Он был рядом. Я слышал шум, который он производил, протискиваясь через дверь на кухню и приближаясь ко мне. Он не спешил. Видимо, рассчитывал, что в доме никого нет. И все же действовал он так осторожно, словно чувствовал, что я здесь.

Может, он догадывался, не знаю. Все равно он понятия не имел, где именно я нахожусь. Скорее всего, он осторожничал, как и подобает тому, за кем охотятся. Я старался держаться расслабленно и одновременно не шевелиться, чтобы ни единым звуком не выдать своего присутствия. Я глубоко и медленно дышал широко раскрытым ртом, чтобы даже мое дыхание не достигло его слуха, явно обостренного чувством опасности. Но я ничего не мог поделать с биением моего сердца. Он не мог слышать его, но в моих ушах оно громыхало как барабан. Это тревожило меня, хотя я понимал, что это глупо.

В течение невыносимо долгих секунд стояла мертвая тишина. Он, должно быть, где-то остановился и замер, раздувая ноздри, напрягая уши и прислушиваясь к учащенному стуку собственного сердца. Мне было легче: я знал, что он приближается. Ведь ему приходилось полагаться на воображение, и это гораздо хуже, чем знание обстановки.

Наконец он шагнул и оказался в дверном проеме. Я услышал, как он задел рукой раму двери, но не увидел его. В комнате была густая тьма, даже лунный свет не проникал сквозь закрытое шторой окно. Но я чувствовал его присутствие всего лишь в нескольких шагах от себя и старался задержать дыхание.

Когда я почти перестал дышать, мое сердце забилось быстрее, а в крови стало снижаться содержание кислорода, я вдруг сообразил, что мои пальцы не касаются выключателя лампы и я не мог внезапно залить комнату светом и захватить его врасплох. Я начал медленно, дюйм за дюймом, тянуться пальцами к настольной лампе, пытаясь одновременно сообразить, как долго еще смогу задерживать дыхание, прежде чем мне придется выдохнуть и выдать тем самым свое присутствие. Я-то слышал его дыхание.

Воздух с легким шелестом просачивался сквозь его губы. Зная, где он, я мог бы наброситься на него и оглушить. Но этой ночью я уже упустил его один раз и не желал опять испортить все дело. Я понимал: улизни Кларк сейчас, он может исчезнуть навсегда. Даже оставшись без денег и паспорта, он уже не решится снова рисковать. Может, ему и не уйти далеко и кто-то схватит его. Но не я, а мне хотелось сделать это самому. Очень хотелось.

Этот парень убийца — не важно, что, по его словам, Брэйна он убил случайно — и зашел слишком далеко, когда попытался прикончить меня. А что могло случиться с Холли, я и думать боялся. Так что я никак не мог облажаться на этот раз.

Я услышал, как его туфля прошелестела по ковру где-то передо мной, и как раз в этот момент мои пальцы нащупали кнопку настольной лампы. Я представлял себе, где он находится, и не стал ждать.

Сощурив глаза, чтобы меня не ослепил свет, и нацелив револьвер в ту сторону, где, по моим предположениям, стоял Кларк, я нажал на кнопку лампы.

Вспыхнул свет, и какую-то долю секунды все происходило, как в немом кино. Только свет и движение, без какого-либо звука. Кларк стоял в четырех шагах от меня, повернувшись к постели, и пистолет в его руке начал подниматься по дуге в сторону света и меня. Потом тишина взорвалась. Кларк издал приглушенный вопль, а я заорал:

— Стоять, Кларк!

Пистолет в его руке дернулся, и пламя, казалось, лизнуло меня.

Он не мог прицелиться. Он даже не понимал, что делает. Он был в шоке. Я увидел пламя и почувствовал сильный удар пули в грудь, отбросивший меня на стену. Револьвер бешено задергался в моей руке, но я все же нажал на спусковой крючок.

Я попытался прицелиться в Кларка, продолжая нажимать на спусковой крючок и чувствуя, как револьвер взбрыкивает в моей руке, когда комната вдруг поплыла перед моими глазами. Время растянулось, свет стал заметно тускнеть, передо мной мелькали какие-то размытые очертания, я слышал где-то далеко выстрелы, похожие на отдаленные удары прибоя. Я уже ничего не видел, но знал, что еще не вырубился окончательно, и старался подняться с пола, пока не погрузился в кружащуюся темноту.