Квин заметил меня, когда я находился от него в двух шагах; лицо его побелело, нижняя челюсть отвисла. Я уже занес над его головой правую руку, когда, с удивившей меня быстротой, он отпрыгнул в сторону. Но следующее его движение оказалось еще более неожиданным — не вставая с колен, он бросился к моим ногам, обхватил их руками и изо всех сил рванул на себя. Я как раз наклонился, готовясь опустить дубинку на голову Квина, но из-за его броска промазал. Удар пришелся на спину, а он в это мгновение дернул меня за ноги и повалил на пол.

Острая боль пронзила мое тело, перед глазами заплясали круги — но не от падения. Двигаясь с кошачьей гибкостью, Квин выпустил мои ноги и, когда я упал на пол, схватил меня за горло. Большие пальцы его рук впились в шею, надавив на адамово яблоко; ногти врезались в кожу на затылке. Я не пытался схватить его за руки. Если как следует сжать человеку горло и прервать поступление крови в мозг, через несколько секунд он потеряет сознание.

Я уже неясно различал окружающие предметы, серая пелена застилала глаза. Сцепив руки, я снизу вверх ударил по запястьям Квина, но хватка его не ослабела. Он оказался гораздо проворнее, чем я думал, и он был не просто толстым и дряблым, но толстым и чертовски крепким. Я чувствовал, что силы мои на исходе.

Тогда, упершись руками в его лицо и собрав все силы, я засунул большие пальцы в его рот и в глаз и несколько раз повернул их, чтобы отпихнуть от себя его голову. Мой план удался: завопив, он резко откинул назад голову, его хватка ослабла.

Встав на колени, я качнулся вперед, перед глазами все плыло, но на сером фоне ярким белым пятном выделялось горло Квина. Я выбросил вперед правую руку, ударив костяшками пальцев по горлу Квина, и он, издав резкий, хриплый звук, откинулся назад. Он растерялся от неожиданной боли, а я воспользовался передышкой, чтобы занять удобное положение, и с силой ударил его ребром ладони по горлу, у самого подбородка. Его налитые кровью глазки закатились, он обмяк. Я ударил его еще раз. Он кулем свалился на пол.

Квин потерял сознание, но мне нужно было, чтобы он отключился надолго. Отыскав дубинку, которую выронил во время нашего поединка, я вернулся к Квину и сильно ударил его по лбу. Голова дернулась, тело даже не пошевелилось. Откатив его в сторону, я поднял с ковра свой кольт и склонился над открытым сейфом. Он занимал площадь в полтора квадратных фута, в нем лежали деньги, бумаги и две папки.

Я опустошил сейф, отбросив в сторону то, что не представляло для меня интереса, а именно — драгоценности и деньги. Бумаг было слишком много, унести с собой все я не мог, пришлось срочно заняться их разборкой, чтобы захватить с собой самые важные. В первые десять секунд я нашел нечто потрясающее. Это было письмо Квину от Джона Портера, мелкого городского чиновника с безупречной репутацией, его имя упоминал Пинки, этого самого Портера я видел сегодня днем на встрече с Квином. Все письмо представляло значительный интерес, но в особенности один абзац; он писал:

«В конце концов мы сошлись на 500, так что за последние шесть месяцев, обсчитывая меня, вы сэкономили 1200. Всем, конечно, сейчас приходится туго, но мне тоже надо платить налоги, вот какая штука».

Тон письма был скорее жалобным, чем раздраженным, но я не сомневался, что это письмо привело Квина в ярость. Миссис Квин рассказала мне, что часть денег, которые Квин платил ежемесячно своим «мальчикам» в городской администрации, оседала в кармане К.С. Флегга и, когда Квин узнал об этом, он в ярости помчался в «Уайтстоун» выяснять отношения с Флеггом. Она же рассказала мне, что ее муженек узнал о предательстве Флегга из письма, написанного одним из обманутых: тот пожаловался Квину, что его постоянно обсчитывают. То же самое говорил и Джей.

Я не сомневался, что у меня в руке то самое письмо, о котором вспоминала миссис Квин, именно из него Квину стало известно, что его собственный кассир, К.С. Флегг, обворовывает его. В данном случае — вероятно, не единственном — Флегг ежемесячно клал себе в карман двести долларов.

Особый интерес представляла дата письма: 23 ноября. Это означало, что Квин получил его 24-го. И 24 ноября был убит К.С. Флегг.

Письмо бросало уродливые тени на безупречную репутацию Портера — но оно могло погубить и Квина: четко и ясно в нем был назван мотив убийства.

Я быстро просмотрел другие бумаги. В папке лежали две небольшие кассеты, используемые, как правило, в диктофоне. Я присоединил их к тем бумагам, которые хотел забрать с собой, руководствуясь теми же соображениями, по которым отложил кассеты обычного размера. Несколько писем и бумаг выглядели весьма многообещающими: они могли разрушить карьеру самых разных людей, но в данный момент мне было не до них.

Может, того, что я обнаружил, было недостаточно, но я откопал немало весомых доказательств, способных убедить не только меня в преступлениях Квина. Я сгреб в кучу разные по содержанию бумаги, добавил к ним письмо Портера и запихнул все это в карман пиджака. Большую и две маленькие кассеты я добавил к другой пачке бумаг и затолкал их в другой карман.

Когда я отбрасывал в сторону какое-то письмо, мне бросилась в глаза фамилия Семмелвейн. Я вытащил его из общей кучи и стал читать. Это были четыре странички, скрепленные вместе и исписанные мелким почерком. Между прочим, там упоминалось имя Айры Семмелвейна, но главное — в нем излагалась целая история, называлось много имен. Мне хотелось как можно быстрее убраться отсюда, но все же я мельком просмотрел эти четыре странички, чтобы выяснить, что же я нашел. Помимо письма Портера, это была еще одна ценная находка. Это была предсмертная записка самоубийцы. И внизу стояла подпись: «Рейли Прентис».

Рейли Прентис, преуспевающий и уважаемый бизнесмен, который около четырех лет назад, в один прекрасный вечер, приставил револьвер к голове и спустил курок. Это дело рассматривали как очевидный случай самоубийства, но тогда не нашли никакой предсмертной записки. Я вспомнил также, что в тот вечер у Прентиса была назначена встреча с одним человеком, но хозяин покончил с собой незадолго до прибытия гостя. Этим гостем был Фрэнк Квин.

Итак, передо мной была предсмертная записка Прентиса. И обнаружила ее не полиция, ее нашел Фрэнк Квин, который появился в доме Прентиса сразу же после его самоубийства, чтобы «успокоить» бившуюся в истерике миссис Прентис и позвонить в полицию.

Внимательно изучать эту записку было некогда, но в ней Прентис признавался в подлоге, мошенничестве, воровстве. При содействии нескольких сообщников (некоторые из них являлись городскими чиновниками) он давал — и получал — незаконные доходы и взятки, обирал акционерные общества, незаконно получал доходы от муниципального строительства; эти мошенники снимали сливки с контрактов на строительство мостов, школ, дорог, используя материалы более низкого качества и присваивая себе сэкономленные таким образом деньги. В записке содержался довольно длинный список специфических преступлений и были названы партнеры Рейли Прентиса.

Среди них фигурировали Джон Портер, Аира Семмелвейн, Джеймс X. Траут, Филипп Бренмаунт — все те, кого я видел на сегодняшней встрече с Квином на экране своего телевизора. Помимо них в записке были названы имена четырех-пяти других мошенников, двое из которых, насколько я помнил, уже умерли. Кроме того, там упоминалось имя К.С. Флегга. Итак, в этой записке, вместе с наскоро собранными бумагами, засунутыми в карман пиджака, содержался ответ на вопрос, что помогло Квину совершить столь стремительное восхождение к вершинам преступного мира четыре года назад. Эта записка, написанная человеком, который собирался покончить с собой из-за сделанных им открытий, попала в руки такого типа, как Квин, и превратилась в мощное средство для шантажа. Очевидно, Квин использовал ее на полную катушку, добавив к ней, несомненно, с течением времени другие материалы.

Того, что я нашел, хватало с лихвой. А если добавить к этому то, что я уже знал, но не мог доказать, собранных мной улик было более чем достаточно.

Я положил в кобуру свой кольт и поднялся на ноги, но тут взгляд мой упал на телефон, стоявший на черном письменном столе Квина. Я схватился за трубку, чтобы срочно вызвать полицию, — тогда дюжина радиофицированных полицейских машин направится сюда. Пробил час, когда мне хотелось видеть рядом как можно больше полицейских, — и у меня было законное основание для вызова полиции: бумаги, рассованные по карманам, и труп мужчины в костюме клоуна. Но на телефонном аппарате отсутствовал диск.

— Алло? Алло? Фрэнк? — услышал я в трубке звонкий голос Невады.

С досады я чуть было не бросил трубку, но вовремя остановился. Услышав такой странный звонок, Невада мог послать сюда для проверки своих подручных.

— Эй, парень, это Джимми Оукридж, — невнятно пробормотал я, изменив голос. — Два-двадцать три-сорок восемь. Кто-то украл здесь диск.

— Убирайся лучше оттуда подобру-поздорову, — ответил Невада. — Тебе не положено пользоваться этим телефоном. Фрэнк поблизости?

— Он вышел. Джимми Оукридж два-двадцать три-сорок восемь. Мне надо поговорить с Мейбл.

Невада посоветовал мне вместо этого пойти пропустить еще стаканчик, и я дал ему отговорить меня от беседы с Мейбл. Мокрый от пота, я повесил трубку, потом взял у Квина ключ, подошел к двери и отпер ее. На секунду я замер на месте, потом, бросив последний взгляд на хаос, который оставлял после себя, вышел в коридор.

Не успел я закрыть дверь, как мне послышался какой-то глухой шум, то ли в комнате, то ли где-то поблизости, в коридоре. Но по лестнице только что поднялись мужчина и женщина в маскарадных костюмах, они смотрели в мою сторону, поэтому я расширил, как мог, свою нарисованную улыбку и направился к ним. Звуки оркестра доносились снизу. Парочка улыбнулась в ответ, они размахивали руками, показывали на меня пальцами и так кривлялись, как будто решили станцевать передо мной джигу. Выпитого ими с лихвой хватило бы на восьмерых. Проходя мимо них, я исполнил в ответ несколько танцевальных па, отчего парень, весело загоготав, свалился на пол.

Я стал спускаться по лестнице. На первый взгляд все выглядело точно так же, как раньше, до того, как я поднялся наверх. Внизу мельтешили разноцветные костюмы, люди танцевали, кружились, болтали, разбившись на маленькие живописные группки. На какое-то мгновение я решил, что сумею улизнуть отсюда. Я уже растерял значительный запас бодрости, то неукротимое чувство, которое владело мною несколько минут назад, но кое-что, видимо, осталось: сердце радостно забилось при мысли, что сейчас я выйду из дома и уеду.

Я спустился почти до подножия лестницы.

Осталось преодолеть всего несколько ступенек, и тут я заметил неподалеку, около танцевальной площадки, группу из четверых мужчин. Двое были мне знакомы, слишком хорошо знакомы. Это были Малыш Хэл, который с моей помощью попал в тюрьму за попытку ограбления, и Макгун, горилла, в чьем черепе я пробил дырку с помощью мусорного бачка. Третьим был тупоголовый убийца Джим Лестер, а четвертый тоже походил на наемного убийцу. Я подумал с тоской, что неплохо было бы оказаться в десяти милях от них, когда за моей спиной, на верхней площадке лестницы, раздался непонятный крик.

Все четверо, отвернувшись от меня, посмотрели наверх. И почти все головы в зале повернулись в сторону кричавшего. Я понял, кто кричал, раньше, чем посмотрел в ту сторону. Он стоял наверху, еле держась на ногах и цепляясь за перила. У него не было оружия, но, подняв руку, он указывал на меня. Это был Барракуда. Капли крови падали из разбитого рта на длинный черный балахон.

— Это Хеккер, — сказал один из четверки, стоявшей неподалеку от меня. — Глянь-ка на его рот. Что...

— Держите его! — орал Барракуда — или Хеккер, — его хриплый голос с трудом пробивался сквозь разбитые губы. — Задержите его, убейте его! — Он указал на меня обвиняющим перстом и закричал: — Убейте этого клоуна!

Я перевел взгляд на собравшихся, все смотрели на меня. Я ощущал на себе взгляд двухсот пар глаз. Оркестр внезапно замолк. Я с отчаянием понял, что мои шансы на выживание практически сведены к нулю, но все же постарался улыбнуться как можно шире своими нарисованными губами и, подражая клоуну, одним прыжком преодолел оставшиеся ступени, хотя не видел для себя никакого выхода. Я реалистически оценивал ситуацию. Понимал, что со всей бандой мне не справиться.

В наступившей тишине снова раздался хриплый вопль Барракуды:

— Убейте этого клоуна! Это Шелл Скотт!