздетые) пассажиры сидят, развалившись на своих местах» (Фредерик, 287). Причины, по которым «щепетильные в вопросах чистоты японцы» легко и охотно расслаблялись в поездах, не так уж необъяснимы. Кроме «условий европейской жизни», железная дорога была тем самым местом, «где тебя не знают». А значит, здесь и «позора не бывает», стало быть, всё дозволено. Отсюда банки, окурки и полуодетые пассажиры «даже в вагоне первого класса».

Прошло полтора столетия, и сегодня от феодальной замкнутости отдельных княжеств не осталось и следа. Казалось бы, деление на «своих» и «чужих» должно было давно кануть в лету, Япония едина в политическом, этнокультурном, языковом и вообще в каком угодно смысле. Но нет. В своём коллективе, будь это фирма или кружок любителей каллиграфии, японцы неизменно приветливы предупредительны и сверхделикатны. Взаимное стремление пропустить партнёра перед дверью вперёд может перерасти в небольшой конфуз, как в известной комедии. Но как только множество незнакомых людей собирается вместе, их поведение резко меняется и общинные привычки предков начинают бросаться в глаза. Где чаще всего встречаются толпы незнакомых людей? Конечно, на транспорте и в супермаркетах.

Вся Япония сегодня мчится на поездах, автомобилях и самолётах по своим неотложным делам. Вы сидите в электричке, в четырёхместном полукупе. Два места (рядом с вами и напротив) свободны. По диагонали лицом к вам сидит аккуратно одетый японский джентльмен, места рядом с ним и напротив, естественно, тоже свободны. Он снимает ботинки и кладёт ноги на сиденье рядом с вами. Достаёт газету и начинает читать. Носки у него безукоризненно чистые, вопрос не в гигиене. Вопрос в манере. Он продолжает читать газету, не обращая на вас никакого внимания. На следующих остановках входят пассажиры, вагон постепенно заполняется. Тут возможны два варианта. Первый: мужчина убирает ноги с сиденья, надевает ботинки и продолжает читать Второй: ничего не меняется. Мне приходилось наблюдать и то и другое, не возьмусь утверждать, что бывает чаще. Такие манеры — в чистом виде дань традиции, на современном транспорте они не могли сложиться ни при каких обстоятельствах.

Выходной день, огромный супермаркет, полный покупателей. Очередь в кассу. Мужчина (или женщина, это неважно) получает от продавца покупки, медленно достаёт кошелек, медленно отсчитывает деньги, задумывается на секунду о чём-то… Очередь тихо накаляется, но никто не произносит ни слова. Продавец всё видит, но не смеет ничего сказать. Для покупателя в этот момент в мире есть только двое: он и продавец. Продавец — обслуга, значит, его можно игнорировать. Меня в такие моменты одолевало страноведческое любопытство: покупатель просто не чувствует, что позади несколько человек его тихо ненавидят, или чувствует, но не обращает на это внимания? Японцы, которым я задавал этот вопрос, отвечали, что, скорее всего, такие люди просто ничего не замечают вокруг себя. «Отключают голову», как сказал один из них. Кто от хронической усталости, а кто по врождённой нечувствительности в области этой самой головы Когда речь идет о совсем молодых людях, то японцы склонны считать это пробелами воспитания. Их аргумент: если молодёжи не сказать, что это плохо, то она сама ни за что не догадается.

Может быть, они правы? Не знаю, тут нужны социологические исследования. Но на практике замечал: смирные и дисциплинированные при учителях, японские школьники, и особенно школьницы, попав, например, в автобус, тут же превращаются в неудержимую и неконтролируемую орущую массу. За несколько остановок эта масса не только способна довести до мигрени слабонервных японских бабушек, но и вывести из себя водителей с непроницаемыми масками вместо лиц. Никогда не видел, чтобы в Японии работник сферы обслуживания делал замечания клиентам. Единственное исключение — водители общественного транспорта, призывающие школьников к порядку с нотками металла в голосе. И ещё неизвестно, что коробило других пассажиров больше — непосредственная беспардонность юности или профессиональная «невыдержанность» водителей.

В 2001 году администрация Восточно-Японской железной дороги получила от пассажиров 3275 жалоб на поведение соседей по вагону, в среднем по 9 жалоб в день. Это в 2,4 раза больше, чем в предыдущем году. В том же 2000 году авиакомпании получили 416 письменных жалоб. По сравнению с 1996 годом рост в 5 раз. Абсолютное большинство претензий связано с мобильными телефонами и портативными компьютерами (Мори, 2005: 37). Но не только. Как пишет Т. Наканэ, «один и тот же японец при чужих людях без стеснения бросается вперёд занимать себе место в транспорте, а перед своим ни за что не сядет, как бы ни устал. Будет до конца уступать ему место (особенно если это вышестоящий)» (Наканэ, 47).

Японцы утрачивают свою знаменитую вежливость? Или бешеный ритм жизни превращает их в раздражённых невротиков? Проблема, как обычно, на перекрёстке. Бесспорно, пословица таби-но хадзи ва какисутэ остаётся актуальной и сегодня: один и тот же японец среди своих и среди чужих — часто два разных человека. И беспардонность, и равнодушие, и прочие грехи в кругу чужих — совсем не редкость. Частично (но только частично!) их можно объяснить огромными нервными и эмоциональными затратами на поддержание комфортабельной атмосферы в постоянном коллективе. Попробуйте держать все свои чувства под контролем, быть деликатным и любезным ежечасно, ежедневно и еженедельно, и вы поймете, что это такое. Конечно, после работы, в распивочно-закусочной, можно немного расслабиться с коллегами, но лишь немного, потому что это всё-таки коллектив и правила группового поведения продолжают в нём действовать. Плата за моральный комфорт в группе может показаться завышенной, но никуда не денешься — по названию синдром мура хатибу сегодня мало кто знает, но по факту он не отменён.

Попав во внешний мир, японец расслабляется и отключается. Ничего не вижу и не слышу, ничего не хочу знать и соблюдать. Может быть, оттого так много одиноких мужчин в японских барах, в костюме и при галстуке, сидят со стаканом разбавленного до неприличия виски и тупо смотрят в телевизор, ничего в нём не видя. Уловив потребность, японские бары начали увеличивать штат сотрудников, чтобы каждому такому посетителю можно было выделить персонального собеседника. Чтобы просто поговорить без всех этих правил. И приглатать на такую работу стали не только молодых привлекательных девушек, как прежде, но и женщин постарше и помудрее.

По данным социологических опросов, меняется характер отношений между людьми и в ближнем окружении. За последние 30 лет число японцев, которые хотели бы иметь с ближайшими соседями по-настоящему дружеские отношения, сократилось в 1,5 раза. Тех же, кто готов довольствоваться формальным добрососедством на уровне «здравствуйте — до свидания», стало в 1,7 раза больше. Такая же тенденция просматривается и в отношениях с родственниками. Сторонников близких, откровенных взаимоотношений с советами, помощью и поддержкой стало в 1,6 раза меньше, а тех, кому достаточно чисто формальных контактов, — в 2,5 раза больше. Большинство же (около половины опрошенных) предпочитают переходный вариант — легкое, необременительное общение, немного выходящее за пределы сугубо формального (Гэндай нихондзин, 194).

Высокая требовательность к внешним аспектам поведения всегда составляла важную черту межличностных отношений в Японии. Приезжая в Россию, японцы удивляются при виде женщин, поправляющих макияж или причёску в общественных местах. Особенно если это происходит на рабочем месте, будь то офис или магазин. Правила этикета запрещают японским женщинам смотреться в зеркальце, подкрашивать губы или причёсываться при посторонних. Макияж считается делом интимным, он должен быть закончен перед выходом из дома. Вплоть до недавнего времени влюблённые пары не смели не только обниматься-целоваться на людях, но даже прикасаться друг к другу в общественных местах. Сегодня в крупных японских городах нравы стали более свободными, но до Запада им ещё далеко.

Общепринятый японский этикет запрещает есть, пить, курить на ходу. Нельзя жевать резинку, когда тебя видят другие, не говоря уже о том, чтобы плевать и сморкаться. Всё это «дурные манеры» (гёги га варуй). Интересно, что пожилым людям уступать в транспорте место не очень принято, но жевания-питья-еды на ходу вы действительно на японских улицах не увидите. При такой строгости общественных нравов неудивительно, что японцы крайне болезненно реагируют на любые проявления невнимательности со стороны окружающих. Эта ещё одна причина потока жалоб в транспортные компании. И не только жалоб. Сегодня становится всё больше японцев, которые разбираются с обидчиками на месте.

В статье «Хамство выводит людей из себя» обозреватель газеты Ёмиури А.Танасэ приводит выдержки из полицейских протоколов. Офицер полиции (57 лет) хватает за волосы стоящую рядом с ним девушку и популярно объясняет ей, что нельзя громко разговаривать по мобильному телефону в забитой до отказа электричке. Учитель школы (28 лет) бьёт по голове сидящую напротив женщину за то, что она закидывает ногу на ногу и задевает его каблуком, при этом не извиняется. Водительница автомобиля (38 лет) стреляет из газового пистолета в машину, подрезавшую её на светофоре. Все эти люди попали в полицию, где им пришлось объяснять свои действия.

Во многих странах мира подобные стычки — повседневная реальность, на которую не обращают особого внимания. Люди есть люди, всякое бывает. Но в Японии ещё недавно о таких вещах читали только в зарубежной хронике. А в 2006 году, по данным полиции, за хулиганство с элементами насилия было задержано более 20 тысяч человек, это в 3,4 раза больше, чем десять пет назад. А. Танасэ: «Сегодня резко возросло число молодых японцев, которые не видят разницы между поведением у себя дома и на людях, не замечают никого вокруг себя даже в толпе. Они не видят себя со стороны и совершенно не думают об этом. Когда же им делают замечание, они считают это личным оскорблением, и кровь ударяет им в голову» (Ёмиури, 01.06.2007).

Ситуация усугубилась взрывом информационных технологий в конце XX века. Мобильные телефоны устранили временной и пространственный барьер, до того надёжно разделявший внутренний и внешний крут общения японцев. По телефону звонят «свои», а говорящий в этот момент находится среди «чужих». Понятно, кто для него важнее. Чтобы знать, как себя вести в таких ситуациях, нужен набор готовых правил, именуемый словом ката (алгоритм, матрица). Без них японцу тяжело. Новая техника врывается в жизнь так стремительно, что составители правил ни за техникой, ни за жизнью не поспевают. А правила эти надо не только сформулировать, но ещё и забить в сознание.

Однако работа ведётся. Таблички с перечнем «правильных телефонных манер» постепенно занимают остатки свободного пространства в вагонах метро, залах ожидания, студенческих столовых. Японцы верны себе: моральное воспитание человека — дело рук самого человека. Планомерное и последовательное. И надо сказать, что достижения уже есть. Наиболее восприимчивая часть населения освоила жесты, которые вряд ли можно увидеть где-нибудь кроме Японии. В противоположность покупателям и пассажирам с «выключенной головой» некоторые японские водители прикрепляют на задний бампер автомобиля вежливую табличку «Извините, что еду медленно». Извиняются сразу перед всеми, кто торопится сзади. Так поступают не только начинающие водители, но и те, кто не очень уверенно чувствуют себя за рулем, и при этом и не забывают об окружающих.

 

ЦАРИЦА ДОКАЗАТЕЛЬСТВ

В последнее время в Японии достоянием гласности становятся события, которые не укладываются в привычный образ сдержанной и корректной восточной цивилизации. В апреле 2003 года тринадцать жителей небольшого городка Сибуси, что в префектуре Кагосима, попали под следствие по подозрению в нарушении закона о выборах. Точнее, в подкупе избирателей в пользу одного из депутатов префектурального собрания. В ходе допросов шесть человек дали признательные показания, один умер от стресса, ещё один пытался утопиться, но был спасён случайным рыбаком. Пятеро отказались признать себя виновными. Расследование продолжалось более трёх лет. В январе 2007 года суд префектуры Кагосима признал всех невиновными, а их признания — сфабрикованными полицией. Для Японии случай сам по себе неординарный, но когда в ходе служебного расследования вскрылись методы работы полиции, он получил и международный резонанс.

Один из задержанных, 61-летний С. Кавабата, никогда в жизни не имевший дела с полицией, подвергался допросам до 15 часов в сутки. После увещеваний, упрёков и требований во всём сознаться следователь воспользовался классическим приёмом эпохи Токугава. Он написал на нескольких листах бумаги имена членов семьи Кавабата с сентиментальными посланиями как бы от их имени и заставил допрашиваемого топтать листы ногами. Для японцев с их культом семьи и предков это всегда считалось тяжёлым моральным испытанием. Не выдержав давления, Кавабата подписал требуемое признание в том, чего не совершал, и попал на две недели в больницу. Его товарищ по несчастью, 58-летний Т. Футокоро, на третий день допросов пытался покончить жизнь самоубийством, хотя формально он даже не был арестован — каждый день после допросов его отпускали домой. Женщину, проходившую по этому же делу, следователь заставил прокричать своё признание на всю улицу через открытое окно. Несколько человек провели в тюрьме разные сроки, от трёх до тринадцати месяцев. От обвиняемых добивались признания в подкупе избирателей подарками и угощением на мелкие суммы от 100 до 150 долларов США.

Участившиеся случаи такого рода заставляют внимательнее взглянуть на соотношение в системе японского правосудия современных понятий о правах человека и традиционных представлений о борьбе с правонарушениями. Стиль и методы работы японской полиции напрямую связаны с правосознанием и отношением большинства японского населения к юридическим и правоохранительным органам. На Руси издавна задавали сакраментальный вопрос: как судить будем — по закону или по справедливости? Оказывается, на Японских островах тоже иногда задаются таким вопросом.

Японцев вряд ли можно назвать юридически грамотной нацией. В 1990-х годах, когда страна впервые в послевоенной истории столкнулась с масштабным социально-экономическим кризисом, отношение рядовых граждан к закону, полиции и судопроизводству начало понемногу меняться. Но благополучную вторую половину 1980-х годов можно считать незамутнённым образцом такого отношения. По данным обследования, проведённого в те годы юристами Киотоского университета, почти 70 % японцев ни разу в жизни не открывали Гражданский кодекс, в котором записаны их права и обязанности. Ни разу не попадали в ситуацию, требующую знания закона, 87 % граждан. А когда-либо обращались в юридические консультации всего 8 % населения. Исследование показало также, что при всей законопослушности большинство японцев имеет общинные в своей основе представления о законе и справедливости. Например, шесть из каждых десяти опрошенных выразили уверенность в том, что японские законы одинаково защищают интересы всех граждан. При этом только трое из десяти были готовы следовать закону, который кажется им несправедливым, а семеро заявили, что такой закон можно не соблюдать (Сибата, 20).

В начале XXI века лишь один из каждых трёх японцев знал о том, что свобода слова гарантируется Конституцией, и один из каждых пяти — о том, что она гарантирует гражданам свободу собраний. Зато 42 % опрошенных были уверены, что уплата налогов — это право, а не обязанность граждан, ещё 15 % полагали, что закон даёт им право ездить полевой стороне дороги, а 7 % считали, что закон позволяет им выполнять распоряжения вышестоящих. По оценкам японских социологов, уровень правовой грамотности населения снизился даже по сравнению с 1973 годом (Гэндай нихондзин, 2005:90). В то же время 70 % японских граждан считают, что государство несёт главную ответственность за качество жизни народа, а 67 % уверены, что общественная безопасность важнее прав и свобод личности (Сэкай, 28).

Японское правосознание довольно сильно отличается от западного не только по части знания основных законов. Тридцать восьмая статья японской Конституции разрешает обвиняемому хранить молчание во время следствия и не свидетельствовать против себя. Но Конституция принята 60 лет назад, а моральная обязанность сотрудничать с органами правосудия внедрялась в сознание японцев веками. Японский процессуальный кодекс даёт большие полномочия следственным органам — от любых форм морального давления до полного прекращения дела. Действия полиции на начальном этапе следствия регламентируются лишь в самом общем виде, протоколы допросов не ведутся, и это не случайно.

По японскому законодательству, подозреваемого можно задерживать без предъявления обвинения до трёх суток. На 72 часа полиция имеет право лишить его всех контактов с внешним миром. Встречи с адвокатом могут быть ограничены до символических двух-трёх минут. Судья может продлить срок задержания на 10 дней, потом ещё на 10. Итого — 23 дня без предъявления обвинения. Всё это время усилия следователей будут направлены на то, чтобы добиться от подозреваемого признания своей вины.

Дальше многое зависит от поведения задержанного. Тем, кто признался и раскаялся, суд может серьёзно смягчить наказание. Полиция имеет право ходатайствовать о смягчении наказания вплоть до полной его отмены, и суд, как правило, учитывает это. Следствие определяет степень и искренность признания, готовность подозреваемого к сотрудничеству и перспективы его исправления. На этапе реабилитации полиция может оказывать ему содействие и даже брать на себя часть расходов, например транспортных. Может быть, в этом одна из причин доверия, с которым японское население относится к правоохранительным органам. Несмотря на критику Запада, японцы относятся к ним лучше, чем в большинстве зарубежных стран. До 1999 года полиции доверяли зри четверти всего населения (третье место в мире), и столько же — правоохранительной системе в целом (первое место в мире) (Дэнцу сокэн, 1999: 85, 90).

К прянику полагается иметь кнут. Поэтому к тем, кто сознательно препятствует правосудию или уклоняется от него, в Японии относятся исключительно строго. Это считается не менее, а иногда и более тяжким проступком, чем само нарушение. Например, водитель, скрывшийся с места дорожно-транспортного происшествия, помимо штрафа может быть лишён права управления автомобилем на 10 лет, в то время как максимальный срок такого наказания для пьяного водителя — 5 лет.

Все органы правосудия в Японии — суды, прокуратура, адвокатура, полиция — ощущают себя единым государственным организмом и сотрудничают друг с другом. Между ними нет соперничества в борьбе за выигранное дело, как, например, в США. Это коллеги, объединённые общей целью. Японские адвокаты числятся служащими того же государственного ведомства, что и прокуроры, и работают вместе с ними под руководством Верховного суда. Уволить японского адвоката можно только в двух случаях: по профессиональной непригодности или за аморальное поведение. И то и другое — большая редкость. Как госслужащие, они получают заплату, зависящую от квалификации, выслуги лет и исковых сумм.

Корпус профессиональных юристов в Японии малочислен, и попасть в него невероятно трудно. Например, адвокатов всего 22 тысячи человек (в США 1 миллион). Юридические факультеты готовят и выпускают правоведов, но для работы по специальности им нужна государственная лицензия. Для получения лицензии нужно сдать экзамен, который проводится раз в год в централизованном порядке. На нём официально установлен 3-процентный пропускной лимит, поэтому из каждых 100 претендентов 97 отсеиваются. Сдавать экзамен разрешается не более трёх раз за всю жизнь. Эта статистика сделала японскую юридическую систему знаменитой на весь мир. Для сравнения: только в одной Калифорнии аналогичный экзамен проводится дважды в год, число получающих лицензию адвоката варьирует от ЗО до 50 %. В Японии на 100 тысяч населения приходится 22 лицензированных юриста, это на порядок меньше, чем в других развитых странах. Например, в Германии этот показатель в 9 раз выше, чем в Японии, в Великобритании — в 10, а в США — в 17 раз. Главная причина — в опасении снизить качество корпуса профессиональных юристов при увеличении их числа. Тем не менее, в 2004 году правительство впервые разрешило преподавание юриспруденции на последипломном уровне, что должно повысить число действующих юристов.

С осени 2005 года стал постепенно повышаться и пропускной лимитна экзамене (Джонс, 2005).

Японская полиция выполняет не столько репрессивную, сколько воспитательную функцию. И первым шагом на пути к исправлению нарушителя является признание им своей вины. По японским представлениям, конфуцианским в своей сути, без признания и раскаяния преступника невозможно рассчитывать на его исправление. Именно реабилитация является конечной целью всех органов правосудия. Каким бы тяжким ни было преступление, следствие считает своей обязанностью добиться от подозреваемого признания и раскаяния в содеянном. Важнейшим формальным признаком служит официальное извинение перед жертвой или её родственниками. Без него следствие считается незавершённым.

Конечно, японские суды не рассматривают признание обвиняемого как доказательство его вины, для этого нужны более веские аргументы. Но и без чистосердечного признания дело к рассмотрению не принимают. Этим объясняется уникальная для демократических стран статистика японского правосудия: 95 % всех представших перед судом подозреваемых признают свою вину, а 99,97 % всех дел заканчиваются обвинительными приговорами (The Economist, 10.02.2007). Время следствию тоже не помеха — оно будет добиваться признания обвиняемого столько, сколько потребуется. Правосудию спешить некуда.

На вынесение приговора лидеру религиозной секты Аум синрикё ушло восемь лет. Исполнение смертных приговоров через 20–25 лет после решения суда — обычная практика. Подозреваемый в четырёх убийствах 27-летний Ц. Миядзаки был арестован в марте 1989 года и быстро во всём сознался. В 1997 году ему был вынесен смертный приговор, однако у следствия появились сомнения в психологической вменяемости преступника. Потребовалось ещё 8 лет, чтобы прояснить этот вопрос. Последнее по времени судебное заседание состоялось в январе 2006 года, когда осуждённому исполнилось 45 лет. В тюрьме он провёл почти половину своей жизни.

Кэндзо Акияма, бывший судья, ныне работающий адвокатом, подтверждает «В Японии признание подозреваемого традиционно считалось "царицей доказательств". Особенно в крупных делах. Даже если обвиняемый ничего не совершил, власти будут добиваться от него признания вины» (New York Times, 11.05.2007). Коити Аояги: «Японские подозреваемые практически во всех случаях заканчивают полным признанием и рассказывают обо всех своих деяниях, в том числе и тех, о которых полиции ничего неизвестно. Они просят пострадавших простить их за причинённое зло, а своих родителей — за семейный позор» (Foote, 476). Джон Хэйли, специалист по японскому уголовному праву: «Абсолютное большинство обвиняемых в уголовных преступлениях признаются в содеянном, раскаиваются, обсуждают условия, на которых они извиняются перед жертвой, и отдаются во власть правоохранительных органов. В обмен на это к ним проявляют поразительную мягкость» (Haley, 195).

Жаждущая перевоспитания преступников и их счастливого «возвращения в лоно» японская душа нашла отражение в народном фольклоре. В японских сказках все отрицательные персонажи, как правило, в решающий момент искренне раскаиваются и получают прощение. Например, так поступает ямамба, японская Баба-яга. Как и её коллега из русских сказок, она тоже не прочь перекусить заблудившимся в горах путником, вот только зажарить её в собственной печи у японских сказочных героев рука не поднимается, им это кажется негуманным.

В японской версии «Красной Шапочки» (Акадзукин) съевший внучку и бабушку волк при появлении рассерженного охотника тут же падает перед ним на колени, признаётся в содеянном и просит прощения. Вместо удара топором и освобождения из тёмного чрева бабушки и внучки, как в оригинале Перро, охотник с учётом чистосердечного раскаяния прощает волка. Тот в благодарность отрыгивает проглоченных живыми-невредимыми, и всё кончается хорошо. В заключение японская Красная Шапочка тоже пеняет себе, что пошла одна в тёмный лес и едва не лишила бабушку пирожков. Обещает самой себе исправиться и становится хорошей девочкой (Ames, цит. по: Winston, 2–3).

Да и сказочный японский водяной (Каппа) ведёт себя не совсем так, как его собрат из русских сказок. Каппа тоже любит пошалить и утащить под воду спешащих по своим делам одиноких путников. Бывает, даже топит сгоряча. Но если уж его изловили и привели в деревню на общий суд, то он непременно раскаивается и обещает больше так не делать. А в знак исправления награждает японских рыбаков богатым уловом. Потому его тоже не убивают, а, осудив морально, отпускают восвояси.

Для всех, кто знаком с японской культурой, здесь очевидна связь с установкой на поиск консенсуса и минимизацию ущерба от конфликта. Максимально возможное в данной ситуации примирение преступника с жертвой и сведение к минимуму его наказания с расчётом на скорейшую реабилитацию — вот идеальный исход уголовного дела по-японски. Этой моральной установкой руководствуются все юридические и правоохранительные органы Японии, она обеспечивает их корпоративное единство и однонаправленность действий. Эта установка восходит к универсальной категории ва, означающей согласие и гармонию. В статье 248 японского Уголовного кодекса прямо говорится о том, что решение о целесообразности уголовного преследования должно приниматься по совокупности признаков. К ним относится возраст правонарушителя, тяжесть и характер преступления, предшествующие и последующие ему обстоятельства. Под «последующими обстоятельствами» подразумеваются признание вины, раскаяние и сотрудничество со следствием. Вообще считается, что чем меньше уголовных дел и чем меньше их доходит до суда, тем лучше работает полиция. В 1990-х годах более 70 % всех попавших в полицейские протоколы инцидентов были урегулированы мировыми соглашениями, без вмешательства судов. Даже в судебном заседании перед оглашением приговора судья в последний раз предоставляет сторонам возможность отказаться от спора и решить вопрос путём переговоров.

 

Полицейский патруль эпохи Токугава.

 

Расчёт на сознательность и кооперацию иногда принимает удивительные формы. Он проявляется даже в среде сросшейся с бизнесом высшей бюрократии, где обмен услугами сплошь и рядом переходит зыбкую моральную грань. Из получивших в последние годы известность случаев можно назвать скандал с бывшим заместителем министра обороны Т. Мория. В бытность на этом высоком посту он был неоднократно замечен в приятном времяпрепровождении с президентом торговой фирмы, работавшей с заказами от военного ведомства. И не только в отдыхе на поля для гольфа и ресторанах, но и в прямом лоббировании интересов этой фирмы. Сегодня вряд ли кому-то нужно объяснять, что это значит. Устав Министерства обороны прямо запрещает подобные контакты. Когда нарушения подтвердились, японское правительство предложило чиновнику, к тому времени вышедшему в отставку, добровольно вернуть в казну часть своей заработной платы и выходного пособия, оцениваемого специалистами в 600 тысяч долларов. Примечательно, что никаких нормативных процедур для возврата денег в японском законодательстве нет и никогда не было, да и сам факт получения чиновником взяток в то время не то что не был доказан, но даже не расследовался. Однако отсутствие законной процедуры — не препятствие для восстановления справедливости. Как тут не вспомнить про «суд по закону и по справедливости»?

 

РЕТРОСПЕКТИВА ТРАДИЦИИ

Более чем заинтересованное отношение к личному признанию обвиняемого было заимствовано в Китае и уходит корням и в седую древность. Во времена династии Цинь признание считалось обязательным для вынесения приговора, и для его получения разрешалось применять пытки. Но делалось это не только и не столько в целях дознания, сколько для морального подавления преступника и подчинения его воле судебной(государственной) власти. В отличие от Японии, в Китае личное признание либо незначительно смягчало наказание, либо вовсе не влияло на него. Нынешнее китайское законодательство даже формально не признаёт права подозреваемого молчать во время следствия. Пытки официально запрещены, но многие относятся к этому запрету скептически.

 

Следствие: допрос свидетелей.

 

Специалист по японскому законодательству Кеннетт Уинстон полагает, что в этом китайцы и японцы отличаются от европейцев, которые в Средние века тоже пытали обвиняемых, но делали это для превращения косвенных улик в прямые. А между собой восточные соседи различаются в том, что в Китае обвиняемый обязан сознаться перед властью, а в Японии — перед согражданами (Winston, 3). Японская полиция выступает в роли общественного посредника. Поэтому если она и перегибает палку в служебном рвении, её строго не судят. Ведь ради общего дела старались. После скандала в городке Сибуси было проведено служебное расследование, факты нарушений вскрыли, но никого не наказали. По традиции начальник полицейского управления извинился перед гражданами и сказал, что его подчинённые «приняли произошедшее близко к сердцу».

Восточная традиция резко контрастирует с американским правосудием, где никакие извинения не только не предусмотрены, но могут даже ухудшить положение обвиняемого. Когда последний идёт на сделку со следствием, он соглашается признать часть вины в обмен на смягчение наказания. Его желание покаяться и извиниться, скорее всего, встретит скептическое отношение со стороны следствия. Его могут расценить как уловку для улучшения своей переговорной позиции, а не стремление встать на путь исправления. Если же он не признаёт себя виновным и идёт до конца в расчёте на оправдание в суде присяжных, то извиняться тем более не имеет смысла. В отличие от японских, американские суды не придают раскаянию особого значения, опираясь исключительно на обстоятельства дела и доказательную логику зашиты и обвинения. Правда, и судебных ошибок в американском правосудии более чем достаточно. Как нигде в мире, в США много осуждённых, настаивающих на своей невиновности, и вскрытые в последние годы ошибки при вынесении смертных приговоров показали, что часто эти люди бывают правы (Winston, 3).

С VIII по XII век древнеяпонское общество жило по закону Тайхорё, принятому в централизованном порядке. Он был изложен в семи томах административных и шести томах уголовных норм. Однако японские историки утверждают, что стремление регулировать социальные отношения изданием всевозможных норм и правил проявилось у их предков гораздо раньше. По данным лето-писно-мифологических сводов, 13-й император Сэйму лично писал законы о землеустройстве и упорядочении фамилий своих подданных (Nakamura, 1967: 148).

После прихода к власти воинского сословия в XII веке законы стали опираться на нормы семейных моральных наставлений (какун) и приобрели локальный характер. В эпоху Токугава эта традиция была продолжена. Правосудие осуществлялось раздельно, по удельным княжествам. Олицетворением закона и справедливости выступал сам удельный князь, а исполнение распоряжений, как местных, так и присланных из столицы, контролировали его доверенные лица. В столичном суде один и тот же правительственный чиновник совмещал обязанности прокурора и судьи. В помощь самураям, охранявшим общественный порядок (ёрики), выделяли помощников из числа простых жителей (окаппики). Все имевшие отношение к отправлению правосудия автоматически возвышались в глазах простого народа.

 

Спецназ эпохи Токугава: захват вооружённого преступника.

 

Казнь простолюдина.

 

В целом наказания выносились суровые, но система не имела всеобщего и формального характера. Посещавшие Японию иностранцы писали: «Японские законы кровожадны, они почти не знают разных степеней вины» (Зибольд и др., 342). «Произвол господствующего класса составлял единственный закон в стране; жизнь нетитулованного лица не ценилась ни во что, и каждый хозяин… мог по своему усмотрению карать и миловать своих челядинцев, как хотел. Пытка и самые свирепые виды смертной казни: распятие на крестах и сжигание живыми, варение в кипятке или в конопляном масле… составляли обыденное явление; а резание голов считалось чуть ли не лёгкой исправительной мерой» (Мечников, 109).

В деревнях практиковалась круговая порука и групповая ответственность: за тяжкий проступок одного наказывали всю пятидворку и семью провинившегося. Ближайшие соседи и родственники клеймились позором за то, что не удержали виновного от нарушения, и просили прощения у общины за недосмотр. Общинная психология обрекала на тяжёлые испытания всех, кто хоть как-то соприкасался с преступником.

Свидетельство очевидца той эпохи: «Дома разделены по пяткам, и жители, состоящие в одном пятке, отвечают друг за друга; каждый обязан доводить до сведения касхира (старший «пятёрки», орфография автора сохранена. — А . П.), касхир передаёт известие оттону , а тот городовому совету; так что мало сказать, что одна половина нации наблюдает за другой; вся нация смотрит за собой в сотни тысяч глаз. Главы семейство должны смотреть беспрестанно за той частью улицы, которая прилегает к их дому; малейший случай, побои, ссора между посторонними — приписываются их нерадению. Кто забудет сделать самое незначительное донесение, того приговаривают к штрафу, телесному наказанию, тюрьме или домашнему аресту. Это последнее наказание гораздо строже в Японии, чем во всех других странах: всё семейство виновного лишается позволения иметь сообщение с кем бы то ни было; двери и окна дома запираются, чтобы предупредить бегство» (Зибольд и др, 341).

Проявления такого отношения к родственникам осуждённого просматриваются в японском обществе и сегодня. Лидера преступной секты Аум синрикё Сёко Acaxapa арестовали в 1996 году, когда его младшему сыну было всего несколько месяцев. Дети Асахары ощутили груз традиции на себе. Над ними издевались в школе, не принимали в вуз, на работу, не сдавали жилья. Младшего сына после издевательств в муниципальной школе перевели в частную. Два года назад дочери арестованного, страдающей хроническим депрессивным синдромом, японский университет отказал в приёме на том основании, что она «нанесёт ущерб учебной атмосфере заведения, хотя прямо ни в чём не виновата». Бывший профессор криминологии Университета Мэйдзи, а ныне действующий адвокат Коити Кикута подтверждает «В глазах японской общественности родственники преступника разделяют с ним его вину. Этот случай ясно показывает, что в японском общественном сознании отсутствует понятие о правах осуждённого и его родственников» (Kakuchi, 1).

В действующем сегодня Законе об организации дорожного движения ответственность за вождение в нетрезвом виде распространяется не только на водителя, но и на его пассажиров, а также на свидетелей приёма спиртного. В законе записано, что полиция может потребовать нешуточного наказания (до 3 лет лишения водительских прав и 500 тысяч йен штрафа) для любого, кто уступил место за рулём своего автомобиля нетрезвому человеку или предлагал ему спиртное, зная, что тот за рулём. [8] С формальной точки зрения, эти нормы трудно применить на практике — почти невозможно доказать знание третьим лицом намерений употребляющего алкоголь человека. Хотя бы потому, что у него всегда есть возможность вызвать такси с двумя водителями. Кроме того, пассажир может не знать, употреблял ли водитель спиртное, прежде чем сесть за руль, и доказать обратное тоже непросто. Ясно, что эта статья имеет воспитательно-профилактическое значение и рассчитана лишь на добровольное признание. Она отражает психологию круговой поруки и групповой ответственности, характерной для сельской общины. Эта же психология заставляет руководителей японских компаний подавать в отставку или публично извиняться, если их сотрудники совершают правонарушение. Личная непричастность руководителей к инциденту в таких случаях не имеет никакого значения.

После 1868 года в японском судопроизводстве произошли кардинальные изменения. В 1880 году был принят новый Уголовный кодекс, скопированный с французского. Впервые в истории Японии все граждане были объявлены равными перед законом, а система наказаний унифицирована. Групповую ответственность и групповые наказания отменили, зато ввели статью за оскорбление чести императора. В японских судах впервые появились адвокаты, но вид они имели жалкий. Правом допроса свидетелей обладали судья и прокурор, адвокат же мог задавать вопросы только через судью и с его разрешения. Обвинитель представлял государство и сидел на возвышении, на одном уровне с судьей. Так же как в эпоху Токугава, обвиняемый и его защитник располагались внизу, так что диспозиция в зале суда не оставляла сомнений в характере действа. Судья принимал дело к рассмотрению только после завершения расследования, ход которого он сам и контролировал. Как и в прежние времена, признание обвиняемого оставалось «первейшим из всех доказательств». Фактов для обвинительного приговора обычно набиралось достаточно, поэтому презумпция виновности подсудимого становилась очевидной для всех, в том числе и для защиты. Появление в зале суда адвоката мало что меняло. Если обвиняемый признавался, раскаивался и делал всё, что положено, ему смягчали наказание, если нет (что бывало редко), то и адвокат был ему не помощник.

В 1907 году Уголовный кодекс пересмотрели, взяв за основу германский вариант. Он значительно расширил полномочия судьи при учёте привходящих субъективных факторов и обстоятельств правонарушения. С 1923 по 1943 год в японских судах работали жюри присяжных заседателей, и хотя их услугами пользовались от случая к случаю, удельный вес обвинительных приговоров в те годы был не столь высок.

После окончания войны, в 1947 году вновь произошли изменения. Были ликвидированы статьи наказаний за оскорбление императорской фамилии, за военные преступления и за прелюбодеяние. В остальном Уголовный кодекс остался прежним, но по настоянию США был усилен в части защиты прав обвиняемого. Теперь адвокат располагался на одном уровне с государственным обвинителем, но ниже судьи. Последний решал дела единолично, выслушивая обе стороны. Формально обвиняемые получили право не отвечать на вопросы и не свидетельствовать против себя.

Однако обвинительный уклон судопроизводства приобрёл после войны ещё более явный характер. После отмены жюри присяжных судопроизводство стало внутренним делом профессиональных юристов, у которых своя этика и свои взаимоотношения. Они требуют четкости и слаженности действий, отсутствия внутренних противоречий, и самое главное — не допускают публичной огласки таких противоречий, если они вдруг появляются. Вынесение оправдательного приговора или отправка дела на дополнительное расследование в японском суде автоматически означают неполное служебное соответствие тех, кто проводил следствие. Такое решение судьи становится публичным заявлением о несогласии со следственными органами в оценке обстоятельств дела. Что недопустимо. Поэтому обвинительные приговоры в японских судах стали почти гарантированными.

В 2002 году водитель такси из префектуры Тояма был арестован и обвинён в двух преступлениях: изнасиловании и попытке изнасилования. Он предъявил полиции прочное алиби, но уже на третий день допросов не выдержал морального давления и подписал признательные показания. Приговор — три года тюрьмы. По-видимому, быстрое признание способствовало столь мягкому наказанию. За несколько месяцев до окончания тюремного срока осуждённого со скандалом выпустили на свободу: был задержан настоящий преступник, который помимо прочего сознался и в этих двух преступлениях. Министр юстиции Японии Д. Нагасэ 26 января 2007 года принёс пострадавшему официальные извинения. Последний в интервью журналистам признался, что «потерял веру в японское правосудие».

В марте 2007 года Верховный суд Японии оправдал другого подозреваемого, обвинённого полицией в убийстве трёх женщин, совершённом в 1980-е годы. Его личное признание, полученное на 17-й день ежедневных 10-часовых допросов, было единственным доказательством вины, которое смогло предоставить суду следствие.

Известный в Японии режиссер Масаюки Суо, двукратный лауреат Японской академии киноискусства, в конце 2006 года закончил съёмки фильма «И всё-таки это не я» (Сорэдэмо бокува яттэнай) , основанного на реальных событиях. По ложному обвинению в сексуальных домогательствах на транспорте 28-летний мужчина попал в полицию и провёл в заключении 14 месяцев. По мысли режиссера, критикующего японское правосудие, фильм должен привлечь внимание общественности к методам работы полиции по вытягиванию признаний у подозреваемых.

28 мая 2004 года парламент принял решение о введении института присяжных заседателей. Они должны появиться в японских судах в мае 2009 года. Планируется совместная работа шести присяжных заседателей и трёх профессиональных судей, а в более простых делах — четырёх заседателей и одного судьи. Полностью доверить простым гражданам без специальной юридической подготовки решение главного для любого правосудия вопроса — о виновности подсудимого — японская фемида пока не решается. В этом тоже проявляется давняя традиция — ничего не менять быстро и кардинально.

В течение 2007 года почти во всех региональных судах Японии были проведены имитационные заседания, призванные выявить трудности предстоящей реформы. Во время этих «тренировочных процессов» наибольшие затруднения у присяжных вызвали случаи, от которых японское правосудие уже отвыкло: когда обвиняемый в зале суда отказывается от показаний, сделанных, по его словам, под давлением следствия, и заявляет о своей невиновности.

 

ИСПОЛНЕНИЕ НАКАЗАНИЙ

После обвинительного приговора в дело вступает механизм исполнения наказаний. Он имеет свои традиции и считается важнейшим этапом на пути к исправлению. В 2007 году общее число заключённых в японских тюрьмах составляло 81 тыс. человек (для сравнения: в России — 890 тыс., в США — 2,2 млн человек). Причём около половины японских заключённых (37,5 тыс.) отбывали наказание в одиночных камерах. В японских тюрьмах поддерживается образцовый порядок, и в одиночки переводят как нарушителей, так и тех, кого притесняют в общих камерах. В последние годы число таких нарушителей быстро растет: с 2001 по 2007 год оно увеличилось в 1,6 раза. Этим и объясняется растущая потребность в одиночных камерах. По планам Министерства юстиции, в ближайшем будущем число одиночных мест в тюрьмах будет доведено до 70 % их общего количества.

Работа с заключёнными совершенствуется не только по условиям содержания, но и по части воспитания. Здесь тоже просматриваются по-японски нестандартные подходы. В 2007 году в Японии открылись две частные тюрьмы, одна в западной части страны (преф. Ямагути), другая — в восточной (преф. Тотиги). В них отбывают наказание осуждённые со сроками менее 8 лет. Этих людей перевоспитывают по специальной, недавно разработанной программе. В частных тюрьмах заключённые решают арифметические задачи, разгадывают загадки и головоломки, делают упражнения на развитие воображения и смекалки, занимаются иероглифической письменностью и т. д. Программа исходит из того, что преступления совершают интеллектуально и эмоционально неразвитые люди, следовательно, им надо помочь преодолеть дефекты развития. В тюрьме префектуры Тотиги готовится к открытию библиотека на 20 тысяч томов. Отдельная программа реабилитации подготовлена для заключённых с физическими недостатками и психическими расстройствами. Все эти меры являются результатом проведённого недавно обследования японских тюрем, в ходе которого были выявлены недостатки в организации воспитательного процесса и намечены пути их устранения.

 

Имитационное заседание суда присяжных.

 

Японское общество всегда уделяло много внимания перевоспитанию тех, кто преступил закон. После Реставрации Мэйдзи и создания единого национального государства японская общественность самым активным образом участвовала в реабилитации осуждённых. А. Николаев писал о том, что «в 1900 году в Японии насчитывалось 32 общественные организации, ставившие своей целью заботиться об участи заключённых, отбывших свой срок», и ссылается на свидетельство современника: «Тюрьма даёт свободу только тем, за кого хлопочет родственник или друг. Мне рассказали про одного студента-медика 23 лет, приговорённого за кражу книг к 60 дням тюрьмы, и который едва не остался в ней на всю жизнь… Таким образом, общественные организации способствовали освобождению наибольшего числа арестантов» (Николаев, 145). Да и сами тюрьмы, судя по всему, были рассчитаны прежде всего на перевоспитание заключённых: «Гуманные начала упорно и последовательно проводятся в новых тюрьмах, которые правительство начинает строить с 1900 года по европейским образцам. Личности арестанта везде отводится много внимания. «На заключённого, — пишет тот же очевидец, — не смотрят как на падшее существо, исключённое из общества; нравственно, как и материально, между ним и всяким другим японцем нет пропасти. Преступнику общество не старается мстить; оно скорее ставит своей задачей исправить его… Доказательством того, что тюремный режим, несмотря на свою военную дисциплину, не гнетёт душу арестанта, служит факт почти полного отсутствия побегов из японской тюрьмы, которая, в общем, охраняется слабо» (Николаев, 144). Д. Шрейдер уточняет: в расположенной на небольшом островке тюрьме Исикава полторы тысячи заключённых охранял от побега один-единственный сторож. Да и с тюремной дисциплиной в конце XIX века дело обстояло совсем не так, как сегодня. Побывав в столичной тюрьме, иностранные посетители были поражены, узнав, что за последний год ни один заключённый не сидел в карцере (Шрейдер, 375).

 

Тюремщики эпохи Токугава.

 

Сегодня из японских тюрем ежегодно освобождаются около 30 тысяч заключённых. Среди тех, кому удаётся найти работу, повторно нарушают закон 8 %, а среди безработных таких в 5 раз больше. Поэтому адаптации вышедших на свободу осуждённых уделяется много внимания. Особенно остро нуждаются в помощи те, кто не может найти персонального гаранта среди друзей или родственников. Без гарантии третьего лица человеку с судимостью трудно рассчитывать на доверие окружающих. Роль таких гарантов и помощников выполняют бюро по реабилитации и трудоустройству бывших заключённых. Эти бюро частные, но лицензируются государством. Основную работу в них выполняют добровольцы на общественных началах. Сегодня в Японии насчитывается 101 бюро по реабилитации бывших заключённых, их услугами могут пользоваться одновременно около 2 300 человек.

В отличие от стран Европейского сообщества, в Японии сохраняется смертная казнь. Так же как в Южной Корее, Индонезии, Таиланде, на Тайване и Филиппинах. По данным 2005 года, её поддерживает 81 % японского населения. Это больше, чем в США. Среди стран «большой восьмёрки» только в Японии и Соединённых Штатах продолжают казнить преступников. Как и многое другое, в Японии эта процедура унифицирована — через повешение. Но смертные приговоры выносятся здесь нечасто, а исполняются и того реже. С 1946 по 2003 год к высшей мере были приговорены 766 человек, 608 приговоров приведены в исполнение, это примерно десять казней ежегодно. По данным на декабрь 2007 года, еще 104 узника ждали своего часа в одиночных камерах. Со смертными приговорами и приведением их в исполнение в Японии не торопятся, никаких дат заранее не назначают.

Недавно печать сообщила о 69-летнем заключённом Ивао Хакамада, которого арестовали в 1966 году, признали виновным в убийстве четырёх человек и приговорили к смертной казни в 1968-м. С тех пор он ожидает исполнения приговора, а его друзья, знакомые и адвокаты продолжают настаивать на его невиновности, повторяя, что личное признание — едва ли не единственное доказательство его вины.

В Японии для приведения в исполнение смертного приговора требуется личное распоряжение министра юстиции. Приговоры ждут утверждения десятилетиями, а министры меняются каждые год-два. Будучи профессиональными политиками, они стараются уклониться от неприятной обязанности, кто по политическим соображениям, кто по личным убеждениям. Например, С. Сугиура, занимавший пост министра юстиции с октября 2005 по сентябрь 2006 года, не подписал к исполнению ни одного смертного приговора. А его преемник Д. Нагасэ за ещё более короткий срок работы поставил свою подпись на десяти таких документах. Осенью 2007 года тогдашний министр юстиции К. Хатояма выступил с призывом избавить его и будущих преемников от этой обязанности, придав процедуре формализованный характер, не зависящий отличных взглядов и убеждений руководителя министерства.

До недавнего времени всё, что связано с исполнением смертных приговоров, было окутано в Японии завесой молчания. Родственники ничего не знали о судьбе осуждённых, а им самим объявляли о последнем выходе за час до исполнения. О казнях общество не информировали, имена казнённых не предавались огласке. До 1998 года даже статистика по этой теме была засекречена. Начавшаяся реформа судебной системы обещает изменения в этой области. Во всяком случае, 7 декабря 2007 года запомнилось многим в Японии: впервые в послевоенной истории министр юстиции огласил имена трёх заключённых, казнённых по его распоряжению несколькими днями ранее. На совести каждого из них было по несколько человеческих жизней.

 

НАСТАВНИКИ НА ГОССЛУЖБЕ

В последние полтора десятилетия статистика правонарушений в Японии неуклонно ползёт вверх. Но, несмотря на это, японское общество по-прежнему остаётся самым безопасным среди индустриально развитых стран. В списке 137 государств мира с доступной статистикой Япония занимает 107 место по числу осуждённых к лишению свободы. В США на каждые 100 тысяч населения приходится 737 заключённых (первое место), в России — 611 (второе), а в Японии — 62. Это в 2,5 раза меньше, чем в Англии, в 2 раза меньше, чем Австралии, и в 1,5 раза меньше, чем в Канаде. Примерно на уровне Джибути и Буркина-Фасо (Walmsley, 2).

В Японии все государственные органы должны иметь безупречную репутацию, по крайней мере внешне. А работающие в этих органах люди должны служить образцом аккуратности и исполнительности. Полиция не составляет исключения. Назначенная на должность всенародного воспитателя, она всеми силами стремится соответствовать образу опекуна, советчика и помощника в житейских делах. Японские полицейские не надзирают за порядком, они живут внутри этого порядка в тесном контакте с рядовыми жителями. Участковых полицейских называютмавари-сан(от глагола мавару«обходить, пат-рулировать») и часто обращаются к ним в трудных случаях. Участковые имеют полные списки своих подопечных и многих знают лично. Могут запросто зайти на чашку чая, поговорить о том о сём, поинтересоваться, как дела у соседей, что у них нового в жизни. В случае чего могут помочь советом или делом. Именно такой сбор информации, а не аналитические схемы и расчёты, всегда считался в Японии самым надёжным средством для профилактики и раскрытия преступлений. Оказавшись в незнакомом месте, не каждый японец решится спросить дорогу у случайного прохожего, а у полицейского — свободно. Японские участковые родом оттуда, откуда и всё японское население — из деревенской общины с её групповой психологией и отношением к закону.

Технические новинки быстро внедряются в устоявшуюся практику сотрудничества между населением и полицией. В январе 2001 года полицейское управление префектуры Тоттори неожиданно разместило на своем сайте подробную инструкцию по уходу за младенцами. Это было сделано после похищения из родильного дома новорождённого с неизвестными целями. Полиция опасалась за его жизнь в руках похитителей и, пока их разыскивала, учила, как обращаться с ребёнком.

В 2004 году Токийское управление полиции начало рассылать по электронной почте зарегистрированным пользователям оперативную информацию о местных происшествиях. Через три года все районные отделения последовали примеру столицы. Число добровольных помощников, регулярно получающих оперативную информацию на домашние компьютеры и сотовые телефоны, достигло 45 тысяч человек. В их числе все школьные учителя, поскольку большая часть рассылаемой информации касается профилактики преступлений против детей. Всего полиция разослала более 4 тысяч подобных сообщений.

Последняя новинка поднимает на новый технический уровень систему профилактики правонарушений, которую Зибольд назвал «надзором в сотни тысяч глаз». Весной 2008 года заработал официальный канал обратной связи населения с полицией: теперь любой житель Токио, заметив что-либо подозрительное, сможет отправить электронное сообщение оперативному дежурному с мобильного телефона, не привлекая внимания окружающих. Обратную связь решили установить после того, как только за сентябрь 2007 года полиция получила от населения 722 предупреждения о подозрительных ситуациях на улицах города.

Эта кампания стала частью генерального плана по борьбе с ростом преступности, пик которого пришёлся на 2002 год — 2,85 млн преступлений. Таких цифр Япония не знала никогда. За 4 прошедших года преступность удалось снизить на 28 % (до 2,05 млн случаев) — это очень хороший результат. Профессор М. Маэда, один из авторов проекта: «Общественная безопасность улучшилась равномерно по всем регионам, и главная причина в том, что правительство и органы местной власти приняли активные меры после 2002 года» (Ёмиури, 06.12.2007).

Усиление контактов полиции с местным населением проходит не только по линии борьбы с правонарушениями. В соответствии с Законом об утерянных вещах, нашедший должен сдать их в местное отделение полиции. Начиная с 2001 года японская полиция возвращает рассеянным владельцам более 10 млн забытых или утерянных предметов ежегодно. А 2006 год вообще стал рекордным — 10,2 млн. С 2008 года население получило возможность разыскивать потерянные портфели, кошельки и мобильные телефоны по разработанной полицией поисковой системе через Интернет. Для получения информации о наличии утраченного имущества нужно ввести его описание, примерное время и место потери. Поисковая система сообщит о наличии или отсутствии предмета, а также расскажет, как добраться до места его хранения.

С мелкими правонарушениями японские полицейские борются не как представители Его Величества Закона, а как воспитатели трудных подростков. По замечанию К. Уинстона, эта практика «может выглядеть привлекательной с моральной точки зрения, поскольку ориентирована на раскаяние и общественную реабилитацию, а не на наказание. Она не только более гуманна, но и более эффективна в борьбе за снижение преступности» (Winston, 3). Подростку, подозреваемому в угоне велосипеда, в полиции прочитают мораль, напомнят об ответственности перед родителями, школой, соседями, потом расскажут о том, как тяжело переживает утрату веши пострадавший. Затем свяжутся с семьей. Убедившись, что нарушитель осознал свою вину, ему предложат написать «официальное извинение» и оставить его в полиции. Будет очень хорошо, если он извинится не только перед пострадавшим, но и перед полицейскими за доставленное им огорчение и беспокойство. Документ подошьют в заведённое по этому случаю «дело» и будут очень долю хранить. В полицейских участках по всей Японии лежит множество таких извинений по мелким делам, являющихся их единственным документальным подтверждением. Ни авторы этих извинений, ни их родственники не подозревают, что эти бумаги неофициальны и не могут быть использованы в судопроизводстве. Но они знают, что в полиции на них заведена «бумага», и в этом знании её главный смысл.

 

Желательный образ полицейского в глазах населения.

 

Стремление к согласию и компромиссу при восстановлении справедливости характерно для всех сторон, участвующих в разбирательстве дела, и всех уровней его рассмотрения. Органы центральной и местной власти считают своей обязанностью участвовать в решении вопросов, порой весьма далеких от её компетенции.

В небольшом городке Сока (преф. Сайтама) вдвоём с дочерью жила пожилая женщина. В её дом частенько наведывались коммивояжёры, предлагавшие на продажу различные товары. За два года женщина подписала 15 заявок на общую сумму около 10 млн йен (83 тысяч долларов США). Приехавший к матери сын случайно обнаружил в её доме 6 огромных упаковок с «экологически чистыми продуктами питания». Озабоченная здоровьем женщина регулярно заказывала их вместе с другими сопутствующими товарами. Сын обратился к городским властям. Торговцев вызвали в мэрию и велели возвратить уже уплаченные женщиной 3 млн йен за полученные товары. Те отказались, сославшись на законность и добровольный характер покупки. Переговоры между мэрией и торговой фирмой длились три месяца и закончились компромиссом: покупательнице возвратили половину спорной суммы (около 1,5 млн йен), причём часть её была внесена городскими властями (Ёмиури, 23.07.2005).

Этот случай обращает внимание не только действиями местной власти, взявшей на себя роль посредника в гражданском споре между продавцом и покупателем, но и признанием за ней права на такое вмешательство обеими сторонами. Судя по тому, что часть компенсации выплатил муниципалитет, это право признают и остальные жители городка Сока, налоги которых пошли на выплату компенсации незадачливой покупательнице. В любой западной стране действия городских властей были бы признаны незаконными, поскольку относятся к компетенции суда.

В перенаселённых японских городах с их нехваткой свободного пространства одной из проблем является парковка велосипедов, которыми в Японии пользуются люди всех возрастов. В центре и возле вокзалов полиция занимается этим вопросом постоянно. После множества напоминаний десятки, а то и сотни брошенных велосипедов однажды вывозят, а на месте оставляют телефон и адрес, куда следует обращаться. С теми, кто приходит, проводят разъяснительную работу и сообщают адрес, откуда можно забрать эвакуированный транспорт. Штрафы или другие наказания обычно не практикуются. Исходят из того, что владелец, уже попрощавшийся со своим двухколёсным другом, после его обретения будет внимательнее к предупреждающим знакам.

 

Велосипедная парковка.

 

В ряду подобных примеров можно назвать и отсутствие штрафов за безбилетный проезд на городском транспорте. И систему начисления штрафных баллов за нарушение правил дорожного движения. Мелкие нарушения наказываются двумя баллами, но если водитель в течение 90 дней после этого ездит аккуратно, они ликвидируются. Вся система мер рассчитана в первую очередь на осознание проступка, и только во вторую — на наказание. Нравственные нормы по-прежнему играют в повседневной жизни японцев большую роль.

Если нравственная сторона воспитательной методики не вызывает сомнений, то японские полицейские проявляют редкую изобретательность и не боятся новаций. Например, в полицейском управлении г. Мориока (преф. Иватэ) нашли новую форму работы с трудными подростками. Полицейские начали писать им личные письма, которые назвали «письмами любви» (аи-норэта) . За полтора года было написано более 130 «писем любви», их получили более ста человек. Подведение итогов показало, что число повторных правонарушений среди трудных подростков на подведомственном участке за это время снизилось в три раза и стало намного ниже среднего показателя по стране.

Однако отношение полиции и общественности меняется, если нарушения, пусть даже мелкие, приобретают злостный характер. Моральная обязанность помогать полиции делает японское население самым надёжным её агентом, от зоркого взгляда которого не скроется ни один злоумышленник.

В июне 2005 года полиция небольшого городка Сисуймати в префектуре Тибо получила от граждан сообщение о рецидивисте, который вот уже два месяца выбрасывает бытовой мусор в неположенном месте. Через месяц оперативные мероприятия дали результат: злоумышленника задержали на месте преступления в 4 часа утра. 38-летний безработный признался, что раз в неделю выбрасывал мусор в ста метрах от дома, рядом с вокзалом, потому что ему так было удобно.

О том, что справедливость восторжествовала, сообщили несколько центральных газет.

К этому можно добавить, что утилизация мусора в Японии поставлена на солидную научно-практическую основу Уже много лет его сортируют не менее чем по пяти категориям: сгораемый (в том числе пищевые отходы), несгораемый (пластик), стекло и алюминий, «вредный» несгораемый (батарейки и пр.), крупногабаритный. В больших городах число категорий возрастает до десяти. Можно понять возмущение законопослушных японских граждан, дисциплинированно сортирующих всё это мусорное многообразие, когда один эгоист вдруг начинает шагать не в ногу, да к тому же поперёк шеренги.

 

ПОЛИЦИЯ КАК ОБРАЗЕЦ ДЛЯ ПОДРАЖАНИЯ

Исторически на японскую полицию возлагалась особая общественная миссия. На фоне извечного стремления японцев к спокойствию и безопасности эта миссия приобрела почти ритуальный характер. Каждому новичку, приходящему на службу в полицию, внушается мысль о том, что он попадает в особую организацию. Каждый Новый год начинается у японских полицейских одинаково: в залах для боевых искусств, где они тренируются «для закалки тела, духа и укрепления морали», для местного населения организуются показательные выступления. Это ритуализованное представление называется будо хадзимэсики (новогодняя демонстрация боевого мастерства) и проходит под лозунгами «честность, чистота, сплочённость». С пронзительными боевыми выкриками полицейские демонстрируют зрителям отточенность приёмов рукопашного боя, основу которых составляет борьба дзюдо и фехтование кэндо. Физическая сила, точность и резкость движений, сурово-торжественные лица выступающих убеждают зрителей: от таких стражей порядка преступнику не уйти.

 

Открытие ежегодной церемонии в полицейском зале боевых искусств.

 

Массовая кампания «Водитель, сбрось скорость!»

 

Это тоже демонстрации набора внешних признаков, своего рода алгоритма поведения, которому должны следовать полицейские. У человека, допустившего ошибку или промах, тоже есть своя ката . Типичная сцена из японского фильма: провинившийся подчинённый стоит, низко опустив голову, и выслушивает брань начальника. Тот постепенно входит в раж и начинает слегка поколачивать ослушника, наращивая удары. Провинившийся не шелохнётся, снося побои с маской страдания и раскаяния на лице. Повторяя только «виноват» и «простите», он ждёт окончания экзекуции. Картина поведения типична для обоих и отражает японские представления о том, как следует вести себя в таких ситуациях.

Осознание полицией своей ответственности перед воспитуемым населением определяет нормы поведения полицейских. Главное требование профессиональной этики человека в мундире состоит в том, чтобы быть образцом для подражания. Это проявляется в неукоснительном соблюдении всех правил, какие только придуманы для законопослушных граждан. Такое поведение полицейских заметнее всего на дороге.

Скоростной режим для автомобилей не менялся в Японии несколько десятилетий. Автомобили уже не те: двигатели, системы управления и торможения — всё самое современное. Но дорожные знаки те же, что много лет назад, поэтому ездят японцы хотя и аккуратно, но в основном быстрее, чем положено. На современных скоростных трассах, с односторонним движением и без светофоров, в идеальную погоду предел скорости установлен в 100 км/час, а в дождь или в сумерки — 80 км/час. Несколько лет назад этот вопрос обсуждали, и даже высказывалось мнение, что привычка игнорировать дорожные знаки с заниженными цифрами чревата нехорошими последствиями. Но на изменения не решились, уж очень это удобно: при любом ДТП оба участника автоматически попадают в категорию нарушителей. А раз оба виноваты, то дальше по схеме — признание, раскаяние, восстановление честного имени долгой безаварийной ездой.

Патрульные полицейские автомобили выделяются в транспортном потоке не только и не столько своей чёрно-белой раскраской, сколько поведением на дороге. Точнее, скоростью движения строго по знакам, то есть на 10–15 км/час медленнее, чем основной поток. И ещё задержкой перед знаками «движение без остановки запрещено» — на одну-две секунды дольше, чем положено. Демонстративное соблюдение всех существующих правил — отличительная черта служебного поведения японских полицейских. В Японии вообще грязную машину нечасто увидишь, но полицейские автомобили не просто чистые — они блестят всеми частями корпуса, которые только могут блестеть. На дежурство стражи порядка выезжают строго по двое, в защитных касках, с пристёгнутыми ремнями безопасности и торжественно-строгим выражением на лицах. Не заметить такую машину издалека просто невозможно.

 

Автомобиль дорожной полиции.

 

Выявляя нарушителей, автоинспекторы любят сидеть в засаде. Но скорость могут замерять и на месте, и в движении — сзади, спереди, сбоку. В японских магазинах — богатейший выбор антирадаров, от простейших до супернавороченных. Но полицию это не смущает государственная автоинспекция с её собственным научно-исследовательским институтом и финансированием всегда должна быть в техническом отношении на шаг впереди. Нарушителей полицейские любят. Остановив, сокрушаются по поводу случившейся оказии, по-житейски сочувствуют и советуют, как быстрее пройти разные неприятные формальности. Составив протокол, желают счастливого пути и просят быть внимательнее на дороге.

Впрочем, вся эта идиллия имеет место в рабочее время и объясняется дисциплинирующим действием мундира. А в неслужебной обстановке японские полицейские — такие же обычные люди, со всеми вытекающими последствиями. Например, полицейский офицер в отставке и уважаемый член местного сообщества из города Нагасаки по имени Сигэути Сасаки в июле 2003 года вместе с двумя приятелями утопил своего 26-летнего сына ради получения 100-миллианной страховки (около 800 тысяч долларов). Профессиональные навыки помогли ему замаскировать убийство под ДТП со смертельным исходом и на два гада ввести полицию в заблуждение. Раскрыть хорошо подготовленное преступление помогли те самые жители, которых полицейский Сасаки в своё время учил быть бдительными. Уроки не прошли даром: проявив полезное качество, соседи сообщили в полицию о своих подозрениях, и убийство было раскрыто.

Несколько слов о ситуации со спиртным за рулем. Она в Японии любопытная. Официально существует разрешённая норма алкоголя, но создаётся впечатление, что о ней знают только специалисты и притом держат её в глубоком секрете. Во всяком случае, первые несколько летя пребывал в полной уверенности, что в Японии спиртное и руль совершенно несовместимы. Меня несколько раз заботливо предупреждали об этом, как и всех прибывающих в страну иностранцев. Но вот японские СМИ официально сообщили о том, что с 1 июня 2002 года изменилось законодательство: «в связи с ростом числа ДТП» разрешённая норма сокращается с 0,25 мг алкоголя в литре выдыхаемого воздуха до 0,15 мг. Удивившись, я стал задавать вопросы своим знакомым. Пришлось удивиться ещё раз — никто из них ни о прежней, ни о нынешней норме ничего не знал. Все были уверены, что за рулем пить нельзя вообще. Трое таксистов на мой вопрос ответили то же самое. До того заинтриговали, что стал носить с собой вырезку из газеты, людям показывать. Теперь уже они удивлялись.

Очевидно, что принцип «профилактика важнее наказания» и здесь правит бал. О допустимых нормах алкоголя для водителей написано во всех официальных документах, но о них всуе поминать как-то не принято. А вездесущая наглядная агитация хоть и косвенно, но настойчиво формирует рефлекс: за рулем ни-ни, полиция строга и неподкупна…

 

Японский гаишник.

 

Проверки на дорогох - нечастые, но тотальные.

 

Вообще-то народ в Японии законопослушный, и по сравнению с другими странами «употребляет» за рулём нечасто. Среди водителей, задерживаемых в состоянии алкогольного опьянения, доля «умеренно выпивающих» составляет лишь 7 %. А около половины нарушителей имеют все признаки заболевания, именуемого алкоголизмом. Так что вождение в пьяном виде имеет в Японии не столько социальный, сколько медицинский аспект. Поэтому сегодня наряду с ужесточением наказаний правительство разрабатывает меры по выявлению и лечению водителей, склонных к алкоголизму. Что касается административных наказаний, то они ужесточаются постоянно. В июне 2007 года были внесены очередные изменения в законодательство: максимальный срок лишения водительских прав был увеличен с 3 до 5 лет, а предельную сумму штрафа подняли с 500 тысяч до 1 млн йен (более 8 тысяч долларов США). Строгостями последних лет полиция объясняет положительную динамику: начиная с 2000 года число погибших в ДТП неуклонно сокращается. Самым тяжёлым за всю послевоенную историю был 1970 год, когда аварии на дорогах унесли 16 765 жизней.

Сегодня ситуация кардинально улучшилась: в 2007 году число жертв удалось снизить до исторического рубежа — менее 6 тысяч погибших. Это уровень 1953 года, на который удалось выйти впервые. При этом автомобильный парк страны за прошедшие 54 года увеличился более чем в три раза (Ёмиури, 21.12.2007). Такие черты национального характера, как осторожность, предусмотрительность и любовь к исполнению предписаний, делают японские дороги одними из самых безопасных в мире.

Воспитывают японских водителей тоже своеобразно. Выезжают на улицы города несколько патрульных машин и, как обычно, начинают движение в точном соответствии с предписанной скоростью. За патрульной машиной сразу образуется пробка — обгонять мало кто решается. Так и едут с положенной скоростью, пока не разойдутся их пути-дороги с чёрно-белым надсмотрщиком. А тому больше ничего и не надо, его задача — через прецеденты выработать у водителя привычку соблюдать предписанную скорость.

 

Кампания «Пристегни ремень безопасности» 

 

НОВЫЕ ВРЕМЕНА, НОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ

До середины 1990-х годов японская полиция могла служить образцом эффективности и моральной чистоты. Её опыт перенимали коллеги из Нью-Йорка и других мегаполисов. Единственный скандал случился в 1978 году, когда токийского полицейского уличили в изнасиловании и убийстве студентки. После этого в устной речи впервые появилось выражение сэйфуку фусин (недоверие к мундиру). Однако в целом общественная стабильность и низкий уровень преступности ещё долго обеспечивали полицейское благополучие. В 1996 году общая раскрываемость преступлений в Японии составляла 41 % (для сравнения: в США — 22 %, во Франции — 27 %), а по убийствам вообще доходила до невероятных 98,5 % (в США — 67 %, во Франции — 5 %). Принцип неотвратимости наказания работал на снижение тяжёлых форм преступности. За четыре послевоенных десятилетия японская полиция добилась впечатляющих успехов: с 1951 по 2000 год число убийств снизилось на 68 %, а ограблений — на 43 %.

Однако с окончанием экономического бума ситуация стала меняться. В 1990-х годах на фоне ухудшения всех социально-экономических показателей увеличились нагрузки и темп жизни, начали ослабевать внутрисемейные связи, усилилась отчуж-дённость между людьми. Возросла преступность. С 1995 по 2001 год число тяжких преступлений (убийства, изнасилования, ограбления, тяжёлые телесные повреждения) в расчёте на 100 тысяч человек увеличилось более чем в два раза — с 22,9 % до 47,8 % (Японский статистический ежегодник, 2003). А общая раскрываемость преступлений снизилась с 41 % до 24 % (Roberts, LaFree, 2004). Острота социальных проблем не достигла уровня развитых западных стран, но японское общество забило тревогу. Рост преступности и социальная нестабильность, растиражированные средствами массовой информации, породили в нём чувство беспокойства и недовольство полицией.

Ситуация усугубилась серией полицейских скандалов, прокатившихся по всей стране, от Хоккайдо до Кюсю. Превышение должностных полномочий, избиение подчинённых, укрывательство, шантаж, продажа служебной информации, приём запрещённых стимуляторов — в таких прегрешениях японскую полицию прежде никогда не уличали. Только за семь «горячих» месяцев, с сентября 1999 по март 2000 года, стало известно о 166 правонарушениях в полиции, против 113 кадровых полицейских и вольнонаёмных служащих были возбуждены уголовные дела. Ещё 434 человека были уволены или наказаны в административном порядке. По мнению бывшего офицера полиции А. Куроки, это лишь верхушка айсберга (Johnson, 23).

А тут ещё в январе 2000 года в небольшом городке Касивадзаки (префектура Ниигата), в доме 37-летнего маргинала была обнаружена 19-летняя заложница, которую он похитил десять лет назад со школьного двора и с тех пор держал у себя взаперти. Этот скандал нанёс японской полиции, пожалуй, самый сокрушительный удар. Тот факт, что полицейские десять лет не могли найти, да и не особенно искали пропавшую девочку, шокировал всю Японию. Тем более что в полиции знали: годом раньше этот же мужчина пытался похитить другого ребёнка. В его доме на первом этаже жила мать похитителя, которая, по её словам, ни о чём не знала, так как «никогда не поднималась на второй этаж, где жил сын». Многочисленные соседи тоже десять лет не замечали, что в доме появилась посторонняя девочка. «Где же наши общинные традиции и всезнание соседей?» — задавали себе вопрос японцы. Местных полицейских начальников тихо отправили на пенсию, решив не будоражить общественное мнение разоблачениями.

До этих скандалов полиция пользовалась высоким авторитетом в японском обществе — ей доверяли 74 % населения. Более высокий показатель имели только суды (79 %). Однако после серии разоблачений уровень доверия к полиции упал до небывалых 52 %. По сравнению с 75 % доверия к государственной железной дороге и 73 % — к государственным медицинским учреждениям, падение авторитета полиции выглядело катастрофическим. Начальник полицейского управления был вынужден уйти в отставку. Его коллеги из города Касивадзаки, как положено, посетили семью похищенной девушки, жившую всего в 50 км от места заточения, и публично извинились за своё служебное несоответствие.

В 2000 году на стол министра юстиции лёг отчёт специальной комиссии, которая пять лет занималась комплексным изучением проблем японской полиции. По мнению ведущего специалиста группы Ю. Нисимура, имевшаяся на тот момент «национальная база данных не выдерживает никакой критики, правоохранительная идеология безнадёжно устарела, а следователи сплошь и рядом оказываются своими злейшими врагами. Они привычно удерживают часть следственной информации вне протоколов и… даже не всегда владеют основами криминалистического анализа. Их необходимо обучить методам получения информации, воспроизводимым в любых условиях. Однако полицейские консервативны, и многие верят в старую систему». Хироси Кубо, автор нескольких монографий по проблемам японской полиции, подвёл неутешительный итог: «Проблемы, глубоко скрытые в недрах правоохранительной системы, начинают всплывать на поверхность. Если не принять мер, Японию ожидает кризис» (Wehrfritz, 20).

С тем, что проблемы скрыты действительно глубоко, криминалисты согласны. Силовые органы в Японии традиционно являются «священной коровой», вслух говорить о недостатках в их работе не принято. Правда, и особых поводов для этого, по крайней мере внешне, до недавнего времени было немного. По этой причине специалисты, изучающие работу правоохранительных органов, часто приходят к противоположным выводам. Д. Бэйли, эксперт по работе полиции (1991): «Если говорить в целом, то для страны, где критерием истины является консенсус большинства, действия японских полицейских выглядят на удивление благоприятно. По американским стандартам, число допускаемых ими нарушений невелико, и по содержанию они незначительны». X. Отиаи, журналист газеты Асахи (1998): «Что значит слово «беззаконие»? По словарю: "это место, где не действует закон". Я считаю, что японская полиция олицетворяет собой максимальное беззаконие». Б. Акаги, бывший полицейский (2000): «Коррупция — хроническое явление в японской полиции» (Johnson, 19).

Дэвид Джонсон провёл в 2003 году исследование, в котором ставил задачу выявить и сравнить характер типичных нарушений, допускаемых в рабочее время американскими и японскими полицейскими, а также их отношение к этим нарушениям. Проведя анкетирование японских стражей порядка, он выяснил, что они гораздо непримиримее американцев относятся к тем нарушениям, которые в США принято считать незначительными. Например, получение время от времени мелких подарков от граждан, которым полицейский в чём-то помог по долгу службы. Зная о японских традициях внешней благопристойности (татэмаэ), автор исследования отмечает: «механизм вскрытия нарушений со стороны полицейских в Японии настолько неразвит, что их реальное поведение может оказаться гораздо хуже, чем представляется».

Говоря о системных проблемах японской полиции, Д. Джонсон приводит факты и свидетельства бывших полицейских, криминалистов и учёных, изучающих её деятельность. Он выделяет три главных аспекта. 1) Систематическое присвоение бюджетных средств за счёт их нецелевого использования (создание нелегальных фондов материального поощрения, несуществующие выплаты информаторам и помощникам, искажение финансовой отчетности и проч.). 2) Получение денежных средств по линии контроля за игорным бизнесом (выплаты в обмен на лицензирование игорных залов патинко и предупреждения о проверках). 3) Связь полиции с патриотическими ультраправыми организациями, которые автор относит к организованной преступности. В отличие от Запада, в Японии более склонны не запрещать нежелательные пристрастия людей, а направлять их и контролировать. Контролирующие функции возложены на полицию, а она в своих действиях неподотчётна никому. Автор исследования выражает пессимизм в отношении административной реформы, ссылаясь на то, что в японском обществе ещё не сложились необходимые для неё условия. А сама полиция, по его мнению, «больше заинтересована в сокрытии недостатков и защите сложившейся системы от критики, чем в предотвращении и расследовании нарушений, описанных в настоящей работе» (Johnson, 33).

Разброс мнений и оценок относительно работы японской полиции имеет объективные причины. С одной стороны, охрана общественного порядка и борьба с преступностью традиционно считались священными задачами. Люди, занимавшиеся этим делом, имели высокий авторитет и ощущали себя избранниками, носителями особой миссии. Общество всячески поощряло такую самооценку. Японские мамы говорили непослушному ребёнку, что отведут его на перевоспитание к местному полицейскому. А если родители не могли помочь взрослым детям в решении их проблем, то рекомендовали обратиться к участковому и сделать так, как он посоветует. Главная задача западного полицейского состоит в том, чтобы бороться с нарушениями, опираясь на закон. Японский полицейский, кроме этого, выполняет функции советчика, наставника и воспитателя населения. Специалист по японскому уголовному праву Д. Бэйли: «Американский полицейский олицетворяет власть закона, написанного людьми. Японский полицейский олицетворяет власть неписаного закона, опирающегося на согласие большинства» (Цит. по: Tsuchimoto, 46). Общественный консенсус даёт полиции большую свободу действий в работе с населением и является причиной отступлений от буквы закона. Считается, что ради общественного блага мелкие формальные нарушения вроде письменных извинений можно в расчёт не принимать. Тем более что само население привыкло и не возражает.

С другой стороны, осознание своей особой общественной миссии делает полицию одной из самых закрытых групп в японском обществе. Внутри группы действуют конфуцианские нормы, требующие от нижестоящих полной открытости и подчинения, а от вышестоящих — опеки и контроля. Действия рядовых полицейских строго регламентированы, никакой личной инициативы и творчества не допускается. Проступок одного бросает тень ответственности на весь отдел, в котором он числится, и персонально на его руководителя. Сегодня этот отголосок групповой ответственности постепенно уступает место более современным методам кадровой политики, но окончательно он не изжит. По имеющимся данным, около 30 % всех дисциплинарных взысканий в японской полиции официально объясняются «недостаточностью контроля» со стороны вышестоящих руководителей (Tsuchimoto, 48). Что касается моральной ответственности, то и здесь конфуцианская этика правит бал. Руководители отделов и подразделений с готовностью принимают на себя ответственность за проступки подчинённых. Иногда в самой крайней форме.

Несколько лет назад в японской прокуратуре были вскрыты дисциплинарные нарушения. Выяснилось, что следователи шантажировали подозреваемых и искажали информацию, которой располагало следствие. Эти нарушения имели место за несколько лет до того, как дело получило огласку. Непосредственный руководитель провинившихся сотрудников к тому времени уже вышел в отставку. По утверждениям японских СМИ, сам он не был причастен к нарушениям и не знал о них. В разгар служебного расследования газеты сообщили о его самоубийстве. В посмертной записке бывшего руководителя говорилось, что он не может жить с грузом ответственности за проступки своих подчинённых.

Такие отношения между руководителями и подчинёнными в сочетании с закрытостью полиции служит основной причиной замалчивания нарушений. Учёные и специалисты знают, что во всём мире полицейские в силу своего особого служебного положения склонны к должностным нарушениям, и их перечень в разных странах примерно одинаков. Поэтому им трудно поверить в кристальную чистоту и непорочность японской полиции, каковой она выглядела вплоть до недавнего времени. Разоблачения в конце 1990-х годов подтвердили сомнения скептиков: они показали, что первая реакция руководителей японской полиции была совершенно одинаковой. Все они, так или иначе, поначалу старались замять скандал и сохранить честь мундира. В Японии сделать это нетрудно, поскольку служебными расследованиями занимается сама полиция, она же решает, какую информацию предоставить обществу, а какую закрыть. Это относится не только к полиции — в Японии все служебные расследования имеют внутренний характер, что связано с высоким статусом группы вообще. Инспектор префектурального управления, в обязанности которого входит контроль за действиями местной полиции, непосредственно подчиняется начальнику полицейского управления. То есть о нарушениях полицейских он докладывает их же руководителю, который и так о них знает. По писаному уставу и неписаным корпоративным правилам, провинившийся полицейский обязан в первую очередь признаться во всём своему начальству. В этом случае он может рассчитывать на защиту и покровительство организации, которая постарается не допустить утечки информации и накажет его в служебном порядке. Проступки полицейских получают широкую огласку только в исключительных случаях — либо благодаря неугомонности журналистов, либо в силу тяжести нарушений, как в 1998–1999 годах. Собственно, это были уже не служебные нарушения, а преступления. Помимо всего прочего, они показали, что та невидимая грань, которая всегда отделяла японских полицейских от остального населения, начинает утрачивать свою чёткость, а кое-где и вовсе стирается.

В последнее время в Японии всё чаще совершаются дерзкие преступления, о которых здесь раньше не слышали. Нетолько мировая экономика, но и преступность вступила в эпоху интернационализации. Сегодня японской полиции приходится сталкиваться с задачами, которые раньше ей решать не приходилось. Для повышения мастерства нужен достойный спарринг-партнер — работа японской полиции подтверждает эту старую спортивную истину. Уже много лет полицейские работают, как в старые добрые времена, когда жизнь была скромнее, а люди добрее. Поэтому сегодня они раз за разом оказываются не на высоте, когда требуется не воспитательно-профилактическая работа с населением, а решительные и слаженные действия в борьбе с более серьёзным противником.

В мае 2007 года в префектуре Аити произошло вооружённое столкновение с преступником, захватившим заложников. В результате операции японского спецназа один полицейский был убит и один тяжело ранен. Последующий анализ действий полиции выявил её медлительность и ряд грубых ошибок, приведших к неоправданным потерям в не самой сложной ситуации.

Впрочем, до правового апокалипсиса Японии ещё далеко. Тот факт, что немногочисленные, по меркам других стран, правонарушения полицейских вызвали столь бурную реакцию в японском обществе, свидетельствует о высоких требованиях, предъявляемых к полиции. Судя по всему, общество и сами правоохранительные органы осознают необходимость перемен. Будем надеяться, что это осознание в сочетании с невысоким уровнем преступности, всегда отличавшим страну конфуцианской морали и буддийской этики, даст японской правоохранительной системе время на перестройку. Социологический опрос 2005 года показал, что за пять лет доверие к полиции немного возросло (до 65 %), хотя по-прежнему японцы доверяют ей меньше, чем газетам, журналам и телевидению (Дэнцу сокэн, 2005: 17).

 

ПРИ ЧЁМ ТУТ РЕЛИГИЯ?

Японцев иногда называют «нацией самоубийц», имея в виду их спокойное отношение к добровольному уходу человека из жизни. Благодаря синтоизму жители страны Ямато уже много веков тому назад точно знали, что в загробной жизни нет ни адского пламени, ни райских садов. А буддизм приучил философски относиться к тому, что всё сущее бренно, а жизнь неотделима от смерти, как день от ночи. Самурайский кодекс чести возвысил смерть, придал ей ореол мужества и благородства. «Путь самурая обретается в смерти. Рассуждения о том, что умереть, не достигнув своей цели, значит умереть собачьей смертью — это досужая болтовня себялюбивых людей. Не добиться своей цели и продолжать жить — это трусость» (Хагакурэ, 2004: 21). При этом кодекс чести не противопоставлял насильственную смерть добровольной: ритуальное самоубийство по приказу вышестоящего было распространённым явлением и включало оба эти элемента. Стечением времени самурайское отношение к смерти вообще и к самоубийству в частности распространилось на все слои японского общества. Убеждение в том, что достойная смерть лучше недостойной жизни, стало всеобщим. Наверное, поэтому ритуальное самоубийство занимает в японской культуре особое место.

В классическом варианте оно совершалось в рамках кодекса чести и системы взаимных обязательств гири. Во времена средневековой междоусобицы после смерти господина его вассал в знак вечной верности лишал себя жизни. Такое самоубийство называли словом дзюнси(смерть вослед). С наступлением мирного времени отношение к этому ритуалу изменилось. Иэясу Токугава (1542–1616) писал, что «это есть обычай старинный, но неразумный, и ничто не оправдывает его нужды». Однако ритуальное самоубийство отменили не сразу. В 1661 году в клане Набэсима 36 самураев объявили о намерении совершить дзюнси после смерти Наохиро Ямаги, одного из патриархов рода. Их струдом уговорили пожить ещё, а ритуал в княжестве Набэсима после этого запретили.

Этот случай подтолкнул к действиям правительство, которое сочло нерациональным терять лучших воинов ради ритуала. Через два года оно запретило дзюнси как пережиток военного времени. Интересно, что при этом было объявлено: ответственность за нарушение приказа будет возложена не на ослушников, а на старшего сына умершего сюзерена, который в этом случае будет лишён права наследования. Правительство знало, что делало: угроза чести сюзерена сработала, и обычай быстро пошёл на убыль. Однако в других ситуациях самоубийство ещё долго считалось делом чести и достоинства.

Во второй половине XIX века губернатор префектуры Канагава по имени Орибэ в ходе переписки с секретарем-переводчиком посольства США Хьюскеном получил от него письмо, которое счёл для себя оскорбительным. Губернатор обратился к министру иностранных дел Андо с просьбой выслать американца из Японии, но получил отказ. На семейном совете Орибэ было решено, что двойное оскорбление, от иностранца и министра, не оставляет губернатору выбора, и он в присутствии родных совершает харакири. По законам кровной мести родственники Орибэ начинают охоту за Хьюскеном. Японские охранники американского дипломата знают правила, и при первом же нападении разбегаются, подставляя американца под ножи мстителей. Затем наступает очередь министра иностранных дел Андо. Во время нападения он проявляет храбрость и вместе с охраной лично вступает в схватку с родственниками Орибэ. С обеих сторон есть убитые и раненые, но министр остаётся в живых. На этом акт кровной мести завершён: обе стороны выполнили свой долг, общественное мнение удовлетворено. Убив иностранного дипломата и напав на министра, родственники Орибэ совершили двойное преступление, и потому надолго исчезают со сцены.

Значение, которое придавалось кодексу чести и взаимным обязательствам, сделало акт кровной мести чрезвычайно распространённым в Средние века. Настолько распространённым, что японцы сочли нужным отделить его от обычного или заказного убийства и ввести определённые правила. В уже упоминавшемся завещании Иэясу Токугава, имевшем силу закона, говорилось: «В Японии исстари ведется, что человек не может жить под одним небом с врагом своего отца, матери или старшего брата. Ныне, если кто хочет прибегнуть к кровной мести, должен известить об этом судебно-следственный приказ и сказать, сколько дней или месяцев он думает не оставлять своего намерения. Это заявление записывается в особую книгу. Без такой предосторожности мститель будет считаем за простого убийцу» (Извлечения, 28).

Кодекс воинской чести и ритуальное самоубийство как его важнейший атрибут не сразу заняли в японской культуре своё почетное место. С XIII по XVI век страна была охвачена междоусобными войнами, во время которых акты преданности и мужества чередовались со столь же впечатляющими предательствами и изменами. На то были свои причины.

Самурайское сословие появилось на исторической сцене в конце XII века. В то время оно было немногочисленным, применяемое в бою холодное оружие — малоэффективным, а инженерно-технические возможности — ограниченными. В любом сражении перевес в живой силе ещё долго оставался главным фактором победы. Как правило, силы воюющих сторон были сопоставимы: большого перевеса добиться непросто, а если и добьёшься, противник может от боя уклониться, чтобы сил поднакопить. Надёжнее всего было заранее договориться с кем-то из противоположного лагеря, чтобы в нужный момент резко изменить соотношение сил уже на поле боя. По эффективности ничто не могло сравниться с этим приёмом. Так и поступали. Что же до морального фактора, то поначалу он не очень работал. Переход на сторону противника считался элементом боевой тактики, а судить победителя уже было некому.

В Европе войны велись по национальным, этническим, религиозным признакам. Русские и татары, англичане и французы, христиане и мусульмане, католики и православные. Противостояние сторон, разделённых национальными, религиозными, этнокультурными барьерами, имело острый характер и не поощряло перебежчиков. В таких условиях переходить на сторону противника трудно по моральным соображениям и рискованно по тактическим — стать «своим среди чужих» всё равно не удастся.

Совсем другое дело в Японии. Нация уже тогда была достаточно однородна, воюющие стороны говорили на одном языке, поклонялись общим богам и имели сходное воспитание. Воевали же за политическое влияние и материальные ценности, не более того. Ну и немного для самореализации. Сегодня альянс с одним, завтра с другим, лишь бы союз был выгоден и укреплял позиции семьи, клана, провинции. Высокого морально-идеологического барьера против измены не существовало. В этом и состоял смысл выражения гэкокудзё («низы побеждают верхи»), которое в последующую эпоху Токугава заклеймили как анархию и вопиющий социальный беспорядок. Склонность к заговорам, интригам и предательству усугублялась давней тягой японцев к тихим закулисным договорённостям. Японские военачальники не умели выходить на высокую трибуну и зажигать массы пламенными речами, но договаривались между собой умело и эффективно.

В истории Японии многие военные победы сопровождались масштабными актами предательства. В известном морском сражении при Данноура (1185) противостоявшие друг другу кланы Тайра и Минамото имели примерно равные силы, по 400 боевых ладей. Переход Тандзо, одного из союзников Тайра, с двумя сотнями ладей на сторону Минамото изменил соотношение на 3:1 и решил исход сражения. Победивший род Минамото на долгие годы стал самым влиятельным военным кланом. В решающей битве при Сэкигахара (1600) сошлись армии Исида и Токугава. Союзник Исида по имени Кобаякава со своим 15-тысячным отрядом в решающий момент боя ударил во фланг своим, чем во многом предопределил победу Токугава. Договорились об этом заранее, но сам Токугава до последнего момента не был уверен в своём тайном союзнике. Такие были времена.

Практика переходов настолько прочно вошла в тактические военные схемы, что в конце XVI века, во время похода Хидэёси Тоётоми в Корею, один из его командиров перешёл на сторону противника. Возглавив корейский отряд, он сражался впоследствии против соотечественников (Сиба, Кин, 73).

По правилам японского этикета, уважаемого человека всегда сажают лицом к входной двери. Это место считается самым почётным. Неважно, прибыл ли гость на переговоры в офис, на ужин в ресторан или в дом к другу. Это старинная традиция, которая сложилась в Средние века, когда воинское сословие самозабвенно занималось любимым делом. В изобилии водившиеся шпионы и наёмные убийцы ниндзя, постоянные заговоры и перевороты сформировали этикет военного времени. Чтобы показать гостю отсутствие тайных замыслов, его усаживали лицом к входу. В случае внезапного нападения он успевал вскочить и выхватить меч. Сегодня надобности в таких предосторожностях уже нет, но старинное правило по привычке соблюдают.

С изменами и предательствами было решено покончить после того, как клан Токугава пришёл к власти и объединил страну под своим началом в XVII веке. Началась мирная жизнь с новыми заботами и трудностями. Преданность и верность были объявлены непреходящей моральной ценностью и поставлены в центр воспитания воинского сословия. В последующие столетия благосклонное отношение общества к ритуальному самоубийству и постоянная готовность к нему привели к тому, что диапазон его применения значительно расширился. В японской истории известны случаи, когда самоубийство совершали не по необходимости, а просто оттого, что не знали, что ещё можно предпринять в сложившейся ситуации.

В 1868 году, когда последний сёгун Ёсинобу Токугава (1837–1913) решил отречься от власти в пользу молодого императора Мэйдзи, большинство его сторонников не согласились с этим шагом и предложили сражаться до конца. Во время совещания, на котором принималось решение, несколько самураев не выдержали напряжения и покончили с собой, не дождавшись результата (Сиба, 2000: 191).

Благосклонное отношение к самоубийству имело некоторые ограничения. Оно распространялась лишь на те случаи, когда добровольный уход из жизни решал конфликт между чувством и долгом в пользу последнего. Если же человек таким образом уходил от ответственности, самоубийство подвергалось моральному осуждению. Как, например, двойное самоубийство влюбленных (синдзю), которым жизненные обстоятельства не позволяют быть вместе. На такое самоубийство решались обычно семейные люди, ставшие жертвой роковой страсти. В эпоху, когда интересы семьи стояли на первом месте, любить полагалось либо жену, либо куртизанку. И не смешивать личные чувства с общественным долгом, а тем более, не ставить их выше.

Непременным атрибутом достойного самоубийства считалась продуманность, тщательная подготовка и отсутствие аффекта. Самоубийство, совершённое импульсивно, в порыве чувств, почиталось делом легкомысленным и, как всё легкомысленное, осуждалось.

Анализируя типичные литературные сюжеты эпохи Токугава, А. Р. Мазельер пишет: «Японские романисты охотно рассказывают историю об одном матросе, который… потерпев кораблекрушение в море и вернувшись впоследствии домой, нашёл свою жену замужем за другим. Без слова жалобы, и находя происшедшее совершенно естественным, он присаживается у своего очага и рассказывает свои приключения. Потом, внезапно вскочив, выхватывает саблю, убивает жену, своего соперника и поканчивает с собой. Один романист оканчивает свой рассказ восклицанием: "Разве можно было ожидать такой деликатности от простого мужика!" Такое падение нравов не может не вызывать отвращения, добавляет европеец» (Мазельер, 56).

Популярность этого сюжета и положительная оценка японским романистом главного героя определяются двумя факторами: 1) он проявил выдержку и хладнокровие в критической ситуации; 2) все действующие лица лишились жизни, но сохранили лицо. Это и есть деликатность решения вопроса по-японски. Следует добавить, что, по закону эпохи Токугава, если муж заставал жену с любовником, то имел право решать вопрос на месте: либо простить, либо убить обоих. В последнем случае он освобождался от уголовной ответственности.

Японская история знает много примеров самоубийств, совершённых в соответствии с классическими канонами. Они предполагают обдуманность последнего шага, тщательную проработку деталей и взвешенный анализ всех последствий.

Герой русско-японской войны генерал М. Ноги несколько лет ждал момента, когда сможет совершить ритуальное самоубийство. Так он выполнял волю императора Мэйдзи, запретившего генералу делать это при его жизни. Император скончался в июле 1912года, и ровно через 40 дней М. Ноги выполнил давно задуманное. Перед смертью он провёл пресс-конференцию для журналистов.

Через 85 лет после этого события, тёплым осенним вечером 1997 года три японских бизнесмена, до того не знакомых друг с другом, встретились в холле маленькой гостиницы в пригороде японской столицы. Выпив по кружке пива и легко поужинав, они разошлись по своим номерам. В этот вечер все трое покончили жизнь самоубийством, повесившись на креплении для кондиционера. Представить себе такую ситуацию в какой-либо другой стране довольно сложно. Причиной тройного самоубийства стали финансовые проблемы. Кроме этих трёх бизнесменов, в тяжёлом 1997 году по той же причине свели счёты с жизнью ещё три с половиной тысячи японцев. Деловые и финансовые неудачи вышли сегодня на второе место среди причин самоубийства в Японии (около 40 % от общего числа), а абсолютные цифры постоянно растут. В 2003 году они достигли пика — более восьми тысяч жертв финансово-экономических трудностей.

До 1873 года самоубийство заменяло собой смертную казнь по приговору, который мог быть вынесен судом, вышестоящим военачальником или группой самураев. Добровольная смерть считалась в Японии более почётной, чем насильственная, но такая честь предоставлялась только самурайскому сословию. Вот как описывает эту процедуру присутствовавший на ней французский дипломат:

«Процедура, суд и исполнение приговора обставлены с большой торжественностью. В таких случаях… воздвигают на четырёх столбах просторный дощатый навес, обнесённый со всех сторон бамбуковой перегородкой; последняя обита изнутри белой шёлковой материей. Вооружённая стража охраняет все доступы к ограде. Из одной двери… выходит обвиняемый в сопровождении двух друзей или свидетелей по собственному выбору, и судебных защитников. Из другой… выходят обвинители и судьи. Обвиняемый, одетый в белое, как и его свидетели, садится посередине на белый ковер с красной каймой, против своих обвинителей… С правой и с левой стороны располагаются судьи. Защитники стоят на почтительном расстоянии. Те и другие в парадных одеждах. Только одно лицо, позади обвиняемого, сохраняет военный мундир и саблю за поясом. Он обязан отсечь голову преступнику, если тот по произнесении приговора замедлит покончить с собой. <…> Уверяют, будто приговорённый самурай чрезвычайно редко выказывает страх при исполнении харакири» (Гюмбер, 178, 181).

В 1873 году все формы самоубийства были выведены за пределы юридической практики, однако отголоски традиционного отношения к ритуальному самоубийству просматриваются и в современной жизни. Влиятельные люди, занимающие высокие посты и наделённые властью, часто предпочитают самоубийство публичному позору. Как было сказано в моральном наставлении, «если кто-то обвиняет тебя, то это позор на всю жизнь» (Сато, 278). Согласно буддийской этике, смерть списывает человеку грехи, совершённые при жизни, и потомки не должны вспоминать о них. В современной общественной практике человек, искупивший вину ценою жизни, освобождается от обвинений и восстанавливает своё доброе имя. Самоубийство в таких обстоятельствах имеет даже собственное название (инсэкидзисацу).

В 1998 году известный в Японии кинорежиссер 64-летний Дзюдзо Итами покончил жизнь самоубийством после того, как его обвинили в связи с молодой женщиной. В посмертной записке он написал, что уходит из жизни, потому что не видит иного способа доказать свою невиновность. Этот случай был подан в западной прессе как образец японской нелогичности: по западным представлениям, свою невиновность нужно доказывать в суде, а не лишать себя жизни. В этнокультурном контексте самоубийство такого рода следует рассматривать как непрямое, и потому более изящное по японским понятиям признание своей вины и готовность искупить её по самому высокому счёту. В похожей ситуации 28 мая 2007 года ушёл из жизни министр лесного и рыбного хозяйства К. Мацуока, когда началось расследование финансовых нарушений в его ведомстве.

Самоубийства высокопоставленных чиновников и бизнесменов в Японии, совершаемые до начала или в ходе официального расследования, имеют и другую, более рациональную причину. В эпоху Токугава преступления против государства и общества карались строже, чем преступления против частных лиц. При суровости тогдашних законов и изощрённой пыточной практике обвинительные приговоры выносились часто. Сохранились письменные свидетельства очевидцев: «Правосудие оказывается всякому без различия званий и состояний. Но преступление против безопасности государства наказывается гораздо строже, чем преступления против частных лиц. Это происходит от того, что люди, обязанные наказывать преступления первого рода, верно будут казнены смертью, если нестрого поступят с виновными» (Зибольд и др., 343).

Смертная казнь сопровождалась конфискацией имущества и опалой для семьи преступника, независимо от его социального положения. Несмотря на послевоенные преобразования, эта традиция живёт в японском обществе и поныне. Об этом свидетельствуют громкие процессы последних лет и остракизм, которому подвергаются члены семей осуждённых. В таких условиях самоубийство подозреваемого, помимо всего прочего, является ещё и актом милосердия по отношению к своим родным и близким.

Интересно, что эту традицию заложили в эпоху Токугава сами обвинители. Жившие тогда в Японии европейцы рассказывают, что при наличии весомых улик против подозреваемого пыточному палачу подавали знак, и он быстро умертвлял несчастного ещё до того, как тот успевал дать признательные показания. Затем его объявляли умершим в ходе следствия от болезни, а его вину оставляли недоказанной, тем самым спасая членов семьи от позора и преследований (Зибольд и др., 344).

 

СОВРЕМЕННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ И ТРЕЗВЫЙ ВЗГЛЯД НА СМЕРТЬ

За последние полтора столетия в Японии многое изменилось. После 1945 года страна стабильно развивается в экономическом и социальном плане, быстро растёт благосостояние, совершенствуется система социального обеспечения. Но несмотря на благополучие, уровень самоубийств в Японии остается непропорционально высоким. После войны страна пережила три пика самоубийств. Первый был отмечен в 1958 году, когда экономика начала набирать обороты после военной разрухи. В этом году добровольно ушли изжизни более 23,5 тысяч японцев. Второй пик наступил в 1986 году, в разгар «экономики мыльного пузыря», когда формально дела шли как нельзя лучше и до кризиса оставалось ещё пять лет. В этот год расстались с жизнью более 25 тысяч человек. Затем снова последовал спад, завершившийся новым подъёмом в 1998 году. Он продолжается и сегодня: последние девять лет число самоубийц стабильно превышает рубежную для Японии отметку в 30 тысяч человек. В 2003 году оно достигло максимума (34 тысячи).

В 1971 году Япония по примеру Великобритании открыла в столице горячую телефонную линию для отчаявшихся людей. Сегодня в 49 пунктах психологической поддержки (иноти-нодэнва,«телефон жизни») работает более 7тысяч консультантов, которые оказывают людям помощь по телефону в трудную минуту. Из 704 тысяч полученных ими в 2006 году звонков более 48 тысяч (около 7 %) были связаны с намерением покончить жизнь самоубийством.

Поданным Всемирной организации здравоохранения, Япония занимает десятое место в мире по числу самоубийств. В среднем 25 японцев из каждых 100 тысяч ежегодно сводят счёты с жизнью (WHO, 2003). Конечно, десятое место — не первое, но японцев неприятно задевает то, что их страна не только лидирует в «большой экономической семёрке», но и опережает при этом все западноевропейские страны, на которые она привыкла равняться. Японцев, как и русских, вряд ли может утешить тот факт, что в «большой политической восьмёрке» они занимают второе место после России.

В Японии статистика самоубийств соответствует представлениям о допустимости такого шага: страна находится на десятом месте в мире по обоим показателям. В России ситуация несколько иная. Занимая второе место в мире по числу самоубийств, россияне лишь на 34-й позиции по числу тех, кто считает самоубийство морально допустимым (Такахаси, 2003:219). Дисбаланс в моральных оценках и поступках россиян свидетельсвует о том, что, в отличие от Японии, в нашей стране сведение счётов с жизнью является по большей части импульсивным шагом.

Столкнувшись с ростом самоубийств, Япония начала изучать опыт Финляндии, добившейся в своё время наибольшего успеха в профилактике этого явления. В 2002 году число самоубийц в этой стране по сравнению с 1990 годом уменьшилось почти на 30 %. Японское правительство официально поставило задачу довести национальный показатель до 20 случаев на 100 тысяч населения к 2016 году.

Японская статистика самоубийств выявляет некоторые черты национального культурного архетипа.

Первое. Среди самоубийц больше всего пожилых и старых людей. То есть тех, о ком конфуцианство предписывает заботиться в первую очередь. Люди старше 54 лет в среднем принимают решение уйти из жизни вдвое чаще, чем те, кто не достиг этого возраста. Особенно часто так поступают те, кому за 75, - ежегодно 42 человека на каждые 100 тысяч (при среднем показателе 25). В статистике самоубийств тяжёлые заболевания занимают первое место среди причин, по которым современные японцы добровольно уходят из жизни — около 45 % всех случаев.

Наверное, у этого явления есть много причин, в том числе и универсального свойства. С возрастом иллюзии имеют обыкновение исчезать. Вполне вероятно, что японцам, стоящим обеими ногами на земле и не склонным к витанию в облаках, заключительный этап человеческой жизни видится особенно просто и отчётливо в своей безжалостности. В России испокон веков одной из задач Православной церкви считалось облегчение участи тех, кто потерпел в этой жизни поражение. Смертельный недуг, увечье, потеря близких, духовный разлад с самим собой — во всех этих несчастьях церковь могла морально поддержать, утешить, вернуть хоть к какой-то жизни. В этом, наверное, и состоит её главное предназначение. Неслучайна и христианская традиция приглашать к умирающему священника.

В Японии не так. Религия — скорее бытовой ритуал, чем глубокое чувство. На вопрос о том, что значат сутры, которые японцы произносят перед домашними алтарями, чаще всего следует ответ «точно не знаю, но, наверное, что-то хорошее». Они относятся к религии, как к врачу-терапевту — обращаются при простуде, а пока здоровы, не вспоминают. Религиозный ритуал помогает им переживать текущие неурядицы и облегчает жизнь, но в таких серьёзных делах, как жизнь и смерть, он не помощник. Согласно опросам, лишь каждый пятый японец считает, что относится к религии серьёзно (Дэнцусокэн, 2005:62). Даже по субъективной самооценке, это лишь пятая часть всего взрослого населения. Традиция самоубийства по приказу вышестоящего показывает, сколь велика была роль человека в вопросах жизни и смерти. Там, где у христианина бог в душе, у японца — конкретные люди во плоти. Поэтому неудивительно, что японское население активно поддерживает идею эвтаназии — добровольного ухода из жизни при невозможности излечения. Как показывают опросы, по числу сторонников эвтаназии Япония занимает третье место в мире, уступая лишь Голландии и Дании (Такахаси, 2003:217). Японский парламент уже приступил к рассмотрению рекомендаций по легализации этой процедуры. Вероятнее всего, к 2010 году будет принят соответствующий закон.

По мнению социологов, в этом сказывается влияние японской этики, налагающей запрет на действия и поступки, которые создают трудности для окружающих (Traphagan). В Японии издавна существовали специализированные буддийские храмы (поккури-дэра), где старики молились о ниспослании им лёгкой и быстрой смерти. Естественная и необременительная для окружающих смерть пожилого человека рассматривалась как наилучший вариант ухода из жизни, в то время как самоубийство таковым не считалось, поскольку «загрязняло» мир живых и требовало специального ритуала очищения. Как и во многих других случаях, здесь сказывается основополагающее для японской этики разграничение поступков «ради себя» и «ради других». Двойное самоубийство влюблённых, о котором уже говорилось, относится к первому типу и потому подлежит осуждению. Самоубийство пожилого человека осуждается не столь однозначно, поскольку в нём присутствует нежелание быть обузой для других. Но всё же оно менее желательно, чем естественный исход. Поэтому все ритуальные формы самоубийства (дзюнси, сэппуку/харакири/, камикадзэ) как проявления «поступков ради других» имеют собственные названия и обособлены от обычного самоубийства в его западном понимании (дзисацу).

Второе. Анализ профессиональной принадлежности самоубийц в разных странах показывает, что японские военные занимают по суициду первое место в мире. Силы самообороны, заменяющие в Японии регулярную армию, немногочисленны — всего 236 тысяч человек, поэтому и случаев самоубийства в них в абсолютных цифрах не так много — 78 человек в 2002 году. Но в пересчёте по методике Всемирной организации здравоохранения цифра превышает средний показатель среди гражданского населения Японии и составляет 33 человека на каждые 100тысяч — больше, чем в любой другой армии мира. Не вдаваясь в анализ причин, можно с большой степенью вероятности предполагать, что моральный дух и традиции самурайского сословия оказывают своё влияние на поступки людей в военных и полицейских мундирах.

15 октября 2007 года совершил самоубийство 52-летний офицер полицейского управления префектуры Аити. Незадолго перед этим его вызывали в административный комитет по надзору за полицией в связи с поступившей на него жалобой. Как выяснилось, полицейский настойчиво домогался внимания молодой женщины, работавшей в патинко . Офицеру грозило административное наказание и, возможно, увольнение из полиции, но он предпочёл другой выход.

Третье. Не без влияния традиционных факторов роковое решение принимают сегодня и люди абсолютно мирных, гражданских профессий. Это служащие фирм, покончившие с собой в результате хронического перенапряжения на работе. По данным Министерства труда и благосостояния, в 2006 году по этой причине из жизни ушли 66 человек, на 57 %% больше, чем в предыдущем году. Все покончившие с собой испытывали чувство долга перед компанией и угрызения совести из-за неспособности справиться с огромным объёмом работы. Их внутреннее состояние и мотивация вряд ли сильно отличались от того, чем руководствовались средневековые воины, готовые на всё во имя служения сюзерену.

Четвертое. Сегодня Япония занимает первое место в мире по числу групповых самоубийств. Большую часть своей жизни японец проводит в составе группы, поэтому нет ничего удивительного в том, что и в решающую минуту ему привычнее и комфортнее быть рядом с единомышленниками. Ещё недавно самым популярным видом группового самоубийства в Японии считался прыжок с моста, но технический прогресс предоставляет новые возможности.

Групповые самоубийства по договорённости через Интернет в разных странах начались во второй половине 1990-х годов. Любовь японцев к техническим новинкам в сочетании с коллективизмом не замедлили дать результат, страна быстро вышла по этому показателю на первое место в мире. Интернет-сайты, приглашающие совершить групповое самоубийство, широкодоступны и пользуются популярностью. Обычно несколько человек, незнакомых друг с другом, заранее оговаривают время, место и детали акции. В полицию регулярно поступают сообщения о припаркованных в укромных местах автомобилях с запертыми дверями, в которых подолгу спят молодые люди. Прибыв на место, полиция обнаруживает в салоне жаровню для шашлыка с выгоревшим древесным углем и несколько трупов.

Продуманность и тщательная подготовка и сегодня остаются отличительными чертами самоубийства по-японски. В октябре 1998 года семеро японцев совершили групповое самоубийство описанным способом. Один из них счёл необходимым сообщить по мобильному телефону своему другу примерное местоположение автомобиля, чтобы полиция смогла быстрее его обнаружить. Во избежание лишних хлопот и осложнений многие оставляют на месте записки с пояснениями для полиции. Мол, это не преступление, а продуманный и добровольный шаг. Родные и близкие часто получают постфактум письма с извинениями за свой поступок.

В 2005 году произошло 34 самоубийства по сговору через Интернете общим числом погибших 91 человек. Это в 3 раза больше, чем в 2003 году, когда начали вести статистику. Правительство вынуждено было вмешаться и в октябре 2005 года разработало комплекс мер по предотвращению новой напасти. По сообщениям полиции, за первые несколько месяцев ей удалось спасти 14 человек.

В Японии существует ещё один традиционный вид группового самоубийства, редко встречающийся в других странах — семейный (икка синдзю). Сообщения о семейных самоубийствах появляются в японских газетах с пугающей регулярностью. Решение о роковом шаге принимают, конечно, родители. Обычно это запутавшиеся в жизни или попавшие в тяжёлую финансовую ситуацию люди, которые решают прервать свою семейную линию. Около 80 % всех случае в приходится на самоубийства матерей с детьми (ояко синдзю).

Сегодня самое популярное в Японии место для самоубийц — лесной район Аокигахара площадью около 3 500 га, рядом со знаменитой горой Фудзи. Герои популярного в Японии романа, вышедшего в конце 1970-х годов, влюблённые юноша и девушка совершили здесь двойное самоубийство, после чего в Аокигахара устремились сотни последователей, превратив жизнь местных жителей в кошмар. В 1990-е годы в лесу ежегодно обнаруживали десятки неопознанных тел. Местные власти были вынуждены установить на въездах в лесопарковую зону специальные таблички, напоминающие о ценности жизни и ответственности потенциальных самоубийц перед родителями, даровавшими им жизнь.

Японцы отличаются поведенческим конформизмом, и это проявляется порой в самых неожиданных формах. Стоит выйти новому роману или телефильму с оригинально обставленным самоубийством одного из героев, как у него тут же появляется масса последователей. Больше чем кто-либо в мире, японцы любят поступать как все, и с этим ничего не поделаешь. Несколько лет назад по стране прокатилась эпидемия отравления пищевых продуктов. Неизвестные прокалывали шприцем банки с кофе, чаем и другими напитками прямо на магазинных полках и впрыскивали внутрь разные вредные вещества. Поначалу было неясно, кто это делал и зачем, ведь неизвестно, кому достанется отравленная банка. Но случаи пошли один за другим. Проследили, выяснили — хулиганство, кураж, протест против всего. Переполох был большой. После него стали принимать меры к тому, чтобы снизить уровень тиражирования потенциально опасных примеров в средствах массовой информации.

Не создавать своими действиями проблем для окружающих — один из ключевых принципов японского поведения. От него не освобождают даже трагические обстоятельства.

6 ноября 2007 года 38-летний железнодорожник в свой выходной день приехал в столичный район Икэбукуро по личным делам. На его несчастье, в этот же день 25-летняя женщина решила свести счёты с жизнью, выбросившись из высотного здания, и упала на идущего по тротуару пешехода. Нелепая смерть мужчины подкосила его семью, которая не только лишилась кормильца, но и не может рассчитывать на положенную в таких случаях компенсацию. В Японии её выплачивает сторона, признанная виновной в гибели человека, а ориентиром служит сумма, которую погибший мог заработать до конца жизни. Расследовавшая этот случай полиция написала представление в прокуратуру с требованием признать погибшую женщину виновной в гибели другого человека, но она страдала психическим заболеванием, поэтому перспективы дела пока неясны. В декабре 2004 года 42-летняя женщина аналогичным образом убила 54-летнего прохожего. Ещё четверо были покалечены падающими самоубийцами. Все шесть случаев произошли в японской столице.

Участившиеся случаи самоубийств с последствиями для окружающих вынудили потерпевших предъявлять судебные иски семьям тех, кто решил напоследок «хлопнуть дверью». В последние годы железнодорожные компании взяли за правило требовать от семей самоубийц возмещения ущерба из-за сбоев в расписании, которые происходят каждый раз, когда человек бросается под колёса поезда. Особенно если это колёса суперэкспресса, идущего со скоростью 240 км/час. При всей своей «негуманности» эта мера рассчитана на то, чтобы призвать будущих самоубийц больше думать об окружающих. Если не о чужих людях, то хотя бы о своих близких, которым придётся расплачиваться за их поступок в прямом смысле слова.

 

ДИНАМИКА — ОСОБЕННОСТИ ЯПОНСКИХ ДВИЖЕНИЙ

Отличный от европейского климат, рацион питания и образ жизни веками формировали у японцев особенности телосложения и характер движений. В этой области ещё много неизученного, поэтому попробуем разобраться только с тем, что лежит на поверхности.

Любой, кто наблюдал японцев в повседневной жизни, не может не заметить некоторых особенностей их движений. Первое, что бросается в глаза, это точность и скорость движений рук. Японцы мало жестикулируют. Обусловленная требованиями этикета пониженная речевая экспрессия делает жесты лишними. Руки служат японцам только рабочим инструментом, и они умело используют их по назначению.

В начальной школе учеников учат красиво и аккуратно резать ножницами бумагу, затачивать графитовые карандаши, которыми они постоянно пользуются на уроках. Этому уделяют много времени и внимания. Получившее признание во многих странах искусство складывания фигур из разноцветной бумаги (оригами)тоже требует большой точности движений. У японских детей множество игр и забав, связанных с движениями пальцев или кистей рук (кэндама, отэдама, сасэбогома). Большинство студентов и школьников, решая задачу или думая о чём-то, имеют привычку автоматически прокручивать карандаш или авторучку через внешнюю сторону пальцев. Этого движения, требующего сноровки и точности, в других странах мне не доводилось видеть.

Известно, что умение упаковать вещь возведено в Японии в ранг искусства. Оно восходит к навыкам использования фуросики, декоративного шёлкового платка, в который японцы с незапамятных времен умели заворачивать самые разные по форме предметы. Такая «переноска» была удобной и эстетичной, но требовала немалой сноровки в обращении. Подвижность пальцев нужна была и при работе на счётах соробан, и при завязывании пояса (оби) на женском кимоно. Массовое увлечение игровыми автоматами патинко тоже развивает чувствительность пальцев к микроусилиям.

Выполняя некоторые возвратно-поступательные движения, японцы распределяют усилия не так, как европейцы. Например, при работе одноручной ножовкой или рубанком японский плотник прикладывает усилие, направляя инструмент к себе, тогда как его европейский коллега — от себя. То же с открыванием двери. Японцам привычнее открывать её на себя, а представителям западной культуры — от себя. Со спичками и карандашами всё наоборот. Когда спички были в ходу, японцы зажигали их движением от себя, таким же образом затачивали карандаши. Кстати, и в России так делают. Во многих европейских странах, а также в Австралии и Канаде, эти движения имеют противоположную направленность. Гребя на лодке, европеец чередует возвратно-поступательные движения, но силу прикладывает тогда, когда тянет вёсла на себя. Гребля на японской плоскодонной лодке тэммасэн требует круговых движений единственным веслом, при этом усилия гребца прикладываются в обоих направлениях.

 

Японская лодка тэммосэн.

 

Есть некоторое своеобразие и в распределении нагрузки между нижней и верхней частью тела. Нижняя часть служит японцам почти исключительно для опоры и поддержания равновесия. Первые уроки в школах восточных единоборств, боевых искусств, борьбы сумои пр. начинаются с базовой стойки (камаэ) — исходной позиции, из которой удобнее всего начинать любое движение и в которую нужно возвращаться после каждого приёма. Она обеспечивается положением ног и таза. Правильная хрестоматийная стойка свидетельствует о психологической готовности к началу схватки, в которой главным условием победы всегда считалась сила духа. Как гласит японская пословица, «пред силой духа ничто не устоит» (сэйсин итто нанигото ка нарадзаран).

Для японцев культ движения сосредоточен в быстроте, точности и аккуратности. При этом идеальные движения должны быть автоматизированы, повторяемы, иметь небольшую амплитуду. В соответствии с классическим представлением о том, что процесс совершенствования в любом деле представляет собой Путь, его длительному постижению уделяется главное внимание. Поэтому процесс шлифовки мастерства у японских спортсменов, исполнителей и мастеровых людей нередко превращается в самоцель и бывает едва ли не важнее самого результата. Считается, что подлинный мастер своего дела имеет право пользоваться специальными приёмами только в том случае, если довёл их до абсолютного совершенства, несоблюдение этого требования свидетельствует о его духовной незрелости (Канаяма, 180).

 

Плотник и его инструмент.

 

В японской культуре физическая сила и диапазон движений не имеют решающего значения, как, например, в русской. Древнерусский богатырь «правой рукой махнет — улица, левой — переулочек», «левой рукой коня ведёт, а правой дубья рвёт» — это сила. «Размахнись рука, раззудись плечо» — это амплитуда. Японские борцы сумо отличаются огромной физической силой, но даже в этом виде спорта она обязательна, но не решает всех проблем. И притягательность этого зрелища не столько в самой силе, сколько в её сочетании со скоростью, координацией и величественной сдержанностью спортсменов в проявлении эмоций.

Персонажи русских народных сказок для превращения в животных или колдунов сплошь и рядом бьются телами о землю. «Упала лягушка с тарелки, ударилась оземь и превратилась в красавицу». «Буря-богатырь ударился оземь, оборотился соколом и полетел за ней следом». Такое обращение с собственным телом представляется японцам чрезмерно резким и силовым. В японских сказках герои тоже регулярно превращаются во всякую живность, но делают это скромно и по-тихому: то листиком голову прикроют, то пошепчут заклинание, то вообще непонятно что сделают — и готово. Вообще, на Востоке сказочные превращения подаются поизящнее: в китайских сказках персонажи снадобья пьют, во вьетнамских — цветы нюхают, и т. д.

 

Борьба сумо. Схватка.

 

Движения японского танца.

 

Скорость и точность движений (в первую очередь верхней, «инструментальной» части тела) имеет решающее значение и в других национальных видах спорта: дзюдо, стрельба из лука, кэндо. Борьба дзюдо была создана в XIX веке на базе японской техники дзюдзюцу (букв. «мастерство пластики»), зародившейся в XV веке. Её суть в умелом использовании не только собственных телодвижений, но и движений противника, с помощью которых его можно победить, не прикладывая особой силы. Борьба также требует в первую очередь хорошей координации, скорости и точности движений, физическая сила в ней не является решающим фактором.

«Инструментальное» отношение японцев к верхней части тела вообще и к рукам в частности проявляется в быту. По правилам этикета, вставая с татами, японец не должен касаться руками циновки. Подъём осуществляется мышцами нижней части тела. Большинству иностранцев сделать это с первого раза не удаётся. Хотя человек средних физических данных может научиться этому довольно быстро. Японские женщины во время танца двигаются очень медленно, плавно и аккуратно. В танце ценятся та же малая амплитуда, точность и изящество движений. Его основная экспрессия сосредоточена в сдержанных движениях рук, ноги плавно перемещают тело, голова и корпус почти неподвижны.

По наблюдениям японских антропологов, японцы отличаются от европейцев также характером поз и непроизвольных телодвижений, сопровождающих реакцию на внезапную и неминуемую опасность. Юдзи Аида отмечает, что в таких случаях японцы принимают сугубо защитную позу: поворачиваются к опасности спиной, приседают на корточки, опускают голову и прикрывают её руками. Европейцы в аналогичной ситуации поворачиваются к опасности лицом и встречают её стоя, иногда чуть подаваясь навстречу. Если в этот момент рядом со взрослым есть ребёнок, то европеец уберёт его себе за спину, а японец постарается прижать к груди и охватить его контурами своего тела, слившись с ним воедино (Аида, 8).

Если это наблюдение верно, его можно трактовать следующим образом: поворачиваясь навстречу угрозе, европеец уменьшает свои шансы на спасение и одновременно увеличивает шансы ребёнка. Он как бы отделяет ребёнка от себя в опасной ситуации. Японец же принимает более пассивную, защитную позу, отдаваясь угрозе вместе с ребёнком. В этом проявляются некоторые более общие межкультурные различия.

В европейской традиции спасение ребёнка любой ценой является главным приоритетом. Если ситуация безвыходная, то родители, не думая о себе, делают в последнюю секунду всё, чтобы спасти детей. В Японии же превалирует конфуцианский принцип единения родителей с детьми. В Средние века в сочетании с групповой ответственностью он проявлялся в жестоком обычае наказывать всех членов семьи, в том числе и детей, за проступки родителей. Вплоть до смертной казни. Таким образом, если родителям было суждено уйти из жизни, считалось правильным, если дети разделят их участь. Это давало основания европейцам обвинять японцев в жестокости и варварстве. Здесь налицо различия в отношении к семье и судьбе отдельной личности в разных культурах. Групповые самоубийства родителей с детьми (ояко синдзю, икка синдзю) являются отголоском этой традиции.

Принимаемая японцами в момент опасности защитная поза отражает еще один важный аспект японского миропонимания — стремление внутренне адаптироваться, подстроиться к внешней ситуации, а не менять её в свою пользу. С незапамятных времен японцы не стремились бороться с внешним миром и активно изменять его в своих интересах. Они воспринимали его как исходное условие своего физического существования, как данность, к которой следует приспосабливаться без просьб и жалоб. На основе такого отношения в эпоху Мэйдзи в японском обществе получила распространение практическая философия «существования в согласии с реалиями действительности» (гэнсёсоку дзицудзайрон).

Устная японская речь изобилует словами, обозначающими состояния или ощущения человека, которые возникают у него при контактах с внешним миром. Если японца ударить по руке, он почти автоматически скажет итай (больно). Если ему сделать приятный сюрприз, он скажет урэсий (радостно). Если огорчить — куясий (досадно), и т. д. Среди этих полурефлекторных слов-маркеров едва ли не чаще всех употребляются два — абунай (опасно) и ковай (страшно). По субъективному впечатлению, вряд ли где ещё в мире люди так часто и охотно признаются в том, что испытывают страх или чувство опасности, как в Японии.

В давние времена, когда японский народ слагал пословицы и поговорки, в большом ходу было образованное по китайской модели слово кунси. Так называли людей благородного происхождения, достойных, образованных и по-житейски мудрых. В общем, тех, кому можно и должно было подражать. Японский фольклор сохранил немало выражений, приписывающих этим людям всяческие достоинства и добродетели. Осторожность, предусмотрительность, самоконтроль и тому подобные качества занимают в образе кунси далеко не последнее место. В толковом словаре Кодзиэн этим свойствам посвящено больше всего крылатых выражении и пословиц. Кунси ва аяуки ни тикаёрадзу («умный человек к опасности не приблизится»). Кунси ва сантан о саку («умный избегает трёх главных бед» (имеются в виду кисть мудреца, меч самурая и язык адвоката. — А.П.)). Кунси вахитори о цуцусиму («умный осмотрителен даже в одиночестве»). Кунси ва хёхэн су («умный человек меняет точку зрения»). И так далее. Современная японская жизнь дает немало примеров, подтверждающих живучесть этих представлений.

3 мая 2000 года в г. Фукуока в рейсовый автобус ворвался возбуждённый 17-летний школьник с кухонным ножом в руке. Объявив автобус захваченным, а пассажиров заложниками, он велел водителю ехать в Токио. За несколько часов проехали 300 км, по дороге останавливались. Юный террорист нервничал, ранил ножом несколько человек, к счастью, легко. Когда на очередной остановке полиция вступила с ним в переговоры, пассажиры начали выпрыгивать из окон автобуса, некоторые получили при этом травмы. Среди них были мужчины в возрасте от 25 до 40 лет, в том числе довольно крепкого сложения. Они поступили так, как их с детства учили, в соответствии с практической философией гэнсёсокудзицудзайрон , поэтому их никто не осуждал. Японская полиция придерживается того же принципа, поэтому постоянно призывает граждан ни в коем случае не вступать в контакт с подозрительными людьми и не подвергать себя опасности. В острой ситуации рекомендуется немедленно покинуть место действия и сообщить в полицию.

Этот пример — лишь один из многих, иллюстрирующих типичное отношение японцев к внешней опасности. Такие примеры подтверждают правильность наблюдения, сделанного антропологом Юдзи Аида.

По-видимому, это стремление японцев прежде всего попробовать приспособиться к складывающейся ситуации имел в виду хорошо относившийся к ним В. М. Головнин, когда писал: «В японцах… недостаёт только одного качества, включаемого нами в число добродетелей: я разумею то, что мы называем отважностью, смелостью, храбростью, а иногда мужеством». Справедливо приписывая эту черту образу жизни и воспитанию, он добавлял: «о японцах нельзя сказать, чтоб они были от природы трусы» (Головнин, 321).

С замечанием об отсутствии отваги можно согласиться в отношении простолюдинов, но не самураев, следовавших предписанию кодекса чести: «ты должен быть уверен, что если тебя убьют в бою, то твой труп будет обращен лицом к врагу» (Хагакурэ, 146). Отвага, мужество, презрение к опасности и смерти столетиями культивировались в самурайском сословии, составлявшем лишь небольшую прослойку японского общества. Основная же масса населения в лице крестьян, ремесленников и горожан-разночинцев жила совсем другой жизнью, требовавшей от них прежде всего исполнительности и послушания.

У народов, ведущих оседлый образ жизни, есть два вида хозяйственно-экономической деятельности, естественным образом развивающих первопроходческие и воинские навыки — это охота и животноводство. И то и другое требует постоянных передвижений, умения быстро приспосабливаться к новым условиям и бороться с неизбежными, порой внезапными опасностями. Наконец, воевать с соседями за скот и лучшие пастбища. В обозримом историческом прошлом ни охота, ни животноводство не составляли жизнеобеспечивающих видов деятельности японского населения. Природно-климатические условия Японского архипелага быстро выдвинули на первый план рисосеяние и добычу морепродуктов. И то и другое требовало не столько индивидуальной ловкости и отваги, сколько терпения, покладистого характера, трудолюбия и кооперации. Эти качества, необходимые для выживания этноса, и воспитывались в японцах веками путём естественного отбора, став впоследствии доминантными.

 

ВНЕШНИЕ АСПЕКТЫ

Отношение японцев к человеческому телу и связанным с ним физиологическим аспектам изначально также во многом отличалось от европейских представлений. Отмсти это результат расовых отличий, отчасти — этнокультурных традиций и эстетических вкусов. Как и другие восточные народы, японцы отличаются от евроамериканцев невысоким ростом и пропорциями тела. Для них характерны удлиненное туловище, плоские ягодицы и укороченные конечности, нередкое искривлениями костей. В начале XX века А. Николаев так описывал особенности японского телосложения:

«Голова широкая, лицо и торс длинные, ноги короткие. Лицо благодаря низкой переносице меньше выдается вперёд и кажется поэтому шире, чего в действительности нет. Лоб низкий; верхняя губа посажена очень близко к носу. Глаза всегда тёмные. Они кажутся косыми, но это зависит от посадки век. Ноги кривые, неграциозные, особенно у женщин, но руки и шея чрезвычайно изящны» (Николаев, 22).

После открытия Японии в 1853 году страна оказалась наводненной иностранцами. Западные мужчины не упустили случая сравнить привлекательность своих подруг с внешними данными японских красавиц. Л. И. Мечников писал по этому поводу: «Порою среди молодёжи попадаются лица, очень привлекательные по чертам, а ещё больше по выражению; но в целом японский тип всё же очень некрасив, резок, угловат и отличается замечательной склонностью доходить до резкой карикатурности. Трудно встретить женщину старше 30-ти лет, которая не была бы совсем уродливою старухою. Ранний выход замуж и привычка носить детей на особых помочах за спиною рано портят стан японки и ведут к частым искривлениям хребта. Повсеместное употребление белил придаёт коже мертвенный, грязноватый оттенок. <…> Замечательно, что самим японцам европейский тип, особливо в женщинах, нравится более своего местного. Те из них, которым удалось познакомиться с прекрасною половиною белого человечества, потом относятся уже с неизлечимым презрением к прелестям самых записных японских красавиц» (Мечников, 57).

После знакомства с западными образцами женской красоты японцы ещё долго испытывали своего рода комплекс неполноценности. В романе С. Мусякодзи Сэкэн сирадзу (1912) автор говорит устами одной из своих героинь: «Я люблю картины с изображениями западных женщин, внешность и фигура японок меня не привлекают). Эстетические представления японцев о женской красоте, сформированные гравюрами укиё-э, проиграли в непосредственном столкновении с европейской традицией.

До XX века самыми красивыми женщинами в Японии считались гейши и актрисы, которые ориентировались на классические японские каноны. Первый Всеяпонский конкурс красоты был проведён в 1908 году в ответ на просьбу США прислать представительницу Японии для участия в мировом контесте. Профессионалки, то есть гейши и актрисы, в нём не участвовали. Первой красавицей Японии стала тогда студентка императорского колледжа Гакусюин по имени Хироко Суэхиро, но в США она осталась незамеченной. Появления первой Мисс Вселенной из Японии пришлось ждать до 1959 года (Акико Кодзима). И вот 29 мая 2007 года — вторая победа, звание Мисс Вселенной получила 20-летняя танцовщица из префектуры Сидзуока Риё Мори. Японцы с удовольствием отметили, что победительница — чистокровная японка, что даёт косметическим фирмам основания для раскрутки образа восточной красавицы, до этого не пользовавшегося особой популярностью в Стране восходящего солнца.

 

Японки (с фотографии XIX века).

 

Многие европейцы, посещавшие Японию в прошлом веке, обращали внимание на искривление голени, которое действительно кажется явлением довольно частым. Причина его не вполне ясна. Возможно, повлияла длительная островная изоляция и редкие браки с иностранцами. Учёные утверждают, что физически совершенные люди чаще рождаются в смешанных браках, а выражения «красивый метис», «красивая полукровка» стали почти фразеологическими. По мнению науки, биологическая природа человека поощряет симметрией и совершенными пропорциями смешение разных признаков, в том числе и расовых. Биологи говорят, что чем многообразнее признаки, тем устойчивее и жизнеспособнее вид. И приводят в пример изолированные первобытные племена в разных частях планеты, в которых практически не встречаются люди с красивыми чертами и пропорциями тела. Впрочем, пока это лишь версия.

Возможно также, что свою роль сыграли рацион питания, образ жизни и традиционная одежда японцев. В течение долгого времени одним из признаков женской привлекательности в Японии считалась особая походка. Женщина семенила мелкими шажками, заворачивая стопы внутрь. В кимоно такая манера передвигаться действительно смотрится очень симпатично и женственно. Вероятно, отчасти она объясняется покроем самого кимоно: подол его узок, и модельной походкой «от бедра» в нём не похолишь, можно сделать только очень маленький шаг. Мелкие шаги позволяют перемешать тело плавно и грациозно, а кимоно скрывает от взгляда не очень изящную, по европейским меркам, постановку стопы.

Такая особенность походки может быть объяснена также спецификой часто совершаемых движений и принимаемых поз. Например, расположение стопы носками внутрь очень удобно при сидении в строгой, классически-вежливой позе сэйдза: на коленях, подогнув ноги под себя, ягодицы на пятках, спина выпрямлена. В недавнем прошлом женщины проводили в этой позе довольно много времени, да и сегодня она не редкость. Кроме того, стопа носками внутрь повышает устойчивость тела при опускании на колени из положения «стоя», опять же, как требуется, с прямой спиной. И это движение японским женщинам приходилось повторять по много раз в день.

Г. Воллан в своё время высказывал ещё предположение, что во всём виновата привычка японцев носить детей на спине:

«Многие говорят, что эта манера носить детей на спине очень вредна, как для носителей, так и для носимых, у которых от этого бывают кривые ноги. Кривизна ног у японцев не подлежит сомнению, но происходит ли она от сидения с поджатыми ногами или от того, что ребёнка носят за спиной особенным образом, — вопрос ещё не решённый» (Воллан, 122).

Как бы то ни было, некоторая косолапость женской походки зафиксировалась довольно прочно. Несмотря на то что сегодня японки проводят в национальной одежде гораздо меньше времени, чем в европейской, походка большинства из них мало изменилась. Что косвенно говорит о роли традиционных поз, которые в домашнем быту встречаются, пожалуй, чаше, чем кимоно. Это особенно заметно в провинциальных районах, удалённых от влияния зарубежной культуры, где традиционный уклад жизни соблюдается строже. В крупных городах японские женщины быстро перенимают внешние элементы западного стиля и поведения.

В Средние века женское воспитание находилось под строгим контролем семьи и общества. Оно опиралось на моральные нормы, разработанные воинским сословием. К началу XVIII века эти нормы оформились в систему, основы которой остаются неизменными по сей день. В 1716 году было опубликовано моральное наставление для женщин, впоследствии ставшее рекордсменом по числу переизданий. Оно называлось Онна дайгаку («Большое учение для женщин») и содержало 19 главных постулатов женского воспитания. Постулат номер два гласил: «Женщина должна покорять сердца не внешней красотой, а красотой души». И хотя наставление было адресовано обычным женщинам, а не обитательницам весёлых кварталов, профессионалки тоже не полагались лишь на свою физическую привлекательность. Как известно, гейши годами осваивали в специальных школах искусство быть не просто инструментом для удовлетворения физических желаний, но и духовных потребностей мужчины. Образованность женщины, умение вести светскую беседу, слагать стихи и играть на музыкальных инструментах ценились не меньше её физической красоты.

 

Классическая поза сэйдза.

 

ЭСТЕТИКА ОБНАЖЁННОГО ТЕЛА

В историческом плане отношение японцев ко многим аспектам внешнего облика человека тоже сильно отличалось от европейского. Это особенно заметно в отношении к обнажённому телу. В европейской культуре обнажение допускается в двух случаях: по необходимости, во время естественных и гигиенических процедур, и частичное обнажение при общении с противоположным полом для привлечения к себе внимания. С первым всё более или менее ясно: требования человеческого естества и гигиены для всех одинаковы, тут никуда не денешься. Второе более свойственно женщинам, которые демонстрируют разные части своего тела в соответствии с допустимыми для данной эпохи нормами. В европейской традиции частичное обнажение издавна составляло важную часть эротической культуры и являлось публично признанным элементом флирта. Сегодня люди почти полностью обнажаются и в некоторых других случаях — во время отдыха (на пляже, например), во время занятий спортом и т. д. Но это по историческим меркам новинка, ещё сто лет назад такого не было, поэтому её в расчёт можно не принимать. Все же основные представления о телесных приличиях сложились у человечества гораздо раньше.

Ни в первом, ни во втором случае японские понятия о наготе и приличиях изначально не совпадали с европейскими. В прежние времена японцы обнажались только для естественных или гигиенических процедур. Воздействовать на чувства другого человека, обнажив ту или иную часть своего тела в не предназначенном для этого месте, — такого здесь не практиковали никогда. Появившиеся во второй половине XIX века иностранцы сразу подметили эту особенность отношений между полами.

А. Николаев: «Японцы имеют свой кодекс стыдливости. Они считают обнажение своего тела предосудительным только в тех случаях, когда этой наготой подчёркивается желание воздействовать на чувственность другого. Японки с краской стыда смотрят на декольтированную даму из европейского общества» (Николаев, 29).

По мнению Э. Гюмбера, чувственное равнодушие к обнажённому телу объясняется «отсутствием у японцев чувства пластической красоты, вследствие чего оно и не имеет влияния над их воображением, между тем как наше находится в постоянном возбуждении благодаря модам, нравам и образу жизни» (Гюмбер, 248). Это давало основание для утверждений о том, что, сточки зрения европейца, в японской культуре эротики вообще нет, а есть одна только физиология.

Как и всему остальному, любовным страстям в японской жизни было отведено специальное место, где им можно и нужно было предаваться. В обязанности девочек, обучающихся в школах для гейш, входило развлечение гостей многими способами, но «главное их назначение — своею красотой и своими сальными играми возбуждать страсти молодых людей, заходящих в [чайный] дом, для чего они часто танцуют совершенно нагие и делают различные движения не совсем скромного свойства, но сами они должны оставаться целомудренными… Танцы [японцев| состоят из кривлянья и мимики, лицом они выделывают ужасные гримасы, а телом движения, по большей части очень нескромные» (Бартошевский, 349,350).

Что касается гейш из квартала Ёсивара, то они не демонстрировали гостям ни своего тела, ни лица. Тело от головы до пят было скрыто под кимоно, открытой оставалась только шея. Именно она, точнее, её задняя часть, долгое время считалась символом женственности и самым эротичным местом. Может быть, именно потому, что была открыта для взгляда и представляла хоть какую-то пищу воображению. Покрой кимоно скрывал пропорции фигуры, лицо — под слоем белил и румян, брови густо накрашены, естественной кожи не видно. Так что японским мужчинам в визуальном плане мало что оставалось. Но зато женщины, избравшие своей профессией общение с противоположным полом, славились остротой языка и живостью ума. По-видимому, именно в этом скрывался секрет их обаяния, ведь сказано же было: «покорять не внешней красотой, а красотой души». А как же красоту души и проявить, если не через речь?

 

Гейша.

 

Женский обслуживающий персонал в традиционных местах отдыха японцев (горячие источники, национальные гостиницы рёкан)и сегодня поддерживает особый, совершенно открытый, если не сказать больше, стиль общения с клиентами. Настолько открытый по тематике, что может смутить с непривычки европейского путешественника. Нет, ничего скабрезного они себе не позволяют, просто чистая физиология, которой не принято касаться в разговорах европейцев, тем более с малознакомыми людьми.

Как-то в японской гостинице на горячем источнике мне довелось стать свидетелем добродушно-весёлого обсуждения интимных достоинств европейских мужчин. Разговор завели женщины, прислуживавшие за ужином. Они сочли неэтичным накрыть стол и покинуть гостей просто так, не поговорив с ними о том о сём. Иностранцы лишь недоумённо переглядывались, не зная, как реагировать на столь откровенные вопросы и комментарии. Такие разговоры — отголосок невинной простоты отношений, которая царила в местах скопления простого японского люда в прежние времена.

Э. Гюмбер предлагал «смотреть на это как на проявление народного воспитания, допускающего безразлично оба пола говорить обо всём без малейшего перифраза, не стесняясь никем, даже присутствием детей. Такая чрезмерная свобода языка — обща японцам всех сословий, а потому её не должно смешивать с распущенностью нравов» (Гюмбер, 320). Наш соотечественник В. Л. Серошевский судил тогдашние японские нравы схожим образом: «Холодная распущенность глубоко проникла в обычаи японцев и рассматривается многими не как порок, но скорее как веселая шутка. Клубничные разговоры — любимая вещь во всех слоях общества. Неприличные картинки, книжки, статуэтки доступны всем, дёшевы и широко распространены, хотя нужно признать, что они и в сотой доле не заключают в себе того цинизма и утончённого разврата, как китайские изделия того же рода» (Николаев, 19).

В более общем плане это часть лёгкого, свободного и естественного отношения японцев ко всему, что связано с человеческим телом и его потребностями. Без многих табу и ограничений, свойственных европейской культуре вообще и русской в особенности. Это свободное отношение оставалось доминирующим в течение столетий и начало меняться во второй половине XIX века. Оно распространялось и на однополую любовь, традиции которой вместе с буддизмом также были заимствованы в Китае.

Средневековые буддийские храмы представляли собой уединенный, замкнутый мир, в котором жизнь протекала спокойно и размеренно, не меняясь десятилетиями. В соответствии с представлениями буддизма об изначальной греховности женской природы вход женщинам в этот мир был запрещён. Долгие годы совместной жизни направляли весь нерастраченный заряд любовных чувств и переживаний священнослужителей на их юных учеников. В буддийских храмах пышным цветом цвела культура однополой любви. В течение веков она сопровождала традиционно близкие духовные отношения между учителем и учениками и не считалась чем-то предосудительным. Первые упоминания о таких отношениях содержатся уже в летописно-мифологическом своде VIII века Нихонсёки(Анналы Японии). Во многих буддийских храмах царил культ учеников. Их одевали в нарядные одежды, делали прически и макияж, с них писали картины и ваяли скульптуры в образе юного Будды. В XII–XIV веках было написано множество романов на тему любовных отношений между наставниками и их учениками (Такахаси, 1943: 331). Выражая общественные нравы того времени, поэт Ихара Сайкаку (1642–1693) писал, что «подросток без старшего любовника — всё равно что женщина без мужа» (Хагакурэ, 2000: 114).

Несмотря на последующее влияние европейской культуры, осуждавшей однополую любовь, в современной Японии отношение к ней остается терпимым, пока она занимает отведённое ей место и не выходит за установленные рамки. Нетрадиционная половая ориентация законом не преследуется, гей-клубы существуют легально и открыто, но на особое внимание общества сексуальные меньшинства не претендуют. Опросы показывают, что общественное мнение по этому вопросу располагается в «золотой середине» мирового рейтинга. Если полное одобрение и поддержку однополой любви принять за 10 баллов, то в Японии индекс одобрения составляет4,5 (25-е место в мире). На первом месте Голландия с 7,8 балла, а Россия с 2,5 балла располагается в нижней части списка — 48-е место (Такахаси, 2003: 213).

И тут уместно сказать ещё об одном аспекте японской специфики. Посещавшие в XIX веке Японию европейцы были уверены, что обнажённое тело возбуждает чувственность в любой ситуации. Японцы же издавна полагали, что тело человека имеет множество функций и может возбуждать лишь тогда, когда обнажается для этого специально, то есть в определённом месте, в определённое время и определёнными методами. Во всех остальных случаях они не видели в наготе ничего особенного, и совершенно её не стеснялись. Мало кто из первых европейцев мог пройти мимо этой шокирующей японской привычки и не отметить её в своих записях.

«В тех случаях, когда нужно снять своё платье — например, во время некоторых работ или купанья, — японцы не испытывают никакого стеснения. <…> Даже в европеизированных Нагасаки, Иокогаме и Кобе большие круглые чаши, служащие ваннами, устанавливаются зачастую в садиках, на виду у соседей, с которыми переговариваются во время купания или же… в самых лавках, и дверь для покупателей не закрывается на это время» (Шрейдер, 369).

«Костюм служит для прикрытия тела от влияния погоды, но не для прикрытия наготы, так как японцы не находят совершенно ничего нескромного в том, чтобы ходить нагими. <…> В японской провинции при ваннах услуживают девушки. Служанка, не стесняясь, входит в ванну, когда вы купаетесь, и любезно предлагает свои услуги помочь вам вытереться, когда вы вышли из ванны» (Позднеев, 77, 84).

«Ванны в Японии по большей части общественные, мужчины купаются в одно время с женщинами» (Бартошевский, 356).

В XVIII веке для доставки почты в Японии использовали гонцов, которые бегом преодолевали свой отрезок пути и передавали мешок с письмами следующему гонцу, как эстафетную палочку. По воспоминаниям европейцев, кроме набедренной повязки единственным «одеянием» гонцов была красно-синяя татуировка, которая покрывала большую часть их тела и как бы скрывала наготу. Вплоть до второй половины XIX века японцы не только мылись в общих банях, но если погода позволяла, то и домой частенько шли голышом, не стесняясь соседей.

«Ванна у японцев играет такую же роль, как у древних римлян. Они проводят в общественных купальнях целые часы; там вперемежку полощутся дети, старцы, женщины и молодые мужчины. Вся эта публика поёт, разговаривает, и голосит на все лады. <…> Мне случалось часто видеть, как японцы после горячей ванны выскакивали на улицу нагишом и, красные как раки, бежали в таком виде по улице, не опасаясь, по-видимому, простуды» (Воллан, 123).

Если уж после бани бежать домой голышом было не зазорно, то что говорить о любимцах публики — борцах сумо, одетых единственно в ту же набедренную повязку, уменьшить которую уже невозможно ни при каких стараниях? В сочетании с особенностями телосложения массивных спортсменов, покрытых слоем подкожного жира, это традиционное одеяние и сегодня вызывает у новичков-иностранцев обоего пола смешанные чувства.

Спокойное отношение к обнажённому телу имеет давнюю историю и связано с общинным прошлым японского народонаселения. В сельской местности оно было поделено на пятидворки, в городах — на десятидворки. Дисциплина и ответственность общая. Таиться от соседей, жить отдельно и независимо в таких условиях просто невозможно. Российские путешественники сразу подметили: «Вся жизнь японца проходит на улице: он работает, моется, одевается на виду у всех. Даже известные кабинеты и ящики с неприятным запахом не спрятаны, как у нас, на заднем дворе, а выходят прямо на улицу» (Воллан, 122).

 

Борцы сумо. Исходная позиция.

 

В таких условиях остается один шаг по полного, но морально устойчивого растворения в обнажённом коллективе. Да и как его не сделать, когда уж тысячу лет минеральные источники по всей стране бурлят, вода и дрова в большой цене, а мыться надо регулярно? Поудивлявшись всеобщей наготе, аналитичные европейцы, тем не менее, пришли к благоприятному для японцев заключению:

«Как ни странны кажутся нам эти нравы, но неоспоримо, что ни один японец до прибытия европейцев не догадывался, что они могут иметь предосудительную сторону. Войдя сам в общественные бани, европеец взглядами и улыбками обратил в неприличное то, что до тех пор не считалось таковым ни в чьих глазах» (Гюмбер, 248).

«Японец смотрит на голое тело совсем другими глазами, не так, как европеец, для которого это — запретный плод. Японец… равнодушно проходит мимо купающихся… обнажённых женщин, и у него не является при этом никаких игривых мыслей. <…> Да и женщины без всякого стыда кормят своих детей в театре, идут в общие бани и вообще не стыдятся своей наготы» (Воллан, 161).

Напряжённое отношение европейцев к обнажённому телу и чувственным удовольствиям объясняется, конечно, христианским учением. Веками оно объявляло человеческую плоть источником грешных мыслей, с которыми нужно бороться, и грешных желаний, которые следует подавлять. В Средние века, когда японские мужчины и женщины мылись в общих банях, христианская мораль запрещала европейским мужчинам даже своих жён видеть обнажёнными. Сегодня свободные западные нравы сокрушили религиозные догмы, и европейцы могут позволить себе сарказм по отношению к исламским законам, которые запрещают женщинам «купаться в одном море с мужчинами». Но ещё совсем недавно, не будь японцы столь уважительными к Европе, они могли бы поиронизировать над её комплексами по поводу «обнажёнки».

Да и другие поводы у них были: этикет — штука тонкая. Узнав от французских гостей о назначении носовых платков из тонкого шёлка, японские дамы тут же заметили, что «ни одна, даже самая простая женщина не возьмете руку и не положите карман кусок материи, в которую она сморкалась» (Гюмбер, 28, Воллан, 120). В отличие от европейцев, японцы с незапамятных времён пользовались бумажными носовыми платками разового употребления. Л. И. Мечников в своё время писал, что если японцам «следует перенять многое от Европы, то и Европе, в свою очередь, не мешало бы поучиться кое-чему у японцев в культурно-гуманитарном отношении» (Мечников, 109).

 

Горячий источник под открытым небом.

 

Своеобразие японского этикета во многом обусловлено длительной изоляцией страны. Как заметил Н. Бартошевский, «каждая мелочь говорит вам, что тут люди шли совершенно не тем путем, как мы, и что история привела их и нас далеко не к тем же результатам» (Бартошевский, 348). Время сглаживает различия, но некоторые сказываются и сегодня, оказывая своё влияние на взаимовосприятие культур. Например, одно из правил японского этикета требует, чтобы во время ходьбы рот у человека был свободен. На ходу нельзя есть, пить, курить. Всё это можно делать только сидя или, на худой конец, стоя. В европейских, да и во многих других странах такого ограничения не существует. В Канаде, например, люди ходят по тротуарам с огромными кружками кофе и пьют его на улице. Зато почти везде в мире считается, что есть нужно по возможности бесшумно, чтобы не портить аппетит окружающим. В Японии же не возбраняется во время еды чавкать, причмокивать, шумно втягивать в рот лапшу, и даже отрыжка не считается такой уж бестактностью. Как уже говорилось, изначально японцы спокойно относились к естественным физиологическим процессам и полировали их меньше, чем в Европе. Что и позволяло европейцам обвинять их в некультурности.

Однако у иностранцев было слишком много передового и полезного, а потому японцы с ними не спорили. Вместе с полезными знаниями они переняли многое из европейского этикета, в том числе и привычку стесняться обнаженного тела. Сегодня общие помывки мужчин и женщин, конечно, напрочь искоренили. Лишь некоторые старинные минеральные источники по традиции сохраняют совместные бассейны. В них не моются, а принимают оздоровительные ванны. Таких мест не очень много, но они известны и популярны. Отчасти из-за лечебных свойств волы, отчасти из-за традиций, отчасти из-за пикантной экзотики — ну где ещё в Японии можно сегодня публично обнажиться на законном основании?

Переняв у европейцев запретительное отношение к обнажённому телу, японцы, как это часто бывало, довели идею до запредельного максимума. Однако прежде чем японские граждане отказались от первозданной привычки раздеваться по любому поводу, правительству пришлось немало потрудиться. В конце XIX века британские леди и джентльмены регулярно приходили в ужас от встреч с полуголыми, а то и вовсе голыми аборигенами в самых неподходящих местах. Курс на приобщение японского народа к европейской цивилизации был взят твёрдо и бесповоротно. Полицейские патрулировали улицы крупных городов на предмет обнаружения сверхлегко одетых барышень, полуголых рабочих, извозчиков-рикш и прочего люда. Совместные бани были запрещены, посещение раздельных теперь отделений тоже взяли под контроль.

 

В жаркий день на пляже.

 

Прошло сто лет, и японцев стало не узнать. Подобно другим южным народам, живущим у моря, купаться в нём они не любят, да и загорать тоже. В Японии на солнце не загорают, от него защищаются зонтиками, шляпами и перчатками до локтей. Так что русское «скорей бы в отпуск, да на море!» не найдёт отклика в японской душе. Это море и так не дальше ста километров в любой точке страны, из самого отдалённого места до него можно доехать за пару часов. И отпуск брать не надо.

Но у молодёжи загар в моде, а потому в августовскую жару на пляжах бывает людно. Купальники в основном закрытые, мужчин в плавках тоже нигде не видно. Тут всё по нынешней американской моде — попугайной раскраски купальные трусы типа «семейные», до колен, как положено. Наше дружное «нет» нетрадиционной сексуальной ориентации.

К шортам японцы относятся спокойно, но вот насчет «верха» правила нынче строгие. Не дай бог мужчине раздеться до пояса где-нибудь дальше ста метров от пляжа — не поймут. Неважно, играет он в футбол или работает под палящим солнцем, обливаясь потом. В жару японцы берут с собой несколько маек-футболок и меняют их быстро-быстро. Наши соотечественники в жаркие дни поступают по-национальному просто: раздеваются до пояса и гуляют себе по городу, наслаждаясь японскими пейзажами, а заодно и ультрафиолетом. Слабонервные японцы провожают их долги ми взглядами. Хорошо бы экипажам российских судов, регулярно заходящих в японские порты, как-то поднапрячься и попробовать учесть местные привычки и слабость менталитета. Всё-таки ближайший сосед, мир, дружба и взаимопонимание.

 

Японские школьницы.

 

Причина такого «одёжного экстремизма» довольно проста: это всё то же соблюдение общепринятых правил. Одно из которых гласит форма должна соответствовать содержанию, а одежда — месту, времени и роду деятельности человека.

В общем, глядя на современных японцев, трудно поверить, что их прабабушки, а возможно, и бабушки ещё сто лет назад «нисколько не смущаясь, принимали… при… посторонних мужчинах ванну или купались на берегу моря» (А. Николаев), «кормили при публике ребёнка и работали в одной юбке, с открытой грудью» (Г. Воллан) и совершали другие, совершенно немыслимые сегодня поступки. Единственные, кто чем-то напоминают о прежних временах — это японские школьницы. Похоже, среди них уже много лет идет негласное соревнование — у кого юбка короче. Ход этой отчаянной борьбы привлёк внимание одного японского журнала, который решил замерить оставшуюся длину юбок и определить чемпионок Юго-Западной Японии. Победу одержали школьницы из административного округа Киото со средним результатом 16,7 см выше колен.

В остальном одёжные тенденции становятся всё строже. Столь быстрый поворот в нравах на сто восемьдесят градусов ещё раз показывает, сколь эффективно ведётся в Японии идейно-воспитательная работа с населением и как резко могут быть изменены его вкусы и предпочтения. Поставив перед страной цель, японское правительство использует все возможные ресурсы для её достижения. Привыкшее к контролю и послушанию население демонстрирует в свою очередь невероятную восприимчивость и внушаемость. В результате провозглашённая руководством идея, или политический курс, как говаривал классик, в кратчайшие сроки «овладевают массами и становятся реальной силой». Это тоже один из секретов многих японских «чудес».

В XX веке в Японии произошла ещё одна перемена в общественных взглядах, достойная того, чтобы быть упомянутой в этом ряду. Она демонстрирует те же самые черты: эффективность работы с населением и его внушаемость. Хотя в данном случае руководству страны радоваться вроде нечему.

Речь идет о готовности современных японцев защищать родину и рисковать ради этого своей жизнью. Как известно, до 1945 года большинство населения разделяло тезис о том, что отдать жизнь за родину и императора — священный долг и большая честь для подданного. В отряды камикадзенабирали не всех подряд, а самых достойных. Но вот война закончилась, милитаризм заклеймили и провозгласили миролюбивое демократическое будущее. Идейно-воспитательная машина вновь заработала на полную мощность, но теперь уже в «правильном» направлении. Результат по данным опросов, ещё недавно патриотично настроенные японцы в случае военного конфликта не готовы добровольно защищать свою страну. В 2001 году в случае войны на защиту родины был готов встать лишь каждый шестой японским мужчина (16 %), а каждый второй (47 %) заявил, что не будет этого делать. С этими цифрами Япония заняла последнее место среди 59 стран, в которых проводился опрос. Для сравнения: среднемировой показатель патриотизма оказался в 4 раза выше японского (68 % против 16 %), а в России он превысил среднемировой уровень — 75 % (Такахаси, 2003: 67).