Июнь – разгар белых ночей и массового наплыва туристов. На Невском проспекте – столпотворение. Небывалая красота царит в это время года. Дни и ночи напролет можно бродить по историческим местам, изучая шедевры Северной Пальмиры. Многие путешественники специально ради такого природного явления стремятся попасть в Санкт-Петербург именно в белые ночи. Преодолевают тысячи километров, чтоб подняться по винтовой лестнице на колоннаду Искаиевского собора, чтобы с высоты птичьего полета обозреть не гаснущую в ночи историческую часть города. Сама природа идет людям навстречу, дав возможность во всех мельчайших деталях увидеть легендарное разведение мостов.
Но мне пока не до красот славного града Петрова: завтра на работу. Необходимо как следует выспаться, чтобы свежим и бодрым прибыть на службу.
Начало июня охарактеризовалось очередным скандалом. Изволила выйти на работу после двухмесячного перерыва заведующая инфарктным отделением Клара Алексеевна Вальтер. Сея 70-летняя дама приходилась очередной родственницей главному врачу. Только этим и объяснялось ее столь длительное пребывание у руля.
На самом деле количество руководителей весьма преклонного возраста в медицинских учреждениях Санкт-Петербурга не перестает удивлять. Не так редки 70-, 75– и даже 80-летние почтенные старцы, осуществляющие руководство в сфере медицинских услуг. Причем убрать их с насиженного места весьма проблематично. Они, как клещи, вцепились в свое кресло, ничем их оттуда не выманить.
Я понимаю, что их регалии и заслуги в здравоохранении заслуживают бесспорного уважения, но, простите, природу не обманешь. Сужение сосудов, именуемое облитерирующим атеросклерозом, не щадит никого и ничто, в том числе и сосуды головного мозга, вызывая деменцию, проще говоря – слабоумие. И вот от таких начавших впадать в маразм дедушек и бабушек зависят десятки и сотни судеб. И все это прекрасно видят, но молчат, продолжая делать вид, что все у нас замечательно. Прямо Политбюро времен Л.И. Брежнева: стоить вспомнить Арвида Яновича Пельша, несгибаемого красного латышского стрелка, в молодые годы охранявшего Ленина. Он же до последнего махал ручкой с мавзолея, став уже и вправду негнущимся стариком. Подобных деятелей, из которых песок сыпался, у власти было превеликое множество. Но время-то изменилось, сейчас, слава богу, 21 век. Как же лозунг: «Даешь дорогу молодым!»?
Кларе Алексеевне только 70, но атеросклероз уже давно и надежно поразил ее головной мозг. Она очень не любила, когда посторонние сотрудники проходили через инфарктное отделение, так как считала, что они разносят заразу и грязь.
Но так вышло конструктивно, что расположенное на втором этаже девятиэтажного правого крыла здания инфарктное отделение стояло на пути в центральное и левое крыло больницы. Следующий переход располагался лишь на пятом этаже. Заведующая отделением ревностно следила, чтобы, не дай бог, никто не прошел через ее отделение! Скандала не избежать!
Не зная всех тонкостей, я шел по инфарктному отделению, желая попасть в центральный корпус.
– Стой, куда прешь?! – На пути у меня встала пожилая женщина в белом халате без бейджа. Она расставила руки, пытаясь не пустить меня дальше.
– Спокойно, мамаша! – без особого усилия отодвинул ее в сторону и прошел куда надо. Где ж мне было знать, что это сама Вальтер по привычке преградила мне проход.
– Ап-ап! – захлопала Клара Алексеевна искривленным ненавистью ртом, едва не потеряв зубные протезы. Но так ничего не сказала. Не получилось. Потрясение было ошеломляющим. Ее, саму Вальтер, кто-то посмел задвинуть в угол!
– Дмитрий Андреевич, расскажите, как так получилось? – механически спросил главный хирург клиники, когда я явился по его приказу.
– Вы о чем?
– О конфликте с Вальтер. Вы теперь знаете, с кем связались?
– Мне заявление сейчас писать? Или вначале выслушать нравоучение?
– Да не то и не другое!
– Поясните.
– Обойдетесь! Если кто спросит, то скажите, что я с вами побеседовал. А на будущее держитесь от нее подальше. Стерва редкостная, все это знают. Но… приходится терпеть. Вы же понимаете все не хуже меня. Идите работайте!
Когда вышел из кабинета, по коридору не спеша прогуливалась Вальтер собственной персоной. Я надвинул на глаза брови и сделал скорбное лицо, будто меня только высекли. Клара Алексеевна заметно приободрилась, выпрямила спину и игривой походкой отправилась по своим делам.
– Дмитрий Андреевич, там Борматухин из 15-й палаты бузит! – обратилась ко мне Светлана, постовая медсестра, когда я добрался до своего отделения.
– Светлана Анатольевна, так 15-я – это не моя палата, – официальным тоном известил я.
– Я знаю, Паша, вернее, Павел Альбертович, – поправилась медсестра, – у них лечащий доктор. Но они его не слушаются. Молодой. Может, вы с ними поговорите?
– Я? А за что мне такая честь?
– Ну, про вас знаете что говорят? – улыбнулась Света.
– Любопытно, что?
– Говорят, Правдин такой строгий доктор, что когда он входит в палату, то больные, если на судне сидят, со страху прекращают опорожнять кишечник. А те, кто лежит в кровати, могут прямо под себя обмочиться.
– Да ну? Так и говорят? – рассмеялся я.
– Да! – улыбнулась девушка. – Ну поговорите с Борматухиным. Что мне, за Трехлебом идти? Опять тогда Пашке шею намылит.
– Ну, раз прекращают опорожнять кишечник, тогда идем!
Борматухин, 35-летний бесцветный алкоголик, похожий лицом на коровью лепешку, сидел на кровати с голым задом и пускал нюни:
– Отдайте мои штаны-ы-ы-ы!
– Так! Борматухин, что случилось?
– Доктор, отпустите меня домой! Штаны забрали и трусы. Скажите, чтоб отдали! Ы-ы-ы!
– Он с чем лежит? – повернулся я к медсестре.
– Известно с чем! С алкогольным панкреатитом!
– А что тебе дома делать?
– Полежать хочу, я здесь недалеко живу! Ы-ы-ы!
– А тут почему не хочешь лежать?
– Я на диване хочу! У меня от вашей кровати спина болит. Я полежу немного и приду!
– Врет он все! Дмитрий Андреевич, выпить он хочет! – пояснила Света.
– Нет! Я на диване хочу полежать! Ы-ы-ы!
– Борматухин, тебе что в канаве лежать, что на диване – все едино!
– Ы-ы-ы! На диване лучше!
– Лег ровно! Так! Покажи живот! Подыши животом! Замечательно! Светлана Анатольевна, отдайте ему штаны, и пусть катится на все четыре стороны! Острого ничего не вижу!
– Да вы что! А вдруг с ним что-нибудь случится?
– А что с ним может случиться?
– Напьется! Снова к нам попадет!
– Напьется – в блок экзогенной интоксикации сдадим.
– А что это такое? – насторожился Борматухин.
– А вот напьешься – узнаешь!
– Нет, вы сразу скажите! Может, я никуда и не пойду тогда!
– Тогда лежи! Лечись!
– Ладно! Два дня еще полечусь! А то сразу в блок какой-то!
– Спасибо вам, Дмитрий Андреевич, лихо вы его! – поблагодарила медсестра, когда мы вышли из палаты. – Скажите, вы бы его и в самом деле выписали, если бы он и дальше бузить стал?
– Ну, я бы не выписывал, все-таки Павла Альбертовича палата. Ему историю оформлять. Но отпустил бы. Если он не хочет лечиться, зачем его понапрасну держать?
– Но так нельзя! Вдруг снова напьется?
– Да он и так нагрузится. Ты сейчас следи, чтоб дружбаны его не пришли в палату и дозу не принесли. У нас в больнице такой проходной двор, можно смело бочку с пивом подогнать.
– Ну зачем вы так говорите?
– А что, я не прав? У нас абсолютно посторонние люди совершенно свободно разгуливают по палатам в уличной обуви и без халатов. Приносят с собой черт знает что!
– Ну, вы утрируете!
Словно в подтверждение моих слов на отделение ввалился массивный, обливающийся потом дядька с двумя полными пакетами, забитыми разной снедью. За окном тарабанил дождь.
– Скажите, это 1-я неврология? – пробасил дядька, оставляя за собой на свежевымытом полу грязные разводы от мокрых кроссовок.
– Нет, это 4-я хирургия! – ответила Светлана. – Мужчина, а переобуваться не надо?
– Где?
– Там внизу бахилы продают!
– А у меня денег нету! – хихикнул мужик и, позвякивая бутылками, отправился искать 1-ю неврологию.
К середине июня больных стало поменьше. Давал о себе знать дачный сезон. Но прибавились кататравмы и те, кто падал с высоты. Я статистику не высчитывал, но «парашютистов» в больницу доставляли со «Скорой» практически каждый божий день.
Запомнился некто Брусков. Да и попробуй такого забудь!
Пятидесятилетний тунеядец Федя Брусков вел развеселый, не обремененный никакими обязательствами образ жизни. В течение последних 20 лет ни дня нигде не работал. Считал себя свободным художником, кутил по целым неделям, не выходя из запоя.
Единственное, что он успел доброго сделать за свои пять десятков лет, – родить приличную дочь, которая в отличие от беспутного папаши работала и имела замечательную семью.
Как известно, за все надо платить. Пришла пора и Федору отвечать по счетам за удаль молодецкую.
В одно теплое июньское утро, когда собачники только начинают выгуливать четвероногих любимцев, Брусков вышел из окна, расположенного на пятом этаже типичной панельной девятиэтажки. Я не оговорился. Не выпал, а именно вышел. По крайней мере, так утверждали очевидцы. Один из них, выгуливавший своего пекинеса, успел все хорошо рассмотреть.
По его словам выходило, что около семи часов на пятом этаже возник какой-то загадочный шум. Он заподозрил, что кто-то о чем-то яростно спорил. Это насторожило хозяина пекинеса, и он решил посмотреть развязку.
Долго ждать не пришлось. Вскоре окно настежь распахнулось, и в проеме, слегка покачиваясь, показался нетрезвый Брусков. Он выпрямился во весь рост, прошелся по краю подоконника, постоял, а затем шагнул на улицу. Так как Федя летать не умел, то шлепнулся он аккурат на асфальт, рядом с собачником, забрызгав того кровью.
Очевидец вызвал «Скорую» и милицию, до приезда которых как мог оказывал врагу закона всемирного тяготения помощь. Все, что он лицезрел, в красках изложил врачам «неотложки». Кстати, со слов врача, забиравшего Брускова с места падения, из загадочного окна по-прежнему доносились звуки, похожие на спор нескольких лиц. В проем, чтоб поинтересоваться судьбой Федора, так никто и не высунулся. Видимо, там заранее твердо знали, чем закончится шаг в неизведанное.
Те переломы, что приобрел свободный художник, травматологи между собой ласково именуют «суповой набор». Практически не осталось ни одной целой крупной трубчатой кости. Но зачислили Федю в 4-ю хирургию, так как помимо костей у него оказались поврежденными селезенка и печень. Мы его оперировали. А в медицине как? Руку приложил – лечи!
Две недели Брусков находился между небом и землей в реанимации. На пятнадцатый день пришел в себя и… попросил пива. Отказали. Обиделся, два дня ни с кем не разговаривал. Решили, что так проявился ушиб головного мозга. Выполнили компьютерную томографию. Настораживающих моментов не обнаружили.
На 20-й день повторно попросил пива. Не дали. Перевели на отделение. За все то время, что он находился в реанимации, его судьбой интересовалась только одна дочь Марина. Жена так и не появилась. Федя о родственниках не спрашивал. Его больше заботил вопрос, когда ему принесут пиво.
Марина очень хотела, чтоб папа поправился. Когда Брускова подняли на отделение и определили в мою палату, то в прямом смысле она ДОСТАЛА меня до самых печенок своим повышенным вниманием.
Не успею зайти на отделение, она уже бежит ко мне: «Как папа?» – «Пока не знаю, только пришел». Иду по коридору: «Как папа?» В туалет заскочу по нужде, не стесняясь, стоит около, ожидает с тем же самым вопросом. Просила номер моего телефона, не дал. Такое чувство, что у меня один пациент на все отделение – ее непутевый папаша.
– Марина, но нельзя же так меня доставать с вашим папой! – уже не выдержал и стал выговаривать ей все, что накопилось за эти дни. – Папа ваш под присмотром! Лечат! Скоро домой выпишем!
– Доктор, я не достаю, а интересуюсь его здоровьем! Это, простите, мой отец!
– Вы бы лучше интересовались его здоровьем, когда он пил и гулял. Он вытворял что ему в голову взбредёт, в окна шагал, мы потом с ним мучаемся!
– Как вы можете так говорить?! Вы же врач!
– А что, врач не человек? Честно вам скажу, эти алкаши у меня уже вот где сидят! – щелкнул я ладонью по горлу.
– Мой папа не алкаш! Он великий художник, только его пока никто не понимает!
– Вот и надо было за ним следить, чтоб картины писал, а не водку хлестал!
– Это не ваше дело! – вспыхнула Марина.
– Ошибаетесь! Теперь мое, раз он у меня в палате находится!
– Так как это ваша палата, то, будьте любезны, обеспечьте ему надлежащий уход!
– Что в вашем понимании «надлежащий уход»?
– Его обязаны кормить, поить, переворачивать, выносить вовремя судно и производить смену постельного белья.
– А что, это все не выполняется?
– Да! Но не так часто, как хотелось бы!
– Извините, мадам, но у нас практически нет санитарок. Их функции выполняют медицинские сестры и студенты. Или вы желаете, чтобы я бросил оперировать и за вашим батюшкой горшки выносил? Смею заметить, это ваш отец! Не мой!
– Я не требую, чтобы лично вы горшки выносили. Я прошу привлечь персонал.
– Марина, вы меня слышите? У нас нет санитарок! Не-ту! ЭТИМ занимаются медсестры, когда освободятся от основной работы. Или студенты, если они есть. Возьмите и сами выносите из-под своего папы!
– Почему я должна этим заниматься? Я, между прочим, работаю и плачу налоги!
– Какое приятное совпадение! Я тоже, знаете, работаю и плачу налоги. Однако вынужден терпеть все это безобразие! Хотите, устрою к нам санитаркой?
– Странно, куда у вас все санитарки подевались?
– Вы что, фильмов насмотрелись? В Питере за те копейки, что им платят, никто работать не пойдет!
– И как быть? – уже спокойным тоном спросила дочка непризнанного гения Брускова.
– Три варианта. Первый: оставить все как есть. Второй: нанять сиделку. Третий: смирить гордыню и ухаживать за папой собственными силами. Вас какой устраивает?
– Третий! – немного подумав, ответила Марина. – Сколько вы его планируете продержать у себя?
– По животу все спокойно. Как только переломы чуть срастутся, можно домой.
– Хорошо, я поговорю с мамой.
– А мама – это его жена? Что-то я ее ни разу не видел.
– Да, они так и не оформили развод. Но она не горит особым желанием его навещать.
– Я заметил.
Жена у Брускова оказалась вполне симпатичной женщиной, выглядевшей несколько моложе своих лет. Посидев возле мычащего мужа и оценив его беспомощное состояние, согласилась за ним ухаживать.
Оставим на время семью Брусковых и перейдем в соседнюю палату, навестим женщину по фамилии Филина.
Мадам Филина попала к нам на отделение неделю назад с неясными болями в животе. В ходе лечения выяснилось, что у нее нет хирургического заболевания, а есть хроническая болезнь толстой кишки. Оно лечится консервативно в условиях поликлиники у гастроэнтеролога. Перед выпиской Филина попросила меня об одолжении: выполнить ей колоноскопию и эндоскопический осмотр кишечника в условиях стационара. Я с легкостью пошел навстречу, так как имею представление, какие колоссальные очереди в наших поликлиниках.
Для подготовки перед исследованием нужно либо сделать клизму, либо выпить слабительное. От клизмы Филина категорически отказалась.
Ее сын купил популярный сейча с препарат ФЛИТ. До этого у нас применялся ФОРТРАНС. Оба слабительные и начинаются на «Ф». Флит в отличие от фортранса пьется с интервалом в 12 часов. Всего две маленькие бутылочки по 45 миллилитров. Но могут привести к большим проблемам. А фортранс смешивается с большим количеством воды, до 3–4 литров, и принимается сразу.
– Запомните одну важную деталь! – напутствовал я Филину в присутствии сына. – Одну бутылочку выпиваете сразу. Вторую – через 12 часов. Никак не раньше!
– А я в Интернете читал, что сразу надо все выпивать! – сказал развязным тоном сынок Филиной, самоуверенный хам лет 30.
– Вы, наверное, путаете с фортрансом? Этот препарат принимают сразу. А флит требует осторожности, – объяснил я, стараясь не замечать грубого поведения родственника своей пациентки.
– Ладно, доктор, мы тут сами разберемся. Вы сказали – мы поняли! Идите, куда шли! – отмахнулся от меня знаток фармакологии.
Утро следующего дня началось с воплей и сотрясания воздуха непечатными словами. Филин-младший носился по отделению и требовал привлечь меня к ответственности.
– А, вот и Правдин идет! Иди-ка сюда! – увидев меня и выпучив глаза, начал орать любитель Интернета.
– В чем дело? Почему вы так кричите?
– Я? Это ты у меня сейчас орать будешь!
– Что-то я не припомню, чтоб с вами пил на брудершафт и переходил на «ты»! – ледяным голосом произнес я, ТАК посмотрев в сузившиеся глазенки зарвавшегося сынка, что тот сразу притих и закрыл рот. – Ну, и что за проблема?
– Моя мама чуть из-за вашего лекарства не померла! – прошипел Филин.
– Что означает «из-за моего»? Я его изготовил и вам в руки дал?
– Нет! Я его купил! Но вы мне про него сказали!
– Похоже, вы не послушали меня и выпили все лекарство сразу? – Смутная догадка пронеслась у меня в голове.
– Так в Интернете написано! – опустил вниз глаза упрямец.
– И лечитесь по Интернету! Зачем к врачам обращаться? – с негодованием бросил я туповатому парню.
В ходе проведенного по горячим следам расследования выяснили следующее: сын Филиной все же наплевал на мои рекомендации и дал испить маме оба флакона мощнейшего слабительного одним махом. Смоделировал своими действиями самую настоящую холеру. Для нее характерна обильная диарея, мощное обезвоживание всего организма и потеря необходимых для обмена веществ электролитов.
Проще говоря, мадам Филина чуть не погибла от рук собственного сына. Теперь он искал виноватых. Слава богу, дежурный врач не растерялся, быстро подключил несчастную к капельнице и срочно начал вливать необходимые растворы. Женщину буквально вытянули с того света.
– Я этого так просто не оставлю! – выкрикивал сын Филиной дежурную фразу. – Встретимся с вами в прокуратуре! Я покажу, как над людьми издеваться!
– Так, минуточку! Давайте во всем разберемся!
– Не о чем больше разговаривать! Отведите меня к заведующему! Где он?
На шум прибежал Трехлеб и, оценив ситуацию, пригласил к себе в кабинет и меня, и Филина-младшего. Я в двух словах разъяснил заведующему, что произошло. Он попросил меня выйти из кабинета, оставшись с ним наедине. О чем они там в течение получаса беседовали, не знаю, но только по окончании разговора сын Филиной вышел из кабинета и с торжествующим видом медленно прошел мимо, не глядя на меня.
– Дмитрий Андреевич, прошу вас в палату, где лежит Филина, не заходить. Я отстраняю вас от лечения. Утром сын увезет ее в другую больницу.
– То есть я из доверия вышел?
– Нет, просто не обостряйте обстановку. Этот сынок на вас жалобу написал в два листа мелким почерком.
– Интересно, когда успел?
– Не знаю! Он мне уже готовый текст передал! Все, идите и работайте! К ним не суйтесь. Попрошу Витю Бабушкина, он уделит им время. Позже сам еще зайду.
– Да что случилось, Павел Яковлевич? Что в жалобе указал?
– Да ну… Всякий бред! Все в кучу пособирал! Это хорошо, что он мне ее передал, а не главному врачу! Иначе имели бы сейчас бледный вид! У него в прокуратуре какие-то подвязки!
– Павел Яковлевич, не надоело вам перед всякими хамами унижаться?
– Что вы имеете в виду?
– Вы прекрасно понимаете, о чем я! Каждый, мягко говоря, недалекий человек, знающий о медицине из Интернета, будет приходить с улицы и безнаказанно орать на врача, а мы будем терпеть и молчать только на том основании, что у него связи в прокуратуре, в горздраве, в суде, еще черт знает где?! Всякое, пардон, быдло нас в грязь макает, но мы молчим?
– Да, а мы молчим! Если вам ваше место не дорого, то я свое ценю! И не позволю, чтоб из-за вашего обостренного чувства справедливости моя карьера пошла под откос. Все! Идите! Разговор окончен!
– Иду! Только два вопроса. Позволите?
– Если недолго.
– Вот, как говорится, без протокола, скажите, как на духу, я в данной ситуации прав?
– Да! Но это ничего не меняет. Второй вопрос? Что вы еще хотели узнать?
– Это уже не важно.
– Дмитрий Андреевич, – Трехлеб посмотрел мне прямо в глаза, – не беспокойтесь, жалобе хода не дам.
– Спасибо!
– Это вас интересовало, я угадал?
– Да! – коротко бросил я и пошел в операционную.
Филины без скандала уехали около восьми утра следующего дня. Витя Бабушкин к ним так ни разу в палату и не зашел. Забыл.
Пока я тратил свои нервы на Филиных, созрели для скандала Брусковы. Федор окончательно пришел в себя. Рана на животе затянулась, боли в переломанных членах уменьшились. Пора выписывать.
Сменяя друг друга, дочь и жена Ольга постоянно дежурили у постели своего мужа и отца. Претензии больше не высказывали, и я начал забывать упреки, заявленные дочерью Мариной в самом начале месяца.
– Ольга, – начал я разговор, – господин Брусков идет на поправку.
– Я рада за него, – равнодушным тоном заявила его жена.
– Подходит к концу июнь. С первого июля я ухожу из отделения.
– Куда, если не секрет?
– В дежуранты!
– Переходите! – пожала плечами Ольга. – А какое отношение это имеет ко мне?
– Прямое! Мне хотелось бы с чистой совестью передать вашего мужа, как говорится, из рук в руки.
– После того, как вы уйдете в дежуранты, у Федора не останется лечащего врача?
– Почему? – улыбнулся я. – Разумеется, он будет. Только он не знает вашего мужа.
– Прочитает историю болезни, вы расскажете. Подождите, к чему вы клоните?
– Ну, догадались? – еще шире растянул я рот в глупой улыбке. – Хочу завтра его выписать домой!
– А мне он не нужен, – спокойно проговорила жена Брускова.
– То есть как? – Улыбка стала медленно стекать с моего лица. – А кому и куда его отдать? Он же сам еще не ходит?
– А где взяли, туда и верните! С кем пил, тот пусть его и забирает. У вас все? – встала со стула Брускова, собираясь уйти из ординаторской.
– Ольга, подождите! Так не годится! Скажите день, когда вы заберете Федора, я подготовлю документы. Желательно, чтобы пока я на отделении работаю. Составлю подробную выписку, чтоб ему инвалидность оформили. Хоть пенсию будет получать.
– Здорово! – ухмыльнулась Ольга. – Он ни дня, как институт закончил, нигде не работал. Все свои картинки малевал, никому не нужные. Пил, гулял, баб топтал, ему еще и пенсию! Нормально!
– Но он же инвалид!! Ему пенсия полагается!
– А, еще и инвалид! Да на кой он мне сдался? Доктор, я его забирать не буду!
– Может, Марина к себе пока приютит?
– Да, Марина? Она с маленьким ребенком, с мужем и его родителями в двушке ютятся! Только им папаши-инвалида для полного счастья не хватало!
– Но надо как-то решать? Вы, насколько я знаю, ему законная жена! Вы развод не оформляли?
– Нет! Но забирать я его не намерена! Его полгода дома не было! Он где-то пьет, гуляет, а когда в беду попал, Оля его должна содержать? Дудки! Хватит и того, что я здесь за ним горшки выношу.
Жена Брускова ушла. Я пригорюнился. Куда его деть?
– Доктор, к вам можно? – обратилась ко мне весьма вульгарного вида дама, стоявшая в дверях. Одета в мятый, грязный, лимонного цвета пиджак, по плечам разбросаны давно не чесанные, плохо закрашенные хной седые волосы. Дама явно щеголяла яркой помадой на толстых губах. От посетительницы разило свежевыпитым самогоном, причем низкого качества. – Я не одна! – добавила она и поправила волосы желтыми прокуренными пальцами.
– Проходите! – без особой радости пригласил я.
– Я – Люсьен! – отрекомендовалась посетительница.
– Натали! – на французский манер представилась ее спутница. Та предпочитала в одежде длинный черный болоньевый плащ, изрядно пожеванный и забрызганный внизу жирными пятнами, левый рукав был в двух местах прожжен сигаретой. Из-под плаща выглядывала оранжевая водолазка, нескромно обтянувшая большие обвислые груди без лифчика. На голове был стального оттенка короткий парик. И та же ядовитая помада на разбитых губах. Она пахла тройным одеколоном и дешевыми сигаретами.
– Я – жена Федора Брускова, – гордо выпрямив голову, заявила Натали. – А это наша общая подруга, – кивнула она в сторону лимонного пиджака. – Могу я с ним переговорить?
– Насколько я знаю, у него уже есть жена, – заявил я колоритной дамочке.
– Какая? – встряла в разговор Люсьен. – Натали – его настоящая жена! Он ее любит!
– Отлично! – обрадовался я. – Вот Натали его и заберет! Готов выписать хоть сегодня!
– То есть как? А куда я Борю дену?
– Какого Борю?
– Мой новый муж! Я женщина видная, мужским вниманием не обделена! – Натали кокетливо, оттопырив мизинец, мягко потрогала разбитую верхнюю губу. – Пока Федя в больнице прохлаждался, мое сердце заполонил другой!
– Может, вы возьмете? – посмотрел я на Люсьен.
– Что вы, – улыбнулась она, продемонстрировав частичное отсутствие нескольких передних зубов. Не успел сосчитать, сколько всего их недоставало. – У меня Альберт.
– Так тогда зачем вы пришли?
– Поговорить! Я хочу сказать, что между нами все кончено!
– Боюсь, вы не вовремя! Там его законная супруга сидит!
– Тем лучше! – вскрикнула Натали и, не прощаясь, бросилась из ординаторской.
– Стойте! – бросился я следом. – Не ходите! Там жена!
– Успокойтесь, доктор! – преградила мне дорогу Люсьен. – Пусть они поговорят.
– Отойдите в сторону! Пропустите! Вы что, хотите, чтоб тут разборки были?
– Какой скандал? Мы – люди интеллигентные, спокойно разговаривать умеем, без лишних эксцессов, – обдала меня выхлопом некачественного этанола интеллигентная дама.