– Мужчина! Вы слышите меня? Как ваше имя? – казенным голосом спросила молоденькая медсестра у лежащего на носилках человека с закрытыми глазами и вздутым животом, только что доставленного «Скорой помощью» в приемный покой городской больницы.

– Циркуль! – превозмогая боль, с трудом выдавил из себя несчастный, не открывая глаз.

– Что это за такое странное имя? – удивилась девушка, привычным движением поправляя выбившуюся из-под накрахмаленного синего колпака прядь льняных волос.

– А что, не нравится? – скривился тот, чуть приоткрыв угасающие на землистом лице влажные глаза.

– Так, гражданин, вы это бросьте! Здесь вам не тюрьма и не зона! – вспыхнула медсестра. – Извольте нормально отвечать, когда спрашивают, вы все же в больнице находитесь.

– Ничего не понимаю, – растянул собеседник в беззлобной улыбке синюшные губы, сверкнув при этом зубами из желтого металла с въевшимся в них чифирем. – Володя Ульянов, пожалуйста, всем известен как Ленин, Иося Джугашвили – как Сталин, Серега Костриков – как Киров, а я чем хуже? Так же все по тюрьмам да по ссылкам кочую еще поболе, чем сии персонажи.

– Паспорт у вас есть? – теряя терпение, осведомилась сотрудница приемного покоя, поигрывая желваками на пунцовых щеках.

– Еще не получил, два дня как от «хозяина», – ухмыльнулся бывший зек. – Только справка об освобождении имеется на руках у сестренки, она где-то здесь, со мной ехала в «Скорой».

– Товарищи, кто приехал с этим мужчиной? – закричала медсестра, повернувшись к людям, серой массой толпившихся у входа.

– Я! Я с ним! – подала голос молодая, раньше времени увядшая от непосильной работы и тяжелой жизни женщина, отделяясь от толпы. – Вот его документ! – и протянула вчетверо сложенный лист белой, слегка заляпанной бумаги.

– Наталья, в чем дело? Почему до сих пор не оформляете больного? – строго поинтересовался у медсестры подошедший к ним средних лет уставший хирург.

– Владимир Иванович, да вот больной дурака валяет, не хочет свое настоящее имя говорить, на кого историю болезни заводить?

– Вы в розыске? – без предисловий поинтересовался доктор.

– Да что вы! Он только освободился из колонии, у него и справка имеется! – затарахтела, словно квочка, сестра Циркуля, размахивая бумагой.

– Проничев Владимир Николаевич, – вслух прочитал хирург и внимательно посмотрел на дядьку, – тезка, значит. Так, что за проблема?

– Никаких проблем, начальник. Тридцать пять лет из пятидесяти Циркулем кличут, отвык уж.

– Володя, хватит дурака-то валять! – набросилась на Проничева сестра. – Люди тебе помочь хотят, а ты все гонор свой дурацкий показываешь! Ох, прости господи! Все по тюрьмам да по зонам!

– Как Ленин! – снова растянул в мрачной улыбке свои полумертвые губы уголовник.

– Что беспокоит? – перешел к делу Владимир Иванович.

– Живот болит, рвет часто, – выдавил из себя Проничев.

– А что случилось, когда заболел?

– Недавно съел что-то, видать.

– Не слушайте его, доктор, – затараторила родственница. – Малолетки его какие-то избили, по животу пинали, когда он от вокзала до дому шел. Дал бы телеграмму – мы бы встретили, а он сам поехал!

– Нюра, что ты несешь! – превозмогая боль, приподнялся на локтях Циркуль и с укором посмотрел на сестру. – Говорю, съел чего-то!

– Ох, Вовка, Вовка! – покачала головой Нюра. – Шестой десяток ужо идет, а все свои тюремные замашки никак не оставишь. Владимир Иванович, он все по порядкам зоновским живет! А у них, видите ли, западло считается закладывать. Нельзя говорить, кто его побил, сам должен разобраться! Всю свою жизнь из-за этих понятий и разборок под откос пустил.

– Вы успокойтесь! Я и сам вижу, что его избили: кровоподтеки на животе не скроешь.

– И что с ним?

– Плохо очень дело: тупая травма живота с повреждением внутренних органов, похоже, кишки лопнули, перитонит развился, – нахмурился доктор, закончив осмотр Циркуля. – В настоящее время протекает терминальная фаза процесса. Так, почему сразу не обратились за помощью, а, тезка?

– Док, я всю сознательную жизнь по понятиям живу! Ты знаешь, сколько раз я жизнью из-за этого рисковал, сколько в ШИЗО (штрафной изолятор) и в БУРе (барак усиленного режима) гнил?

Доктор с грустью посмотрел на рецидивиста, с ног до головы покрытого витиеватой татуировкой, и ничего не ответил.

– Я – Циркуль! Меня вся братва в округе знает. Я никогда стукачом не был, – прошептал некогда грозный в определенных кругах Володя Проничев и, обессиленный, упал на каталку.

– Мы его сейчас пару часов покапаем, так как он сильно обезвожен, после возьмем на операцию! – сообщил доктор Нюре.

– Владимир Иванович, ну хоть какая-то надежда есть? – сквозь слезы спросила сестра Циркуля.

– Мы сделаем все, что в наших силах! – уклончиво ответил хирург.

Через два часа отточенным движением Владимир Иванович рассек переднюю брюшную стенку пациента Проничева на две части, развалив при этом православный храм, любовно изображенный на коже пострадавшего, и «вошел» в живот. Как он и предполагал, имело место повреждение кишечника с разрывом стенок последнего. Все внутренние органы плавали в излившихся фекалиях. Операция длилась почти три часа.

– Доктор, ну как? – с мольбой в голосе спросила вышедшего из операционной хирурга сестра Циркуля.

– Нюра, чудес не бывает, – начал говорить Владимир Иванович, подбирая слова.

– А-а-а-а! – перебивая его, заголосила Нюра, осознав непоправимое, и, неожиданно уткнувшись в грудь хирурга, оросила белый халат крупными слезами. – Володя! Володя! – голосила женщина, не скрывая своего горя.

Хирург похлопал покрытой перчаточным тальком рукой Нюру по спине и усадил ее в стоящее неподалеку обитое рваным дерматином кресло. Подбежавшая медсестра подала стакан с водой. Сестра умершего, клацая зубами по стеклу, опорожнила стакан и, прикрыв лицо руками, зашлась в беззвучном плаче.

– Простите, мы сделали все, что могли, – продолжил доктор, – но поймите, его доставили слишком поздно. Были повреждены полые органы, развился каловый перитонит, пришлось удалить полтора метра кишечника. Сердце не выдержало нагрузок. Оно и так у него было довольно слабым, тут еще и перитонит.

– Владимир Иванович, а скажите, его можно было спасти, если бы мы сразу после того, как его отдубасили, обратились? – оторвав руки от мокрого лица и продолжая всхлипывать, осведомилась Нюра.

– Безусловно, чем быстрее к нам доставят такого пациента, тем больше шансов выжить. Два дня – очень много для такого вида повреждения. Удивляюсь, как он терпел? Ведь такая же боль творится, когда содержимое полых органов, в данном случае кишок, в свободную брюшную полость поступает!

– Доктор, он шибко терпеливый!.. Был! – ответила женщина, вытирая слезы с лица поданным хирургом носовым платком. – Очень! Он же мне заместо отца был. Папка у нас рано помер. Володя на пятнадцать лет меня старше, а нас у мамки еще двое. Володя старший. Первый срок получил, когда мясо украл для нас. Он на «колбаске» работал, ему всего шестнадцать годков было. Другие все пропивали, а он в дом тащил, в семью! Судья попалась строгая, не пожалела Володю, семь лет вкатила. Там, на зоне, он и нахватался своих понятий. Как освободился, так, почитай, через месяц и сел по новой. Кто-то ему чего-то не так сказал, он за нож схватился, и новый срок. А после уж и не вылазил из заключения. И мамку без него схоронили! Но нас он любил, не забывал, из тюрьмы даже деньги нам посылал! Такой человек был! Хороший он был, доктор, понимаете?

– Нюра, я все понимаю! Вы рассказывайте, вам выговориться надо, так легче станет! Говорите, я слушаю.

– Так уж и ничего, все сказала. Он на зоне в авторитете был. Мои старшие сестры в люди выбились, техникумы закончили, мужья путевые достались, в Питере живут обе. А у меня муж умер, двое детей на руках. Я на трех работах полы мою, чтоб прокормить их. Но к Володе на свиданку регулярно ездила, передачи отвозила. Он, правда, ругался, говорил, что у него все есть, но я все равно возила, а как же? Брат все же. Сестры поначалу тоже ездили, а потом стесняться стали, что у них брат – рецидивист, перестали навещать. Он потому ко мне и приехал, а не к ним. Вот ведь судьба: на зоне был большим авторитетом, а тут какие-то малолетки отпинали.

– К сожалению, такое бывает. Сейчас много абсолютно отмороженных пацанов развелось. Таким в темном углу не попадайся – убьют! К нам часто их жертв доставляют. Ваш брат, видимо, на таких вот ублюдков и нарвался.

– Наверное, так и было! Стоило столько мучиться в жизни, за понятия свои страдать, чтоб вот так глупо в подворотне смерть принять лютую от сопливых пацанов, которые и не посмотрели, что он авторитет там какой-то…

– Нюра, все мы под Богом ходим. Смерти все равно, авторитет ты или нет, богатый или бедный, мучился в жизни или счастливо прожил, не зная нужды, она приходит и забирает. Перед смертью все равны!

– Да, доктор, тут вы правы. А скажите, когда мы его можем забрать?

– После вскрытия.

– А зачем? Вам не ясно, отчего он умер?

– Нет, мне ясно, но так положено: все, кто в больнице умер, должны быть вскрыты.

– Владимир Иванович, ну зачем еще над мертвым-то издеваться? Отдайте мне его, я похороню хоть по-человечески!

– Хорошо, пройдемте к главному врачу, объясним ситуацию, напишите заявление, что не хотите вскрытия, возможно, и разрешит отдать так.

Главный врач согласился.

Таких немного, но они есть. Чаще встречаются те, что норовят специально, из вредности, отравить жизнь и врачам и своим родственникам. Скандалят, требуют к себе повышенного внимания, хотя мы ко всем стараемся относиться одинаково. В соседней палате находится больной Заметный, имя-отчества не помню, весьма желчный, недовольный всем старикашка. Год назад у него выявили опухоль толстой кишки. Метастазов нет, размеры ее небольшие, вполне укладывается на радикальную операцию. Он пошел в глухой отказ! Не дам!У стариков опухоль обычно растет медленно. За год он попадал к нам три раза. Она увеличивалась в размерах, постепенно перекрывая просвет кишки. Привозили с подозрением на кишечную непроходимость. Но после очистительной клизмы ему всякий раз становилось лучше, он просился домой. Все предложения об оперативном лечении попросту игнорировал.– Вот вам! – орал Заметный, поднося сложенную из пальцев правой кисти фигу к носу дежурного хирурга. – Вот! Видели? Не дам оперировать! Обойдетесь, кровососы!В это раз опухоль перекрыла полностью просвет органа, разрослись метастазы. Оставалось только одно средство, чтоб облегчить страдания пациента: вывести кишку на переднюю брюшную стенку, сформировать колостому. Выполнять радикальную операцию уже было поздно. Драгоценное время оказалось упущено.– Коновалы! Им бы только человека угробить! – громко ругался Заметный в палате, меняя очередной мешочек, наполненный калом, у себя на боку. – Сделали из нормального человека инвалида! Что мне, теперь всю жизнь в мешок с…ть? Угробили!Страдающий много лет язвенной болезнью двенадцатиперстной кишки Василий Бахусов тоже не любил врачей и отказывался от операции. В результате у него сформировалось значимое сужение выходного отдела желудка и принятая пища просто не поступала в организм. Василий похудел на 30 килограммов и напоминал экспонат из анатомического музея. И после этого он не желал оперироваться.У Бахусова оказалось множество родственников. Люди недалекие, но весьма привередливые. Требовали от нас, чтоб спасали их Васю без операции. Лишь когда стало окончательно ясно, что без операции тут не обойтись, сдались.– Доктор, если с Васей что-то случится, мы вас по судам затаскаем! – напутствовала меня перед операцией жена Бахусова.– Если все пройдет замечательно, то мне на вас в суд подавать? – парировал я.– За что? – искреннее изумлялась супруга язвенника.– Ну как же, вы меня пугаете судом. У меня руки теперь год трястись от страха будут. Не смогу нормально оперировать. А мне семью кормить надо!– Доктор, я же фигурально! – смягчилась госпожа Бахусова.Пациентов не выбирают, но многие из них выбирают нас. И есть за что! Великолепное оснащение, все виды УЗИ и эндоскопии, компьютерный томограф, широчайшие рентгеновские исследования, включая сосудов и сердца, и еще много того, что в обычной больнице отсутствует. И притом все это функционирует 24 часа в сутки!А какие уникальные специалисты трудятся в нашей больнице! У нас базируются три медакадемии города. Операции на позвоночнике и сосудах шеи и головного мозга стали обычным делом. Резекция желудка, протезирование суставов, искусственная почка, очищение крови от токсинов и многое другое прочно вошли в нашу жизнь.Но уникальное оборудование и гениальные специалисты блекнут на фоне бестолково организованной работы, обычной человеческой лени и хамства. Обычный человеческий фактор разрушает стройную систему по оказанию экстренной помощи. На этом месте я вынужден сделать лирическое отступление.