Несколько секунд я в изумлении смотрел на шрам, а потом сказал:

— Пожалуй, я выпью что-нибудь до того, как подъедет такси. Не возражаете?

Генерал кивнул, а я, сняв телефонную трубку, заказал машину, пообещав приплатить водителю, если машина будет подана скоро. Положив трубку, я уже ни о чем не мог думать, как только о шраме. Это в его, генерала Лопеса, руке была кассета с фильмом, который я впоследствии выкрал.

Я попросил графиню принести мне рома с минеральной водой «Техуакан», и та вышла из кабинета. Если генерал знал, что за фильм в той кассете, он бы ни за что не принес его с собой. А если не знал, где он ее взял? Всего несколько минут назад я был убежден, что человек со шрамом на руке коммунист. Какая-то получается чертовщина, подумал я и уже начал сомневаться, настоящего ли генерала Лопеса я вижу перед собой.

С трудом подобрав нужные слова, я, стараясь говорить четче, произнес:

— Генерал, сейчас столько людей, которые терпимо относятся к коммунистам. Другие стараются коммунистов не замечать. Для них коммунизм — всего лишь либеральное учение, а коммунисты — лишь одна из политических партий, имеющая право на существование. Сам я с большим уважением отношусь к тем, кто видит в коммунистах опасность для общества. Поэтому меня очень интересует, почему вы так враждебно настроены по отношению к этим подпольщикам.

— Все предельно просто. Коммунисты терроризируют мир. В том числе и мою Мексику. Могу ли я, будучи патриотом, остаться равнодушным? Не бороться с этими насильниками, мексиканскими коммунистами, которые выдают себя за добропорядочных граждан? — Произнося эти слова, генерал Лопес был очень серьезен и, чуть подавшись корпусом вперед, почти дрожал от волнения. Затем он перевел дух и неожиданно рассмеялся: — Но ответ на ваш вопрос заключен в самом вопросе, мистер Скотт, потому как подпольщики — это всегда заговорщики. Жена говорила мне, что вы тоже не любите коммунистов. Об этом нетрудно догадаться и по вашим словам. Истинные заговорщики никогда не скажут, что они заговорщики. Verdad?

— Правда, генерал.

— Было бы непростительно считать коммунистические догмы философским учением, а коммунистическую партию — политическим движением. Да, коммунисты признают, что грабеж — это грабеж, что шантаж — это шантаж, а ложь — это ложь. Но для достижения своих целей они охотно прибегают к этому испытанному оружию. Только не подумайте, мистер Скотт, что я вообще не терплю инакомыслия. Однако эти коммунисты — обыкновенные бандиты. Многие из них просто глупцы, повязанные жесткой дисциплиной, — произнес генерал и сердито нахмурился. — Только в условиях жесткой дисциплины и строжайшей секретности они могут выполнять указания из Москвы и прикидываться, что не имеют к коммунистам никакого отношения.

Генерал сказал это страстно. Глаза его пылали негодованием, и у меня не осталось сомнений, что передо мной настоящий Торрес Лопес, хотя и со шрамом на руке. Никто из коммунистов, ни даже сочувствующий им не смог бы так искренне выразить свой гнев в отношении этих красных бандитов.

Неожиданно он улыбнулся:

— Простите, мистер Скотт, за столь длинную речь. Я ответил на ваш вопрос?

— Безусловно, — сказал я и тут услышал в холле шаги графини. — Хотелось бы вас еще кое о чем расспросить, если не возражаете.

Он кивнул, и в этот момент в кабинет вошла сеньора Лопес. Генерал сказал ей что-то по-испански, и она удалилась. Как только за ней закрылась дверь, я глотнул из высокого стакана, принесенного графиней, и обратился к сеньору Лопесу:

— Генерал, то, что сегодня произошло в вашем доме, не дает мне покоя, и я хотел бы услышать от вас... Поймите, это очень важно. Так вот, я хотел бы знать, что вы делали сегодня вечером. Желательно поподробнее.

Он нахмурился.

— Скажите, где вы были перед тем, как вернуться домой? Что делали, с кем встречались? — продолжил я.

Генерал еще суровее сдвинул свои густые брови и провел по губам языком.

— Не совсем понимаю, как... — начал было он, потом замолк, вздрогнул и подозрительно посмотрел мне в глаза.

Мне показалось, что он в этот момент думал о том странном случае, который произошел с ним и его друзьями в «Калле-Эдисон». Еще минута, и он догадается, кто тайком пробрался в бордель и выкрал порнофильм, подумал я.

— Не хочу показаться вам назойливым, но это чертовски важно как для меня, так и для вас.

Генерал подался вперед и слегка наклонил голову:

— Хорошо, отвечу. Я встречался с друзьями.

— Что это была за встреча?

— Хм... Обычная встреча, деловая...

— В «Калле-Эдисон»?

Лицо генерала приобрело зеленоватый оттенок. Он пристально посмотрел на меня.

— Вот это да! — негромко воскликнул генерал, и по выражению его лица было видно, что он обескуражен. Он бросил испуганный взгляд на дверь, затем снова посмотрел на меня и проглотил воздух: — Вас... наняла моя жена? Чтобы вы защитили меня от бандитов? Так?

— Да, не больше. Я не должен сообщать ей, где вы проводите время. Она знает только то, что видела собственными глазами, а то, что происходило с вами до этого, — останется между нами.

Генерал вновь лизнул губы, подумал немного и, глубоко вздохнув, начал рассказывать. Он периодически прерывал свой рассказ, чтобы подчеркнуть, что любит свою жену со страстью молодожена, трепетно, почти до безумия, и та отвечает ему тем же. Под конец он сообщил, что вечеринку в борделе организовал некий Вилламантес, преуспевающий бизнесмен, занимающийся куплей-продажей. Кроме него там были генерал Фернандес, президент и вице-президент одного крупного объединения, а также jefe de policia — шеф полиции.

Он подробно описал события, предшествующие попытке покушения на него, включая и те эпизоды, активным участником которых был и я.

— Итак, вы собрались посмотреть порнографические фильмы. Скажите, эти фильмы были собственностью публичного дома или кто-то их принес с собой? — спросил я и расстегнул пиджак с тем, чтобы вовремя выхватить кольт, если вдруг генералу вздумается в меня стрелять. Откуда мне знать, в какое дело я впутался.

Генерал заморгал:

— Хм... Один из фильмов принес...

— Кто? Вы?

— Нет.

— А что было на пленке?

— Не знаю.

— Кассету с этим кинофильмом вместе с остальными положили вы? Рядом с проектором?

Он еще чаще заморгал:

— А вы, что, были там?

Я не смог сдержать улыбки, но все же недоуменно пожал плечами.

— Я сам положил фильм на стол, — сказал генерал. — Мне его дали, как только мы приехали в этот... в это место, «Калле-Эдисон». Еще сказали, что для меня этот фильм представит особый интерес. Но мы его так и не посмотрели. Неизвестный, неожиданно появившийся в комнате, выкрал пленку.

— Кто вам дал эту пленку, генерал?

— Как кто? Мой приятель Вилламантес.

— Он вам не приятель. Вилламантес — коммунист, и он причастен к сегодняшней попытке вашего убийства.

Возможно, я и поспешил с таким выводом, но если Вилламантес передал генералу Лопесу эту пленку, то он должен был знать, что на ней. А если за попыткой ликвидировать генерала стояли коммунисты, то, значит, и этот преуспевающий бизнесмен состоял членом компартии или, по крайней мере, помогал ей.

Я поймал на себе недоверчивый взгляд генерала.

— Вы ошибаетесь, — твердо произнес он. — Он не просто приятель, он — мой друг.

Жаль, но я не мог объяснить генералу, почему человек, подсунувший ему этот фильм, не может быть его другом.

Я постоянно ощущал шаткость своего положения. Сейчас я был в роли человека, который за вознаграждение должен был обеспечить безопасность генерала. Но можно легко представить, что будет со мной, если он вдруг узнает об истинной цели моего приезда в Мехико. Тогда я снова окажусь в тюремной камере. И на этот раз навсегда.

Тут я вспомнил о капитане Эмилио и вздрогнул.

— А кто бросился на того... незнакомца? — спросил я, решив немного сменить тему разговора.

— Сеньор Вилламантес.

Значит, тот мужчина с длинными баками, которому я врезал в живот и разбил лицо, который гнался за мной и искал меня во «Фронтон-Паласе», и был Вилламантес.

— А кто из вас стрелял?

— Сеньор Вилламантес.

— А кто погнался за тем человеком?

— Jefe de policia и сеньор Вилламантес.

Да, Вилламантес принес с собой фильм и передал его генералу Лопесу. Он был единственным из их компании, кто знал, что на пленке, и можно было легко представить, как он волновался, предвкушая удовольствие от того, что генерала Лопеса хватит удар. Он же и постарался, чтобы просмотр порнофильмов начался с его пленки. Несомненно, Вилламантес был не только участником заговора, но и имел явно садистские наклонности.

Я попытался поподробнее расспросить у генерала об этом человеке, но оказалось, что он знает о нем совсем немного. Ходили слухи, что несколько лет назад Вилламантес выиграл в национальной лотерее миллион песо, удачно вложил их в какое-то дело, а после этого занялся торговлей, якобы весьма успешно. Ни в каких скандальных историях замешан не был.

— Генерал, а где сидел Вилламантес, когда... начался просмотр? Как он себя вел? — спросил я.

— Сначала сидел рядом со мной, на кушетке, — ответил он и задумался. — Потом, как только погасили в комнате свет, поднялся и подошел к проектору.

— Сразу же, как только стало темно?

— Ну... точно не помню... кажется, сразу. А что это был за фильм? Почему из-за него разгорелся такой сыр-бор?

— Забудьте о нем, — с трудом подавив в голосе дрожь, посоветовал я.

— Тот незнакомец буквально вырвал пленку из аппарата и убежал с ней. Странно, что...

— Пусть это вас не волнует, — поспешно сказал я. — Кража фильма — чистая случайность.

Этот сеньор Лопес задает слишком много каверзных вопросов, подумал я.

К генералу вновь вернулся тот озадаченный вид, точно такой, как и в ту минуту, когда его сеньора объясняла ему, почему я оказался в их доме. Я попытался вновь направить ход его мыслей в другое русло.

— Генерал, — сказал я, — у меня есть весьма веские причины полагать, что Вилламантес коммунист. Он знал, что сегодня вечером вас должны убить. Поверьте мне на слово и остерегайтесь его.

Генерал ни слова не проронил мне в ответ, и я продолжил:

— Если он тайный агент мексиканской компартии, то вы, генерал, хоть и большой специалист по коммунистам, глубоко в нем ошибались. Сами знаете, коммунисты способны заморочить голову кому угодно. Даже таким, как вы.

Помолчав немного, генерал сдвинул к переносице брови и сурово произнес:

— Вы совершенно правы. Коммунисты, выступая открыто от лица своей партии, ничего не добьются. Поэтому они вынуждены действовать в глубоком подполье. К какой только клевете не прибегали красные, чтобы опорочить честного человека. А какой грязью они поливали мою Натанию.

И он поведал историю о кампании клеветы, которая была развернута в прессе против сеньоры Лопес, ту, о которой рассказывал Амадор. Упомянул генерал и о многочисленных нападках на него самого.

— А знаете, мистер Скотт, очень часто большее зло исходит от нормальных уважаемых людей, которые попадаются на удочку коммунистов. Порой они подхватывают такую ложь, в которую и поверить невозможно. Так что опасны не столь коммунисты, сколь те, кто им верит. Ну разве не парадокс?

— Мы говорим с вами на одном языке, генерал, — сказал я и потянулся к стакану с ромом. — Такие легковерные чудаки встречались и мне.

— Как ни удивительно, но среди них попадаются очень интеллигентные и образованные люди, мистер Скотт. Это все оттого, что они ничего не знают о методах, к которым прибегают коммунисты для достижения своих целей, и верят всему, что говорится и печатается в средствах массовой информации. Коммунисты умело ведут пропаганду, постоянно лгут и туманят разум других. Мы же действуем не столь успешно, как они, — сказал генерал, пожал плечами и продолжил: — Их ведь не так много в нашей стране, но сделать им удается многое. И все потому, что они хитры и лживы. Стоит нашим красным получить указания из Москвы, как они тотчас обрушивают на нас потоки лжи. Кто на телевидении, кто в школе, кто на профсоюзном собрании, кто в прессе. Один в одном месте, другой в другом. И главная опасность заключается в том, что делается это по инструкциям Кремля. Указания им спускаются сверху, и тут же в Организации Объединенных Наций разворачивается кампания в поддержу красного Китая или встреч государств на высшем уровне. Начинают клеветать на Ри, Батисту, Маккарти или генерала Лопеса, восхваляя при этом Мао Цзэдуна и Кастро. Людей, разоблачающих их преступные замыслы, поливают ушатами грязи. — Генерал поднял руку. — Не успеешь оглянуться, как отовсюду, даже с самого высокого уровня, начинают раздаваться их голоса. Создается впечатление, что их мнение и есть мнение всей нации. И многие попадаются на эту удочку.

Эти слова генерала напомнили мне о нашем разговоре с доктором Баффингтоном, и я подумал о Бафф и о такси, которое явно запаздывало.

— Да, генерал, многие заглатывают эту наживку и, пусть неосознанно, начинают вторить коммунистам, — допив ром, согласился я.

— Совершенно верно. Одурманенные коммунистической пропагандой, они стараются перекричать других. Но этого не происходило бы, мистер Скотт, если бы они знали, что все эти пропагандистские кампании раскручиваются согласно инструкциям, тайно поступающим из Москвы. Наши коммунисты издают газеты и журналы, устраивают собрания, на которых вырабатывают тактику действий. Если бы наши газеты хотя бы раз в неделю печатали критические обзоры, разоблачая красных, или в открытую говорили на радио и телевидении о той опасности, которую несут с собой коммунисты, обманутых было бы гораздо меньше.

Я с интересом посмотрел на генерала. Он только что выдвинул совсем простую идею, как свести на нет все усилия коммунистов.

— Тогда каждый житель страны знал бы заранее, что предпримут тайные коммунисты. Как и что будут писать и говорить те, кто, скрывая свою принадлежность к компартии, ведет подрывную работу. Тогда они не смогли бы выдавать себя за добропорядочных граждан. В этих условиях им придется либо прекратить свою преступную деятельность, либо выдать себя с головой.

Слушая генерала, я поражался простоте и ясности его суждений.

— Генерал, — распрямив спину, сказал я, — осознаете ли вы, какую блестящую идею подаете? Боже, да вы попали в самую точку! Да это тактика Микки Мэнтла, который всегда наперед знал, что предпринимать...

— Микки Мэнтла? — удивленно переспросил он.

— Извините, генерал, что провел аналогию с баскетболом, но ваша мысль мне понятна, и я считаю вашу идею очень удачной. Коммунисты еженедельно, даже ежедневно ведут свою пропаганду, обрушивая на нас потоки лживой информации. Но если мы будем заранее знать, что они скажут завтра, то...

— Не стоит так обольщаться, мистер Скотт, — поводив перед собой ладонью, прервал меня генерал и улыбнулся. — Честно говоря, если моя идея осуществится, то коммунистическому подполью будет нанесен сильнейший удар. Но, к сожалению, вот уже сколько лет все мои призывы — не что иное, как глас вопиющего в пустыне. Я неоднократно встречался с нашими издателями газет, руководством радио и телевидения. Говорил им: «Дайте нам, гражданам страны, больше информации о коммунистах. Раскрывайте их замыслы на страницах своих газет, говорите о них на радио и телевидении прежде, чем эти замыслы начнут претворяться в жизнь. Тогда мы легко сможем понять их планы и противостоять им». — Генерал сделал паузу. — Можете представить, что из это вышло?

Я пожал плечами.

— Si, правильно. Ровным счетом ничего. А как у вас в Соединенных Штатах, мистер Скотт, обстоят дела с коммунистами? По-другому?

Вспомнив, что, кроме аналитических материалов Луиса Баденза, еженедельно публикуемых в бруклинском издании «Католик таблет», никаких других статей, в которых бы со знанием дела говорилось о коммунистах и их далеко идущих планах, мне не попадалось, я печально помотал головой и тихо произнес:

— Нет. Разницы никакой.

— Но придет и наше время, мистер Скотт. Пока я жив, я буду продолжать борьбу с коммунистами, — решительно сказал генерал и задумчиво посмотрел куда-то вдаль. — Знаете, что я больше всего обожаю? Жену и свою страну. Мексика для меня как ребенок. Внимательно наблюдаю за ее развитием и искренне радуюсь ее успехам. Я же — indio, у которого лишь в одиннадцать лет появились ботинки. Теперь у меня чин генерала. Понимаете, мистер Скотт, я рос вместе со страной и хочу, чтобы она стала процветающей и более свободной. Хочу, чтобы каждый ее гражданин был свободным, образованным и не голодал. Мы на пути к этому, но коммунисты делают все, чтобы нам помешать. Если их не остановить, то они достигнут своего, и Мексика в своем развитии повернет вспять. Будет запрещено инакомыслие, люди лишатся элементарной свободы умрет надежда, а с ней и Мексика. — Генерал устало сомкнул веки, а потом снова посмотрел на меня. — Не станет тогда и генерала Лопеса. Он умрет, — печально произнес он.

Эти слова заставили меня вспомнить о записке, оставленной Рафаэлем Бельчардо.

— Вернемся к предсмертной записке, генерал, — предложил я.

— Кто из посторонних мог знать, как вы и ваша супруга называете друг друга?

— Представить себе не могу. Так мы обращаемся друг к другу только дома.

— А ваша обслуга?

— Ей я доверяю. Двое — шофер и повар — много лет работают у меня. Служанка — меньше года, но и ей я доверяю.

— Но вы доверяете и Вилламантесу.

— Ну... — произнес он и, задумавшись, поджал губы. — Да, я понял, что вы имели в виду. Но я все же не могу всерьез воспринимать ваши вопросы.

— Этого и не требуется. Только учтите, Бельчардо пришел в дом, чтобы убить вас.

Генерал понимающе кивнул. Из дальнейшего разговора я кое-что еще узнал о человеке, именующемся Кулеброй, которого никто не знает, но о котором знают все. У его банды была база, так называемый el centro, расположенная неподалеку от Мехико. Точное ее местонахождение никому не было известно. Она, как и главарь банды, была окутана покровом таинственности и страха. Располагалась эта база и в загородном доме, и в старой церкви, и в пещере, и еще Бог знает где — все зависело от рассказчика. С нее Кулебра и его ближайшие соратники руководили работой рядовых члене партии. Полагали, что на базе имеется полиграфическое оборудование, печатные трафареты, большие запасы бумаги, краски, огнестрельного оружия и военной амуниции. Одним словом, это был опорный пункт коммунистов в Мексике.

Генерал заверил меня, что если бы он знал, где располагается база коммунистов, то собрал бы своих единомышленников в армии, направил туда хорошо вооруженные отряды солдат и уничтожил бы это осиное гнездо. Было видно, что он говорил совершенно серьезно.

— Я сравнял бы el centre с землей, камня на камне бы не оставил, — сказал он решительно. — Потому что он — заноза в сердце моей родины. Я сам с огромным удовольствием возглавил бы операцию по его уничтожению. Уверен, что граждане моей страны были бы мне благодарны.

— Направили бы вооруженные отряды солдат? Но это было бы похоже на войну, генерал.

— Конечно, — тихо ответил он. — Это и была бы война, но короткая.

Я закурил:

— Генерал, вы упомянули о людях, погибших от укусов змей, и что этот самый Кулебра скрывает свое подлинное имя, называя себя змеей. В этом есть какая-то связь?

— Да, «кулебра» у мексиканцев означает «змея». Так его прозвали сподвижники. Говорят, он на базе держит самых ядовитых змей, гремучих.

У меня по спине пробежали мурашки: я, как и многие, питал отвращение к подобным тварям.

— Он что, не в своем уме? Держать возле себя ядовитых змей?

Генерал покачал головой:

— Не совсем так. Может быть, у него и есть психические отклонения, но не в том суть. Говорят, он обожает всякие мерзости. Но вот что главное. Некоторые из его противников и тех, кто решил отойти от него, были найдены мертвыми в горах. Всех их покусали гремучие змеи. Это что, случайность? Кто после этого скажет, что этих людей убрали коммунисты?

Поморщившись, я проглотил воздух. Даже разговоры о змеях вызывали во мне омерзение.

— И вы были свидетелем таких случаев?

— Да, мистер Скотт. Я видел трупы укушенных, и у каждого на руке или ноге были следы змеиных укусов — маленькие пятнышки, почти точки. Не исключено, что многие жертвы вообще не найдены, и их трупы по сей день лежат где-то в горах.

Некоторое время мы сидели молча, затем я услышал, как на улице просигналила машина.

— Благодарю вас, генерал Лопес. За мной приехало такси, — поднявшись со стула, сказал я.

Он пожал мне руку, и я вышел из кабинета. В холле меня встретила графиня и проводила до двери.

— Послушайте, графиня. Не спускайте с мужа глаз. Постарайтесь все время быть с ним. Никого к нему не подпускайте. Иначе другая копия фильма или фотографии могут оказаться в его руках. И тогда все будет кончено, — сказал я ей перед тем, как выйти на улицу.

— Хорошо. Я понимаю, как это важно, и сделаю все, что от меня зависит.

— Вы поняли? Они планировали сначала показать генералу пленку, а потом инсценировать самоубийство.

— Да. Теперь я все поняла и очень беспокоюсь за мужа. То, что я увидела сегодня, потрясло меня. Его чуть было не убили...

— Да.

Это слово я произнес без малейшего оттенка иронии. Я не стал подвергать сомнению чувства графини, которые она испытывала к своему супругу. То, что она позволяла себе в его отсутствие, совсем не вызывало во мне сарказма. Тем более что мысленно я уже был в отеле «Дель Прадо».

Но сеньоре Лопес явно не терпелось хоть как-то оправдаться передо мной.

— Я действительно люблю мужа. Неужели не верите? Правда, я с вами и...

— Нет-нет, графиня. Я искренне вам верю.

Черт возьми, скажи сеньора Лопес сейчас, что луна — это фрикаделька из мяса, я бы тоже с ней согласился.

Графиня подошла ближе и, положив руку на мое плечо, легонько сжала пальцы:

— Я совсем не лукавлю, когда говорю, что страстно люблю своего мужа. Но в то же время очень сожалею... что нас прервали. Вы понимаете? Возможно...

— Да, конечно, — прервал я излияния сеньоры Лопес и, даже не похлопав ее по бедрышку, выбежал на улицу.

Генерал показался мне неплохим малым. Более того, я испытывал к нему симпатию. Зачем мне было связываться с его красавицей женой? Оставив ее одиноко стоящей в дверях, я забрался в такси.

— Отель «Дель Прадо», — сказал я водителю. — При двухстах километрах в час машина не развалится?

Прибыв в гостиницу, я сразу же направился проведать Бафф. При первом же легком стуке дверь в ее номер отворилась. Это еще ничего не значило. Я вошел внутрь и через пару минут понял, что девушки в комнате нет. Два стула были перевернуты, на полу виднелись пятна крови.