Убедившись, что мы ушли от острова на безопасное расстояние и нас никто не преследует, я рассказал Джиму большую часть из того, что там произошло. Под приятным океанским ветерком я обмозговал все, что видел и слышал за последние пару часов, подумал о том, что видел в Лагуна-Парадиз.

Я понимал, что, если закончить строительство на острове и продать все с потрохами, общая выручка от продажи составит не менее шестидесяти миллионов долларов, из них львиная доля придется на прибыль. Я также знал, что есть деловые люди, связанные с Лагуна-Парадиз и вложившие в ее развитие свой капитал, и часть прибыли, естественно, будет поделена между ними; однако основные инвестиции и риск пали на плечи Джима, а значит, основной навар достанется ему.

Я спросил Джима:

— Поскольку Аарон мертв, ты стал наследником его доли в Лагуна-Парадиз, ведь так? И после смерти брата Бри-Айленд переходит к тебе?

— Видимо, да. До рокового выстрела я не задумывался над этим, Шелл. Но ты прав, все переходит ко мне.

— Следующий вопрос, не возражаешь? Если бы Микки М, прошлой ночью выстрелил поточнее… Убил бы тебя наповал. Что тогда?

— Не совсем понимаю тебя.

— Кто в таком случае имел бы право распоряжаться твоей долей в Лагуна-Парадиз? Твоими деньгами, имуществом? Кто стал бы наследником?

— Никто.

— Раскинь мозгами, Джим. Когда кто-то умирает…

— Перестань шутить, Шелл. Мы с Аароном были единственными детьми, мама умерла за два года до смерти отца, мы не женаты и у нас нет родственников.

— Совсем никого?

— Ни души. Когда человек умирает и у него нет законных наследников, имущество становится выморочным — вся собственность и недвижимость переходит государству. Естественно, казна наживается на этом в любом случае: присваивает все целиком или, по крайней мере, взимает налог. — Он пожал плечами. — Кстати, это очень жирный кусок.

— Ладно, предположим, кому-то известно ваше положение и он надеется нажиться на Лагуна-Парадиз в случае, если она будет выставлена на продажу с аукциона…

— Шелл, в том виде, как она существует сейчас, Лагуна гроша ломаного не стоит. В настоящий момент все целиком и полностью принадлежит банкам и финансовым компаниям.

— О'кей. Тогда вернемся к острову. Я уже рассказывал тебе, что Микки М, работал на Луи Грека, а Луи управляет фабрикой. Они действительно варят там детское питание, закатывают в банки и отправляют по морю в различные адреса. Я в этом убежден. Но подумай хорошенько: этот Луи — отъявленный мошенник; совсем недавно освободился и теперь заведует фабрикой, производящей — я не шучу — детское питание «Па Па».

— Производящей что?

— Точно такой была и моя реакция. Попомни мое слово — что-то здесь не так. Луи грозила «вышка» за наркобизнес. И вдруг он заявляет, что исправился, умопомрачительно счастлив, выращивая шпинат и всякую лабуду. Может быть; но представим, что он врет, темнит и, значит, каким был, таким и остался. Представим себе, что вместо крыжовника он закатывает в банки Г. Что скажешь?

— Г.? Ты хочешь сказать — героин? — Джим уставился на меня сине-зелеными глазами с выражением крайнего изумления. — Шелл?..

— Очень даже может быть.

— В банках из-под детского питания?

— А почему нет? Послушай, самой трудной — и к тому же опасной — задачей в наркобизнесе является доставка наркотиков из зоны крупного поставщика — Красного Китая, Мексики и так далее — в точку сбыта, туда, где товар выставляется на продажу и потребляется. Например, в США. Жулики международного масштаба проводят бессонные ночи, ломая себе голову в поисках лучших, более безопасных и надежных методов перевозки и доставки товара. Для них это важнейшая задача, точнее — жизненная необходимость. Наркокурьеры прячут их в лифчиках плоскогрудых девиц, в двойном дне чемоданов, гробов, запихивают пакетики в задницу. Существует черт знает сколько способов, и все они действуют только какое-то время, а потом — засветка, прокол.

Джим провел рукой по своим черным волосам и неуверенно возразил:

— В общем-то это известно.

— Конечно. Послушай, я говорю сейчас о крупных группировках. Если попадается какой-нибудь мелкий делец в Лос-Анджелесе, он теряет всего ничего — самое большее пол-унции героина, или что-то около того. Но когда изымается солидная партия, килограмм, два, а то и больше, — это уже убийство. Образно выражаясь — убийство. И если такая солидная партия проходит без осложнений, тогда это убийство в буквальном смысле слова. Ее потеря — убытки в миллионы долларов для процветающих дельцов. Но предположим, что наркотики благополучно доставляются в надежное место — скажем, на отдаленный остров, — и маленькие пакетики, содержащие унцию героина, запечатываются в банки, к примеру, во время производства определенной партии протертого крыжовника…

Джим нахмурился.

— Да, они могут открыто переправлять героин в любую точку Соединенных Штатов. А может, всего мира.

— И кто заподозрит наличие наркотиков в — как ты сказал, оно называется?

— «Па Па»?

— Да, веселенькое название.

— Ты серьезно считаешь, что этим занимаются на острове?

— Если бы я знал! Принимая во внимание весь очаровательный персонал «Хэнди-фуд», я бы допустил, что они даже выращивают свое собственное сырье, если бы заметил на полях какую-нибудь похожую на мак ерунду. Пока это только смутные подозрения, но, может быть, завтра удастся что-нибудь еще выяснить. Там у них была пара ящиков с каким-то месивом, но либо я дурак, либо в них действительно содержится нечто большее, чем просто вызывающая газы смесь, — судя по нервной реакции тех типов. Так или иначе, но я ухитрился пометить банку в ящиках, что будут отгружены завтра. — Я осклабился. — Но не исключено, что они и впрямь изготавливают вкусные продукты для детского питания и реализуют их в магазинах здоровой пищи. Если я ошибся, что ж, посыплю голову пеплом.

— А если не ошибся… Ты думаешь, Аарон мог быть замешан в подобном дерьме? — Он помолчал. — Нет, если бы он имел к этому отношение, он бы хоть что-то сказал мне.

— Ладно, можешь быть уверен вот в чем: если «Хэнди-фуд» только ширма для наркобизнеса, то парни, имеющие дело с такой головной болью и расходами, готовы отправить на тот свет сколько угодно человек, прежде чем допустят, что их бизнес разоблачат.

— Возможно, Шелл. Но это никоим образом не связано с Аароном. Или с его смертью. Или… представь себе, что Аарон, предположим, был каким-то боком причастен, тогда зачем они пытались убить меня прошлой ночью? Я ведь ни сном ни духом не слышал ни о дурацком детском питании, ни тем более о наркотиках. Какой же им прок от моей смерти?

Я покачал головой — не знаю. Мы снова вошли в полосу смога, и от близости берега неприятные мысли улетучились.

Высадив Джима в Лагуне, я разыскал телефон и позвонил в управление полиции Лос-Анджелеса. К счастью, застал капитана Фини, начальника отдела по борьбе с наркотиками, описал ему расположение Бри-Айленда, поделился своими подозрениями и рассказал о подмене банок бананового пюре. Его люди проверят и проследят, действительно ли партия продукции «Хэнди-фуд инкорпорейшн» направляется в сеть магазинов М. В. Вильсона, и если это так, то «эксперт» должен будет найти и взять на анализ помеченную мной коробку, когда груз прибудет в Сан-Педро. Все будет представлено в лучшем виде, как дело, не имеющее никакого отношения к полиции, дабы избежать лишних волнений в случае, если я прав, и не вызвать недоумения и скандала, если я ошибся. До тех пор пока не будет получен результат, мы все должны тихо сидеть и не высовываться.

От Фини я узнал, что в конце 1957 года Греческий попал в тюрьму за контрабанду наркотиков и освободился в начале 1959 года. Он сидел не долго. Ведь в Калифорнии применяются довольно мягкие меры к убийцам, распространяющим «белую смерть» — особенно после того, как Верховный суд США аннулировал закон штата Калифорния, провозгласив, что наркоманов не должны сажать в тюрьму за наркотическую зависимость. Так не пойдет, Калифорния не должна этого делать, красноречиво убеждал судья; это рассматривалось бы как «жестокое и чрезмерное наказание». Странная логика. Наркоманы ширяются и нередко сами распространяют наркотики, занимаются воровством, разбоем, проституцией, сводничеством и даже убивают ради «лекарства» — значит, они больные люди и требуют к себе гуманного и заботливого отношения.

Я предполагаю, что следующим шагом будет закон, гласящий, что насильники, убийцы, взломщики скорее больны, нежели виновны в преступлениях, и вместо того, чтобы сажать за решетку, их следует отправлять для поправки здоровья на ферму «Саннибрук». С такими разливами сверхгуманизма мы можем дойти до того, что законопослушному гражданину будет трудно уберечься от растущей армии «больных» подонков.

Мне показался заслуживающим внимания тот факт, что Греческий находился в Сан-Квентине в 1959 году и в то же время там пребывал Аарон Парадиз.

Я спросил у Фини, возможно ли организовать экспертизу тела Аарона на выявление у него наркотической зависимости; он пообещал, и я повесил трубку.

Потом я позвонил Ральфу Мерлу. Я успел застать его в офисе, и, потрепавшись немного и высказав свое мнение по поводу газетной заметки о моих подвигах, он приступил к делу:

— Итак, новости. История Бри-Айленда с тех пор, когда он принадлежал испанцу, — тебе это интересно?

Я с трудом удержался, чтобы не хмыкнуть в трубку. Ральф принадлежал к тому типу людей, которые считают, что если дело стоит того, чтобы за него браться, то копать нужно основательно. Вероятно, он изучил историю острова со времен Колумба.

— Давай коснемся только нескольких последних веков, о'кей?

— Тогда начнем с марта 1948 года, когда его купил некто Дрейк Паттерсон за тридцать пять тысяч долларов. Остров принадлежал ему, пока он не продал его Горацию Г. Лоримеру в августе 1955 года за двадцать тысяч.

— Погоди минутку. Он продал его Лоримеру? Из «Хэнди-фуд инкорпорейшн»?

— Тому самому, производителю детского питания «Па Па». Кстати, неплохая вещь.

— Ты хочешь сказать, что слышал — мне противно даже произносить это название — о «Па Па»? И пробовал?

— Конечно. Одно время я кормил им собственных детей. Весьма хорошая штука. А что?

— И его действительно можно купить в магазинах? Это не просто какая-то «залетная» ерунда, которую вообще нельзя есть?

— Совсем наоборот. Эта продукция на рынке уже несколько лет и пользуется спросом. Здесь, на побережье, она продается в нескольких супермаркетах, в магазинах здоровой пищи, поскольку ее компоненты тщательно подбираются и подвергаются специальной обработке, что позволяет сохранять питательную ценность.

— Будь я проклят, — выругался я. — В магазинах здоровой пищи, говоришь? Ладно, поехали дальше.

— Лоример, владелец корпорации, построил свой первый завод на Фигероа здесь, в Лос-Анджелесе, в феврале 1956 года. В ноябре 1957-го он все продает и строит фабрику на Бри-Айленде, который он купил у Паттерсона больше чем два года назад. Девять месяцев тому назад, в сентябре 1961-го, он продал остров Аарону Парадизу.

— Что? Он продал его Аарону Парадизу? Но… — Я ничего не понимал, убей меня Бог. — Но ведь это Лоример пытался купить его…

Ральф монотонно продолжал:

— Так или иначе, но Лоример продал остров Парадизу за четыреста двадцать тысяч… Я взвизгнул:

— За сколько?

— За четыреста двадцать тысяч.

Во дела! Откуда, черт побери, у Аарона Парадиза взялись такие деньги? Плюс еще пятьдесят тысяч или около того, что, по словам Джима, имелись у него, когда он появился в Южной Калифорнии. Четыреста семьдесят тысяч — вполне приличный капитал для любого, особенно для человека, год назад вышедшего из тюрьмы. Конечно, Аарон был — по крайней мере, до отсидки — отъявленным жуликом. А потом? Превратился в ангелочка?

Я сказал:

— Что-то тут не стыкуется. И как случилось, что в пятьдесят пятом за остров дали двадцать тысяч, а спустя всего каких-то шесть лет он куплен за четыреста двадцать?

— Не спрашивай меня. Я пересказываю только то, что вычитал в документах.

— Угу. Как насчет Лоримера? Я так понимаю, он занимается бизнесом на законных основаниях.

— О да, точнее, и да и нет. Как я уже говорил, у них качественная продукция, компания не получает высокой прибыли, но, похоже, процветает. Лоример тоже не бедствует, он состоятельный человек, вот разве что недавно у него возникли неприятности с налогами. — Я услышал, как Ральф довольно захихикал. — Лучше скажи, Шелл, у кого их нет?

— Действительно. И в чем суть неприятностей?

— Одну секунду. У меня где-то есть информация. — Я услышал шелест бумаги, потом Ральф радостно фыркнул и продолжал:

— Правительство возбудило против него уголовное дело за неуплату налогов в пятьдесят седьмом, пятьдесят восьмом и пятьдесят девятом. Судебное разбирательство началось год назад и завершилось в декабре. Его не обвинили в мошенничестве, однако ему пришлось выложить триста шестьдесят тысяч, включая пени. Правительство аннулировало арест на имущество должника и потребовало перевести Бри-Айленд на депонент — то есть под залог той суммы, которую Лоример должен был уплатить.

— И что это значит?

— Это значит, что процентов с продажи было достаточно для того, чтобы удовлетворить требования правительства. — С минуту Ральф раздумывал. — Потом Парадиз сдал в аренду на двадцать лет часть Бри-Айленда «Хэнди-фуд инкорпорейшн» с условием, что корпорация ежегодно будет выплачивать ему арендную плату в размере пятидесяти тысяч.

— Тут все законно?

— Не просто законно, продажа и сдача земли в аренду — самые обычные сделки. И выгодные, если исходить из нашей грабительской налоговой системы.

— Договор об аренде позволял Лоримеру пользоваться землей, где находится его фабрика?

— Земля перешла от Аарона Парадиза к «Хэнди-фуд», дальше я цитирую: «…только для занятия на ней сельским хозяйством, хранением, производством, складированием, а также для других целей, что могут возникнуть в процессе изготовления продукции компании».

— И за это компания обязана по договору выплачивать Аарону Парадизу ежегодно пятьдесят тысяч?

— Именно так.

— Интересно. А кто такой Паттерсон? О нем есть какие-нибудь сомнительные факты?

— Я бы сказал, что нет. Его зовут Дрейк Паттерсон, конструктор и кораблестроитель. Должно быть, ты слыхал о лодках, парусниках и крейсерских яхтах Паттерсона.

Слыхать о них доводилось, несколько штук я видел в Ньюпорте. А крейсер «Дрейк» известен во всем мире.

Я спросил:

— Тебе удалось выяснить что-нибудь о человеке по имени Луис Н. Греческий?

Я опять услышал шелест бумаг.

— Генеральный менеджер «Хэнди-фуд инкорпорейшн» с… декабря 1959-го. Это все, что у меня на него есть, только имя.

— О'кей. Вероятно, у меня уже есть вся необходимая информация на него. — Я улыбнулся и добавил:

— Он бывший садовник.

Ральф с обычным для него усердием раздобыл для меня адреса Лоримера и Паттерсона. Паттерсон обитал неподалеку, на острове Лидо, мимо которого я проезжаю, когда возвращаюсь в Лос-Анджелес, поэтому я и порулил туда.

Дрейк Паттерсон предстал передо мной пожилым человеком, как мне показалось, лет семидесяти, если не больше, но производил впечатление сильной личности и выглядел бодрячком. Он был представительным, седым стариком, на некогда мощной фигуре кожа теперь пообвисла, но он сохранил вид, говорящий о том, что готов задать перцу любому противнику его возраста, осмелься тот ставить ему палки в колеса. В разговоре Паттерсон показался грубовато-добродушным, открытым и честным. Такие мне нравятся.

Жил Дрейк на верхнем этаже шикарного нового многоквартирного кооперативного дома на Лидо, что по соседству с Ньюпортом, и мы удобно расположились на небольшой веранде в его гостиной. Было почти восемь часов вечера, не совсем темно, и с веранды открывался удивительный вид на гавань, стаи разнокалиберных лодок на воде и светящиеся вдоль берега огоньки.

Я представился ему как частный детектив, но пока лишь намекнул на цель своего визита. Он приготовил для меня бурбон с водой, а сам отхлебывал бренди из маленькой рюмки.

— Бри-Айленд, — повторил он. — И что же, молодой человек, вы хотите о нем узнать?

— Насколько мне известно, этот остров в свое время принадлежал вам, но несколько лет назад вы его продали. Это верно?

— Да. Купил его, дай-ка подумать… В сорок восьмом, мне кажется, это было. Собирался построить там дом для себя и своей жены. Мне нравится море, покой и уединение, а для бывшего корабела остров — самое подходящее место. Дом на самом деле предназначался моей жене, но то по одной причине, то по другой — как в жизни случается, я откладывал строительство. Понимаете, я делал деньги, занимался своей компанией и считал, что впереди еще невпроворот времени. Наконец я принялся за дом, но, увы, Мэри умерла раньше, чем я успел начать и кончить.

Он помолчал, вернувшись, видимо, в грустное прошлое.

— Мэри — моя жена. После ее смерти многое, что держало меня на плаву, потеряло смысл, да почти все. Большую часть дела я передал своим компаньонам; начал постепенно избавляться и от повседневной рутины, но главным образом — от имущества. В списке собственности числился и Бри-Айленд. Помнится, я отделался от него в пятьдесят пятом. Не помню, кто купил его, покупатель сразу нашелся.

— Гораций Лоример? Он кивнул.

— Похоже что он.

— И тогда вы продали остров Лоримеру за двадцать тысяч?

Он замялся, покряхтел, спросил с заметным смущением:

— Какое имеет значение, сколько он за него заплатил?

— Ну, потом остров перешел в другие руки, а меньше года назад его продали уже за четыреста двадцать тысяч. Странно, что за шесть лет его стоимость возросла более чем в двадцать раз.

— Хорошая прибыль, — согласился Паттерсон, — но это не исключительный случай на земельной бирже. Все зависит от спроса и предложения, мистер Скотт, от того, как сильно кому-то хочется иметь то, что есть у вас, сколько стоит примерно вложенный вами труд и продукция в долларах, которые они готовы выложить. Ситуация всегда меняется в зависимости от спроса и предложения — это один из справедливых законов рыночной экономики. — Он сделал глоток из своей маленькой рюмки. — Конечно, в наши дни эта система работает все хуже и хуже. — Он помолчал несколько секунд; в темноте я увидел, что он испытующе смотрит на меня. — Простите, выплаченная сумма действительно имеет для вас значение?

— Если честно, и сам не знаю. Может быть. Человек, купивший у Лоримера остров, был убит прошлой ночью.

Я не стал рассказывать ему о своей встрече с Луи Греком, но дал понять, что между убийством и правами жертвы на остров, возможно, имеется связь.

Паттерсон решительно осушил свой наперсток и обхватил руками колено.

— Так и быть, я вам кое-что расскажу, мистер Скотт, — согласился он. — Я сомневаюсь, что во время сделки были допущены какие-то незаконные действия, я не сделал ничего такого, что считалось бы безнравственным. Но было одно… особое обстоятельство. Я просил за остров восемьдесят тысяч. На самом деле мистер Лоример заплатил мне сто тысяч. При одном, правда, условии: он настоял на том, чтобы, оформляя продажу, я указал в документах цену в двадцать тысяч.

Я непонимающе заморгал.

— Какого черта ему это понадобилось?

— Понятия не имею. Просто он предложил на двадцать тысяч больше той суммы, что запросил я. Мне казалось, я не делаю ничего предосудительного. Он много рассказывал о своей жене, причем с какой-то злобой, и я предположил, что у него есть приличная сумма денег, о которой она не знает. Если вы понимаете, что я имею в виду.

— Пытался скрыть доходы на тот случай, если придется выплачивать алименты?

— Может быть, а может, он просто не хотел, чтобы его жена знала, что у него отложены или припрятаны деньги на покупку острова, а может, еще по какой причине. — Он лукаво подмигнул. — Я допускаю, на свете есть мужья, позволяющие себе иметь, ну… некоторые личные тайны.

— Об этом ходят анекдоты.

— Да. Я согласился на предложение Лоримера. Это было его единственное условие, а я хотел лишь одного: избавиться от всего, развязать себе руки… Поскольку продажная цена была обозначена в двадцать тысяч, а я в действительности получил сто, я, в жизни не преступавший закона, включил эти восемьдесят тысяч в уплату налога с прибыли от продажи недвижимого имущества. В итоге я получил на шестьдесят пять тысяч больше той суммы, что сам заплатил за остров. А значит, соответствующее ведомство нашего буржуазно-социалистического государства присвоило лишь часть моей прибыли. Или вы думаете не так, как я? Ведь, по сути, они и так получили несправедливую долю.

— Я думаю в точности так же, как и вы. — Я допил свой бурбон и закурил. — Хотя не понимаю Лоримера. Нисколечки.

Мистер Паттерсон тоже не понимал.

* * *

Я вернулся в Голливуд и в половине одиннадцатого вечера вошел в «Стандиш», обалденный апартмент-отель на Уилширском бульваре. И опять мне предстояло подняться на самый верхний этаж, где в одном из двух люксовых номеров жил Гораций Лоример.

Я не стал звонить снизу и представляться, просто поднялся в лифте, разыскал дверь Лоримера и нажал на перламутровую кнопку.

Послышался легкий перезвон, и через несколько секунд дверь приоткрылась. Из-за двери на меня смотрел Гораций Лоример, и я выпалил:

— Ну и встреча, черт бы меня побрал!