Брюс откинулся в кресле, вытянув вперед длинные ноги, и прикрыл глаза. Его расслабленный вид привел меня в бешенство — сам я в это время представлял собой сплошной комок нервов.

Вначале мы услышали лишь какой-то неясный шум, чуть слышный шорох. Какое-то подобие звуков, что-то происходило, но мне это ничего не говорило. Ненадолго наступила тишина, потом вдруг я услышал какой-то глухой треск. Я бросил на Брюса недоумевающий взгляд. Не открывая глаз, он согнул палец крючком и сделал вид, что стучит в дверь. Я кивнул.

Затем я услышал:

«Войдите».

Голос звучал глухо, и мне пришлось нагнуться, чтобы разобрать слова.

Раздался слабый щелчок, похоже, открылась дверь, затем откуда-то, как будто издалека, прозвучал другой голос:

«Добрый вечер…»

Подняв глаза, я удовлетворенно заметил, что и Брюс склонился к магнитофону с другой стороны и глаза его блестят от любопытства. Мне показалось, что он заранее знает, что сейчас скажет один из собеседников. Я увеличил мощность до максимума, послышался громкий треск, но голоса звучали приглушенно, оставаясь по-прежнему неразборчивыми;

Я склонился над магнитофоном, напряженно ловя каждый звук.

— Марк! — прозвучал над моей головой предостерегающий голос Брюса.

— А? — Я поднял глаза.

Вдруг сквозь треск и помехи до меня долетели слова:

«Усни! Быстро, быстро!»

Я подскочил от неожиданности:

— Господи, Брюс! Ты слышал?!

Он предостерегающе покачал головой.

— Потом объясню, — шепнул он и приложил палец к губам.

Снова наступила тишина, затем до нас донесся какой-то неясный звук, как будто где-то далеко захлопнулась дверь. Вдруг опять послышался треск, и до нас донесся чей-то глухой голос. Он быстро и монотонно бормотал, почти неразборчиво, но все-таки мы его слышали.

«Вы быстро засыпаете, прекрасно, все хорошо, вы уже почти спите, сон ваш глубок и спокоен. Вы проваливаетесь в сон, он становится все глубже и глубже, все глубже и глубже… Вот так, теперь вы крепко спите».

Я с ужасом взглянул на Брюса. Мне показалось, что при этих словах волосы у меня на затылке зашевелились. Брюс не отрываясь следил за тем, как с легким шорохом перематывается лента, но мое движение не осталось незамеченным, и я увидел, как он едва заметно кивнул с угрюмым видом.

Голос стал почти неслышен. Человек что-то монотонно бормотал, но так тихо и неразборчиво, что я почти не понимал, что он говорит. Затем вдруг до нас донеслось:

«Вы должны сделать все так, как я приказываю. Вы меня поняли? Вы уже можете говорить. Если вы поняли мой приказ, просто скажите: „Да“».

И вдруг, будто сквозь толстый слой ваты, я услышал другой — мой! — голос. Я ответил:

«Да!»

Это было так невероятно, почти нереально, что мне даже не верилось, что все это происходит на самом деле. А между тем я отчетливо понимал, что так оно и было и что случилось это именно со мной, хоть и не помнил ничего из того, чему был свидетелем. Нет, участником! Было как-то дико сидеть здесь, слушать, осознавая при этом, что все эти слова, которые сейчас долетают до нас, все эти фразы, короткие отрывистые команды, все это надежно укрыто в каких-то тайниках моей памяти и так же неизгладимо и недоступно, как выгравированные на стенах древних пещер таинственные знаки, оставшиеся от тех, кто давно уже исчез с лица земли.

И несмотря на то, что все это я слушал как бы впервые, я твердо знал, что это не так. Все эти команды обращались именно ко мне и исчезли из моей памяти, как если бы кто-то стер их ластиком. На одно долгое мгновение я поддался паническому ужасу: я уже перестал понимать, что из моих воспоминаний реально, а что навеяно чьей-то злой волей. Под конец, окончательно потеряв голову, я уже стал сомневаться и в том, что вижу и слышу все это наяву и сейчас.

Веря и не веря, я слышал, как незнакомый голос приказал мне сесть и расслабиться. Потом мне было ведено закатать левый рукав рубашки. Это все больше стало походить на какую-то непонятную мистификацию, и я заволновался. Подняв глаза, я заметил, что Брюс тоже озадаченно сдвинул брови. Но вот голос зазвучал снова, и я заметил, что лицо Брюса посветлело и он чуть заметно кивнул, будто услышал именно то, что ожидал.

«Ваша рука становится все тяжелее и тяжелее, она постепенно немеет, вы ее уже не чувствуете. Она превращается в камень. Ваша рука ничего больше не чувствует. Вы не ощущаете ни малейшей боли. Ни малейшей боли, ни малейшей боли. Вы ничего не чувствуете… — Эти слова повторялись все снова и снова, все более монотонно, усыпляюще. — Ваша рука уже ничего не чувствует, вы не чувствуете боли…»

Брюс бросил на меня быстрый взгляд и указал на мою левую руку, я в ответ кивнул.

Опустив глаза, я заметил, что рукав у меня по-прежнему закатан до локтя. Следы от уколов были уже почти незаметны, я машинально коснулся их пальцами и вдруг заметил, как Брюс покачал головой.

Лента медленно разматывалась, но из микрофона не доносилось ни звука. Брюс пошарил взглядом по сторонам, потом вдруг вытащил обгоревшую спичку из стоявшей рядом пепельницы. Повертев ее между пальцев, он внезапно так же молча склонился вперед и, схватив меня за руку, повернул ее ладонью вверх. Острый конец обгоревшей спички зловеще нацелился на меня, потом вдруг Брюс с силой ткнул меня им в сгиб локтя. Я вскрикнул от неожиданности и непроизвольно дернулся. Последовал еще один укол, и Брюс отпустил мою руку и все так же молча потыкал в нее пальцем.

Я смотрел на две крохотные черные точки на моей коже, оставленные обгоревшим концом спички. Они остались точь-в-точь на том же месте, где были следы от уколов, и я невольно содрогнулся от отвращения. Мне показалось, будто я чувствую ледяное жало иглы в том месте, где она проткнула мою плоть, как если бы это случилось прямо сейчас.

Затем до нас вновь долетел тот же голос:

— С вашей рукой все в порядке, она теплеет, но боли вы по-прежнему не чувствуете. Вы все еще спите, крепко спите, но вы можете говорить и должны ответить на мои вопросы. Вам тепло и удобно, вам приятно отвечать мне, вы получаете удовольствие, отвечая на мои вопросы. Вы меня поняли?

— Да.

— Почему полицейские отпустили вас?

— Я выдумал для них целую историю, сказал, что пистолет украли у меня из офиса. Позже они обнаружили, что дверь в офис взломана и сломан замок в ящике письменного стола, где я обычно храню пистолет. На крышке стола они обнаружили четкие отпечатки пальцев Джорджа Люшена. Поэтому меня отпустили.

Брюс чуть заметно покачал головой и бросил на меня встревоженный взгляд, но я едва обратил на это внимание. Во рту у меня пересохло, я чуть дышал, ожидая, каким будет следующий вопрос. Голоса становились то громче, то тише, словно собеседники то подходили ближе, то удалялись. Временами я вообще не мог разобрать ни единого слова.

«Расскажите все, что вы делали с того момента, как вышли из полицейского управления. Назовите всех, с кем вы говорили. Меня интересуют ваши действия до малейших подробностей. И все, что стало вам известно».

В ответ послышался неуверенный, незнакомый, запинающийся голос, но я знал, что это был я сам. В этом не было ни малейшего сомнения — кратко, но удивительно подробно этот голос описал до мельчайших деталей все, что делал в тот день я сам. Честно говоря, я бы никогда не поверил, что человеческая память способна хранить такие детали, а уж тем более моя. Тем не менее я все это слышал своими ушами, а напротив сидел Брюс, поглядывал на меня и чему-то усмехался.

Говорил я медленно, глухим ровным голосом, но как-то вяло, словно робот, назвал всех, с кем говорил или виделся в тот день, как ни странно, называя всех своих собеседников полным именем.

Так же молча мы с Брюсом слушали о том, как я рассказал о возвращении домой, о том, как потом по-, ехал к Ганнибалу, к Глэдис и Энн, как я побывал поочередно у Марты Стюарт и Артура. Но вот я подошел к тому моменту, как наконец приехал в студию к Питеру и застал там Айлу, и я почувствовал, как кровь прихлынула к моим щекам.

Это было ужасно.

Я ерзал на своем стуле, чувствуя себя отвратительно. Брюс искоса взглянул на мои мучения, насмешливо фыркнул и отвернулся. Конечно, в своем роде эта часть моего повествования была по-своему интересна и даже захватывающа, но я предпочел бы все-таки опустить этот момент.

Но по мере того как разматывалась пленка, мне почему-то становилось все спокойнее на душе. Возбуждение понемногу улеглось, и я почувствовал, что тревога и страх, владевшие мной, куда-то улетучились. Я застыл на стуле в какой-то странной неподвижности, не ощущая больше ни тревоги, ни смятения.

Все мои мысли были заняты записью. Мне казалось, что я все помнил достаточного отчетливо, начиная с той минуты, когда ушел от Айлы, и кончая своим возвращением в офис. Затем, и я твердо это помнил, мною овладело неодолимое желание поехать в отель «Феникс», именно это навязчивое желание и заставило меня заподозрить неладное. Вдруг все, что случилось потом, с быстротой молнии пронеслось перед моим мысленным взором: охватившая меня паника, растерянность и почти животный ужас, записка, оставленная Брюсу, и затем то, о чем сейчас должна была поведать запись на ленте магнитофона. Сейчас я должен был узнать, откуда же появился сам магнитофон. Всякое воспоминание об этом стерлось в моей памяти без следа.

Я ничего не понимал. Если я проболтался о магнитофоне, почему же мой собеседник не уничтожил его немедленно? Ведь я нашел его на том же самом месте, где оставил. Я затравленно покосился на Брюса. Тот с мрачным видом слушал, а у меня в голове снова творилось нечто невообразимое. Что из того, что я помню, было со мной на самом деле, а что — лишь часть сделанного мне внушения?! Я дико озирался по сторонам, мне казалось, что я вот-вот сойду с ума. Внезапно мурашки побежали у меня по спине: а вдруг мое нынешнее желание повидать Брюса — тоже часть этого плана?! Я лихорадочно соображал, было ли оно нормальным или напоминало мое стремление во что бы то ни стало добраться до «Феникса»?! Да нет, вроде мое решение посоветоваться с ним было совершенно естественным, оно логически вытекало из ситуации, в которую я попал.

По лицу у меня тек пот. Пальцы судорожно впились в подлокотники стула так, что костяшки побелели. Я проклинал себя, твердя, что веду себя как полный идиот. Кое-как заставив себя успокоиться, я с бьющимся сердцем вслушивался в то, что доносилось до меня сквозь шорохи и потрескивание помех.

Так же монотонно длился мой рассказ о том, как я ушел от Айлы и поехал к себе в офис. Как во сне, я слышал собственный голос:

«В семь я позвонил Джозефу Бордену еще раз. Если бы мне удалось дозвониться, я бы задал ему парочку вопросов. Как только я снял трубку, вдруг вспомнил, что мне нужно как можно скорее приехать в отель „Феникс“. Времени звонить уже не оставалось».

У меня задрожали колени, как только я понял, что сейчас последует. Вдруг неожиданно прозвучал другой голос:

«Хорошо, просто отлично. А теперь внимательно слушайте меня. Я дам вам инструкции, которым вы должны следовать во что бы то ни стало».

Я так шумно выдохнул, что Брюс бросил на меня пораженный взгляд. В ответ я лишь криво улыбнулся. Вот ведь странно — с кем бы я ни говорил, но этому человеку позарез нужно было знать, чем я сегодня занимался. И это сыграло с ним — или с ней — злую шутку. Я поймал себя на мысли, что до сих пор не взялся бы сказать, кто со мной говорил, мужчина или женщина Голос звучал так тихо и невнятно, что это оставалось для меня загадкой. Смутно я все-таки догадывался, что это мужчина. Но кто бы это ни был, он так и не заподозрил, что по дороге в отель я мог побывать кое-где еще. Если бы не это… И я облился холодным потом, сообразив, как мне повезло. Иначе я вряд ли сидел бы сейчас здесь.

С трудом взяв себя в руки, я продолжал слушать. Неизвестный человек продолжал говорить, повторяя несколько раз одну и ту же фразу. Голос его звучал повелительно:

— Вы сейчас покинете эту комнату и вернетесь к себе. Вы будете вести себя, как обычно, как если бы с вами ничего не случилось. Никаких неприятных ощущений и воспоминаний, вам будет казаться, что вы никогда не покидали своего офиса. Запомните, вы нигде не были и не помните ни слова из того, что я сейчас сказал. — Он слегка повысил голос. — Каждый раз, когда я отдам приказ, вы будете немедленно засыпать глубоким спокойным сном. Мне будет достаточно сказать: «Спать», и вы тут же заснете! Но вы будете выполнять только мои команды! Поняли меня? Скажите «да» в том случае, если вы запомнили.

— Да.

— Хорошо. Теперь вы должны слушать очень внимательно. Вы снова вернетесь в этот номер завтра вечером ровно в семь.

Он повторил это три раза очень медленно, и я снова услышал свой голос, подтвердивший мое согласие. Затем вновь раздался незнакомый голос:

«Когда я сосчитаю до трех, вы откроете глаза, но будете по-прежнему находиться в глубоком трансе. Глаза ваши будут открыты, вы будете вести себя, как обычно, но будете погружены в глубокий сон. Потом вы вернетесь в свой офис и забудете все, что с вами случилось. Вы забудете, что были здесь, вы не будете помнить ничего из того, что с вами случилось в этой комнате».

Он повторил это несколько раз и сосчитал до трех. После этого в комнате воцарилась тишина, затем мы услышали слабый звук — где-то открылась, потом захлопнулась дверь. Мы с Брюсом напряженно вслушивались, но до нас доносился только слабый шорох, как если бы кто-то некоторое время расхаживал по комнате, да треск помех.

Я устало откинулся на спинку стула, чувствуя, как все мое тело сотрясает мелкая дрожь от пережитого волнения.

— Слава Богу, — пробормотал я, — выходит, я все-таки не убивал Бордена.

Брюс недоумевающе вытаращил на меня глаза:

— Бордена?! Так ты, выходит, думал…

— Нет, я просто не знал. Ведь вспомнить я не мог, и вот я решил, а что, если… — Вдруг я запнулся — мне внезапно пришло в голову, что запись еще ничего не доказывает. — Ну да ладно! — вырвалось у меня. — По крайней мере, сегодня я его не убивал. Ведь все мое время известно до минуты. Ну, что ты скажешь, Брюс? Вот он, перед тобой, весь этот чертов день. А теперь давай, ты ведь понимаешь в этом больше меня. Так что, старик, тебе и карты в руки.

Кивнув, он закурил и выдохнул столб голубоватого дыма.

— По крайней мере, теперь хоть что-то прояснилось, Марк.

— Странное у меня чувство — будто все это случилось не со мной. — Я покрутил головой. — Но все-таки многое осталось непонятным.

— Странно, если бы было иначе. — Брюс склонился к магнитофону, напряженно прислушиваясь.

Мы услышали какой-то шум. Я отмотал немного назад и снова включил магнитофон, чуть прибавив звук. На этот раз мы расслышали, как чуть слышно открылась и потом захлопнулась дверь.

— Наверное, это было, когда он ушел, — сказал я. — Я уверен в этом.

Брюс коротко кивнул:

— Ну что ж, все понятно. Конечно, мы не можем быть уверены полностью, но мне кажется, это удача, что существует запись твоего разговора с убийцей Джея Уэзера.

Я судорожно сглотнул:

— Подумать только, Брюс! А ведь мерзавец наверняка торжествовал: получать из первых рук сведения о том, как далеко мне удалось продвинуться в расследовании причин гибели Джея! Господи, представить себе не могу — ведь я бы и дальше сам рассказывал убийце, как идет следствие! И даже не подозревая об этом! Да еще наверняка мчался бы к нему с докладом, едва удавалось что-нибудь выведать у копов! — Внезапно меня как током ударило. — Послушай-ка, Брюс, выходит, мне крупно повезло, что я не загремел за решетку. До сих пор удивляюсь, как это мне удалось. — Я пожал плечами. — Но все равно — я ведь не знаю, что приключилось со мной в ту ночь, когда убили Джея. Может быть…

— Выкини эту чушь из головы, — пробурчал Брюс. — Поверь мне, Марк.

Я был счастлив слышать это снова и снова, но все равно задумался. А верит ли сам Брюс в то, что говорит, или просто, как верный друг, старается меня поддержать?

Некоторое время эта мысль не давала мне покоя.

— Но постой, Брюс, ты же слышал сам — я мог сотворить все, что угодно, а потом сам не помнить об этом. Что я успел натворить — сам не знаю! Да и откуда мне знать?

Он раздраженно смял в пепельнице сигарету и склонился ко мне. Глаза у него блеснули.

— Затвердил: «Все, что угодно», а, Марк? Вот еще, выдумал тоже! Послушай, единственное, что нам известно абсолютно точно, это то, что ты был в «Фениксе». В конце концов не Бог весть что. К тому же и этому простейшему внушению ты сопротивлялся, как мог. Ты сразу понял, что дело нечисто, и сделал все, что смог: написал записку, устроил запись вашего разговора и так далее.

Он перевел дыхание, взглянул на меня и продолжал:

— Если хочешь знать мое мнение — ты имел дело с неумелым дилетантом, а значит, тебе повезло. Если бы он дал себе труд покопаться в твоей памяти, выяснилось бы кое-что еще, например, наличие магнитофона, и все могло обернуться гораздо хуже. Подумай об этом, старина.

— Ты еще мне говоришь! Не спорю, нам удалось узнать достаточно. Но что с того? Заметь, в основном-то говорил я сам.

Брюс согласно кивнул:

— Ты прав. Но мы узнали не только это. Теперь нам известен метод, с помощью которого тебя можно погрузить в транс, и помни, это всего лишь устный приказ. Мы знаем, что убийца очень осторожен, он сперва уверился, что ты спишь, а лишь потом вколол тебе эту гадость.

— Ты имеешь в виду эту штуку со спичками?! Брюс кивнул.

— Ты же сам слышал запись. Скорее всего, он использовал просто стерильную иглу. Тебе было бы нелегко удержаться и не вскрикнуть, не вскочить, если бы ты к тому времени уже не спал. Он должен был убедиться в том, что ты не притворяешься.

От этого предположения меня кинуло в холодный пот.

— Так ты что, хочешь сказать, что, погрузив меня в транс, эта гадина могла бы превратить меня в подушку для булавок, а я бы даже глазом не моргнул?!

— Ты бы даже ничего не почувствовал. Я покачал головой:

— Послушай, я, конечно, тебе верю, но все-таки представить себе такого не могу. Это просто… просто невероятно!

— В конце концов, это не так уж важно. — Брюс пожал плечами.

— Да нет, это важно, и даже очень. Пожалуй, мне стоит все-таки вернуться в отель.

— Сегодня?! — У него глаза полезли на лоб.

— Нет. Точно так, как он приказал, — завтра в семь. Может быть, мне посчастливится докопаться, что за этим кроется. Ты и сам понимаешь, что это необходимо. Иначе… сам не знаю, что будет со мной.

— Да. Конечно. Но…

— Вот именно. Что, если я войду и — бам! — немедленно усну?! — Меня передернуло. — Черт, даже думать об этом противно! Но должен же быть какой-то выход?

— Мне нужно спокойно все обдумать. Все было бы намного проще, если бы я мог усыпить тебя и снять внушение, но это невозможно, увы!

— А почему?

— Ты же сам слышал запись. Он хитер, наш таинственный приятель, и позаботился о том, чтобы никто, кроме него самого, не мог управлять тобой. И никому это не удастся. — Брюс пожал плечами. — Впрочем, я, конечно, могу попробовать, но, честно говоря, это маловероятно. Должен быть какой-то другой путь.

— Нет уж, — я криво усмехнулся, — прихвачу с собой взвод копов, да еще пушку в придачу. Нужно брать его как можно скорее, пока он чувствует себя в безопасности. Не думай, пожалуйста, что я буду настолько глуп, чтобы полезть к нему в пасть в полном одиночестве. Он не должен ничего заподозрить, иначе все пропало. — Я еще раз хорошенько взвесил свой план. — Послушай, что я задумал, Брюс. Я собираюсь вернуться, но у меня, черт побери, нет ни малейшего желания вновь служить подопытным кроликом, а потом ломать голову, что там произошло. Дьявольщина, аж мороз по коже! Если мне удастся остаться самим собой, кто бы я ни был, — увидишь, я прижму этого сукиного сына к ногтю!

— Идея хорошая, — Брюс встал и принялся мерить шагами комнату, — ничего не скажешь. Но это не так просто, как тебе кажется. — Он повернулся ко мне лицом. — Вспомни, он сперва проверил, насколько ты отключился. Не исключено, что и теперь он поступит так же. Ты готов побожиться, что сможешь пройти через это, тем более если не будешь под действием гипноза? — Он покачал головой. — Вот то-то же, Марк. Не так все просто, как тебе кажется.

— Я хочу рискнуть. Может, и получится.

— А может, и нет. А в этом случае, мой дорогой, ты покойник. — Он посмотрел на меня и ухмыльнулся:

— Но вот что я могу сказать тебе, мой милый. Анестезия — хитрая штука. Ее можно с одинаковым успехом добиться как внушением, так и самовнушением.

— Самовнушением?! Ты имеешь в виду, внушить что-то себе самому?

— Вот именно. Лично я развил в себе эту способность еще много лет назад. Тогда я занимался этой проблемой, теперь у меня до этого просто не доходят руки. Уверен, что ты уже слышал об этом хотя бы в общих чертах. Это тот же самый гипноз, только человек получает внушение не от кого-то извне, а как бы изнутри. Если хочешь, могу продемонстрировать, как это делается. Только будь внимателен. А потом скажешь, возможно ли такое без постороннего внушения.

Он вышел из комнаты и через минуту вернулся назад, держа в руке иглу не меньше дюйма длиной.

— Она продезинфицирована, — успокоил он меня. — Понадобится, тогда скажу.

Потом он уселся на стул, откинулся на спинку и закатал рукав до локтя, обнажив правую руку. Вытянув руки вдоль туловища, он запрокинул голову и закрыл глаза. Я услышал спокойное дыхание. Так прошло секунд тридцать. Я уже нетерпеливо заерзал на стуле, когда он вдруг очнулся и посмотрел на меня:

— Вот и все, Марк. Моя рука сейчас как неживая. Воткни иглу, если хочешь, и сам убедишься.

— Что?! Ты меня разыгрываешь?

— Давай, старина. Сам увидишь — я ничего не почувствую.

Я судорожно сглотнул и, сделав над собой усилие, воткнул ему в руку иголку. Вернее сказать, я дотронулся кончиком иглы до его кожи, но вот так воткнуть иголку в невозмутимо улыбающегося человека было выше моих сил.

— Марк, — он улыбнулся, — если ты не можешь проделать это даже со мной, если я поклялся, что ничего не почувствую, как же ты собираешься рискнуть и дать этому негодяю воткнуть иголку в тебя?! Давай же, Марк, — подбадривал он меня. — Тебе же не надо протыкать мне руку насквозь. Достаточно небольшого укола.

Наконец я сдался:

— Ладно, сам напросился. — И я деликатно проколол ему кожу.

Но в этот момент он неожиданно для меня дернул руку вверх, и игла глубоко вошла в тело. Мне показалось, что я сейчас хлопнусь в обморок — из руки торчал лишь самый кончик иголки, но когда я взглянул ему в лицо, то не поверил своим глазам. Брюс весело ухмылялся.

Он попросил меня извлечь иглу, но она засела глубоко, а руки у меня ходили ходуном, и я решительно отказался. Не хватало еще, чтобы иголка сломалась у меня в пальцах.

Он пожал плечами и одним резким рывком вырвал иглу, а потом вдруг снова воткнул ее еще глубже, чем в первый раз. В лице его ничто не дрогнуло, он все так же продолжал ухмыляться во весь рот, а я чувствовал, что у меня голова идет кругом.

Я чувствовал, как холодный пот течет у меня по спине, ноги ослабели и стали будто ватные. Желудок противно сдавило. Брюс издевательски фыркнул:

— Ну как, ты по-прежнему уверен, что можешь выдержать нечто подобное без специальной подготовки? Да еще так, чтобы ничем себя не выдать?

Я покачал головой.

— Единственное, ради чего я все это затеял, — продолжал Брюс, — чтобы ты убедился — не так-то просто показать кому-то, что ты и в самом деле ничего не чувствуешь, если это не так. И коль ты твердо решил отправиться завтра вечером в отель и встретиться с тем, кто может оказаться убийцей, тебе надо держать ухо востро. Будет дьявольски трудно провернуть все так, как ты задумал. Даже в том случае, если тебе удастся избежать его внушения. Не проще ли арестовать этого ублюдка?

— Угу. А потом он проскользнет у нас сквозь пальцы. Нет, Брюс, я хочу добраться до его потрохов. А кроме того, у меня с этим подонком личные счеты.

— Хорошо. По крайней мере, теперь ты знаешь, на что идешь. Только не забудь — как только откроешь дверь, он даст тебе команду уснуть. И ты немедленно выполнишь ее. Кстати говоря, именно поэтому я и заговорил с тобой как раз в тот момент, когда началась запись. Просто на тот случай, если он давал команду в тот момент, когда открывалась дверь.

— Ты имеешь в виду, я уснул бы, услышав запись? Но разве это возможно?!

— Вполне. Внушение может подействовать и в этом случае. Такое уже бывало. Да и по телефону тоже, если имело место предварительное внушение. А может быть, голос на пленке и не оказал бы на тебя никакого действия, но я предпочел не рисковать. — Он замолчал и задумчиво потер лоб. — Это, кстати, наводит меня на одну интересную идею относительно твоей завтрашней поездки.

— Давай-ка, я слушаю.

— Нет уж, дай мне все обдумать. И вообще, все не так просто. Мне еще придется поломать над этим голову. Впрочем, время пока есть.

Ладно, подумал я, мне тоже придется изрядно поломать голову, как убить время до завтрашнего вечера. А вдруг в моем мозгу, словно бомбы с часовым механизмом, заложены и другие внушения. От этих мыслей мир потемнел перед моими глазами.

Мы все еще молча сидели друг против друга, как вдруг из магнитофона долетел какой-то странный шум. Он все усиливался, пока я не услышал щелчок, похожий на звук отпираемой двери.

— Это я помню, — сказал я. — Должно быть, это мы с посыльным, когда я проник в номер во второй раз.

Над самым моим ухом оглушительно прогрохотал голос Рыжего.

— В чем дело, мистер?

Затем до меня долетел звук шагов, треск и щелканье, пока я возился с магнитофоном. Наконец наступила полная тишина. Запись кончилась.

— Вот и все, — вздохнул я, — конец. Как раз после этого я выбрался из проклятой гостиницы и помчался к тебе. Честно говоря, Брюс, мне здорово полегчало. Спасибо тебе за все, старина. Надеюсь, все это не слишком выбило тебя из колеи?

— Не бери в голову. Приходи завтра в офис, скажем, после двенадцати. К тому времени я постараюсь что-то придумать — Думай получше, — буркнул я. — Оставляю у тебя проклятую машину. Возможно, тебе удастся еще что-то из нее выудить.

Он кивнул и проводил меня к выходу. Я вышел на улицу и окунулся в благоуханное тепло ночи, дивной ночи в Южной Калифорнии. Но меня бил такой коло-тун, словно я по ошибке попал на полюс.

Вернувшись домой, я свернулся под одеялом калачиком, перебирая в памяти события последних двух дней, и, словно заклинатель, повторял про себя: «Это все было на самом деле, это случилось со мной, я уверен в этом». В результате я превратился в дрожащее от страха нечто, скорее похожее на желе, чем на отважного Марка Логана. Я лежал и размышлял о том, как же мало мы знаем о загадках, которые таит наш мозг, о том, что заставляет нас смеяться или плакать, любить или убивать себе подобных. Год за годом мы открываем для себя что-то новое, но как мало в мире того, о чем можно сказать:

«Да, здесь нет тайн для человека. Наш мозг — это целый мир, некая terra incognita, покрытая плотным покровом таинственного и непознанного».

Прошло еще немало времени, прежде чем мне удалось уснуть.