Прошло пять недель моего тюремного заточения. Дни были на удивление однообразны. В 8 подъем, выход во двор и построение для проверки, получасовая прогулка, затем водворение в камеру. С 12 до 13 приносили обед — здоровый алюминиевый бак со жратвой.

В понедельник чечевица, во вторник макароны, в среду суп из овощей, в четверг снова макароны, но уже длинные типа спагетти, в пятницу суп из бобов, в субботу снова чечевица, в воскресенье кус-кус. Едал и домашний кус-кус, довольно вкусно, но тюремный можно есть только с большой голодухи — картофель, морковь и лук не очищены от кожуры и не разрезаны, так целиком и навалены сверху вареного пшена вперемешку с кусками жилистого, «резинового» мяса, которое практически невозможно разжевать. Такое ощущение, что корова, чье мясо пустили на кус-кус, умерла от старости в довольно преклонном возрасте, лет этак в пятьдесят.

Меню ни разу не поменялось. Лишь по воскресеньям иногда вместо кус-куса приносили млюхию. Млюхия — черная жидкая гадость типа супа с говядиной. Черный цвет обусловлен добавлением каких-то местных растений, придающих блюду черный дегтеобразный вид и необычайно горький вкус. Я, честно говоря, так эту млюхию и не смог съесть — слишком горько. А арабы ничего, едят, еще добавки требуют.

Все блюда, будь то макароны или чечевица, обильно сдобрены красным перцем. Есть можно, но обжигает ужасно. И, извините за подробность, когда совершаешь дефекацию, то ощущение, что в задницу вставляют раскаленный прут.

Повторно кормят вечером, около 17 часов. Обычно это вареный картофель в «мундире» или все те же макароны с перцем. Кроме того, каждому зэку выдают на сутки два багета, граммов по триста. Чай, компот или кисель не дают. Или пей водопроводную воду, или покупай минералку. Варево несоленое, хочешь соль — покупай! С голоду не помрешь, но постоянно думаешь о еде.

Я сначала принимал приглашение тузов — трапезничал с ними, но вскоре взыграло самолюбие и я стал отказываться. Они постоянно приглашали разделить с ними пишу, но я не хотел быть им чем-то обязанным, поэтому довольствовался общепитом.

Ведя малоподвижный образ жизни в тюремных застенках, расход калорий минимизирован. Утром двадцатиминутная зарядка — отжимания, приседания между кроватей, днем — часовая прогулка — две по тридцать минут в переполненном людьми дворике, и все! Остальное время вынужден сидеть или лежать на кровати. Каждый день драки, скандалы, шум, гам, табачный дым и нестерпимая духота. Вот такое ассорти жизни в неволе.

Мои хлипкие позиции в камере после спасения Титти значительно укрепились, а случай с Абдуразаком даже придал некий вес в уголовной иерархии. Абдуразак — двадцатичетырехлетний уголовник крепкого телосложения с удивительно кривыми зубами. Когда он улыбался, то становился похож на акулу.

Вообще у большинства арабов белоснежные зубы. Сидя в тюрьме, большинство никогда не чистило их и постоянно курило, но на белизне этих костных образований никоим образом не отражалось. Если что и наносило урон, так это драки, зубы просто выбивали или крошили.

Абдуразаку никто зубы пока не выбивал, они у него от природы были кривыми и росли в два ряда. В тюремном табеле о рангах он занимал одну из низших ступеней, но он был земляком Тони, поэтому с ним старались не связываться.

Он был вор, и это был его третий срок за кражу мобильного телефона. Он и еще четыре балбеса стянули мобилу на дискотеке, продали за сто динаров. Поделили деньги, по двадцать динаров каждому. Купили сигарет и мороженого, а потом им дали по два года каждому.

Я играл с Абдуразаком в шашки на втором ярусе и три раза подряд продул. Об игре не думал, все мысли крутились вокруг своего пребывания здесь и обретения свободы, поэтому за игрой не следил и мухлеж заметил в самый последний момент. К тому времени я уже знал пару сотен слов и мог высказать свое недовольство.

— Абдуразак, ты нечестно играешь, — заметил я. — Перепрыгнул на три клетки, но это не дамка.

— Нет! — возразил араб. — Ты просто забыл, она стала уже дамкой.

Я не стал спорить, а погрузился в свои невеселые мысли, фигурами двигал автоматически и проиграл в четвертый раз.

— Гы-гы-гы! — заржал вор и стал тыкать в меня грязным пальцем. — Русский проиграл! Русский проиграл!

Открыл рот и стал демонстрировать свои акульи зубы в гримасе смеха. Он выдавливал из себя смех, как выдавливают остатки пасты из тюбика. Он потешался надо мной, хотел показать свое превосходство и унизить меня.

— На, сука! — я выкинул вперед сжатый заранее кулак и попал ему в лоб. То ли от неожиданности, то ли удар действительно получился сильным, но этот крысеныш слетел с кровати, треснулся затылком об пол и затих.

— По-моему, ты его убил, — сказал Тони, осмотрев Абдуразака. — Ну, теперь тебе точно пожизненное дадут, у нас за убийство сурово наказывают.

Я сверху заметил, как бились сонные артерии пострадавшего. Спрыгнул с кровати и склонился над телом. Зрачки сужены, пульс есть, дышит сам — жив!

— Да нет! Он жив! — неуверенно произнес я. — Только без сознания, думаю, сейчас оклемается, главное — чтоб череп не сломал.

— Да не переживай! У него череп крепкий, не первый раз по голове получает! — сказал подошедший Титти. — Он плохой человек, сердце у него черное, правильно, что врезал, я уж и сам хотел.

Тут незадачливый воришка открыл глаза и мутным взглядом обвел камеру:

— Что произошло?

— Да русский тебе по морде дал, ты и отключился, — объяснил черный гигант. — Если ты еще будешь его доводить, то я тебе лично башку откручу, понял?

— Да, — тихо произнес человек с акульим ртом. — Понял.

Сахби-друзья подхватили с пола еще не пришедшего в себя любителя мухлежа и отнесли к себе на кровать.

— Кто русского будет обижать, тот будет иметь дело со мной! — прошипел негр и показал свои огромные кулаки.

— И со мной тоже! — вторил ему пахан. — Да, не переживай ты, все обошлось! Только осторожней надо, хочешь убить, сделай так, чтоб никто не видел, и без следов! А на глазах у всех — это пожизненное! Медаль хаэт!

— Да не хотел я его убивать! — стал я оправдываться. — Не знаю, как получилось. Хотел просто по роже треснуть, а он с кровати свалился.

— Ладно, я все видел. Проехали! Впредь будь осмотрительней, — посоветовал капран. — Этот говнюк сам напросился. Но смотри, он может мстить или его дружбаны.

— Я понял!

Но Абдуразак был трусом, тем более на моей стороне был Тони со своими прихлебаями и Титти со своими кулаками. Больше он ко мне не приставал и делал вид, что ничего не произошло. Я тоже вынес урок. И когда приходилось кого-то бить, старался сделать так, чтоб было без особого криминала.

В тюрьме выживают и верховодят сильнейшие, слабых бьют и над ними издеваются. Отсидеться в стороне не удастся, ну если ты, конечно, не заключен в одиночную камеру. Приходит время, когда ты должен показать, на что способен. Мне повезло в этом отношении — первая стычка — и противник потерял сознание. Это по местным меркам очень круто!

В тот же день пришлось еще раз доказать, что русские ребята не пальцем деланные и могут за себя постоять. Во время вечерней прогулки один из дружбанов моего визави грубо толкнул меня. Я видел, что он сделал это специально. Боковым зрением уловил, как десятки глаз стали смотреть за моей реакцией. Я догнал наглеца:

— Зачем ты меня толкнул? Чего ты хочешь?

— Ты — русская свинья! — прошипел обидчик и принял боксерскую стойку, поигрывая буграми мышц под смуглой кожей.

Дело принимало нешуточный оборот, мои покровители находились в другом конце дворика и не успевали прийти на помощь. Драться с ним было подобно самоубийству, он был силен и свиреп, но я не стал боксировать, а без размаха, от земли впечатал ему ногой в пах. Ойкнув, боксер согнулся пополам, схватившись руками за причинное место. Не давая ему опомниться, добавил локтем в голову. Больше не дали, четверо повисли на мне и оттащили в сторону, я делал страшное лицо и кричал по-русски, что он труп.

Неделю назад я наблюдал, как вальяжно развалившийся на кровати уголовник с двенадцатилетним стажем обучал тюремным премудростям молодого восемнадцатилетнего вора, впервые переступившего порог камеры. Не бойся, мол, никого, если наезжают — бей! Не давай никому спуску, а то весь срок будешь чмырем. Через три дня «ученик» надел на голову «учителю» ящик с молоком. Старый вор начал ругать молодого, тот вспомнил науку и шарахнул «учителя» по голове. А молоко там, кстати, — страшный дефицит, его покупают, нагревают на «фитиле» и разводят кофе, так что еще и в убыток ввел. Но и меня тот случай многому научил.

Не знаю, может, я и жестоко обошелся с забиякой, только почти месяц меня никто не доставал, что на фоне ежедневных побоищ было значительной победой. В дальнейшем, если не удавалось избежать выяснений отношений и дело доходило до кулаков, я старался напасть первым и бил на поражение.

Все драки, как правило, быстро разнимали и растаскивали ссорившихся по разным углам. Была вероятность исподтишка получить лезвием бритвы по лицу, но меня всегда сахби предупреждали о нападении на стадии подготовки. Предупрежден — значит, вооружен, но в открытое единоборство кидаются только тупые и недалекие.

У арабов свой восточный менталитет, они хитры и коварны. Опасны не те дебилы, которые открыто идут на тебя с кулаками, а те, которым ты перешел дорогу, но они не высказывают при этом видимого беспокойства. Эти жалят, как скорпионы, — незаметно, но смертельно. Слава всевышнему, находились люди, которые отводили от меня смертельную опасность. Как ни странно, но этими людьми были ваххабиты, воины Аллаха.

В свое время СССР очень много помогал арабским странам, в том числе и оружием. Наши военнослужащие принимали участие в многочисленных вооруженных конфликтах против евреев на стороне арабов в Египте, Ливане, Сирии. Помогали арабам Йемена и Палестины, выступали против американской агрессии в Ираке. А по большому счету, где только наши спецы не засветились, как военные, так и гражданские. Кому только не оказывали помощь наши соотечественники, кому только не помогали в свое время построить государство с прокоммунистическим строем, и это в данной ситуации сыграло мне на руку.

Сидящие в неволе ваххабиты не отличались особыми познаниями в политической истории всех арабских стран, но о том, что русские много сделали и продолжают делать для стран Ближнего Востока и Магриба в плане помощи, особенно военной, они знали не понаслышке.

В свое время ливийский лидер Муаммар Каддафи, поддерживаемый Советским Союзом, построил в своей стране подобие коммунизма. По крайней мере, те ливийские граждане, что попадались мне на жизненном пути, довольно лестно отзывались о своем лидере.

В Ливии есть много нефти, и все доходы от ее реализации он кладет не только в свой карман, но и распределяет часть доходов между всеми гражданами государства. Старается, чтоб Ливия процветала. Бензин там очень дешев, по-нашему порядка четырех рублей за литр.

Есть магазины, где цены на товары занижены. Телевизор, например, стоит порядка 250 долларов, а там продается за сто, недостающие 150 долларов компенсирует государство. Но это касается только граждан Ливии, иностранцы платят полную стоимость.

Одно время Каддафи разрешил на своей территории строить лагеря, где готовили боевиков-арабов для борьбы с Израилем и Америкой. Я разговаривал с человеком, который прошел подготовку в этих лагерях. В них можно было встретить представителей практически всех арабских стран, объединяло их одно — желание убивать неверных, немусульман, кяфиров, к которым они в первую очередь причисляли евреев и американцев.

Я как-то спросил одного фанатика, за что он так ненавидит евреев и вообще видел ли он когда-нибудь живого представителя народа Израилевого. Тот поначалу растерялся, так как истинному мусульманину негоже говорить неправду, но, немного подумав, ответил, что видеть их не видел, но все равно ненавидит, так как евреи враги арабов.

Араб любой страны относится с состраданием к представителям своей нации, хотя бы на словах, где бы те ни находились. Я наблюдал слезы на глазах матерого уголовника, отбывшего 12 лет за разбой, увидавшего по телевизору убитых арабских детей Газы, когда там произошло очередное столкновение между арабами и евреями в этой части Израиля. Мне рассказывали, как тунисские парни выходили на улицу и били туристов возле отелей в знак солидарности с арабами униженной Палестины. Я слышал, как насылали кару небесную в адрес евреев и американцев, когда по телевизору показывали растерзанную англо-американской бронетехникой землю Ирака.

Везде, где страдают арабы, будь то Судан или Йемен, Кувейт или Мавритания, тунисцы выражают свои проклятия их обидчикам. И в то же время жители Ливии, Алжира, Марокко, Мавритании, Судана, которых я встречал за решеткой, не могли похвастаться радушным приемом — поколачивали их тунисские «коллеги» почем зря.

Меня же, по странному стечению обстоятельств, минула чаша сия. Не сказать, что местные уголовники настроены пророссийски, но и сказать, что испытывают чувство ненависти или вражды, тоже нельзя. Просто, видно, никогда с русскими не сталкивались и с интересом присматривались и изучали меня, я, впрочем, проделывал то же самое.

Но мир уголовников жесток, поэтому приходилось подстраиваться под их законы, где уважают силу и бесстрашие, ну и не последнюю роль играют земляки.

Все паханы из других камер, прослышав про меня, приходили знакомиться. Я становился своего рода легендой. За полгода своего пребывания в этой камере я принял участие больше чем в сотне драк и ни разу серьезно не пострадал, мне фантастически везло. Несколько раз был на волоске от смерти, но всегда оставался невредим.

В основном драки провоцировали вновь прибывшие зэки, которые, видя во мне неараба, пытались самоутвердиться, набив мне лицо. Текучесть «кадров» была большая — каждый день, кроме воскресенья, камеру покидало 2–3 человека и столько же, если не больше, поступало. Осмотревшись, новичок начинал вести себя со мной непочтительно. Получал по роже, затем мои друзья нас разнимали и приступали к переговорам, которые, как правило, заканчивались принесением мне извинений и заверений в вечной дружбе. Такой ход вещей мне подходил — я бил по лицу злодея, а потом он еще и извинения приносил.

Были иногда и осечки, когда битый оказывался земляком какого-нибудь «авторитета», а еще хуже родственником, тогда было гораздо сложней примирить стороны. Троих даже пришлось перевести в другие камеры, до того сильно я их обидел. Хотя я первым никогда не нарывался, а лишь защищался. Я не силен в арабском, поэтому приходилось предъявлять другие аргументы.

Лучший метод защиты — нападение. Именно этому и научился в первую очередь. И учился у ваххабитов. Были среди них те, кто воевал в Чечне, но я объяснил, что являюсь всего лишь доктором и политикой, a уж тем более войной не интересуюсь и никогда не был в Чечне и не стрелял в братьев-мусульман.

Ваххабиты тоже много дрались, но они это делали по политическим мотивам. Многие уголовники пренебрежительно отзывались о религии и Аллахе, а это являлось показанием для начала «боевых действий» в условиях отдельно взятой камеры.

Иногда мне казалось, что ими движут не разум, а инстинкты, но если как следует разобраться, то здесь выживал как раз тот, у кого сильнее развиты инстинкты. Инстинкты выживать! Так наши далекие предки, по-видимому, выживали в пещерах, орудуя каменным топором и дубиной, отстаивая свое право на самоопределение среди себе подобных, — выживали сильнейшие.

Противно, конечно, что из доктора мне пришлось переквалифицироваться в башибузука и общаться с теми, кого раньше за километр обходил, но в создавшейся ситуации это было разумное решение. Самое странное, что я стал привыкать к такому образу жизни и потихоньку занимать свою тюремную нишу.