Алисия Рибейра была уже на шестом месяце беременности, когда в резидентуру, наконец, поступило из Центра разрешение на вербовку «Бао». Дилеммы — будет любовница «Бао» рожать или нет — к этому времени уже не существовало, и ситуация, по крайней мере для нас, несколько упростилась. Теперь мы с точностью до доллара или франка знали, с какими материальными проблемами столкнется «Бао», и могли планировать наши собственные затраты на разрешение этих самых проблем, потому что именно в этом для «Бао» и заключалась наиболее привлекательная сторона сотрудничества с иностранной спецслужбой. Все остальное являлось сплошной обузой и большим риском.

По «закону подлости» долгожданная шифртелеграмма поступила из Центра через два дня после очередной встречи с «Атосом». Терять почти три недели в ожидании следующей встречи было чертовски жаль, мало ли что могло произойти за это время, и потому я решил вызвать «Атоса» на внеочередную встречу. По условиям связи она должна была состояться в ближайшее воскресенье в туристском комплексе Кальдиана.

Однажды во французском журнале «Синемонд» я наткнулся на любопытную статью. В ней анализировалось положение дел в советском кинематографе и при этом утверждалось, что советское кино является одним из лучших в мире только на том основании, что, несмотря на всевозможные цензурные ограничения и скудный выбор тем, советским кинорежиссерам все же удается создавать один-два шедевра в год!

Но лично меня поразила не эта лестная оценка, а одно удивительно точное наблюдение, сделанное французским кинокритиком. Вдоволь поиздевавшись над «целомудрием» советских кинофильмов, автор задал вопрос: «Что делает советский гражданин, впервые оказавшись за границей?» и сам же на него ответил: «Он идет смотреть порнографический фильм!»

Я вспоминал эту статью каждый раз, когда в страну, где я работал, приезжала какая-нибудь высокая советская делегация и ее глава просил включить в культурную программу посещение каких-либо «злачных» мест. И чем выше уровень этой делегации, тем изысканнее и откровеннее были места, в которых она стремилась побывать!

Посещение дешевых кинотеатров, где демонстрируются порнографические фильмы, — удел малообеспеченных одиночек или оторвавшихся от своих групп туристов. Высокие делегации до этого никогда не опускались и стремились побывать (разумеется, за государственный счет или, в крайнем случае, за счет принимающей стороны!) в престижных кабаре, ночных клубах и прочих подобных заведениях, где на десерт подавали запрещенную в Союзе «клубничку».

Конечно, Африка — не США и даже не Европа, хотя справедливости ради надо отметить, что в некоторых европейских странах сексуальная революция началась значительно раньше, чем в той же Америке, и потому определенная часть населения в своем стремлении к сексуальному раскрепощению успела добиться значительно большего прогресса. И все же Африке, при всей ее близости к матушке-природе и простоте обычаев, ой как далеко до так называемого цивилизованного мира!

И причины тому самые разнообразные: это и влияние мусульманской религии, кою исповедуют в большинстве африканских стран, и сохранившаяся, несмотря на разлагающее влияние негативных сторон цивилизации, чистота нравов значительной части населения, особенно в африканской глубинке, где до сих пор сохраняется первобытно-общинный уклад жизни, и ограниченные из-за бедности возможности для распространения масс-культуры… да только ли это?

И потому количество мест, где заезжие визитеры могут, как говорится, отвести грешную душу, в африканских странах значительно меньше, чем, скажем, в той же Швеции, Дании или во Франции. Не поведешь же их в конце концов в какой-нибудь грязный бордель для черных или в другое место, где белому человеку появляться просто не рекомендуется!

И все же и в этой стране было одно место, где можно было вдоволь (и притом бесплатно!) полакомиться «клубничкой» и совершенно легально и не рискуя своей репутацией посмотреть своего рода эротическое шоу, звездами которого являлись не какие-то затасканные «красотки кабаре», а юные создания, прибывшие в Африку из разных стран Европы.

Этим местом и был туристский комплекс Кальдиана!

В летние (по европейскому календарю) месяцы обеспеченных европейцев не заманишь в Африку, тем более отдыхать. Их влечет на Лазурный берег, на Адриатическое побережье, Канарские острова, Гавайи или Багамы. Но такой отдых, разумеется, доступен далеко не всем, и потому те, кто победнее, отдыхает не летом, а зимой, когда авиакомпании и туристские агентства делают большие скидки, и устремляются не на Лазурный берег или Адриатическое побережье, где в это время года нечего делать, а на теплые берега Атлантического и Индийского океанов.

Вот в это-то время и заполнялся туристский комплекс Кальдиана мелким чиновным людом, клерками и секретаршами, студентами и прочей несоюзной молодежью из прошедших все этапы сексуальной революции европейских стран, и их нравственная раскрепощенность и смятение чувств окрашивали буро-зеленый африканский ландшафт в непривычные розовые и голубые цвета.

Едва высадившись из чартерных авиарейсов и туристских автобусов, доставлявших их в комплекс, юные француженки, датчанки, шведки и дочери прочих европейских народов сбрасывали с себя лишнюю одежду, кто до пояса, а кто и совсем, и, уподобившись жителям тропиков, отдавались отдыху и развлечениям на пляжах, в открытых бассейнах, на теннисных кортах и волейбольных, площадках.

Какие варьете?! Какие ночные клубы?! Какие световые эффекты и загадочный полумрак?! Средь бела дня, под ярким африканским солнцем, во всей нагой красе, не стесняясь никого и ни на кого не обращая внимания, на всей территории Кальдианы плавали, бегали, прыгали, танцевали, сидели под зонтиками и пили прохладительные и горячительные напитки в многочисленных барах полуголые и совершенно голые девицы всех мастей и на любой вкус!

Те советские граждане, кто жил в стране постоянно, давно привыкли к нашествию в зимние месяцы орды не отягощенных комплексами отдыхающих и спокойно относились к их экстравагантным выходкам. Но надо было видеть, какими глазами смотрели на всю эту эротику заезжие визитеры, впервые попавшие на Кальдиану и внезапно оказавшиеся среди не ведающих стыда породистых телок.

Примерно год назад в страну заехала советская правительственная делегация во главе с министром мелиорации одной из среднеазиатских республик. Переговоры шли долго и нудно и в конце концов завершились подписанием хиленького протокола о намерениях, на котором, и для всех это было совершенно очевидным, все дальнейшее сотрудничество должна было закончиться.

Министр был откровенно разочарован, поскольку очень рассчитывал подписать контракт о строительстве оросительных систем и добыть для своей республики несколько сотен тысяч долларов. Расстроенный тем, что ему не удастся по всей стране нарыть арыков и напоить влагой хлопковые и арахисовые поля, министр намекнул Гладышеву, что было бы неплохо познакомиться с местными достопримечательностями и хоть как-то компенсировать неудачу переговоров.

Гладышев понял его намек и включил в культурную программу поездку на Кальдиану, попросив меня составить ему компанию. Мне тоже хотелось отдохнуть после нескольких недель непрерывной и нервной работы, и я принял это приглашение.

И вот в воскресный день министр при полном параде, словно он собирался продолжить переговоры, вышел из посольского «мерседеса» и буквально остолбенел, увидев на волейбольной площадке обнаженных девиц. Не слушая Гладышева, уговаривавшего его оставить в машине пиджак и галстук, министр устремился к волейбольной площадке и, подойдя к ней вплотную, впился горящим взором в прыгавших за мячом красоток. Волейболистки они были никудышные, но все это были сущие пустяки по сравнению с тем, что они вытворяли на площадке!

Так и простоял министр с открытым ртом битый час, пока шла игра, рискуя схватить солнечный удар и игнорируя приглашения посла посетить «шведский стол» или отдохнуть в кондиционированной «хазе». Какой там стол, какая «хаза», когда на волейбольной площадке демонстрировали свои обнаженные прелести живые шведки! Разве в среднеазиатской республике такое увидишь?!

— Они что, совсем сдурели? — прошипела Иришка, увидев картинку, которая год назад на всю жизнь потрясла среднеазиатского министра. В отличие от него, Иришка в свои двенадцать лет еще не утратила естественного детского целомудрия и на пляж приезжала в закрытом купальнике, хотя скрывать пока ей было нечего.

Я пропустил ее реплику мимо ушей, полагая, что с возрастом она сама разберется, что допустимо в приличном обществе, а что нет. Меня больше заботила другая проблема, связанная с воспитанием дочери.

Почти год я безуспешно пытался подружиться с послом одной небольшой, но чрезвычайно интересной в разведывательном отношении страны, которая из-за своего геополитического положения играла заметную роль в мировой политике. И, возможно, потратил бы на эти бесплодные усилия еще много времени, если бы не одно событие, у которого была своя предыстория.

А заключалась она в том, что официально при советском посольстве имелась только начальная школа. Но, как часто бывало в подобных случаях, при ней полулегально функционировали пятый, шестой и седьмой классы, в каждом из которых было всего по два-три, а порой и по одному ученику. По причине своей малочисленности сидели они все вместе в одной комнате, и вообще все это очень напоминало деревенскую школу в российской глухомани: в день у них было три-четыре урока, а преподавали на общественных началах или за небольшие деньги, выделяемые из бюджета месткома, мамаши, имевшие высшее, но далеко не всегда педагогическое образование. Самое удивительное состояло в том, что уровень подготовки в такой «школе» оказывался намного выше, чем в самых престижных московских школах.

Чтобы как-то заполнить свободное время, остававшееся от не очень-то обременительной и напряженной учебы, а заодно получиться французскому языку, мы с Татьяной определили Иришку в местную школу, куда она ходила через день на уроки литературы и истории. Школа эта носила имя крупного политического деятеля той самой страны, с послом которой я очень хотел познакомиться поближе, и потому возглавляемое им посольство патронировало или, выражаясь нашим языком, шефствовало над ней.

И вот незадолго до Рождества в школе состоялся самодеятельный концерт, на котором, как было принято, присутствовал посол с супругой. Надо заметить, что это была очень симпатичная, но, не знаю уж, к счастью или несчастью, бездетная пара. На этом концерте Иришка исполнила песню «Степь да степь кругом». Не скажу, что у нее был большой вокальный дар, к тому же пела она без музыкального сопровождения, но то ли хватающая за душу русская мелодия, то ли экзотическая для жаркой Африки история о замерзающем ямщике (перед тем как запеть, Иришка вкратце изложила содержание песни), но только расчувствовавшаяся посольская чета решила пригласить русскую девочку с родителями к себе на ужин, разумеется, вместе с директором школы и некоторыми учителями.

С этого вечера все и завертелось.

Последовало еще несколько приглашений, и очень скоро посол и его жена так привязались к нашей дочери, что готовы были видеться с ней хоть каждый день!

Так завязалась наша дружба, из которой я постарался извлечь максимум пользы. Не для себя (и это служило мне оправданием перед всеми), а для дела (а вот это уже оправдывало меня только в собственных глазах).

Естественно, я не тешил себя иллюзиями по поводу вербовки посла, уж слишком маловероятной казалась мне такая перспектива, но тем не менее не исключал полностью такой возможности, хорошо зная, что в нашем деле случается всякое и не следует отбрасывать никаких, даже самых сомнительных вариантов. К тому же в его резиденции можно было познакомиться с массой интересных людей, а дружба с таким человеком служила лучшей рекомендацией моей порядочности в глазах тех, кто с предубеждением относился к советским дипломатам.

Так в очередной раз Иришка невольно оказалась втянутой в наши игры. Но если раньше она только подозревала, что ее родители имеют отношение к КГБ, то теперь, побывав между двумя командировками в ведомственном пионерском лагере, была в этом твердо уверена! А понаблюдав за тем, как ко мне относятся в посольстве, сразу смекнула, что среди чекистов я являюсь самым большим начальником, иначе говоря — резидентом!

Уяснив все это и осознав свою полезность для дела, которым занимается ее отец, Иришка неимоверно возгордилась, отчего ее веснушчатый носик вздернулся еще больше. А меня охватила тревога, что она еще чего доброго возомнит себя настоящей разведчицей и поставит перед собой ту же цель, которую примерно в ее возрасте наметила себе Татьяна.

Скажу по совести, мне совершенно не хотелось, чтобы единственная дочь пошла по стопам родителей и (не дай Бог!) повторила путь своей матери.

Что касается самой Татьяны, то, в отличие от всех предыдущих командировок, в этот раз она не стремилась приобщаться к работе с полезными связями и вообще старалась не высовываться. Ей вполне хватало обработки магнитофонных пленок с записями разговоров в кабинете американского посла, это отнимало слишком много времени, да к тому же по соображениям безопасности ей было совсем ни к чему вступать в какие-то контакты с иностранцами и тем самым ставить под угрозу столь важное мероприятие.

И все же пренебрегать ее помощью я не мог. Вот и во время этого посещения Кальдианы перед ней была поставлена скромная, но ответственная задача: занять удобную позицию, вести наблюдение за хижиной, где я должен был встретиться с «Атосом», и в случае каких-то осложнений вовремя меня об этом предупредить. Что касается места встречи, то назвать его хижиной можно было чисто условно. На самом деле это был вполне современный гостиничный номер, оборудованный внутри по европейскому стандарту, соответствующему трем звездочкам, а снаружи стилизованный под традиционное африканское жилище конической формы, покрытое тростником и хорошо защищенное от палящего солнца.

Татьяна с Иришкой пошли в сторону «деревни» (так в туристском комплексе назывался участок, где размещались хижины), а я с праздным видом стал прогуливаться в районе спортивных площадок, ресторана, бара и других мест для отдыха и развлечений.

Вообще-то эта прогулка была с моей стороны самой настоящей перестраховкой. За безопасность нашей встречи отвечал «Атос». Он не менее меня был заинтересован, чтобы она прошла благополучно и не была зафиксирована контрразведкой, и я был уверен, что он сделает все необходимое, чтобы в этот день за мной не было слежки, а на Кальдиане не болтался ни один сотрудник специальной секции «Руссо». И отправился я на прогулку исключительно по старой профессиональной привычке лично изучить обстановку в районе предполагаемой встречи и убедиться в том, что не затевается никакой провокации.

И действительно, во всей округе я не заметил ничего подозрительного, и через четверть часа вернулся к семье. Я застал Татьяну сидевшей на циновке под развесистой пальмой в каких-то пятнадцати метрах от береговой черты.

Оглядев занятую женой позицию, я пришел к выводу, что она обеспечивает необходимый обзор и позволяет контролировать обстановку вокруг хижины, где меня должен ждать «Атос». Это была его персональная, постоянно зарезервированная за ним хижина, где он в свое время встречался с женой постоянного представителя ООН. Так что у него накопился неплохой опыт обеспечения конспирации при проведении на Кальдиане интимных встреч.

Я уж совсем было хотел одобрить сделанный Татьяной выбор, как вдруг, посмотрев на стоявшую рядом развесистую пальму, вспомнил об одном инциденте, произошедшем незадолго до ее приезда, в самом начале нашей совместной работы с «Атосом», когда мы отрабатывали с ним различные варианты личной связи. Именно тогда я впервые вызвал «Атоса» на экстренную встречу. Особого повода для этого не было, просто я воспользовался случаем проверить, насколько он точен в выполнении наших рекомендаций и так ли уж безотказны и надежны предусмотренные на этот счет сигналы.

В тот раз теоретически меня прикрывал Хачикян, который один был посвящен в истинную суть нашей поездки на Кальдиану. Практически же прикрытие мое было весьма солидным, поскольку приехали мы большой компанией, в которую входили не только Асмик, но еще и Ноздрин со всеми своими чадами и домочадцами. При этом мы соединили полезное с приятным, прежде всего, конечно, для Ноздрина и его близких, потому что сотрудникам секретно-шифровального отдела посольства не так уж часто удавалось выезжать на отдых, тем более на Кальдиану, и каждая такая поездка была для них большим событием.

К тому же в тот день на Кальдиане мы были не одиноки. Неподалеку расположились еще несколько посольских семей. Так что если бы французским или местным спецслужбам вздумалось организовать против меня какую-то провокацию (а на начальном этапе работы с «Атосом», пока он не был достаточно закреплен и проверен, такое не исключалось), им пришлось бы иметь дело не только со мной и Хачикяном, но с многочисленной группой наших соотечественников, которые не дали бы меня в обиду.

Пока я в хижине беседовал с «Атосом», Хачикян и Ноздрин расположились под той самой пальмой, где сейчас сидела Татьяна, и стали играть в нарды. Играли они играли, как вдруг откуда-то с десятиметровой высоты прямо на доску, разметав в разные стороны фишки, свалилась «пятиминутка» — маленькая, но чрезвычайно опасная змейка, получившая такое название потому, что укушенный ею человек уже через пять минут отправляется на тот свет.

Все произошло так неожиданно и произвело такой ошеломляющий эффект, что Хачикян и Ноздрин, как и наблюдавшие за их игрой болельщики, в одно мгновение разбежались в разные стороны!

Змейка, видимо, тоже ужасно испугалась грохота фишек, потому что моментально прыгнула на пальму и с невероятной скоростью снова взобралась на ее вершину.

Этот инцидент долго потом обсуждался в посольстве. Причем одни подтрунивали над очевидцами, проявившими такую необыкновенную прыть, а те в свою очередь резонно замечали, что с удовольствием посмотрели бы, как в этой ситуации повели себя те, кто занимался их осмеянием.

Вспомнив сейчас об этом забавном случае, который, упади «пятиминутка» кому-нибудь на голову, вполне мог закончиться трагически, я не стал искушать судьбу и сказал:

— Переместись-ка лучше под зонтик. А то опять какая-нибудь тварь свалится.

Пока Татьяна переносила циновку, я покопался в ее сумке и привел в рабочее состояние сигнализатор, с помощью которого она должна была предупредить меня об опасности. В этом и состояла ее роль в системе безопасности внеочередной встречи с «Атосом»…

Я не знаю, когда и каким образом «Атос» проник в хижину. Но когда в обусловленное время я постучал в дверь, она тотчас открылась, и я шагнул в прохладный полумрак.

— Что случилось, Мишель? Почему такая срочность? — с тревожными нотками в голосе спросил «Атос», едва глаза мои освоились с полумраком хижины. Давно подмечено, что агент невольно приходит в состояние беспокойства, когда его внезапно вызывают на внеочередную встречу. Срабатывает инстинкт самосохранения: кто его знает, а вдруг случилось нечто, ставящее под угрозу его личную безопасность?

Я полной грудью вдохнул кондиционированный воздух, сел в плетеное кресло и сказал:

— Ничего особенного, Франсуа. Просто мне захотелось, не теряя времени, обсудить с вами одну проблему.

«Атос» достал из холодильника две бутылочки апельсинового сока, поставил одну передо мной на столик, уселся напротив меня в такое же плетеное кресло и спросил:

— Что вы имеете в виду?

Я открыл бутылочку, вылил сок в стакан и с удовольствием сделал большой глоток.

— Как вы отнесетесь к предложению завербовать корреспондента Синьхуа?

«Атос» поставил стакан с соком на столик и удивленно посмотрел на меня.

— Вы хотите, чтобы он поработал на нас?

— Я хочу, чтобы он поработал на нас, — сделал я ударение на последнем слове, чтобы у «Атоса» не было сомнений, на кого должен работать «Бао». — Но при вашем содействии.

— И как вы себе это представляете? — с улыбкой глянул на меня «Атос».

Я отметил про себя, что он не отказался от предложения завербовать «Бао», и потому счел возможным посвятить его в некоторые детали нашего плана.

— Внешне все должно выглядеть так, словно китаец сотрудничает с французскими спецслужбами. И только мы с вами будем знать, как все обстоит на самом деле.

— Но я контрразведчик, — напомнил «Атос». — И будет довольно странно, если я начну использовать его для решения разведывательных задач.

— А вам и не придется изображать из себя сотрудника разведки, — пояснил я. — Ваши интересы в работе с китайцем будут ограничиваться сугубо контрразведывательной тематикой.

«Атос» отхлебнул сок из стакана и задумался. По его лицу я понял, что задумчивость вызвана не столько сомнениями в возможности завербовать «Бао», сколько тем, как это лучше сделать.

— На чем же я его возьму? — наконец, спросил он.

На языке профессионалов этот вопрос можно было однозначно расценивать как принципиальное согласие. Теперь я мог перейти к подробному изложению нашего плана.

А он заключался в том, чтобы встретиться с «Бао» в интимной обстановке, располагающей к задушевной беседе, заявить ему, что французским спецслужбам, полномочным представителем которых и является «Атос», давно известно о его принадлежности к китайской внешнеполитической разведке, и они имеют все основания применить против него превентивные меры, однако не будут этого делать, если «Бао» примет одно деловое предложение, связанное с их борьбой против «общего врага».

«Атос» с интересом слушал мои пояснения. Когда я произнес последнюю фразу, он с удивлением поднял брови и спросил:

— И кто же это наш общий враг?

— Как это кто? — улыбнулся я. — Конечно, советская разведка!

— Так-так, — от неожиданности «Атос» даже привстал с кресла. — С каждой минутой становится все горячее!

— Скажите откровенно, Франсуа, — еще больше повысил я температуру нашего разговора, — что вы думаете о Лавренове?

Этот вопрос явно озадачил «Атоса»: раньше я никогда не интересовался его мнением относительно того или иного сотрудника советского учреждения, тем более разведчика. Он помолчал какое-то время, видимо, подбирая в уме слова, чтобы как можно четче сформулировать свое отношение к корреспонденту АПН, а потом ответил:

— Я давно хотел сказать вам, что мы подозреваем Лавренова в том, что он является сотрудником советской разведки. Мы не можем только определить, кого он представляет — КГБ или ГРУ. Может, вы ответите откровенностью на откровенность и поможете нам в этом разобраться? — с иронической улыбкой закончил «Атос».

У меня были полномочия, чтобы удовлетворить его любопытство и внести ясность в ведомственную принадлежность Лавренова. Эти полномочия заключались в согласии самого Лавренова, полученном при обсуждении его участия в этом мероприятии, и соответствующей санкции Центра, поскольку план вербовки «Бао» был утвержден начальником разведки. И план этот, разумеется, в интересах дела предусматривал возможность полной расшифровки Лавренева перед «Атосом».

Но санкция санкцией, план планом, а я пока не видел необходимости подтверждать принадлежность Лавренова к разведке и тем более углубляться в такие детали, как принадлежность к конкретной разведывательной организации. Потому я проигнорировал последний вопрос, хорошо понимая, что «Атос» пошутил и не рассчитывает на положительный ответ.

— Вот и будем исходить из того, что французская контрразведка считает Лавренова разведчиком, — в тон ему ответил я. — Вам следует заявить китайцу, что ДСТ известно о его знакомстве с корреспондентом АПН, о том, что он бывал у него в гостях и имеет возможность и впредь с ним общаться. В подтверждение ваших слов дайте китайцу прослушать вот эту кассету…

С этими словами я достал из висевшей у меня на поясе сумочки кассету, на которой был записан разговор, имевший место во время единственного визита «Бао» к Лавренову в компании с корреспондентом Аджерпресс.

— Естественно, вы должны сказать, что эта запись сделана вашими специалистами с помощью микрофонов, установленных ими на квартире Лавренова.

— Значит, если я правильно понял, суть вашего, то есть моего предложения сводится к тому, чтобы использовать китайца в разработке Лавренова? — уточнил «Атос».

— Вот именно, — согласился я. — Поэтому вы должны договориться с ним, чтобы он почаще встречался с Лавреновым и все свои дальнейшие контакты согласовывал с вами. В обмен на помощь в разработке Лавренова гарантируйте китайцу свое покровительство, а заодно обещайте ему материальное вознаграждение и компенсацию всех его затрат, связанных с этим делом.

«Атос» встал и достал из холодильника еще две бутылочки с апельсиновым соком.

— Ну хорошо, — сказал он, наливая сок в стакан, — допустим, мне удастся уговорить китайца и он согласится работать на французскую контрразведку. Только мне не совсем ясно, какая вам от этого выгода?

Несмотря на довольно прочные отношения, установившиеся с «Атосом» к моменту этой беседы, и полное к нему доверие с моей стороны, я не собирался на все сто процентов посвящать его в наш замысел: агент должен знать только то, что необходимо для его осознанного участия в оперативном мероприятии, но не больше! И потому я ограничился короткой репликой.

— Нам нужно, чтобы китаец регулярно встречался с Лавреновым. А остальное — наше дело.

Не знаю, что подумал «Атос», услышав такой ответ. Возможно, он вообразил, что мы сами разрабатываем Лавренова по каким-то только нам известным мотивам. Возможно, предположил, что мы затеяли оперативную игру с китайской разведкой и хотим через Лавренова продвинуть какую-то дезинформацию. Вариантов могло быть много, и чем больше «Атосу» могло их подсказать его профессиональное воображение, тем надежнее мы могли зашифровать наши истинные намерения в отношении «Бао».

— А если китаец откажется сотрудничать со мной? — спросил «Атос», но по тону этого вопроса я понял, что «Бао» будет очень трудно выскользнуть из его жестких объятий.

Когда я изложил аргументы, которые, на наш взгляд, должны были избавить «Бао» от тяжелых раздумий о том, принимать ли ему или нет такое выгодное предложение, «Атос» удовлетворенно потер руки и сказал:

— Я вижу, вы неплохо поработали, Мишель!

Я принял этот комплимент, потому что он был вполне нами заслужен, и в свою очередь спросил:

— Как вы считаете, Франсуа, где лучше всего осуществить вербовку китайца?

— В кабинете моего друга Жиро! — без всяких колебаний заявил «Атос».

Такой вариант меня вполне устраивал. Я бы и сам предложил «Атосу» это во всех отношениях наиболее подходящее место, и оставалось только порадоваться тому, что наши вкусы совпали.

— Я думаю, имеет смысл сделать запись этой беседы, — предложил «Атос», и в очередной раз мне оставалось только порадоваться, что я имею дело с опытным профессионалом, которого ничему не надо учить и который в состоянии самостоятельно принимать грамотные решения.

— Не забудьте взять у китайца расписку, — напомнил я, передавая «Атосу» довольно объемистый пакет с местными банкнотами. Поскольку местные дензнаки по своему номиналу были ровно в пятьдесят раз дешевле французского франка, а тот в свою очередь был примерно в пять раз дешевле доллара, сумма, которую мы предполагали заплатить «Бао» за его согласие работать на французские спецслужбы в наших интересах, выглядела весьма внушительно!

Через неделю мы встретились снова, на этот раз у меня дома.

— Все оказалось гораздо проще, чем мы предполагали, — передавая мне кассету с записью своего разговора с «Бао», сказал «Атос». — Мне даже показалось, что ваш китаец ожидал встречи со мной и внутренне был уже готов к подобному разговору.

— А у вас не сложилось впечатления, что он специально подставился вам на вербовку? — с присущей всем профессионалам настороженностью отнесся я к столь легко доставшемуся положительному результату. — Что, если это все было подстроено заранее?

— Это невозможно, — твердо ответил «Атос». — Да и какой в этом смысл? Думаю, просто он увяз в своих проблемах и был откровенно рад, что нашлась хорошая возможность их разрешить. К тому же он явно не ожидал, что вся вербовка сведется к предложению о совместной разработке Лавренова.

— И во что нам обойдется его согласие изучать Лавренова в интересах французской контрразведки? — улыбнулся я.

— Как мы и условились, я вручил ему единовременное вознаграждение и жалованье за месяц вперед. Его это вполне устроило, и он принял мои, то есть ваши условия.

«Атос» порылся в кармане и передал мне расписку «Бао», написанную на форменном бланке представительства французских спецслужб в стране.

— А это зачем? — спросил я, увидев под французским текстом, рядом с иероглифами, по всей видимости, означавшими подпись «Бао», отпечаток пальца.

— Кто знает, что означают эти иероглифы! — заметил «Атос». — Вдруг это совсем не подпись, а какое-нибудь проклятие в мой адрес? Вот я и попросил его оставить мне на память отпечаток пальца, благо в кабинете Жиро много всяких цветных жидкостей.

Мне бы в голову никогда не пришло просить завербованного агента, будь он китайцем или каким другим иностранцем, подтвердить свое согласие на сотрудничество отпечатком пальца. Но у французских спецслужб были свои традиции и правила, и не нам было их менять!