Исполнить свой долг бывает порой мучительно, но еще мучительней не исполнить его!

Справедливость этой аксиомы я в полной мере ощутил, когда осмыслил случившееся и задумался над тем, как мне следует поступить.

Можно было просто, без всяких комментариев, информировать Центр о том, что Выжул, оказавшись в экстремальной ситуации, слегка подрастерялся (хотя, кто его знает!) и не придумал ничего лучшего, как уничтожить письмо нелегала. Но мне было совершенно ясно, что Центр вряд ли примет такое кургузое объяснение. Скорее всего, потребует провести тщательное расследование и при этом обязательно поинтересуется, попадал ли ранее Выжул в подобные экстремальные ситуации и как он в таких случаях действовал.

Вот тут-то и окажется, что всяческих накладок, произошедших как по вине Выжула, так и по не зависящим от него причинам, было более чем достаточно, но ни об одном из таких случаев, исходя из не слишком убедительных соображений, я ранее в Центр почему-то не сообщал. Более того, когда всего несколько дней назад начальник африканского отдела попросил меня охарактеризовать работу всех сотрудников резидентуры и при этом особенно интересовался Выжулом, я сказал, что он, конечно, звезд с неба не хватает и вообще нуждается в постоянном руководстве и контроле (на то он и молодой сотрудник, чтобы нуждаться в постоянном руководстве и контроле со стороны резидента!), но я верю, что со временем все образуется.

А сказал я так не столько из-за отсутствия привычки закладывать своих товарищей, хотя и уступающих мне по возрасту и занимаемому служебному положению, сколько из-за нежелания лишиться работника: в резидентуре было всего-то пять агентуристов, включая меня самого, и потому даже слабый работник был, как говорится, на счету.

В общем, по всему выходило, что я покрывал все его многочисленные прегрешения, а потому и последний проступок мог рассматриваться, как прямое следствие низкой требовательности и недостаточной принципиальности с моей стороны.

Вот к таким неутешительным для меня выводам я пришел, сидя дома у телевизора и ожидая, когда начнется вечерний выпуск новостей…

После новостей началась очередная серия длиннющего кинофильма о похождениях отъявленного авантюриста Арсена Лупэна. Я не стал смотреть очередную аферу, которую провернул в казино любимец французской публики, мне хватало и собственных приключений, и решил заняться кое-какими домашними делами, накопившимися за время моего отсутствия.

Но только я начал постирушку, как раздался звонок в дверь.

Я вытер руки и пошел открывать, глянув по пути на часы: была половина одиннадцатого. В это время ко мне мог заявиться только кто-нибудь из моих подчиненных или «Рокки», если у него возникнет срочная необходимость со мной переговорить, и он не сможет ждать очередной встречи.

Открыв дверь, я к своему изумлению увидел в слабо освещенном коридоре жену Выжула Ларису.

— Что случилось? — сразу спросил я, пропуская ее в прихожую. Мой вопрос не был случайным: жены оперработников имеют обыкновение прибегать в неурочный час к руководителям своих мужей только в тех случаях, когда произошло какое-то ЧП.

Вот так же однажды в выходной день на квартиру офицера безопасности нашего посольства в африканской стране Сушкова прибежала заплаканная жена атташе Зотова и, глотая слезы, поведала, что полчаса назад ее муж пришел домой в состоянии сильного возбуждения, выпил залпом стакан виски, грубо выругался, послав всех очень далеко, и снова ушел.

Подобные сцены в советских коллективах за границей происходили если не ежедневно, то, по крайней мере, через день. И в том, что какой-то атташе хватил виски, облаял жену и пошел искать себе приключений, не было бы ничего особенного, если бы не предшествовавшие тому обстоятельства.

А они были таковы.

В течение определенного времени мы фиксировали, что Зотов посещает теннисный корт и активно общается с представителями западных стран, среди которых был технический сотрудник посольства США Алден. В этом тоже, конечно, не было ничего необычного, на то Зотов и был дипломатом, чтобы общаться с различными представителями. Необычным было то, что Алден был не просто техническим сотрудником, а отвечал за охрану американского посольства.

Кроме этого, у нас были сведения, что Зотов несколько раз посещал его виллу, располагавшуюся примерно в полукилометре от нашего посольства, и каждый раз возвращался оттуда в состоянии опьянения.

Однажды Сушков попытался выяснить, с какой целью Зотов посещает виллу Алдена. Под соответствующим предлогом он опросил Зотова и еще нескольких сотрудников посольства об их контактах с иностранцами. Результат был половинчатый: Зотов ничего не скрывал и ни от чего не отпирался, подробно рассказал о своих партнерах по теннису и даже упомянул Алдена, но ни словом не обмолвился, что хотя бы однажды бывал у него на вилле.

Естественно, это навело нас на кое-какие размышления, и мы взяли Зотова в активную проверку. И очень быстро выяснили, что на почве чрезмерного употребления спиртных напитков у него сложились ненормальные отношения в семье, и что он всерьез подумывает развестись с женой.

Дожидаться, когда это случится, не было никакого смысла, заграница — не самое подходящее для этого место, поэтому Сушков договорился с послом, что тот ускорит отъезд Зотова в очередной отпуск и предложит оставить его в Москве, пока он не разберется в своих семейных делах.

Происшествие с Зотовым случилось за несколько недель до его отпуска. Накануне вечером состоялся прием в посольстве Франции, на котором Зотов, как и всегда в подобных случаях, выполнял обязанности переводчика посла. Несмотря на интенсивный обмен протокольными любезностями, в перерывах между беседами посла со своими иностранными коллегами Зотов успел опрокинуть несколько лишних рюмок, и под воздействием тропического климата его прилично развезло.

Поскольку собеседники посла стали с трудом понимать его перевод, посол, едва сдерживая негодование, подозвал кого-то из наших дипломатов и приказал немедленно отправить Зотова домой.

Ну, а утром, как водится, за Зотова взялся секретарь парткома (профкома), у которого на подобных инцидентах и держалась вся воспитательная работа. Вот как раз после душещипательной беседы с секретарем парткома Зотов опохмелился, привел в смятение жену и исчез из дома.

Пешком, да еще под палящим полуденным солнцем Зотов далеко уйти не мог. Поэтому Сушков быстро рассчитал его возможный маршрут и решил первым делом наведаться на виллу Алдена.

Я в этот момент во дворе посольства возился со своей автомашиной. Сушков объяснил мне ситуацию, и через пару минут мы на его машине уже были возле виллы Алдена.

— Смотри, Миша, узнаёшь? — показал мне Сушков на стоявший в переулке «плимут» с номером американского посольства.

— Это же Кахейн! — сразу узнал я машину резидента ЦРУ.

— Вот именно! — сказал Сушков и с решительным видом направился к вилле.

Я остался у ворот, чтобы зря не светиться: в отличие от офицера безопасности, мой статус не позволял мне вторгаться на чужую территорию.

Сушкову пришлось звонить несколько раз, прежде чем Алден открыл дверь. Не вдаваясь в объяснения, Сушков сразу заявил, что ему позарез нужен Зотов, и попросил его позвать, словно не сомневался, что он в гостях у Алдена.

Однако Алден изобразил недоумение и развел руками.

— Это какое-то недоразумение. Никакого Зотова у меня нет и быть не может! Извините, я плохо себя чувствую, и врач предписал мне лежать.

С этими словами Алден захлопнул дверь.

Пока Сушков вел с ним переговоры, я подошел к садовнику, со стороны улицы подрезавшему зеленую изгородь вокруг виллы Алдена, и спросил:

— Послушайте, дружище, вы не видели, как сюда входил молодой русский парень? Возможно, он был слегка пьян.

— Я видел его, месье, — сразу же ответил садовник. — Этот русский и сейчас там, — указал он в сторону виллы.

— Зотов здесь, — сказал я подошедшему к воротам Сушкову.

— Так, понятно, — ответил Сушков и быстро огляделся, прикидывая, какое решение принять.

Я тоже попытался просчитать возможные варианты. Мы могли поставить нашу машину у ворот и заблокировать выезд машины Алдена, стоявшей во дворе под навесом. Вдвоем с Сушковым нам ничего не стоило помешать Алдену и Кахейну вместе с Зотовым прорваться к машине Кахейна, если они задумают уехать в американское посольство.

Но вот если они по телефону вызовут подкрепление в лице морских пехотинцев (а такая возможность у них была!), нам вряд ли удастся их остановить.

Мне не составляло труда за минуту с небольшим добежать до нашего посольства и вызвать подмогу. Но пока я буду бегать, пока соберу и приведу людей, одному Сушкову не удастся выстоять против троих. Если же американцы отвезут Зотова в свое посольство, вытащить его оттуда мы уже не сможем!

Необходимо было действовать немедленно, пока Зотов находился на вилле и на помощь Алдену и Кахейну не прибыли морские пехотинцы!

Мы глянули друг на друга и, не сговариваясь, пришли к одинаковому решению!

— Прикрой меня, Миша! — коротко приказал Сушков и снова направился к вилле.

На этот раз Алден не заставил долго ждать. Видимо, он не послушался совета врача и через занавеску наблюдал за нашими действиями. Едва он открыл дверь и собрался опять что-то сказать о своей мнимой болезни, как Сушков, в молодости довольно далеко толкавший ядро, а диск метавший еще дальше, и потому заметно превосходивший Алдена по физическим кондициям, не говоря ни слова, аккуратно отодвинул его в сторону и вошел внутрь.

До меня донесся какой-то шум, затем какие-то выкрики на русском, французском и английском языках, и спустя секунд двадцать в дверях снова показался Сушков. Одной рукой он держал за шиворот слабо сопротивлявшегося Зотова, в другой у него был скомканный лист белой бумаги, а за ними, лопоча что-то о неприкосновенности жилища и правах человека, но не вмешиваясь в события, шел Алден.

Когда Сушков вместе с Зотовым был уже возле ворот, в дверях виллы показался Кахейн. Он ничего не говорил, а только с нескрываемой грустью смотрел вслед Зотову, вместе с которым из его рук уплывала полагавшаяся за перебежчиков награда.

Я открыл заднюю дверцу, Сушков втолкнул Зотова в машину, сказал мне: «Сядь с ним рядом!», а сам сел за руль, и через минуту мы уже въезжали во двор нашего посольства.

На следующий день мы отправили Зотова в Москву. Вскоре его уволили из МИДа, но привлекать к уголовной ответственности за покушение на измену Родине не стали: на его счастье, Сушков выхватил из его рук форменный бланк заявления о предоставлении политического убежища в тот самый момент, когда он едва успел написать первую букву своей фамилии. Если бы он успел расписаться, тогда было бы совсем другое дело!

А так его подписи на заявлении не было, он стоял на том, что был сильно пьян и вообще ничего не помнит. Кроме того, вмешались влиятельные родственники и отмазали его от уголовного наказания.

Ну да Бог с ним, с наказанием! Мне до конца дней своих не забыть растерянное лицо Алдена, грустный взгляд Кахейна и то, как Сушков сорвал американцам всю обедню!

Ради таких моментов стоит жить!

Бывали случаи и покруче.

Когда мы вместе с начальником африканского отдела работали в азиатской стране, в резидентуру ГРУ прибыл новый шифровальщик — молодой офицер, у жены которого была дурная привычка без особых на то причин трепать ему нервы и вызывать приступы ревности. Это была их первая командировка, и она никак не могла понять, что флирт в Москве — это одно, а флирт за границей — совсем другое. А потому последствия могут быть самые неожиданные.

И вот однажды довела она своего мужа до такого состояния, что он напился, навешал ей тумаков, а когда она подняла крик и пригрозила, что нажалуется начальству, выскочил из дома и скрылся в неизвестном направлении, на прощание послав ко всем чертям и ее, и начальство, и Советскую Армию вместе с ее генеральным штабом.

Очумевшая от побоев и ожидающей ее вдовьей участи, любительница пофлиртовать бросилась, естественно, к резиденту ГРУ. У того в тот момент по разным причинам был под началом всего один человек, сил для розыска шифровальщика явно не хватало, а потому резидент ГРУ обратился за помощью к своему коллеге из КГБ.

На его и наше счастье в этот вечер мы собрались на квартире консула отметить его день рождения, так что практически все оказались под рукой и объявлять общий сбор не было никакой необходимости. А еще нам повезло, что ревнивый шифровальщик за три неполных месяца пребывания в стране не успел еще как следует познакомиться с городом, так как шифровальщикам выходить из посольства без сопровождения не разрешается, а потому не имел четкого представления, где и какие учреждения находятся. Прибегнуть к посторонней помощи ему также было затруднительно, так как иностранными языками он не владел.

С учетом этих обстоятельств мой тогдашний шеф быстро разбил город на районы поиска и в каждый из них направил по работнику на автомашине. Мне он никаких специальных указаний не дал, потому что заместитель резидента по контрразведке знает, где его место в подобных ситуациях: возле американского посольства!

В тот вечер никто из нас, конечно, не рассчитывал, что вместо гулянки придется искать беглого шифровальщика, а потому успел принять по некоторому количеству самых разнообразных спиртных напитков. То ли под воздействием спиртного, то ли от охватывающего каждого профессионала в подобных случаях охотничьего азарта, но я находился в таком состоянии, когда был готов на любой подвиг.

Подъехав к американскому посольству, я для начала сделал круг вдоль забора и внимательно осмотрел всю его территорию. В этот поздний час на прилегающих улицах было пустынно. На стоянке возле посольства находилась всего парочка автомашин, да еще микроавтобус, которым пользовались охранявшие посольство морские пехотинцы.

В самом здании светились лишь два окна дежурного помещения. Никакой суеты ни в самом здании, ни вокруг него не просматривалось. Это был добрый знак: если бы шифровальщик успел до моего приезда проскочить в посольство, там наверняка началось бы уже какое-то движение, обязательно был бы вызван кто-нибудь из старших дипломатов или сотрудников ЦРУ, чтобы побеседовать с перебежчиком.

Закончив объезд, я занял позицию под сенью громадного эвкалипта и выключил фары. Отсюда хорошо просматривались все подходы к центральным воротам и освещенный вход в само здание, так что мне не составляло труда заметить любого человека, который попытался бы проникнуть на суверенную американскую территорию.

Я решил, что в случае появления шифровальщика постараюсь перехватить его на подходе, а если он мне не подчинится и попытается прорваться, размажу его машиной по забору или придавлю к воротам!

Мне, честно говоря, не свойственна жестокость, но это был особый случай: шифровальщик был офицером, присягнул на верность Отечеству, и поэтому я имел все основания расценивать его приближение к американскому посольству ближе, чем на два метра, как попытку изменить Родине. А с изменниками поступают, как они того заслуживают, и тут не место церемониям!

Я увидел шифровальщика, когда он был еще метрах в двухстах от американского посольства. Он, пошатываясь, вышел из-за угла, остановился, словно о чем-то раздумывал, потом решительно направился в сторону освещенного здания. Видимо, кто-то все же подсказал ему дорогу, потому что он явно знал, в какую сторону следует идти.

Ему оставалось сделать не более сотни шагов, когда мне вдруг стало жалко этого идиота, из-за какой-то вздорной бабы решавшего поломать свою жизнь. Еще шаг, еще — и через минуту у него не будет шансов оправдаться, потому что его действия будут однозначно расцениваться, как предательство!

Я повернул ключ, включил дальний свет и с места резко рванул ему навстречу, отсекая кратчайшую дорогу к воротам.

От яркого света он ослеп, закрыл лицо руками и в замешательстве остановился.

Подъехав к нему, я затормозил, открыл правую дверцу и коротко скомандовал:

— Садись!

На мое удивление, он не стал ни скандалить, ни убегать, а безропотно подчинился. Через десять минут я доставил его в посольство и сдал резиденту ГРУ.

Своему резиденту я, конечно, сказал, где и при каких обстоятельствах сумел его перехватить. Но резиденту ГРУ мы сказали, что я якобы встретил шифровальщика там, где никаких иностранных посольств и в помине не было.

Я не знаю, как сложилась его дальнейшая судьба. Его, конечно, убрали из ГРУ, возможно, уволили из армии. Но отдавать его под трибунал было не за что!

— Что случилось? — повторил я, когда Лариса вошла в прихожую и я закрыл за ней дверь. — Что-нибудь с Олегом?

Все примеры, которые пришли мне на ум, когда я увидел Ларису на пороге своей квартиры, были, так сказать, бытового свойства, хотя их последствия могли быть совсем не бытовыми. Однако по опыту я знал, что самые большие неприятности происходят, как правило, во время проведения оперативных мероприятий.

Обычно я хорошо помнил, какие оперативные мероприятия и кто из сотрудников резидентуры проводит в тот или иной день. Но моя кратковременная отлучка несколько сбила меня с привычного настроя, и потому я стал лихорадочно вспоминать, чем сегодня должен заниматься Выжул. Если память меня не подводила, никаких встреч и других служебных дел в этот вечер у него не было.

Так оно, впрочем, и оказалось.

— Олег дежурит в торгпредстве, — успокоила меня Лариса. — Я пришла, чтобы поговорить с вами по личному делу.

Время для такого разговора, прямо скажем, было выбрано не самое подходящее. Но не мог же я ее выгнать? Кто знает, может, в другой раз она не решится прийти?

— Тогда проходите, — я отступил в сторону, пропуская Ларису в холл.

Войдя вслед за ней, я включил телевизор. Франсуа Лупэн продолжал дурачить своих простодушных соотечественников. Меня это устраивало: его ужимки должны были надежно заглушить наш предстоящий разговор, поскольку все, что мы скажем друг другу, будет не для посторонних ушей.

— Посидите минутку, я сейчас.

Сказав это, я пошел в спальню, поменял шорты на джинсы, а пеструю маечку на сорочку, и в таком виде снова предстал перед Ларисой.

— Хотите что-нибудь выпить? — задал я традиционный для обитателей Африки вопрос, с которого начинаются все деловые и неделовые разговоры. А еще мне захотелось с самого начала придать нашей беседе доверительный характер.

— С удовольствием, — сказала Лариса и добавила: — Если можно, джин с тоником.

Я занялся приготовлением заказанного напитка, украдкой поглядывая на Ларису и по ее настроению пытаясь догадаться, с чем она ко мне пришла. Так и не придя ни к какому выводу, я поставил перед ней на журнальный столик стакан с коктейлем и сел напротив.

— Слушаю вас, — сказал я, чтобы как-то приободрить ее и подать сигнал к началу разговора.

— Михаил Иванович, — негромко произнесла Лариса, — обещайте мне, что этот разговор останется между нами.

Я ничего не ответил на эту просьбу: не в моих правилах было давать какие-то обещания, не зная, о чем пойдет разговор.

— Мне бы не хотелось, чтобы о моем визите к вам кто-нибудь знал, — не дождавшись моего ответа, добавила Лариса. — Особенно Олег!

Начало было интригующим, но в самой просьбе не было ничего удивительного: у жен оперработников бывают такие секреты, поделиться которыми они могут только с резидентом!

Я продолжал молчать. Лариса потянула через трубочку из стакана.

— Вы знаете — Олегу сейчас трудно. Он очень старается, но работа у него не ладится. Его постоянно преследуют неудачи. Из-за этого он сильно переживает. Как-то он сказал, что разведчик из него, видимо, не получится… Это правда?

— Я думаю, он преувеличивает свои проблемы, — уклончиво ответил я. — У многих работников на первых порах не все получается. Я тоже трудно начинал, а потом втянулся и…

— Да, но вот у Базиленко сразу все получилось, — перебила меня Лариса, и я, к немалому своему удивлению, обнаружил, что она, похоже, знает о деятельности резидентуры и ее сотрудников несколько больше, чем ей полагалось знать.

— Видите ли, Лариса, в нашем деле большое значение имеет то, что принято называть удачей. Кому-то везет сразу, кому-то потом. Главное — не опускать руки и не снижать активности.

— Да Олег готов работать день и ночь! — энергично заступилась за мужа Лариса. — Он думает только о работе! Из-за этого он плохо спит, у него пропал аппетит!

— Ничего удивительного — вы уже больше года без отпуска! — напомнил я. — Через месяц будете дома, отдохнете в санатории, и все войдет в норму.

От моих слов Лариса пришла в еще большее возбуждение.

— Олег считает, что после отпуска нас оставят в Москве! Ему же совершенно нечем отчитываться! А тут еще он случайно уничтожил какое-то письмо!

Я чертыхнулся в душе: мои подозрения подтвердились! Ко всем своим недостаткам, Выжул, как оказалось, не умел держать язык за зубами и делился с женой сведениями, составляющими служебную тайну! Интересно, что еще известно Ларисе о деятельности резидентуры?

Чрезмерная осведомленность Ларисы напомнила мне один давний случай, произошедший в областном управлении КГБ, где я работал до направления в разведывательную школу.

Один наш работник уличил жену в супружеской неверности и решил с ней развестись. При этом он имел неосторожность заявить, что если она не согласится на развод и попытается испортить ему карьеру, то он найдет возможность и ей испортить жизнь.

Неверная жена оказалась не из пугливых! Она напросилась на прием к начальнику управления и в свою очередь заявила, что если ее супруг или кто-нибудь из его коллег причинит ей какие-то неприятности, то она обнародует все, что ей известно о деятельности управления.

В подтверждение того, что это не пустая угроза, она передала исписанную каллиграфическим почерком общую тетрадь, сказав, что у нее есть еще несколько экземпляров, которые она предусмотрительно спрятала в надежных местах.

Даже беглый просмотр этой тетради показал, что в ней действительно содержится масса всевозможных сведений об оперативной деятельности, характеристики на руководящий состав, многое из того, о чем говорилось на служебных совещаниях и партийных собраниях, в том числе сведения на некоторых агентов. Все это она узнавала от своего мужа и в течение нескольких лет, предвидя возможный разрыв и страхуя себя от любых неприятностей, скрупулезно заносила в общую тетрадь.

Кончилась эта история тем, что болтуна уволили, однако с женой он разводиться не стал. Так и жили они, поочередно изменяя и постоянно шантажируя друг друга, пока она сама не бросила его и не уехала в другой город, откуда прислала в управление ставшие ей ненужными тетради с компрометирующими записями.

В российской глубинке болтливость оперативного работника, посвящавшего жену в служебные дела, была чревата неприятными последствиями. За границей же она была просто опасна!

— Поверьте мне, Лариса, для подобных опасений нет никаких оснований, — постарался я ее успокоить. Хотя после того, как в дополнение ко всем своим несчастьям Выжул уничтожил письмо нелегала, у меня самого не было никакой уверенности, что его не отзовут в Союз.

Но даже если бы я был в этом абсолютно убежден, даже если бы сам добивался его отзыва из страны, я все равно никогда не сказал бы об этом никому, тем более ему или его жене! Кто знает, что может натворить человек, находящийся за границей, если уверен, что его ждут крупные неприятности? Сколько было случаев, когда в подобных ситуациях провинившиеся загранработники, в том числе и сотрудники разведки, совершали самые невероятные поступки и даже шли на предательство!

— Так что мой вам совет, Лариса, — как можно дружелюбнее сказал я, — выбросьте из головы всякую чепуху, не переживайте сами и постарайтесь успокоить Олега. Ему сейчас очень нужна ваша поддержка! Вот увидите — со временем у него все наладится!

— А вы можете ему помочь? — отложив трубочку в сторону и допив джин прямо из стакана, спросила Лариса.

— Я помогаю Олегу, как могу, — стараясь понять, к чему она клонит, сказал я. — Это моя прямая обязанность — сделать из него настоящего разведчика…

— Я не это имела в виду, — не дослушав меня, сказала Лариса. — Если в Москве узнают, что Олег уничтожил это несчастное письмо, его наверняка отзовут!

Я внимательно посмотрел на Ларису, но ничего не сказал. И вообще я не собирался обсуждать с ней историю с письмом. Она и так знала о нем больше, чем следовало.

Лариса, видимо, по-своему расценила мое молчание.

— Налейте мне еще немного джина с тоником, — несколько развязным тоном попросила она.

Я взял ее стакан и подошел к бару-холодильнику, где у меня всегда был лед и охлаждались бутылочки и баночки с различными компонентами для приготовления коктейлей. Когда я повернулся к ней спиной, Лариса по-видимому почувствовала себя увереннее, потому что решилась сказать то, что ей было трудно произнести, глядя мне в глаза.

— Я могу остаться у вас. Олег будет дежурить до утра…

Ошибается тот, кто думает, что ситуации, когда жена загранработника то ли ради карьеры своего мужа, то ли для того, чтобы отвести от него какую-то неприятность, делает тому, от кого зависит их семейное благополучие, подобное предложение, являются чем-то исключительным.

На моей памяти было несколько подобных случаев.

Один из них имел место в азиатской стране, где едва ли не вся советская колония знала, что посол сожительствует с женой референта, являвшейся его секретаршей. Более того, все знали, что референт тоже знает об интимной связи своей жены с послом и даже весьма в этом заинтересован, поскольку рассчитывает на быстрое продвижение по службе.

И в самом деле, не прошло и полгода, как он получил ранг атташе, а командировку заканчивал третьим секретарем!

Но мне такое предложение было сделано впервые!

Я оглянулся. Лариса сидела в кресле, закинув ногу на ногу так, что разрез ее юбки был обращен как раз в мою сторону.

Не скрою, как и всякий уважающий себя мужчина, я был довольно высокого мнения о собственных достоинствах. И все же не настолько, чтобы всерьез предположить, что у этой миловидной двадцатипятилетней женщины вдруг возникло желание — бескорыстно! — провести со мной ночь. К тому же и по моим наблюдениям, и по сведениям, полученным, как говорится, со стороны, она была весьма привязана к своему мужу. Во всяком случае, ничего предосудительного в интимном плане за все время ее пребывания в стране замечено не было.

«Неужели она согласовала свой визит ко мне с Олегом? — подумал я. — Или действительно пришла без его ведома?»

Но сейчас у меня не было ни времени, ни желания разбираться, что означает ее предложение: провокацию или искреннее, хотя и пошлое желание ценой собственного унижения купить благополучие своего мужа, а значит и свое? В любом случае продолжать этот разговор и выяснять, в чем истинный смысл ее предложения, было неблагоразумно. Даже секундное промедление с ответом могло быть превратно ею истолковано и усугубило бы и без того двусмысленную ситуацию.

Я с детства не приучен говорить женщинам гадости. Даже в тех случаях, когда они этого заслуживают. Оказываясь в обстановке, когда женщина ведет себя неподобающим образом, я всегда стараюсь найти такое решение, которое не ущемляло бы ее чести и достоинства, даже если ее саму это не слишком заботит. При этом я руководствуюсь жизненным правилом никогда не воевать со слабым полом.

Но в эту критическую минуту, как назло, ничего путного не приходило мне в голову. Пауза затягивалась, и я, опасаясь, что Лариса по-своему расценит мое замешательство и сделает следующий шаг, сказал первое, что пришло мне на ум.

— Извините, Лариса, но я не принимаю таких подарков. Я отношусь к числу мужчин, которые привыкли сами добиваться того, что им нужно.

Щеки моей соблазнительницы запылали. Она метнула в меня гневный взгляд, которым обычно одаривает мужчину отвергнутая им женщина. Неужели она всерьез рассчитывала, что ей удастся забраться ко мне в постель?

— А сейчас идите домой. — Я отставил ее стакан, давая понять, что аудиенция окончена. — И советую вам никогда не вспоминать о том, что вы ко мне приходили.

Я думал, что Лариса скажет мне что-нибудь на прощание. Но она встала и молча направилась к выходу.

Конечно, по всем законам приличия мне следовало отвезти ее домой. К тому же отпускать белую женщину одну в путешествие по ночному африканскому городу было просто небезопасно. Но я отказался от этой затеи. И не только потому, что она жила в пяти минутах ходьбы от моего дома. Я представил, как кто-то из наших соотечественников увидит, как мы вместе выходим и садимся в машину! В моем положении, когда меня и так уже обвинили в сексуальных домогательствах, мне недоставало только новых сплетен! Ничего, сама пришла ко мне, сама и вернется!

Но я все же выполнил свой мужской долг. Проводив Ларису до двери и подождав, когда она выйдет на улицу, я спустился в гараж, сел в автомашину и, держась от нее на почтительном расстоянии, чтобы она меня не заметила, тайно сопроводил ее до самого дома, готовый в случае необходимости защитить ее от любых посягательств.

Но все обошлось. Убедившись, что она без всяких приключений вошла в подъезд, я развернулся и уехал домой.

Утром я вызвал Выжула и потребовал написать подробное объяснение по поводу инцидента с письмом нелегала. А еще я попросил, чтобы к своему объяснению он приложил медицинское заключение о состоянии своего здоровья, в котором была бы указана причина, повлиявшая на его поступок.